Текст книги "З.Л.О."

Автор книги: Антон Соя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– А кто тебе больше нравится, Аня или Яна?

– В смысле?

– Ну, с кем бы ты больше хотел, Следак? Мне кажется, Янка на меня запала. Так что Аньку могу уступить тебе.

Я молча дал Сатанюге в нос. У него в носу торчало много железа, так что крови тоже получилось много. Он обозвал меня мудаком и ушел. А я еще долго думал о том, что если бы у меня родилась дочь лет шестнадцать назад, она могла бы влюбиться в такого козла. И что бы я тогда делал? Кстати, «Любовь зла – полюбишь и козла» – любимая поговорка Сатанюги, только он в нее вкладывал совсем другой смысл. Типа «Любовь Зла – полюбишь и Козла»! И Сатанюга демонстрировал мне портрет Бафамета, вытатуированный на внутренней стороне предплечья.

– Знакомая тема. – Седой хлопнул толстой холеной ладонью по столу. – Ненавижу эту псевдоготическую субкультурку! Назвался готом, любишь ведьм, вампиров, причисляешь себя к ним, садомазо в постели практикуешь, на крюках подвешиваешься, грим покойницкий накладываешь, на кладбищах тусуешься, песни про великую смерть и любовь к ней слушаешь, фильмы про расчлененку смакуешь, – добро пожаловать в Ад! Так, Следак? Согласен со мной?

– При чем здесь готы? Тебя, коллега, просто бесят все, кто на тебя и твоих друзей непохож. Таких ты ненормальными считаешь. Потому что норма для тебя – это человек с твоими интересами – работа, семья, бабы, бабло, футбол, водка, рыбалка, баня, дача, машина – и двумя костюмами по жизни – траурный на работе и спортивный дома.

– Точно, ты угадал, я – нормальный. А для тебя эти пугала огородные что, норма? Мужики в рваных женских колготках с черными губами и ногтями и надписью на футболке «Я съем твою печень»! Они, по-твоему, для общества не опасны?

– Аркадий, нельзя судить о людях по тому, какую они музыку слушают и какие тряпки носят. Ты же о готах ничего не знаешь!

– Снобская позиция. Да они и сами-то о людях только по этому и судят. «Ничего не знаешь». – Седой передразнил Следака. – Я, если с чем-то новым сталкиваюсь, – предметно изучаю. Так что знаю, знаю. Никакого отношения твои готы не имеют к древнему народу с похожим названием, что на территории нынешних Украины и Испании государства свои когда-то строили. И к архитектуре средневековой одноименной, что в душевный трепет католиков должна приводить, тоже никакого отношения. И к литературе викторианской, которую готы трепетно любят, ни к Стокеру, ни к Шелли, ни даже к богам своим, По и Лавкрафту, никакого отношения они не имеют. Более того, Следак, многие готы и в музыке, положившей начало этой субкультуре, совсем не разбираются. И ни «Сьюзи с Баньшами», ни Питеру Мерфи не поклоняются. Так, в лучшем случае – Роберту Смиту и Тренту Резнору. Так что нынешние готы – независимо от того, причисляют они себя к вампирам, викторианским готам, киберготам, фетиш-готам, панк-готам или к каким-либо еще готообразным – просто разрозненные тусовочки самодовольных модников и извращенцев. Для этих псевдоготов главное – сказать, что все остальные в готике ничего не смыслят, потрясти товарищей новым мрачным или помпезным эпатажным туалетом, макияжем, проколом или шрамом. Ну и многозначительно говорить все время с траурным видом и задранным носом о темной стороне жизни, обо всем мрачном, грустном и отвратительном, что есть во Вселенной.

– Про задранные носы, пожалуй, с тобой соглашусь. Вопрос кто «тру» а кто «не тру» важнее для многих готов, чем философские вопросы бытия. А внешний вид важнее трагического мироощущения. Но все это скорее у наших проявляется. Вот в Хельсинки – какие замечательные готы! Такие разные, но каждый при этом – произведение искусства самовыражения. Смотришь на них, и душа радуется.

– Странная у тебя душа, Следак. То она со злом борется, то всякой гадости радуется. Да, в дикарских Скандинавских странах готов полно, особенно в Чухне. Там вообще неизвестно, откуда народ появился. К германским ариям отношения не имеют. Финно-угры, блин. Еще и с генетическим сбоем. Самое большое количество самоубийств в Европе у них, в готической прекрасной Финляндии. Нашел кого в пример ставить. Мне на финнов наплевать, не хочу, чтобы эта варварская зараза у нас цвела.

– Теперь понятно, кто депутатов по поводу субкультур консультирует и на готов науськивает.

– А чего их консультировать? Депутаты домой приходят, а там их детища с перевернутыми крестами и проткнутыми сосками сатанинскую библию штудируют.

– Опять тебя, Аркадий, заносит. Среди готов сатанисты, конечно, есть, но их не больше, чем христиан, в основном там атеисты и язычники.

– Понятно. Ты, Следак, по-моему, их защищаешь, только чтобы со мной пободаться. Сам же понимаешь, что готы – дрянь.

– Мне готы нравятся. И музыка их нравится, и фильмы Тима Бертона. Темного и мрачного в нашей жизни предостаточно, ничего ощутимее боли и реальнее и трагичнее смерти не знаю, почему же современная культура не должна это отражать? А ты бы, наверное, на концерте Мэрилина Мэнсона с легкой душой зал взорвал? А, Аркаша?

– Может, и взорвал бы. Жаль – не наши методы. Если нечисть сама себя нечистью зовет, чего же мимо проходить.

– Я думаю, Мэнсона твои коллеги придумали заокеанские, чтобы потенциальных врагов себе выявлять, Аркаша. Нет? Ну, как ФБР с детской порнографией борется, Интернет ею заваливая, чтобы педофилов отлавливать?

– Ты, Следак, просто хочешь с темы про готов соскочить. Для меня с пугалами твоими все просто – они паршивые слабые овцы в стаде. А хищники именно на слабых и нападают. А зло – главный хищник на земле!

– Мы с тобой, Аркаша, никогда не сойдемся и друг друга не поймем, потому что для тебя люди – стадо, а для меня каждый – личность. Не понимаю, зачем вообще говорить о субкультурах, тем более воевать с ними. Явление в масштабах страны – мизерное, распространено на девяносто процентов – в столицах, а остальные десять – в городах-миллионерах. Всего по России не больше трехсот тысяч субкультурщиков наскребешь, а готов среди них, по моим прикидкам, тысяч пятьдесят, вместе с сочувствующими. Зато шизофреников у нас в стране – каждый двухсотый, стало быть, семьсот пятьдесят тысяч как минимум. Это не считая приезжих, и только официально выявленные и зарегистрированные. Что Сатанюга, что учитель-коммунист Чикатило, который громкую музыку не слушал и лица своего не размалевывал, – просто больные ублюдки, и субкультуры тут ни при чем. А ты просто старый реакционер!

– Ха! Самые страшные реакционеры получаются из тех, кто в молодости главным свободолюбцем слыл. Из волосатых хиппи, из таких, как ты, Следак. Это тебя и бесит больше всего – то, что ты на меня похож и мнение мое разделяешь. Поэтому ты и споришь со мной, что внутри согласен. Ты с собой споришь. Конечно, я реакционер, и ты такой же. Ты же не разглядываешь по ночам с восторгом картинки Тревора Брауна, и вряд ли твой любимый фильм – «Бойня блюющих куколок». Очнись, Следак!

– Нет, Аркадий, мы разные. Ты считаешь, что все знаешь, и хочешь других научить, а я уже ничего не знаю и знать не хочу. У тебя хотя бы дети есть, а я вот в дурке сгнию, если только Он за мной не вернется. А про готов еще раз тебе хочу сказать: шизофреников везде полно – и в традиционной культуре, и в традиционном бескультурье, и в субкультурах – в равных пропорциях. Конечно, тебе и таким, как ты, хотелось бы всех, кто на серую массу непохож, повязать – вот и вся борьба со злом. Только страшнее серой массы ничего и нет. Толпа любого разорвет, лишь только чувство стаи в ней проснется и крови запах в воздухе повиснет.

– Да нет, это ты меня заболтать пытаешься. Я тебе про Зло говорю, а ты мне зубы заговариваешь. Зачем? Ты же со мной согласен, Следак! Ты ведь, как и я, ненавидишь зло! И Сатанюгу ты ненавидел – с его пирсингом, татуировками и накрашенными губами.

– Сатанюга был полным ублюдком. Но его таким сделала не музыка и не татуировки. Природный дефект и, конечно, плюс вся эта пляшущая под чертову дудку масскультура. Книги, телик, кино, Интернет – именно так, по возрастающей, – все полностью работает на новое мракобесие, средневековое помутнение мозгов в двадцать первом веке.

– Тут я, пожалуй, с тобой солидарен, Следак. Голливуд заработал на фильмах о вампирах полтора миллиарда долларов. Любимые книжки наших детей – «Гарри Поттер», сериал Стефани Майер про вампиров, в лучшем случае – «Мастер и Маргарита». Любимые фильмы – слэшеры, молодежные ужастики и мистические триллеры. Любимые игры – стрелялки, ужасы и мистика. Только про одних демонов наделали сотни компьютерных игр.

– Вот видишь, в головах наших детей полная каша. Воспитывать их надо, добро в них растить. А кто их сейчас воспитывает? В столицах «ягуар» и кислота, в провинции – водка и героин. Не согласен, Аркаша?

– Знаешь, Следак, с сумасшедшими лучше соглашаться. Только твои субкультуры – точно такое же зло, как героин и водка. Варварский пирсинг и тату – признак психической неадекватности. В тюрьмах и колониях для малолеток заключенные их делают, чтобы хоть как-то ощутить свободу, пусть даже в издевательстве над собственным телом.

– Правильно, молодые люди в современном обществе как в тюрьме. Им навязывают рамки, жесткие правила, фейс-контроль, серые будни – они хотят распоряжаться хотя бы своим телом, раскрасить его – в чем здесь проблема? Я много раз слышал от таких ханжей, как ты, – вот, мол, тело – храм Божий, а они его уродуют. А потом вы жрете на своих банкетах как свиньи, водку литрами пьете и о теле-храме не вспоминаете. Или другая крайность – не вылезать из фитнеса, повставлять везде силикон, вколоть ботокс, банки раскачивать – да чем вы лучше тех, кто сделал пирсинг?

– Браво! Чья бы корова мычала! Полуразложившийся алкоголик меня здоровому образу жизни учит.

– Не перебивай, Аркаша! Нынешняя масскультура построена на одном принципе – продается или нет. Добро не продается. Зато Зло – замечательно. Поэтому зла все больше, а добро в душе без поддержки извне вянет и тухнет. Не в пирсинге дело, Аркаша! Добро в человеке спасать надо, а значит, надо мир прогнивший менять.

– Тьфу ты! Так и знал, что все этим закончится. Слюнтяйство вечное. Человек хороший, в нем добро надо спасать, мир менять. А потом всегда одно и то же – миллионы трупов, концлагеря, разруха. Я мир охраняю от таких, как ты. На таких, как я, мир стоит. Не люблю людей, потому что цену им знаю. Я жену люблю, детей, родителей и друзей. И Бога люблю. И не ищу природу зла, зачем искать? Увидел зло – избавь от него землю. А ты все никак определиться не можешь. Не добро в людях надо спасать, а зло уничтожать. Добро и так в них есть. Бог дал.

– Я таких праведников, как ты, Аркаша, хорошо знаю. Цепной пес добра. У зла много лиц, но одно значение в русском языке. А у слова «добро» – два значения: «жить-поживать да добра наживать» – вот какому добру ты служишь, охраняешь «добро» владык и жрецов. В церковь ходишь, а людей не любишь, просто ходишь как все. Зло вы, может быть, и бичуете – на низшем уровне. Как у нас в наркоконтроле: давили только тех торговцев, что хозяйские деньги крысили. А у главного Зла – вы на службе. На страже интересов. И то, что добро у любого человека в душе, – врешь, его вырастить надо, раздуть в сердце искорку. Иначе нет его. Если волки ребенка вырастят – он волком станет. Если в детстве душу слезами не польешь, своим родительским добром и дружбой не взрастишь – не будет там добра.

– Очень эмоционально. Очень иррационально. Говоришь, собаками воспитанный собакой останется? Может быть. Я таких детей-маугли видел. А еще я видел, как десятилетний пацан двоих своих младших братьев и сестру грудную из горящей халупы спас, получив ожоги третьей степени. Мать пацана – гулящая алкоголичка, не воспитывала их ни хрена. Как раз родительских прав лишать ее собрались. А у старшего пацана – золотое сердце. Откуда, Следак? Воспитанные благообразные дамы в культурной столице на мобильные телефоны снимали в метро, как девушка на рельсы упала, пока ее поезд не переехал. А потом выложили эту съемку в Интернет, чтоб другие полюбовались. Воспитанные и упитанные москвичи смотрели в окна пятиэтажки, как зверь-дворник из Узбекистана школьницу душил и насиловал до смерти. И не то чтобы выскочить – спасти ее или хоть из окна крикнуть, шугануть, – даже милицию не вызвали. Школьники снимают домашнее видео о том, как травят, мучат и даже убивают своих сверстников и выкладывают на потребу обывателям в Сеть, и для большинства людей все это в порядке вещей. Равнодушие к чужой боли, душевная апатия, социальный аутизм, врожденное отсутствие умения сочувствовать – как диагноз болезни общества – вот что меня пугает, Следак. Поэтому я не люблю людей, но верю в Добро и помогаю ему победить. Верю в матросов, спасающих в шторм незнакомый экипаж тонущего судна, рискуя собственными жизнями. Не надо мир переделывать, не надо человека менять – надо верить и перестать метаться, Следак. Ну и Зло мочить, конечно же.

– Красивые слова. А на деле-то у вас все наоборот. Кто на ваше добро позарится – тот и зло. Да, не на ваше, извини. На добро, которое вы охраняете. А зло, которое вам добро приносит, уже и не зло. А добро, которое с кулаками, быстро само злом становится, ибо свои же заповеди нарушит, а потом за уши притянет.

– Ну вот опять, Следак! Кто бы говорил! Алкоголик, рефлексирующий интеллигент, ничтожество, угробившее жену, борец со злом, вызвавший демона из Ада себе в помощники. Добряк, признавшийся в сожжении десятков невинных граждан, показавшихся ему вампирами.

– Я никого не сжигал.

– Только вызвал Терминатора. Алло, у нас завелись вампиры, не могли бы вы приехать их пожечь?

– Забавная версия.

– Все, Следак, один – ноль в мою пользу! Так что давай теперь рассказывай, нашел ты нарколабораторию Алхимика или нет? Чего у вас там дальше приключилось?

– Да пошел ты, Аркаша! Меня к Алхимику такие же, как ты, умники послали. Не хочу я тебе ничего рассказывать.

– Надоело врать? Или понял, что не прав? За готов обиделся? Сам-то ты, хоть и был волосатиком, татуировок не сделал.

– Меня Бог украсил. – Следак мотнул головой с титановой макушкой. – Ты откуда родом?

– Из Ульяновска. У нас парень с крашеными волосами двадцать минут на улице не проживет.

– Отлично. Значит, у вас субкультур нет. И преступности, наверное, нет. Не режут, не убивают, не насилуют, матери младенцев на помойки не выбрасывают, чернушку детям не продают.

– Ладно, успокойся, Следак. Один – один. Принял я твой аргумент, дискуссия закончена. Как ты Алхимика-то сдал?

– Никуда я его не сдавал. Никто его и принимать-то не собирался. У двойняшек день рождения двадцать пятого апреля отмечался, и Алхимик нас с Сатанюгой пригласил, мы же типа как одна семья стали. Накануне он нам пароль завтрашний сказал – «Эрмитаж». Вечером меня Швец навестил. Я только спать лег – звонок. Эх, зря мне электричество подключили. Открываю – Швец. Заходит не раздеваясь. Злой.

– Долго ты еще будешь всякой херней заниматься?

– Чего?

– Когда ты узнаешь, где его нарколаборатория?

– Похоже, никогда. Зачем она ему, у него и так все есть.

– Понятно. Ошибся я в тебе, Блок. Бухаешь?

– Нет. Вы ж меня подшили.

– Смотри, будешь бухать – поедешь в Эрмитаж!

– В Эрмитаж? Какой Эрмитаж?

– Отлично. Забирайте его, хлопцы.

Вбегают в квартиру менты, вяжут меня и ничего не понимающего везут обратно в дурку. Там обкалывают чем-то и срезают аккуратно кожу с большого пальца. Спасибо, что палец оставили. Неделю меня в невменяемом состоянии продержали. А может, и больше. А потом еще полгода я здесь провалялся в палате с полными овощами. О том, что без меня на следующий день у Алхимика случилось, узнал от Сатанюги, когда меня в следующий раз сюда упекли.

– Расскажешь?

– Лучше напишу. Нужно вспоминать, напрягаться, да и рожа твоя, Аркаша, глаза намозолила.

– Я, прямо скажем, от твоей рожи тоже не в восторге, Следак. Ладно, пойду подкреплюсь – у тебя час, Следак.

– Ты мне пять должен.

– Скоро я тебя оставлю в покое. Очень надолго. Мне кажется, я почти добрался до цели. Так что в твоих интересах не растягивать процесс нашего общения. Ровно час. Идет?

– Идет.

Глава 9
ЗАЧЕМ ЛЮБИМЫХ ОТНИМАЮТ

«В восемнадцатый день рождения двойняшек Алхимик с верным Флипом отправился дегустировать крем для праздничного торта. Когда они вернулись, башня оказалась пустой. Аня с Яной исчезли, запись с видеокамеры уничтожена. Сатанюгу, который пришел с двумя букетами белых роз, Флип с порога схватил за грудки и втащил в подвал, где на софе лежал бездвижный Алхимик, закрыв лицо руками. Флип уставился своими выпученными глазами в маковые зернышки зрачков Сатанюги, словно хотел достать с глазного дна двойняшек, но обнаружил там лишь пустоту и отпустил его.

– Что случилось? – спросил испуганный Сатанюга.

– Он забрал моих девочек, – тихо заговорил Алхимик. – Нельзя возвращаться туда, где тебя ждет предательство. Нельзя изменить ход событий. Я не знаю, чего он пожелал. Он видит, что я получил. Я не знал, чего сам пожелал, зато знаю, что потерял он. Его бесит, что я получил то, что он потерял.

„Мужик, по ходу, бредит“, – подумал Сатанюга и сказал:

– Да про кого вы говорите?

– Где твой друг? Где Следак?

– Не друг он мне. Мент поганый. Следак украл Яну с Аней?

– Мент, мент, мент… – Алхимик, демонстративно не слыша его вопроса, продолжил бубнить под нос: – Бывших ментов не бывает. Это он открыл башню, больше никто не мог сюда войти. Ученики всегда предают учителей. Но я думал, что предателем будешь ты, Кирилл. Я снова ошибся.

– Опять не понял. Вы что, специально взяли нас в ученики, чтобы мы вас предали? Так, что ли?

– Все предопределено. Я уже давно живу не своей жизнью. За желания приходится платить. Моя плата впереди, его – уже случилась. Он хочет моей боли, не понимая, что мы всего лишь часть большой игры. Мы пешки, которые съедят друг друга, чтобы новый ферзь вышел на поле. Десять лет я бегал по свету, чтобы найти способ вернуть все на свои места, но тщетно. Рано или поздно придется заплатить. Я приехал сюда, чтобы развязать этот узел. Пытался держать все под контролем. Я пока еще не знаю, что с меня возьмут. Но только не моих девочек. Я дам ему все, что он попросит, и мы уедем. Закрою вопрос. – Алхимик повернул перекошенное страданием лицо к Сатанюге. – Запомни, Кирилл: ни одно колдовство не спасет тебя от расплаты за один-единственный глупый поступок, даже если ты совершил его в надежде спасти мир.

– Ну, это мне не грозит. В смысле – я не собираюсь спасать мир, я бы его с удовольствием уничтожил. Вас погубила доброта. Зачем вы взяли в ученики бывшего мента? Кстати, о ментах. Вы в милицию обратились?

Алхимик только грустно рассмеялся:

– Милиция – это он. Весь Черняевск – это он. Он хочет, чтобы я тоже стал его частью, винтиком в империи зла. Если мы не можем снова стать лучшими друзьями, то должны стать лучшими врагами. Только он не знает, что, что бы ни получил от меня, его желания все равно разрушат построенный им мир. Конечно, он поневоле построил его таким, хоть и во всем винит меня. Нельзя хотеть большего счастья, чем ты уже имеешь.

Сатанюга слушал бормотание Алхимика вполуха. Он видел, что у мага сильнейший стресс и анализировать его бред бесполезно. Единственное, что Кирилл понял, – это то, что девочек похитил не Следак. Кишка тонка у Следака. Сделать такое мог только Барон, потому что могущественнее и страшнее фигуры в городе не существовало. И значит, Следак работал на Барона. Барон – наркобарон, очень крутой мафиози, но ведь Алхимик – маг и чародей… Сатанюга недоумевал, почему учитель не применит против врага свою колдовскую силу. Может, он ошибся в нем и этот низкорослый грустный клоун всего лишь богатый шарлатан-любитель?

– Ты, наверное, думаешь, почему я валяюсь здесь, как жалкая тряпка? Почему не мчусь спасать своих девочек? – Алхимик вскочил с софы. – Ты разочарован, Кирилл? – Он подбежал к Сатанюге вплотную и поднял к нему искаженное страданием, бледное лицо. – Он только этого и ждет! Хочет помериться силами. Он не знает моей силы, я не знаю его. Но я вижу, что он встал на другую сторону. Все, что он сделал за эти десять лет, его руками делала тьма. Вся городская преступность, весь черняевский смрад в его руках. Все под его контролем, кроме меня. Он не понимает, зачем я вернулся, боится меня, хочет сделать таким же, как он.

– Может, просто замочить его? Пусть Флип оживит мертвецов с кладбища, направим на него зомби. Пусть они бьются с его ментами и бандюками. Посмотрим, кто кого.

– Кирилл! Ты просто еще глупый пацан. Я не могу его убить. Боюсь, что никто не может, даже он сам. Иначе он давно бы уже это сделал. Я не могу рисковать девочками.

– И что же дальше?

– Буду ждать условий и сделаю все, чего бы он ни попросил. Но любое его желание обернется против него.

– Понятно, – сказал Сатанюга, разочарованно подумав, что выбрал не того гуру. Жаль, Барон не набирал учеников. – Надеюсь, они ничего плохого не сделают с Аней и Яной.

– Нет, он не посмеет! Как ты мог сказать такое, кретин! – сорвался на Сатанюгу несчастный отец.

Оттолкнув Кирилла с такой силой, что тот отлетел к стене, Алхимик побежал наверх в спальню двойняшек, из которой шла винтовая лестница на крышу. Флип и пришедший в себя Сатанюга едва поспевали за ним. По дороге наверх Алхимик периодически вскрикивал:

– Мои девочки! Мои девочки! – и всплескивал короткими руками в свободных рукавах, словно черными крыльями.

Взлетающие рукава поднимали волны воздуха, по башне стали носиться маленькие смерчи, они поднимали в воздух и раскидывали повсюду вещи, двигали мебель, роняли картины со стен. Чучело крокодила летало над перевернутым столом, точно дракон над разоренным городом. Сатанюга и Флип влетели на зубчатую крышу башни, как раз когда Алхимик, с поднятыми к синему осеннему небу руками, кричал, потрясая кулаками:

– Я отниму у тебя свой город, Барон! Зря ты ввязался в эту игру, старый друг! Я отомщу тебе за мой сегодняшний страх! Когда-нибудь отомщу! А сейчас отдай мне моих девочек! Отдай, и я сделаю все, что ты хочешь!

Он кричал и кричал, топал ногами и проклинал Барона до тех пор, пока синее небо не почернело. Сверкнули три толстенные молнии, грянул гром, и полился тропический бронебойный ливень. В этот момент Сатанюга осознал, что учителя себе выбрал правильно, и больше никогда душевные сомнения по поводу силы Алхимика его не мучили. Барон не заставил себя долго ждать. Через десять минут к башне подъехал черный глазастый „мерседес“. Весь седой, в черном пальто с красной подкладкой, Барон вылез из машины. Один, без всякой охраны, он поднялся на высокое крыльцо и зашел в грустно распахнутую дверь башни.

– Ух ты! Какой бардак, Янчик! Некоторые люди совсем не меняются. Не надо так на меня смотреть. И обезьян этих своих размалеванных убери. У нас тет-а-тетный разговор намечается. Девочки твои у меня в гостях. Дядя Саша просто пригласил их на виллу в их день рождения. Такие большие дочки, завидую. Правда, не родные, но, по-моему, они искренне тебя любят. А ты их в башню заточил. Таких-то красоток-златовласок. Знаешь, Янчик, нехорошо это. Надо давать детям свободу. Дети растут, с этим ничего не поделаешь. У меня на вилле просто замечательно. Бассейн с горками, зоопарк, сад чудесный – а ты девочек взаперти держишь. К дяде Саше в гости не ходишь. Даже не рассказывал им про меня. Про Пеля небось рассказывал. Или нет? Нехорошо забывать старых друзей. Я понимаю, тебе от меня ничего не надо, у тебя все есть. Помнишь, десять лет назад у меня тоже все было? Но у тебя возникла маленькая просьба. А теперь у меня – маленькая просьба. Помнишь моих малышек? Я их так давно не видел. Очень скучаю. Но безопасность прежде всего. И по тебе я сначала очень скучал. А теперь – нет. Просто маленькая услуга, и все. Видишь ли, я не могу спать спокойно, пока не буду убежден, что твое желание сбылось, Янчик. Все эти детские мечты, все это так славно! Только почему же я не вижу вокруг одни счастливые лица? Что-то пошло не так?

– Чего ты хочешь? Просто скажи, чего ты хочешь?

Они стояли друг против друга, ненавидяще щуря глаза.

– Ну, это личный разговор. Пусть твои Пятницы погуляют.

Пришлось Сатанюге вместе с невозмутимым Флипом выйти под дождь, который шел еще сутки, пока Барон на своем „мерседесе“ не привез двойняшек обратно в башню и не увез оттуда тяжелый желтый саквояж со ЗЛОм».

Седой отложил исписанные листы в сторону и по привычке направил свет лампы в лицо Следаку:

– Что еще за ЗЛО, Следак? Я такую аббревиатуру на зэках видел: «За все Легавым Отомщу». Алхимик – он же не сиделец, что за странный юмор? Я так понял из этого опуса, что ты, Следак, все же лоханулся. Правильно тебя Швец в дурку вернул. Между Бароном и Алхимиком внутриклановые разборки шли. В чемоданчике или деньги, но как-то мало, или наркотики. Люблю загадки, но разгадки сладки. Давай поясняй!

– Видимо, ты неплохо подкрепился, Аркаша. Вся кровь к желудку ушла? Голова не варит, зато добрая?

– Ну-ну. Остри, писатель. Я и правда пока добрый. Что в саквояже-то Барон унес? Почему Алхимик из Черняевска не уехал? Давай говори, не томи.

– Это длинная история. Сатанюга рассказывал, что какой-то колдун тринадцать лет назад исполнил тайные желания Алхимика и Барона, после чего Гелочек сбежал за границу, прихватив свою долю от их общего бизнеса. А у Барона, который остался аптечным королем Черняевска, началась полоса неприятностей. Наехали на него настоящие криминальные бароны. Как раз тогда в стране случился очередной передел собственности, во власть пришли новые люди, да и у наркомафии боссы поменялись. Новые, голодные совсем пришли. И решили сеть аптек бароновских оприходовать, чтобы по ночам там наркоту продавать. Осадили Барона, обложили, как волка, но он парень упрямый – ни в какую не соглашался. На угрозы плевал, смелостью и безбашенностью своей бравировал, вел себя абсолютно неадекватно. От охраны отказался, от крыши своей отбоярился, сам на стрелки ездил и клал на всех с прибором. Его даже взрывали: «мерседес» в клочья, а он, чертила, жив, только легкими царапинами отделался. После покушения перестали Барона прессовать, решили – что с него возьмешь, с отмороженного. Вроде как поутихло все, улеглось, успокоилось. Только оказалось, что наркомафия просто паузу взяла, выжидала удобного момента, чтобы надавить на Барона. Дождались и ударили его ниже пояса. Барон в Москву на переговоры улетел, а в Черняевске похитили его жену и дочерей. Охрану расстреляли, а семью Барона увезли в неизвестном направлении. Барон – к ментам, те руками разводят: мол, надо ждать условий и не рыпаться, пока еще шанс есть родных живыми увидеть. Только не стал Барон ничего ждать. Ночью с тремя отчаянными бойцами из своей бывшей крыши аптекарь атаковал загородный особняк черняевского цыганского барона, по совместительству босса местных пушеров. Всех, кто там по случаю оказался, Барон безжалостно порешил. Кровищи, говорят, столько пролили, что она весенними ручьями по двору бежала. Охрана цыганская пуль двадцать в Барона всадила, а ему – хоть бы хрен. Из братков, что с ним пришли, только один в живых остался, да и тот руку потерял. Он-то и рассказал потом, как Барон, весь в чужой и своей крови, махал катаной, по случаю привезенной из Токио, пока одни порубленные тела вокруг не остались. А потом вынес его, раненного, из дома, запалил хату наркотскую, а сам сел неподалеку на холме и до утра любовался пламенем и наслаждался криками сгорающих врагов. Так и сидел, пока дом дотла не прогорел. Ни пожарные, ни менты не приехали в ту ночь на место происшествия. Поговаривают, Барон заранее отвалил им за это огромные деньги. На следующий день пакет Барону во двор закинули. В нем лежало ухо его любимой жены-красавицы с бриллиантовой сережкой и письмо: «Спасибо, что избавил от конкурентов. Теперь не балуйся. „Фармаг“ на торги выставляй и три лимона бакинских кэшем готовь. Как соберешь бабло – иди в порт, в старые доки. Там обмен произведем. Торопись, Барон, каждый час будем тебе семью возвращать… По частям. К ментам не ходи».

Черняевск к тому времени для наркомафии золотым дном стал. Через него проходила самая настоящая Дорога смерти – европейский наркотрафик. Рядом с Черняевском оказались три границы – немецкая, польская и литовская, а в самом городе – речной порт, так что химическая наркота со всей Европы переваливалась в Россию, а афганский натуральный героин, наоборот, в Европу – и все это через Черняевск. Особо сладким местом по праву считался порт. Смерти наркотической через него прошло – не сосчитать. А Барон, между прочим, одним из акционеров порта числился – держал на руках серьезный пакет акций, да и грязными деньгами, перепадавшими оттуда, не гнушался. Вот его судьба-насмешница за похищенной семьей в порт и привела.

Барон появился в доках через полчаса – ровно столько времени ему понадобилось, чтобы просверлить в большом стальном чемодане дырки для воздуха. С двумя чемоданами Барон в доки и приехал. На большой стальной чемодан сел, маленький кожаный на колени положил, закурил. Тут и враги подтянулись – целых три лимузина в десяти шагах от него остановилось. Барон сидит – курит. Затонированное окошко плавно открывается, а там улыбающееся лицо начальника порта – бароновского приятеля и дольщика – Витьки Коршунова.

– Зря ты, Барон, вместе с Алхимиком не свалил. Нормальный ты мужик. Ничего личного – просто бизнес.

У Барона на лице ни один мускул не пошевелился – как курил он задумчиво, так и курит.

– Забирай своих и отваливай. Слышишь, Барон? Теперь в городе новые порядки будут. Уезжай в Москву или еще куда-нибудь подальше. Деньги-то принес?

Барон молча чемодан на коленях открыл – полный «зелени» нашинкованной.

– Вот и молодец. А то цыган пожег, дом спалил, людей поубивал – псих ненормальный. А если б мы твоих так же, а? Давай сюда чемодан, забирай своих баб – и валите. Никто тебя искать не будет, обещаю.

Барон выдохнул тонкой струйкой дым. Молча. Закрыл чемодан, положил его рядом с собой на землю и подпихнул ногой к машине. Стекло перед лицом Коршунова бесшумно поднялось обратно, зато открылась дверь во втором лимузине, и оттуда вытолкнули его красавицу-жену. Бывшую красавицу. Голова перевязана, лицо сведено судорогой от страха и боли. На руках спят четырехлетние дочурки. Девочек, похоже, накачали какой-то дрянью, они даже не проснулись. Барон кивнул жене. Встал ей навстречу, и одновременно сам собой открылся большой чемодан. Из лимузина ловко выпрыгнул невзрачный парень, подскочил к чемодану с деньгами. Барон взял у жены девочек и, положив их в железный чемодан, захлопнул крышку.