Текст книги "Автостопом в Судан"

Автор книги: Антон Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

6 февраля, суббота

Место, где мы должны были встречаться, находилось в двадцати метрах подо мной. Как только рассвело, я собрал отсыревшую палатку и спустился вниз, на станцию, где уже стоял пришедший из Тбилиси утренний поезд.

В назначенный срок, в девять утра, на станции Махинджаури собралось семь человек. Как оказалось, первым в Батуми приехал Миша Кошелев. Он уже несколько дней бродил по городу и скучал. Вторым приехал я, а затем – Саша Казанцев, Андрей Петров, Миша Венедиктов и Паша Марутенков. Чудеса скороходности проявил Костя Шулов: он выехал из Москвы в ночь на 4 февраля, всего двое суток добирался от Москвы до Батуми и прибыл сюда прямо к сегодняшнему утру.

Не было видно Гриши Кубатьяна и Олега Моренкова. Что касается последнего, мы решили, что он, по своему обыкновению, передумал ехать. Эта гипотеза имела свое основание, ибо двое суток назад, когда Шулов второпях покидал Москву, Моренков еще и не сподвигнулся выехать. Но отсутствие Гриши было подозрительным, и мы решили еще немного подождать – к тому же другие участники поездки видели его на трассе под Воронежем. Десятый участник экспедиции Вовка Шарлаев и не ожидался нами, ибо собирался поехать в Турцию через Румынию.

Итак, мы рассказывали друг другу случаи и приключения, произошедшие с нами на участке Москва – Батуми, и ждали странно пропавшего Гришу Кубатьяна. Может быть, он передумал ехать? А если просто задержался? Тогда мы должны встретиться в Алеппо.

Пока мы раздумывали, покинуть ли нам сие место или подождать еще, к нам подошли какие-то правоохранительные сотрудники, желая проверить наши документы. Во многих городах бывшего Советского Союза есть обычай выявлять приезжих на вокзалах и проверять у них документы, так что поначалу нас это не удивило.

– Все на месте? Вас семь? А восьмой есть? – спросил один из проверяльщиков. Наверное, кого-то из нас они уже видели. Впрочем, вопрос о восьмом больше никто не поднимал.

Один из сотрудников, оказавшийся начальником Уголовного розыска города Батуми, собрал наши паспорта и предложил нам проехать в город для «проверки личности». Как бы специально для нас, около вокзала стоял пустой микроавтобус с водителем. «Это был бы неплохой вариант, – подумал я, – все вместе доедем до города, потом позвоним домой, сообщим, что все в порядке, затаримся мандаринами и поедем на границу».

Нас подвели к микроавтобусу, а человек с нашими паспортами сел в легковушку, припаркованную рядом. Это было подозрительно (вдруг он хотел украсть наши паспорта?), и я напросился в машину рядом с ним. Остальные погрузились в микроавтобус, и мы поехали по красивой дороге вдоль моря и мандариновых садов, навстречу такому приключению, какого и не могли ожидать.

* * *

Четырехэтажное здание Уголовного розыска стоит практически в центре города Батуми. Многочисленные его помещения наполняют разные сотрудники южного вида. Непонятно, чем они занимались до нашего приезда (ведь, по словам одного из них, в Аджарии – ноль преступности), но с появлением автостопщиков у каждого из них появилась работа. Нас развели по разным комнатам, расспросили о том о сем и заставили писать «объяснительные записки» – как, когда, почему и зачем мы приехали в Батуми, чем мы занимаемся, какой у нас род занятий и семейное положение – под диктовку сотрудников угро, на корявом русском языке.

«Семейное обстоятельство мое таковое, что…»

У одного из нас оказалась при себе «Вольная энциклопедия». Как нарочно, первой статьей Энциклопедии оказалась Абхазия, и книга пошла по рукам, вызывая различные споры и нарекания.

АБХАЗИЯ: небольшая страна на берегу Черного моря, – читали они.

Специфика: 1992–1993 гг. воевала с Грузией, с которой граничит с юга. – Правильно. – В результате стала фактически суверенным государством… – Пачему суверенным? Гасударством?

Сотрудники угро стали носить Энциклопедию из кабинета в кабинет (где нам продолжали еще додиктовывать наши идиотские объяснительные записки) и зачитывать первые строчки оной. Как правило, на первых строчках все угорали, начинали смеяться или спорить, и только начальник угро сумел изучить книгу более внимательно.

– Кротов, это ты Кротов? А почему Аджария не написана?

– Потому что мы здесь еще не были, вот и не описали, – объяснил я. – Теперь вернемся из путешествия и напишем про Аджарию. В следующем издании.

Заинтересованный начальник угро вскоре выдал мне четыре лари (два доллара) с тем, чтобы, когда выйдет новое издание Энциклопедии, я прислал ему по адресу угро: г. Батуми, ул. Тельмана, 48, Тенгизу Концелидзе. Я записал адрес и пообещал выслать книгу.

Вскоре все объяснительные были дописаны, и мы и наши рюкзаки и паспорта собрались в одной комнате. Это был кабинет того самого начальника утро Концелидзе, с большим тяжелым столом, длиной в полкабинета, с тяжелыми стульями вокруг него и вдоль стен, с сейфом и городским телефоном. Двум из нас разрешили выйти в город – закупить мандаринов, которые оказались здесь необычно дешевы. Пятнадцать килограммов этих фруктов обошлись нам в два лари – это 1 доллар.

Дружелюбные сотрудники угро обещали вскоре отправить нас всех на микроавтобусе прямо до турецкой границы. Это был неплохой вариант. Мы ждали, но автобус все откладывался. Наши попытки уйти самостоятельно приглушались мягко, но настойчиво.

Где-то в обеденное время в кабинет, где находились мы и несколько сотрудников угро, вошли два строгих человека в пиджаках и резко потребовали у нас документы.

Мы лениво (опять!) достали свои загранпаспорта. Один из нас достал вместо заграничного паспорта внутренний.

– А где второй? Все давайте вторые! Четырнадцать паспортов должно быть!

Вместо четырнадцати паспортов их оказалось девять. Костя Шулов не стал признаваться в наличии внутреннего паспорта, а у большинства из нас внутренних паспортов и не было при себе. Люди в пиджаках собрали паспорта в стопку, взяли пачку «объяснительных» и направились к выходу. Я последовал за ними на лестницу.

– Куда пошел?

– Туда, куда вы понесли наши паспорта, – ответил я.

– Вам туда нельзя! – ответил один из «пиджаков», а выскочивший вслед за мной из кабинета сотрудник угро затолкал меня обратно в кабинет.

* * *

Сотрудники угро угостили нас байками о том, что наши паспорта сейчас проверят и вернут, что сегодня вечером нас отвезут на турецкую границу и т. д. Мы уже не особо верили этим байкам и ворчали; Костя Шулов, не спавший двое суток, разлегся спать на мягких стульях кабинета.

Вечером, вспомнив, что автостопщиков байками не кормят, Концелидзе вывел нас на прогулку по сумеречному Батуми – до близлежащего кафе. На наши вопросы – где же паспорта, автобус и вообще? – Тенгиз отвечал уклончиво: что-де там послали запрос, а так как сегодня не успели ответить на него, завтра, мол, ответ придет и вас отпустят. В качестве моральной компенсации мы получили перекус в кафе за счет начальника и вписку в его кабинете. Он же пытался угостить нас водкой, но так как мы дружно отказались, угостился ею сам.

Поужинав, мы вернулись в кабинет начальника угро, в котором нам предстояло провести ночь. Перед сном выпивший начальник предложил нам сыграть в шахматы, обещая выигравшему паспорт, свободу и 50 долларов. Миша Венедиктов вызвался играть и выиграл 2:1, но проигравший слово свое не сдержал, отмазываясь тем, что ни нашими паспортами, ни деньгами он ныне не обладает. Опасаясь проиграть еще чего-нибудь, Концелидзе пошел домой, а мы остались ночевать в его кабинете.

7 февраля, воскресенье

Настало утро. Мы проснулись и взялись за мандарины, засоряя кабинет начальника шкурками от оных. В десять часов утра начался рабочий день, и уголовные сотрудники, заглядывая в кабинет своего начальника, только дивились и тут же закрывали дверь, чтобы никто другой не увидел царящего в кабинете беспорядка. Натюрморт был замечательный: спальники, коврики, автостопщики, примус и корки от пятнадцати килограммов мандаринов, тяжелые стулья, превращенные в кровати. Начальник пока не видел этого.

Телефонный звонок. Я снимаю трубку и здороваюсь по-грузински:

– Гамарджоба!

– Гамарджоба! Бур-бур-бур, – бормочет трубка по-грузински.

– Извините, Концелидзе напился и проспал, поэтому подойти к телефону не может, – по-русски объясняю я. Немое удивление в трубке.

Мы звонили по 09, по 02, в прокуратуру и т. п., но так и не могли выйти на странных людей в пиджаках, которые забрали наши паспорта. Как правило, нас пускали по кругу, по одному телефону давали другой и т. д., в результате нам дали телефон того самого кабинета Тенгиза, где мы сейчас находились. А попытки дозвониться до Москвы не были успешными – к сожалению, телефон работал только внутри города.

Однако бдительность сотрудников угро республики Аджарии была на низком уровне. В это утро никто не присматривал за нами, а на первом этаже охранник вполне удовлетворился моим объяснением, что я пошел за хлебом. Отойдя подальше, я нашел переговорный пункт и позвонил в Москву, родителям, известив их о следующем: нас семеро прибыло в Батуми, всех нас вчера задержали менты, прошу пока не беспокоиться. Сообщив о ситуации, я купил лаваш и, как ни в чем не бывало, вернулся в кабинет начальника. Несмотря на слабую бдительность охранников, смыться и продолжать наше путешествие мы не могли, ибо не имели паспортов.

Телефонный звонок. Я снимаю трубку.

– Гамарджоба, бур-бур-бур, – бормочет трубка.

– Гамарджоба, кабинет ментов слушает, – отвечаю я, – ментов нет на месте, все играют в шахматы!

Удивление в трубке.

Кто-то из сотрудников угро оставил в кабинете свою рацию. Интересно, как она работает на передачу? Наверное, надо нажать эту кнопку? Или другую?

– Внимание всем! В городе Батуми, на улице Тельмана, сорок восемь, задержаны семеро русских путешественников. Вчера утром у них отобрал паспорта Тенгиз Концелидзе. Просьба ко всем сотрудникам отыскать эти паспорта и вернуть немедленно по адресу: улица Тельмана, сорок восемь, второй этаж.

Я повторил четыре варианта этой речи при разных нажатых кнопках. Никакого эффекта не последовало, паспортов никто не принес. Однако вскоре начался переполох в коридоре; распахнулась дверь, в кабинет вскочил порозовевший Концелидзе (он все-таки проснулся) и громко возмутился:

– Кто пользовался рацией?!

Рацию у нас отобрали, а вскоре нас со всеми рюкзаками перевели на третий этаж, в большой актовый зал с паркетным полом и тяжелыми пыльными шторами. В зале было пять окон (из которых три – без стекол), деревянная кафедра для чтения речей, герб (не то Грузии, не то Аджарии) на стене и рояль.

Мы не хотели заселяться в продуваемый ветрами актовый зал, но желание сотрудников было так велико, что они тотчас начали «застеклять» окна полиэтиленом, и нам пришлось подчиниться.

В этом актовом зале мы и провели весь воскресный день. За нами следили более бдительно, чем утром, – приставили охранника. Нам с Мишей Бенедиктовым разрешили (под конвоем) сходить на базар, где, после непродолжительного торга, мы приобрели целый ящик мандаринов (не менее двадцати килограммов!) за два с половиной лари (чуть больше одного доллара). Купили и хлеба, а затем вернулись в зал, где поеданием мандаринов и скрашивали день заточения.

8 февраля, понедельник

В десять утра у уголовных сотрудников города Батуми начинается рабочий день.

В 10.15 утра я отпросился из актового зала в туалет, но вместо него подошел к дверям известного нам кабинета. Оттуда доносилась непонятная грузинская речь. Открыл дверь – там уже не было такого хаоса, как вчера; ни одной мандариновой шкурки! На главном кресле сидел столь уже надоевший нам Тенгиз Концелидзе, а по обеим сторонам длинного стола и вдоль стен на стульях – человек двадцать сотрудников угро. Многие лица уже знакомые: вот те, кто диктовал нам идиотские объяснительные записки, вот наши охранники… Совещание.

На скрип двери все разом обернулись и замолчали.

– У меня – один вопрос. Когда – отдадут – наши паспорта?

– …Ваши паспорта отвезли в Тбилиси в министерство. Сейчас уже едут обратно. Сегодня вечером отдадут.

– Кто – фамилия-имя-отчество – приказал нас держать?

– Вот отдадим паспорта и скажем.

* * *

Объевшись мандаринами, мы решили объявить голодовку с полудня сегодняшнего дня, требуя возврата паспортов. Мы написали заявление на имя Тенгиза Концелидзе, доели мандарины, написали на пенке-коврике большими буквами «ГОЛОДОВКА» и вылезли из актового зала на лестничную площадку. Мы разумно полагали, что, пока мы скрыты от взоров сотрудников угро в актовом зале, нас как бы и нет; но когда мы будем мешаться им под ногами, они будут вынуждены чаще вспоминать о нас.

Вертухай, охраняющий нас, тоже был вынужден встать на лестничной площадке, создавая дополнительную пробку.

– Голодовка! Семеро российских граждан задержаны в Батуми! Третий день не отдают паспорта!..

Больше всех кипятился Шулов:

– Это нарушение прав человека! Мы будем жаловаться в ООН! Вы, именно вы лично, ответите за то, что выполняете беззаконный приказ!

Марутенков был внешне спокоен и читал в журнале «Geo» большую статью про Египет. Остальные вели себя тоже довольно спокойно.

К сожалению, на лестнице было темновато (электричество в Батуми то и дело выключали). Люди, поднимавшиеся по своим делам в здание угро, шарили в полупотемках, и, протискиваясь между нами, сидящими и лежащими на лестнице, чертыхались по-грузински.

Ближе к вечеру 8 февраля в здании утро чрезвычайное происшествие – исчез один из задержанных. Пропавшим без вести оказался Саша Казанцев. Все встали на уши. Тенгиз вызвал меня в кабинет.

– Куда заслал седьмого?

– Не знаю, – отвечал я, сам про себя недоумевая, куда и зачем мог пропасть Казанцев.

– Отвечай, ты начальник группы, отвечай, куда делся седьмой?

– Отвечайте, вы начальник угро, куда делись наши паспорта? Отвечайте, сколь долго по грузинским законам можно задерживать людей без ордера на арест для проверки личности? Отвечайте, кто приказал нас задерживать?

Благодаря оперативно проведенным розыскным мероприятиям, загадочно пропавший Казанцев был найден в городе и возвращен обратно. Бежать насовсем он и не собирался, а хотел просто сообщить на родину о наших злоключениях. Однако бдительность властей помешала ему это сделать.

Вечером нам принудительно помогли вернуться в актовый зал. Уже три охранника следили за нами. В туалет, находящийся во внутреннем дворе, нас водил один из них. Часов в девять вечера, несмотря на такие меры предосторожности, – новый аврал! Пропал Андрей Петров.

Дело в том, что мы уже улеглись в спальниках на полу актового зала, и Андрей оказался удачно скрыт от охраны за другим лежащим. Кому-то из охранников показалось, что нас меньше, чем надо. Начались поиски нас по всему зданию, а может быть, и по городу.

– Где седьмой?!!

– Не знаем. Никуда он не уходил.

– Как не знаете?!!

Мы едва сдерживали смех. Наконец кто-то из охранников (не тот, кто обнаружил пропажу, а другой) тщательно пересчитал нас. О, счастье! Семь! Все на месте! Но это было еще не все. Третий охранник возомнил, что нас должно быть восемь, – стало быть, одного все равно не хватает. Все трое охранников, хорошо считающие и плохо считающие, начали ругаться друг на друга грузинскими словами, а мы удивлялись.

Ночью, когда все охранники переругались и каждый из них убедился, что несет службу рядом с идиотами, бдительность их опять утратилась. Кто-то из них ушел спать в коридор, и мы остались в актовом зале одни. Костя Шулов, надев вместо желтого комбеза брезентовый тулуп Миши Кошелева, отправился в полуночной тьме в туалет, находящийся во внутреннем дворе. Никто не последовал за ним.

Как уже было нам известно, туалет, расположенный во внутреннем дворе здания, скрытым образом сообщался с внешним миром. И вот Костя осуществил тайный маневр. Он выбрался в город и позвонил в Петербург. И уже этой ночью все люди в Питере и Москве знали, что мы до сих пор находимся в заточении, что надо срочно обращаться в посольство, к журналистам и в ООН.

Пока Костя звонил, в его спальнике тихо дремал муляж, изготовленный из одежды. Ночью в темный актовый зал (электричество в городе опять отключили) заходили подозрительные проснувшиеся охранники и светили фонариком. Еще немного поспорив о том, сколько нас – шесть, семь или восемь, – они отправились спать. И снился им счастливый день, когда… когда… ну, наверное, когда в Батуми не будут выключать электричество на ночь.

9 февраля, вторник

Сегодня утром исполнилось ровно трое суток с момента нашего задержания. Судьба наша была нам непонятна. Концелидзе старался пореже показываться нам на глаза, и за отсутствием начальника мы препирались с охраной.

Многое было странным в нашем заключении. Мы были как бы заключенными, а как бы и нет. Наши вещи и карманы не досматривали. Ничего у нас не конфисковывали. Никого не били, хотя, конечно, силовые методы применяли иногда. Ордера на арест не существовало, и мы сидели не в камере, а в актовом зале. Никакого обвинения нам не предъявляли.

Срок нашего освобождения был неведом. Нам все время врали, говорили: сегодня вечером, завтра утром, послали запрос, идет ответ, и т. п. Сколько времени мы должны были провести здесь? Неделю? Месяц? Всю жизнь?

Поскольку нам, на положении «пожизненных заключенных», отступать было некуда, мы начали открывать окна, кричать на всю улицу и бросать из окон записки с просьбой позвонить в Москву и сообщить о нашей судьбе. По тротуару бродил какой-то странный человек, вероятно сотрудник угро, и время от времени подбирал записки. Но иногда, как нам казалось, они попадали в руки и честным гражданам; кто-то из них все-таки позвонил моим родителям в Москву, спасибо! Охранники пытались оттаскивать нас от окон, но нас было семеро, а количество сотрудников угро, занятых нашей круглосуточной охраной, было все-таки ограничено. К вечеру нас навестил какой-то местный полуначальник, попросил прекратить хулиганить и пообещал, что к 18.00 наш вопрос решится.

– Вы все всегда врете! – отвечал бойкий Шулов и пригрозил еще раз пожаловаться в ООН.

– Я вас никогда не обманывал, – ответил толстый полуначальник.

– Да, конкретно вас мы пока не уличали в обмане, – отвечал Шулов, – но это нас ни в чем не убеждает!

Около восьми вечера к нам явился опять этот же полуначальник и сказал, что наш вопрос решился и нас повезут сейчас на встречу с министром и с российским представителем. Микроавтобус уже выехал, собирайтесь. Мы стали собираться, еще до конца не веря в то, что нас действительно отпустят.

Подъехали два микроавтобуса (не те ли, что должны были нас довезти до турецкой границы три дня назад?). В 20.40 мы погрузились в них и долго ехали по вечернему Батуми. Я подумал, что, наверное, сейчас нас вывезут за город, раздадут паспорта и скажут: валите, чтобы вас тут не было…

Микроавтобусы подъехали к некоему дому. Мы выгрузились около крыльца. На дверях было написано: «5-е отделение милиции: вытрезвительное».

– Сейчас приедет российский представитель. Подождите! – С этими словами нас ввели в двери. Тут же сотрудники угро, одетые в гражданское, исчезли. Мы оказались в «фойе» обычной милиции; за столом сидел майор лет пятидесяти. Были и прочие милиционеры рангом поменьше.

Никаких российских представителей никто, разумеется, не ожидал. Милиционеры равнодушно глядели на нас. Майор просто сообщил, что ему поручили свыше нас охранять; причины и сроки нашего задержания ему были неизвестны. Открыли решетчатую дверь, ведущую в узкий коридор; по этому коридору мы с рюкзаками и были переведены в одну из камер.

Камера была свободна – специально для нас. Величиной 3x4 метра, сырая, выкрашенная в зеленый масляный цвет, она включала одну кровать в виде квадрата 2x2 метра, решетку под потолком и голую лампочку.

– Располагайтесь. Это камера отдых, – пояснил майор.

Мы возбужденно высказали кучу естественных вопросов. Майор во второй раз монотонно повторил, что ему поручено держать нас, а кто приказал – он не имеет права говорить. Наша сущность и преступления, совершенные нами, были ему неизвестны.

– Скажите нам свое фамилия-имя-отчество! – предложили мы.

– Не знаю. После скажу, – ответил майор и удалился, скрипнув железной дверью.

Охранники вытрезвителя отнеслись к нам спокойно-безразлично. Дверь нашей камеры выходила в общий коридор и обычно не была заперта. В соседней камере сидели местные люди, все задержанные, как они говорили, «ни за что». Камеры то закрывали, то забывали закрыть, и мы могли выходить в коридор, оканчивающийся удивительно грязным и мокрым туалетом. Один из толчков этого туалета был полон в точности до краев, да и другие не сияли чистотой. Холодная вода из крана текла по полу и хлюпала под ногами, а по причине голодовки нам было дополнительно холодно. С другой стороны коридор оканчивался решетчатой дверью, за которой сидел охранник и следил, чтобы заключенные не заходили друг к другу в камеры.

Наши вещи остались при нас, и мы, удивляясь неожиданному повороту событий, улеглись спать всемером на большой, холодной лежанке.