Текст книги "Хрусталь (СИ)"

Автор книги: Антон Щегулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Увольнение на неё, блядь… – Она снова громко и резко всхлипнула. – Нашло… – Ника достала платок и высморкалась. – Да, успокаиваешь ты конечно… Всхлип… Так себе.

После этих слов она попыталась улыбнуться и посмеяться, но получилось плохо. Несмотря на то, что руководитель ЦКК не привыкла верить в магию мужских объятий, ей почему-то стало чуточку легче, когда Макс положил свою массивную руку её на спину и по-приятельски потёр плечо девушки тёплой ладонью.

Какое-то время она продолжала демонстрировать свою яркую женскую сторону, которую немногим была готова открыть, затем её начало отпускать.

– Всё, всё, спасибо… Я вроде… – Она шмыгнула носом. – Вроде нормально.

Повисла долгая пауза, в тишине Касьянова пару раз высмаркивалась, вытирала платком глаза и смотрела на выключенный экран мастерфона, бубня под нос, что вся тушь потекла. Макс решил немного разрядить обстановку, переключившись на другую тему.

– Я даже перестал тренироваться… Настолько работа выматывает.

– И не говори. Я этих Кораблёвых вижу всего с неделю, а уже терпеть ненавижу.

– Новенкие…

– Три родственничка, Валерий, Игорь и Анька… – Она произнесла язвительным тоном, искривляя лицо в гримасе отвращения. – Ставленники высших чинов. Господи, когда вся наука Возрождения скатилась в такое дешёвое кумовство?

– Совсем никуда не годятся?

– Куда-то годятся… Но ещё учиться и учиться. Молодые, перспективные, но такие бестолковые без твёрдой руки. Ко всему прочему перечат, дерзят… А я ничего не могу против этого сделать.

– А основная загвоздка? – Макс отхлебнул пойла.

– Загвоздка в том, что мне моё непосредственное начальство не даёт нормально работать, вызывая почти каждый день «на диалог», помимо этого, Кораблёвы объединились в картель и все решения продавливают большинством, знают все протоколы, все инструкции на зубок… Просто три чертёнка, рука руку моет, ей богу… И я вместо того, чтобы заниматься исследованиями, пишу бесконечные отчёты, отправляю их лично Рыбочкину и Оленковскому, причём я уверена, что они их даже не смотрят. – Она сделала глубокий вдох и продолжила. – Постоянно маневрирую меж скользких языков, скажу чего лишнего – снова на допрос к Чистякову, а он уже на короткой ноге с Ольховской. Всё это какой-то сюрреализм. Моя жизнь перевернулась с ног на голову, я уже даже не хочу больше заниматься наукой такого калибра… И это я ещё тебе не рассказывала о том, что Чистяков тиснул исследование Бермудской, доработал его со своим отделом за эту недельку, опубликовал в реестре, присвоил единоличное авторство. Не упомянул вообще никого! Притом, что пообещал Бермудской соавторство…

– Ждём, когда она приедет, чтобы снова тебе с локтя влепить за то, что Чистяков вас всех подставил.

Девушка посмотрела на Макса с каменным выражением лица, всем видом показывая, что он не смешно пошутил.

– Ты бы тоже так поступила с авторством, кого ты обманываешь?

– Не держи меня за конченую…

Какое-то время они сидели молча, лишь изредка слышались глотки Макса, который допивал из банки.

– Что у вас с Теплининым-то?

– Боги, никакой приватности в этом городе…

– Что-то серьёзное?

– Даже близко нет.

– Парень-то неплохой.

– Да, хороший.

– Но на инструктаже выкинул конечно тот ещё номер.

– Да, выкинул.

– Но и ты тоже среагировала странно и неадекватно…

– Да, среагировала…

– Так и будешь повторять, как попугай?

– Что ты от меня хочешь Сяолунович?!

– Не знаю, как будто мне не хватает душевных разговоров…

– Крепись.

– Тебе и самой нужны подобные… Иначе уже давно домой бы пошла. Вижу по глазам, что на душе кошки скребут. Выплеснуть тебе бы всё разом, легче станет.

– Тебе мало было моего выступления пять минут назад?

– Я больше говорю о диалоге, а не бесконтрольном рыдании… То, что было – это терминальная стадия эмоционального срыва. Её бы дополнить чем-нибудь, выговориться… Ну чтобы знаешь… Решить все внутренние вопросики и двигаться дальше.

– Не умею я вот в эти ваши все штучки психологические… – Она добила сигарету и бросила бычок в траву. – Все какие-то осознанные, рефлексирующие. Я в этом плане примитивна и неглубока, даже сформулировать ничего не могу…

– Достаточно просто сказать, что там у тебя в голове творится. Начать хотя бы… Да хоть чего-нибудь.

– Хочу ребёнка.

Макс опешил, он ожидал услышать что-то сокровенное, но не настолько.

– Ого… Прям… Сильно.

– Видишь, не умею я. Сказала то, что на душе…

– Нет, нет, молодец. Всё правильно, так и нужно. – Он скомкал алюминиевую банку, превратив её в мятый шарик и виртуозным броском попал прямо в мусорный бак. – Кстати, не от меня ли хочешь?

Макс сказал это с придурковатой улыбочкой, а она рассмеялась в голос.

– Сяолунович, блин…

– Рад, что удалось тебя развеселить. Ребёнок и наука, разве совместимо?

– Не знаю, а что вообще в этой жизни совместимо? Любая стоящая цель достигается десятилетиями упорного труда, и то не факт, что что-то выгорит, если где-то по дороге будет поджидать неудача. – Ника подняла ворот своего пальто, становилось прохладно. – По крайней мере я вновь чувствую какие-то бабские потребности… Я ведь до текущей карьеры учёного мечтала выйти замуж за сокурсника и иметь много детей. А потом как-то забылось… То ли судьба уберегла, то ли наказала… Не разберёшь.

– Оно всё в любом случае к лучшему.

У Макса сработала рация, которую он обязан был носить по долгу службы, где доложили, что объявлена ракетная опасность. Спустя пять минут в небе начали мелькать вспышки. Лазерное ПВО стабильно отрабатывало по воздушным целям.

– К лучшему говоришь?

– Если только нас не прикончит шальная ракета… Но и в этом случае можно предположить, что мы оказались избавлены от излишних страданий.

– Ты либо оптимист, либо идиот.

Они ещё просидели с полчаса, наблюдая ракетный фейерверк, затем разошлись по своим берлогам, в надежде, что завтрашний день будет лучше, чем сегодняшний.

Глава четырнадцатая

– Этот разговор должен был состояться лично...

– Что случилось?!

– Ничего особенного, подал заявление.

– Ты... Уезжаешь?

– Угу... Лиля беременна. Худшее, что можно сделать в этой ситуации – это остаться здесь.

– Черт... Поздравляю и... Сочувствую?

– Поздравлений достаточно, спасибо, Гриш, сочувствовать тут нечему. – Он сделал паузу. – Разве что лишь появлению дурной симптоматики, но это звоночки в треугольник, не в колокол.

– У Лили или у тебя?

– У обоих. – Долькин вздохнул. – М-да, это место... Оно странное. Точка притяжения всего хаоса, что только возможно. – Володя по дружески похлопал меня по плечу. – Но не будем об этом, раз уж ты здесь, я тебе хочу передать копии документов, уверен заинтересуешься. – Долькин притягательно улыбнулся. – Вся информация по Лене в том числе. Пока я был в должности заведующего, мне за такое прилетело бы по шапке, но теперь... Теперь наверное… Впрочем, ты сдавать меня что ли будешь? Бери в личное пользование.

Я завис, глядя на кипу бумаг, как баран на новые ворота.

– Кстати, эта информация может оказаться полезной не только тебе. – Долькин подмигнул. – Сам знаешь какие силы в городе взаимодействуют. Но это лишь... Мои догадки. Ни к чему не призываю, ни к поездке на другой конец города, ни к общению с людьми из организации на букву «а»…

Он намекает на Ростислава?

– Да, конечно... Спасибо тебе, Вов... Даже не знаю как...

– Э, нет, нет, никаких соплей, я это делаю от души, благодарить не надо. – Он огляделся по сторонам в кабинете, где не было никого кроме нас, а окна зашторены. – И особо распространяться тоже.

Я положил кипу бумаг на стол, протянул руку и крепко пожал ладонь Долькина, похлопывая его левой рукой по плечу и в глубине души расстраиваясь не столько из-за его отъезда, сколько из-за того, что казалось бы привычные устои рушатся, люди покидают город, некоторые и вовсе умирают на глазах. И пусть мы не были лучшими друзьями, но стали добрыми приятелями без корысти и зависти, желающие друг другу лишь самого лучшего. А улыбчивый и по-настоящему теплый, душевный Володя стал для меня своеобразным маячком образцового душесплетения, ведь не было на моей памяти пары более крепкой, страстной, чем он и Лиля. Да и просто светлым образом он быть не переставал, навсегда застывая где-то в закромах души.

– Но, но, но, руку мне не отдави! Рабочий инструмент как никак...

– И куда вы? В столицу?

– О, да. Нас там ждет просторное жилье, родственники Лили, а также высокооплачиваемая работа... Не то, чтобы я тут жаловался, но там все-таки жирнее.

– Так вот оно что, предложение от нового работодателя пришлось очень кстати… Поздравляю!

– Видишь меня насквозь, Гриша. Да, что уж таить, теперь ответственности стало больше, мы с Лилей не можем рок-н-роллить как раньше, нужно думать о том, как обеспечить ребенку лучшее будущее. Деньги здесь играют далеко не последнюю роль.

– Как будто я тебя осуждаю.

– А вот и не осуждай, я знаешь ли, хочу балкон просторный, гостиную светлую, уютную детскую и деревянный загородный дом. Именно деревянный. Весь этот бетон Елльска и НИП-а мне уже осточертел, соскучился по материалам более теплым, отзывчивым... Даже лесопарковая зона не спасает после стольких лет... Эх-х.

Володя посмотрел мне прямо в глаза.

– Мы ведь мечтали о ребенке уже давно... Едва поженились, Гриш, прямо здесь, в часовне, – Он показал пальцем в стену, видимо часовня была в той стороне. – и сразу делать детей. Пять лет мумукались, ничего не получалось, отчаялись. Но теперь... Когда свершилось чудо и все знаки говорят… Нет, не говорят, ВОПЯТ! Все знаки свыше вопят о том, что отсюда надо уезжать... При всей моей любви к Елльску, при всем уважении к людям, которые здесь живут, многих я полюбил по-настоящему, надо ехать… Надо ехать. И мне горько от расставания с вами всеми, но я все же прислушаюсь… Прислушаюсь к шепоту судьбы, Гриша.

– И правильно сделаешь!

– Касательно Лены… Сочувствую, дружище. Такая хорошенькая, такая милая, добрая и чистая душой. Смерть забирает лучших из нас. Крепись. Уверен, у тебя тоже всё будет хорошо.

На этой ноте мы расстались, я положил бумаги в портфель, вышел на улицу, где последние лучи осеннего солнца пробивались сквозь октябрьские тучи, желая подарить еще хоть чуточку своего тепла в последний раз. На душе скреблись кошки, но я был так рад за Володю, что даже пустил скупую слезу. Хоть кто-то здесь принял верное решение и сможет избежать всей дальнейшей нервотрёпки…

Я ощутил себя будто рожденным заново, глядя на эти хмурые серо-голубые облака, сквозь которые робко протискивались дары солнца.

Все стало по-другому…

* * * * *

Иногда человек даже и не подозревает, что он находится на грани, живет спокойную жизнь, преодолевает трудности, каждое утро вздыхает тяжело и глубоко, но не приставляет к виску ствол и уж тем более не встает в полный рост в открытом окне. И лишь один роковой звонок, одна соринка попавшая в глаз от ветра, одна торчащая плитка, о которую спотыкаешься... И начинается худший период жизни, который у каждого зовется по-разному, но протекает примерно одинаково.

Ника, как человек с трудом себя слышащий, попала именно в такую ситуацию. Когда позвонили и сообщили, что Попов застрелился, она в ту же секунду разрыдалась, как школьница, разбила ту посуду, что была под рукой, порезав руки и доведя себя до еще большей истерики, которая теперь сопровождалась не только душевной болью, но и физической. Конвульсивная природа агонии, в которую впала бедная девушка, не давала покоя, едва угомонившись, Касьянова снова билась в судорожном припадке, лишь вбивая глубже, осколки, застрявшие в запястьях, нанося себе новые и новые увечья, подходя к окну, засматриваясь на притягательную тротуарную плитку с десятого этажа, смерть от удара о которую будет скорее всего быстрой и безболезненной, не хватало для рокового шага лишь вмешательство божественного провидения, что удерживало её неведомой силой. Каждый раз избегая полноценной реализации сей авантюры, повторяя вслух: «Жалкая, слабая, мразь, даже этого сделать не можешь», все же своим академически сложенным рассудком понимая, что это точно не выход, хоть и в моменте оно выглядит бесконечно притягательно и способно прервать душевную боль, Ника походила на маятник, мечущийся между окном и кухонным полом, уже обагрившимся каплями крови.

Во всей этой ночной вакханалии, на белом кухонном кафеле под светом ярко-белой лампы, девушка то лежала в позе эмбриона, то стояла на четвереньках изрыгая проклятия, то лежала лицом в пол, заливаясь слезами, то сидела с опущенными руками, прислонившись спиной к фурнитуре и глядя на ярку лампу не мигая, доставляя глазам максимальный дискомфорт, видимо, подсознательно желая нанести себе как можно больше физического урона, но не осознавая этого.

Когда на часах пробило четыре часа ночи, она открыла зареванные глаза. Красный, высохший и потрескавшийся от обилия выходящих жидкостей нос зудел, болел и каждый глубокий вздох сопровождался острым жжением. К тому моменту, Касьянова лишилась уже всех сил, поэтому редкие позывы психики к очередному припадку, сводились лишь к гримасе отчаяния на лице и гортанным рыком, издаваемым из последних сил. Но не только это стало причиной ее слабости, оглядев пространство вокруг себя руководитель ЦКК вдруг осознала, что весь пол буквально вымазан в крови, которая алыми контрастами зловеще сверкала на белоснежной плитке. И вся эта кровь появилась неспроста, видимо, во время одной из самых сильных и неконтролируемых конвульсий осколок стекла вошел особенно глубоко в руку, задев одну из артерий. Пульсирующая кровяная масса сочилась сквозь черную водолазку и уже в этот момент Ника начала приходить в ужас, потому что перспектива реальной смерти напугала еë до коликов в животе и на этом моменте стало ясно, что винить себя во всех смертных грехах девушка может хоть до скончания веков, но намеренно убивать себя из-за случившихся событий – истинно не желает, пусть и пытается на протяжении пяти часов к ряду, находясь в состоянии аффекта.

К сожалению, мысль о том, что она хочет жить появилась именно в момент максимальной близости к смерти, некоторые люди способны внять лишь таким урокам судьбы.

Дрожащей, слабеющей с каждой минутой, рукой она достала мастерфон и попыталась связаться с Максом, но тот не отвечал. Находясь в отчаянии, Ника нашла первый попавшийся номер, записала голосовое сообщение, едва выдавливая из себя слова, затем, уронив телефон, из последних сил доползла до железной двери, дотянулась до поворотного механизма, смогла его прокрутить лишь раз, после чего послышался характерный щелчок. Но увы, второго щелчка уже не было, дверь так и осталась запертой, а девушка окончательно обмякла, упав на пол без чувств и закрыв глаза, вспоминая лишь то, что вызывало у неë наиболее яркие и тëплые чувства за последние месяцы жизни…

* * * * *

Из-за того, что моя паранойя достигла апогея, я спал так чутко, как только вообще это было возможно. Любой шорох вызывал у меня панический страх, и я подскакивал с фонариком, чтобы убедиться, что в квартире никого нет. Так могло происходить раз по десять за ночь, даже движения Бусинки вызывали у меня недоверие, и я как одержимый проверял месторасположение недоумевающей кошки, что жмурилась от фонаря и искренне меня ненавидела в эти моменты, которые случались буквально каждые сорок минут к ряду.

Тем сильнее я подскочил, когда в четыре пятнадцать утра услышал визг мастерфона, лежавшего на кухонном столе. Оглядевшись по сторонам, я подошел глянуть на экран, где обнаружил голосовое сообщение от Ники. Поначалу я подумал, что это какая то ошибочная отправка. Ко всему прочему, я не хотел возвращаться даже мысленно к нашему откровенно глупому, чудному, гротескному и нелепому общению, где я сам наворотил дел, да и она была хороша на мой взгляд, хотя я был уверен, что Касьянова какую-либо из своих ошибок не признала бы никогда.

И уже оставляя мастерфон там, где он лежит, зевая от сонливости и направляясь к своей койке, я внезапно ощутил пробежавший по спине холодок, взбодрился и все-таки проверил голосовое. Спонтанная интуиция не подвела. Прослушав всего пять секунд, я вылетел из квартиры едва натянув на себя штаны, да накинув куртку прямо на голое тело, не забыв при этом прихватить набор первой помощи, который лежал у меня при входе. В пути я несколько раз похвалил собственную интуицию и участливость. Стремглав пролетая один квартал за другим, я даже не почувствовал на себе прохладу осенней ночи, которая медленно перетекала в утро. А между прочим температура опустилась почти до пяти градусов, что я по-настоящему осознал лишь сильно позднее.

Преодолев немалое расстояние на своих двоих, я уже запыхавшийся, влетел на десятый этаж не вызывая лифта, а по старинке, по лестнице, благодаря свою паранойю за то, что научила меня мудрости предвидения и приказала собрать набор первой помощи. Но по прибытию, меня ждало страшное, Ника не открывала дверь, а на пороге я увидел тонкую полоску багровой жижи, которую не нужно было трогать, чтобы понять, что за дверью творится нечто ужасное. Попытавшись ее как-то выбить или открыть рывком, я лишь потянул себе плечо и скрючился от неприятных ощущений. В тот же момент выбежал сосед с дубинкой наперевес, явно подозревая меня в совершении преступления, но я ему спешно показал на вытекающую из-под двери кровь, сообщив, что я то как раз на спасательной миссии, а преступление скорее всего происходит или уже произошло за дверью.

Удивительно, но злобное и решительное выражение лица пузатого соседа с длинными каштановыми волосами, сменилось на тревожное, после чего он что-то гаркнул своей жене, закрыл свою дверь и подскочил ко мне, желая помочь.

– Может есть лом? Или что-то такое?! Отсчет на минуты…

– Не, лом не поможет, тут замок тройной на всех дверях, скорее лом пополам расколется, чем мы таким образом вскроем…

– Да, блядь!

Я начал молотить в соседнюю дверь с криками, что нужна помощь. Завидев перемену в глазке двери, где темное сменилось светлым, а затем снова стало темным, я понял, что там кто-то есть.

– У вас есть балкон?

– Прекратите шуметь, я уже вызвала УНБ! Убирайтесь отсюда!

Тут подключился сосед.

– Людмила Степановна! Тут ЧП, человек помочь хочет, откройте, пожалуйста!

Какое-то время женщина препиралась, но спустя три минуты соседу удалось еë уговорить, и она открыла. Я нырнул мимо неë внутрь квартиры, она завопила благим матом и даже бросила что-то вдогонку, но мне быдло не до этого, я подбежал к окну, которое находилось ближе всего к квартире Ники и открыл его немедля. За окном примерно в полутора метрах находился балкон, я ни секунды не сомневался, что балкон выходит из квартиры Касьяновой. На мое счастье одно из окон у оказалось открыто, значит не придется выбивать. Но лезть будет сложно, балкон остекленный, уступов мало, черт подери застройщика, который решил делать все максимально просто, без изысков, без дизайнерских архитектурных решений, без удобных выступов…

– Вызывайте скорую! – Бросил я, не глядя. И кажется кто-то из соседей повиновался.

Внизу меня ожидала плотно уложенная брусчатка, смешнее всего окажется, если моя жизнь закончится именно таким образом, когда я сорвусь, пытаясь спасти ведущего физика Сферы и руководителя ЦКК. Смешно будет конечно только мне. Окружающие вряд ли оценят шутку. Сзади подбежал, сосед, вслед за ним Людмила со шваброй. Не успел я оглянуться на шум, как мне прилетел удар по голове, причем неслабый. Сосед начал орать на Людмилу, та в свою очередь не унималась до тех пор, пока ей не сказали про кровь. Она сбегала проверить и убедившись в правдивости вернулась с лозунгами поддержки, в которых я безусловно нуждался, будучи уже за пределами окна, пытаясь найти надежные точки опоры, чтобы влететь в окно Касьяновой.

Холодный пот бежал по лбу, ладошки предательски потели, так недолго было и соскользнуть.

– Муки, срочно!

Вопросов не последовало, Людмила прибежала с огромной пачкой, куда я окунул сначала одну ладонь, затем вторую, вопрос с потеющими пальцами был решен, но ненадолго. Страх сорваться был колоссальным, мне кажется я ничего так в жизни не боялся, как этого, но медлить было нельзя, потому все-таки нащупав хоть сколько-нибудь удобный выступ, я оттолкнулся единственной ногой, оставшейся на подоконнике Людмилы, и отправился в управляемый полет, держась тремя пальцами одной руки, и протягивая вторую к раме открытого окна.

Маневр оказался успешным, я смог уцепиться, но одного не учел. Уцепился я за ветикальную часть рамы, а повиснуть мог только на горизонтальной. Ко всему прочему, я растянулся как морская звезда и не мог пошевелиться. Из вариантов было только разжать пальцы левой руки и надеяться, что правая не подведет.

Зажмурившись, слушая где-то на фоне советы от Людмилы и соседа, которые сильно переживали, но не чувствовали то, что чувствовал я, все же решился и совершил последний маневр, закончившийся удачно, если не считать огромную, кровавую царапину, которая появилась из-за торчащего железного штыря.

Воодушевившись своими навыками скалолаза, я за пару движений влез на балкон, поблагодарил судьбу и возможно предусмотрительность Ники за то, что дверь на балкон тоже была приоткрыта на щеколде, так что вышибить еë не составило никакого труда. Галопом я пролетел через гостиную мимо кухни в прихожую и увидел ужасную картину… Впрочем, что-то похожее и вырисовывалось у меня в голове, когда я стоял по ту сторону двери. Открыв изнутри, я получил на руки свой набор первой помощи от соседа и немедленно приступил к осмотру и спасению.

К счастью, я успел как раз вовремя. Еще минут пятнадцать, может двадцать и это была бы точно смерть, но сейчас сердце билось. Крови на полу оказалось просто море. Вся кухня в разводах, весь коридор пропитался багрянцем. Оценивая на глаз тут бы набрался целый литр, но я очень хотел ошибаться.

Не сразу определил очаг кровопотери, все было вымазано и лишь спустя секунд тридцать обнаружил злополучный осколок. Вынимать не стал, это может привести к ещë большему кровоизлиянию, а у меня нет отработанного навыка зашивания артерий, посему наложил давящую повязку, согнул сустав, зафиксировал. Теперь нужно было еë приводить в чувства. Я использовал старый проверенный нашатырь, глаза едва приоткрылись, и я отвесил ей пощечину, чтобы просыпалась. Это возымело эффект, но ценой расшатанной психики Людмилы, которая охнула так громко, завидев процесс «оживления» человека, будто ей в задницу затолкали раскалённую кочергу.

Даже расстроился, что не пришлось делать искусственное дыхание. Хоть лицо еë было бледным, а губы синюшными, она всë еще была прекрасна. Ко всему прочему отсутствие дыхания стало бы поводом для удаления давящей одежды. А я готов поклясться на всех языках мира, что эта обтягивающая водолазка ей страсть как мешала.

Несмотря на то, что Ника очнулась, она то и дело норовила отправиться обратно в царство снов, а скорая все никак не ехала. Мне приходилось постоянно бить еë по щекам, держать в вертикальном положении и сгибать еë локтевой сустав с давящей повязкой.

– Гриша... Я кажется вспомнила, как называлось то озеро, где мы были с тобой прошлым летом…

Это меня совершенно не удивило, но приятно порадовало. В таком состоянии девушка грезила мною… Впрочем, это мог быть какой-то еë старый ухажёр, а мое имя просто удачно подвернулось.

– И как же?

– Кажется, оно называлось «гиблое» … Прямо как наши с тобой отношения.

Девушка говорила медленно, проглатывала некоторые гласные, если бы не лужи крови, я бы подумал, что она пьяная.

– Нет, дорогая, то озеро называлось "Я маленькая истеричная дурочка, которая чуть что в жизни не так, сразу режет себе вены".

Внезапно она выпучила глаза так, как будто мои слова были заклинанием, снимающим дурман. Готов поклясться, что на еë щеках промелькнула свежесть едва уловимого румянца.

– Теплинин… Ты… Пëс! – Она смотрела на меня так, будто сейчас ударит. – Обними меня…

С этими словами она уперлась лбом мне вгрудь, а я не удержался и все-таки обнял. Происходящее заставляло меня себя ненавидеть, любить, снова ненавидеть, презирать, называть самыми последними словами, мимолетно восхищаться, проклинать, оправдывать, унижать и в конце концов снова любить.

Не знаю, что с ней творилось, когда она сидела одна в этой квартире с отвратительным освещением ярко-белого цвета. Прямо как в морге, брр. В данный момент я переживал бурления внутри и не мог никак понять, это те самые кислые щи, которые кажется слегка забродили или я до сих пор неравнодушен к этой девушке?

Вскоре наконец доехала скорая, а присутствующие аплодировали, ибо «поглазеть» собралась добрая половина дома, а злобная Люда, пытавшаяся меня одолеть шваброй, рассказывала всем, что я настоящий герой. Подробности о том, как я запрыгнул из окна прямо на балкон, дважды сорвался, но в последний момент спасался за счет силы духа, ещё будут передавать из уст в уста. Этот дом пропитается легендой и точно обрастёт новыми подробностями, благодаря Люде.

Мне это льстило, не буду врать. Когда я вернулся домой, я был настолько опустошен, что плюхнулся в кровать прямо так, не помывшись, весь в кровяных разводах. Буська устроилась у меня на груди, повернувшись задницей к моему лицу, но какая к черту разница каким местом кошка прижимается, когда засыпаешь словно застреленный?

Глава пятнадцатая

Оказавшись дома после очередного дежурства, я обнаружил открытое окно. Не мог припомнить, оставлял его в таком состоянии или нет, но адреналин забурлил моментально, сердце колотилось со скоростью поршневой заведённого двигателя. Я начал озираться по сторонам, прислушиваться к каждому шороху.

После тщательной проверки, выяснилось, что квартира совершенно пуста, кроме меня здесь никого нет. С другой стороны, кого я ожидал увидеть? Т.? Вряд ли он мог бы залезть по кирпичной кладке на четвёртый этаж. И чего бы он добился? Неважно.

Я бросил кипу бумаг, полученных от Володи, на журнальный столик, бухнулся на диван, мгновенно закурил, поглядывая на датчики дыма, каждый из которых был мню заклеен малярной лентой в своё время. Если произойдёт пожар, то дым всё равно попадёт внутрь датчика, как ни крути, в остальных случаях – эта хрень только мешает курить. Ещё и мигает своей красненькой лампочкой, заставляя меня просыпаться в ночи в холодном поту и думать, что я нахожусь в иной реальности.

С этими мыслями я сам не заметил, как взял бумаги с выписками, эпикризами, анамнезами разных пациентов, подвергшихся неизвестной болезни, которую Володя обозвал «по-простому»: «Квази-образованные пустоты в черепной коробке». Первым делом я достал выписки Лены Костиковой, начал отслеживать течение болезни.

К сожалению, она поступила уже в довольно тяжёлом состоянии, на томографических снимках размер пустот приближался к размерам теннисного мяча. Так случилось, что «пустошь» расположилась буквально по центру мозга, поэтому зацепила практически всё, что можно было зацепить, начиная с лобных долей, прецентральной извилины, 4-го цитоархитектонического поля Бродмана, заканчивая теменным отделом, легкое касание височных долей.

Отдельный, нерешённый и самый загадочный вопрос, как удаётся продолжать жить с такими обширными поражениями, особенно меня интересовал ответ на этот вопрос в разрезе дела Попова, у которого, как выяснилось, область поражения оказалась просто чудовищных размеров. От мозга практически ничего не оставалось. Но с этим будем разбираться позже.

Заключения лечащего врача по поводу Костиковой были неутешительны, каждый день – ухудшения. Начиная с заторможенной реакции, заканчивая нарушением обонятельной функции, неспособность удерживать в голове информацию дольше двадцати минут, иными словами нарушения кратковременной памяти. Однако, долгосрочная оставалась в порядке. Поэтому она узнавала меня, помнила про Бусинку и про корм.

Что меня заинтересовало, так это специальные заметки, которые были оставлены как бы вскользь:

«Пациентка жалуется на трёхцветную радугу, состоящую из синего, красного и жёлтого цветов. Сообщает, что эта радуга мешает спать и видится ей даже ночью через окно, является во снах. Помимо этого, отмечает наличие большого количества чёрных точек и колец, появляющихся из ниоткуда. Точка или кольцо может находиться как вдалеке за окном, так и совсем рядом чуть ли не над головой. Установлено, что точки и кольца являются галлюцинацией, а не нарушением зрительной функции».

Трагичность её судьбы меня не отпускала, и я был искренне рад, что мы успели сблизиться, хоть и ненадолго, до того, как её прибрала к рукам смерть.

«Пациентка Костикова скоропостижно скончалась от сепсиса»

Понятно, используют стандартную отмазку, когда болезнь мало изучена или портит статистику. Вот что бы мне хотелось реально изменить в нашей стране, так это подход к оказанию медицинских услуг. Эти бесконечные отмазки про сепсис, хотя человек умирает вовсе не от него. Когда появляется нечто подобное, опасное и необъяснимое, такое как пустоты, нужно звонить во все колокола, трубить по всем каналам. Почему эта система такая тугая, неповоротливая и безэмпатичная?

Не давая себе погрузиться в омут депрессивных мыслей, я продолжил чтение.

«При вскрытии, на месте пустот обнаружены нитевидные сочленения, образующие едва заметную, паутинообразную структуру. Толщина каждой нити варьируется, но в среднем составляет не более одной десятой миллиметра. Несмотря на кажущуюся хрупкость конструкции, она обладает хорошим запасом прочности, устойчива к любым естественным воздействиям. Даже через сутки после смерти пациентки, незначительная активность мозга сохранялась, особенно ярко она проявлялась именно в нитевидных сочленениях. Сама структура однозначно является инородной. Проследить процесс образования нитевидной структуры на данный момент не представляется возможным, так как даже самая чувствительная томография не даёт нужной картины».

Закончив с Леной, я переключился на Ваню Попова, и там меня ожидал целый ряд интересных подробностей. Во-первых, нитевидная структура у него также была найдена, и лечащий врач вывел гипотезу о том, что она и являлась связующим звеном, не позволявшим Попову умереть в буквальном смысле от отсутствия мозга. Во-вторых, нитевидная структура в его черепной коробке оказалась совершенно иной, не похожей на то, что нашли у Костиковой. Сами сочленения были массивнее, нити толще, примерно одна пятая миллиметра в среднем, а уникальный узор напоминал скорее шарообразные каркасы разной размерности, нежели грубые кубические, шестигранные формы, как у Лены.

Несмотря на то, что я имел огромное количество информации на руках, этих данных всё равно было недостаточно для озвучивания каких-либо выводов. Мы всё ещё знаем, что это какая-то чертовщина, мы всё ещё не знаем, как с ней бороться. Володя решил, что лучшее решение – это уехать куда подальше, но никто не может утверждать, что его гипотеза, связанная со Сферой, не является ложной. Я точно знал, что Харитонов мог пролить немного света на происходящее, но только в личной, приватной беседе, которую ещё организовать надо. С другой стороны у меня уже имеется повод для рандеву, я держал этот повод сейчас у себя в руках.