Текст книги "Рикэм-бо «Стерегущий берег» (СИ)"

Автор книги: Антон Кротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава 41

Последние числа июля 1947 года, Беркли (Калифорния)

Реанимационный автомобиль мчался по центральным улицам города, словно по скоростному шоссе. Молодой полицейский по имени Хорьхе мастерски вёл машину, не спуская глаз с дороги, плотно сжав губы, и крепко вцепившись в руль обеими руками. Этот молодчик творил чудеса, экономя каждую секунду. На крутых поворотах машину заносило, пронзительно визжали стираемые об асфальт покрышки. Проблесковый маячок и сирена были им в помощь – многие водители, заметив их приближение в зеркало заднего вида, резко подавали вправо, освобождая путь «неотложке».

В это время сержант Родригес заканчивал инструктаж:

– Наша задача, оставаясь незамеченными, взять под наблюдение тех, кто явится на встречу.

Тут Родригес покосился на Исмаилова, и добавил:

– Если вообще кто-то явится.

Далее руководитель опергруппы стал объяснять каждому его диспозицию:

– Группа Фукса возьмёт на себя вход в японский сад и выход, а группа Пабло действует внутри. Ещё раз повторяю, наблюдение вести очень аккуратно, не привлекая к себе внимание.

– Сегодня будний день, в саду будет мало людей, – выразил сомнение крепко, по-бульдожьи сбитый крепыш с курчавыми блестящими волосами и пушистыми усами. – Мы не сможем такими силами незаметно организовать наблюдение на всех этапах.

– Нам пришлют ещё трёх-четырёх толковых ребят из отдела ограблений, – успокоил Родригес.

В этот момент машина остановилась. Сержант распахнул широкую дверь и, обдав Исмаилова неприятным дыханием, велел:

– Идите первым, а мы следом. Постарайтесь не думать о нас, тогда ваши гости ничего не заподозрят.

Ботанический сад университета Беркли был райским местом. Здесь росло множество удивительных растений, цветов и деревьев со всего света. Всё это разнообразие растительной жизни было великолепно вписано в ландшафт из исскуственных холмов, озёр и проток. В саду было устроено множество фонтанчиков, беседок, искусственных гротов, скамеек, где можно посидеть в тишине, расслабиться, полюбоваться на залив. Прежде Исмаилов нередко бывал здесь, у него даже имелись любимые уголки. Например, ему нравился участок, где росли кактусы самых причудливых форм и расцветок, а ещё он много раз бывал в совершенно фантастическом месте, где были собраны насекомоядные растения. А вот японский сад как-то особо его не трогал. Наверное, чтобы по-настоящему оценить всю его утончённую прелесть, нужно было всерьёз увлечься восточной культурой и философией.

Больше часа Игорь бродил по дорожкам, ожидая, когда к нему подойдут. Посетителей действительно оказалось мало, и каждый был на виду. А вот полицейских Игорь заметить не смог, как ни вглядывался. Но, к сожалению, их профессионализм не пригодился – назначившие встречу люди так и не появились.

Вернувшись в машину, Исмаилов наткнулся на тяжёлый взгляд Родригеса и приготовился к неприятному разговору, и ошибся – за весь обратный путь не было произнесено ни слова. Помалкивали и остальные, видя угрюмое лицо своего старшего.

В отделе их возвращения ожидал капитан Малколм Гуллер. Он спокойно выслушал доклад сержанта. И хотя прямо это не было произнесено, тем не менее, Родригес ясно дал понять, что больше не верит Исмаилову, и считает, что тот просто пытается пустить следствие по ложному пути.

Чтобы заручиться поддержкой Гуллера, Игорь поведал ему то, о чём до сих пор умолчал.

– Значит, за твоим другом-писателем незадолго до его исчезновения следили, – выслушав рассказ, задумчиво произнёс Гуллер. – Он говорил, кого подозревает?

Игорь заколебался. Как объяснить, что вначале несчастный Габор считал, что на него, как на «красного», охотится ФБР, а потом стал подозревать неких таинственных русских. Слишком это напоминает паранойю.

Да и где гарантия, что капитан полиции не передаст суть их беседы всё тому же ФБР? И не послужит ли для них это катализатором. Ещё неизвестно, как далеко эта закрытая организация зашла своём крестовом походе против коммунистов и тех, кого они причисляют к врагам нации? Особенно в свете нынешней истерии в американском обществе и затеянной на самом верху «охоты на ведьм».

Исмаилову не однажды приходилось слышать, что под предлогом войны с уголовной преступностью тайная полиция занимается борьбой с инакомыслием. И в ход тут идут любые средства, в том числе взятые из хорошо знакомого фэбээровцам бандитского арсенала. «Нет, пока лучше выдавать информацию строго дозированными порциями, чтобы не поплатиться за свою откровенность» – решил Исмаилов, и ответил:

– Предполагаю, что у моего друга имелись какие-то подозрения, но вообще он был человеком достаточно закрытым.

Гуллер понимающе кивнул, однако поинтересовался:

– А почему ты сразу не заявил об украденных у тебя документах?

Игорь чуть замешкался с ответом, но всё же нашёлся:

– Я вызвал полицию как только обнаружил трупы, и не успел толком осмотреться. Правда, мне в тот же вечер задавали вопрос: все ли вещи на месте и не пропало ли что из дома. Но вы должны понять моё состояние в тот день. Я просто сразу не сориентировался. И лишь недавно вернувшись домой, обнаружил, что папки исчезли.

Гуллер кивнул и озадаченно потёр подбородок.

– Эти бумаги, они что – настолько ценные?

Игорь неопределённо пожал плечами:

– Наверное, раз за ними так охотятся.

– Послушай, Грегори, – Гуллер внимательно посмотрел на Исмаилова. – Ничего больше не хочешь мне рассказать?

– Как будто нет.

Возникла многозначительная пауза. Исмаилов выдержал направленный на него взгляд, и повторил.

– Да нет, как будто всё.

– Ладно, – детектив хлопнул себя по коленям и поднялся со стула.

– Давай попробуем так: если снова будет звонок, вот тебе телефон ветеринарной клиники. Скажешь, что у твоего пса второй день сухой горячий нос и запишешься на консультацию. Это будет условный знак для нас. Ставить твой телефон на прослушку и организовывать круглосуточное наблюдение за домом мы не станем, чтобы второй раз не наступить на одно и тоже дерьмо. Если этим людям что-то всерьёз от тебя нужно, то они так не просто отстанут.

Едва за Исмаиловым закрылась дверь, у сержанта Родригеса прорвалось накопившееся раздражение:

– Не понимаю! По-моему мы зря теряем время? Все же улики против него. Одних отпечатков пальцев на ноже хватит, чтобы усадить университетскую крысу на электрический стул и как следует поджарить. А есть ещё показания свидетелей о драке между ним и убитым.

Родригес считал, что даже отсутствие крови на одежде подозреваемого и на месте преступления можно расценивать, как косвенные доказательства его вины:

– Скорей всего вначале он хотел избавиться от трупов, но затем по какой-то причине передумал и решил инсценировать вторжение киллера в свой дом. А чтобы снять с себя подозрение сменил замаранную кровью одежду на похожую, – ведь свидетели не смогли чётко опознать вещи, в которых его видели в тот вечер. И тщательно замыл кровавые следы в кабинете.

Сержант считал, что «профессора» необходимо задержать и как следует попрессовать.

– Можете не сомневаться, босс, эта интеллигентская мокрица быстро потечёт и начнёт давать показания.

Это предложение вызвало у многоопытного ветерана полиции некое подобие полуусмешки-полуулыбки. Впрочем, Гуллер не спорил. Родригес, не смотря на свою молодость, был матёрым профессионалом. Ещё год назад он занимал высокое положение, только в другом отделе. Не случись с парнем неприятной истории, он бы тоже уже ходил в капитанах. Но Родригесу пришлось уйти с прежней должности, а, согласно внутренним правилам, при переводе из отдела в отдел офицер теряет свой статус и должен начинать всё с нуля. Его вообще никуда не хотели брать. Ведь парень получил ярлык «Rubber gun squad», что на полицейском жаргоне означает полицейский, у которого отобрали оружие и значок из-за неуравновешенного поведения и склонности к насилию в отношении задержанных.

Правда, спустя какое-то время оружие Родригесу вернули и даже вроде как позволили продолжить службу, но кто захочет иметь у себя в отделе такого проблемного сотрудника. А Гуллер охотно взял толкового парня к себе и даже сделал своим заместителем. Капитана не смутило, что у этого латиноса взрывной характер и он может внезапно потерять над собой контроль и пустить в ход кулаки. И то, что у нового зама воняет изо рта, – тоже не его проблема. Ему с ним не целоваться, об этом пусть его девушки переживают. Зато Родригес был дотошным и умным, и в отличие от других его подчинённых обладал исключительно ценным качеством для сыскаря…

Дело в том, что после многих лет службы ветеран пришёл к парадоксальному выводу: чтобы успешно ловить преступников надо самому быть в некоторой степени преступником по своей природе. Так что пуэрториканец стал для него находкой.

Родригес легко адаптировался к новой работе, к виду трупов. А ведь места преступлений с обезображенными, уже тронутыми разложением телами порой способны заставить внутренне содрогнуться даже опытных профи. Новым сотрудникам отдела убийств, как правило, приходится какое-то время серьёзно преодолевать собственное отвращение к обычным «клиентам» их подразделения. Для Родригеса это не стало проблемой с первого же дня. Он мог жевать гамбургер, с любопытством глазеть на провисевшего в петле какое-то время мертвеца, и рассуждать, что теперь-то он, наконец, убедился на практике, что, как только жизнь покидает человеческое тело, его распад происходит поразительно быстро. Стоит сердцу перестать разгонять кровь по жилам, как мириады микробов обращают плоть в тлен.

– Надо скорее отправить красавца патологоанатому, чтобы он успел покопаться в нём и выяснить всё, что для нас важно, пока тело совсем не расползлось. После чего хорошо бы отправить парня прямиком в крематорий. Будь моя воля, я бы издал закон: сжигать человеческие останки. Это оптимально. Кому захочется, пусть его прах развеют по ветру или скормят рыбам. Бога ради! Никаких возражений! А вот гробы, катафалки, могилы, кладбища – всё это полный идиотизм и пустая трата денег. Гниль! Дерьмо! Вот что такое труп. Лично я себя завещаю предать очистительному огню…

Да, этот был странный парень. При этом новый Зам был опасен. Вскоре стало ясно, что сержант не собирается долго задерживаться на вторых ролях. Злобный и цепкий, как бойцовый пёс, он только и ждал момента, чтобы вцепиться в горло врага мёртвой хваткой. Гуллер видел, что бойкий паренёк считает его старым толстым и сентиментальным, и метит на его место. Родригес слишком громко думал об этом. Поэтому время от времени начальник ставил заместителя на место, но делал это в своей благодушной манере. Вот и теперь он сидел на столе, пил кофе и одобрительно кивал головой:

– Всё верно. Отрапортуем, что справились, я отправлюсь к начальству за ордером на арест. А оно мне укажет вот на это.

Гуллер взял со стола лист с заключением экспертов и со значением потряс им в воздухе. Родригес прекрасно знал, что там написано: «На внутренних механизмах замка с входной двери обнаружены следы взлома». Причём следы эти едва заметные (тонкие царапины обнаружены при исследовании под микроскопом), что может указывать на то, что работал настоящий ювелир отмычки, либо ключи были искусно подобраны.

– Он сам это инсценировал, – уверенно повторил молодой коп. – Мистер вообще большой выдумщик, вон как он пытался запудрить нам мозги с якобы назначившим ему встречу преступником. Лично для меня дело закрыто.

На это Гуллер резонно заметил, что вообще-то университетскими преподавателями люди с низким IQ не работают.

– Хотя я бы согласился с тобой, Рико: мне и самому этот русский поначалу показался подозрительным: он явно что-то недоговаривает, ведёт затворнический образ жизни и с головой у него, похоже, не всё в порядке. Когда на изъятой у него рубашке и костюмах не нашли ни единой капли крови, как и на столе, и на ковре в его домашнем кабинете, то я сам насторожился и спросил себя: «А не пытается ли сукин сын ловко скрыть следы». Но проводивший вскрытие патологоанатом кое-что прояснил. Оказалось тонкое жало стилета вошло точно в сердце – на восемь с половиной сантиметров, пронзив левую камеру сердца. При таком ранении кровь из раны едва сочилась каплями.

– И всё же его надо брать, – твердил Родригес. – И чем скорее, тем лучше, пока он не скрылся или не замочил кого-нибудь ещё. У меня на наших клиентов нюх. Я просто уверен – убил он.

– Возможно, но мне напомнят, что не сержант, а начальник отдела несёт всю ответственность. А мне пока в этом деле многое неясно. Чтобы арестовать подозреваемого необходимо как минимум чётко понимать мотивы для совершения убийства.

– Они у нас есть – напомнил Родригес. – Ссора, которая вышла у погибшего и убийцы накануне.

– Но мы пока не знаем, что они не поделили…

Нет, этот Исмаилов совсем не глуп, тогда как убийство организовано просто бездарно. Только полный деградант стал бы убивать ножом, приобретённым под собственным именем в ближайшем оружейном магазине. Замысли наш профессор убийство, то хотя бы надел перчатки, чтобы не оставлять отпечатков.

– Хорошо, он мог и не планировать убийство, но совершить его под воздействием внезапного импульса – помрачнения рассудка. Сами же говорите, босс, что с психикой у него не всё в порядке, даже университетское начальство направило его к психиатру.

– Не к психиатру, а психоаналитику, а это не совсем одно и то же, – машинально поправил заместителя погружённый в размышления Гуллер. – Впрочем, тут ты может и прав. Мне этот Исмаилов представляется личностью психически нестабильной, шизойдного или стеройдного типа. Так что подозрение я с него не снимаю. И всё же, тут ещё много вопросов. И главный: не слишком ли много трупов для одного убийства? Оба укокошенных никак не монтируются у меня вместе. При жизни они не могли пересекаться: один обыкновенный забулдыга низкого пошиба, второй приезжий иностранец, судя по записным книжкам и найденному при нём томику стихов – интеллектуал. Создаётся такое неприятное впечатление, будто они искусственно соединены в одно время и в одном месте.

Гуллер также пояснил, что для него никак не вяжется, что оба погибших были убиты очень профессионально, в то время как ничто в биографии Исмаилова не указывает, что у него имеется соответствующий опыт и навыки.

– На войне он был лётчиком, то есть нажимал на кнопки. Любой хороший защитник обязательно за это уцепится.

Но Родригес возможных проблем для стороны обвинения на суде не видел:

– Чтобы свернуть шею в стельку пьяному и заколоть старика – большого искусства не требуется. И присяжные с этим согласятся.

Кроме двоих полицейских больше в кабинете кроме них никого не было. Сержант-пуэрториканец развалился в кресле начальника, откинувшись на спинку и водрузив ноги на стол, по лицу его блуждала самодовольная улыбка. Пауза затягивалась, и Родригесу было приятно осознавать, что последнее слово осталось за ним.

Гуллер зачем-то полез в ящик своего стола.

– Вот, посмотри, – на предложенном сержанту фото был запечатлён один из найденных в доме Исмаилова трупов, лежащий на прозекторском столе морга.

– Видишь эту небольшую отметину у него на груди под левым соском рядом со свежей раной? Знаешь что это?

Родригес взглянул мельком.

– Шрам от шила, либо стилета, а может в детстве случайно на гвоздь напоролся.

– Ни то и не другое. Лет двадцать назад этого поляка или француза, кто он там есть, не знаю, – проткнули штыком. А ещё у него ампутирована часть стопы – тоже после боевого ранения. Сразу видно – мужик бывалый, и смог бы за себя постоять. Выходит одно из двух: либо наш дилетант внезапно ткнул дядьку ножом и случайно угодил точно в сердце, либо там находился ещё кто-то. И это неизвестное нам лицо обладает профессионально поставленным ударом.

– Значит, имел место первый вариант, – упрямо произнёс Родригес.

Гуллер покачал головой.

– Может быть…. Хотя за двадцать лет службы мне ещё не попадался экземпляр, который бы до тридцати лет даже курицы не зарезал, а в один прекрасный день без всякой подготовки взял и мастерски замочил сразу двоих, даже манжет при этом не запачкав.

Родригес упрямо мотнул головой, его не устраивала игра в поддавки с явным преступником. Гуллер положил руку ему на плечо.

– Просто ты, Рико, недавно у нас в убойном… Ты вон хоть у ребят спроси: обычно неопытный убийца с первого удара вместо сердца в ребро ткнёт, да ещё раз десять-двадцать будет тыкать, прежде чем убьёт, при этом весь в крови перемажется… И между прочим, тому первому покойнику он свернул шею аккуратно, как петуху. Что ни говори, а чувствуется определённое мастерство.

Родригес отломал половину спички и вставил себе между зубов – из-за проблем с желудком он пытался бросить курить и должен был что-то чувствовать во рту вместо сигареты. Хотя без никотина его раздражение только усиливалось. И почему ему не достался в начальники кто-нибудь порешительней, посовременней! А его шеф был старомодным перестраховщиком со сморщенной мошонкой и ссохшимися от недостатка тестостерона мозгами. Настоящим «волосатым мешком» – так называли состарившихся на службе ветеранов. Будь он умнее, то добился бы у прокурора ордера на арест этого умника и дожал его здесь. Или хотя бы не мешался под ногами у тех, кто моложе и умней. «Чтоб тебя акула сожрала!» – в ярости мысленно пожелал шефу сержант.

Впрочем, чтобы достичь больших высот, полезно иметь рядом сильных врагов. Это поддерживает в тебе злость и кураж. Его отец при любом застолье поднимал обязательный тост: «За наших врагов!». И объяснял тем, кто не понимал: «Благодаря им мы становимся сильнее, движемся вперёд и чего-то добиваемся».

Про себя Родригес знал, что у него хватит мозгов и злости, чтобы вернуть всё, что у него забрали – репутацию, служебный статус, независимость. Он ещё доберётся до самых верхов! Ведь смог же он когда-то сначала вырваться из пуэрториканского гетто и получить образование, а потом сменить заурядный мундир патрульного на штатский костюм детектива не самого последнего отдела полиции, занимающегося разведкой – внедрением тайных агентов в криминальные структуры и работой с осведомителями.

Он то знал, чтобы сделать карьеру, военную ли, полицейскую – все равно, нужно, чтобы на уме было только повышение, повышение и еще раз повышение. Необходимо помнить, что продвижение по службе само по себе не происходит, его для себя тщательно подготавливают! Для этого надо уметь всегда быть на виду у высокого начальства, рекламировать собственные заслуги и не быть щепетильным в выборе средств.

Наверное, на лице сержанта промелькнуло что-то такое, отчего Гуллер почувствовал неловкость и примирительно сказал:

– Ты же знаешь, Рико, я всегда прислушивался к твоему мнению. Ты почти сразу стал моим заместителем, хотя лейтенанту Флетчеру и ещё кое-кому в отделе это и не понравилось. Но на этот раз, по-моему, ты порешь горячку. Слухи и домыслы к делу не подошъёшь. Прежде чем предъявить яйцеголовому университетскому пижону официальное обвинение надо хотя бы доказать, что он был знаком с зарезанным иностранцем.

Родригес заставил себя улыбнуться.

– Наверное, вы правы, кэп! Надо ещё покопать вокруг этого Исмаилова.

Через несколько минут сержант вышел из кабинета. Улыбка тут же сползла с его лица. Сержант направился к лифту, чтобы спуститься в буфет. По пути он выплюнул спичку мимо урны. Афроамериканский паренёк из гражданского персонала, который мыл пол, сделал ему вежливое замечание. Сержант резко остановился и повернулся к уборщику.

– Закрой пасть! – рявкнул он. Юнец остолбенел и с испуганным лицом вжался в стену. Но Родригесу этого показалось мало, нужно было выплеснуть на кого-то накопившуюся агрессию.

– Значит, ты, гадёныш, считаешь, что можешь указывать мне?! Родригес сгрёб мальчишку за лацканы рабочего комбинезона и встряхнул. – Может, ты шпионишь тут? Сколько тебе платят твои дружки-бандиты, что ты, словно крыса, разнюхиваешь для них наши секреты? Скажи, не бойся меня. Ну!

– Я не шпион, – выдавил из себя насмерть перепуганный юнец. – Клянусь!

Брезгливо оттолкнув обмочившегося уборщика, Родригес зашагал дальше.

Едва закрылись двери лифта и он остался один в тесной кабинке, сержант закусил кулак, лицо его будто свело судорогой ярости и ненависти. Затем он несколько раз изо всех сил ударил по стене, так что на металлической обшивке остались вмятины, а костяшки пальцев превратились в кровавые раны. Зато на душе немного полегчало.