Текст книги "Заклятые пирамиды"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

«Лицемерю, не без того, – это соображение тоже было грустным. – Не одобряет, как же… А что в таком случае можно сказать о Накопителях? Естественно, соображения безопасности превыше всего, но далеко не все из древних были могущественными монстрами, это единицы, поднявшиеся над общим уровнем, и считать их за норму – неверный посыл. Большинство тех, кого помещают в Накопители, ничем не превосходит «ущербных магов» Ложи: уровень выше среднего, но не повод для паники. Однако нам нужна их сила в чистом виде, поэтому мы приносим их в жертву, никуда от этого не денешься…»

– Господин Орвехт! – Голосок Хеледики оторвал его от скользких размышлений. – Куджарха нельзя убивать, чтобы никто не лез в Певчие скалы. Там есть Арка Воспоминаний, она особенная, и к ней нельзя никого пускать. Люди туда не ходят, потому что куджарха боятся.

– Что за арка?

– На верхушке скалы, высоковысоко. Ее создали боги так давно, что даже реки тогда текли по другим руслам, и страны были не те, что сейчас, и еще жили на свете тролли, которые потом все превратились в камни. Говорят, ктото из богов или даже сам Страж Мира – ну, в общем, ктото очень важный – однажды заболел изза того, что люди его убили, и всевсе забыл. Изза этого стало плохо, и наш мир начал увядать, как дерево в засуху. Тогда были печальные времена, но тот, который болел, всетаки выздоровел, когда ему пришлось сразиться с врагом, и все сделалось как раньше. А боги после этого между собой долго советовались и в конце концов решили: чтобы снова такого же не повторилось, пусть у нас будет Арка Воспоминаний. Кто под ней пройдет, тот разом вспомнит, кто он на самом деле, и вернет свою прежнюю силу – но это если он был в прошлом богом или великим древним магом. Скала крутая, как палец торчит, туда не всякий долезет, и спуститься оттуда без веревок ни в какую нельзя, шею сломаешь. А все равно иногда лазают, если куджарх в спячке, но еще не было такого, чтобы это комуто впрок пошло.

Суно усмехнулся, мадрийская легенда его развеселила: вон как хорошо прижилась байка, запущенная в оборот Светлейшей Ложей почти три тысячелетия тому назад! В Сонхи и впрямь есть местечко с такими характеристиками, но это вовсе не Арка Воспоминаний – живописная одинокая возвышенность над сероватожелтым песчаным морем, не наделенная в действительности никакими чудесными свойствами. Ложа постаралась на совесть все запутать, чтобы никаких концов не найти… А то не хватало нам еще великих древних магов, вернувших свою прежнюю силу и память!

Орвехт и сам не знал наверняка, что это за место. Вот если он заслужит повышения, его посвятят в тайну, а до тех пор можно только строить догадки.

– Давайка спи.

– А вы как же? Дежурить будем по очереди?

– Сам подежурю, у меня стариковская бессонница как нельзя кстати разыгралась. А ты хотя бы подремать постарайся.

Скажите про него чтонибудь в этом роде в присутствии рыжей модистки Элинсы с бульвара Настурций, или несравненной Римонии Силь из Королевского Танцевального театра, или очаровательной баронессы Нарбелии данг Рахиндерум, или той ясноглазой лекарки с молонской дороги, и Суно доходчиво объяснил бы наглецу, что коечего позволять себе, уж поверьте, не следует. Женщин он любил не меньше, чем свой магический дар, новые знания и шоколад, но упасите его боги от этого четырнадцатилетнего чуда из пустыни Олосохар! Не хватало, чтобы девчонка в него втрескалась под влиянием романтических обстоятельств, поэтому пусть Суно Орвехт будет для нее «стариком», а то хлопот не оберешься.

Они отправились по шпалам на северозапад, едва рассвело, если эти водянистые размывы в гнетущем коричневом небе можно считать за рассвет. Суно торопился. Перекрыть движение по железной дороге, несмотря на все вытекающие убытки, могут в любой момент, Ложа не станет играть с огнем.

Под подошвами ботинок хрустели мелкие камешки. Только это – да еще звуки дыхания посреди мертвой тишины на много шабов вокруг. Шагали быстро, у Хеледики хватало выносливости, чтобы поспевать за магом в заданном темпе. Она и по жаре будет так же шагать, не отставая, и жажду терпеть приучена. Девчонка, выросшая в Ларвезе, на ее месте давно бы сломалась.

Впереди замаячила деревня, темные домики на фоне разлитой сепии. Тратить время, обходя ее по широкому кругу, Орвехту не хотелось. Одни демоны знают, что там еще встретится на задворках и в огородах… За ночь он поднакопил сил, чтобы выставить магические щиты, поэтому – напрямик.

Деревня с полустанком оказалась такой же вымершей, как те поселения, что остались позади. Заметив движение на улочке, пересекавшей железнодорожное полотно, Суно мгновенно подобрался: тут нечему двигаться.

Посреди дороги крутился пылевой волчок. Одноэтажные дома с палисадниками, лужа разлитого молока, возле нее чтото лежит – вероятно, мумия, и рядом кружится, взметая мусор, еле слышно шуршащий вихрь. До смерча, пусть даже небольшого, он недотягивал, не та высота. Имеют ли к этому отношение хонкусы – пакостливый, но не слишком опасный пылевой народец, маг навскидку определить не смог. Если и так, это уже не хонкусы, а умертвия.

Под ногами заскрипел дощатый настил, устроенный для перехода через рельсы. Воздушный волчок, словно чтото почуяв, неуверенно поплыл к людям.

– Ты – песок, – шепнул Суно, взяв Хеледику за руку.

Девчонка поняла, отбросила все мысли и эмоции: она – всего лишь пересыпающийся песок, ее здесь нет… Песчаных ведьм обучают таким приемам. Орвехт уподобил свой разум холодному клубу дыма, плывущему над рельсами, и даже чувству облегчения не позволил просочиться сквозь эту маску, когда «волчок», чем бы он ни был, потерял к ним интерес и остался на месте.

Благополучно миновав деревню, они шли, не отдыхая, около трех с половиной часов, пока не показался поросший кустарником косогор.

– Последний рывок. Давайка поторопимся.

Суно скорее ощутил, чем услышал далекий, пока еще за пределом, шум поезда. А немногим позже, когда этот шум стал вполне явственным, уловил намек на шевеление посреди тусклого иззеленакоричневого простора: там сновало чтото еле заметное, но проворное, словно тараканы в потемках чулана.

Судя по характеру движений – прыгуны.

– Бегом! – скомандовал маг.

Они со всех ног помчались к возвышенности. Поезд приближался. Умертвия, которые в недавнем прошлом были сойгрунами, издалека почуяли живых людей и направились в их сторону.

Этих «песком» и «дымом» не обманешь. Твари скакали, словно кузнечики, но расстояние было изрядным. Суно понимал одно: на драку с ними его сейчас не хватит.

– Давай поживее! – бросил он Хеледике, скользя подошвами по сухому суглинку и хватаясь за толстые, трубчатые, покрытые колючим пушком стебли бурьяна, за ветви жимолости, посаженной здесь во избежание осыпей на рельсы.

Девчонка, хрипло дыша, карабкалась следом за ним.

Поезд несся сквозь мертвенный сумрак, словно угорь, рассекающий мутную воду. Драконья морда на кабине выкрашена в красный цвет.

– Готовься, – приказал маг запыхавшейся Хеледике.

Сойгруны тоже сокращали дистанцию, их длинные тощие руки при прыжках безжизненно мотались, будто плети, но нижние конечности кузнечиковпереростков сноровисто выполняли привычные движения. Производимых ими звуков не было слышно изза грохота товарного состава.

В того, что вырвался вперед, Суно метнул коекак слепленное заклятие. Оглушенный сойгрун покатился по траве: на то, чтобы его упокоить, силы не хватило. И вотвот подоспеют остальные.

Под кручей, в просвете меж кустов жимолости, замелькали ребристые железные крыши. Хеледика глядела на них с ужасом: прыгнуть отсюда – туда? Можно расшибиться в лепешку.

– Выдохни! – рявкнул Орвехт, схватив ее за ворот. – И задержи дыхание!

Сгребши другой рукой за куртку в районе поясницы, он швырнул девчонку вниз, постаравшись заклятием смягчить удар и заодно «приклеить» ее к поверхности. Следом сиганул сам.

В глазах потемнело. Вслепую нашарив саднящими ладонями холодные пыльные выступы, Суно вцепился в них мертвой хваткой и только после этого судорожно втянул воздух.

С запозданием его накрыла боль, из носа капала кровь. Все это не имело значения.

Когда он приподнял голову, в лицо ударил ветер – затхлый, отдающий тленом, ненастоящий, но после воцарившегося в Мезре удушливого оцепенения даже это было в радость.

Песчаная ведьма распласталась, не подавая признаков жизни. Суно ментально потянулся к ней: жива, но находится в скверном состоянии. Тоже не имеет значения, выберемся – подлечат.

Ложбина осталась позади, поезд мчался мимо пастбищ с россыпями желтых одуванчиков. Слева среди травы валялось множество брошенных мешков… Или не мешков? Он понял, что это мумифицированные коровьи туши. Справа параллельно железной дороге вскачь неслись сойгруны. Один попытался запрыгнуть на платформу, где бугрился укрытый парусиной груз, но отлетел, словно сбитое щелчком насекомое: магическая защита пропускала беспрепятственно только людей.

Суно с облегчением усмехнулся, и трещины на спекшихся губах рвануло болью. Самое трудное позади, на ближайшие сутки главная задача – не свалиться с крыши вагона, всегонавсего.

3. Сделка с крухутаком

– Опять свою пакостливую суку под окнами выгуливаешь? Я сверху вижу, я все вижу! Щас на тебя из горшка плесну!

– Ах ты, самолюбивая жаба, давай, плесни, я тогда к тебе на третий этаж поднимусь и твоей же клюкой тебя отхожу!

– Сам ты самолюбец, и собака твоя негодящая самолюбка! Двор – коллективное достояние, вот такто, а вы его загадили, теперь людям из дому не выйти, чтобы не вляпаться в ваши индивидуалистические кучи!

– Ты – не люди, ты хуже чворка! Спать не ложишься, лишь бы днем и ночью из окна подглядывать!

Рассерженному густому баритону и слегка дребезжащему, но пронзительному и негодующему женскому голосу вторил собачий лай.

– Ты меня не оскорбляй, зложитель бесстыжий! Я с тобой все равно буду бороться, потому что правда на моей стороне!

– Еще слово скажешь, и я к тебе поднимусь, ведьма старая!

– Иди сюда, плесну на голову!

Хлопнула оконная рама, и в диалог вмешался третий голос:

– Да что же вы, доброжители, ни свет ни заря подняли шум, как последние поедатели шоколада? Спать людям не даете! Если вы не перестанете, я добрую полицию позову!

Это возымело действие: добрая полиция, если ее с утра пораньше выдернуть из теплой караулки, накостыляет и тем, и другим. Перепалка затихла. Зинте все равно пора было вставать, она откинула стеганое одеяло в накрахмаленном пододеяльнике и спустила босые ноги на сурийский ковер с прихотливым хитросплетением вишневоиндиговожелтых узоров.

В спальне было натоплено, на комоде – слишком большом для Зинты, половина ящиков в нем пустовала – мерцал магический светильник в виде длинномордого ящера, державшего в зубах луну. Кто бы ей сказал два года назад, что она будет так жить! Временами ее одолевала ностальгия по скромной квартирке на улице Ранних Луковиц: там было тесно и бедно, зато соседи никогда не закатывали такого тарарама. Ну, и в придачу все остальное… Она теперь кто: доброжительница – или отбившаяся от коллектива зложительница? Наверное, всетаки не зложительница, раз Тавше Милосердная до сих пор от нее не отвернулась, но разве можно назвать ее доброжительницей?

С кухни доносилось звяканье посуды и клокотание кипящей воды, тянуло свежей выпечкой, луком и ароматным ларвезийским мылом.

– Доброе утро, хозяюшка Зинта! – улыбнулась, выглянув в коридор, домработница с круглым, как яблоко, морщинистым лицом.

– Доброе утро, тетушка Ринтобия. А с чем пирожки?

– С мясом, с капустойлуком и с яблоком. Покушайте, перед тем как убегать, вам надо хорошо кушать. Молодой хозяин еще не приходил, да хранят его боги. Наверное, заночевал у девочек.

«Хм, очень надеюсь, что у девочек», – про себя фыркнула Зинта.

После плотного завтрака она повесила на плечо сумку с лекарствами, набросила сверху теплый серозеленый плащ, легко сбежала по лестнице с изогнутыми, как лебединые шеи, прутьями перил, отперла дверь и нырнула в утреннюю хмарь. Она прежде всего лекарка под дланью Тавше. Беспутно нажитое богатство – не причина, чтобы забывать о своем предназначении.

Зима была на исходе, осевшие сугробы покрылись хрусткой грязноватой глазурью. Пошла уже вторая восьмица, как Пес Северного Ветра не наведывался в Паяну, зато его братцы резвились вовсю, а дыхание близкого океана окутывало город студеной сырой пеленой. Карнизы обрастали сосульками, напоминавшими мощные и многочисленные корни невидимых растений, которые тянутся в небеса, насквозь пронзая облачное сонмище. От сосулек никак не удавалось избавиться: сегодня горожане, мобилизованные на общественные работы, их сбивали, а назавтра они вновь лепились на тех же местах.

Пройдя через подворотню, Зинта с опаской запрокинула голову. Ледяные наплывы и клыки теснились, вырастали друг из друга, скалились в сумасшедших ухмылках, превращая аккуратные дома паянских доброжителей в декорации к колдовской драме, смысла которой человеку не понять. Уходящая зима уже налакалась крови: Зинте не раз приходилось оказывать помощь людям, раненым увесистыми кусками льда, некстати падавшими сверху.

Над крышами поднимался целый лес извилистых дымков. В серых утренних сумерках желтели окна – судя по яркости освещения, у многих тут были волшебные лампы, считавшиеся предметами роскоши. В этом квартале жил обеспеченный народ, среди солидных строений с дорогими наемными квартирами попадались особняки в дватри этажа. Самый богатый из них, с лепными песьими мордами на фасаде и помпезным крыльцом, принадлежал доброму управителю таможни, старому греховоднику. Также ему принадлежало несколько доходных домов в окрестностях, в том числе тот, где поселились Зинта с Эдмаром. Надо сказать, им это ни гроша не стоило – не потому, что они были зложителяминеплательщиками, а потому, что добрый домовладелец с них денег не брал. Когда Зинта об этом думала, ей хотелось ругаться и плеваться, но она держала свое мнение при себе. Толкуто вслух… Из таких, как Эдмар, дурь надо выбивать еще в детстве, если это вообще возможно сделать, а теперь уже поздно.

Прожив в Паяне без малого два года, Зинта изучила столицу, как свою родную Апну. Могла и дорогу подсказать приезжему человеку, и срезать путь по закоулкам, в которых иной заблудится. К своему району в северной части города, где жили рабочие мануфактур, спившиеся моряки и до дыр проторговавшиеся лавочники, она отправилась напрямик через Паленые Гнезда.

В службе быстрой помощи ей уже предлагали сменить участок на более прибыльный. Зинта отказалась. Вопервых, она догадывалась, откуда у этого предложения ноги растут и кто за нее словечко замолвил, а вовторых, раз уж сложилось так, что она теперь ни в чем не нуждается, сама Тавше велела ей лечить тех, кому нечем заплатить. Что бы Эдмар об этом ни думал… Она тоже много чего разного думает насчет его делишек!

Палеными Гнездами называли заброшенные старые кварталы за Гусиным мостом. Там обитал волшебный народец, который все равно из города не выведешь, а если развалюхи снести и квартирантов разогнать, те расползутся по всей Паяне, и тогда неприятностей не оберешься. Уж лучше пусть все эти существа, в большинстве довольно опасные, особенно если их разозлить, остаются там, где издавна гнездились. Обычная практика, по принципу меньшего зла. В Апне тоже было такое место – Жабье Подворье.

Люди в Паленые Гнезда не совались, разве что маги, и то не в одиночку, но Зинту, защищенную дланью богини, волшебные твари не смели обидеть.

При входе на неширокий старый мост чугунные гуси на тумбах вытягивали шеи к пасмурному небу, как будто не понимая, что им нипочем не взлететь. На другом берегу громоздились облезлые покосившиеся дома, сплошь обросшие языками наледи и гирляндами толстых сосулек. Вместо окон провалы, на стенах живописные трещины, коегде стены обвалились, и давнымдавно брошенная мебель стоит внутри, словно накрытая белыми чехлами. На липком снегу, покрывавшем дощатый настил моста, не было человеческих следов, кроме тех, что вчера оставила Зинта.

Она старалась не ходить здесь два раза подряд одними и теми же тропками. Ей не станут причинять вред, но швырнуть снежком в лицо, или сбросить на голову дохлую ворону, или устроить на дороге припорошенную сколзанкузападню – на это пакостливые твари вполне способны. Они так шутят. В этот раз Зинта пошла через задворки Песьего Чертога.

Паленые Гнезда помнили те давние времена, когда молонцы были не доброжителями, а просто жителями городов и деревень, пребывающими в потемках этического невежества. Чтецыпросветители говорили, что запутанность планировки этих кварталов хорошо иллюстрирует ту путаницу, которая царила в обществе, где не было надежных нравственных ориентиров, а люди, не знающие, что такое равенство, делились на привилегированные и угнетаемые сословия. Двести тридцать с хвостиком лет тому назад в Молоне свершилась Добрая Революция, после этого все стали друг другу доброжителями, и в столице много чего перестроили, но на этом островке старины все напоминало об отринутом прошлом.

Песий Чертог был раньше дворцом какогото безвестно сгинувшего аристократа, свое нынешнее название он получил после революции. То ли изза того, что заброшенное строение облюбовали стаи бездомных собак, которых позже по распоряжению рачительной Городской Палаты переловили и пустили на мыло, то ли потому, что в обнажившихся балках и развороченных проемах в ненастные дни вовсю свищут ветрыпсы.

Налетевший с моря ветер и сейчас завывал, и казалось, что ктото зовет: «Помогиии… Помогиии…»

Зинта пересекла задний двор Чертога и через заметенный снегом зал с кучами мусора возле стен – наверное, когдато здесь устраивали балы – направилась к сияющему хмурым светом дверному проему. Сверху посыпалась снежная труха, перед лицом закружилось грязноватосерое перо с шевелящимся пухом. Потом ей прямо на нос шлепнулась теплая капля. Зинта шарахнулась в сторону и машинально утерлась. По вязаной перчатке размазалась кровь.

– Помогии…

Поглядев наверх, она в первый момент не поняла, что это за громадная птица с растопыренными сероваточерными крыльями свисает вниз головой с потолочной балки.

Крухутак со спутанными ногами. Голая кожа посинела от холода, покрылась пупырышками, на груди и на спине кровоточащие царапины. Ниже пояса ему тоже досталось: там он сплошь зарос перьями, но они местами выглядели взъерошенными и слипшимися. Будь он человеком, лекарка издали уловила бы «зов боли», но дар, которым наделила ее богиня, на волшебный народец не распространялся.

– Помоги мне… – Птицечеловек дернулся, и на снег упала еще одна темнокрасная капля.

– У вас свои дела, я в них влезать не собираюсь, – Зинта на шаг отступила. – Я человек, а ты людоед, с какой радости я стану тебе помогать?

– Отплачу же! – Он вновь отчаянно дернулся. – Добром отплачу!

– И потом опять будешь убивать людей?

Надо было повернуться и уйти, но профессиональный инстинкт – пострадавшего нельзя бросить без помощи – удерживал Зинту на месте, хотя перед ней болталась на веревке всегонавсего зловредная волшебная нелюдь. Пока лекарка боролась с замешательством, нелюдь плачущим голосом упрашивала:

– Я же иначе не могу! Ем мозги, да, каждый чтонибудь ест… Все почестному: выиграл – съел. Если я умру, ничего не изменится, нас не бывает ни много, ни мало, и вместо меня новый крухутак народится, тоже будет есть мозги. Никому никакой разницы! Только для тебя разница есть, останусь я жив или околею, потому что новый крухутак, который появится взамен, ничего тебе не задолжал, а за мной будет должок! Смекаешь, да? На любой вопрос отвечу! Это хорошая цена, многие за это жизнью рискуют, а я тебе обещаю полновесный ответ! Слыхала, я только что связал себя обязательством! Ну, помоги же, сколько тебя еще уговаривать…

Крухутаки не могут лгать. И цена в самом деле хорошая. Зинта приняла решение.

– Если свалишься на сугроб, крылья не переломаешь?

Птицечеловек бессильно трепыхнул раскинутыми крыльями.

– Постараюсь их сложить, а если нет, перелом зарастет. Будет хуже, если я останусь целый, но мертвый!

– Тогда потерпи немного, я нагребу сюда побольше снега. Кстати, почему ты не в теплых краях или не в спячке? Только учти, это не тот ответ, который ты мне будешь должен.

– Не нагулял я сил, чтобы на юг улететь. Тутошний народ трусоватый, бережется с нами играть. Мы еще покойников едим, но покойник должен быть тепленький, пока мозг не остыл, а убивать без игры нам запрещено, даже с большой голодухи. Кормимся возле порта или еще где, если люди подерутся до смерти, кто первый успел, того и еда, а нас почем зря гоняют. Нет бы вы, люди, своих покойников нам отдавали! Как холода ударили, устроил я себе схрон, залег до весны, а вчера проснулся, и дернула меня нелегкая подумать: дайка на зиму хоть одним глазком посмотрю да чуток подкормлюсь, если повезет…

– Не повезло? – осведомилась разогревшаяся и раскрасневшаяся от работы Зинта.

Отыскав среди обледенелого хлама подходящий кусок фанеры, она сгребала рыхлый снег к тому месту, над которым висел связанный крухутак.

– Ох, какое там… Надо было закрыть глаза да спать дальше, но на всякого бывает проруха. Продрог до костей и окоченел на морозе, где тут полетаешь, – он рассказывал торопливо, вперебивку с беспокойным курлыканьем, словно болтовня взахлеб помогала ему сохранять остатки самообладания. – Увидел, в доме рядом жгут костер, попросился погреться. Там были разные личности, но больше всего черноголовых. Они на меня набросились всем скопом, связали, притащили сюда и повесили. Сказали, мол, будет нам к следующей ночи мороженая курица.

Зинта кивнула. Гнупи – ночной народец, днем отсиживаются в подполье: солнечный свет, даже при таком пасмуре, как сегодня, слепит им глаза. Можно не опасаться, что ктонибудь из них выберется наружу только ради того, чтобы ей помешать.

– Ни с того ни с сего набросились?

– Я обозвал их длинноносыми пачкунами.

– То есть сам напросился?

– Они стали швырять в меня крысиными костями и щепками, после того как я предложил им сыграть в загадки.

– Так вы, значит, не только с людьми играете?

– С голодухи – с кем угодно.

– Перина для тебя готова. Повтори, что ты мне должен?

– Дать исчерпывающий ответ на любой вопрос по твоему выбору, как будто ты у меня выиграла.

– Без всяких загадок, верно?

– Да, без загадок. Развязывай поскорее!

Наверх по лестнице с разбитыми белокаменными ступеньками. Было неимоверно скользко, приходилось держаться за перила – изрезанные, потемневшие, с глубокими трещинами, в которые набился снег.

Пол на втором этаже был весь в прорехах, через которые виднелся нижний зал. Повсюду валялось украденное у людей тряпье, птичьи кости, чьито смерзшиеся потроха, но никого из волшебного народца не было видно. В одном месте на стене висело большое заиндевелое зеркало, вдоль и поперек расколотое – словно мозаика из блестящих кусков. Зинта прошла мимо, на всякий случай отвернувшись: мало ли что может случиться, если она в него посмотрит.

Вот и балка, на которую намотана веревка. Шириной в локоть, но по обе стороны зияют проломы. Сняв плащ и сумку, Зинта подобралась к нужному месту на четвереньках, стараясь вниз не глядеть, крикнула: «Приготовься!» и рассекла ножом Тавше туго затянутый узел.

Тупой удар, сиплое курлыканье, хлопанье крыльев. Убрав кинжал в ножны, лекарка осторожно поползла обратно. Ее имущество лежало на месте: если кто из здешних обитателей и подсматривал, тронуть то, что принадлежит служительнице Милосердной, он не осмелился.

Крухутак барахтался в расплывшемся под его весом сугробе. Самостоятельно развязать себе ноги он не мог, туго впившиеся мерзлые веревки пришлось резать. От него воняло загаженным курятником, свернувшейся кровью и падалью. Лекарка давно уже приучилась терпеть неприятные запахи, но одно дело – человек или животное, и совсем другое – окаянная нелюдь, не отличающийся чистоплотностью пернатый людоед. Дав волю врожденной брезгливости, она сердито морщила нос. Впрочем, негоже, взявшись вызволить когото из беды, бросать дело на середине, и она получит награду, ради которой иные согласны свою жизнь поставить на кон, а Эдмару приходилось делать за деньги и более мерзкие вещи… Последнее соображение еще пуще ее разозлило: у, стервец, верно тогда высказался насчет него староста деревни Сумол!

Освободив вонючую тварь, она отошла подальше и принялась чистить снегом сначала ритуальный нож – хвала Тваше, он от этого не затупится и не заржавеет – а потом руки и одежду, до тех пор, пока ладони не начали гореть от холода.

Птицечеловек неловко уселся на пол, сложив крылья и нахохлившись. Ему было зябко. Ступни, похожие на громадные куриные лапы, судорожно шевелились в попытках разогнать застоявшуюся кровь и согреться. Маленькую лысую голову он склонил набок, глаза с красными прожилками лопнувших сосудов смотрели на Зинту поверх чудовищного клюва с печальным ожиданием.

Серьезных ранений у него не было, в этом она смогла убедиться, пока возилась с веревками. Можно не тратить целебные мази, царапины сами заживут, особенно если он не станет искать дальнейших приключений на свою пернатую задницу, а вернется в зимнее убежище и снова впадет в спячку.

– Спрашивай. Только имей в виду, я не оракул и не гадалка. Не надо вопросов о будущем или о том, с кем ты найдешь свое счастье – чего знать не могу, того не могу. Только то, что есть или было наяву, со всеми подробностями и без обмана. Давай поскорее, а то я мерзну!

Зинта хмурилась, словно в школе на уроке, прикидывая, какой бы вопрос ему задать. Даже о запахе забыла. Мысли разбегались, кидаясь то к одному, то к другому, и она никак не могла решить, о чем же ей больше всего хочется узнать. Как будто перед ней рассыпали все сокровища мира, и она может выбрать любое, какое понравится – но лишь одно из несметного множества.

– Поведать тебе какуюнибудь тайну мироздания? Или подсказать, где лежит клад и как его добыть? А может, тебя интересует, кому греет постель твой воспитанник?

«Ага, спасибо, это я и без тебя знаю. Хотя лучше б не знала».

Благодарение Тавше, она не брякнула это вслух. Только фыркнула:

– Он мне не воспитанник. Так, сбоку припека… Уже почти взрослым парнем сюда попал, как же я буду его воспитывать? Пусть этим добрые магинаставники занимаются. Вот что, давайка ты на мой вопрос ответишь потом, когда мне это позарез понадобится.

Крухутака отсрочка только обрадовала.

– Тогда я пошел спать до весны! Надумаешь – позови.

Он с кряхтением поднялся и вырвал клювом у себя из крыла серочерное перо, похожее на воронье. Перо поплыло к Зинте по воздуху.

– Возьми и храни, чтобы не потерялось. Как захочешь спросить, сожги его, и я к тебе прилечу.

– Договорились.

Долговязый и нескладный, он побрел через заснеженный зал вперевалку, словно подраненная птица. Неловко, чуть не соскользнув, вспрыгнул на подоконник и исчез из виду. За выбитым окном тяжело захлопали большие крылья. Зинта прислушивалась, но звука падения не последовало. Значит, благополучно улетел.

Достав из сумки бумажную салфетку, она завернула в нее перо и положила в карман, потом выбралась наружу и поскорее пошла прочь от Песьего Чертога. Пожалуй, в ближайшее время ей не стоит ходить через Паленые Гнезда, а то вдруг разозленные гнупи захотят отомстить? Вот и каменная ограда Безмятежного кладбища, за которым вновь начинаются жилые кварталы.

Тянутся протоптанные тропинки, еле выглядывают наружу укрытые белым зимним одеялом памятники, на деревьях полно воронья. Если присмотреться, на снегу то там, то тут можно заметить странные следы: волшебный народец по ночам нередко сюда наведывается.

Возле ворот Зинта привычно поздоровалась с кладбищенским сторожем и зашагала по улице. На стене кирпичного строения с обвислой, как потрепанная шляпа, заснеженной крышей чернела выведенная углем надпись:

«Молона – не самая лучшая страна»

Учинившие сие безобразие зложители были не только бессовестны, но еще и осмотрительны. Напиши они «Молона – плохая страна», или «самая плохая», или «дрянная», им бы по решению доброго суда всыпали по сорокпятьдесят плетей, человеку со слабым сердцем от этого и умереть недолго. А так, за малую степень крамолы, отделаются десятком, если их поймают.

Зинта отвела взгляд и заторопилась мимо. Будем считать, она этого не видела. Вскоре она услышала первый за сегодняшнее утро «зов боли» и поспешила на помощь, выкинув из головы все остальное.

Дирвен решил, что убьет их и будет кругом прав, потому что сами напросились, жабьи придурки. У него при себе «Когти дракона» и «Каменный молот», не успел сдать после тренировки. И хорошо, что не успел. Он им покажет «светловолосую очаровашку», «воспитанницу господина Орвехта», «девчонку, которую учитель Орвехт гдето подобрал два года назад»! Интересно, эти обалдуи знают, что он стоит за дверью и слушает их трепотню? Наверное, всетаки нет, иначе не посмели бы тупо острить на его счет, он ведь сильнейший амулетчик школы, с большим отрывом от других лучших учеников, и дать сдачи за ним никогда не пропадало.

Пожалуй, лучше использовать «Когти дракона». «Молотом» он попросту зашибет всю компанию, они даже не успеют понять за что. А «Когтями» можно располосовать им рожи до крови и после спросить: «Ну, и кто здесь очаровашка?» Чтоб неповадно было языки распускать.

Красный от злости Дирвен пнул дверь раздевалки и шагнул через порог, окидывая взглядом враз смолкших одноклассников. На него уставились, как на выходца из Хиалы – наверное, тот еще у него был вид. И только Пончик, который был сейчас без очков и узнал его по встрепанной золотистой шевелюре, а свирепого выражения лица не разглядел, обрадованно поинтересовался:

– Дирвен, а это правда, что воспитанница учителя Орвехта – самая настоящая песчаная ведьма? Тыто, наверное, точно скажешь!

Хвала всем богам, он успел остановить рванувшиеся вперед незримые когти, а то бы кровищи было на полу… Не всякий смог бы остановить их, далеко не всякий, но первый ученик школы амулетчиков с этой задачей справился.

У всех, кроме Пончика, физиономии стали вытянутые и настороженные – ребята уловили, что с ним чтото сильно не так. Дирвен, в свою очередь, уловил, что никто здесь над ним не глумился и «светловолосой девчонкой» его не называл, речь и в самом деле шла о некой воспитаннице Суно Орвехта, которую тот, по странному совпадению, тоже подобрал два года назад. Говорят, из Мезры вывез, когда там началось.

О знаменитой командировке учителя в Мезру Дирвен знал – кто же об этом не знает! Но почемуто он до сих пор ничего не слышал об этой девчонке.

Свое устрашающее появление на пороге раздевалки он объяснил тем, что еще не остыл после тренировки. Мол, по дороге учился концентрироваться, а то ему скоро сдавать зачет по индивидуальной боевой подготовке. С него требуют больше, чем с остальных, поэтому каждую свободную минуту приходится совершенствовать навыки работы с амулетами. До одноклассников так и не дошло, что им угрожало. А Дирвен после этого решил, что насчет девчонки непременно все выяснит.