Текст книги "Очерки Русской Смуты (Том 2)"

Автор книги: Антон Деникин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Северный Кавказ бушевал. Падение центральной власти вызвало потрясение здесь – более серьезное, чем где бы то ни было. Примиренное русскою властью, но не изжившее еще психологически вековой розни и не забывшее старых взаимных обид разноплеменное население Кавказа заволновалось. Объединявший его ранее русский элемент – 40 процент., населения края*132 – состоял из двух почти равных численно групп – Терских казаков и иногородних, разъединенных социальными условиями и сводивших теперь в междоусобной борьбе старые счеты, по преимуществу земельные; они не могли поэтому противопоставить новой опасности ни силы, ни единства. Терское войско, слабое численно, затерянное среди враждебной стихии и переживавшее те же моральные процессы, что и старшие братья на Дону и Кубани, внесло еще менее своей индивидуальности в направление борьбы. Еще до половины декабря, когда был жив атаман Караулов и до некоторой степени сохранилось несколько терских полков, сохранялся еще и призрак власти и вооруженной силы.

Караулов вел определенную политику борьбы с большевизмом и примирения с горцами.

Видя невозможность для себя остановить анархию в крае, Караулов пришел к мысли о создании "Временного Терско-Дегестанского правительства", которое и было образовано в начале декабря совместно тремя организациями: Терским казачьим правительством, Союзом горцев Кавказа и союзом городов Терской и Дагестанской областей. Новое правительство приняло на себя "впредь до создания основных законов полноту общей и местной государственной власти".

Но эта власть не имела решительно никакой реальной силы, ни на кого не опиралась, и даже в самом Владикавказе ее игнорировал местный совет. 13 декабря на станции Прохладной толпа солдат-большевиков, по указанию из владикавказского совдепа, оцепила вагон, в котором находился атаман Караулов с несколькими сопровождавшими его лицами, отвела на дальний путь и открыла по вагону огонь.

Караулов был убит. С его смертью "Терско-Дегестанское правительство" стало еще более обезличенным.

Фактически на Тереке власть перешла к местным советам и бандам солдат Кавказского фронта, которые непрерывным потоком текли из Закавказья и, не будучи в состоянии проникнуть дальше, в родные места, ввиду полной закупорки кавказских магистралей, оседали как саранча по Тереке-Дагестанскому краю. Они терроризовали население, насаждали новые советы или нанимались на службу к существующим, внося повсюду страх, кровь и разрушение. Этот поток послужил наиболее могущественным проводником большевизма, охватившего иногороднее русское население! (жажда земли), задевшего казачью интеллигенцию (жажда власти и идеи социализма) и смутившего сильно терское казачество (страх! "идти против народа"). Что касается горцев, то крайне консервативные в своем укладе жизни, и котором весьма слабо отражалось социальное и земельное неравенство, верные своим задачами и обычаям, они управлялись своими национальными советами, были: глубоко чужды и враждебны идеям большевизма, но быстро и охотно восприняли многие прикладные стороны его, в том числе насилие и грабеж. Тем более, что путем разоружения проходивших войсковых эшелонов или купли у них, горцы приобрели много оружия (даже пушки) и боевых припасов. Кадром для формирования послужили полки и батареи бывшего Кавказского Туземного корпуса.

В начале 1918 года в общих чертах картина жизни на Северном Кавказе представлялась в следующем виде:

Дагестан, в общем наиболее замиренный и лояльный, теперь под влиянием событий стал подпадать под турецкое влияние, и в нагорной части его велась широко проповедь панисламизма. Подогреваемая его идеей шла не прекращаясь партизанская война против большевиков, группировавшихся по преимуществу вдоль дороги Баку – Петровск; но по отношению к казакам и служилым русским людям дагестанцы враждебных действий не проявляли.

Чечня, раздираемая внутренними междоусобиями, разделенная на 50 – 60 враждующих партий по числу влиятельных шейхов, склоняясь то к турецкой, то к большевистской ориентации, проявила, однако, полное единение в исторической тяжбе с русскими колонизаторами. Общая идея совместной с ингушами борьбы их заключалась в том, чтобы отбросить терских казаков и частью осетин за Сунжу и Терек, овладеть их землями и, уничтожив тем чересполосицу, связать прочно горную и плоскостную Игнушетию (в районе Владикавказа) с одной стороны и Чечню с Игнушетией – с другой. Еще в конце декабря чеченцы с фанатическим воодушевлением крупными силами обрушились на соседей. Грабили, разоряли и жгли дотла богатые цветущие селения, экономии и хутора Хасав-Юртовского округа, казачьи станицы, железнодорожные станции; жгли и грабили город Грозный и нефтяные промысла.

Ингуши, наиболее сплоченные и выставившие сильный и отлично вооруженный отряд, грабили всех: казаков, осетин, большевиков, с которыми, впрочем, были в союзе, держали в постоянном страхе Владикавказ, который в январе захватили в свои руки и подвергли сильному разгрому. Вместе с тем, в союзе с чеченцами игнуши приступили к вытеснению казачьих станиц Сунженской линии, для чего еще в ноябре в первую очередь подожгли со всех сторон и разрушили станицу Фельдмаршальскую.

Осетины – наиболее культурный из горских народов, имевший "даже" свою социалистическую интеллигенцию, склонявшуюся к большевизму. Народ однако выдержал искушение. Подчиняясь господствующей силе, осетины все же считали своими врагами большевиков и ингушей и, не взирая на не разрешенные еще земельные споры с казаками, охотно присоединялись к каждому выступлению их против большевиков.

Наконец Кабардинцы, восприняв от большевиков земельную практику, отняли у своих узденей (дворянства) земли и затем жили мирно, стараясь сохранить нейтралитет среди борющихся сторон.

В этой сложной обстановке терское казачество пало духом. В то время, как горские народы, побуждаемые национальным чувством, путем чистой импровизации создавали вооруженную силу, природное войско с историческим прошлым, выставлявшее 12 хорошо организованных полков, разлагалось, расходилось и разоружалось по первому требованию большевиков. Агитация, посулы большевистских агентов и угрозы горцев заставляли малодушных искать спасения в большевизме, который, вначале по частной инициативе местных советских организаций, потом по указанию из центра, пользовался распрей, становясь то на сторону горцев против казаков, то на сторону казаков против горцев и в общем хаосе утверждая на крови тех и других свою власть.

В конце января в гор. Моздоке собрался "рабоче-крестьянский съезд", переехавший затем в Пятигорск. Съезд выбрал из своего состава самостоятельное правительство "Терский народный совет", под председательством некоего Пашковского, сосланного некогда в каторжные работы за ограбление казначея реального училища и возвращенного) в силу общей амнистии, данной Временным правительством.

В течении месяца "Народный совет" правил параллельно с "Терско-Дагестанским правительством"; наконец, последнее, не видя ни откуда поддержки, в конце февраля "во избежание кровопролития" добровольно сложило с себя власть и предложило "Совету" переехать во Владикавказ.

Терский край был объявлен составной частью "Р С Ф. С. Р."

*** Мне остается еще отметить две попытки к объединению Юго-востока в более широких областных или национальных рамках.

Вскоре после начала революции возник "Союз горцев Северного Кавказа", который выделил центральный комитет и первоначально поставил своей целью борьбу с анархией, поддержание правопорядка, мирное разрешение межнациональных столкновений, обеспечение прав национальных меньшинств в Учредительном Собрании и т. д. После большевистского переворота центральный комитет в декабре 1917 года объявил себя "правительством горских народов Кавказа". Тот разброд задач и целей, которые преследовали горские народы, лишал всякой почвы "союзное правительство". Совершенно чуждое одним (абхазцы и черкесы), враждебное другим (осетины), оно установило некоторую внешнюю связь с Ингушетией и Чечней, откуда изредка и случайно получались небольшие суммы на содержание самого правительства. Эти суммы и личный большой кредит председателя, богатого чеченца нефтепромышленника Топы Чермоева были единственным источником существования "правительства". Не имея никаких реальных возможностей управления, "горское правительство" с самого начала бросило всякие попытки устроения края и перешло к чистой политике, составив звено в цепи тех многочисленных самодовлеющих "народных" представительств, которые рождены были русской революцией и составляют одну из любопытных ее черт.

Январские события во Владикавказе заставили "горское правительство" перейти в Тифлис и тем порвать почти вовсе связи с краем. С тех пор личный состав "правительства" рассеялся; иногда только оно подавало признаки своего существования торжественными декларациями от имени двух своих столпов – Топы Чермоева и Пшемаха Коцева. И только через год, когда Добровольческая армия освободит Северный Кавказ, мы встретимся опять с возглавляемым Коцевым "меджилисом горских народов", обнаружившимся неожиданно в Темир-Хан-Шуре и обратившимся к главному командованию с ультимативными требованиями.

В послании к Кабардинскому национальному совету *133 Коцев писал:

"Почти год тому назад... я вырван из среды близкого, родного мною народа.

Обстоятельства так сложились, что меня бросало по всему лицу Европы и Азии. Само собою разумеется, что за все это время я делал народное дело. Когда анархия и развал коснулись и нашей окраины, то для меня стало ясно, что собственными силами и авторитетом мы не можем водворить у себя порядок; и вот все это время прошло в хлопотах за поисками этой силы".

В течении года г. г. Чермоев и Коцев призывали варягов последовательно в лице турок, немцев, англичан, грузин, едва поспевая за быстро вертящимся колесом мировых событий. А тем временем Северный Кавказ в огне и в крови разрешал самостоятельно вопросы своего бытия.

Гораздо серьезнее и по замыслу и по политическому значению представлялось образование в конце сентября Юго-восточного союза. Возникшее по инициативе Кубани, это объединение должно было включать три казачьи области – Донскую, Кубанскую, Терскую "вольные народы гор и степей", под которыми разумелись горцы северного Кавказа, калмыки и другие инородцы Ставропольской губернии. В дальнейшем в состав союза предполагалось привлечь Уральское (Яицкое) и Астраханское войско и, может быть, Закавказье.

Первоначальная идее этого объединения, вызванного к жизни главным образом бессилием центральной власти, с достаточной полнотой выражена в постановлении Донского "большого круга", заседавшего в первой половине сентября*134:

"Заслушав и обсудив доклад представителя Кубанского войска, поддержанный представителем войска Терского по вопросу о федеративном устройстве государства Российского и признавая федерацию, как принцип, как идею, на основании прошлого исторического опыта зарождения и существования казачества желательной, постановил:

1. поручить войсковому правительству принять участие в конференции, созываемой в Екатеринодаре 20 сентября 1917 г. по этому вопросу, с правом делегировать от имени войска представителей в союзный орган, имеющий быть созданным для защиты краевых интересов; 2. просить этот союзный орган, с участием представителей соседних областей, вольных народов и коренного не казачьего населения казачьих земель, а также сведущих лиц, разработать к Учредительному Собранию проект такого устройства края, которое, обеспечивая полную самостоятельность национальностей и крупных бытовых групп в сфере местного законодательства, суда, управления, земельных отношений, культурной и экономической жизни, в то же время оставило бы ненарушенной тесную связь частей с целым, не поколебало бы единства и силы России".

Под этой довольно безобидной формой пожеланий и признания авторитета Всероссийского Учредительного собрания скрывались однако более реальные стремления. В них смешались начала государственно-охранительные и центробежные; стремление сохранить от разложения более устойчивую часть в интересах целого и желание использовать государственную смуту в интересах чисто местных.

Практического осуществления идее союза однако не получила. К концу сентября создано было "Объединенное правительство Юговосточного союза",, во главе с В. А.

Харламовым *135 – правительство чисто фиктивное, не только не оказавшее в ту трудную пору (конец 17 – начало 18 года) какого либо влияния на ход событий, но просто прошедшее незамеченным для широких кругов населения Юга. Безвластие и бессилие областных правительств, неимение денежных средств и вооруженной силы, а главное – отсутствие опоры в народной массе лишили это начинание казачьей интеллигенции всякого реального значения.

Идее союза, однако, не была оставлена и в 1919 году, при совершенно иной военно-политической обстановке вновь привлекла к себе серьезное внимание казачьих верхов.

15 ноября Закавказский комитет сложил свои полномочия м власть перешла в руки "Закавказского комиссариата" (правительства), избранного на совещании из представителей революционных организаций и социалистических партий. Этим же совещанием постановлен был созыв Закавказского сейма в составе членов, избранных во Всероссийское Учредительное Собрание, пополненном членами политических партий. Сейм собрался в начале февраля. Еще ранее в конце октября и в ноябре собирались национальные съезды и возникли национальные советы.

Перед новым правительством, возглавлявшимся Гегечкори, позднее перед сеймом возникли вопросы необыкновенной важности и трудности, об отношении к русской государственности, о войне или мире и, наконец, о ликвидации Кавказского фронта, представлявшего в глазах правительства опасность не меньшую, чем угроза турецкого нашествия.

На первом совещании и национальных съездах идее русской государственности не потерпела никакого колебания. Лейтмотивом на них было решительное отмежевание от советского правительства и признание самостоятельного существования местной власти только временно до восстановления общерусской центральной власти или до созыва Всероссийского Учредительного Собрания. Но в Сейме настроение создалось уже несколько иное: по почину мусульманской фракции его и грузинской партии национал демократов был возбужден вопрос о полной независимости Закавказья.

Мотивами выставлялись длительный характер русской смуты, необходимость предотвращения назревающего междоусобия и, главное, возможность заключения сепаратного мира с турками, нашествие которых грозило краю неисчислимыми бедствиями. Нет сомнения, что в самой постановке вопроса сказывалось уже весьма сильное германо-турецкое влияние, которое опиралось на панисламистские тенденции части кавказской интеллигенции, на общее недовольство разгорающейся анархией мусульманского населения, увидевшего в единоверных турках своих избавителей и, наконец, на давнишнюю связь турецкого и германского правительств с "Комитетом освобождения Грузии"; комитет этот был образован партией грузинских национал-демократов еще в 1914 году и вошел с враждебными нам державами в договорные отношения, обязывавшие одну сторону к предательству, другую к созданию независимое Грузии.

Грузинские социал-демократы – наиболее влиятельная партия присоединились к требованию независимости. Их лидер Ной Жордания, который в ноябре говорил, что и теперь "в пределах России грузинский народ должен искать устроения своей судьбы", в феврале на сейме сказал:

– Когда есть выбор – Россия или Турция, мы выбираем Россию. Но когда есть выбор Турция или самостоятельность Закавказья, мы выбираем самостоятельность Закавказья.

Предложение, однако, встретило резкий протест в среди русских социалистов и армянских дашнакцаканов. Решено было передать вопрос на обсуждение особой комиссии. Эта комиссия "обсудила вопрос в ряде заседаний с участием сведущих лиц – представителей армии, банков, финансового и других ведомств и пришла к единодушному убеждению в невозможности самостоятельного существования Закавказья без поддержки какой либо стратегически и экономически сильной державы".

Это заключение и признание сейма "при известных условиях принципиально допустимым объявление Закавказья независимой республикой", если и не решали вопроса, то в значительной мере предрешали его. Окончательно он был разрешен позднее прямым воздействием германского правительства, поставившего себе целью расчленение России и в частности полное отторжение от нее Закавказья.

Фронта в действительности не существовало. Поэтому, когда во второй половине ноября командующий турецкой армией Вехиб-паша предложил перемирие, генерал Пржевальский и закавказское правительство приняли предложение, и перемирие было заключено в начале декабря в Эрзинджане.

С этого времени начался хаотический отход русских корпусов и одновременно лихорадочное формирование национальных войск для охраны территории 1914 года.

Шло оно туго в тылу и весьма неуспешно на фронте, наталкиваясь на сильное Препятствие со стороны войсковых революционных учреждений и среди самих грузинских и армянских воинов, у которых стремление разойтись по домам было не менее сильно, чем у русских.

Общую директиву отходящие банды кавказского фронта получили от "Второго краевого съезда Кавказской армии", состоявшегося в Тифлисе с 10 по 25 декабря. В воззвании к солдатам, подписанном Е. Вильямовским говорилось:

"Съезд признал за вами право на оружие при оставлении армии для защиты родины от контрреволюционной буржуазии с ее приспешниками Калединым Донским атаманом, Дутовым – Оренбургским и Филимоновым – Кубанским. Для руководства продвижения товарищей солдат и для борьбы с контрреволюцией на Северном Кавказе, на Кубани и в Закавказье, избран съездом Краевой совет и военно-революционный комитет... Вы, товарищи, должны все принять участие... в установлении советской власти.

Провести домой оружие вы можете, двигаясь лишь сильными отрядами всех родов оружия, с избранным командным составом... Кто не может (провезти), сдавайте его советам, комитетам в Новороссийске, Туапсе, Сочи, Крымской и т. д., где есть представители советской власти"...

Солдаты двинулись двумя потоками, бросая на произвол судьбы миллиардное имущество: один – в общем направлении на Тифлис, который несколько месяцев жил буквально в положении осажденного города; власти и комитеты употребляли героические усилия и вели форменные бои, чтобы отвести эти буйные и голодные массы от города далее на Баку и Северный Кавказ. Другой поток шел на Трапезунд, откуда захватываемые с бою транспорты развозили войска по портам Черного моря. В середине января в Трапезунде образовался "комитет по организации добровольческих отрядов для борьбы с контрреволюцией" и, благодаря предоставлению ему внеочередной перевозки, приступил с большим успехом к формированиям, которые спешно направлялись в Новороссийск против Кубани и Дона.

Рис. 5 В феврале представители сейма и главного кавказского командования ехали в Эрзерум для ведения переговоров о мире; но судьбы мира были предрешены одностороннею волею победителей. В Трапезунде делегация застала уже 37-ую турецкую дивизию Казим-бее, занявшую город с согласия "интернационального комитета", так как местные советские власти отчаялись окончательно силами двух грузившихся последовательно корпусов отразить хотя бы шайки турецких разбойников, грабивших прилежащий сильно укрепленный район и даже окраины Трапезунда.

Турки вступали в город, встреченные советом рабочих и солдатских депутатов, почетным караулом и музыкой.

Я привел этот сжатый очерк, чтобы охарактеризовать положение, в котором оказалась зарождающаяся новая сила – Добровольческая армия.

От Харькова и Воронежа шли советские войска, и Бронштейном (Троцким) принимались все меры, чтобы "в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов и кадетской буржуазии"... На Волге – Царицын, давний оплот большевизма и Астрахань, после кровавой расправы с офицерством и буржуазией 24 января перешедшая в руки большевиков; далее на восток, – павший 17 января Оренбург. На Кавказе мятущиеся инородцы и надвигающийся поток бывшей Кавказской армии. На Черном море – порты, запруженные враждебными нам солдатскими бандами и флот, поднявший красные флаги. Наконец, сама колыбель добровольчества Тихий Дон, если не враждебный, то, во всяком случае, только только терпимо относящийся к непрошенным гостям.

Тогда мы совершенно не знали всей совокупности обстановки, будучи вскоре отрезаны от внешнего мира и питаясь лишь газетными слухами и сведениями от редких осведомителей, вносивших слишком много индивидуального в свои доклады.

Приходилось опираться не столько на конкретные данные, сколько на внутренний голос, который почти всех нас – не казачьих генералов побуждал верить в скорое исцеление казачества, казака Каледина привел к самоубийству, а казака Корнилова безотчетно звал... в Сибирь.

ГЛАВА XVI.

"Московский центр". Связь Москвы с Доном. Приезд на Дон генерала Корнилова.

Попытки организации государственной власти на Юге: "триумвират" Алексеев – Корнилов – Каледин; "совет"; внутренние трения в триумвирате и совете.

Когда мы съехались в Новочеркасске, там многое изменилось.

Каледин признал окончательно необходимость совместной борьбы и не возбуждал более вопроса об уходе с Дона Добровольческой армии, считая ее теперь уже единственной опорой против большевизма.

6-го декабря приехал Корнилов, с нетерпением ожидавшийся всеми; после первого свидания его с Алексеевым стало ясно, что совместная работа их, вследствие взаимного предубеждения друг против друга, будет очень нелегкой. О чем они говорили, я не знаю; но приближенные вынесли впечатление, что "расстались они темнее тучи"...

В Новочеркасске уже образовалась "политическая кухня", в чаду которой наезжие деятели сводили старые счеты, намечали новые вехи и создавали атмосферу взаимной отчужденности и непонимания совершающихся на Дону событий. Собрались и лица, игравшие злосчастную роль в корниловском выступлении. Б. Савинков с безграничной настойчивостью, но вначале безуспешно добивался приема у генералов Алексеева и Корнилова. Добрынский сводил дружбу с приближенными Корнилова, свидетельствуя о своей преданности генералу и необходимости своего участия в новом строительстве.

Его присутствие около организации, благодаря неясному прошлому, странному поведению во время корниловского выступления и налету хлестаковщины, производило досадное впечатление. Завойко я уже не застал. Он вызвал всеобщее недоумение монополией сбора пожертвований и плел какую то нелепейшую интригу, с целью свержения Каледина и избрания на должность донского атамана ...генерала Корнилова. Ознакомившись с его деятельностью, Корнилов приказал ему в 24 часа покинуть Новочеркасск.

Приехали и представители Московского центра. Организация эта осенью 17 года образовалась в Москве из представителей к. д.-ской партии, совета общественных организаций, торговопромышленников и других буржуазно-либеральных и консервативных кругов. Первоначально были присланы делегатами М. М. Федоров и А.

С. Белецкий (Белоруссов) и еще двое. Позднее из числа этих лиц остался при Добровольческой армии только М. М. Федоров, а остальных заменили кн. Г. Н.

Трубецкой, П. Б. Струве и А. С. Хрипунов.

Пригласив к себе на конспиративную квартиру генерала Алексеева, делегация обратилась к нему с глубоко прочувствованным словом, растрогавшим генерала.

Задачу делегации Федоров в общих чертах определял так: "служить связью Добровольческой организации с Москвой и остальной общественной Россией, всемерно помогать генералу Алексееву в его благородном и национальном подвиге своим знанием, опытом, связями; предоставить себя и тех лиц, которые могли быть для этого вызваны, в распоряжение генерала Алексеева для создания рабочего аппарата гражданского управления при армии в тех пределах, какие вызывались потребностями армии и всей обстановкой ее деятельности, и отвезти те первые средства, которые были тогда собраны".

У Алексеева явились, таким образом, надежды расширить значительно масштаб Добровольческой организации – надежды весьма скоро обманувшие его.

18 декабря состоялось первое большое совещание московских делегатов и генералитета. Предстояло решить основной вопрос существования, управления и единства "Алексеевской организации". По существу весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов – Алексеева и Корнилова. И общественные деятели и мы были заинтересованы в сохранении их обоих в интересах армии. Ее хрупкий еще организм не выдержал бы удаления кого-нибудь из них: в первом случае (уход Алексеева) армия раскололась бы, во втором – она бы развалилась. Между тем, обоим в узких рамках только что начинавшегося дела было, очевидно, слишком тесно.

Произошла тяжелая сцена; Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею и заявив что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь; Алексееву, по-видимому, трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками. Краткия, нервные реплики их перемешивались с речами общественных деятелей (в особенности страстно реагировал Федоров), которые говорили о самопожертвовании и о государственной необходимости соглашения... После второго заседания оно как будто состоялось: вся военная власть переходила к Корнилову. Недоразумения начались вновь при приеме "Алексеевской организации", когда выяснилась полная материальная необеспеченность армии не только в будущем, но даже и в текущих потребностях.

Корнилов опять отказался от командования армией; но после новых уговоров было достигнуто соглашение. На Рождестве был объявлен "секретный" приказ о вступлении генерала Корнилова в командование Армией, которая с этого дня стала именоваться официально Добровольческой.

Предстояло разрешить еще один важный вопрос – о существе и формах органа, возглавляющего все движение. Принимая во внимание взаимоотношения генералов Алексеева и Корнилова и привходящие интересы Дона, форма "верховной власти"

естественно определялась в виде тр1умвирата Алексеев – Корнилов Каледин. Так как территория подведомственная триумвирату не была установлена, а мыслилась в пределах стратегического влияния Добровольческой армии, то триумвират представлял из себя в скрытом виде первое общерусское противобольшевистское правительство. В таком эмбриональном состоянии оно просуществовало в течении месяца, до смерти Каледина.

Конституция новой власти все еще обсуждалась и грозила внести новые трения в налаживавшиеся с таким трудом отношения. Поэтому я набросал проект "конституции"

приблизительно по следующей схеме:

1 Генералу Алексееву – гражданское управление, внешние сношения и финансы.

2. Генералу Корнилову – власть военная.

3. Генералу Каледину – управление Донской областью.

4. Верховная власть – триумвират. Он разрешает все вопрос" государственного значения, причем в заседаниях председательствует тот из триумвиров, чьего ведения вопрос обсуждается.

Моя записка, прочтенная в конспиративной квартире профессора К.-ва совещанию генералов*136 была одобрена и, проредактированная затем начальником штаба армии, генералом Лукомским, подписана триумвирами и послана Московскому центру с одним из возвращавшихся делегатов.

Если этот документ попадает когда-нибудь в руки государствоведа, то для сведения его сообщаю: это не было упражнением в области государственно-правовых форм власти, а исключительно психологическим средством, вполне достигшим цели. В то время и при той необыкновенно сложной обстановке, в которой жили Дон и Армия, формы несуществующей фактически государственной власти временно были совершенно безразличны. Единственно, что было тогда важно и нужно – создать мощную вооруженную силу, чтобы этим путем остановить потоп, заливающий нас с севера. С восстановлением этой силы пришла бы и власть.

В таких же муках рождался "Совет". По определению главного инициатора этого учреждения Федорова, задачи Совета заключались в "организации хозяйственной части армии, сношениях с иностранцами и возникшими на казачьих землях местными правительствами и с русской общественностью"; наконец, в "подготовке аппарата управления по мере продвижения вперед Добровольческой армии".

В состав Совета от русской общественности вошли московские делегаты Федоров, Белецкий, позднее Струве и кн. Г. Трубецкой; персонально П. Милюков.

Первое затруднение при образовании Совета встречено было со стороны "Донского экономического совещания", возникшего еще в половине ноября, возглавляемого к.

д.-том Н. Парамоновым и состоявшего из донских и пришлых общественных деятелей.

"Экономическое совещание" при донском атамане и правительстве играло до некоторой степени тождественную роль той, которая намечалась Совету. Явилось поэтому не прикрытое соревнование в вопросе о приоритете в освободительном движении донского казачества и добровольчества и, сообразно с этим, Экономического совещания и Совета... Вопрос, впрочем, был скоро улажен вмешательством Каледина и М. Богаевскаго: Совет был признан, и в состав его вошли Парамонов и М. Богаевский.

За кулисами продолжалась работа Савинкова. Первоначально он стремился во что бы то ни стало связать свое имя с именем Алексеева, возглавить вместе с ним организацию и обратиться с совместным воззванием к стране. Эта комбинация не удалась. Корнилов в первые дни после своего приезда не хотел и слышать имени Савинкова. Но вскоре Савинков добился свидания с Корниловым. Начались длительные переговоры между генералами Алексеевым, Корниловым с одной стороны и Савинковым с другой, в которых приняли участие, как посредники, Милюков и Федоров. Савинков доказывал, что "отмежевание от демократии составляет политическую ошибку", что в состав Совета необходимо включить представителей демократии в лице его Савинкова и группы его политических друзей, что такой состав Совета снимет с него обвинение в скрытой реакционности и привлечет на его сторону солдат и казачество; он утверждал кстати, что в его распоряжении имеется в Ростове значительный контингент революционной демократии, которая хлынет в ряды Добровольческой армии...

Все три генерала относились отрицательно к Савинкову. Но Каледин считал, что "без этой уступки демократии ему не удастся обеспечить пребывание на Дону Добровольческой армии", Алексеев уступал перед этими доводами, а Корнилова смущала возможность упрека в том, что он препятствует участию Савинкова в организации по мотивам личным, восходящим ко времени августовского выступления.