Текст книги "Мальчик с двумя именами"

Автор книги: Антон Инголич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

«Как же быть?» – с тревогой подумал Янко. Путь к шоссе был отрезан, обратно, в интернат, – тоже. Впрочем, назад дороги нет!

Янко присел на корточки за низким кустом. Когда сердце унялось, он сквозь шум дубов разобрал и шум моря.

«Яхта!» – молниеносно пронеслось у него в голове.

Не теряя времени, пополз он на четвереньках к противоположной стороне дома.

Перед ним серебрилось безбрежное море. Обе яхты в заливе манили его к себе. Раньше ему делалось жутко, когда он ночью смотрел на море, сейчас оно казалось ему ласковым, зовущим.

В несколько прыжков очутился он у самой воды. Отвязав первую яхту, Янко прыгнул в неё, но сразу не смог выйти в море. Он описывал круг за кругом, стараясь приладиться к ветру. Наконец паруса развернулись, и яхта помчалась прочь от берега.

Прощание

Утром он сошёл с поезда в Ганновере. Спасибо, разбудила одна старушка, приглядывавшая за ним от самого Бременгавена, а то бы проспал свою станцию. Просторный перрон кишел, как муравейник. Янко тёр свои сонные глаза и с удивлением оглядывался по сторонам. Значит, он и вправду не пленник господина Хелригеля и Святого Перегрина? Янко вышел из вокзала. Немного поколебавшись, он сел на трамвай и поехал в Хаймдорф.

По дороге он вдруг вспомнил, что, по словам господина Хелригеля, приёмная мать уехала с Гротом в Рур. Однако он не сошёл с трамвая. Янко был уверен, что мать дома и что Грот никуда не уезжал.

Так и есть. Окна в их квартире открыты. Янко почувствовал облегчение, но вслед за тем сердце его упало. А если Грот ещё дома? В это время он обычно уходит. На всякий случай надо заглянуть в гараж.

Ожидание в крапиве среди валявшихся там банок и бутылок было не из приятных. Дом постепенно пробуждался. На балконы и во двор выходили взрослые и дети. Янко всех узнавал – кого по голосу, кого по походке. Наконец появился Фриц Грот. Он отпер гараж и, всласть налюбовавшись машиной, укатил со двора. Улучив подходящий момент, Янко побежал домой. На лестнице ноги его вдруг словно налились свинцом, и он еле добрёл до своей квартиры. На двери висела латунная табличка с выгравированной на ней готической надписью: ФРИЦ ГРОТ. Внезапная слабость помешала ему поднять руку. «А что, если занять у ребят денег и уехать к тёте?» – подумал Янко. Ведь она ещё по дороге в суд советовала ему вернуться к своей родной матери. Она поможет найти её, поможет вернуться на родину.

Он стоял как вкопанный, не имея сил нажать кнопку звонка.

Хорошо знакомые шаги матери в прихожей вывели его из столбняка. Он так истосковался по материнской любви и ласке! Рука сама потянулась к кнопке.

– Курт?! – воскликнула госпожа Грот со страхом и радостью.

Он прижался к её груди.

Счастливые, растроганные, стояли они, не в силах произнести ни слова. Лишь войдя в комнату и увидев альбомы, фотоаппараты и всё прочее, чем тешил себя Грот, Янко стал постепенно приходить в себя. И госпожа Грот оправилась от волнения.

– Как ты приехал, Курт? Ну, выкладывай всё по порядку!

– Ты знала, где я был?

– До вчерашнего дня только то, что ты находишься в каком-то интернате на море. Вчера наконец вытребовала у отца твой адрес. А сегодня собиралась написать…

Янко с благодарностью посмотрел на мать.

– Грот хотел надежно спрятать тебя от нас обеих – от меня и от твоей родной матери.

– Где она? – быстро спросил Янко.

– Вчера уехала из Ганновера. Вернулась домой.

– Она всё время была здесь? – удивился Янко.

– Да.

– Она искала меня?

– Не спрашивай, Курт. Мы обе тебя искали, но Грот твёрже камня.

Ясная цель, маячившая перед Янко вплоть до последней минуты, обволоклась туманом.

– Что же теперь будет со мной?

Госпожа Грот привлекла его к себе. Она знала, что будет с ним. У неё он не может оставаться, завтра бы за ним пришли. В интернате, как надеется Грот, его тоже не спрячешь. За эти кошмарные дни после суда она столько всего передумала, взвесила все обстоятельства и приняла единственно верное решение. Если она желает мальчику добра, если не хочет, чтоб её осудили умные и честные люди, то ей остаётся одно. Значит, нужно набраться сил и мужества.

– Долго тебе здесь нельзя быть, – ответила она печальным голосом. – Грот не должен застать тебя здесь.

Янко посмотрел на неё со страхом.

– Он скоро приедет?

– До обеда вряд ли. До тех пор надо что-то придумать. – Пойдём на кухню, я буду готовить завтрак, а ты расскажешь, как тебе жилось в интернате и как доехал.

Янко был рад, что мать увела его на кухню. Но и тут ему не было так хорошо и уютно, как прежде. Даже игрушки, аккуратно сложенные в углу на полке, казались ему какими-то чужими. Сначала он односложно отвечал на вопросы, но потом слово за слово рассказал про интернат во всех подробностях, уделив особое внимание господину Хелригелю и Святому Перегрину.

В комнате зазвонил телефон.

– Послушай, кто звонит! – сказала госпожа Грот, разливавшая кофе. – Если Грот, – крикнула она, когда Янко был уже в дверях, – не отвечай, позови меня!

Янко снял трубку.

– Говорит директор Хелригель! – раздалось в трубке.

– Я слушаю вас, – ответил Янко, судорожно сжимая трубку.

– Неважные у нас дела, госпожа Грот, очень неважные! – заговорил господин Хелригель на другом конце провода. – Курт сбежал! Мы обыскали всю округу, – словно сквозь землю провалился! Исключено, что увезён насильно. Мы зорко следили за ним, префекту Йозефу было вменено в обязанность ходить за ним по пятам, да и сам я глаз с него не спускал. Вчера он перелез через калитку в саду, но Йозеф поймал его. Что не вышло днём, удалось ночью. Сбежал на яхте. Я сообщил на спасательную станцию в Бременгавене. Надеюсь, ничего худого с ним не случилось, хотя ночь была ветреная. Он прекрасно управляет и парусом и рулём. Вероятно, уже едет домой. Сообщите мне, когда приедет!

Янко ужасно забавляла озабоченность господина Хелригеля. Наконец он не выдержал и тоненько отрапортовал:

– Уже приехал!

– Правда? Где он? Кто говорит? Его школьный товарищ?

– У телефона Курт Грот! – ответил он своим нормальным голосом.

– Это ты, Курт?.. – Господин Хелригель тоже изменил тон. – Ты? Что ты там делаешь?

– Я дома, и вы меня больше не увидите! – торжествующе ответил Янко; теперь-то он точно знал, что Хелригелю до него не дотянуться.

– Как ты посмел? Немедленно возвращайся!!! – прокричал Хелригель.

– Никогда, господин директор! Никогда! – крикнул со смехом Янко и положил трубку.

– Кто звонил? – спросила госпожа Грот, когда сияющий Янко вернулся на кухню.

– Господин Хелригель. Я открылся ему.

– Почему не позвал меня?

– Он узнал всё, что хотел знать.

Янко сел завтракать. Госпожа Грот неотрывно смотрела на него, думая об их ближайшем будущем.

Она поступит, как решила в эти последние, самые тяжелые для неё дни: вернёт Курта его матери и навсегда покинет Хаймдорф и Грота. Будет жить и работать в Касселе. В одном из сиротских приютов. Курт нашёл свою мать. А сколько немецких и других детей, которые никогда не найдут своих матерей! Им она нужнее, чем Гроту, с ними ей будет веселее и отраднее, чем здесь в Хаймдорфе!

– Курт, ты хочешь вернуться к своей родной матери? – неожиданно спросила она.

Янко смотрел на неё в полном изумлении. Но удивило его не то, что она угадала причину его бегства, а то лишь, что в её глазах, на её лице не было и тени печали. Значит, может расстаться с ним?

– Поедем вместе! – крикнул Янко, словно наконец нашёл правильный выход.

– Вдвоём нам нельзя, – улыбнулась госпожа Грот. – Ты поедешь один. Я буду писать тебе раз в неделю. А как-нибудь потом приеду в гости. Я не забуду тебя, и ты меня не забывай. Не забудешь ведь, да?

В глазах у Янко заблестели слёзы.

– Никогда!

Госпожа Грот прижала руку к груди. «Держись, держись, – подбадривала она самое себя. – Ни в коем случае не вешать нос!»

– Разумеется, ты поедешь не один, – снова заговорила она. – Тебя проводит тётя Берта. Я сейчас же позвоню ей, и мы договоримся. Нельзя терять ни минуты. Если Грот неожиданно вернётся, то увезёт тебя куда-нибудь подальше.

И она быстро вышла из кухни.

Значит, он покинет мать, игрушки и книги, эту кухню, двор, друзей? Почему мать помогает ему, вместо того чтобы постараться удержать?

Пока он торопливо, сбивчиво искал ответа, вернулась госпожа Грот.

– Скоро соединят, – весело сказала она. – А тем временем я соберу твои вещи. Возьмёшь самое необходимое, остальное я вышлю посылкой. Пиши мне, что тебе надо. Я по-прежнему буду заботиться о тебе, я останусь твоей матерью, то есть приёмной матерью. Не забывай об этом! Не забудешь?

Глаза Янко молили её устроить так, чтоб он покинул Хаймдорф, вернулся на родину и при этом не расставался с ней. Госпожа Грот делала вид, что не замечает его мольбы.

– В Рурскую область мы, разумеется, не ездили. Но в Ганновере мы были. Твоя мать три раза побывала у нас в Хаймдорфе. Дважды заезжала в Кассель, к тёте. А вчера, перед отъездом, сказала ей, что будет тебя искать, пока не найдёт. Она очень любит тебя. И твои земляки тебя любят. Они тоже тебя ищут и, конечно, нашли бы, даже если б Грот увёз тебя в Берлин. Представляю, как обрадуется твоя мать, когда ты приедешь! Все обрадуются!

Зазвонил телефон.

– Побудь здесь! – остановила она Янко. – Или вот что: выбери себе книги и всё, что ты хотел бы взять.

Когда она вернулась, Янко ничего не выбрал.

– Договорились, – шумно сказала госпожа Грот. – Тётя будет ждать со следующим поездом. Она подготовит всё, что нужно. И даст знать журналисту. Он вчера был у неё. Тот самый, что катал тебя на лодке.

– Правда? – обрадовался Янко.

– Да. Он сам позаботится о том, чтобы ты благополучно доехал. А сейчас давай укладываться. В чемодан положим бельё и одежду. Что ты возьмёшь? Фотоаппарат? Возьми все свои любимые вещи. Можешь взять всё, кроме меня.

Она заулыбалась, но вдруг стремительно повернулась и быстро пошла в спальню. Несколько минут стояла она не шелохнувшись. Затем с мукой приблизилась к шкафу. А когда взяла в руки одежду Янко, сердце у неё снова сжалось, и она громко, навзрыд заплакала.

У Янко тоже потекли слёзы, когда он подошёл к комоду. И только услышав шаги матери, быстро утёр глаза и принялся разбирать свои вещи.

– Ну как, выбрал? – спросила госпожа Грот. – Ещё нет? Давай я помогу. Возьми фотоаппарат, будешь фотографировать и посылать мне карточки. И мяч возьми. В Тенчахе, несомненно, играют в волейбол. Насколько мне известно, это изумительно красивый и вовсе не отсталый край. Возьми свои инструменты для вырезывания и несколько книг, чтоб не забыть немецкий. Помнишь, когда я тебе подарила эту книгу? Когда тебе исполнилось одиннадцать. Положи её в чемодан. А теперь ступай умойся и переоденься!

Янко послушно выполнял все её распоряжения. Стоило ей сказать слово или показать взглядом, как ей тяжело, и он бы бросился к ней на шею и навсегда остался здесь.

– Надень костюм, который я тебе купила для школы, – говорила госпожа Грот таким тоном, будто они расставались на несколько дней. – В Тенчахе есть восьмилетка. Сначала тебе будет трудно из-за языка. Но в газете писали, что тебя ждёт учительница. Она будет учить тебя родному языку.

Она отвернулась к окну, украдкой смахнула слёзы и принуждённо улыбнулась.

– Так, теперь ты одет и обут, и чемодан уложен! Возьми шапку и плащ. Еду положи в сумку. В поезде не пускайся в разговоры! В Касселе, кроме тёти, тебя встретят Хильда с Максом. Грот, разумеется, не должен знать, где ты. Теперь моя очередь скрытничать. Разумеется, я ему скажу, куда ты делся, но не раньше, чем получу от тебя известие из Тенчаха. Напишешь мне сразу же, в первый день?

Янко посмотрел на неё своими большими, влажными от слёз глазами и, согласно кивнув, оглядел кухню. Затуманенный взгляд его нежно коснулся каждого предмета и снова обратился к матери.

– Мама, – пробормотал Янко и прильнул к её груди.

– Курт! – простонала госпожа Грот, крепко обнимая его.

Вдруг в голове у неё пронеслась шальная мысль – уехать с ним за тридевять земель, туда, где их никто не найдёт – ни Грот, ни мать Курта. Однако она быстро справилась с этой минутной слабостью.

– Пора идти, – сказала она. – Поезд уходит через полчаса. Веди себя по-прежнему хорошо и не забывай свою приёмную мать.

– Никогда, никогда не забуду тебя!..

– Пошли!

Он судорожно схватил её руку.

– А может быть… – пробормотал он.

– Никаких «может быть»! – крикнула госпожа Грот, взяла чемодан и потащила Янко за собой. – Пошли, а то опоздаем!

Путь на родину

В первых числах сентября Янко прибыл в Есенице. Всё шло как по маслу. Тётя, Хильда и Макс ждали его на станции в Касселе. Болтушка Хильда и добродушный Макс мигом развеяли грусть, с которой он не расставался всю дорогу. По пути домой они зашли в гостиницу, чтоб сообщить журналисту о прибытии Янко.

Лойзе Перко не заставил себя ждать.

– Прекрасно, расчудесно! – повторял он в восхищении, узнав, каким образом Янко попал в Хаймдорф и в Кассель. – Сразу видно, малыш, что отец твой был партизан! Немедленно пошлю счастливую весть твоей матери и нашим газетам! – Но в дверях он остановился: – Нет уж, такое приберегу на потом. А сейчас займусь отъездом.

Тётя сразу вызвалась проводить Янко до самых Стеничей. На том было и порешили, но тут вспомнили про волокиту с визой и заграничным паспортом. А Грот тем временем наверняка разнюхает, где мальчик. Не стоит рисковать. Янко нужно как можно скорее переправить на родину, поэтому повезёт его Перко, который волен ехать, когда хочет. Ему нужно только внести в свой паспорт сведения о Янко.

Чтобы быть подальше от Грота, тётя на следующий день уехала с детьми в деревню. Через несколько дней приехал Перко. Во избежание неприятных сюрпризов Янко с Лойзе Перко отправились на родину с одной маленькой станции южнее Касселя. Из предосторожности Перко всё ещё не посылал в свою газету сообщения о том, что отнятый, по прошествии многих лет найденный, опять пропавший и вновь обретённый Янко возвращается на родину, к своей матери.

– Напиши нам, сразу же напиши и пошли фотографию, – просили на станции тётя, Хильда и Макс.

– А когда пойдёшь в горы, сорви и пришли нам эдельвейс! – крикнула Хильда, когда он стоял на площадке вагона.

– Передайте привет маме, скажите ей… – просил Янко, – напишите ей, что…

К горлу подступил комок, на глаза набежали слёзы, и он не договорил.

Поезд тронулся.

– Если раньше не успеем, то на каникулах обязательно приедем к тебе! – крикнула Хильда.

Только сейчас Макс заметил, что сумка с едой висит у него на плече.

– Сумка, сумка!

Тётя и Хильда взглянули на него и громко рассмеялись. Право же, нельзя было без смеха смотреть, как он, подпрыгивая от нетерпения и повторяя: «Сумка, сумка!» – неловко стаскивал её с плеча.

– Эх ты, медведь! – крикнула тётя, сняла с него сумку и побежала за уходящим поездом. – Лови, Курт, лови!

В последнюю минуту Перко подхватил сумку и втащил её в окно. Так вот и случилось, что для слёз и трогательных слов не было времени. Янко несколько раз махнул рукой, и тут стоявший на станции товарный состав заслонил тётю, Хильду и Макса.

На душе у Янко стало скверно. Стараясь отвлечь его от грустных дум, Перко описывал ему его родной край, горы, подробно говорил о жизни, которая ждёт его на Слемене и внизу, в Стеничах, где находится гимназия. За год он научится говорить по-словенски, как говорил когда-то. Разумеется, помимо уроков, у него будет масса других занятий. У ребят в Стеничах есть своя организация, они совершают походы, порой многодневные, занимаются спортом, устраивают соревнования и выступления. И дома, на Слемене, каждый день приносит что-нибудь новое и интересное.

Вскоре внимание Янко привлекли мелькавшие за окном незнакомые места. Сколько красивых и сколько разрушенных городов и сёл, заводов, больших и маленьких зданий! Перко обо всем так интересно рассказывал!

Погожим сентябрьским днем прибыли они в Есенице.

– Янко, вот ты и дома, дома! – торжественно и с чувством облегчения возгласил Перко, когда они вышли на перрон. – Ты снова на родной земле! Здесь тебя никакой эсэсовец не достанет. – И, взяв за руку растерянного Янко, повлек его за собой. – Идём, пора известить газету.

Дорогу им преградили молодые горцы.

– Это, случаем, не Янко, Янко Слапник? – спросила девушка в ярком национальном костюме.

– Да! Только что приехал из Германии! – гордо ответил Перко.

Горцы окружили Янко:

– Здравствуй, Янко.

– Добро пожаловать, наш новый гражданин!

Их восторженные голоса привлекли внимание других пассажиров. Они тоже узнали Янко, потому что видели в газетах его фотографию и вместе со всем словенским народом участвовали в борьбе за его возвращение.

И хотя Янко не понимал, о чем они говорили, речь их казалась ему родной и близкой. Перко переводил, но Янко и без перевода чувствовал смысл сказанного.

Горцы выдергивали из шапок эдельвейсы, кто-то дал ему апельсин, кто-то сунул плитку шоколада.

Пожилой человек с опаленным солнцем морщинистым лицом протискался сквозь толпу. Изумлёнными глазами смотрел он на Янко и вдруг порывисто обнял его.

– Сынок, сынок! – шептал он. – Вылитый мой Милутин! Похитили его, пока я воевал. Ищу его с первого дня свободы. Позволь обнять тебя, раз не могу его. Миле мой, Янко мой!

И, чмокнув Янко в обе щеки, он снова затерялся в толпе.

Паровоз засвистел, железнодорожник в красной фуражке дал сигнал отправления, но кольцо вокруг Янко и Перко не размыкалось. Наконец народ расступился, и они поднялись в вагон.

Только тут Перко вспомнил про свою газету.

– Телефон, телефон! – крикнул он и спрыгнул с верхней ступеньки.

Но проводник успел придержать его за рукав:

– Куда вы, поезд отправляется!

Действительно, в эту самую минуту поезд тронулся.

– Позвоните, – крикнул Перко толпе, – позвоните в Любляну, скажите, что Янко возвращается, что…

– Не волнуйтесь! Я уже сообщил по станциям до самой Любляны, – успокоил его железнодорожник.

– И как я забыл про телефон! – сокрушался Перко, входя в купе. – Хотя ничего страшного, наши газеты и без меня узнают. – Он положил руку на плечо Янко: – Ай да Лойзе! Разыскал тебя на Северном море, привёз на родину. Разве не прекрасны здешние места?

Янко казалось, что он попал в волшебную страну. Лойзе прав, здесь ничуть не хуже, чем в Гарце. Белые ленты дорог среди яркой, сочной зелени долин и ущелий, вдоль дороги стремительно бежит река, голубая, как небо, и такая прозрачная, что видно усеянное белыми камнями дно, над лугами возвышаются взгорья, поросшие тёмно-зелёными лесами. А ещё выше – серые громады гор с ослепительно белыми снеговыми вершинами.

Поезд стоял на крохотной опрятной станции. Многие здесь сошли, отъезжающие сели, иные ждали встречного поезда. Среди них была большая группа школьников-экскурсантов. Сбившись в кучку, они громко разговаривали, смеялись и отчаянно жестикулировали. Четверо мальчиков стояли чуть поодаль и с любопытством разглядывали сидевших у окна пассажиров. Вдруг они сорвались с места и вихрем полетели к вагону.

– Янко! Янко!

Остальные кинулись за ними.

– Здравствуй, Янко!

Высокая девушка достала из сумки маленькую книжечку в красном сафьяновом переплёте.

– Вот тебе, Янко! Это Франце Прешерн [2]2
  Фра́нце Пре́шерн (1800–1849) – выдающийся словенский поэт.


[Закрыть], наш замечательный поэт. Мы только что были в доме, где он родился. Прими его стихи на память о сегодняшнем дне.

– Бери, бери! – просили ребята.

Янко с удивлением взял маленькую книжечку.

В это время поезд тронулся.

– До свидания, до свидания, Янко!

– До звидания, до звидания! – крикнул он.

Это было первое словенское слово, которое он произнёс через столько лет. И хотя он произнёс его неправильно, ребята и не подумали обидеться. Наоборот, в их глазах Янко увидел восторженное одобрение. Все дружно махали ему руками.

А мысли Янко были уже с приёмной матерью, в Германии. Поездка была бы куда приятней, будь она с ним! Ей бы здесь тоже понравилось. Ведь здесь всё так же, как в её родном Шнееберге. И нет Грота, который и к ней плохо относился. И, наконец, здесь живёт его настоящая мать. Они могли бы жить вместе, могли бы…

– Здравствуй, здравствуй, Янко! – прервал его раздумья усатый железнодорожник и помахал ему рукой.

– Штрафствуй, штрафствуй! – ответил Янко и словами и жестами. А когда скрылась из виду сторожка с приветливым железнодорожником, он повернулся к Перко: – Что значит слово «штрафствуй»?

Перко объяснил. Ну и попыхтел над ним Янко, пока не выговорил правильно. Затем пошли расспросы о других словах. Он хотел знать, как называются по-словенски пробегавшие за окном предметы. Одни слова ему удавались с первого раза, например небо, гора, поток, река. Другие – дорога, здание, сосна, – как он ни бился, никак не выходили. Перко терпеливо и охотно учил его словенским словам и фразам.

Разговор их привлёк внимание соседей по купе.

– Ну и дела! – вздохнула пожилая крестьянка. – Такой большой мальчик должен сызнова учить родной язык!

Наконец первый урок словенского языка утомил Янко, и Перко перешёл к рассказам о партизанской борьбе в лесах и горах, мимо которых они проезжали. Рассказал ему и об отце, и о его отряде. Сердце Янко преисполнилось гордости. Время от времени он высовывался в окно.

– Разве мы ещё не приехали в Тенчах, в Сте… Сте…

– В Стеничи, – помог ему Перко.

– …Сте-ни-чи?

– Потерпи, к вечеру приедем. А сейчас будет Крань. Это моя родина.

Янко с интересом рассматривал показавшиеся вдали заводские трубы, а Перко развлекал его весёлыми рассказами о своём детстве.

Платформа была запружена людьми.

– Сколько народу! – крикнул Янко.

Перко тоже удивился.

– Что здесь празднуют? – спросил он человека, который, отделившись от толпы, подбежал к вагону ещё до остановки поезда.

В ответ грянуло дружное:

– Здравствуй, Янко!

Янко пришлось выйти на перрон. Со всех сторон его осыпали приветствиями, цветами, подарками…

Трое рабочих в синих комбинезонах протолкались сквозь толпу. Один держал набитый ранец, второй – лыжные ботинки, третий – лыжи.

Янко с любопытством взял лыжи.

– Зимой, когда будет снег, я приеду в Стеничи и научу тебя ходить на лыжах! – крикнул ему Лойзе в окошко.

Янко поблагодарил за подарок, и тут свист паровоза напомнил ему о том, что пора возвращаться в вагон.

На скамьях и полках купе его ждали свёртки, коробки, книги и цветы. Глядя на них, он улыбался от счастья и изумления, будто видел волшебный сон.

– То ли ещё будет в Любляне! – заметил кто-то из пассажиров.

– Все как один радуются, что Янко возвращается, что справедливость восторжествовала, – сказал сосед Перко.

– А счастливее всех его мать, – с грустной улыбкой добавила женщина, думавшая о своём единственном погибшем сыне.