Текст книги "Мальчик с двумя именами"

Автор книги: Антон Инголич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Антон Инголич
Мальчик с двумя именами

Воспоминания

На пологом склоне пахали. Статная крестьянка в чёрной широкополой соломенной шляпе погоняла двух плотных гнедых лошадей, высокий, сильный крестьянин шёл за плугом. Они работали, хотя солнце палило вовсю, а по шоссе за полем то и дело проносились машины, наполняя всё вокруг оглушительным грохотом. Правда, на заре, когда они начали пахать, редкие грузовики и автомобили неприятно нарушали объявшую горы тишину, и тогда на дорогу оглядывались и люди и обе лошади. Люди – с досадой и раздражением, лошади – с любопытством, с затаённым желанием поскакать по гладкой дороге, которая, покинув обширные равнины, проходила мимо поля и терялась где-то в горах. Но сейчас, когда мотоциклы, автомобили, грузовики и автобусы самых различных марок, форм и мастей неслись в обе стороны, спеша и обгоняя друг друга, и когда их шум сливался в несмолкающий гул, они спокойно делали своё дело. Лошади изо всех сил тащили железный плуг, пахарь крепко держал ручки, а женщина-погонщик время от времени ловко взмахивала кнутом, подгоняя и лошадей, и пахаря, и самое себя.

Вдруг резкий, протяжный вой заглушил шум автомобилей. Лошади стали, высоко подняли головы и со ржанием повернули их к шоссе, а крестьянин с крестьянкой с тревогой посмотрели вниз. Им представилось печальное зрелище: пыльный автомобиль, съехав с дороги, врезался в узкий выгон между шоссе и полем и, описав крутую дугу, остановился.

– Авария! – вскрикнули оба и, бросив плуг и лошадей, прямо по вспаханным бороздам кинулись к автомобилю.

Пока они добежали, на месте происшествия собралась небольшая толпа. Из машины, так неожиданно и вопреки воле шофёра свернувшей с дороги, вылез сначала толстощёкий мужчина, а следом за ним – перепуганный мальчик.

– Папа, что случилось? – пробормотал мальчик.

– А ты не видишь? – буркнул мужчина, показывая ногой на переднее колесо. – Шина лопнула, вот что. Асфальт раскалён, не выдержала.

– Вам повезло, – сказал один из водителей, которые со знанием дела осматривали автомобиль. – Если б не луг, могло бы хуже кончиться.

– У вас есть запасное колесо? – полюбопытствовал второй.

– Ещё бы! – ответил коммивояжер Фриц Грот. – Машину я купил месяц назад, а колесо – только вчера. Как чувствовал.

– Вестимо, повезло, – вздохнула крестьянка с облегчением.

Грот свысока посмотрел на окруживших его людей.

– Мне всю жизнь везёт, – сказал он с нажимом и, повернувшись к мальчику, до которого ещё не дошло, что опасность миновала, спросил: – Ты испугался, Курт? Это пустяки по сравнению с тем, что мы пережили в войну. Так ведь? – И он снова глянул на людей.

Кое-кто ему поддакнул, другие молча расходились по своим автомобилям.

Через несколько минут машины снова мчались по шоссе, а крестьянин с крестьянкой продолжали пахать. Грот открыл багажник и вытащил запасное колесо.

– Думаешь, это лучше? – спросил вновь порозовевший Курт.

Грот не ответил. Подкатив колесо к передку, он достал домкрат и с ворчанием стал поднимать машину.

– Можно, я помогу тебе? – предложил Курт.

– Отстань! – рявкнул Грот. – Садись на траву и не мешай мне!

Курт надулся, отошёл в сторонку и сел.

Но едва он огляделся вокруг, как тотчас забыл и обиду и только что пережитый страх. Он уже давно любовался местами, по которым они проезжали, но именно сейчас горы предстали перед ним во всей красе. По обеим сторонам узкой долины поднимались склоны с полями и садами, а над ними вплоть до самых конусообразных вершин тянулись тёмно-зелёные леса.

По полю под садом, где, сверкая на солнце, величаво стоял белый дом, лошади со ржанием тащили плуг, которым управлял огромный крестьянин в белой, распахнутой на груди рубахе. Статная крестьянка понуканиями и хлыстом погоняла лошадей.

«Где я их видел? – подумал мальчик. – И эти места тоже видел…»

Он вскочил и побежал к отцу.

– Папа! – крикнул он вдохновенно. – Мы уже были здесь? Я уже видел эти места?

Грот вопросительно уставился на Курта.

– Опять размечтался? – Он презрительно усмехнулся и после короткой паузы резко, чуть ли не сердито продолжал: – Ни эти места, ни им подобные ты ещё никогда не видел! Понял?

Курт, одиннадцатилетний мальчик, не по годам рослый и крепкий, со слегка загоревшим лицом и вьющимися волосами, согласно кивнул, хотя ровным счётом ничего не понял.

– Сядь здесь, посмотришь, как меняют колесо, – ласково сказал Грот, возвращаясь к работе.

Но Курту было не до колеса. В памяти его ожила чудесная картина: поле на пологом склоне, над ним – сад со сверкающим белизной домом, две рыжие лошади тащат плуг, за которым шагает высокий, сильный мужчина, а рядом с лошадьми – статная женщина с кнутом в руках. Душно. Лошади, пахарь, женщина с кнутом и сам он на вспаханной борозде – все хотят пить. Все смотрят наверх, на дом. Наконец из сада выходит невысокая женщина с большим глиняным кувшином…

Курт глянул наверх, на поле.

Как! Из сада в самом деле выходит пожилая женщина с кувшином! Взволнованный столь удивительным совпадением, он поднялся и зашагал в сторону поля. Грот, поглощённый работой, не заметил, как мальчик удалился.

Когда пахарь взял кувшин, Курт внезапно ощутил сильную жажду. Напившись, пахарь взглянул на приближавшегося к нему мальчика.

– Хочешь пить? – спросил он ласково.

Курт кивнул.

– На́, пей! – Крестьянин протянул ему кувшин.

Курт жадно схватился за кувшин.

Вода была удивительно вкусной. Такой он ещё никогда не пил. А может, пил?..

Когда он утолил жажду, кувшин взяла крестьянка.

– Откуда вы? – поинтересовался крестьянин.

– Из Ганновера. Вернее, из Хаймдорфа под Ганновером…

– Вы там давно живёте?

– Нет, – ответил Курт. – Раньше мы жили в Арнсфельде, в Приморье. Мы беженцы.

Слова крестьянина заглушил окрик Грота:

– Курт! Курт!

Курту пришлось вернуться к автомобилю.

– О чём ты с ними болтаешь? – сердито накинулся на него Грот, тем временем заменивший колесо. – Они нам всё равно ничего не подарят, хоть весь день им долби, что мы беженцы.

– Они дали мне напиться. Такой воды у нас нет! – сказал Курт и, словно вспомнив что-то очень важное, подбежал к автомобилю, распахнул дверцу и взял с сиденья фотоаппарат. – Папа, я только разок сфотографирую!

– Что ж, вид недурён, – согласился Грот, взиравший на поле из-под полузакрытых век. – Определи расстояние и правильно установи выдержку и диафрагму! Хорошенько наведи на резкость, а уж тогда щелкай.

Курт взял экспонометр и поспешил к полю. Сквозь оптический прицел пейзаж казался ещё прелестнее и очаровательнее.

Теперь Курт окончательно уверился в том, что всё это уже видел, что когда-то ходил здесь и даже со свистом взмахивал кнутом. И такую вот студёную воду уже пил из кувшина. Да, да, всё это с ним было, что бы там ни говорил отец!

Из автомобиля вышел Грот со своей «лейкой».

– Объявляю конкурс на лучший снимок! – задорно крикнул Курт и приложил аппарат к щеке. – Смотри, чтоб был фон. Вид что надо!

Оба без устали щёлкали фотоаппаратами. Лошади относились к ним с полным безразличием, но крестьянину с крестьянкой явно было не по себе.

Когда машина снова катилась по асфальтированному шоссе, среди зелёных холмов, Курт вдруг убеждённо воскликнул:

– Папа, эти места я уже видел, хоть ты и говоришь, что не видел!

– Сию минуту выбрось из головы дурь, не то я поверну назад и мы немедленно вернёмся домой! – пригрозил Грот.

– Не надо, папа! – взмолился Курт.

– Вот она, нынешняя школа! – ворчал Грот. – Пичкают детей стишками да побасками. Нет чтоб учить тому, что нужно в жизни. А тебе нравится пустая болтовня. Послушай лучше меня: жизнь – это тебе не мечты и грёзы, а упорный труд. Вот, к примеру, я. – Он выпятил грудь. – Кто из беженцев за столь малый срок приобрёл машину?

С видом полного самодовольства распространялся он о своей работе, удачных торговых сделках, но Курт не слушал его. Не видел ни встречных, ни обгонявших их машин, перед глазами у него было поле, сад над ним, лошади, пахарь, женщина и старушка с кувшином. Над полем – сад и дом среди деревьев.

Где и когда он всё это видел?

Вокруг Хаймдорфа нет гор, нет их и в окрестностях Арнсфельда, откуда они бежали.

Наверное, во время войны он был с матерью на её родине, в Шнееберге. Да, там есть высокие горы, узкие долины и стремительные потоки. Мать рассказывала ему, как там красиво. И показывала фотографии. Он сегодня же спросит её, когда они туда ездили. Пусть в подробностях расскажет, как они пахали, ведь это она вела лошадей, а за плугом шёл отец. Хотя нет, вспомнил Курт, отец маленького роста и толстый, а тот пахарь был высокий и сильный. Впрочем, отец в то время был на войне. Теперь ясно почему он ничего не знает об этом. Но он-то хорошо помнит, что там, в Шнееберге, было чудесно, точно так же, как здесь, в Гарце, по которому они сейчас едут.

Очарованный, смотрел он в окно, любуясь дивными горными пейзажами и неожиданно возникшими в его памяти картинами.

Родина Курта

Несколько дней спустя жена Грота повела Курта записываться в среднюю школу. Школа находилась в другом конце Хаймдорфа, одного из предместий Ганновера, и они поехали на трамвае.

– В школу будешь ездить на трамвае, – сказала госпожа Грот, когда они по местами перекопанной улице подходили к красивому школьному зданию, ещё хранившему на себе следы бомбёжки. – Только не спрыгивай на ходу, не… – И дальше следовал подробный перечень того, что можно и чего нельзя делать по дороге в школу.

Курт, насупившись, молчал.

Значит, мать тоже ему не верит! Когда по возвращении из Гарца он рассказал ей о пахаре и вызванных им воспоминаниях, она сначала испугалась, а потом залилась каким-то странным, натужным смехом.

– Это я погоняла лошадей? Помнится, я тебе говорила, как сразу после окончания школы мать послала меня в город к своей знакомой учиться шить. С тех пор я жила в городе, домой приезжала редко, а в поле вообще никогда не работала. Ты вечно витаешь в облаках! – Она тряхнула его за плечи, будто и в самом деле хотела растормошить. – Спустись на землю, Курт! – И, сделав серьёзное лицо, начала объяснять, как в этом городке вблизи чешской границы познакомилась с Гротом, как незадолго до войны вышла за него замуж и переехала далеко на север, в Арнсфельд, к польской границе, где жила безвыездно до тех самых пор, пока туда не прикатила война. – Неужели ты забыл, – возбужденно вскрикнула она, – как мы с тётей Бертой, Хильдой и Максом покинули Арнсфельд, только когда нас прогнали русские?

– Нет, нет, не забыл, – повторял Курт, хорошо помнивший те ужасные дни, когда вдали заухали пушки.

Помнил он и то, как они в обществе тёти Берты, Хильды и Макса сидели в подвале, в то время как над ними гремела канонада. Не забыл и ту памятную ночь, когда их выгнали из города. Как сейчас видел он перед собой сожжённые сёла и разрушенные города, где они мытарились долгие месяцы и годы, пока наконец три года назад не нашли отца и не поселились здесь, в Хаймдорфе. Но это не мешало ему помнить и прекрасный горный край с пахарем. Да, возможно, крестьянка с кнутом и не была его матерью, и тем не менее никто, даже мать, не убедит его в том, что всё это лишь плод его воображения.

– Нет, мама! – упрямо отчеканил он, когда они вошли в просторный вестибюль, где уже толпились его ровесники и ровесницы. – Что я видел, то видел!

– Мечтатель ты мой, – засмеялась госпожа Грот, но Курту смех её показался каким-то неестественным. – Никак не забудешь своего пахаря! Все это ты видел на какой-нибудь картине или в кино. Иного и быть не может. А впрочем, оставим это! Пошли в канцелярию! – резко сказала она и, погладив его по голове, подбадривающе улыбнулась. – На вопросы директора отвечай чётко и ясно!

Курт закусил губу. Ну не глупо ли так упрямо стоять на своём? Он взял мать за руку и смущённо подошёл к седоватой директрисе, сидевшей за длинным зелёным столом посреди просторной, светлой канцелярии.

– О, каштановые волосы и карие глаза! – воскликнула она, увидев Курта. – Поистине редкий случай. – И взяла свидетельство, которое ей протягивала госпожа Грот.

Курту стало не по себе. При чём тут его каштановые волосы и карие глаза? Правда, многочисленные приятельницы матери давно уже восхищаются его волосами и цветом глаз, но ведь госпожа директриса не чета им. Она наверняка культурнее и образованнее их.

– Когда ты родился? – спросила директриса и снова обратила на Курта взгляд, полный самого неприкрытого любопытства.

– Третьего мая 1939 года! – ответил Курт, густо покраснев.

Он чувствовал, что директриса учиняет ему допрос для того лишь, чтоб подольше полюбоваться его волосами и карими глазами.

– Где?

Он покраснел ещё больше. На сей раз по другой причине. Он никак не мог запомнить название места своего рождения.

– В Чен… Тен…

– В метрике написано, – вмешалась госпожа Грот, испытывавшая неловкость оттого, что директриса так долго рассматривает и расспрашивает Курта.

– Да, написано, – улыбнулась директриса, – но такой большой мальчик должен и сам знать, где и когда родился. – И, заглянув в метрику, прочла: – Тенчах, – потом медленно повторила, записывая: – Тенчах, в Нижней Штирии. Вот как? Штириец! – изумилась она и вопрошающе взглянула на госпожу Грот. – Стало быть, он…

– Нет! – вскрикнула госпожа Грот, побелев как полотно. – Курт немец, он…

– Понятно, понятно, – торопливо сказала директриса и, бросив на госпожу Грот многозначительный взгляд, уткнулась в метрику.

Больше она ни о чём не спрашивала. Записав Курта в школу, она вернула госпоже Грот метрику и ласково кивнула Курту:

– Хорошенько отдохни, Курт, а осенью приходи!

– Смешная женщина! – проворчала госпожа Грот, когда они сели на трамвай. – Ей пора на пенсию.

Взбудораженный недавним разговором, Курт не слышал её слов. Как! Мать родилась в Шнееберге, в Верхней Силезии, у самой чешской границы, отец – в Приморье, в Шарнице, близ Арнсфельда, у польской границы; после свадьбы они жили в Арнсфельде. О Тенчахе дома никогда не говорили, в школе он тоже не слышал этого названия. Да и вообще оно такое странное, что он даже и не пытался его запомнить. В Нижней Штирии. Где это? И почему мать подчеркнула, что он немец? Разве Нижняя Штирия где-то за Арнсфельдом, в Польше? Или за Шнеебергом, в Чехии? Выходит, он поляк или чех? Где же всё-таки находится это место?

Вопрос так и вертелся на языке, но мать была в дурном настроении, и он не стал её спрашивать. Всю дорогу он смотрел в окно, словно ему было ужасно интересно, как рабочие расчищают руины или достраивают большое здание. Но едва они вернулись домой, он взял с книжной полки географическую карту Германии и разложил её на своём столике у окна.

– Что ты ищешь? – безучастно спросила мать.

– Где находится Тенчах? И Нижняя Штирия? – спросил Курт, не поднимая головы.

– Бери мяч и ступай во двор! Учение ещё надоест тебе!

Госпожа Грот подошла к столу и взяла географическую карту.

– Могу же я найти место, где я родился? – запальчиво крикнул Курт и потянул к себе карту. – Разве ты не слышала, что́ сказала госпожа директриса? Стыдно не знать, где ты родился!

Рука госпожи Грот опустилась.

– Слышала, слышала…

– Тогда покажи мне, где находится Тенчах!

Немного поколебавшись, госпожа Грот показала рукой на нижний край довольно большой географической карты.

– Где-то здесь, если хочешь знать.

– Внизу?

Курт с удивлением смотрел то на карту, то на мать.

– Это ещё что за допрос! – вспылила она и, резко повернувшись, пошла к двери. Но взявшись за ручку, обернулась и уже спокойнее заговорила: – Конечно, тебя удивляет, что ты родился далеко от Арнсфельда. Послушай, как это вышло. – Она подошла к нему, с минуту подумала и опять заговорила: – Там, в Штирии, в Тенчахе, жила моя старая тетка. В то время она заболела и просила меня приехать. Других родственников у неё не было, и я прожила с ней несколько месяцев. Вот почему ты там родился. Теперь ты всё знаешь! – И, словно раскаиваясь в недавней вспышке, она бурно обняла и поцеловала Курта. – Ты знаешь, как не люблю я вспоминать прошлое. Все, что мы пережили в Арнсфельде и во время наших скитаний, похоронено. Здесь, в Хаймдорфе, мы начали новую жизнь, и о прошлом не думаем и не говорим. Бери-ка мяч и беги во двор!

Курт повиновался, но поиграть ему так и не пришлось. К нему тут же привязались двое мальчишек с их двора, и Курт только и делал, что отбивал у них свой собственный мяч. Значит, он родился в далёкой, чужой стране? Почему родители никогда не говорили ему об этом? Он сегодня же попросит у отца атлас. И в самом деле стыдно не знать, где находится твоя родина.

Обед ещё не был готов, Грот завалился в кресло, закурил и взял газету. Курт помог ему поставить машину в гараж и вместе с ним вернулся домой. Сейчас он с любопытством косился на отцовский книжный шкаф.

– Папа, покажи мне, пожалуйста, атлас, – попросил он наконец.

Грот взглянул на него поверх газеты и кисло улыбнулся:

– Атлас? Может, тебе в школе велели на каникулах учить географию?

– Нет, не велели, – ответил Курт. – Мне просто хочется посмотреть, с кем граничит Германия.

Грот полез в карман.

– Вот ключ! Атлас поставь к себе на полку, чтоб всегда был под рукой. И в самом деле пора уж познавать мир. Я как торговец и солдат объехал всю Европу, ты же объедешь весь земной шар.

Курт сжал в руке ключ. Впервые отец доверил ему этот ключик. Он быстро отпер шкаф и жадно осмотрел полки. Не шкаф, а страна чудес! Наверху – ванночки для химикатов, фотоувеличитель, два компаса и другие замечательные предметы, многочисленные коробки и коробочки, а на нижних полках – книги и альбомы, которые отец никогда не давал ему, тогда как альбомы с книжной полки он мог рассматривать, сколько хотел. Его давно уже манили эти альбомы, и вообще его привлекало всё, что находилось в шкафу…

– Ну? – заворчал Грот, потому что Курт всё ещё неподвижно стоял перед настежь открытым шкафом.

Курт нагнулся и из кипы газет извлёк большой атлас.

– Нашёл.

Он запер шкаф, вернул отцу ключ, сел за стол, раскрыл атлас и стал лихорадочно перелистывать страницы. Но того, что он искал, нигде не было. Придётся спросить отца.

– Покажи мне, пожалуйста, где находится Нижняя Штирия.

– Нижняя Штирия? – удивился Грот, однако сразу ответил: – Существуют две Штирии – Нижняя и Верхняя. Верхняя находится в Австрии, Нижняя – в Югославии. А теперь сам найди и ту и другую.

Курт вернулся к столику, полистал атлас и, найдя лишь одну Верхнюю Штирию, снова подошёл к отцу.

Грот презрительно выпустил дым.

– Разве я не говорил – грош цена нынешней школе! Дай сюда атлас. – Он быстро перевернул несколько страниц. – Вот где находится Югославия! Это отсталая славянская страна, которая только своей северной частью, так называемой Словенией, входит в Среднюю Европу. Нижняя Штирия расположена вдоль австрийской границы. Вот здесь. Видишь? До первой мировой войны Штирия целиком принадлежала Австрии, бывшей австро-венгерской монархии, и лишь после войны её разделили…

Грот снова закурил, настраиваясь на долгий разговор о прошедших временах.

– Где находится Тенчах? – спросил Курт.

Грот вынул изо рта сигарету.

– Какой ещё Тенчах?

– Моя родина! – воскликнул Курт с оттенком удивления и обиды.

Вместо ответа Грот резко спросил:

– Кто говорил тебе о Тенчахе?

– Когда я записывался в школу, госпожа директриса спросила, где я родился, а я не мог сразу вспомнить. Покажи мне его, чтоб легче было запомнить.

Грот сердито ткнул пальцем в сторону атласа:

– Где-то здесь!

– Покажи точно! – взмолился Курт, ибо там, куда ткнул отец, не было пункта с таким названием.

Грот бросил в пепельницу едва начатую сигарету.

Испуганный Курт вернулся к столику.

Странно. То говорит, как хорошо повидать дальние страны, а теперь не хочет показать место, где он родился…

Курт не успел ещё сесть за столик, как Грот сердито крикнул:

– Положи атлас в шкаф!

– Ты же сказал…

Грот кинулся к Курту, вырвал у него из рук атлас и снова запер его в шкаф.

– Получишь, когда понадобится в школе, и ни днём раньше!

Вконец обозлённый, он опять сел за стол, закурил новую сигарету и схватил газеты.

Курт подошёл к окну. Узкий двор был пуст. Только солнце заливало его своими лучами. Сразу после обеда он пойдёт купаться. Отец тоже собирался на пляж. Хоть бы передумал! Взрывается, как порох. Мама говорит, что его вспыльчивость и нервность – последствие войны и плена, и всё же, почему он не показал Тенчах и отнял атлас.

Курт отвернулся от окна. Притворство отца – он только делал вид, что читает газету, – всколыхнуло в нём желание не сдаваться.

– А ты был тогда с мамой в Тенчахе?

– Когда? – грубо крикнул Грот.

– Когда я родился.

– Нет, – ответил Грот спокойнее. – Тогда я уже был солдатом. – И, желая предупредить дальнейшие расспросы, торопливо продолжал: – Мать не поехала бы так далеко, если б врач не посоветовал ей перемену климата. В Штирии много красивых мест, над Тенчахом поднимаются горы с густыми еловыми лесами. Горный воздух был ей очень полезен, поэтому она и оставалась там вплоть до твоего рождения.

– А старая тётка? Она выздоровела?

Грот состроил глупую гримасу.

В эту минуту в дверях появилась госпожа Грот:

– Идите, обед на столе!

– Мама! – крикнул поражённый Курт. – Отец вообще не знает про тётку в Тенчахе.

У госпожи Грот потемнело в глазах. Она растерянно взглянула на Курта и перевела взгляд на Грота.

– Я рассказывала Курту, – сказала она неуверенно, – что ездила в Тенчах, потому что заболела тётка…

– …и потому что врач рекомендовал тебе перемену климата, – шумно прервал её Грот. – Ты поехала, чтоб подлечить старую тётку и заодно вылечиться самой. Сообщение о рождении Курта я получил в тот же день, когда вернулся с полигона. Вечером я пригласил друзей выпить по чарочке вина. Было очень хорошо! Кажется, я писал тебе, Фрида?

Грот улыбнулся, а госпожа Грот умоляюще крикнула:

– Идёмте обедать! А тебе, Курт, я приготовила сюрприз!

Но Курту сейчас было не до сюрприза. Его занимало другое. С Тенчахом, местом его рождения, что-то не так. Неужели отец с матерью стыдятся, что он родился в Югославии, о которой отец не сказал ещё доброго слова?

Даже за обедом эти мысли не выходили из головы.

– Значит, горы, – воскликнул он вдруг, – дом среди деревьев и поле с пахарем я видел в Тенчахе, там, где я родился!

Госпожа Грот странно улыбнулась:

– Дурашка! Тебе был всего месяц, когда мы уехали из Тенчаха.

Грот многозначительно посмотрел на жену.

– Может быть, – заговорил он медленно, подчёркивая каждое слово, – может быть, ты видел всё это, когда вы во время войны приезжали ко мне в Югославию. Помнишь, Фрида, летом сорок четвёртого вы снова были в Тенчахе? Тогда Курту было пять лет.

Госпожа Грот молча кивнула.

Курт всё больше удивлялся услышанному.

– А сколько времени мы там были? – В голосе его прозвенело чистейшее изумление.

– Помнится, целую неделю, – ответил Грот своим обычным резким голосом. – Да, целую неделю. Я получил десятидневный отпуск. Летом, как раз в эту пору. Всю Нижнюю Штирию мы объехали на мотоцикле. И хватит об этом! – И он решительно замолчал.

Все занялись едой. Но Грот не мог угомониться. Расправляясь с жарким, он как-то особенно шумно рассказывал про свои сегодняшние торговые удачи.

После жаркого госпожа Грот поставила на стол чудесный торт.

– Курт, это тебе по случаю успешного окончания начальной школы.

Глаза у Курта блеснули и тут же погасли, хотя торт был его любимым лакомством.

Не доев ещё и первый кусок, он положил вилку и, сверкнув глазами, воскликнул:

– Папа, поедем туда!

– Куда?

– В Тенчах, в Нижнюю Штирию!

Госпожа Грот с ужасом посмотрела на Грота. Тот презрительно нахмурился:

– Зачем?

– Мне хочется увидеть место, где я родился.

– Никогда мы туда не поедем! – крикнул он так грубо, что у Курта всё внутри похолодело. – И чтоб я больше не слышал об этой дыре!

– Почему? – с трудом выдавил Курт.

– Там коммунисты. Они ничуть не лучше русских. Я-то их хорошо знаю, больше года дрался с ними.

– Фриц, не надо, и ты, Курт, к чему эти разговоры! – взмолилась госпожа Грот. – Счастье, что война кончилась и всё, что мы пережили после войны, уже позади. Забудем всё это!

Грот встал из-за стола. Лицо его лоснилось.

– Ты права, сейчас лучше забыть, – сказал он со всем высокомерием, на какое только был способен. – Но не навсегда. Фриц Грот ещё вернётся в Приморье, он должен вернуться в Арнсфельд. Только тогда мы заживём, как подобает бывшему немецкому солдату.

Госпожа Грот встала.

– Завтра или в воскресенье к нам приедут тётя Берта и Хильда с Максом, – сказала она, как бы только что вспомнив об этом.

Грот удивлённо посмотрел на нее.

– Она утром звонила, и я пригласила их, – быстро проговорила госпожа Грот и залилась краской. – Ты, конечно, не против, Фриц?

От Курта не ускользнул взгляд, полный мольбы.

– Пусть приезжает, – дал свое согласие Грот. – Она рот разинет, когда увидит машину.

– У неё тоже дела пошли на лад, – не осталась в долгу госпожа Грот. – Сначала лавка была чуть ли не в убыток, но с весны она больше не жалуется. Хильда с Максом могли бы погостить у нас недельку. Что ты скажешь, Курт?

Курт проглотил последний кусок торта и горячо воскликнул:

– Мы ходили бы купаться, в зоопарк, на стадион…

– Так, – с облегчением подтвердила госпожа Грот. – Неделю они погостят, а потом ты поедешь на неделю в Кассель. Хильда весёлая, словоохотливая девушка, когда-то вы очень дружили. Не так ли?

Курт забыл про Тенчах и про всё, что с ним связано.

– Вот здорово! – обрадованно крикнул он и обвил руками шею матери.