Текст книги "Бомбар-1"

Автор книги: Антон Геращенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Ворон опережал теперь лишь на две трети корпуса-голова Депоши была почти у колена сотника. Тот тянул Ворона за уздечку вправо, ставил своего коня поперек, загораживая путь Гавриле Охримовичу.

Делоша забирал еще правее, несся на людей. От него шарахались к забору, со стоном и криками устремлялись вновь к дороге, а перед лавиной опять пятились к забору и вновь устремлялись вперед-так волна откатывается от берега и набегает на него вновь!

– У-у! В-ва! Ар-ря!

– Гаврила! Гаврила!-улюлюкали, встречая и провожая Депошу.

– Давай, Загоруйко!

– Милай! Не уступай, не уступай!

– Знай наших!..

Голова Депоши уже вровень с коленом Павла. Миллиметр за миллиметром конь Гаврилы Охримовича продвигался вперед. Вот он уже почти вровень с Вороном, идет голова в голову!..

Перед самым финишем, когда Депоша вот-вот должен был опередить Ворона, Павло оглянулся на Гаврилу Охримовича, вскинул плеть и изо всей силы хлестнул его по лицу.

Выгон ахнул и... затих.

Гаврила Охримович упал лицом в гриву, Депоша сбился с шага и, отставая от Ворона на полкорпуса, пересек черту.

Когда Павло и Гаврила Охримович развернулись, Колька увидел, что лицо председателя залито кровью.

– Позор! Нечестно! – закричали внизу. Все бросились к шелковице. Куркули!.. Плетью?!

– Срам!!

Павло скакал по своему ряду. Лозу рубил он с оттягом вниз, обрубки веток втыкались тут же, у подставок. Рубака он был классный!

Закончив с рубкой лозы, сотник направился к женщинам, которые начали выскакивать на дорогу и бросать ему белые узелки. Павло подхватывая их, то подныривал коню под брюхо, то выбрасывался из седла вперед.

– Гроши! Гроши кидают! – кричал мальчишкам Гришка, жадно наблюдая за тем, как Павло засовывает узелки за пазуху черкески. – В платочках! Упустишь позор.

Он не заметил, что произошло перед финишем, следил лишь за сотником. А Колька видел, как Гаврила Охримович, увернув от лозы Депошу и не бросая шашку в ножны, кинулся к Павлу.

Спокойного и рассудительного Гаврилу Охримовича теперь трудно было узнать: в нем словно разжалась пружина. Ему бы теперь вытереть со лба кровь, плюнуть ведь он же сделал все так, как хотел, – и помчаться бы в хутор, а он летел на Павла с шашкой. Колька всем нутром почувствовал обиду хуторского председателя, в котором текла не жидкая водица, что прощает несправедливость, а горячая, дерзкая казачья кровь.

Гаврила Охримович скакал, угнув голову Депоше в гриву.

– Уж не обабился, казак бывший? – встречая, закричали ему женщины, и в воздух взлетело несколько узелков.

– Покажь, пролетарчик!

Узелки председатель подхватил на лету.

И тут из-под шелковицы начали выскакивать богатые мужики.

– Вот тебе!

– От нас гостинец!

– Получай! – закричали они, бросая в Гаврилу Охримовича камни.

Депоша заплясал под их градом, боком его понесло на Ворона. Увидев председателя с обнаженной шашкой, сотник выхватил и свою из ножен.

Кони столкнулись, шашки звонко звякнули друг о друга и замерли.

Ударив неожиданно коня шпорами, Павло поднырнул под шашку Гаврилы Охримовича, развернулся! Готовясь сразить председателя, привстал на стременах, но занесенный над ним удар Гаврила Охримович отбил снизу, и шашка, вылетев из рук сотника, воткнулась в землю.

– А-а!.. Кара-ул!-истошно завопили женщины, разбегаясь перед конем Павла.-Ой, рятуйте! Убива-ають! В-ва-а!!!

– Сашка, давай! – закричал Колька и, обхватив гладкий ствол тополя руками и ногами, устремился вниз.

Через секунду они оказались рядом, на земле. Краем глаз мальчишки видели, что Депоша летит вслед за Вороном. Павло с перекошенным от страха лицом пытался что-то вытащить из кармана, но это "что-то" не давалось ему. Под деревьями он сиганул из седла, перелетел через забор, покатился по земле кубарем.

– Ой, рятуйте, ой, смерть! – завопили в толпе. Там кого-то уже сбили с ног.

– А, гады! – рассыпаясь, кричали в толпе. – Давить нас!

– Кугуты чертовые! Плетьми нас! – вытягивая на ходу жерди из забора, кричали мужчины. – Как не берет ваша – так плетьми?!

– Бей куркулей!

– Бей!!!

Хуторяне сгрудились в кучу, толпу закрутило водоворотом, плеснуло к шелковице. К лошадям мальчишки уже не могли прорваться. Они прижались к стволу тополя – мимо них бежали хуторяне с кольями.

Когда Гаврила Охримович нырнул под деревья, из-под шелковицы в его сторону грянул выстрел.

– Братцы! Братцы! – послышался голос Шкоды. – Своих ведь, а! В своих стреляете!

Под шелковицей все смешалось, замахали кулаками, полетели прочь кубанки Там уже выдергивали из ножен кинжалы.

Оглянувшись, Колька увидел, что Депоша перепрыгивает через забор. Павло бежал по огороду к хате. А вслед за ним летел с занесенной для удара шашкой Гаврила Охримович.

Перед окном Павло, вытягивая вперед руки, прыгнул головой вперед, но ножны зацепились за раму, и он застрял!

Сотник дрыгнул ногами, полы черкески разъехались и удар шашки обрушился на его туго обтянутый штанами зад. Гаврила Охримович ударил еще и еще раз!...

Забор около шелковицы рухнул – во двор хлынула толпа.

– Бей кугутов! – кричали там. – Дрючком их!

– Бей кровопивцев!

– Наша власть!

Несколько казаков с наганами в руках бежали к Гавриле Охримовичу.

– Тикай, Гаврила! Ти-икай!!!

Председатель оглянулся, вскинул Депошу на дыбы, с крутого поворота бросился со двора вон. Вслед загремели выстрелы. С тополей полетели листья, срезанные пулями ветки и, как град, посыпались хуторские ребятишки.

Обернувшись, бородачи принялись разряжать наганы в надвигающуюся толпу. В толпе вскрикнули. На несколько секунд наступила тишина, а потом воздух раскромсался разбойничьими свистами.

Кони, отдыхавшие на выгоне после скачек, словно ужаленные этим свистом, все разом, сметая с пути заборы, бросились табуном во двор к своим всадникам. А от выгона, рассыпаясь по всей улице, бежали молодицы и ребятишки: праздник кончился.

ГОТОВНОСТЬ № 1

Казаков и коней смешало круговертью-крики, визг, свист, выстрелы! Во дворе будто вздыбился степной вихрь, и всех, кого он испугал своей свирепостью и силой, разметало в стороны.

Колька и Сашка бежали до тех пор, пока у них не подкосились ноги.

Со стороны хутора мальчишки уже не слышали ни криков, ни выстрелов. Конных и пеших несло в улицу и рассыпало по всем дворам. Обезлюдел выгон. Немой стражей возвышались там лишь тополя.

Мальчишки огляделись. Впереди – знакомый курган с отполированной ветрами и дождями глинистой лысиной.

Ну и ну! Ноги сами вынесли их к кораблю времени!

Все получалось не так, как задумывалось. Ни коней, ни погони... Бесполезными оказались и дустовые шашки, и капроновый шнур, и замки-собачки. Теперь нужно было действовать иначе. Но прежде всего необходимо устранить неисправности в корабле и подготовить его к полету.

Когда все было сделано и оставалось лишь испытать "Бомбар-1", Колька и Сашка, разгибая спины, выпрямились. И только сейчас заметили, что в степи сумрачно и душно. Взглянули на плавни, а там – темно! Вот это да! Туча!..

Прав оказался Гришка – дождь собрался!

В суматохе Колька и Сашка потеряли его, и теперь Гришку нужно во что бы то ни стало отыскать.

Терять уже нельзя было ни одной минуты. Влезли в кабину, уселись перед приборной доской и экраном.

– Включай ты! – разрешил Колька Сашке. Мотор он проверил, все вроде бы в порядке, но ведь, кро-ме него, есть еще электроннолучевая трубка, аппарат Сашки-ного брата. Все это не проверишь: сложнейшая аппаратура! Что с ней произошло за время полета в восемнадцатый год?..

Руки у Кольки дрожали, сердце билось с перебоями – сейчас все решится.

– Включить передачи! – тихо сказал он. – Контакт с аппаратом! Мопедный моторчик завелся, загудел электромотор.

– Термостат! – произнес погромче Колька, чутко улавливая все, что происходит в корабле. В стеклянных трубках вспыхнуло. Левый рычаг вперед, правый – до отказа назад.

– Контакт!.. – выдохнул Колька, впиваясь в экран.

– Есть контакт! – ответил Сашка.

Щелчок включателя. Экран прорезала светлая полоса, внезапно развернулась кадром, и мальчишки увидели курган.

"Ах ты ж умница-разумница! – с нежностью подумал об аппарате Сашкиного брата Колька. – Выдержал! Как только его не встряхивало, а он выдержал!"

– Отсечься от времени! Вакуум! Кнопка-лампочка со словом "пуск" вспыхнула радостным зеленым светом.

– Энергопитание! – рявкнул Коля уже с металлом в голосе.

Моторы, разгоняясь, чуть слышно свистнули, взревели! "Бомбар-1" ожил и был готов для бросков во времени!

Переполняемый энергией и уже наполовину оторвавшийся от августа восемнадцатого года, он весь напружинился, приподнялся для прыжка на рессорах, закачал над травой крыль-ями. Оставалось только добавить мощности – стрелка дрожала у красной цифры, – надавить кнопку "пуск" и... Прочь от хутора с озверевшими бородачами! Останутся позади кровь, нищета, голод, гражданская война!

Гул моторов казался мальчишкам нежнейшей музыкой, повеяло родным, близким... И от этого так защемило сердце, что еще секунда – и рука у Кольки сама, бесконтрольно потянувшись к хронометру, поставила бы его на будущее.

– Выключай, – отворачиваясь от экрана, где курган уже подмывался маревом и был готов исчезнуть, глухо приказал Колька.

Сашка не сдвинулся с места.

Колька испуганно взглянул на него.

Лицо у его друга было мертвенно-бледным, не лицо, а маска, Сашка был похож на измученного, изголодавшегося по домашнему уюту беспризорника. И потому Колька еле слышно сказал:

– Ну что ж!.. Тогда включай "пуск".

Сашка вправе был поступить и так: Гаврила Охримович Загоруйко не его прадед. Все, что намечалось, они попытались сделать, а теперь... и он человек, и он мог захотеть вернуться домой к родным.

– Включай, включай! – подстегивал его Колька. – Чего ждешь?

Белесые ресницы у Сашки дрогнули, губы сжались: он чувствовал обиду своего друга.

– Нет, – сказал Сашка твердо и принялся выключать один за другим все приборы и механизмы.

Корабль мягко опустился на землю, свет в экране сбежался в одну точку и погас.

Мальчишки молча выбрались из кабины, оглянулись на горизонт – туча над плавнями разрослась уже в половину неба.

Обойдя вокруг корабля, Сашка, как шофер, ударил ногой по пустым без шин колесным барабанам.

– Жаль, что мы камер и покрышек не нашли,-сказал он.

– Да, жаль.

– Мы бы запросто могли его в хутор откатить. А так, Гришку пока найдем да пока с ним в плавни за Гаврилой Охримовичем смотаемся, сколько же это времени пройдет?.. Не подумали мы как-то об этом варианте, не по-научному все организовали. А теперь вон сколько придется бегать.

– Ладно,-прервал его Колька, больше всего он не любил в своем, друге привычки ныть.-Чего зря болтать? Если б да кабы. Не найдешь же ты ни шин, ни покрышек в хуторе!.. Там ведь и не знают, что это такое... А время идет!

Сашка слушал внимательно. Поныть он любил перёд тем как приступить к делу. Потом – его не остановишь. Он за эти два дня крепко стал уважать Кольку. По-настоящему! Что-то было в Кольке от его прадеда, Гаврилы Охримовича,спокойствие, обдуманность во всех словах и поступках, уверенность в своих силах, настойчивость.

– Да, время идет,-согласился Сашка.-Нам пора!

И они скорым шагом направились через степь к хутору.

ОКРАИНА В ОГНЕ

На выгоне – ни души. Лежали на земле поваленные препятствия, заборы под тополями... Лишь свежий перед дождем ветер гулял вовсю. Извивающейся поземкой он гонял по вытоптанной земле шелуху от семячек, тревожно лотошил листья тополей. Оборачиваясь серебристой стороной, листья трепетали в шквалах ветра, отчего тополя казались заснеженными.

Пусто!.. И напоминали о скачках лишь поваленные заборы, срезанные пулями ветки деревьев да чья-то сбитая в драке кубанка, которую ветер катил по беговой дороге, как колесо.

На площадь мальчишки вышли с опаской. Здесь кое-кто из богачей мог запомнить их в лицо. Не сдобровать, если встретят!

Согнувшись, они проскользнули под стены церкви. Отдышались.

Быстро темнело.

Небо над площадью заполнялось темно-синими тучами. Громоздясь друг на друга, они тяжело шевелились, опускались к земле.

Колька и Сашка взглянули вверх и отшатнулись: купол церкви в движущихся тучах опрокидывался на них! Они рванулись от стен, проскочили мимо закрытых ворот-дверей, замерли у. ступеней винтовой лестницы колокольной башни.

Вход в колокольню забыли закрыть, ветер играл дверью, и она сухо и ржаво скрипела петлями.

На площадь ворвался вихрь. С грохотом он захлопнул дверь колокольни, подхватил с земли ошметки сена, бумажки, тряпки, закрутил столбом. Веревки наверху, под крышей колокольной башни, раскачивались теперь из стороны в сторону, "языки" сдвинулись с места и колокола отозвались глухим похоронным звоном.

Над спуском в улицу вдруг начало светлеть. Запахло дымом, гарью. Мальчишки похолодели. Они кинулись через площадь, выскочили на гребень... и отшатнулись! По склону разливалось пламя. В ярком свете между хатами на конях метались черные всадники с факелами.

– Ах, негодяи!.. Это они, богатые казаки!

Всадники исчезли только тогда, когда огонь начал подниматься столбами из всех тесно сгрудившихся хат. Сухой камыш на крышах горел, как порох.

Взметнулись столбы пламени, с устрашающим гулом закрутились в вышине в один гигантский жгут, и во все стороны рассыпался густой рой искр. Из плавней налетел шквал влажного ветра. Обрушившись на окраину, он придавил столб пламени к земле, огонь лизнул плотоядно склон кручи, овладевая уже безраздельно всем – сараями, копнами сена, деревьями. В крышах затрещало так, словно там рвались патроны, – это стрелял камыш. Состоящий из "баллончиков" с воздухом, он обугливался сверху, внутри скапливался дым. Найдя отверстие, дым вырывался тонкими струями, взметал камышины, как ракеты, вверх. Тучи таких стрел-ракет разбрызгивались из крыш так далеко, что залетали и на гребень кручи. Колька и Сашка стремглав бросились вниз по склону. Огонь уже проник сквозь крыши и в хаты, ярко осветил изнутри окна и весь тот нехитрый скарб, что стоял в комнатах.

Древние старики и старушки, спасаясь от пожарища, стояли по-над зеленой изгородью атаманского сада и смотрели, как горят их дома, в которых они прожили жизнь. Они не кричали, не суетились, лишь прикрывали руками лица от нестерпимого жара и плакали.

Пожарище обожгло Кольку и Сашку своим дыханием, оглушило ревом огня и собачьим воем. Вниз пробраться можно было только там, где стояли старики и старушки, но даже и около деревьев было так жарко, что листья испуганно скручивались в трубки. Густой синий дым разъедал глаза, легким не хватало воздуха. Разбушевавшееся пожарище своим ревом уже заглушало все. Взметая тучи искр, пыли и пепла, проваливались крыши, рушились стены.

Где-то наверху, над площадью, вдруг хлестнула ослепительная ветвь молнии, осветила горящую окраину, всю, без теней, до мельчайших подробностей. Вслед за вспышкой небо раскололось от чудовищного удара грома. Урча и погромыхивая, раскатом отозвался он над всем хутором.

Сорвались первые крупные капли дождя. С шипением они забарабанили, поднимая вулканчиками пыль, по горячей земле, все чаще, гуще... На площадь будто вырвался табун диких лошадей, загудела земля под их копытами!..

Ливень нарастал и катился вниз копытным гулом. Он накрыл мальчишек уже в низине. Одежда на них вмиг промокла, отяжелела.

Во дворе Гаврилы Охримовича яркими факелами было объято все – сарайчик, где стоял Депоша, копна сена, где спали мальчишки, хата... Под обрушившимся дождем огненные языки на крыше хаты просочились сквозь камыш в комнату. Ожив там, огонь обрадованно осветил сквозь окна луг перед камышами, где ночевал табор. Там было пусто, чернели лишь кружилины от костров.

Бабушка Дуня металась перед окнами.

Колька и Сашка подбежали, потащили старушку прочь от горящей хаты. Косынки на бабушке Дуне не было, мокрые волосы облепили лицо, она что-то кричала и рвалась к хате.

Передняя стена с окнами вдруг наклонилась внутрь, горящая крыша поползла вперед и вниз.

Стена рухнула, а вслед за ней и крыша!..

Освещаемый огнем бабушкин бог теперь смотрел на улицу. По расшитому яркими петухами и цветами полотенцу бежали язычки пламени. Дымились уже и углы иконы. Краска на черной доске надувалась пузырями, лопалась, вспыхивала, как крупинки пороха. Глаза бабушкиного бога-заступника с жалостью взирали на мир еще какое-то мгновение, но огненное кольцо сомкнулось вокруг них, и взгляд потух.

Бабушка Дуня вырвалась из рук Сашки и Кольки и бросилась на улицу.

– Господи! – закричала она, протягивая руки к церковному куполу.-Куда ж ты смотришь?! Господи!! Чего ж ты не обороняешь нас! Зло ведь творится, зло!!!

В ответ ей только рев огня.

– Молчишь?! Молчишь?!

Руки у бабушки Дуни сжались в кулаки, потрясая ими, она закричала:

– Так будь же ты проклят! Будь проклят! Будь проклят во веки веков, проклят!

Небо после ее слов глухо и как-то бессильно проворчало и затихло.

– Будьте и вы прокляты! – закричала с новой силой бабушка Дуня и кинулась с воздетыми кулаками к площади. – Все! Все! Вы не люди! Звери! Звери!!!

Если бы не шум дождя, голос ее, вероятно, разнесся бы над всем хутором-так много силы вкладывала она в слова.

Колька и Сашка пытались ее удержать, говорили наперебой о том, что они ее не оставят, возьмут с собой, но старушка не слушала, бежала к площади.

По склону низвергалась ручьями вода, бабушка Дуня оскальзывалась, падала, вновь поднималась...

Дождь лил сплошной стеной. В свете затихающего пожарища его длинные струи казались стальными проволоками между небом и землей: ни продраться сквозь них, ни протиснуться!.. А бабушку Дуню, будто сверхчеловеческая сила влекла вверх!

– Загоруйко! Род мой! – кричала она. – Диду Чуприна! Лыцарь наш и заступник!.. Охрим! Муж мой!.. Сыны мои, орлики мои! Тарас!.. Остап!.. Степан!..

Бабушка взмахнула рукой, словно за ней бежали люди.

– Дети мои! Убивайте их, я дозволяю вам! Бейте! Карайте их! От них миру зло!..

Ознобом проняло мальчишек от ее слов. Они оглянулись, словно за ними и вправду стояли молчаливые всадники: седоусый "лыцарь" диду Чуприна, пообочь ладный Охрим в надвинутой на глаза кубанке, а по обе их стороны-кряжистые с широкими плечами молодые парни – Тарас, Остап, Степан... И все в черных в полнеба бурках. А под ними – могучие кони.

Видение сказочных всадников так ослепило Кольку и Сашку, что они зажмурились, а когда открыли глаза, то увидели, что рать бабушки Дуни на минуту соткалась из туч, дыма и теперь рассеивалась...

Нет у бабы Дуни ни отважного диду Чуприны, ни сердобольного заступника Охрима, ни одного из сыновей в живых, кроме последнего, младшего-Гаврилы Охримовича!..

Колька и Сашка вновь попытались остановить старушку, но ни уговорить ее, ни удержать было невозможно. Ей, с помутившимся от горя разумом, казалось, что за ней по пятам едут молчаливой и грозной ратью защитники.

Не зная как быть, мальчишки остановились, отстали. Что же делать, что?..

БЕСПРИЮТНАЯ СТАЯ

Гришка! Да, да! Нужно найти его.

Сейчас он где-то на пути в плавни. Когда бородачи начали поджигать окраину, он побежал к отцу. И искать его сейчас нужно где-то на тропе, между атаманским садом и камышами. Или дальше – уже за садом, на лугу, у Марийкиного брода...

Нужно спешить. Иначе будет поздно. Именно на лугу ему повстречаются белоказаки из сотни Павла. Вниз по склону! Сквозь колючие ветки, камыши и чакан, через ручьи после дождя, по топкой грязи – вперед, вперед!..

Когда они выскочили на луг, дождь затих. И в ту же секунду при свете далекой зарницы увидели всадников в бурках. А рядом с ними – Гришку.

Врут ему сейчас казаки, врут!.. Говорят, что Гаврила Охримович их друг, они его ищут, и если Гришка быстро отведет к нему, то вместе с отцом вернутся в хутор и отомстят за разоренную окраину. И Гришка поверит... Э-эх!

Внезапная мысль пронзила Кольку... Да ведь Гришка и не мог им не поверить. Верховые – в бурках: погон не увидишь!..

Гришка знал только о казаках-фронтовиках, которых ждал каждый день Гаврила Охримович. Ведь он не был с ними, когда его отец разговаривал с хуторским атаманом и сотником, и те проговорились о том, что соберется сотня. В это время Гришка шастал по атаманскому саду, набивая пазуху краснобокими яблоками. И вовсе не на кубанку он польстился, когда согласился вести верховых в плавни к своему отцу!..

– Гришка! Гриш-ка-а! – припускаясь изо всех сил, закричали Колька и Сашка. – Стой! Сто-ой!..

Поздно! Гришке уже нахлобучили на голову кубанку, подхватили под руки, усадили впереди седла.

Кони галопом сорвались с места. Поднимая веерами воду в речке, пересекли ее, влетели в камыши. А вслед за ними – и Колька с Сашкой. Они еще не теряли надежды как-либо вырвать Гришку из рук белоказаков.

Угнаться за верховыми, однако, оказалось не по силам – всадники быстро удалялись. Мальчишки бежали так быстро, как никогда в своей жизни, а всадники все равно опережали их! Кричать – бесполезно. Колька и Сашка преследовали белоказаков уже просто потому, что не в силах были остановиться.

Дождь в плавнях прекратился. Над горизонтом небо расчищалось от туч, посветлело, силуэты всадников обозначались четко тенями. Они сгрудились перед камышами, за которыми возвышался длинный стог сена.

– Шашки наголо! Винтовки к бою! Марш! Мар-рш! – разнеслось над луговиной, заросшей высокой и острой осокой.

Гришку сбросили с коня. Последний всадник сорвал с него кубанку, взмахнул плетью. Колька и Сашка услышали, как Гришка взвыл от боли, увидели, как он, закрыв голову руками, согнувшись, побежал к камышам.

С вершины стога, полыхнув пламенем, грохнул выстрел. Частой и торопливой дробью застрочил пулемет. В ответ ему загремели выстрелы из луговины, всадники, спешиваясь и рассыпаясь, цепью двинулись к стогу.

– Ба-тя-я! Бе-ля-ки!-закричал Гришка.-Беляки!! Ба-тя-я!..

Колька и Сашка бежали напролом сквозь камыш на его крик. Жесткие листья царапали им лица, руки, ноги тонули в грязи. Окончательно выбившись из сил, они остановились в густых, как лес, зарослях.

Выстрелы, повторяясь многократным эхом, гремели уже повсюду.

Гроза теперь бушевала только за хутором, над степью. В небе перекрещивались, ломались молнии. В одну из вспышек мальчишки увидели над собой огромных белоснежных птиц.

Лебеди!..

Не находя себе приюта, птицы метались под низко нависшими черными тучами, бросались из стороны в сторону, но всюду их встречали выстрелы.

Гришка уже не звал отца. Колька и Сашка, прислушиваясь к тревожному курлыканью в небе, постояли-постояли среди камышей, побрели назад к луговине. Но ведь нужно что-то делать!

По рассказам деда, Колька знал, что сейчас женщины с детьми уходят от стога все дальше и дальше в глубь плавней. А прикрывает их со своими людьми Гаврила Охримович.

Отстреливаться от казаков из сотни Павла они будут до позднего вечера. И вот перед тем, как солнце в последний раз выглянет над горизонтом и над плавнями сомкнется тьма, сквозь сумерки полетит пуля! Полетит кусочек свинца, который в разливе заката отыщет грудь хуторского большевика и вопьется в его сердце.

Что нужно сделать, чтобы она не вылетела из белогвардейской винтовки, как остановить рулю, задержать!?

Думали мальчишки.

Они должны, они обязаны спасти Гаврилу Охримовича!

И время для этого есть.

Солнце еще гуляет где-то над головой, за тучами, и еще есть несколько часов до той минуты, когда оно бросит на плавни свой прощальный луч и из белоказачьей винтовки вылетит роковая пуля.

Фантастические Сашкины планы отвергались Колькой один за другим. Нет, нет, не то, нужно что-то необычное, но возможное... Нужно поднять на борьбу таких людей, как Шкода. Таких казаков, кто не знает, на чьей стороне воевать, еще много в хуторе. Но это необходимо вообще!.. А вот как сейчас выманить белоказаков из плавней?

И решение пришло! Колька вспомнил вдруг лестницу на колокольню, затворенную ветром дверь. Да!.. Нужно ударить в набат, ударить во все колокола, так, чтобы казаки в плавнях подумали, что в хутор входят красные. Не может быть, чтобы после колокольного звона они не поскакали к хутору. А там их встретят те, кого они с Сашкой поднимут на борьбу.

– Капроновый шнур с тобой? – спросил он друга. Сашка захлопал руками по карманам.

– Да, – ответил он кратко. Он теперь не говорил лишнего, не спешил, подчиняясь приказам, готов был идти с другом в огонь и воду.

– Хорошо, – проговорил Колька, вспоминая, что альпинистские замки-собачки у них сохранились. Кивнул головой на плавни: – Рано они радуются!.. Мы им еще устроим... катавасию!

КАТАВАСИЯ

Металлическую "кошку" на конце шнура Сашка лихо, по-ковбойски, зацепил за перила колокольни с первого броска. Натянув шнур до звона, мальчишки привязали другой его конец за дерево, которое росло далеко от церкви. Теперь от колокольной башни по наклонной протягивалась как бы подвесная дорога. Набросив на шнур замки-собачки, Колька и Сашка в случае опасности смогут съехать на землю.

Что грозит им, они знали.

Знали очень хорошо.

Четко и ясно Колька и Сашка предвидели все, что будет происходить сейчас. Лишь только зазвонят колокола, начнут сбегаться казаки из каменных домов, что окружают площадь.

Но нужно бить и бить в набат до тех пор, пока вся площадь не заполнится людьми и на взмыленных конях не появятся те белогвардейцы, что сейчас стреляют в плавнях.

Когда казаки Павла вылетят на площадь, нужно рассказать хуторянам о них все: и о том, что они подожгли окраину и что стреляют в женщин и детей.

Возможно, их, Кольку и Сашку, схватят, начнут бить, может, даже убьют, но нужно держаться до тех пор, пока на площади не появятся конники из плавней.

Первым делом натащили в колокольную башню старых колес, бочек и всякой рухляди, которая нашлась во дворе церкви. Завалили всем этим ход изнутри. Сашка придумал привязать остаток шнура к щеколде двери так, что, дернув его, можно устроить в башне западню.

Шаги в винтовой лестнице отдавались гулким эхом. Даже шум дыхания здесь усиливался, как в трубе, и слышен был, вероятно, и наверху под крышей, откуда свешивались колокола. Тьма в башне такая густая, что казалось вот-вот наткнешься на что-либо острое.

Наконец, они выбрались на площадку звонницы. Наверху их обдуло холодным и сырым ветром. Разобрали веревки. Раскачав "языки", мальчишки ударили враз в колокола.

Первые удары прозвучали коротко, невнятно и тотчас погасли. Но когда, освоившись, Колька и Сашка стали спина к спине и, раскачиваясь с ноги на ногу, начали одновременно дергать веревки с оттяжкой, они тотчас оглохли.

"Бом! Бомм!! Бом! Вомм!!"-тревожным набатом загудели колокола.

Собаки во дворах на площади отозвались переполошным лаем. На земле тут и там в сумерках вспыхивали огоньки. Вот уже светятся сквозь прорези в ставнях окна во всех домах: огни везде!.. Огни стронулись с места, двинулись со всех сторон к площади!

Сверху Колька и Сашка видели, что это бегут люди с фонарями в руках, охватывают церковь со всех сторон кольцом. Машут руками, что-то кричат, но наверху невозможно что-либо услышать.

Собрав в руки все веревки, какие свешивались от больших и малых колоколов, мальчишки подняли уже такой трезвон, что голуби, которые до этого летали вокруг башни, испуганно сбились в кучу и метнулись от колокольни прочь. А народ внизу все прибывал!.. Провал в лестницу осветился. Разобрали-таки завал, бегут с фонарями наверх! Сашка дернул шнур, который протянул от щеколды наверх, и закрыл дверь. Попляшете, попляшете вы еще у нас, богатеи!..

Пора!.. Пригодились-таки дустовые шашки, которые мальчишки так долго сберегали.

Размахнувшись, Колька швырнул их одну за другой в лестничный проем. Там тотчас все заволоклось белой мутью.

Свет фонарей теперь был едва виден. Как в тумане! Послышалось чиханье, кашель, рев!..

Мальчишки кинулись к парапету, которым между столбами огораживалась площадка звонницы, и увидели, что на площадь галопом влетает конница. Удалось, удалось! Спасен Гаврила Охримович!

Лестница за их спиной гудела от криков:

– Газы пущают! Га-а-зы!!

Из проема, как из пробуждающегося вулкана, валил белый дым. Продвигался настойчиво вверх чей-то фонарь. Под сводами башни светлело.

На земле у колокольни колыхалась огромная толпа.

– Люди-и!.. Това-а-рищи!..-закричали одновременно Колька и Сашка.

Голоса мальчишек, отдавшись эхом в колокольных зевах, раскатились над площадью металлическим звоном, и толпа замерла.

Шум нарастал. Нужно было говорить быстро, емко, сжато. Говорить, не теряя даром ни одной секунды, что-то самое главное! Какие-то звонкие, прекрасные слова, в которых бы было все-и призыв к борьбе, и вера в победу. Но таких, именно таких слов ни Колька, ни Сашка сейчас не могли найти. И потому, когда под колоколами первым показался хуторской атаман со вскинутым над головой горящим фонарем, они закричали первое, что пришло на ум.

– Това-а-рищи!.. Вот они, вот! – указывая на белогвардейских конников, закричали Колька и Сашка. – Это они сожгли окраину! Стреляли в детей и женщин!.. Бейте их! Карайте! Боритесь с богачами! Поднимайтесь все на борьбу!.. Вы победите!..

От проема лестницы к ним бежал хуторской атаман, а за ним – его прихвостни. Белые! Их будто с головы до ног обсыпали мукой!.. Они чихали, кашляли, слезы ручьями текли из глаз. Запутавшись в веревках, что свешивались с колоколов, они бились в них и не могли выбраться. Как мухи из паутины!

– А-а!!-вырвавшись, наконец, из веревок и размазывая по лицу слезы, взревел Мирон Матвеевич. – Большевистское семя! Уже проросло, народ баламутит! – и, навалившись на Кольку брюхатой тушей, облапил его ручищами, зажал ему рот.

Схватили и Сашку.

"Правды боятся!.. – думал Колька, отбиваясь от атамана руками. – Нас, мальчишек, боятся!"

Их хотели оттащить от парапета, но они цеплялись за него, ногами упирались, и все, что происходило наверху, видел народ, собравшийся на площади.

– Погодьте, сынки, погодьте! – всхлипывали богачи над Колькой и Сашкой, кашляя и отплевываясь от дуста. – Мы счас вам... встроим! И за скачки, и за газы, за все!

– Хозяйства меня лишить собрались?! Быков позабирать?! Сундуки по-раструсить?! Мало вам сына, шо задницу изрубили?!-задыхаясь, с присвистом шипел Мирон Матвеевич. – Ах вы ж гниды! Загоруйкинские выкормыши! Семя большевистское! Вырастили вас, а?

Внизу зашумели.

– Так это хлопчики митинговали?!-послышался удивленный голос Шкоды. – Так они ж правду, правду сказали!

– Схватили! Сдужали! – загудели в толпе возмущенные голоса. – Рты позажимали хлопцам!

– А как же – правда глаза ест!

– Уже с детьми воюют, казаки называется, лыцари!

– Озверели. А ну брось!!

– Бросьте хлопцев!!!-взорвалась единым воплем вся площадь.

Кольку и Сашку отпустили. Не раздумывая ни секунды, мальчишки кинулись через площадку колокольни к перилам, где у них был зацеплен шнур.