Текст книги "Тайные полномочия"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

14

Лебедев сидел у изголовья до тех пор, пока не убедился, что дыхание больного стало ровным и спокойным. Как только за ним закрылась входная дверь, Ванзаров открыл глаза. Он не спал давно. Детская уловка обманула и великого криминалиста. Он поднялся с дивана, на который был положен под строжайшим приказом не вставать дня два, и это в лучшем случае. Перевалило за полночь. Дом на Садовой улице дремал в тишине. Было так тихо, что каждый шаг маятника отдавался эхом в голове.

Ванзаров попробовал встать. Это удалось с некоторым усилием. Все-таки привет от Стеньки-Обуха вышел довольно тяжким. Походив по комнате и глубоко дыша, чтобы привыкнуть к телу, он посмотрел в окно. Садовая тонула в темноте, редкие фонари желтели грязными кляксами. Неторопливо прошел городовой, придерживая шашку и шаркая по лужам подошвами форменных сапог. Сонный покой густым киселем окутывал этот час. Не было покоя только в душе Ванзарова. Он не мог простить себе, что не собрался с силам и не поехал к Бобби. Начатая и сделанная только наполовину работа. Он такого себе никогда не позволял. К досаде примешивалось еще нечто, что Ванзаров категорически отказывался подпускать к себе.

Он привык доверять логике. И только логике. Он придерживался простой тактики: за каждым, даже самым непонятным и странным происшествием всегда кроется очень простая причина. Чем загадочнее преступление, тем более проста эта причина. Труднее всего увидеть эту простоту. Потому что чаще всего она лежит, совершенно не скрываясь, перед глазами. Логика позволяет открыть глаза на очевидное и побеждать путаницу несущественных причин. Ванзаров вывел для себя формулу преступления, в которой неизвестным был не преступник, а причина, которая привела к преступлению. Раскрыть преступление значило увидеть эту причину. А дальше, в конце формулы, за знаком равенства неизбежно появлялась фигура самого преступника. Формула начинала работать, если не поддаваться эмоциям, и самое главное – предчувствиям с ощущениями. Ванзаров с самых первых дел запретил себе пользоваться интуицией. Стоило довериться ей, как она обязательно приводила в тупик. Интуиция, издеваясь над логикой и заявляя все права на расследование, оказывалась только досадной помехой и тратой времени. Ванзаров избавился от вредной привычки с первого взгляда подозревать или гадать, кто совершил преступление. Он упорно и настойчиво натачивал логику, стараясь замечать мелкие детали, факты и самое главное – причины.

Больше всего логика выручала в исследовании человеческих характеров. Интуиция готова была рассказать о человеке все, что угодно, выдумывая и фантазируя, как ей вздумается. Логика тонким скальпелем вскрывала внешнюю оболочку и осторожно, слой за слоем, раскрывала, что на самом деле представляла собой та или иная личность. Ванзаров научился пользоваться логикой как самым простым и надежным инструментом. А интуиции предоставил почетное место забавной, но бесполезной безделушки.

Но сейчас интуиция вышла из-под контроля, натянув самую мерзкую маску из возможных: маску предчувствия. Предчувствий Ванзаров категорически избегал. Получив классическое образование и прекрасно зная, как древние греки намучились с роком, он на пушечный выстрел не подпускал к себе предчувствий. Кроме нервного беспокойства, пользы от них не было никакой. Так было всегда. Но сегодня, пользуясь его слабостью, предчувствия разгулялись вовсю. Он не мог отчетливо сказать, что же так его тревожит, вернее, не хотел себе в этом признаться. Холодок предчувствия забрался в сердце и не желал убираться вон.

Ванзаров походил по квартире, попробовал выпить воды, но даже глотка сделать не смог, постоял у книжной этажерки, плотно уставленной немецкими изданиями классической древности, и опять посмотрел в окно. Смутная тревога не отпускала. И буквально кричала в оба уха. Что было совсем уж непривычно. С внутренними голосами Ванзаров расправился давно. Только сейчас сладу с ними не было. Они бубнили хором и чуть ли не толкали в спину.

Побродив еще немного по своему холостяцкому жилищу, Ванзаров ощутил некоторую уверенность в движениях и ясность в голове. О том, чтобы заснуть, он и помыслить не мог. Оставалось единственное средство: одеться и поехать. Хотя найти извозчика в такой час невозможно. Значит, придется идти пешком по сырости, ветру и мартовской грязи. «Значит, придется!» – согласилась интуиция. И окончательно победила. Он принялся одеваться. Из шкафа появилась чистая сорочка. Ванзаров нарочно долго застегивал рукава, надеясь, что наваждение отпустит. Но наваждение не отпускало. Он завязал галстук, надел пиджак и заставил себя сесть на стул. И еще раз обратился за помощью к логике: если что-то случилось, за ним давно бы уже прислали. А ехать на прием к Бобби в такой час – чистое безумие. Веселье давно уже кончилось. Интуиция послушала логику и не согласилась с ней.

Дверной колокольчик забился в тишине отчаянно и тоскливо. Ванзаров даже не удивился.

– Открыто! – крикнул он.

Гостей от Стеньки-Обуха он не боялся, а предположить, что в такой час заглянул старый знакомый, – такое предположить даже интуиция не способна.

Разгоняя стуком каблуков ночную тишь, в комнату вошел посланник:

– Приказано доставить вас, господин Ванзаров… О, да вы не ложились. Тогда прошу поспешить, время не ждет.

Странным в посланнике была форма: прислали не обычного городового, а жандармского ротмистра.

– Что случилось? – спросил Ванзаров.

– Не могу знать. Велено поднять с постели и доставить срочно. Господин Сабуров распорядился.

– Директор департамента полиции лично приехал?

– Так точно. Прибыл вслед за графом Толстым.

Визит министра внутренних дел был столь невероятным, как появление солнца на западе. Для этого должен быть такой повод, о котором даже логика не могла ничего путного предположить.

– Зачем граф Толстой приезжал? – несдержанно спросил Ванзаров и получил единственный возможный ответ:

– Не могу знать.

– Давно директор на месте?

Но жандарм был категорически немногословен.

Спускаясь по лестнице за жандармом, который с явным удовольствием грохотал шпорами по ступенькам, Ванзаров испытал прилив слабости. Пришлось уцепиться за перила и несколько раз глубоко вдохнуть. Слабость отступила, но обещала вернуться. Сейчас для нее было не лучшее время. Но логика не могла помочь побороть эту напасть. Приходилось рассчитывать на собственные силы. Как бы мало их ни осталось.

Жандарм пропустил Ванзарова внутрь полицейской кареты, наблюдая, как он медленно и тяжело карабкается по ступеньке, и запрыгнул орлом.

– Гони! – рявкнул он сидящему на козлах жандармскому унтеру.

Карета понеслась по пустым улицам, грохоча и навевая спящим дурные сны.

15

Тайный советник Сабуров погрузился в липкую панику и никак не мог из нее выбраться. То, что случилось, было столь невероятно, а последствия могли быть столь ужасны, что отставкой без пенсии тут, пожалуй, не отделаешься. Граф Толстой ясно выразился, что выводы будут сделаны самые строгие, если преступление не будет раскрыто в самый кратчайший срок. Наикратчайший. Время идет на часы. Директор департамента полиции заверил, что будут привлечены лучшие силы, но пока из всех в наличии имелись только пристав 1-го Казанского участка и его заспанные чиновники. Пользы от них было не больше, чем от дворников. Понаблюдав, как участковые взялись за дело, Сабуров накричал на них и приказал не приближаться. До появления настоящих специалистов. Хуже всего, что граф Толстой явно не доверял ему. Ничем иным Сабуров не мог объяснить появление жандармов, которые оцепили особняк. И хоть формально им было приказано подчиняться Сабурову, но директору все казалось, что они не столько следят за порядком, сколько за ним. Никаких следственных действий они не предпринимали. Но вся прислуга и официанты были собраны в людской. Фельдъегеря задержаны до дальнейшего выяснения обстоятельств. А живых свидетелей заперли в боковой комнате под караулом. Впрочем, польза от жандармов все-таки была. Один из них был послан за Ванзаровым. Его Сабуров ждал, как последний шанс на спасение.

За дверью послышался хруст битого стекла и сырой звук шагов по лужам. Сапоги жандарма улик не жалели. Сабуров еле сдержался, чтобы не броситься к двери, но это значило уронить себя в глазах подчиненных. К его удивлению, Ванзаров вошел совсем не заспанный, собранный и одетый, как будто не ложился. Только бледный до синевы и несколько осунувшийся.

– Как вы себя чувствуете? – спросил заботливый директор.

– Благодарю, отлично, – ответил Ванзаров, сжав в кулак приступ дурноты.

– Это катастрофа, – сказал Сабуров, падая в кресло. – Не могу в себя прийти. Таблетки не помогают, сердце вот-вот выпрыгнет…

– Украдена слишком ценная вещь. Я бы сказал: алмазная звезда Андрея Первозванного.

– Да-да, – машинально ответил Сабуров и вдруг зашептал: – Откуда вы знаете?! Кто посмел проболтаться?!

– Жандарм был нем, как вяленая треска. Да и времени у меня не было заниматься расспросами. Под конвоем сразу к вам.

– Как вы догадались? – Для директора этот вопрос имел жизненное значение: если так легко узнал один, значит, и другой может. Информация о случившемся никоим образом не должна просочиться за стены особняка. Сабуров как-то упустил из виду, сколько гостей было на вечеринке.

– Я не догадывался. Сложил факты. Смерть князя Бобби, при всей любви к нему в обществе, вряд ли вызвала бы визит директора департамента полиции среди ночи. Следовательно, причина не в трупе, а в портфеле, который лежит рядом с ним. Фельдъегеря, сидящие под надзором жандармов, говорят о том, что в портфеле было нечто чрезвычайно важное, что может быть доставлено только из государственного хранилища. Сам размер портфеля указывает на небольшую вещицу, что-то вроде ордена. Ну а визит графа Толстого говорит о политическом кризисе, который вызвало это преступление. Или еще вызовет. Перебирая из возможных вариантов наиболее подходящий для дерзкого вызова, который Бобби бросил Лунному Лису, я бы назвал главный орден империи. Алмазная цепь великовата для портфеля, а вот звезда – в самый раз.

– Чудовищно, – только и мог сказать Сабуров, подразумевая не столько прозорливость Ванзарова, сколько случившееся. – Я требую от вас соблюдения полной конфиденциальности. Нигде, никогда и никому вы не должны раскрыть ни одного, даже мельчайшего, факта, который может вызвать ненужные слухи или догадки. Это государственная тайна.

– Об этом можно не беспокоиться, – ответил Ванзаров. – Меня интересует другое: неужели алмазную звезду можно вот так запросто одолжить на вечерок?

– Наша чудовищная глупость и дурно понятое дружелюбие! – негодовал Сабуров. – Милый Бобби, всеобщий друг, его все знают и любят, он вхож в любой кабинет. Ну отчего же не оказать любезность. Тем более орден под охраной фельдъегерей. Только туда и обратно. Что может случиться. Ну и тому подобное… И вот результат.

– Лунный Лис оказался хитрее.

– Вы полагаете, это опять он?

– У предыдущих краж появилась хоть какая-то осмысленная цель.

– О чем вы? – Директор не был готов выстраивать логические цепочки.

– Об этом пока рано говорить.

– Хорошо, не настаиваю… Родион Георгиевич, я прошу вас, заметьте, не приказываю, а прошу: приложите все свои таланты, но найдите пропажу. Больше трех дней я не могу вам дать. Иначе нам с вами несдобровать…

Мягкий намек говорил, что Ванзарова уже поставили в один ряд тех, с кого будут спрашивать в случае чего. Что было предусмотрительно со стороны директора.

– Позвольте, встречу Лебедева, кажется, он прибыл, – сказал Ванзаров и вышел, не дожидаясь разрешения.

16

Аполлон Григорьевич был свеж и энергичен. Никто бы не сказал, что пошла уже вторая ночь, которую он проводил без сна. Лебедев блестел сорочкой под модным пиджаком, источая густой аромат парижского одеколона. Он поигрывал сигарой, от запаха которой трепетал весь департамент полиции, и с явным любопытством осматривал место преступления. Желтый чемоданчик, сопровождавший его везде, был готов явить из своего объемного брюха все, что понадобится для расследования: от лупы до химических реактивов. Лебедев принюхивался к сильному запаху, разлитому повсюду, и сладко облизнулся.

– Ба, да тут полы виски моют! Да еще и отличным, – сказал он. – Не могли найти лучшего применения, что ли? Ну и нравы!

Одарив притихшего в углу пристава дружеским кивком, Лебедев по широкой дуге стал приближаться к телу, чтобы не раздавить случайный осколок. Не дойдя каких-то двух шагов, он остановился как вкопанный.

– Ванзаров! – гаркнул он на весь особняк так, что в людской вздрогнули кухарки. – Какого зеленого лешего вы тут делаете?! Кому было сказано носа с подушки не подымать?!

– Как я рад вас видеть, Аполлон Григорьевич, – отвечал Ванзаров, минуя, как мог, осколки, целые бутылки и лужи, источавшие крепкий запах солода. – Опять у вас трудная ночка…

– Вы мне зубы не заговаривайте, дело не во мне… Это кто такой весь из себя спортивный? – Он указал на тело.

– Князь Бобрищев-Голенцов, в просторечии Бобби. Душа компании и всеобщий любимец. Должен был поехать на Олимпиаду. И вот такая неприятность.

– Это он наливает гостям виски прямо на пол?

– Такой затейливый господин. Не затруднит определить причину смерти, а я пока займусь кое-какими мелочами…

Ванзаров сделал широкий шаг, не хуже, чем аист, и поднял портфель. Он был застегнут на оба ремешка. На коже, потертой и заслуженной, не нашлось надреза или дырки. Ванзаров тщательно подергал швы и заглянул внутрь. Отсеки, разделенные матерчатой перегородкой, были пусты. От портфеля пахло, как от старого армейского сапога, который забыли на почтовом складе. Захватив улику под мышку, он направился вниз.

Фельдъегеря сидели свесив головы. Происшедшее стало для них тягчайшим из проступков. В любом случае теперь с них первый спрос. Господина в штатском они не сразу заметили, погрузившись в тягостные мысли.

– Это ваш портфель?

Штабс-капитан подумал, что это какой-то важный чин полиции проверяет его, чтобы поймать в ненадлежащем исполнении. Поднявшись, а за ним и ротмистр, он встал по стойке «смирно».

– Так точно…

– Вы в этом совершенно уверены?

– Не извольте сомневаться.

– Нет ни инвентарного номера, ни герба фельдъегерской службы.

– Не ставится в целях соблюдения секретности.

– Чтобы не привлекать внимания, – пояснил ротмистр.

– Как посылка была передана князю?

– Как полагается по инструкции… – И штабс-капитан описал всю церемонию с сургучной печатью, веревкой и росписью в книге. Книга была предъявлена и указано на корявую подпись Бобби. Веревка тоже нашлась в кармане ротмистра, и обнаружились даже обломки печати. Ванзаров попросил указать, где именно держалась печать. Офицеры, немного удивившись такому наивному вопросу, указали на середину портфеля, между ремешками.

– Еще раз прошу убедиться, что портфель ваш.

Фельдъегеря переглянулись. Повертев его, они подтвердили: никаких сомнений.

Ванзаров вернулся в большой зал. Лебедев занимался важным и непростым делом: старался определить, какой именно осколок принадлежал бокалу князя из множества тех, что были разбросаны вокруг. По расположению лежащей руки он отмерил, где должно было стоять упавшее тело, и прицельно выбрал кусочек дна с отломанной ножкой. Янтарная капля все еще скатывалась по стеклу. Лебедев рассмотрел ее на свет и остался доволен. Находка была помещена в коробочку, наполненную песком, чтобы в сохранности довезти до лаборатории.

– Что сгубило олимпийскую надежду России?

– А вы куда с портфельчиком исчезли? – ответил вопрос на вопрос Лебедев.

– Показывал кое-кому.

– А что в нем было?

– Аполлон Григорьевич, ваше любопытство бесценно, когда оно направлено на поимку преступника.

– Ну и секретничайте. Стоило вас опять с того света вытаскивать, чтобы получить в благодарность черную неблагодарность. Так сказать.

– Когда-нибудь я вам обязательно расскажу, что в нем было… Вот выйдем на пенсию, делать будет нечего, и начнем чесать языками, предаваясь воспоминаниям. А пока – не могу.

– Все так строго?

Ванзаров заверил, что именно так и не иначе.

– Бобби? – напомнил он.

Скорчив гримаску, Лебедев почесал за ухом. Что мог делать без всякого риска: тело он осматривал в резиновых перчатках, которые выглядывали из зева чемоданчика.

– Да как вам сказать… – начал он, и это было признаком не самым лучшим для следствия.

– Так и скажите. К телу честно не приближался, ваши вкусы помню и соблюдаю, – сказал Ванзаров. – Остальным было не до того…

– Оно и видно. Беднягу даже простыней не закрыли…

– Вы хотели рассказать, что сгубило беднягу…

– А вы сами как думаете? – для чего-то спросил Лебедев. Ему отчаянно не хотелось делать заключение. Даже устное и ни к чему не обязывающее.

– Судя по тому, что Бобби умер с бокалом в руке и вокруг было много народа, трудно предположить выстрел или удар ножом. Остается только яд.

Лебедев тянул с ответом, поправляя заколку галстука.

– Я сужу только по внешним признакам, сами понимаете, требуется время и вскрытие трупа. Но пока я бы поставил смерть от естественной причины. Вашего Бобби настиг тривиальный разрыв сердца…

– Вы полагаете, такое возможно? – спросил Ванзаров.

– Хотите сказать: спортсмен, полный сил, здоровяк, отличное сложение – и вдруг раз, и нету? Так я вам отвечу: именно так. У этих спортивных господ сердечко может быть такое слабое, что только тронь, и нет его. Неприятно, но скорее всего это так.

– Прошу вас провести самое тщательное исследование, ищите даже то, что никогда бы не искали.

– Для чего такие строгости?

– Я не верю в счастливые совпадения: у Бобби не выдержало сердце в самый нужный кое-кому момент.

– Если вы так настаиваете… – Лебедев не скрывал разочарования. Впервые его выводам не поверили.

– В этот раз настаиваю, – сказал Ванзаров и пошел к двери, которую охранял жандарм.

Рибер сразу все понял. Этот человек не только бесцеремонно вторгся в его команду, не только заявил права на его друзей, но еще и нагло врал. Он носил личину порядочного человека, а сам…

– Припозднились вы, господин Ванзаров, – сказал он, как можно ярче показывая иронию и все свое презрение к этому господину.

– Очень сожалею, что меня не оказалось рядом.

– А что бы вы сделали, господин тайный полицейский?! – спросил Рибер и оглянулся, чтобы узнать: прозрели его друзья наконец или нет. В особенности Бутовский. Это надо же быть таким слепым, чтобы пригласить в команду полицейского. А еще генерал. Большего позора трудно представить. Полицейского и в общество пригласить стыдно, а тут – на первую Олимпиаду. О чем только думал старый пень…

Несмотря на все старания, результата Рибер не заметил. Бутовский остался совершенно равнодушен. А Чичеров с Граве так устали, что и им уже было все едино. Ну и что, что полицейский. Источник Пашиной энергии иссяк, он с трудом подпирал стену.

– Я бы все же вас поправил: чиновник для особых поручений, – сказал Ванзаров.

– И какое же было у вас «особое поручение» среди честных людей? – Кажется, Рибер достиг вершин сарказма. На вершинах этих он сиял сам и освещал других, не понимающих, как он старается ради общего дела.

– Теперь вопросы задаю я, – ответил Ванзаров.

Короткое замечание, как стакан воды, что плеснули в лицо не в меру разгулявшемуся. Рибер сжал губы и демонстративно отвернулся.

– Господа, сейчас не время для сведения мелких счетов. Мне нужна ваша помощь.

Бутовский тяжко вздохнул.

– Что теперь поделать… Такая утрата. Бобби некем заменить…

Чичеров пригладил волосы и затянул галстук.

– Я готов! Рассчитывайте! Не подведу! Справлюсь!

Генерал только печально улыбнулся.

– Паша, вы славный человек, но для спорта этого мало…

– Да уж, куда тебе! – согласился Граве. Рибер же демонстрировал, что это его не касается.

– Господа, жаль прерывать вашу дружескую беседу, но времени нет. Мы расстались на том, что Бобби бросил Лунному Лису открытый вызов. И Лис, судя по всему, его принял. Не скажу, что он был среди членов команды. Но информация до него явно дошла…

Граве стал внимательно следить за приемами настоящего сыщика. Усталость пропала, ему стало интересно, что будет дальше делать этот жесткий человек.

– У меня один вопрос: что я пропустил на вечеринке? Алексей Дмитриевич, расскажите, а господа спортсмены дополнят…

Бутовский, хоть и пребывал в глубокой печали, не заставил себя уговаривать. Он рассказал, что Бобби устроил огромный прием, созвал полстолицы, или сами пришли. Столы были накрыты очень бедно…

– Спиртных напитков не было? – встрял Ванзаров.

Генерал подтвердил. Гости возмущались, а он был крайне доволен такой дисциплиной. Однако все это было только прелюдией. Бобби заготовил сюрприз: торжественный вынос запасов виски из его коллекции.

– Теперь ее можно изучать прямо на полу, – сказал Граве. – Все смешалось: виски двадцатилетней выдержки с виски сорокалетней выдержки. Убийственный коктейль.

– Вы так думаете? – спросил Ванзаров.

От этого взгляда Граве смутился и пробурчал что-то невнятное.

– Кто налил Бобби в его бокал?

Бутовский задумался и спросил у Граве, он же был ближе всех.

– Сам налил, своей рукой, – ответил тот, буквально кожей чувствуя, как изучают его, словно просвечивают насквозь. – Было страшно смотреть, как волшебный напиток льется на пол, словно простая вода.

– Кто еще пил из этой бутылки?

– Все, кто был рядом с ним, – ответил Граве. – Я пил, князь Урусов, кажется, барон Дюпре был. Гриша, ты же вроде тоже был рядом?

Рибер не счел нужным участвовать в этом глупейшем допросе. Пусть сами разбираются, раз его предали.

– Что произошло дальше?

– Бобби сказал тост о своей победе над Лунным Лисом и упал замертво, – ответил Бутовский. – У всех на глазах. Как выпил свой бокал, так схватился за горло и был готов.

– А портфель? – спросил Ванзаров.

Генерал не понял, о чем его спрашивают. Ему протянули обычный кожаный портфель с двумя застежками.

– Бобби его выронил.

– Куда он делся потом?

– Потом началось такое, что было не до портфеля. Началась паника, ничего не разобрать. Бокалы бьются, бутылки летят, где уж тут за каким-то портфелем уследить.

Ванзаров обратился к Риберу:

– Что вы можете добавить?

– Вам мне добавить нечего.

– Жаль. А вы, господин Граве, чем окажете помощь следствию? Может быть, заметили, кто брал портфель с пола?

– Да, честно говоря, сбежать с остальными хотел… – ответил тот.

– Почему не сбежали?

– Интересно стало, чем кончится… Вот и сижу теперь под арестом.

– Любопытство до добра не доводит, – сказал Ванзаров, незаметно вдыхая воздух, которого стало немного не хватать. – Вам слово, господин Чичеров.

Заметно засмущавшись, Паша все-таки смог улыбнуться.

– Я-то что же… Я как все… С генералом… Держался…

– Паша со мной был, – подтвердил Бутовский.

– А где прекрасная невеста Бобби, госпожа Олимпиада Звягинцева?

– У нее не выдержали нервы. Можно понять, все-таки женщина. Женечка тоже не смогла остаться. Паша ее на улицу вывел, поймал извозчика, приказал домой отвезти.

– Женечка?

– Моя племянница Женечка, невеста господина Рибера, кстати, поедет с нами в Афины. Будет яростно болеть вместе с Липой. На трибунах будет жарко. Ох, о чем это я…

«Кто тебя за язык тянул, старый ты…» – подумал Рибер, но ничем не выдал своего возмущения. Не хватало еще, чтобы этот субъект совал нос в его семейные дела.

– Таким образом, никто ничего не заметил, – сказал Ванзаров. – Есть предположения, кто такой Лунный Лис?

Отвечать никто не спешил.

– А вы у господина Рибера спросите, – вдруг сказал Граве.

Рибер предполагал, что кто-то из его команды окажется предателем. Но чтобы это произошло так быстро… Что ж, все к лучшему.

– Не надо на меня смотреть так многозначительно, господин Ванзаров, – заявил он.

– Вы так думаете?

– Да, я так думаю! Я тут совершенно ни при чем. Бобби сам затеял эти дурацкие пари. Не моя вина, что удача мне улыбалась.

– Какой был счет?

– Это вас не касается.

– Пять – ноль, – подсказал Граве. – После чего Бобби пошел ва-банк. Да он и в тосте это сказал.

– Благодарю тебя, Анатолий, ты настоящий друг и член команды. Я этого не забуду, – сказал Рибер.

– Какое поразительное везение в споре! Жаль только, что все это так плохо закончилось для Бобби.

– Свою иронию держите при себе! – взорвался Рибер, вскочил, желая вырваться из этой тесной комнаты, но вспомнил, что за дверями жандарм, отошел в угол и повернулся спиной. Больше от него слова не добьются.

– Больше мы от господина Рибера слова не добьемся, – сказал Ванзаров. – Что же, господа, у меня остается последняя просьба. Алексей Дмитриевич, соберите у себя всю команду сегодня часов в пять. Чичеров может предупредить всех отсутствующих.

– Могу! Располагайте! Не подведу! – загорелся Паша.

– В пять вечера, семнадцать ноль-ноль? – переспросил генерал.

– Нет, в пять утра, – сказал Ванзаров.

– Вы шутите? – Бутовский не мог поверить, что сбор надо проводить в такой час.

– Время шуток кончилось. Игра начинается серьезная…