Текст книги "Тайные полномочия"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

20

После всех приключений Граве захотел дойти до дома пешком. Он брел по пустым улицам, а в ушах у него грохотали выстрелы. Он никак не мог отделаться от картинки, что мерещилась в каждой темной подворотне. Вот бедный Паша Чичеров стоит у мраморной стены, а вот он уже сползает в полном ужасе. И еще эти разводы у него на штанах. Какой стыд, так издеваться над человеком! К горлу подкатывало, он сжимал кулаки и ускорял шаг. Справиться с этим было чрезвычайно трудно. Видение засело в мозгу занозой и не желало вылезать.

Граве примерял на себе: что бы делал, если бы его выбрали встать у стенки? Конечно, он стоял бы перед расстрелом с гордо поднятой головой. Как подобает спортсмену и олимпийцу. Но что-то в душе у него ехидно усмехалось и говорило: нет, брат, ничем ты не лучше Чичерова, еще, чего доброго, обделался бы и разрыдался как баба. Кишка у тебя тонка, нечем тебе гордиться. От этих размышлений Граве бросало в жар, он шептал яростные опровержения, но так и не смог переубедить смеющийся голосок.

До дома на Екатерининском канале он добрался так быстро, словно ехал на извозчике. У самой подворотни его тихо окликнули. Граве повернулся и разглядел силуэт уже знакомый. Невдалеке от него держался другой, чуть поменьше ростом.

– Поздно возвращаешься, продрогли ожидаючи.

– Нечего за мной шпионить, господин Обух, – ответил Граве и сам поразился внезапной дерзости.

Стенька-Обух тоже отметил перемену в характере карточного мастера.

– Ишь ты, какой прыткий стал, – сказал он с отеческой лаской. – Чего расхрабрился?

– Знаете, господин Обух, после того, как постоишь под расстрелом, на жизнь начинаешь смотреть несколько по-иному. Вот так.

Умея отличать правду ото лжи, как серебряный рубль от оловянного, Стенька-Обух вынужден был признать: хлыщ этот не врет. Что за чудеса такие? Свернув с непонятной темы, он потребовал отчета.

– Пока удалось не много. Составил список подозреваемых, есть кое-какие предположения, но их надо проверить, – ответил Граве.

– Ты давай торопись, Лунный Лис ждать не будет.

– Вы правы. Сегодня он нанес чрезвычайно тяжелый удар.

Стенька-Обух забеспокоился: произошло что-то важное, а он опять ничего не знает.

– Это ты о чем толкуешь?

– О том я толкую, господин Обух, что сегодня ночью Лунный Лис похитил какую-то важнейшую драгоценность, о которой я не имею ни малейшего представления. И вдобавок умер мой друг, князь Бобрищев-Голенцов, милый Бобби. А не знаете ничего потому, что всю прислугу держат под арестом жандармы. Вот такие дела…

Стенька не нашелся, что ответить. Такие новости для него были чрезвычайно неприятны, если не сказать: опасны. Авторитет держится на ниточке. Виданное ли дело, чтобы он, воровской старшина, узнавал о деле не от своих, а от фраера, нанятого за страх? Нет, никуда не годится.

– Ты давай пошевеливайся, срок помнишь, – только сказал он.

– Срок помню, да только толку от меня мало, – сказал Граве. – Я бы на вашем месте возлагал все надежды на Ванзарова. Он наверняка сумеет этого негодяя поймать.

– И что, усердно ловит?

– Усердно. Только бледный весь, как будто после болезни…

Стенька недобро усмехнулся.

– Это с каплюжниками бывает. Раз – и захворал. Такое несчастье. А ты помни: не укажешь Лиса – не взыщи.

Воровской старшина поднял воротник и быстро пошел прочь по каналу. Подручный увязался за ним. Граве в сердцах плюнул на мостовую, чего не позволял себе с гимназической юности. Когда человека припирают к стенке, хорошие манеры отлетают, как засохшие листья. Он понял, что, если сейчас не пропустит рюмку-другую чего-нибудь крепкого, до собрания у генерала не дотянет. И плевать на все эти спортивные режимы. Ни в одном олимпийском режиме расстрел не числится. После такой ночи он может позволить себе все что угодно.

21

В полицейском доме на Офицерской улице горели окна третьего этажа. Как раз, где располагалось управление сыскной полиции столицы. По тревоге был поднят отряд филеров во главе со старшим филером Афанасием Курочкиным. Он лично отобрал самых способных и сообразительных агентов. В приемном отделении стало тесно. И запах, довольно крепкий, уличный, запах сапог, мазута, окурков и снега, наполнил комнату до краев. Филеры работали на улицах, там нельзя быть чистеньким и ухоженным. Чтобы стать незаметным, надо быть как все, как простой народ, который бродит по делу и без дела. Одеты филеры самым простецким образом: кто в драном тулупе, кто в рабочей тужурке. Были и мастеровые в фуражка-московках. Глядя на такого обывателя, никогда не скажешь, что это агент полиции. А если филера можно вычислить, значит, не место ему в отряде: и задание провалит, и себя на опасность обречет.

Ванзаров ввел агентов в курс дела. Необходимо взять под круглосуточное наблюдение сразу несколько домов и объектов, то есть персон. Вести их везде: когда выйду из дома, когда оправятся в гости или на службу. Особое внимание обращать на тех, кто появится с чемоданами. Убедиться, что объект наблюдения следует на вокзал, и там предпринять меры к его задержанию. Вещи не трогать, личный досмотр не проводить. Доставить в жандармское отделение при вокзале и засадить в пустую комнату без окон. Особо следить, чтобы задержанный ничего не выкинул по дороге. Следить за любой вещицей, от которой он попытается избавиться. Ничего не трогать и не прикасаться до прибытия лично Ванзарова.

Судя по строгости, с какой ставилась задача, Курочкин понял, что дело предстоит непростое. И возможно, неприятное. Сразу ясно: могут быть тяжкие последствия. Тут не слежка за убийцей, тут что-то большее. Ему страшно хотелось узнать: что же такое они ищут, что даже Ванзаров не раскрывает секрет. Но позволить себе такую вольность он не мог. Курочкин уточнил только некоторые детали: как, например, вести себя с женщинами, задерживать ли их тоже, и в ответ получил точные инструкции. Подняв отряд, он разобрал своих людей по адресам, а сам взял объект наблюдения, который попросил Ванзаров. Курочкин был уверен, что ему поручен главный подозреваемый.

Вздремнуть хоть на полчаса, даже сидя на стуле, времени не оставалось. Ванзаров не мог даже получить полицейскую пролетку. В такой час в 1-м Казанском участке, который располагался на первом этаже дома, остался только дежурный да смена городовых. Распряженные лошади стояли в полицейской конюшне, она располагалась сбоку Львиного переулка. И Ванзаров пошел пешком на Большую Конюшенную, где генерал Бутовский держал квартиру.

22

Молчание повисло в столовой, как туча. Над большим столом, застеленным хрустяще-белой скатертью, свисал красный абажур. От него на лица ложились причудливые пятна света и тени, выделяя скулы и превращая знакомое лицо в чужую маску. Члены команды сидели молча, каждый старался ненароком не поймать чужой взгляд. Говорить было не о чем, в чашках остывал чай. Сам хозяин квартиры стоял у окна, глядя в ночь. Даже Паша Чичеров, более-менее пришедший в себя (только глаза проплаканы до красноты), забился в угол и не шевелился.

– Однако господин Ванзаров так дурно воспитан, что смеет опаздывать на встречу, назначенную им самим, – сказал Рибер и оглядел сидящих рядом. Ему не ответили. Даже Немуров старательно изучал дно чашки.

– В конце концов, через шесть часов у нас поезд, у меня, например, еще вещи не собраны, – опять попробовал Рибер. Но и эта попытка потонула в молчании.

Очень кстати звякнул дверной колокольчик. Ванзаров вошел и пожелал всем доброго утра.

– Вы полагаете, столь раннее утро – доброе? – спросил Бутовский.

– Как посмотреть, – согласился Ванзаров. Он выбрал место во главе стола, оставленное Рибером, и попросил внимания. – Господа Граве, Немуров, князь Урусов и барон Дюпре, они не нашли в себе сил остаться в особняке Бобби до конца, наверняка уже осведомлены о моей скромной персоне. На всякий случай представлюсь лично: чиновник для особых поручений от сыскной полиции. Моя цель: найти вора, укравшего нечто ценное из портфеля Бобби.

– А что украл Лунный Лис? – спросил Уваров.

– Откуда вы знаете, что вор – Лунный Лис? – ответил вопросом Ванзаров.

– Что тут такого? Бобби сам в тосте кричал о том, как победил его. И вот результат.

– Хорошо, пусть будет Лунный Лис.

– Вы не ответили на вопрос! – неожиданно резко сказал Дюпре, будто больше не мог сдерживаться. – Мы ничего не знаем! Бобби говорил какими-то загадками о том, что у него в портфеле.

– Этой темы мы касаться не будем, – сказал Ванзаров. – Скажем так: вещь, которую стоит вернуть законному владельцу.

– Это не ответ! – запротестовал Дюпре, но генерал осадил его строгим взглядом.

– Другого ответа у меня нет.

– Для чего вы нас собрали в такую рань? – спросил Рибер. – Мы потеряли члена команды и даже не сможем проводить его в последний путь. А вашим обществом смогли бы насладиться сполна в вагоне.

Рибер не заметил, как признал право чужака на место в команде. После всего случившегося он постарался не замечать, что сдался и проиграл сам себе.

– Общением со мной каждый из вас обязательно насладится, – ответил Ванзаров. – Для этого у нас завтра будет время, потому что поездка отменяется.

В полной тишине, которая наступила сразу за этим, скрипнул только стул Чичерова.

Бутовский был настроен чрезвычайно решительно:

– Что значит: отменяется? Объяснитесь…

– В связи с особыми обстоятельствами всем членам команды запрещено покидать столицу до особого разрешения.

– Кто это решил?! – закричал Дюпре, вскочив так, словно готов был броситься на Ванзарова.

– Распоряжение директора департамента полиции.

– Мы будем жаловаться! – вскочил уже Немуров, не менее грозно, но при этом посматривая на Рибера. Тот демонстрировал на лице победное выражение: «Я же вам говорил, что этим все и кончится!»

– Ваше право, – согласился Ванзаров.

– Это невозможно, это катастрофа. Все труды – насмарку, – сказал Бутовский, отбивая ладонью по краю стола. – Если мы не выедем завтра, то не успеем в Афины на открытие!

– Прелестно! – сказал князь Урусов.

– Господа! – заявил Ванзаров громко, чтобы пресечь обсуждения. – Спорить бесполезно. Решение принято. Пока пресловутый Лис не будет пойман, а украденное – возвращено, никто не покинет столицу.

– Но ведь это первая Олимпиада! – в растерянности проговорил Бутовский.

– Значит, отправитесь на вторую.

– Но Россия останется без медалей!

– Эту неприятность Россия как-нибудь переживет, – ответил Ванзаров. – У меня вопрос куда более важный: кто-нибудь помнит, чтобы Бобби жаловался на сердце?

Никто не спешил отвечать. Дюпре резко сел и врезал в сердцах кулаком по краю стола, даже чаши подпрыгнули. Немуров хотел высказаться, но так и не решился. Он кивнул Риберу и сел с чрезвычайно гордым видом.

– Бобби был здоровее всех нас, вместе взятых, – сказал Граве.

– Благодарю. Кто-нибудь заметил, что стало с портфелем, который держал Бобби? Господа Немуров и Урусов, вы же находились ближе всех?

Названные господа не смогли толком ничего вспомнить. Урусов отделался междометиями, а Немуров и вовсе счел ответ ниже своего достоинства. Тем более на него так испытующе посматривал Рибер.

– Ночь выдалась не из легких, не смею вас больше задерживать, – сказал Ванзаров с поклоном. – Сегодня с некоторыми из вас обязательно увидимся.

Прощаться с ним никто не спешил. Ванзаров вышел в молчании, которое столь сгустилось, что летело ему в спину брошенным камнем.

Бутовский догнал его в прихожей и взял под локоть.

– Родион Георгиевич, умоляю вас, сделайте что-нибудь! Вы не представляете, каких усилий мне стоило собрать команду, каких унижений. Терпеть характер Рибера ради идеи спорта, кланяться чиновным тупицам, просить, умолять. И вот, когда мечта так близка, вы срезаете ее на лету! Пощадите!

– Алексей Дмитриевич, могу обещать только одно, – сказал Ванзаров, пожимая ему руку. – У вас нет времени, а у меня его нет тем более. Обещаю приложить все усилия, чтобы поймать вора в ближайшие день-два. Тогда у вашей команды будет шанс успеть. В худшем случае – пропустите открытие Олимпиады. Это все, что я могу для вас сделать.

Генерал пребывал в глубочайшей печали.

– Олимпиада! – сказал он так, что у любого бы сжалось сердце. – Ты была так близка, свет твой сиял нам… И вот такой бесславный конец.

– Все еще только начинается, поверьте мне, – сказал Ванзаров и надел пальто. – Утром, часов в девять, прошу представить меня вашей племяннице.

– Женечка тут при чем? Оставьте ее в покое.

– Если хотите попасть на Олимпиаду, помогите мне…

Бутовский искренне не понял, какая тут связь, но обещал привести Ванзарова по нужному адресу.

23

Вдалеке маячила фигура городового. По пустой улице шаги разносились гулкими шлепками луж. Ванзаров шел быстро в направлении набережной реки Фонтанки. За спиной он слышал, что его кто-то торопливо нагоняет, но оборачиваться не стал.

– Господин Ванзаров!

Князь Урусов сократил преимущество с легкостью подготовленного спортсмена. Куда труднее для него было другое: начать разговор первым.

– Рад вас видеть, князь, – помог ему Ванзаров. – Наверняка у вас важный вопрос, который вам не хотелось бы задавать при посторонних. Очень хорошо, что нагнали меня. Пойдемте, нас могут увидеть…

Они пошли уже ровным шагом. Городовой посмотрел на загулявшую парочку, убедился в их благонамеренности и потерял интерес.

– Хотел узнать у вас некоторые подробности… – начал князь.

– Вы у меня? Что ж, это интересно… Хотя лучше я помогу. Вас наверняка интересует, какое вознаграждение назначено за поимку вора и возврат похищенного.

– Нечто в этом роде… – проговорил Урусов, слегка удивленный тем, что у него буквально с языка сняли. – Как вы узнали?

– Я вам отвечу, если честно скажете: зачем согласились на предложение Рибера стать членом команды?

– Это он вам сказал? – возмутился князь. А иначе и быть не могло. Каков негодяй: обещал все держать в секрете, и вот – разболтал.

– У нас с господином Рибером полное непонимание, тайнами он со мной не делится, – ответил Ванзаров. – Так сколько он вам пообещал?

Урусову было немыслимо признаться в том, что он соблазнился на тысячу рублей, плюс оплата поездки. Рассказать об этом значило запятнать честь рода. И если бы не обстоятельства, он никогда не опустился бы так низко.

– Приличную сумму, – нехотя ответил князь. – Рибер точно вам ничего не говорил?

– Даю вам слово. Только не могу понять, зачем ему это было нужно. Неужели ради любви к спорту?

– И это тоже, – согласился Урусов. – Но тут такой вопрос… Могу рассчитывать на вашу порядочность и обет молчания?

Ванзаров немедленно дал обет, впрочем, он легко дал бы и любой другой обет, нужный для дела.

– Рибер метит высоко. Мечтает получить дворянский титул. А без некоторой поддержки со стороны породистой аристократии, то есть, например, меня, сделать это ему будет затруднительно.

– Мечтает быть князем?

– С него хватит баронства, да и то – остзейского, если сильно повезет.

– А ведь Урусовы – это древняя боярская фамилия? – вдруг спросил Ванзаров.

– Берите выше: во мне царская кровь. Можно сказать, Романовы украли у нас корону Российской империи. Никогда им этого не прощу.

– Не любите молодого государя?

– Да за что его любить! – возмутился Урусов. – Царствовать не хотел, мечтал жениться на этой общедоступной балеринке Кшесинской, получил трон, можно сказать, вынужденно. Ну ничего, отольются еще Романовым наши слезы…

– Да вы, князь, революционер! – со смехом сказал Ванзаров. – Смотрите, загремите с такими речами в охранку.

– Я – монархист до кончиков пальцев! – Урусов показал в небо, до какого именно кончика: указательного пальца. – Но я за то, чтобы священный трон принадлежал тем, кому он принадлежит по праву. А не выбранному чернью мелкому дворянишке…

– Значит, с деньгами испытываете некоторые затруднения…

И тут Урусов вспомнил, что так и не узнал ответа на вопрос, который так интересовал его.

– Так что же с наградой? – напомнил он.

– Награда обещана столь значительная, что говорить о ней не имею права, – сказал Ванзаров.

Это было приятно слышать. Князя никак не отпускала мысль, откуда этот ушлый юноша узнал про некоторые трудности в его финансах? О чем он и спросил напрямик. Ванзаров отделался тем, что это было его предположение. Он не мог сказать, что ботинки князя определенно износились: его светлость чистит их сам. Тщательная полировка не скрывала, какие они поношенные, а частички ваксы, застрявшие под ногтями, сомнений не оставляли: у князя серьезная нехватка средств.

Ответу Урусов не поверил, но и такой его устроил.

– Изрядный подлец этот Рибер, – сообщил он. – Всеми командует, требует, чтобы его воля исполнялась непреклонно. Он, конечно, болеет за спорт, но должны быть границы. Тиран какой-то. Стонем под его ярмом.

– А генерал почему терпит?

– Бутовскому деваться некуда: без связей Рибера у него ничего не вышло бы. В благодарность подсунул ему свою племянницу. Все ради высокой олимпийской идеи.

– Так что вы имели мне сообщить? – напомнил Ванзаров.

– Ах, да! – Потомок древнего рода хлопнул себя по лбу. – Важнейшая информация. Надеюсь, мои старания будут учтены при получении награды. Рассчитываю хотя бы на пять процентов от общей суммы.

– Не сомневайтесь, князь. Пятью процентами славы обещаю с вами поделиться.

– Рад, что мы так просто договорились! Тогда слушайте: Бобби несколько раз заключал с Рибером пари на то, что Лунный Лис не сможет украсть драгоценность в том или ином доме. И всякий раз Рибер выигрывал. Понимаете, о чем я? Это неспроста. Тут что-то есть!

– Хотите сказать, что Рибер – это Лунный Лис?

Князь решительно отмахнулся от такой чести.

– Я такого не говорил! – заявил он. – Но здесь кроется косвенная улика. За эту ниточку стоит хорошенько потянуть.

– Обещаю вам потянуть изо всех сил, – сказал Ванзаров. – Идите домой, князь, отсыпаться. Ночь выдалась долгой.

Убедившись, что Ванзаров не забыл о доле вознаграждения, князь откланялся и с чувством выполненного долга пошел прочь. Жил он пока еще на Невском проспекте.

24

Из наслаждений жизни Аполлон Григорьевич выбрал науку, сигары и женщин. Выбор его имел обширные последствия. Начать хотя бы с женщин. Эти невинные создания падали к его ногам созревшими яблочками. Мало кто из дам мог устоять перед нечеловеческим, по-иному и не скажешь, обаянием великого криминалиста. Статного роста, широк в плечах, всегда одет с иголочки и с такой мечтательно-загадочной улыбкой, что не поддаться ей не было никаких сил. Дамы влюблялись в Лебедева страстно, отдавали ему себя без остатка, но заканчивались все бурные романы одинаково: Лебедев пропадал из виду. Женщины не могли понять, как такое возможно. Они ведь отдают ему столько любви, да что там чувства, многие из них готовы были принести в дар все свое состояние, порой немалое, так что же ему надо?

Загадка открывалась просто и печально. Вдоль и поперек изучив редкий экземпляр красоты, Лебедев терял к нему всякий интерес. Не нашлось еще женщины, которая могла бы удержать его у себя дольше года. Множество попыток настолько избаловали его, что теперь он предпочитал вести именно такую жизнь: быстрая страсть, яростное кипение и мгновенное угасание. Чтобы начать все сначала. Лебедева устраивало, что к сорока пяти годам у него не было семьи. О детях он предпочитал не думать, надеясь, что если они и есть где-нибудь, то и вырастут как-нибудь. Тем более для семьи и семейных забот времени у него решительно не оставалось.

С сигарами была другая история. Каким-то необъяснимым капризом его вкус выбрал бесчеловечный сорт никарагуанских сигарок. Кто еще мог их курить, было полной загадкой. Продавались они только в одной лавке колониальных товаров, и кажется, коробку держали ради одного покупателя. По виду они напоминали скрюченные сучки черного дерева, а по запаху… Запах этих сигарок приводил в трепет даже самых крепких городовых. От одного дуновения дети начинали рыдать на руках нянек, а слабонервные институтки падали в обморок. Говорят, что закоренелые преступники признавались во всех грехах, если им угрожали появлением сигарок Лебедева. Начальство терпело их только потому, что без Лебедева было невозможно.

Он сосредоточил в себе такое количество знаний, умений и научных способов раскрытия преступлений, что хватило бы на целый институт. В его необъятном опыте были собраны сведения обо всех способах, формах и приемах совершения преступлений. Лебедев не только проводил исследования улик, вскрывал трупы и определял яды, но мог довольно точно выяснить, как именно было совершенно преступление. Однако самым бесценным вкладом в криминалистку стало созданное им антропометрическое бюро. В картотеке этого бюро хранились сведения о десятках тысяч преступников, разобранных по системе бертильонажа. Это помогало определить и разоблачить не одного жулика и убийцу.

Работал Лебедев без всякого графика, положенного ему как коллежскому советнику. Он пропадал в лаборатории столько, сколько надо было для раскрытия дела. А в это время где-то вздыхала по нему очередная пассия. Но пробирки и реактивы привлекали Аполлона Григорьевича куда больше женских прелестей.

В час глубочайшей ночи или раннего утра он все еще находился в лаборатории. Вернувшись со вскрытия Бобби, он тщательно изучил образцы желудка, крови и мышечной ткани. Результаты его приятно удивили. Он придумывал, как бы позадиристей донести их Ванзарову. Но коварство его было разрушено. Открылась дверь, и Ванзаров явился собственной персоной.

– Вот смотрю я на вас, драгоценный Родион Георгиевич, и понять не могу… – сказал Лебедев, сильно прищурившись. – То ли вы двужильный, то ли просто дурачок.

– Как вам будет угодно, я на все согласен, – ответил Ванзаров, выбрав табурет, наименее пострадавший от опытов. – Только не говорите мне, что Бобби умер от сердечного приступа. Этого не переживу.

– Воля ваша, как прикажете… Нет, ну почему вы не послушались и не остались в постели? – не удержался Лебедев. – Так мало этого! Еще всю ночь напролет бегаете. В вашем возрасте так играть со смертью неосмотрительно.

– Выбора нет.

– А что так? Олимпиада пройдет без вас?

– Олимпиада – это мелочи. Тут обстоятельства куда заковыристей. Так что сотворили с милым князем Бобби?

Лебедев понял, что ничего более внятного он не добьется. Ванзаров отличался не только упорством вола, но и упрямством носорога. Не захочет – ничем не свернешь. Приходится с этим мириться.

– А что бы сделал убийца, по-вашему? – спросил Лебедев.

– Рад, что вы обнаружили убийство. Просто гора с плеч.

– Вы за слова не цепляйтесь, а отвечайте как положено.

– Учитывая обстоятельства… Толпа народа, отсутствие спиртных напитков, которые заглушают неприятный вкус, ограниченность времени… – Ванзаров немного задумался и ответил: – Я отравил бы его раньше, но рассчитал так, чтобы яд подействовал в нужный час. Правду сказать, ума не приложу, что это может быть. И как можно столь точно рассчитать. На вас вся надежда.

– Вот! Помните: без старика Лебедева и шагу ступить не сможете.

– Уже зарубил у себя на носу.

– В таком случае поучу вас уму разуму… – Лебедев достал формулярные листы заключения, которые перед этим тщательно заполнил. – Чтобы не утомлять вас научными терминами, в которых вы смыслите не больше поросенка в мандаринах, перейду сразу к сути. В организме жертвы обнаружены два вещества. Первое – алкалоид, то есть яд растительного происхождения. Я отношу его к группе амантотоксина или очень близкого к нему вещества. Получить его довольно просто: из бледной поганки. Дальше зависит от фантазии или знаний. В нашем случае был применен «способ сахарного сиропа».

– Дали в сладком, чтобы отбить посторонний вкус?

– Не только. Полученный таким образом сироп сам по себе может не оказать серьезного воздействия, тем более на здоровый и крепкий организм князя. Травить надо долго. Прием выражается в повышенной возбудимости…

– Бобби весь вечер носился как угорелый, – вставил Ванзаров.

– Вот именно. Но хитрость во втором веществе, которое я извлек из желудка жертвы.

– Я уже изнываю от нетерпения.

– Обычный виски, – сказал Лебедев, ожидая, какое это произведет впечатление.

Впечатление вышло не таким оглушительным. Ванзаров скривился и погладил усы.

– Невозможно. Из бутылки Бобби пили несколько человек. Даже если предположить, что кто-то из слуг подсыпал вторую составляющую яда, недомогание испытали бы члены команды. Они поднимали бокалы вместе с Бобби.

Лебедев согласно кивнул и нанес последний удар:

– Разве я сказал, что в виски было что-то добавлено? Я же сказал: второй компонент яда – виски.

– Вы хотите сказать… – начал Ванзаров и не стал продолжать: так проста была открывшаяся истина.

Лебедев подбодрил его:

– За вами последний шажок…

– Соединение яда с виски дает резкий скачок кровяного давления, и даже сердце спортсмена не выдерживает такого удара…

– Вот почему по внешним признакам я определил сердечный удар, – закончил Аполлон Григорьевич, крайне довольный сообразительностью своего юного друга.

– Это очень важно, – сказал Ванзаров, встав и принявшись бродить по кабинету. – Бобби был в спортивном режиме, поэтому в течение дня он и капли спиртного в рот не брал. В какой-то момент за обедом ему скормили ваш яд. Убийца был уверен, что удар придется на время, когда Бобби притащит портфель с… ну, неважно, с чем именно. О чем это говорит?

– Кто-то из близких друзей постарался.

– В том-то и дело, что нет. Никто из команды не знал о сюрпризе с виски.

– Почему вы так уверены? Они вам сказали? Так могли и соврать.

– Логика не умеет врать, – ответил Ванзаров. – Все просто: Бобби стал подозревать, что кто-то из членов команды может оказаться Лунным Лисом, ловушку ставить, чтобы выиграть ставку ва-банк. Разве будешь об этом рассказывать?

– Сомнительно…

– Заметьте, вы сами это сказали. Тогда остается самый простой вывод…

Лебедев терпеть не мог, когда Ванзаров замолкал в самом интересном месте своих размышлений. Когда вот-вот появится хвостик истины.

– Ну и кто же этот Лунный Лис? – спросил он, теряя терпение.

Ванзаров небрежно махнул рукой:

– На это время тратить не стоит. Лис никуда не денется. А вот знаток ядов вызывает у меня куда большие опасения.

– И это все? – с обидой спросил Лебедев, ощущая, как мед тайны потек по усам, а в рот ему так и не попал.

– Мне надо кое-куда заехать…

– Никуда вы не поедете, пока не выпьете чаю, – Ванзарова схватили за плечи и насильно усадили на табурет. – Завтрак в постель не обещаю, но закуска холодная имеется. Ах, вам же коньяк противопоказан. Может, коктейль Менделеева?

– Спирт пополам с водой? Для утра это слишком…

– Да и мне что-то расхотелось. С вами совсем пить разучишься. И то правда: пьянство – это яд. Особенно, когда виски мешают с ядом.

– А портфель изучили? – спросил Ванзаров, больше не пытаясь сбежать.

Лебедев согласно кивнул.

– Следы сургуча не обнаружены?

– Все-то вы знаете заранее, – сказал криминалист, доставая из лабораторного шкафа тарелку с нарезанной говядиной и половиной булки. – Никакого интереса с вами работать.

– Иначе и быть не могло, – сказал Ванзаров. – Не зря же весь особняк обошел.

Он положил на булку толстый кусок мяса и ощутил звериный приступ голода, какой бывает, когда молодой организм требует притока свежих сил.