Текст книги "Тайные полномочия"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

5

Спорт в жизни чиновника министерства финансов Рибера занимал почетное второе место. На первом, конечно, был золотой рубль. Но если грядущая реформа приносила моральное удовольствие, то на спорт Рибер потратил все свое наследство. К дому неподалеку от казарм Измайловского полка он пристроил настоящий атлетический зал. И пусть зал был не самый крупный в России, прямо сказать, небольшой зальчик, зато настоящий. С дубовым полом, шведскими стенками и всем необходимым для занятий атлетикой. Зал предоставлялся всем желающим совершенно бесплатно. В нем тренировались не только поклонники легкой атлетики, но даже боксеры и борцы. Рибер пускал всех, кто искренно любил спорт во всех его проявлениях.

Нынче в зале было не протолкнуться. Репортеры всех петербургских газет, и даже нескольких московских, друзья, болельщики, жены, подруги, любопытные и просто зеваки набились тесной толпой, чтобы не пропустить историческое событие: официальное представление первой российской олимпийской команды.

Рибер проявил исключительную скромность. Все внимание он отдал генералу Бутовскому. Алексею Дмитриевичу вот-вот должно было исполниться шестьдесят. Рост он имел совсем не героический и сложение не спортивное, но развитие спорта вообще, а гимнастики в частности поддерживал изо всех сил. Он состоял в личной дружбе с основателем возрожденного олимпийского движения Пьером дэ Кубертеном и вошел от России в Международный олимпийский комитет, который назначил на 24 марта открытие первой Олимпиады в Афинах.

Генерал Бутовский, смущенный обилием народа и репортеров с блокнотами, вышел вперед и начал свою речь чуть слышно. В зале зашикали, воцарилась полная тишина. Голос Бутовского стал громче. Он говорил о том, как важно, что нашлись в России люди, которые поддержали олимпийскую идею, и теперь в Афины отправится целая команда, она будет достойно представлять страну. Особо благодарил министра финансов, но не забыл и прочих энтузиастов спорта. Не умея долго и красноречиво говорить на публику, генерал заметно смутился, закашлялся, но нашел выход из положения. Он представил команду, которую имел честь возглавлять.

Самой большой была сборная по легкой атлетике. В нее вошли господин Рибер, взявший на себя прыжки в длину. Метание диска и копья досталось князю Бобрищеву-Голенцову. Бобби приветливо помахал публике и был встречен скромными аплодисментами. В соревнованиях по классическому бегу должны были выступить Петр Лидваль, а на забег с барьерами выйдет Антон Граве. Барон Сергей Дюпре, молодой человек, только-только достигший совершеннолетия, собирался принять участие в марафонской дистанции. Его худая фигура и бледное лицо репортерам понравились, они наградили юношу приветствиями. От чего он пришел в глубокое смущение.

С каждой новой фамилией росло возбуждение. Публика яростно била в ладоши, выкрикивала радостные возгласы, нашлись и те, кто размахивал шляпами в помещении. Поддавшись всеобщему воодушевлению, генерал Бутовский приободрился и представил другие виды спорта. В соревнованиях по вольной борьбе будет участвовать чемпион петербургского клуба «Геркулес» Илья Мангейм. Крепыша, на котором еле сходился пиджак, оглушили овации. В соревнованиях по стрельбе примет участие чиновник министерства финансов Федор Немуров. Этого человека с никому не знакомой фамилией приняли на ура, не хуже, чем оперную звезду. Наконец, в состязания по гимнастике за Россию выступит князь Лев Урусов. На господина в твидовом пиджаке отреагировали вяло. Видно, заряд эмоций был растрачен. Князь презрительно вздернул усы и скрылся в толпе. Бутовский не стал скрывать, что состязания по фехтованию, плаванию и теннисные матчи пройдут без российских спортсменов. И все же команда, которую посчастливилось собрать, может рассчитывать на хорошую копилку золотых медалей. Он в этом не сомневался и просил всех поддерживать наших спортсменов, болея за них со всем жаром души.

Генералу ответили полной поддержкой.

От накативших восторгов Бутовский так расчувствовался, что не удержался и пустил слезу. К нему бросился молодой человек с кудрявой шевелюрой, порывисто обнял и, как будто заслонив собой, обратился к публике, широко раскинув руки:

– Господа! Это! Великий день! Событие! Невероятно! Рассказывать детям! Новая эра! Спорт! Мир! Свершения! Победы! Олимпиада! Россия! Мы! Торжество духа! Красота! Потрясение! Незабываемое! Состязания! Медали! Мы им покажем!

Молодого человека так переполняли эмоции, что он не мог говорить связно, а только выкрикивал отдельные фразы. Он раскраснелся, из-под жилетки вылез угол сорочки, раздались смешки и крики «Молодец!». Рибер уже собрался спасать положение, но генерал овладел собой.

– Простим искреннюю горячность моего юного помощника Павла Чичерова, – обратился он к залу. – Думаю, его чувства разделяют все присутствующие.

Эти слова заслужили аплодисменты. А вконец разрыдавшегося Чичерова увел Бобби, обнимая за плечи и легонько похлопывая по спине.

Официальная часть была закончена, репортеры бросились задавать вопросы. Бутовский совершенно потонул в толпе жадной прессы. Прочие члены сборной не вызвали такого интереса.

Пробираясь сквозь гостей, истоптавших драгоценный пол его зала, Рибер подошел к девушке в строгом платье, что держалась подальше от толпы, у стены.

– Я так рад, что мы поедем в Афины вместе, – сказал он, слегка пожимая ее пальцы. – Как свадебное путешествие. Хорошо, что вам удалось уговорить дядю.

– Вы столько для него сделали, – ответила барышня.

– Разве вам, Женечка, это не доставит удовольствие?

– Свадебное путешествие до свадьбы – это оригинально.

– Это упрек?

– Ничуть.

– В начале мая я должен быть в столице. Министру будет нужна моя помощь.

– Я же сказала, что рада предстоящей поездке, – и Женечка улыбнулась.

Улыбка вышла несколько натужной, хотя не портила барышню. Женечка была в том счастливом возрасте, когда любое движение лица кажется милым и приветливым. Про нее никто не сказал бы, что она красавица. Скорее ей было присуще тихое северное обаяние. Многие считали ее скромницей, даже излишне скромной, но Женечка никогда не изменяла своему характеру. Она не смеялась громко, не понимала бурных эмоций и не любила шумных компаний. Никогда не старалась понравиться или использовать женское кокетство. Злые языки пустили слух, что она холодна, как труп, но эта сплетня сама собой сгинула. Во многом помогло оглашение ее помолвки с Рибером. Нынешнее событие Женечка переносила как неизбежную жертву невесты будущему семейному счастью.

Рибер прикоснулся губами к кончикам ее пальцев и отпустил руку. Он извинился, что должен отойти. Женечка была не против опять остаться одна. Чтобы скоротать время, она стала подглядывать за дамой в роскошном бело-голубом платье, которая что-то высматривала на полу. Дама была ей знакома, но это не значило, что с ней надо было разговаривать.

Олимпиада Звягинцева, невеста Бобби, которую он притащил ради своего маленького триумфа, действительно что-то искала под ногами. И никак не могла найти. Бобби подобрался к ней сзади и легонько приобнял за талию.

– Представь себе, Липа, милая, Пашка Чичеров совсем расклеился, ревет как белуга! Такой забавный!

– Я очень рада, – сдержанно ответила Липа, освобождаясь от объятий, не вполне приличных.

Бобби наконец заметил свою оплошность.

– Прости… Ты что-то потеряла?

Липа не ответила, напряженно разглядывая пол.

– Что у тебя пропало? – с неожиданным раздражением спросил Бобби.

– Пустяки, ерунда, – попыталась отделаться она, но Бобби уже поймал ее локоток. Развернув к себе, он потребовал ответить, что случилось.

Не ожидая такого напора от беззаботного спортсмена, Липа выразила возмущение:

– Что за тон? И какое тебе дело до женских мелочей?

– Если у тебя что-то укр… потерялось, я должен об этом знать.

– С каких это пор тебя стали интересовать мои вещи?

– Будь так любезна, просто ответь: что ты не можешь найти? – И он ощупал ее ручной мешочек.

Поведение Бобби было столь удивительным, так непохожим на его обычное обращение, что Липа отстранилась от него.

– Если ты настаиваешь… У меня куда-то делась брошь с изумрудом, которую ты мне подарил. Положила в мешочек и вот теперь не могу найти…

– Проверь еще раз, – потребовал Бобби.

Таким озлобленным Липа его никогда не видела. Она передернула плечиками, развязала тесемки, немного порылась внутри и вытащила скомканный клочок, на котором виднелись корявые черточки, отдаленно похожие на «W». Рассмотрев надпись, Бобби скомкал листок, со всей силы кинул его на пол, словно желал разбить вдребезги, и выругался так, как не каждый извозчик сумеет. Липа смотрела на него широко раскрытыми глазами. Бобби было уже все равно. Забыв про невесту, он направился к Риберу, который о чем-то говорил с Лидвалем. Попросив его на минуточку прерваться, Бобби вытащил чековую книжку и широким росчерком вписал тысячу.

– Будь ты проклят, и твой Лунный Лис с тобой вместе, – от всего сердца сказал он.

Рибер присвистнул от удивления, но чек аккуратно сложил в карман.

– Неужели?

– На глазах у всех вытащил у Липы из мешочка мой подарок и еще метку свою оставил, негодник!

– Я желаю Лунному Лису всяческого здоровья, кормилец мой! – ответил Рибер.

Бобби не был расположен шутить. Ему нанесли удар по самому беззащитному месту: самолюбию.

– Издеваешься? – спросил он. – Так вот я тебе докажу, что твой Лунный Лис не всесилен. Так дам ему по носу, что он… Иду ва-банк!

– К вашим услугам. Принимаю. Мне есть что проигрывать. Тем более счет уже пять – ноль!

– Какая невыносимая боль! – прорычал Бобби и сжал кулаки. – Ничего, я такую ставку сделаю… Я на себя ставлю! Пусть попробует меня обокрасть! Посмотрим, кто тогда посмеется последним.

Неизвестно, чем закончился бы этот дружеский разговор. Бывали случаи, когда Бобби, потеряв над собой контроль, вытворял такое, о чем долго жалел и приносил извинения. К счастью, очень вовремя подошел Граве и спросил, что у них тут происходит, о чем идет горячий спор. Бобби как-то сразу остыл, извинился и отошел.

– Что это с ним? – спросил Граве.

– Очень сильно обиделся на Лунного Лиса, – ответил Рибер.

– Он что, его знает?

– Во всяком случае, регулярно проигрывает мне пари на его победы. Но это большая тайна, – Рибер приложил палец к губам. – И мой тебе совет: при Бобби лучше не поминай Лунного Лиса. Как бы чего не вышло.

– А ты знаешь, кто это такой?

– Был бы счастлив с ним познакомиться! И даже наградить обедом.

– Но предположения есть?

Рибер поманил к себе:

– Скажу тебе по секрету: он может быть где-то рядом. Попробуй угадать его.

Поблагодарив за совет, Граве отправился разыскивать князя.

Между тем репортеры истощили запасы любопытства, исписав грифели своих карандашей. Генерал Бутовский наконец освободился из-под их опеки. Он попросил Чичерова, который вполне оправился от слез (только глаза покраснели), напомнить всем членам команды, что сегодня вечером состоится заключительное собрание в узком кругу перед поездкой. Никаких дам и жен. Сугубо деловая встреча. Но всем быть непременно.

Чичеров бросился исполнять со всем жаром. А генерал Бутовский подумал, что это, наверное, лучший день в его жизни. Все, о чем он мечтал, так желал и не верил, что это возможно, вдруг сбылось. У него есть команда, пускай набранная впопыхах, но зато искренне жаждавшая побед. Всем выданы заграничные паспорта. Денежные трудности, связанные с проживанием сборной в Греции, вдруг разрешились сами собой. Билеты на поезд и пароход закуплены. И они на самом деле едут на первую Олимпиаду! Разве это не повод для полного счастья?

Бутовский уже представлял себе голубое греческое небо, стадион в Афинах, долгожданную встречу с Пьером дэ Кубертеном и друзьями по Международному олимпийскому комитету, открытие Олимпиады в первый день Пасхальной недели и огромную радость, что ждала его впереди. Кто-то приветствовал его, кто-то выражал восторги, генерала даже хлопнули по плечу, но он не обращал внимания на окружавшую суматоху. Механически кланялся, и улыбался, и что-то отвечал невпопад. Всеми мыслями он был уже в Греции.

И тут, откуда ни возьмись, перед Бутовским возник коренастый господин юного возраста с цепким взглядом. Он совсем не походил на репортера или любителя спорта. А на что походил незнакомец, генерал отчетливо понять не мог. Было в нем что-то такое, что вызывало безотчетную тревогу. Радость, так переполнявшая Бутовского, завяла и скукожилась. Сладкое наваждение исчезло. Как будто перед ним стоял не человек, а вестник древнего рока. Совершенно игнорируя происходящее вокруг, будто ему и дела нет до праздника спорта, юный господин не отрываясь смотрел на генерала.

– Что вам угодно? – спросил Бутовский излишне раздраженно. Так не понравился ему этот человек.

– Мне угодно передать важное сообщение для вас, – последовал ответ. – Здесь несколько шумно, прошу следовать за мной.

И молодой человек пошел к выходу, словно был уверен в покорности генерала. Что удивительно: так и случилось. Бутовский подчинился и сам не мог понять, что его заставило. То ли твердость, с какой было высказано приглашение, то ли упрямая наглость, сквозившая в этом субъекте. Генерал упустил, что этот субъект посмел обратиться к нему без обязательного «ваше превосходительство».

Они вышли в уличную сырость. Генералу протянули конверт, добавив просьбу, похожую на приказ, ознакомиться на месте. Бутовский покорно надорвал край, развернул лист и в гаснущем свете дня прочел послание. Содержание его было кратко и столь невероятно, если не сказать – дико, что и слов нужных не подобрать.

– Зачем вам это? – только и смог проговорить он.

– Есть особые обстоятельства.

– Но это совершенно невозможно!

– Нет ничего невозможного, – было заявлено Бутовскому.

– Кого я должен принести в жертву?

Ему назвали фамилию. Бутовский растерялся еще больше: один из лучших спортсменов, почти наверняка чемпион.

– Почему именно он?

– Я не могу вдаваться в подробности.

– Повторяю: это невозможно… Я понимаю желание директора Департамента, но…

– Не будем терять время, я все беру на себя.

– Да кто вы такой? – раздраженно спросил Бутовский.

Молодой человек улыбнулся и подернул роскошные усы вороненого отлива:

– Просто Ванзаров. К вашим услугам, генерал.

6

В клуб «Геркулес» Илья Мангейм вернулся, чтобы собрать в дорогу спортивную амуницию. Он не мог поехать в Афины без счастливого пояса: толстенного ремня с двумя застежками, которым перетягивал поясницу во время схватки. Пояс этот, несомненно, помог ему выиграть кубок столицы и одолеть самого Луриха. Скрутив его кольцом, Мангейм бережно, как драгоценность, положил в саквояж, туда же отправил борцовские трусы и на всякий случай – полосатое трико, в котором выступал на показательных боях в цирке. В Афинах точных правил проведения борцовских поединков не было. Соревноваться могли борцы любых весовых категорий. В чем выходить на ковер, тоже не было известно. Возможно, разрешат трусы с поясом, а может, сочтут борьбу без трико неприличной. Все-таки ожидается присутствие лиц греческого царского дома.

На прощание Мангейм окинул взглядом родные стены, увешанные снимками борцов-чемпионов. С тайной надеждой подумал он, что скоро здесь появится его фотографический портрет в полный рост. Стоит он, выкатив грудь колесом и согнув руки в локтях, чтобы рельефнее виднелась мускулатура, а с могучей шеи свешивает медаль. Золотая медаль первой Олимпиады. Все члены клуба будут гордиться дружбой с настоящим олимпийским чемпионом. Хорошо бы, чтоб у фотографии повесили лавровый венок. Очень это вдохновляет. Он даже присмотрел место для снимка: как раз напротив входа.

Нельзя сказать, что Мангейм был жаден до славы. Слава ему доставалась. Но была она мелковата, как икра хилого осетра. Не было в ней нестерпимого блеска, от которого перехватывает дыхание, особенно у дам, когда им хочется преклоняться перед кумиром. Мангейм побеждал много и часто, но в когорту великих борцов, собиравших полные трибуны цирка, все еще не вошел. Имя его было известно любителям борьбы, и стало еще известнее после недавнего триумфа. Но вот спроси на улице первого встречного мальчишку – разносчика пирожков: «Кто такой Мангейм?» – промолчит, не ответит. Эта «полуслава» раздражала, как камешек в ботинке. В дальних закоулках души Мангейм надеялся, что победа на Олимпиаде, в которой он ни секунды не сомневался, принесет ему долгожданный аромат лаврового венка. И всероссийскую известность. Будут еще его портреты из газет вырезать и в деревенских избах по стенам расклеивать.

Мечтания были прерваны звуком быстрых шагов. В пустых залах эхо разносилось стремительно. Мангейм подумал, что вернулся кто-то из членов клуба. Дверь распахнулась, и вошел сам генерал Бутовский. За ним держался незнакомый господин. Визит был несколько неожиданным: часа через три и так общее собрание команды. Что за срочность такая? Мангейму показалось, что генерал несколько взволнован, будто чем-то озабочен или расстроен и старается отводить взгляд. Что было совсем странно после триумфального приема в зале Рибера.

– Что-то случилось, Алексей Дмитриевич? – спросил Мангейм, отодвигая саквояж в сторону.

Генерал замялся, не зная, как начать, обернулся к незнакомцу у него за спиной, но так ни на что и не решился.

– Видите ли, Илья… Тут такое дело… Не знаю, как и сказать вам…

Бутовский всегда источал уверенность и оптимизм, чем заражал всех членов команды. Именно его твердость и настойчивость позволили подготовить поездку в Афины на должном уровне. А тут его словно подменили. Мямлит, как баба, глаза прячет. Что за странность? Такого генерала Мангейм еще видел.

– В команде какая-то неприятность? – спросил он.

Бутовский махнул рукой и уселся на диван.

– Вот пусть этот господин вам и объяснит.

Без тени сомнения незнакомец приблизился к Мангейму, отвесил легкий поклон и приятно улыбнулся.

– Имею честь сообщить, что ваша поездка в Афины отменяется.

– Почему? – спросил Мангейм, еще не до конца осознав смысл сказанного.

– Вместо вас должен поехать другой человек. А вы свою медаль возьмете на следующей Олимпиаде.

Новость была столь неслыханной и бессмысленной, что Мангейм не мог в нее поверить, все еще надеясь, что это ошибка или глупый розыгрыш.

– А кто поедет вместо меня: Лурих или Меттер?

– Эти прославленные борцы останутся дома. Поеду я.

Мангейм смерил взглядом беспардонного субъекта. Ростом чуть ниже среднего, в плечах крепкий, ладно и прочно сложен, будто вытесанный из крепкого дуба, шея массивная, руки сильные. Но на борца слабо смахивает. Да еще усы дурацкие. С такими только в цирке выступать. Вглядевшись в его лицо, Мангейм убедился: в мире борьбы этот господин никому не известен. Во всяком случае – ему.

– А вы кто такой будете?

– Просто Ванзаров.

– Просто, значит? Это хорошо. А за какие такие заслуги вас вместо меня в команду сунули? И здесь связи и знакомства? Что же это делается, Алексей Дмитриевич?

Бутовский сделал вид, что не услышал, старательно разглядывая фотографии.

– Я понимаю ваши чувства, господин Мангейм, – сказал Ванзаров. – Поверьте, это суровая необходимость. Эта ситуация не доставляет мне удовольствия. Я вынужден так поступить. Прошу вас проявить мужество и благоразумие. Буду вам за это крайне признателен.

– Надо же, какие слова! А вот я возьму и так вам отвечу… – Мангейм выставил сочную фигу прямо в нос наглеца.

Ванзаров вежливо кивнул.

– Это естественная реакция. Готов сделать вам предложение: если вы хотя бы раз из трех поединков положите меня на ковер, я немедленно уйду. А вы поедете в Афины. Уговор?

Мангейм, не раздумывая, пожал протянутую руку. Скинув пиджак, сорочку, брюки и ботинки, он остался в одних трусах, вынул счастливый ремень и туго перепоясался.

– В костюмчике бороться будете?

Ванзаров снял ботинки, аккуратно повесил на стул сюртук, расстегнул ворот и закатал рукава.

– Не возражаете, если буду так?

Мангейм не возражал. Ему же лучше. Приняв стойку, он крепко уперся пятками в холодный паркет, чуть согнулся и выставил руку для захвата. Соперник не проявил желания драться. Пришлось поманить его ладошкой. Жест этот для настоящего борца оскорбительный, выражает глубокое презрение к противнику, но для этого типа в самый раз. Все равно ничего не понимает.

Бутовский, следивший за происходящим, не сразу понял, что произошло. Только что главная надежда на золотую медаль стоял в агрессивной позе, готовый к борьбе, как вдруг перелетел кубарем и шмякнулся об пол. Чемпион будущих Олимпиад был повержен буквально одним движением.

– Туше, – сказал Ванзаров, будто заказывал чашечку кофе. – Раз…

Мангейм вскочил в такой ярости, что чуть не нарушил неписаный кодекс. Он готов был броситься на противника без предупреждения. Но спортивное благородство победило. Один раз еще ничего не значит, это не поражение. Пусть враг применил хитрый и неожиданный прием, и вместе с тем на этом его, Мангейма, больше не поймать. Уж он возьмется как надо, счастливый пояс вытянет! Мангейм принял стойку.

– Атакуйте! – приказал он, усмиряя дыхание.

Генерал заметил только, как Ванзаров схватил Мангейма за пояс, они сцепились яростно, раздался сдавленный рык, после чего чемпион Петербурга взмыл легкой бабочкой и упал на спину, придавленный соперником.

– Туше, – сказал Ванзаров ему в лицо и быстро встал. – Два…

Мангейм саданул кулаком по полу, отчего паркет вздрогнул. Он вскочил и, уже не помня ни себя, ни правил, ни кодексов, кинулся на врага. Так хотел скрутить его в бараний рог, столько вложил силы в атаку, что не заметил одну мелочь. Ванзаров чуть отстранился, пропуская выпад. Мангейм по инерции полетел вперед, поскользнулся и грохнулся на паркет, больно ударив плечо. Вся энергия ушла в пустоту. Сила была растрачена зря.

– Не считается! – крикнул он. И ринулся снова.

Мангейм только успел подняться, как Ванзаров стремительным движением подхватил его, развернул боком, лишая точки опоры, и перекинул через бедро, держа в падении, тем лишая последнего шанса вывернуться. Мангейм приземлился на лопатки. Он был повержен.

– Три, – услышал он голос соперника, в котором не было и капли торжества. – Прошу меня простить…

Злость исчезла, словно ее сдуло. Мангейм встал с пола, не ощущая боли и стараясь не думать, как такое могло случиться. Чтобы не смотреть на врага, а тем более не подать ему руку, он вцепился в счастливый пояс, стараясь расстегнуть рывком, пальцы не слушались.

– Поздравляю, ваша взяла… – все-таки сказал он. – Где научились таким приемам?

– У меня были хорошие учителя, – ответил Ванзаров, застегивая запонки.

– Если со мной справились, значит, из Афин точно медаль привезете.

– Там видно будет. Не держите на меня зла. – Ванзаров протянул руку.

Мангейм не нашел в себе сил игнорировать жест благородства. Пожав ладонь победителя, он вдруг понял, что не испытывает к нему ни вражды, ни зависти.

– Желаю успеха, – пробурчал он, подхватил саквояж и быстро вышел, как уходит проигравший, оставляя славу, поле боя и счастье победителю.

Бутовский старательно отводил глаза. Хоть этот господин поразил его борцовским талантом, но как себя повести и что сказать, он не знал. Генералу помогли.

– Принимаете в команду? – спросил Ванзаров.

– Добро пожаловать… Только ответьте честно: ну зачем вам это нужно?

– Скажем так: во мне зажгли интерес к олимпийскому движению. Пылает он так ярко, что можно обжечься ненароком, – и Ванзаров чуть заметно подмигнул.