Текст книги "Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии (СИ)"

Автор книги: Антон Ботев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

19. Кто пойдет к Коле?

С грузовика раздались сигналы: один длинный и пять коротких.

– Хм… – удивился капитан. – У Коли закончилось горючее! Странно, только вчера заполняли… Эй, машинное отделение! – Крикнул он. – Доставить наверх канистру солярки!

Когда солярка была доставлена, капитан выстроил экипаж на палубе.

– Случилось ЧП! – Произнес капитан речь. – У нашего грузовика закончилось горючее! Требуется доброволец для доставки шоферу Коле канистры солярки. Добровольцы есть?

Добровольцев не оказалось.

– Ну что ж… Я так и знал. Тогда начнем по списку. Алеша!

Алеша спрятался за спину Дэна, но капитан его углядел. Дэн не отличался богатырским телосложением.

– Пойдешь к Коле?

– Никак нет!

– Дисциплина? – капитан поднял правую бровь.

– Хорошо, я пойду, – быстро сказал Алеша. – Только позвольте мне сказать одну вещь. Вы, как интеллигентный человек, должны меня понять.

Капитана никто еще не называл интеллигентным человеком, хотя тот и был русским офицером. Поэтому капитан сказал:

– Докладывайте.

– Вот я давно задаюсь вопросом… Почему все списки начинаются с буквы «А»? По-моему, тот, кто начинает список с буквы «А», показывает тем самым свою косность и неинтеллигентность – безотносительно к сегодняшнему случаю, конечно, капитан. Такие люди показывают свой консерватизм, нежелание следовать новым веяниям, не…

– Понятно, – сказал капитан. – В следующий раз – только ради вас! – я начну с буквы «Х». Довольны?

– Не совсем. Видите ли, люди, которые откладывают всё на потом – это невежественные, неинтеллигентные люди, не желающие принять изме…

– Довольно. Люди, которые позволяют младшим по званию повесить себе на уши лапшу, как раз тем и отличаются от тех, кто не позволяет, что первые не могут быть капитанами, а вторые могут. Три наряда вне очереди за разговоры в строю и марш на грузовик! Со следующего раза расчет будет с другой буквы, а сегодня с буквы «А».

– Хорошо-хорошо! – крикнул Алеша, – но фамилия-то моя не на букву «А»!

– А на какую же тогда, если не на «А»? – в крайнем изумлении спросил капитан. Он действительно здорово удивился.

– На «Г»!

– Ну что ж, кто-то обвинял своего капитана в косности… Начнем, пожалуй, сегодня с буквы «Г». Алеша!

– Позвольте, но передо мной еще матрос Гриценко!

– Правда? – спросил капитан у Гриценко.

– Правда, – виновато сознался тот.

– Эх, Гриценко, Гриценко… Что ж вы… Придется вам идти к Коле.

– Не пойду, – уперся вдруг Гриценко.

– Это почему?

– Боюсь змей.

– Каких змей??

– Ползучих гадов. Гюрзу, эфу. Королевскую кобру. У них зубы ядовитые.

– Да ну? – второй раз за день изумился капитан.

– Я точно знаю. Один мой родственник из-за них, гадов, погиб.

– Ну что ж, раз родственник, то… Радист! – обрадовался капитан. – Вам боевое задание. Взять канистру солярки и доставить ее на борт грузовика шоферу Коле. Задание ясно?

– Ясно…

– Выполняйте!

– Только вы…

– Что?

– Если бабушка снова начнет сказку рассказывать, вы ее уговорите без меня не начинать.

– Конечно, радист!

Капитан похлопал маленького безответного радиста по плечу.

20. В гостях у сказки

Колин помощник Виталий наотрез отказывался садиться за руль, мотивируя это тем, что смена не его.

– Когда твоя смена? – в пятнадцатый раз допытывался Коля.

– Завтра.

– Вчера ты тоже говорил, что завтра!

– Вчера я врал. Вчера была моя смена, надо было тебе меня за руль сажать. А теперь – дудки! Теперь не сяду, потому что смена не моя.

– У, черт! – разозлился Коля.

– Давай-давай, веди. Ну, или хочешь, я за тебя поведу, зато потом ты мне две смены отдашь?

Коля опустил голову на руль. Раздался звук клаксона. От неожиданности Коля вздрогнул и заколотил по баранке.

– А, пропади оно все пропадом! – закричал Коля.

– Так как, соглашаешься? – спросил Виталик.

– Бессовестный ты человек, – сказал Коля. – Посмотри ты на меня!

– И что? Мыться надо и стричься, а не баранку вертеть.

– Так когда мне мыться, если я все время за рулем?

– Тогда и мыться. Раньше-то небось мылся?

В дверь постучали.

– Кого там еще черти несут? – раздраженно крикнул Коля.

– Это я, радист, принес вам солярки…

– Какой еще солярки? Только вчера заправлялись… Эй, погоди, куда пошел? Залазь в кабину… Ну что, радист, рассуди нас. Этот черт полосатый не хочет вести.

Темно как-то в кабине. Не видно ничего, только два темных силуэта спорят злыми голосами. Тот силуэт, что поближе, имеет массу побольше – он и страшнее. И голос истеричный – может сорваться человек. Ох, не при мне бы. Второй голос спокойный, но тоже злой.

– Да! Не хочу! И не буду! Не моя смена.

– Вот видишь? Не хочет.

– А вчера кто вел?

– Вчера я вел!

– Сам вел не в свою смену, а еще возмущается! Думать надо было! Тебе голова зачем?

– Э-э-э… Я ничего не понял…

– Думать мне голова! Думать!

– Так и думал бы, чудак-человек, кто ж тебя заставлял в чужую смену работать, чудак-человек…

– Я… э… думаю, что… надо спросить у капитана…

– Так ты же меня обманул!

– Ничего я тебя не обманывал. Смотрю, ведет человек, ладно, думаю, не буду мешать, раз ему так нравится, пусть ведет…

– Ты же сказал, что не твоя смена! Вот и радист говорит, что ты должен вести!

– Я говорю, что надо спросить капитана…

В кабине ужасно пахло соляркой. Просто до невозможности пахло соляркой.

– Не помню такого… Может, спросонок? Я спросонок могу всякого наговорить…

– Да какой спросонок?! Это ж вечером было!

– Вечером самый сон! Ты, между прочим, во сне тоже говоришь! О, ты такое говоришь… – многозначительно усмехнулся Виталик. – Видел доску «Позор предателям!»? Вот я сейчас радисту расскажу. Радист-то видел…

– Глупости ты ему расскажешь! Человек за себя во сне не отвечает!

– Вот и я говорю, что не отвечает… Да к тому же радист сказал уже, что тебе вести.

– Я сказал, что мне нужно спросить у капитана…

– Нет, погоди, по справедливости-то…

– …или у тети Вали…

– … ты должен вести!.. Тети Вали?

– Ну да, тети Вали.

– Сказочницы?

– Сказочницы.

– Никакая она не сказочница, понял? Пристали ко мне со своей тетей Валей! Я сам лучше сказки сочиняю!

В кабине, кроме пота и солярки, запахло еще и дракой. Надо было что-то предпринимать.

– Расскажи! – предпринял радист.

– Точно, расскажи, расскажи ему! – засмеялся Виталик.

– То есть как это – расскажи?

– Ну вот так – расскажи!

– Я… я не готов…

– Ну-у-у, раз не готов, нечего и говорить, что лучше тети Вали рассказываешь!

Виталик сам ни разу не слышал, как тетя Валя рассказывает сказки.

– Эх… ладно. Слушайте.

Коля начал рассказывать:

– Жил, значится… в одном селении… э… старичок со старушкой. Жили они, значит, жили… И старик говорит: испеки, говорит, старуха, мне, э, колобка. Да… И старуха ему испекла колобка…

– Старо! – закричал Виталик.

– Не отвлекай меня! Колобок тот был не простой, а золотой! И он прыг с окошка – и от них и убежал! Бежит, бежит… то есть катится, у него же ног нет… катится он, значит, по городу, а за ним все гонятся – и мафия гонится, и… бандиты всякие, и иностранцы… и простые люди. С собаками его разыскивают, а он из чистого золота сделан, хотят его расплавить и продать – на всю жизнь озолотиться можно! Да. Вот… Только вот! Только как поймает его кто, тут же к нему и прилипает! Все жадные к нему прилипали, и всякая нечисть, а нежадные не прилипали, правда, нежадные его и не ловили! А если б ловили, не прилипали бы!.. И вот так, в итоге, все плохие к нему и прилипли!

Коля надолго замолчал.

– Все? – осведомился Виталик.

– Нет, не все, конечно! Уф… Они все к нему прилипли и все друг друга перебили, из-за жадности, только один остался, самый сильный и жадный. Но тоже весь израненный…

Коля опять замолчал.

– Вот так сказка! – закричал Виталик.

– Я сказал – не отвлекай! – огрызнулся Коля. – Дождешься! Сказка еще не закончена. Потом милиция пришла и арестовала этого злодея, потому что он совсем обессилел. Арестовала, но тоже жадная была, и прилипла тоже к колобку. Потому что они были оборотни!

– А мертвые от колобка отлипали? – рискнул спросить радист.

– Нет. Мертвые не отлипали. Потом хороший человек пришел, не жадный, но тоже оборотень. И потащил всю эту кучу к вулкану, чтобы избавить землю от всего зла. Дотащил и бросил.

– Так погоди! Он сам разве в жерло не свалился?

– Нет, конечно! Он же был хороший!

– Хороший, но оборотень! А всякая нечисть к нему прилипала, ты сам сказал!

– Ну да, прилипала…

– Значит, и хороший оборотень тоже прилип!

– Ну, прилип…

– И тоже в вулкан свалился!

– Получается, свалился… – тихо сказал Коля.

– И погиб! Ха-ха-ха! Ну и сказка, где все погибли!

– Гад ты! Убил моего оборотня!

Колин кулак взметнулся к Виталикову лицу. Смех оборвался на полувздохе, и сразу стало тихо. Запах драки, висевший в кабине, как-то вдруг исчез. Запахло, правда, кровью запасного шофера.

– Плохой человек, – виновато сказал Коля. В глазах его стояли слезы. – Гад ползучий. Ничего святого. Извини. Ничего за душой нет. А у тебя есть что за душой?

– Ну…

Радист испуганно смотрел на шофера.

– Говори! Есть что за душой у тебя!?

– Как это, за душой?

– Смотри… – Коля угрожающе приблизился.

Неожиданно для самого себя радист быстро сказал:

– Каждый человек в течение своей жизни испаряется. Он теряет массу посредством потения, испражнения, потери крови, слюней, черной крови и соплей. Для того, чтобы не исчезнуть совсем, человек должен восполнять свою массу при помощи еды и питья.

– Ничего себе! – Коля посмотрел на радиста с уважением. – Здорово ты!

Радист скромно опустил взгляд.

Коля расчувствовался.

– Как зовут-то тебя, браток?

– Радий… Родионович… – еще больше засмущался радист.

– Ну, давай, Радий Родионович… Может, хочешь чайку? Я быстро!

– Я бы с удовольствием, но… мне пора… телеграмму отбивать, в центр…

– Ну, я понимаю, понимаю… Давай я тебя до корабля подвезу… Ты, если что, забегай, чайку попьем, с можжевеловыми веточками… Давай, иди, конечно…

– Спасибо, – благодарно испарился радист и выскользнул из кабины.

– Давай, иди, – ободряюще говорил ему вслед Коля.

Виталик застонал.

21. Скоро осень

«Каччхапа» продолжала путь свой по ровной поверхности степи. Куда-то она двигалась, а куда, и зачем – непонятно. Знал только капитан, но это было такой ужасно секретной военной тайной, что капитан не раскрывал ее даже коку Афанасию, не говоря уж о первом помощнике или, например, боцмане.

Соколицы все летали над бронеаэродромом, кружились, не удаляясь из зоны видимости.

Матрос Гриценко соорудил воздушного змея и прицепил его к мертвой монгольской голове. Хотя ночи стали холодными, ветра не бывало, и змей болтался на веревке. Каждый, кто проходил мимо, стукался о змея и говорил:

– Черт побери!

Не стукался только маленький радист, который свободно проходил под змеем и был весьма этим доволен.

Тетя Валя каждое утро залазила в корзину впередсмотрящего и рассказывала сказку. Благодаря сказке экипаж поднимался ни свет ни заря, слушал бабушку и больше уж не ложился, зато засыпал рано. Матросы перестали сочинять стихи.

Днем обычно бывал мертвый час, капитан удалялся в свою каюту фиксировать события дня, кок на камбуз – готовить ужин, а матросы в кубрик. Там они сидели понурившись, бессмысленно глядя в пространство, качались в гамаках, молчали о своем.

Хотелось уже выйти на берег.

Оцепенение овладело и Алешей. Он кутался в плед и тоже качался в гамаке, смотря наверх, где, если б не крыша ангара, явился бы ему обобщенный образ врага.

Впрочем, Алеша не ставил себе цели увидеть обобщенный образ врага.

– Не скрипи! – говорил ему обыкновенно Дэн.

Алеша втыкал нож в пол, хватался за него и останавливался. Но вскоре снова начинал скрипеть.

– Не скрипи! – строго говорил Дэн.

Алеша уходил к тете Вале, громко скрипя половицами.

У Жугдэрдемидийна Гуррагчи начали вдруг жутко расти волосы. Они свешивались уже до середины мачты.

Алеша теперь не играл во сне с Колей в шахматы. Раз они не играли, Коля не насылал на Алешу прилетающих пчел. Алеша (от этого, наверно) стал спать очень много. А может, просто от холода стал спать больше, а с Колей не играл потому, что тот не хотел Алешу будить, непонятно, что было истиной. Коля играл теперь с радистом Радием Родионовичем, обменивался новыми идеями, приглашал попить чайку с можжевеловыми веточками. Спрашивал его мнения по разным вопросам.

– Вот скажи мне, Радий Родионович, – говорил, например, шофер, – вот скажи мне, кто из нас кому снится?

– Оба снимся, – отвечал ему на это радист.

– То есть, получается, ты снишься мне, а я снюсь тебе?

– Ну… наверно, так.

– А кто кому раньше начал сниться?

– Ну… а зачем тебе?

– Потому что… смотри. Кто раньше начал другого во сне видеть, тот и главнее. Он, значит, первичен. А кто позже, тот, ясное дело, вторичен. Если первичный проснется, то вторичный сразу же умрет. Потому что перестал первичному сниться. Понимаешь? Вот мне и интересно, кто из нас раньше заснул. Ну как, здорово?

– Да ведь разницы-то никакой и нет.

– Как это нет? Почему?

– Да потому, что второй-то первого все равно тоже видит. Как только второй умрет, он сразу же перестанет видеть первого во сне. И первый тоже умрет.

– Погоди… Дай подумать.

– И получается, что, кто бы ни проснулся, все равно оба мы умрем.

– Но… Но как же так? Глупости ты говоришь, Радий Родионович!

– Если глупости, то… то просыпайся, пожалуйста. Посмотрим, как ты после этого выживешь.

– Нет, я лучше, пожалуй, посплю еще. А попозже проснусь, конечно, – обиженно говорил Коля. И до конца сна с радистом не говорил. Все время почему-то так получалось, что радист заставлял водителя дуться.

Потом кто-нибудь из них просыпался, конечно, но никто не умирал. Становилось совсем холодно; Коля от неподвижности жирел, а радист, наоборот, терял вес.

В следующем сне все повторялось – Коля начинал разговор с того, что приглашал Радия Родионовича в гости. Радий Родионович обещался всенепременно быть.

Становилось совсем холодно, утром на траве появлялся иней. Днем солнышко еще кое-как грело, но к вечеру опять все зябли. У экипажа мерзли носы, матросы и офицеры слонялись, как сонные мухи, по кораблю. Только игрушкам на мороз было наплевать. Остальные же при бакштаге собирались греться на камбузе, при галфвинде на подветренном борту. Обычно дул форштаг, так что сидели в кубрике и смотрели в иллюминаторы. Гадали о том, куда идет корабль, какова его тайная миссия, есть ли где поблизости монголы, и что скорее бы с ними сразиться, а то ждем, ждем, а монголов всё нет, а как нападут неожиданно, так и всё… Как-то это всё нехорошо, надо бы подготовиться, да, точно, подготовиться, кто предупрежден, тот вооружен, надо всегда быть начеку, Дэн, ты смотри, если что подозрительное увидишь, ты тут же нас буди, да, хорошо, надо бы еще Виталика предупредить, что-то Коля какой-то подозрительный стал, но ничего, Виталик свой человек, если что, просигналит. А как вы думаете, мужики, почему мы столько ездим, а монголов только один раз видели? Ну, да, полтора, но вообще-то ненормально, битв нет. И хорошо, что нет, типун тебе на язык, а все равно что-то подозрительно… Может, капитан трусит, специально ушел в безопасный район, а тут, понятно, ничего такого нет, не трусит, а бережет экипаж, ха-ха-ха, скорее бы завтра, тетя Валя опять сказку расскажет, а мне кажется, мужики, что у нашего капитана миссия, он без приказа не стал бы тут ползать. Да какая у него может быть миссия, боится он, да и все, ша, мужики, Афоня идет… Прошел, вроде. Может, тут действительно какое тайное задание, например, клад ищет, да нет, чушь, какой клад, да, точно, клад! Найдем клад, тут и войне конец. Ну, не знаю, вряд ли… Ну, посмотрим. Так что ты, Дэн, смотри в оба, чтоб ни один монгол, да, конечно, будьте спокойны, мужики, и Виталика предупреди, ну, это вы сами Виталику передайте, кто пойдет солярку относить, передавайте, чтоб только Коля не слышал, и еще, это… ты, Дэн, Алеше тоже передай, Алеше, ну да, Алеше, а то это, ах, Алеше, ну что ж, Алеше… Все нормально будет, мужики, вы не волнуйтесь, давайте, ладно, пока, да, ага, ну я пошел, всё, давай, пока.

Соколицы не чурались мужского общества и сидели иной раз в настороженной тишине среди матросов, курили трубки.

Матросы чурались соколиц и опасались, что они доложат об их разговорах капитану с Афанасием.

Те немногие, кто раньше не путал летчиц друг с другом, стали путать. К тому же с тяжелой руки тети Вали Машу (или Галю) переименовали в Розу, и теперь вообще все перемешалось.

Как-то Алеша столкнулся с Галей около каюты тети Вали.

– Привет!

– Привет, – сказал Алеша.

– Слушай, хотела тебе сказать…давно еще… Приходи ко мне чай пить? С вареньем. Подруга на вылете.

Алеша заволновался. Сбывалась Алешина мечта.

– А ты что ж не полетела?

– Ну, как тебе сказать… – таинственно произнесла Галя. – Я заболела… Ну пошли в каюту, расскажу!

В каюте Галя села на кровать, обхватила руками колени.

– Послу-ушай… Мне совсем холодно… Я заболела.

Мечта была совсем близко.

– Чайку? – осторожно, чтоб не спугнуть, спросил Алеша.

– Нет, не хочу чайку… Холодно мне.

– Если холодно, надо чайку горячего. Подожди, Галя, я к Афанасию сбегаю, сейчас вернусь!

– Да не надо никуда бежать! Алеша!

Да что такое! Мечта прямо уходила из Алешиных рук. Алеша, попытался схватить ее за хвост, как рыбу.

– Нет-нет! Тебе же холодно! – и Алеша бросился на камбуз.

Когда он вернулся, в соколиной каюте никого уже не было. Алеша стучался еще минут пять, но ему так и не открыли. Тогда он пошел к бабушке. Бабушка обучала его управляться с Хрюшей, Степашкой и прочими.

У Алеши получалось неплохо.

21-бис. Деревья

Степная болезнь поразила капитана.

– Сплошная степь кругом, – сокрушался капитан. – Степь да степь!..

И верно, капитан был прав. Ничего, кроме плоской степи, вокруг не было. Был только бронеаэродром, но и он, оборудованный взлетно-посадочной полосой, был довольно-таки плоским.

Еще имелся в наличии вполне объемный грузовик, но грузовик – это было совсем не то. Например, когда дул ветер, грузовик не скрипел и не качался.

Капитан соскучился по лесу, по осине, скрипящей от ветра осенними ночами.

Вообще-то на корабле были, конечно, скрипящие предметы, например, половицы, особенно когда по ним шел морской походкой боцман или кок Афанасий. Но про половицы нельзя было сказать, что они качаются, хотя кок Афанасий или боцман качались очень даже. Алеша скрипел и качался в гамаке, но он лежал, а деревья стояли. Качались также и травы, но про них сверху нельзя было сказать, что они именно качаются, не говоря уж про скрипят. Не было никакой возможности воспринимать движение каждой травинки, поэтому качание травы можно было воспринимать только в целом. А в целом стебли двигались волнообразно, перистальтически. Лучше б не качались. Мутило.

– Кишечник, чистый кишечник. Вы заметили, что мы находимся в желудке у Степи? Степь нас постепенно переваривает, и скоро переварит совсем, – делился капитан своими гастрономическими наблюдениями с коком. – Посмотрите, что стало с радистом. Вы его кормите?

– Кормлю, – отвечал кок.

– Кормите получше.

– У травинки нет индивидуальности, а у дерева есть, – рассказывал он Маше, а Маша только округляла глаза.

Маша была очень симпатичная, когда округляла глаза.

Капитан соскучился по лесу. Он сидел, думал, отчего же лес ему нравится больше, чем степь, почему ему так надоела ровная поверхность.

«Наверно, все дело в вертикальности. Природа мечтает о недостижимом, а что может быть недостижимее вертикальности? Уделом человека всегда было движение по двумерной плоскости. Даже птицы не могут летать вертикально. Геликоптер – венец творения, стоп, эволюция дальше не идет. Вершина растительного мира – деревья – вертикальны, травы тоже вертикальны, хотя из-за недостатка стойкости и имеют склонность к лежачему положению. Вершина животного мира – человек – стремится к вертикальности, вся культура пронизана ею, начиная с менгиров и заканчивая Башнями-близнецами» – писал он в своем дневнике.

– Я скучаю по вертикальности, – сказал как-то капитан штурману.

Штурман ничего не ответил. Он стоял на палубе, прямой, как столб, и смотрел строго вверх. Солнце было в зените, а штурман как-то умел определять по солнцу местоположение корабля.

Капитан хотел еще пойти поговорить с кем-нибудь, но передумал. Вместо этого он стал писать дальше:

«А раз всё дело в вертикальности, и только в ней, то при чем здесь деревья? Почему нельзя заменить деревья людьми? Штурман тоже вертикален, когда смотрит на небо. Но он один. Леса из одного дерева не бывает. Индивидуальность будет заметна только на фоне другой индивидуальности. Экипажа у нас как раз хватит на маленькую рощу…»

Всю ночь капитан рисовал в блокноте план рощи. Где должно стоять одно дерево, где другое, а где между ними должен находиться куст. На следующий день выстроил матросов на палубе. Палуба во время переклички являлась также и плацем.

– Заградительная лесополоса. – Подумал про себя капитан. – Но это всё не то. В лесополосе деревья стоят как солдаты, а нужно, чтоб солдаты стояли, как деревья. Ну-ка…

И капитан расставил солдат по палубе, аккуратно сверяясь с блокнотиком.

– Замри! – скомандовал он.

Прошел мимо застывших матросов, пытаясь вообразить себя в лесу. Не очень как-то получалось.

– В птицах всё дело! – Догадался он. – В лесу же птицы поют! Умеет кто-нибудь свистать, как птица? – спросил он.

Экипаж не отвечал.

– Тьфу ты! Отомри! Умеет кто-нибудь, как птица, свистать?

– Я умею, как дрозд! – похвастался рядовой матрос Гриценко.

Кроме Гриценки, умели: Алеша как иволга, а Дэн – как кукушка.

– Приказ такой: замереть, но по моей команде начать петь! – скомандовал капитан.

– Так точно!

Устроили вторую попытку. Всё равно что-то было не то.

– Отомри! – скомандовал капитан. – Остальные – шуршите, как будто деревья листвой, и качайтесь в такт, будто вы под ветром гнётесь. И-раз!

Экипаж покачнулся влево.

– И-два!

Вправо.

Нет, всё равно не то.

В чём же дело?

– Осмелюсь сказать, кэп, – подал голос Афанасий, – что деревья не могут быть в рост человека. Они должны быть в несколько раз выше.

Да, верно, верно… Что же делать? Ведь даже если капитан встанет на колени, ему не стать таким маленьким, чтоб остальные были заметно выше него. Зато вот если…

– Радист, – сказал капитан.

– Я, – ответил радист.

– Вам задание: встать на колени и прогуливаться между нами. Об ощущениях доложите. Я встану на ваше место и буду изображать куст. Выполняйте.

Вечером капитан позвал в свою каюту Радия Родионовича.

– Ну что, радист. Докладывайте. Что вы почувствовали, прогуливаясь между нами?

– Что прогуливаюсь на коленях рядом со своими боевыми товарищами.

– Это всё?

– Колени еще болели.

– И всё?

– Вроде бы, всё…

– Ну, вы не стесняйтесь, не стесняйтесь… Может быть, ещё какие-нибудь чувства были?

Маленький радист замялся.

– Ну, давайте же!

– Ещё… Капитан, но вы сами просили рассказать!..

– Да, да, говорите!

– Ещё мне… Писать очень хотелось, капитан.

– Тьфу ты! А, например, не казалось ли вам, что вы в лесу?

– Ну…

– Ну, ну!

– Может быть, немножко…

– Ну вот видите, радист! А говорите, нет никаких ощущений! Идите. И… попросите там у Афанасия дополнительный паёк.

«Что ж, моя версия оказалась правильной», – писал капитан в своем дневнике. – «Правда, самому мне ощущение того, что я в лесу, испытать не довелось, зато я видел, как счастлив этот маленький радист. Что ж, пусть будет так. Когда вернемся в штаб, надо будет поучаствовать в смотре-конкурсе самодеятельности со спектаклем „Деревья“. Благо, генеральная репетиция удалась».