Текст книги "Русь: от славянского расселения до Московского царства"

Автор книги: Антон Горский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Вторая группа включает в себя упоминания «волостей» с «территориальным» определением, образованным от названия стольного города. Таких упоминаний всего 29. При этом лишь про 17 из них (10 % от всех упоминаний термина «волость») можно сказать, что указание на город предпочтено упоминанию князя-владетеля. [536]536
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 350, 386; Т. 2. Стб. 306, 314, 339, 456, 461, 602, 614, 691, 693; НIЛ. С. 56, 64, 71. В пяти случаях речь идет о «Новгородской волости», в пяти – о Смоленской, двух – Черниговской, по одному разу – Владимиро-Волынской, Киевской, «Русской» (в смысле Киевской), Рязанской, Торопецкой.


[Закрыть]В остальных же 12 случаях определения по городу, а не по князю были вынужденными.

Когда в южнорусском летописании под 6643 г. говорится, что Всеволод Ольгович, его братья и сыновья Мстислава Владимировича Изяслав и Святополк «поидоша воююче села и городы Переяславьскои власти», [537]537
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 246.


[Закрыть]территориальный эпитет вызван тем, что именно переяславское княжение было причиной конфликта названных князей с правившим в Киеве Ярополком Владимировичем: военные действия начались, когда киевский князь объявил о передаче Переяславля своему брату Юрию (Долгорукому). [538]538
  Там же. Стб. 295–297.


[Закрыть]В обращении Всеволода Ольговича к Вячеславу Владимировичу – «Сѣдѣши во Киевьскои волости, а мнѣ достоить, а ты поиди в Переяславль, откиноу свою» (6650 г.) – имеется в виду, что Вячеслав занимает Туров, стол в пределах Киевского княжества, владениями в котором распоряжается Всеволод (как киевский князь); в результате Туров был передан сыну Всеволода Святославу. [539]539
  Там же. Стб. 310.


[Закрыть]В приведенном под 6650 г. заявлении братьев Всеволода Ольговича – «мы просимъ у тебе Черниговьскои и Новгороцкои волости, а Киевьскоѣ не хочемъ» [540]540
  Там же. Стб. 311.


[Закрыть]– речь идет о трех видах владений Всеволода: тянущих к Чернигову, Новгороду-Северскому и Киеву. Помещенное под 6666 г. воспоминание о том, что отец жены Глеба Всеславича Ярополк Изяславич (ум. в 1086 г.) «вда всю жизнь свою Небльскую волость, и Дерѣвьскую, и Лучьскую, и около Киева». [541]541
  Там же. Стб. 492.


[Закрыть]Киево-Печерскому монастырю, также говорит о составных частях владений одного князя. Когда Святослав Ольгович говорит (под 6667 г.), что гневался на Изяслава Давыдовича за то, «оже ми еси Черниговьскои волости не исправилъ», но теперь, когда Изяславу грозит опасность, «Бог мя избави волости тоя», [542]542
  Там же. Стб. 498.


[Закрыть]речь идет о передаче Святославу (княжившему в Чернигове) части владений Изяслава (ранее перешедшего на княжение в Киев) в пределах Черниговской земли: территориальный эпитет необходим, чтобы было ясно, какие владения Изяслава имеются в виду – киевские или черниговские. О черниговских владениях Изяслава речь идет и в приведенных под тем же годом словах Святослава: «всю волость Черниговьскую собою держить и съ своимъ сыновцемъ». [543]543
  Там же. Стб. 500.


[Закрыть]Когда под 6682 г. говорится, что Олег Святославич, князь новгород-северский, во время конфликта со Святославом Всеволодичем Черниговским «во-евашеть Святославлю волость Черниговьскую волость», [544]544
  Там же. Стб. 579.


[Закрыть]второе определение является пояснением, какие владения Святослава были повоеваны – около Чернигова (Святославу ещё принадлежали территории на северо-востоке Черниговской земли – т. н. «Вятичи»). В указании под 6683 г., что князья-Ростиславичи «роздѣливше волость Ростовьскую», [545]545
  Там же. Стб. 597.


[Закрыть]определение по князю не могло присутствовать, поскольку речь шла о занятии новыми князьями земли, оставшейся без князя (после гибели Андрея Боголюбского). В упоминании под 6683 г. о «туге во всем Посемьи и в Новѣгородѣ Сѣверьскомъ и по всеи волости Черниговьскои» [546]546
  Там же. Стб. 645.


[Закрыть]после поражения Игоря Святославича от половцев территориальное определение понадобилось, чтобы подчеркнуть, что печаль охватила не только владения Игоря и его ближайшей родни (Посемье и Новгород-Северский), но и всю Черниговскую землю (в данном случае термин «волость» выступает как синоним понятия «земля»). Аналогично следует понимать сообщение под 6695 г., что с того времени Кончак стал часто воевать «в Черниговьскои волости» [547]547
  Там же. Стб. 653.


[Закрыть]– во время набегов страдали владения разных князей, поэтому определение по князю было здесь неуместно. Наконец, упоминание «волости Смоленьскои» в Уставной грамоте Ростислава Мстиславича Смоленской епископии [548]548
  ДКУ. М., 1976. С. 144.


[Закрыть]вызвано законодательным характером документа – ведь действие установления предполагалось и при преемниках Ростислава.

Итак, сущность понятия волость в середине XII – первой трети XIII в. та же, что и в предшествующую эпоху, – это княжеское владение. [549]549
  Разумеется, приведенный материал показывает необоснованность трактовки «волости» как государства-общины во главе с городом.


[Закрыть]Почти не изменилось и соотношение волости с землей. В небольшом количестве случаев термин волость выступает как синонимичный понятию земля, но, как правило, волость – это, как и в XI– начале XII в., часть «земли». Однако поскольку понятие земля стало «мельче» – «землями» теперь начали именоваться ставшие самостоятельными крупные княжества, соответственно «измельчало» и понятие волость: им стали обозначаться части территорий того или иного крупного княжества – «земли», находившиеся под властью определенного князя. На региональном уровне была воспроизведена структура бывшего единого государства: земля, внутри нее – волости.

Большинство земель сложилось на основе крупных волостей предшествующей эпохи, закрепившихся за определенными ветвями княжеского рода Рюриковичей. Ранее всех обособилась в династическом отношении Полоцкая земля: еще в конце Х в. она была передана Владимиром своему сыну Изяславу и закрепилась за его потомками. [550]550
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 121.


[Закрыть]Галицкая земля сложилась после объединения волостей с центрами в Перемышле и Теребовле, закрепившихся в конце XI – начале XII в. за сыновьями старшего внука Ярослава Мудрого Ростислава Владимировича. [551]551
  Там же. Стб. 257; Т. 2. Стб. 308.


[Закрыть]С вокняжением в Ростове сына Владимира Мономаха Юрия («Долгорукого») в начале XII в. [552]552
  Кучкин А. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси Х-XIV вв. М., 1984. С. 67–69, 72–73. 71 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 527.


[Закрыть]берет начало обособление Суздальской земли (Юрий перенес в Суздаль столицу княжества), где стали княжить его потомки. 1127 годом можно датировать окончательное обособление Черниговской земли. В этом году произошло разделение владений потомков Святослава Ярославича, закрепленных за ними Любецким съездом князей 1097 г.71 на Черниговское княжество, доставшееся сыновьям Олега и Давыда Святославичей (с 1167 г., после прекращения ветви Давыдовичей, в нем княжили только Ольговичи), и Муромское, где стал править их дядя Ярослав Святославич. [553]553
  Там же. Стб. 296, 301; Т. 2. Стб. 290.


[Закрыть]Позже Муромское княжество разделилось на два – Муромское и Рязанское – под управлением разных ветвей потомков Ярослава. [554]554
  См.: Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X–XIII вв. М., 1977. С. 108–109, 114–115, 120–122.


[Закрыть]Смоленская земля закрепилась за потомками Ростислава Мстиславича, внука Владимира Мономаха, вокняжившегося в Смоленске в 20-х гг. XII в.. [555]555
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 298.


[Закрыть]В Волынской земле стали править потомки другого внука Мономаха – Изяслава Мстиславича. [556]556
  Окончательно такое положение определилось после того, как старший сын Изяслава Мстислав отнял Владимир-Волынский у своего дяди Владимира Мстиславича (1156 г.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 484–485).


[Закрыть]Во 2-й половине XII в. за потомками Святополка Изяславича закрепляется Туровское княжество, в XIII в. именуемое «Пинской землей» по своей новой столице.

Что касается Новгородской земли, то здесь в XII в. усилившееся местное боярство стало оказывать решающее влияние на выбор князей, и ни одной из княжеских ветвей не удалось закрепиться в Новгороде. [557]557
  См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 94–116. Специфику политического строя Новгородской земли подтверждают наблюдения над термином «волость»: при употреблении по отношению к новгородской территории он ни разу (кроме случаев, когда речь идет о Торжке, который и позже находился в совместном владении Новгорода и владимирских князей) не сочетается с указанием на князя-владельца: речь идет только о «новгородской волости», «волости Новгорода» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 386; Т. 2. Стб. 339, 550, 561; НIЛ. С. 56, 64), о «торопецкой волости» как части Новгородской земли (НIЛ. С. 64). Сходный с новгородским политический строй сложился в Пскове, но степень независимости Пскова от Новгорода в XII – первой половине XIII в. остается спорной (см.: Янин В. Л. «Болотовский» договор: о взаимоотношениях Новгорода и Пскова в XII–XIV веках // ОИ. 1992. № 6. С. 8–12; а также письмо В. А. Бурова по поводу этой статьи и ответ В. Л. Янина – там же. 1993. № 6).


[Закрыть]

Два княжества XII – начала XIII в., игравшие заметную роль на Руси, не именуются в источниках землями – это Киевское и Переяславское. Причина этого, по-видимому, в существовании в это время понятия «Русская земля» в узком значении: под ней часто понимали Киевское княжество с Переяславским и частью Черниговского (а в некоторых случаях – только территорию, непосредственно подчиненную киевским князьям). [558]558
  См.: Кучкин В. А. «Русская земля» по летописным данным XI – первой трети XIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992–1993 гг. М., 1995 (здесь же литература вопроса).


[Закрыть]Возможно, Киевское и Переяславское княжества не именовались отдельно «Киевской землей» и «Переяславской землей», т. к. целиком входили в состав «Русской земли» (в то время как Черниговская земля – только частично). [559]559
  Ср.: Русіна О. Сіверська земля у складі Великого князівства Ли-товського. Киів, 1998. С. 35–38 (автор причисляет к княжествам, не называемым в источниках «землями», также и Черниговское, что ошибочно). Примечательно, что термин «Киевская земля» появляется в источниках в начале XIV в. (Макарий, митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. Кн. 3. С. 415 – Житие митрополита Петра), т. е. тогда, когда понятие «Русская земля» в узком значении утратило актуальность.


[Закрыть]

Киевский стол номинально продолжал считаться «старейшим», а Киев – столицей всей Руси; князья разных ветвей считали себя вправе претендовать на киевское княжение. При этом Киевское княжество стало объектом «коллективного» владения: представители сильнейших ветвей постоянно претендовали на «часть» (владение частью территории) в его пределах. [560]560
  См.: Пашуто В. Т. Черты политического строя Древней Руси // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 73–76; Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971. С. 154–162; Черепнин Л. В. К вопросу о характере и форме Древнерусского государства X–XIII вв. // ИЗ. Т. 89. М., 1972. С. 364–365; Горский А. А. Русские земли в XIII–XIV веках: Пути политического развития. М., 1996. С. 7, 20–22. Ср. отмеченные выше 40 с лишним случаев упоминания «волостей» в пределах Киевского княжества.


[Закрыть]Что касается Переяславля, то им на протяжении XII в. владели потомки Мономаха, но представлявшие разные ветви; к началу XIII в. Переяславское княжество теряет свое значение. [561]561
  См.: Горский А. А. Русские земли… С. 7, 23.


[Закрыть]

Очерк 2
От Киевской Руси – к Владимирской?

В исторической литературе бытует мнение, что с середины – второй половины XII в. место Киева в роли главного центра Руси занимает Владимир-на-Клязьме, столица Северо-Восточной Руси – т. н. Владимиро-Суздальского княжества. В качестве наиболее заметных фигур политической сцены середины XII – начала XIII столетия на страницах исторических трудов предстают, как правило, князья Северо-Востока – сын Владимира Мономаха Юрий «Долгорукий», его сыновья Андрей «Боголюбский» и Всеволод «Большое Гнездо». И уж во всяком случае считается несомненным, что Суздальская земля была в XII – начале XIII столетия сильнейшей из русских земель, что и предопределило ее роль как ядра нового единого русского государства впоследствии, в «московскую» эпоху. [562]562
  См., например: Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 2–3. М., 1991. С. 171, 192; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. М., 1959. С. 528–532, 666; Ключевский В. О. Соч. Т. 1. М., 1987. С. 275–294, 318–334; Феннелл Дж. Кризис средневековой Руси. М., 1989. С. 37–41, 57–58.


[Закрыть]

Некоторое сомнение в справедливости этих представлений закрадывается при обращении к такому объективному, не зависящему ни от знания позднейшего развития событий, ни от субъективных пристрастий летописцев и историков показателю, как количество известных науке укрепленных поселений середины XII – середины XIII в.. [563]563
  Подсчитано на основе данных, приведенных А. В. Кузой в книге «Древняя Русь. Город, замок, село» (М., 1985. С. 30–31, 116, 119. Табл. 12, 19).


[Закрыть]Оказывается, что по количеству крупных (с укрепленной площадью свыше 1 га) укрепленных поселений Суздальская земля всего лишь на третьем месте после Черниговской и Волынской, а по общему числу – и вовсе на седьмом (!), пропуская вперед еще и Смоленское, Киевское, Галицкое и Переяславское княжества.

Но может быть этот показатель (несомненно косвенный) искажает картину, а сведения о политической истории Руси подтверждают тезис о превосходстве Суздальской земли?

Юрий Владимирович «Долгорукий» (ум. в 1157 г.), один из младших сыновей Владимира Мономаха, первый самостоятельный князь Суздальской земли, вступил в борьбу за гегемонию на Руси в 1147 г. и боролся с переменным успехом со своим племянником Изяславом Мстиславичем. Прочно утвердиться на киевском столе Юрию удалось только после смерти Изяслава (1154 г.), в общей же сложности он занимал его всего около 4 лет. [564]564
  См.: Кучкин В. А. Юрий Долгорукий // ВИ. 1996. № 10.


[Закрыть]Сын Юрия Андрей «Боголюбский» в первые десять лет своего княжения во Владимире (именно он перенес туда столицу земли из Суздаля) не принимал активного участия в южнорусских делах. Он начинает претендовать на главенство среди русских князей в конце 60-х годов и не случайно именно тогда: после смерти киевского князя Ростислава Мстиславича (родоначальника смоленской ветви Мономаховичей) в 1167 г. Андрей остался старшим в поколении внуков Мономаха. В конце концов ему удалось одолеть своего соперника и двоюродного племянника – Мстислава Изяславича (1169 г., после взятия посланными Андреем войсками Киева). Сам Андрей в Киеве не сел, оставив там на княжении своего брата Глеба. Это, действительно, породило ситуацию, при которой в перспективе статус общерусской столицы мог перейти от Киева к Владимиру, т. к. именно последний был избран резиденцией князем, признававшимся на Руси сильнейшим. Но такое положение продлилось крайне недолго. Вскоре после смерти Глеба Юрьевича (1171 г.) из повиновения Андрея вышли сыновья Ростислава; новый же поход на Киев (1173 г.) окончился провалом. Затем (1174 г.) Андрей погибает в результате заговора своих приближенных, и в Северо-Восточной Руси вспыхивает междоусобная война. Вышедший из нее победителем к 1177 г. младший брат Андрея Всеволод до середины 90-х годов не претендовал на доминирующую роль: в лучшем случае его можно считать в это время одним из трех сильнейших русских князей – вместе с киевскими князьями-соправителями Святославом Всеволодичем (из черниговских Ольговичей) и Рюриком Ростиславичем (из смоленских Ростиславичей). [565]565
  О политической борьбе 60-х-80-х гг. XII в. см.: Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971. С. 130–157.


[Закрыть]В середине 90-х годов, после смерти Святослава, Всеволод признавался Ростиславичами «старейшим в Володимере племени» (т. е. среди потомков Мономаха – он был тогда единственным живущим из его внуков) и активно вмешивался в их борьбу с Ольговичами. [566]566
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 683–689, 694–701.


[Закрыть]Владимирский летописец изображает дело так, что в конце XII – начале XIII в.

Всеволод был верховным распорядителем киевского стола: он сажает в Киеве в 1194 г., после смерти Святослава Всеволодича, Рюрика Ростиславича, он и Роман Мстиславич Галицко-Волынский сажают в Киеве в 1202 г. вместо Рюрика Ингваря Ярославича (хотя побежден был Рюрик одним Романом), он дает Киев вновь Рюрику в 1203 г.. [567]567
  Там же. Т. 1. Стб. 412, 417–419.


[Закрыть]Но здесь летописец явно преувеличивает роль «своего» князя. Из дальнейшего его изложения видно, что Всеволод не оказывал в 1205–1210 гг. решающего влияния на борьбу за Киев между Романом и Рюриком, а затем Рюриком и Всеволодом Святославичем Черниговским. [568]568
  Там же. Стб. 420–435.


[Закрыть]В начале XIII в. по меньшей мере не слабее Всеволода был Роман Мстиславич (после захвата им Галича в 1199 г.). Всеволод, правда, стал первым из русских князей, к кому начал последовательно применяться титул великий князь [569]569
  См.: Poppe A. Words that Serve the Authority: on the Title of «Grand Prince» in Kievan Rus' // Acta Poloniae Historica. T. 60. Warszawa, 1989. P. 174–184.


[Закрыть]– в условиях распада Руси на самостоятельные земли, а княжеского рода на ветви возникла нужда в особой титулатуре, подчеркивающей политическое верховенство. Однако скрытая в таком титуловании претензия на общерусскую гегемонию князьями других ветвей не признавалась – в южнорусском летописании преемники Всеволода называются великими князьями, но с характерным ограничительным добавлением эпитета суздальский. [570]570
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 741, 758, 779, 808; Горский А. А. Русские земли в XIII–XIV веках: Пути политического развития. М., 1996. С. 88, примеч. 66.


[Закрыть]После смерти Всеволода (1212 г.) нет никаких указаний на претензии его сыновей на верховенство во всей Руси. В качестве сильнейшего русского князя в это время предстает Мстислав Мстиславич (из смоленской ветви [571]571
  Этот князь упорно именуется в литературе «Удалым» на основе неверно понятого определения его галицким летописцем (в сообщении о смерти князя) как «удатного», т. е. удачливого (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 752).


[Закрыть]). Он княжит в Новгороде, затем в Галиче, при его решающем содействии садится на киевский стол Мстислав Романович, а на владимирский – Константин Всеволодич. [572]572
  НIЛ. С. 53–56.


[Закрыть]После смерти Мстислава (1228 г.) сильнейшими политическими фигурами на Руси, помимо сыновей Всеволода Юрьевича, Юрия и Ярослава, являются также Михаил Всеволодич Черниговский и Даниил Романович Волынский.

Если говорить о влиянии суздальских князей в середине XII – начале XIII в. на южнорусские дела, то оказывается, что оно скорее убывает, чем возрастает: Юрий Долгорукий сам претендует на Киев, ходит на Юг походами; Андрей Боголюбский стремится уже только к тому, чтобы в Киеве сидел его ставленник, сам в походы на Юг не ходит, но организует их; Всеволод Большое Гнездо влияет на южнорусские дела только путем политического давления, походов не организует; его сыновья не располагают уже (до 30-х гг. XIII в.) и средствами политического давления. Связано такое убывание суздальского влияния на Юге с отмиранием по мере смены поколений князей и оформлением различных ветвей потомков Мономаха принципа старейшинства «в Володимере племени» (по которому суздальские князья почти все время имели преимущество) – он еще действует при Всеволоде, но уже не работает при его сыновьях, хотя после смерти Рюрика Ростиславича в 1212 г. они остались единственными правнуками Мономаха.

Таким образом, оснований говорить о политическом превосходстве Владимиро-Суздальского княжества над всеми другими русскими землями в домонгольский период нет. Откуда же взялось это стойкое убеждение? В силу двух обстоятельств.

Во-первых, большинство дошедших до нас летописей создано в Московском государстве в XV–XVI вв. Эти памятники основаны на летописании Северо-Восточной Руси предшествующего периода. [573]573
  Обобщенную схему соотношения летописных памятников см.: Лурье Я. С. Генеалогическая схема летописей XI–XVI вв., включенных в «Словарь книжников и книжности Древней Руси» // ТОДРЛ. Т. 40.Л., 1985.


[Закрыть]Естественно, что северо-восточные летописцы 2-й половины XII – начала XIII в. уделяли наибольшее внимание событиям в своей земле и деяниям своих князей, не упуская возможностей представить их в выгодном свете. Этот «перекос» перешел в летописание «московской» эпохи, и исследователи попали под его влияние. [574]574
  На это обстоятельство обращали внимание А. Н. Насонов и М. Д. Приселков (см.: Насонов А. Н. Князь и вече в Ростово-Суз-дальской земле // Века. Исторический сборник. Вып. 1. Пг., 1924; Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. М., 1940. С. 53); см. также: Коваленко В. Полггичне становище швденноруських земель в XII–XIII ст. // Украша в Центрально-Схгднш Еврош (з найдавшших часів до XVIII ст.). Вип. 2. Кшв, 2002. С. 86–87.


[Закрыть]

Во-вторых, в московской литературе XVI в. был прямо сформулирован тезис о переходе столицы Руси из Киева во Владимир. В летописях XV – 1-й половины XVI в. его еще нет; сводчики тогда добросовестно приводили имевшиеся у них материалы об истории Южной Руси XII – начала XIII в. и не пытались поставить правителей Суздальской земли выше других видных князей той эпохи. Иное произошло в произведениях, связанных с оформлением идеологии Московского царства, т. е. имевших целью обосновать древность царского достоинства князей Московского дома (потомков именно правителей Суздальской земли XII – начала XIII в. – Юрия Долгорукого и Всеволода Большое Гнездо).

В начале XVI в. в Послании Спиридона-Саввы и «Сказании о князьях владимирских» мысль о преемственности Владимира по отношению к Киеву с XII столетия проводится еще не впрямую. Там приводится легенда о присылке византийским императором Владимиру Мономаху знаков царской власти и говорится, что «тем венцем царьским… венчаются вси великие князи володимерские, егда ставятся на великое княжение русское». [575]575
  Дмитриева Р. П. Сказание о князьях Владимирских. М.; Л., 1955. С. 165, 177–178.


[Закрыть]Следуя смыслу текста, после киевского князя Владимира Мономаха царские инсигнии перешли сразу же к князьям Северо-Восточной Руси (т. е. Мономаху наследовал Юрий Долгорукий и т. д. по прямой линии до московских царей).

В «Степенной книге царского родословия», созданной уже после официального венчания великого князя московского Ивана IV «на царство Русское» (1547 г.), в первой половине 60-х гг. XVI в., мысль о переносе столицы из Киева во Владимир проводится уже напрямую (в тексте Шестой степени, посвященной Всеволоду Большое Гнездо): «Глава 3. Начало Владимерскаго самодерьжства. И уже тогда Киевстии велицыи князи подручни бяху Владимерским самодерьжцем. Во гради бо Владимери тогда начальство утвержашеся пришествием чюдотворнаго образа Богоматери. С ним же приде из Вышеграда великий князь Андрѣй Георгиевич и державствова». [576]576
  ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908. С. 222.


[Закрыть]Таким образом прямо утверждалось, что «самодержавство» при Андрее Боголюбском перешло из Киева во Владимир, после чего киевские князья стали «подручниками» владимирских. Приходится констатировать, что именно эта сложившаяся в середине XVI в. концепция была некритически воспринята в исторической науке.

Очерк 3
Проблема подлинности «Слова о полку Игореве»

В истории средневековой Руси есть две проблемы, постановка которых традиционно оказывает на людей, интересующихся прошлым Отечества, особо сильное эмоциональное воздействие. Одна из них – т. н. «норманнская проблема», о которой речь шла выше (см.: Часть I, Очерк 3). Другая – вопрос о подлинности «Слова о полку Игореве».

Объективной предпосылкой постановки вопроса о возможной подделке под древность стала гибель единственной рукописи «Слова» в московском пожаре 1812 г., через двенадцать лет после ее издания, сделавшая невозможным установление аутентичности памятника палеографическими методами. Субъективно же сомнения в древности «Слова» были порождены необычайно высоким художественным уровнем произведения: у людей Нового времени возникало подозрение – мог ли человек «темного» средневековья создать такой шедевр? Первый всплеск «скептицизма» [577]577
  Краткий обзор дискуссий см.: Творогов О. В. Скептический взгляд на «Слово» // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 4. СПб., 1995.


[Закрыть]в отношении «Слова» имел место в 10-х-40-х гг. XIX в. (в рамках т. н. «скептической школы» в русской историографии), второй начался в 30-х гг. ХХ в. с появлением работ французского филолога А. Мазона, высказавшего точку зрения о написании «Слова» в конце XVIII в., [578]578
  Mazon A. Le Slovo d'Igor. Paris, 1940.


[Закрыть]и получил новый импульс после появления в 60-х гг. ХХ в. принципиально совпадающей с ней, но более тщательно выстроенной с источниковедческой точки зрения концепции советского историка А. А. Зимина.

Дискуссия с А. А. Зиминым носила, по указке власть предержащих, дискриминационный по отношению к автору характер. [579]579
  Этот факт продолжает оказывать влияние на отношение к проблеме аутентичности «Слова» среди неспециалистов, создав «скептической» точке зрения ореол «гонимости».


[Закрыть]Работа А. А. Зимина была издана мизерным тиражом на ротапринте, [580]580
  Зимин А. А. Слово о полку Игореве. Источники. Время написания. Автор. М., 1963.


[Закрыть]с ней получили возможность ознакомиться только участники обсуждения в Институте русской литературы и Отделении истории АН СССР (в библиотеки это издание не поступило и существует только в нескольких личных книжных собраниях). Тем не менее в последующие годы основные положения исследования были опубликованы А. А. Зиминым в 11 статьях. [581]581
  Две редакции «Задонщины» // Труды МГИАИ. Т. 24. Вып. 2. М., 1966; Приписка к Псковскому Апостолу 1307 года и «Слово о полку Игореве» // Русская литература. 1966. № 2; К вопросу о тюркизмах «Слова о полку Игореве» // Учен. зап. НИИ при СМ Чувашской АССР. Вып. 31. Чебоксары, 1966; Спорные вопросы текстологии «Задонщины» // Русская литература. 1967. № 1; Когда было написано «Слово»? // Вопросы литературы. 1967. № 3; Задонщина (Опыт реконструкции текста Пространной редакции) // Учен. зап. НИИ при СМ Чувашской АССР. Вып. 36. Чебоксары, 1967; Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве» // История СССР. 1968. № 6; «Слово о полку Игореве» и восточнославянский фольклор // Русский фольклор. Т. 11. Л., 1968; «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщина» // АЕ за 1967 год. М., 1969; Текстология Пространной Задонщины // Учен. зап. НИИ при СМ Чувашской АССР. Вып. 47. Чебоксары, 1969; Из текстологии Кирил-ло-Белозерского списка «Задонщины» // ВИД. Вып. 3. Л., 1970.


[Закрыть]Соответственно во 2-й половине 60-70-х гг. ХХ в. вышло в свет немало работ, подвергавших критике точку зрения А. А. Зимина в целом или отдельные ее компоненты. После ухода А. А. Зимина из жизни (1980 г.) дискуссия продолжения не получила. В последующие два десятилетия не появилось ни работ, отрицающих подлинность «Слова», ни исследований, ставивших своей целью опровержение «скептической» позиции. Тем не менее именно в этот период были получены результаты, позволяющие считать его важным этапом в раз решении проблемы аутентичности поэмы. Результаты эти были получены как при источниковедческом изучении «Слова», так и при исследовании его идейно-художественных особенностей.

Еще в ходе дискуссии с А. Мазоном, а затем и в спорах 60-70-х гг. ХХ в. ясно определилось, что наиболее уязвимым пунктом «скептических» концепций является «привязка» поэмы к концу XVIII в.: [582]582
  Не случайно ряд «скептически» настроенных авторов и позапрошлого, и прошлого веков высказывал (хотя и без развернутой аргументации) предположение, что «Слово» принадлежит все же средневековой литературе, но не XII, а XV или XVI векам. См.: Болховитинов Е. Боян // Сын отечества. 1821. Ч. 70. № 24; Замечания Евгения Болховитинова на рассуждение о лирической поэзии // Соч. Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 7. СПб., 1872; Fennell J., Stokes A. Early Russian Literature. L., 1974. P. 191–206. Ср.: Зимин А. А. «Слово о полку Игореве» (фрагменты книги) // ВИ. 1992. № 6–7. С. 99 (предисловие А. А. Формозова); Contal P. Le Dit de l'ost du prince Igor (Slo-vo o polku Igoreve) et le probleme de son authenticite // Slovo. Vol. 16 (1995–1996). Le rendez-vous des bicentenaries: Les Langes'o, Le Slovo (d'Igor), Catherine II. Paris, 1996. P. 38.


[Закрыть]возможность при тогдашнем уровне знаний об истории, языке, культуре Руси конца XII столетия создать такое произведение представлялась слишком фантастичной. Изучение процесса работы над рукописью «Слова» сотрудников Мусин-Пушкинского кружка (т. е. самого владельца рукописи – А. И. Мусина-Пушкина, И. Н. Болтина, И. П. Елагина, Н. Н. Бантыш-Каменского и А. Ф. Малиновского) такое представление подкрепило.

Еще в 1976 г. О. В. Творогов, обратившись к разночтениям издания «Слова о полку Игореве» 1800 г. и подготовленной ранее так называемой Екатерининской копии рукописи «Слова», выяснил, что во многих случаях издание фиксирует написания, альтернативные тем, что содержатся в копии (и не обязательно более верные). [583]583
  Творогов О. В. К вопросу о датировке Мусин-Пушкинского сборника со «Словом о полку Игореве» // ТОДРЛ. Т. 31. М., 1976. С. 150–157.


[Закрыть]Исследование в этом направлении было продолжено Л. В. Миловым, который пришел к выводу, что разночтения печатного текста и Екатерининской копии отражают раздумья издателей над вариантами прочтения текста и стремление «зафиксировать равную вероятность. возможных чтений графически и орфографически трудных мест памятника». [584]584
  Милов Л. В. О «Слове о полку Игореве» (Палеография и археография рукописи, чтение «русичи») // История СССР. 1983. № 5. С. 82–94,1049-106.


[Закрыть]Изучение обстоятельств подготовки «Слова» к изданию было предпринято в 1980-х гг. В. П. Козловым. [585]585
  Козлов В. П. Кружок А. И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве»: новые страницы истории древнерусской поэмы в XVIII в. М.,1988.


[Закрыть]В частности, им было обнаружено наиболее раннее свидетельство знакомства с рукописью поэмы – цитата из нее в «Опыте повествования о России» И. П. Елагина (датируется концом 80-х гг. XVIII в.), где отобразился более ранний этап работы кружка А. И. Мусина-Пушкина над рукописью, чем те, которые фиксируют Екатерининская копия и издание 1800 г., этап, на котором сохранялся ряд сложностей прочтения текста.

Перечисленные исследования показали, что и А. И. Мусин-Пушкин, и те, кто с ним сотрудничал на разных этапах работы со «Словом», смотрели на это произведение как на подлинное и испытывали серьезные трудности с прочтением и пониманием текста, преодолеваемые путем длительных трудов и так до конца и не преодоленные. Это не соответствует построениям «скептиков», согласно которым издатели (или по меньшей мере А. И. Мусин-Пушкин) знали о поддельности произведения.

А. А. Зимин в 1967 г. писал: «Методам математического языкознания принадлежит еще сказать, может быть, решающее слово в спорах о времени создания Игоревой песни». [586]586
  Зимин А. А. Когда было написано «Слово»? С. 147.


[Закрыть]Без малого три десятилетия спустя изучение языкового строя «Слова о полку Игореве» с помощью математических методов было предпринято коллективом авторов во главе с Л. В. Миловым (в рамках исследования, посвященного атрибуции памятников литературы средневековья и XVIII в.). Использовался метод анализа частоты парной встречаемости грамматических классов слов. Ставилась задача проверить гипотезу Б. А. Рыбакова, согласно которой автором «Слова» был летописец XII в., предположительно отождествляемый с киевским боярином Петром Бориславичем, а заодно и высказанное в литературе предположение об авторстве Кирилла Туровского. Сопоставление стиля «Петра Бориславича» и автора «Слова» не привело к однозначным результатам: гипотеза о создании поэмы этим летописцем не была опровергнута, но не появилось и достаточных оснований, чтобы ее принять. Что касается Кирилла Туровского, то сходство стиля его произведений со «Словом» оказалось слабее, чем у летописца, и предположение о Кирилле как авторе «Слова» не нашло подтверждения. Однако в ходе исследования выяснилось, что «Слово о полку Игореве», статьи Ипатьевской летописи за 1147 и 1194–1195 гг. (привлекавшиеся для сопоставления) и произведения Кирилла Туровского имеют определенную общность в структуре языка повествования. А это «показывает, что “Слово о полку Игореве” органично и глубоко вплетено в языковую ткань XII столетия». [587]587
  Милов Л. В., Полянская Н. А., Романкова Н. В. Был ли боярин Петр Бориславич автором «Слова о полку Игореве» // От Нестора до Фонвизина: новые методы определения авторства. М., 1994. С. 105–125,367-380.


[Закрыть]Спустя века это не выявляемое без применения современных математических методов структурное сходство подделать, естественно, было невозможно.

Центральным пунктом «скептических» концепций было соотношение «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» – поэтического произведения, посвященного Куликовской битве 1380 г. Между «Словом» и «Задонщиной» существует значительное текстуальное сходство. Поэтому со времени открытия «Задонщины» в середине XIX в. исследователи предполагали, что в ней использовано «Слово о полку Игореве». А. Мазон, а затем А. А. Зимин пытались доказать, что не «Задонщина» подражала «Слову», а «Слово» «Задонщине». Слабо аргументированная текстологически схема А. Мазона была раскритикована убедительно. [588]588
  См.: Ляцкий Е. А. Неудачный поход на «Слово о полку Игореве» // Slavia. Praha, 1939. Roc. XVII. Ses. 3. S. 374–376, 385, 393, 396–411; Заметки к «Слову о полку Игореве». Вып. 2. Белград, 1941 (статьи П. И. Бицилли, И. Н. Голенищева-Кутузова, А. В. Исаченко); Гудзий Н. К. Ревизия подлинности «Слова о полку Игореве» в исследовании проф. А. Мазона // Учен. зап. МГУ. Вып. 110. Труды каф. Русской литературы. Кн. 1. М., 1946. С. 154–172; Адрианова-Перетц В. П. «Задонщина» (Опыт реконструкции авторского текста) // ТОДРЛ. Т. 6. М.; Л., 1948. С. 201–221; Jakobson R. L'authenticite du Slovo // La Geste du prince Igor's epopee russe du douzieme siecle. N. Y., 1948; «Слово о полку Игореве» – памятник XII века. М.; Л., 1962 (статьи В. П. Адриано-вой-Перетц, Н. К. Гудзия, В. Л. Виноградовой, Н. М. Дылевского).


[Закрыть]Иное произошло с более фундированной концепцией А. А. Зимина.

В 1966 г. были практически одновременно опубликованы работы о «Задонщине» А. А. Зимина [589]589
  Зимин А. А. Две редакции «Задонщины».


[Закрыть]и его оппонентов – Р. П. Дмитриевой и О. В. Творогова. [590]590
  Дмитриева Р. П. Взаимоотношения списков «Задонщины» и текст «Слова о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966; Творогов О. В. «Слово о полку Иго-реве» и «Задонщина» // Там же.


[Закрыть]В статье в журнале «Русская литература» (1967, № 1) А. А. Зимин кратко изложил свои представления о соотношении «Слова» и «Задонщины» (подвергнув критике работы оппонентов). [591]591
  Зимин А. А. Спорные вопросы текстологии «Задонщины» // Русская литература. 1967. № 1.


[Закрыть]В помещенной в том же номере журнала статье Р. П. Дмитриевой, Л. А. Дмитриева и О. В. Творогова критиковались положения статьи А. А. Зимина. [592]592
  Дмитриева Р., Дмитриев Л., Творогов О. По поводу статьи А. А. Зимина «Спорные вопросы текстологии “Задонщины”» // Там же.


[Закрыть]На этом дискуссия оборвалась. [593]593
  Лишь в 1980 г. в своем издании «Задонщины» А. А. Зимин оспорил ряд положений оппонентов о текстологии этого произведения, практически не затронув при этом вопроса о его связи со «Словом» (cм.: Задонщина. Древнерусская песня-повесть о Куликовской битве. Тула, 1980. С. 102–115).


[Закрыть]Произошло это отнюдь не в результате какого-то давления «сверху» – споры по другим аспектам проблемы подлинности «Слова» продолжались. Дело в трудностях, с которыми столкнулось изучение соотношения «Слова» и «Задонщины» с помощью традиционных текстологических методов. Между дошедшими до нас немногочисленными списками «Задонщины» существуют весьма значительные текстуальные различия. Из-за этого сложно построить доказательную схему взаимоотношения списков: надо предполагать или определенное количество недошедших «промежуточных» рукописей или устное происхождение памятника (либо отдельных его списков). Это, естественно, затрудняет и сравнение «Задонщины» со «Словом о полку Игореве», дошедшим в единственном списке. Дискуссия прервалась, поскольку аргументы в рамках традиционной текстологии были исчерпаны. [594]594
  В литературе последующих лет, затрагивающей дискуссию с А. А. Зиминым о подлинности «Слова», можно встретить утверждения, что текстологическая вторичность «Задонщины» была полностью доказана в сборнике «“Слово о полку Игореве” и памятники Куликовского цикла» 1966 г. и статье Р. П. Дмитриевой, Л. А. Дмитриева и О. В. Творогова 1967 г. (см.: Лихачев Д. С. Великое наследие. М., 1975. С. 348–350; Дмитриев Л. А. Реминисценция «Слова о полку Игореве» в памятнике новгородской литературы // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 50; Дмитриева Р. П. Задонщина // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV–XVI вв. Ч. I. А-К. Л., 1989. С. 350; она же. Задонщина // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 2. СПб., 1995. С. 207–208; Творогов О. В. Зимин Александр Александрович // Там же. С. 223). Но в указанном сборнике нет ни одной ссылки на работы А. А. Зимина. Это и неудивительно, т. к., помимо фактически запрещенного ротапринтного издания 1963 г., статьи А. А. Зимина по вопросу о подлинности «Слова» начали выходить в свет только в том же 1966 г. В предисловии к сборнику было специально оговорено, что «Авторы сборника, хотя большинство из них и принимало участие в обсуждении концепции А. А. Зимина, не считают себя вправе ссылаться на его исследование или печатно полемизировать с ним до выхода в свет его работы» (Лихачев Д. С., Дмитриев Л. А. От редактора // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. С. 20). Следовательно, считать, что в сборнике «“Слово о полку Иго-реве” и памятники Куликовского цикла» опровергнута концепция, основные положения которой были опубликованы позднее, – явная натяжка (что, разумеется, нисколько не снижает ценности помещенных там работ самих по себе). Прямая полемика с точкой зрения А. А. Зимина содержалась только в статье 1967 г., но эта работа в силу своего объема не могла подробно рассмотреть весь спектр вопросов соотношения «Слова» и «Задонщины» (как и помещенная в том же номере журнала статья А. А. Зимина). Более поздняя (1976 г.) статья Р. П. Дмитриевой содержала полемику по текстологии «Задонщины» не с А. А. Зиминым, а с другими авторами – Л. Матейкой, О. Краликом, А. Данти [Дмитриева Р. П. Некоторые итоги изучения текстологии «Задонщины» (В связи с вопросом о подлинности «Слова о полку Игореве») // Русская литература. 1976. № 2]. Вышедшая одновременно статья Д. С. Лихачева также была посвящена полемике со схемой соотношения списков «Задонщины» А. Данти и содержала только отдельные возражения А. А. Зимину по методике подхода к текстам списков «Задонщины» [Лихачев Д. С. Взаимоотношение списков и редакций «Задонщины» (Исследование Анджело Данти) // ТОДРЛ. Т. 31. Л., 1976].


[Закрыть]

И вполне резонно такие авторы, как А. Данти (Италия), С. Н. Азбелев, Б. М. Гаспаров (США), Р. Манн (США), не сомневаясь (по другим основаниям) в большей древности «Слова», сочли, что связь его с «Задонщиной» не носит строго текстуального характера, а являет собой факт устной, фольклорной традиции. [595]595
  См.: Данти А. О «Задонщине» и филологии. Ответ Д. С. Лихачеву // Источниковедение литературы Древней Руси. Л., 1980. С. 73–74; Азбелев С. Н. Фольклоризм «Задонщины» и «Слово о полку Игореве» // Литература Древней Руси. М., 1981; Гаспаров Б. Поэтика «Слова о полку Игореве». Wien, 1984. C. 295–296; Mann R. Lances Sing: A Study of the Igor Tale. Columbus (Ohio). 1990. P. 126–135.


[Закрыть]Это был, безусловно, логичный ответ на «текстологическую ничью» в полемике о соотношении этих памятников, ответ, который мог, казалось бы, объяснить, почему ни у одной из ведших текстологический спор сторон не нашлось достаточно веских аргументов. Однако выяснилось, что возможности текстологического сопоставления «Слова» и «Задонщины» далеко не исчерпаны.

У «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» имеется полсотни сходных фрагментов, причем расположены они в каждом из произведений в разном порядке. Это дает возможность для статистического сопоставления. Суть подхода в следующем. Выстраиваются диаграммы, показывающие распределение параллельных фрагментов по объему, исходя из двух гипотетических возможностей: 1) что автор «Задонщины» производил заимствования из «Слова»; 2) что автор «Слова» производил заимствования из «Задонщины». Предполагается, что на диаграммах, исходящих из истинного представления о соотношении произведений, могут проявиться определенные закономерности в распределении фрагментов по объему: например, заимствования преимущественно более обширных фрагментов в одной части произведения и преимущественно коротких – в другой. На диаграммах же, исходящих из ложного представления о соотношении произведений, закономерностей проявиться не может. Дело в том, что поскольку на таких диаграммах распределение фрагментов будет случайным (коль скоро эти диаграммы отображают порядок «заимствований», не существовавший в реальности), распределение их по объему будет подчиняться математическому закону больших чисел. А это значит, что более крупные и более мелкие фрагменты будут чередоваться в этих диаграммах относительно равномерно (не будет, к примеру, ситуации, когда идут подряд 10 крупных фрагментов, а следом 10 небольших). [596]596
  Об особенностях случайных распределений см., например: Ланге О., Банасиньский А. Теория статистики. М., 1971. С. 23–26; Общая теория статистики. М., 1977. С 223–238. Отрицать действие закона больших чисел в данной ситуации – примерно то же, что сомневаться в справедливости теоремы Пифагора.


[Закрыть]

Действенность методики может быть продемонстрирована на примере, в котором направление связи между произведениями не вызывает сомнений. В рассказе Лаврентьевской летописи о нашествии Батыя на Северо-Восточную Русь и его последствиях (статьи 6745–6747 гг.) имеется множество заимствований из предшествующего текста той же летописи. [597]597
  См.: Прохоров Г. М. Повесть о Батыевом нашествии в Лавренть-евской летописи // ТОДРЛ. Т. 28. Л., 1974.


[Закрыть]При этом порядок параллельных фрагментов в статьях 6745–6747 гг. и предшествующем тексте различен (как и в случае со «Словом» и «Задонщиной»). [598]598
  Ср.: ПСРЛ. Т. 1. М., 1962. Стб. 460–469 и (в порядке расположения заимствованных фрагментов в тексте повести о нашествии Батыя) Т. 1. Стб. 44, 392, 398, 223, 418; Т. 38. Л., 1983. С. 154–155 (в двух фрагментах в Повести 6745–6747 гг. использован текст, не сохранившийся в Лаврентьевской летописи, но имеющийся в близкой к ней Радзивилловской); Т. 1. Стб. 222, 418 (и т. 38. С. 155), 223, 224, 225, 136, 425, 136, 133, 137, 422–423, 294, 423, 371, 423–424, 293, 294, 403, 392–393, 368, 294, 295, 400, 393 (всего 37 фрагментов).


[Закрыть]

«Истинная диаграмма» (см. диаграмму 1) исходит из вторичности фрагментов повествования о Батыевом нашествии по отношению к предшествующему тексту Лаврентьевской летописи. На ней по горизонтали представлен порядок заимствованных фрагментов в тексте статей 6745–6747 гг., по вертикали – объем фрагментов предшествующего текста Лаврентьевской летописи, послуживших основой для заимствования. Вторая диаграмма – «ложная» (см. диаграмму 2) – исходит из заведомо невероятного допущения первичности фрагментов рассказа о Батыевом нашествии по отношению к сходным с ними фрагментам в предшествующем тексте. На ней по горизонтали представлен порядок параллельных статьям 6745–6747 гг. фрагментов в предшествующем тексте Лаврентьевской летописи, по вертикали – объем соответствующих фрагментов в статьях 6745–6747 гг.. [599]599
  Горизонтальным пунктиром на всех диаграммах здесь и далее показаны средние арифметические объема фрагментов.


[Закрыть]

Диаграмма 1

Диаграмма 2

Для диаграммы 2 («ложной») характерно относительно равномерное распределение «всплесков» и «падений» по всей горизонтали. Если разделить тексты Лаврентьевской летописи, содержащие параллели к статьям о Батыевом нашествии, на три примерно равные части – фрагменты из «Повести временных лет» (13 фрагментов), летописания XII в. (13 фрагментов) и летописания начала XIII в. (9 фрагментов), то средние объемы соответствующих им фрагментов статей о Батыевом нашествии обнаруживают небольшие различия: 26,5, 23 и 33 слова. Что касается диаграммы 1 («истинной»), то здесь наблюдаются сильный спад объема заимствуемых фрагментов в середине текста повествования о Батыевом нашествии и новое повышение к концу. Текст этого повествования можно также разделить на три части. В первой, повествующей о взятии татарами Рязани, Москвы и Владимира (13 фрагментов), средний объем фрагментов предшествующего текста Лаврентьевской летописи, послуживших основой для заимствований, 39 слов, во второй, где рассказывается о битве на Сити, гибели князей Юрия Всеволодича и Василька Константиновича (13 фрагментов), – 18, в третьей (события 6746–6747 гг. – вокняжение во Владимире Ярослава Всеволодича, погребение Юрия, 11 фрагментов) – 32,5. Таким образом, во второй части текста рассказа о нашествии объем заимствований уменьшается более чем вдвое, а в третьей наблюдается вновь его повышение, почти двукратное. Такая неравномерность в распределении заимствований по объему находит объяснение в содержании использованных в статьях 6745–6747 гг. фрагментов. В первой части преобладает использование пространных описаний военных разорений – из статей 1093 г. (6 фрагментов), 1203 г. (3), 941 г. (2). Во второй части автор, описывая гибель Юрия и Василька, приспосабливал к контексту по преимуществу краткие фрагменты из рассказов об убиении Бориса и Глеба (6) и Андрея Боголюбского (1), посмертных панегириков Владимиру Мономаху (1) и вдове Всеволода Большое Гнездо Марии (2) и прижизненной похвалы Константину Всеволодичу (3). В третьей части летописец сосредоточился в значительной мере на посмертной характеристике Мономаха (5), из которой сумел использовать относительно крупные фрагменты; здесь же оказалось и самое пространное заимствование из похвалы Константину Всеволодичу, сопровождающей рассказ о его вокняжении в Новгороде: в статье, говорящей об аналогичном акте – вокняжении Ярослава Всеволодича – легче было использовать крупный фрагмент из этой похвалы, чем в предшествующей части, где рассказывалось о гибели князей.