Текст книги "Инквизиция"

Автор книги: Ансельм Одли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Глава 5

Народ стоял в угрюмом молчании, словно окаменев от присутствия сакри. Никто не хотел привлекать к себе внимание, уходя с пристани или протискиваясь через толпу в другую сторону. Все просто смотрели, понемногу расступаясь, как сакри медленно проходят по эспланаде и останавливаются, формируя оцепление. Их становилось все больше, они спускались по лестнице и присоединялись к своим товарищам, образуя двойной полукруг вокруг входа.

Следом появились инквизиторы, все почти одинаковые в своих черных сутанах на белой подкладке и остроконечных капюшонах, почти полностью скрывающих лица. Подолы сутан касались земли, и казалось, что инквизиторы не идут, а плывут. Но страшнее всего была та бесшумность, с какой они двигались. И вереница их все тянулась и тянулась, пока человек сорок инквизиторов не выстроились на нижних ступенях позади сакри.

Как почти в каждом здании в Рал Тамаре, вход в подводную гавань располагался в глубине декоративной арки, а к арке вела короткая мраморная лестница. Наконец занял свое место последний инквизитор. – Затем старший из них, который стоял перед входом, спрятав руки в рукава своего черного балахона, шагнул в сторону, пропуская еще кого-то.

Через мгновение я увидел кого. Широкоплечий, бородатый хэйлеттит вышел и остановился наверху лестницы. Драгоценные камни сверкали на его сутане с красно-оранжевым узором из языков пламени.

– Это он, – еле слышно прошипела Равенна. – Как они могли послать его?

Третий человек в алой мантии мага занял свое место справа от бородатого. Тем временем еще несколько жрецов – один в сутане аварха – и не меньше дюжины инквизиторов вышли гуськом и окружили их. Я решил, что это аварх Рал Тамара; на его лице было подобострастное выражение, которое он, несомненно, приберегал для вышестоящих лиц, удостоивших его визитом.

– «Во имя Рантаса, кто есть Огонь, Несущий свет миру, и его святейшества Лечеззара, наместника Бога и Премьера Сферы, – начал маг, читая с тяжелого, внушительного вида свитка, и его усиленный голос эхом отражался от портовых зданий. – Да будет известно, что, вопреки закону Рантаса и учению Его Сферы, мир тяжело поражен чумой ереси. Что есть те, кто отрицает учение Веры, кто бросает вызов власти Рантаса. Что хоть мало их число, но они проповедуют свою ересь, разлагая умы тех, кто чист душой. Что они отреклись от Истинного Господа, Творца Мироздания, и Его слуги Лечеззара, кто по праву преемственности – единственный судья Веры на Аквасильве. Что, отвергая истинную Веру, они обрекают свои души на вечное изгнание от Его животворного пламени и распространяют свою скверну по всему миру.

Это был Всемирный Эдикт, всеобщий указ Веры, изданный самим Премьером, – декрет, которого никакая власть земная или небесная не могла ослушаться. Тогда как Особые Эдикты были вполне обычными и издавались всякий раз, когда Премьер выносил решение в каком-то деле, иногда проходили годы без появления Всемирных Эдиктов. Остро сознавая, что мы слегка возвышаемся над толпой, я не смел пошевелиться, боясь, что любое движение привлечет внимание людей на ступенях. Застыв от ужаса, Равенна вцепилась мне в руку, больно стискивая мои пальцы. Я подергал ее, и девушка слегка ослабила мертвую хватку.

– Поэтому его святейшество, наместник Рантаса, приказывает ввести инквизицию по всем землям и океанам. Он постановляет настоящим указом, что агенты Святой палаты инквизиции могут действовать согласно воле Рантаса, дабы искоренить чуму ереси с лица планеты. Что они действуют со святой поддержкой Рантаса и его Сферы. Что никто не должен чинить препятствия или задержки, или пытаться сорвать выполнение этого священного долга, и что с любым, предпринявшим такие попытки, будут обращаться как с грешником и еретиком. Что каждый мужчина и каждая женщина, великие или малые, должны доказать свою истинную веру агентам Святой палаты инквизиции, и что все лица, облеченные властью, должны оказывать Святой палате всяческую помощь и содействие.

В соответствии с этим его святейшеством далее постановляется, что все, кто придет и добровольно сознается в своих грехах в течение трех дней, признавая свою вину и искренне желая раскаяться, должны быть прощены и наказаны со снисхождением, дабы они никогда не могли снова согрешить или сбиться с праведного пути. Что любой мужчина или женщина, имеющие сведения о ереси другого, должны сообщить их Святой палате или будут считаться еретиками за их сокрытие. Что к тем еретикам, кто не раскаивается добровольно в своих грехах, Святая палата может применять любые методы, какие сочтет подходящими, в пределах закона Рантаса, не скованного никаким законом человеческим. Что тех, чей грех признан слишком тяжким, Святая палата настоящим уполномочена очищать святым огнем, согласно учению Рантаса, и что любой, кто попытается помешать сему, будет признан виновным за свои действия.

Для исполнения этой самой святой и священной задачи в землях Архипелага его святейшество настоящим назначает генерал-инквизитора Мидия и постановляет, что в ходе выполнения своего долга он не должен отчитываться ни перед кем, за исключением самого его святейшества, и должен считаться равным его преподобию Талиосу Фелару, экзарху Святой палаты инквизиции. Да признают все его полномочия или лишатся защиты Бога.

Скреплено печатью рукой его святейшества Лечеззара, наместника Рантаса, в первый день зимы в благословенный год две тысячи семьсот семьдесят четвертый.»

В абсолютной тишине маг скатал свиток и поклонился бородатому новоиспеченному генерал-инквизитору Мидию. Затем Мидий поднял левую руку, и словно волна прокатилась по собравшимся, когда все дружно опустились на колени. Мы, два довольно невысоких темноволосых человека среди целой толпы очень похожих апелагов, тоже как можно быстрее упали на колени и наклонили головы, не смея взглянуть на инквизиторов. От резкого удара о твердый камень все мое тело сотряслось.

Я едва слышал молитву Мидия, или благословение, или чем оно там было. Лишь случайно уловил стандартную, хорошо знакомую фразу, призывающую всех идти по пути Рантаса и не сомневаться в учении Сферы.

Я никогда не признавался, что испытываю ужас перед инквизицией, потому что такое признание почти приравнивалось к ереси. Но я бы не постыдился в этом сознаться. В отличие от подавляющего большинства жителей Аквасильвы, я видел, как инквизиторы умирают, пронзенные стрелами лепидорских солдат и людей Гамилькара. Но с тех пор это был первый раз, когда я увидел инквизиторов, и сейчас почему-то было намного страшнее.

Тогда я полностью зависел от их милости, хотя такое понятие было им почти чуждо, но они играли лишь вспомогательные роли. Тогда не было сомнения в моей вине или вине Равенны, поэтому им не нужно было подвергать нас допросу. Здесь, в Рал Тамаре, я был свободен и имел возможность сбежать. Но если Сархаддону хотя бы намекнут, что мы на Архипелаге…

Мидий закончил свою молитву и отпустил толпу. В первый момент никто не двигался, затем группа людей поблизости от него нерешительно встала и поклонилась новому генерал-инквизитору. Жрецы сошли со ступеней, нарушая свои тщательно выровненные ряды, и встали в походный строй. Со стороны библиотеки принесли шесть или восемь паланкинов – похожих на трон деревянных кресел, каждое из которых несли два рослых хэйлеттита. Никто не осмелился уйти, пока все старшие жрецы не уселись в свои паланкины, и процессия не тронулась в путь, словно черно-красная змея, вползающая в сердце города.

Наконец последний сакри в малиновых доспехах скрылся из виду. Толпа вновь обрела голос и начала расходиться. Равенна отпустила мою руку, продолжая стоять без движения.

– Пошли, нам лучше вернуться, – молвила она своим прежним отрывистым, невыразительным голосом. – Сейчас не время идти в библиотеку.

Вместе с людским потоком мы прошли немного вдоль берега, а потом, не сговариваясь, свернули на крутую узкую улицу между свечной лавкой и баром. Я нервно оглянулся, когда мы дошли до следующего перекрестка с чуть более широкой, но странно пустой улицей, идущей параллельно гавани. Никто не следовал за нами – да и почему кто-то должен был следовать?

– Я чувствую себя мышью, за которой охотится тигр, – заговорила наконец Равенна, лишенная своей обычной живости и энергии. – Поскольку он – кот, он играет со мной, прежде чем меня убить, но поскольку он такой большой, он наступает на всех подряд, пока забавляется.

– Сфера делает это не из-за тебя, – не слишком убедительно возразил я.

– Не будь дураком! – вспылила Равенна, но ее гнев исчез так же быстро, как появился. – Я знаю, инквизиторы охотятся не за мной, они охотятся за еретиками. Они – тигр в полной комнате мышей, и это не преувеличение. Они говорят нам и всем остальным, что Лепидор ничего для них не значит. Что мы не произвели на них никакого впечатления.

– Мы не произвели. Мы выдернули один ус, но он снова отрастет, и теперь тигр сердит.

– Нет, он не сердит. Он неумолим. Тигру на это плевать. Если он растопчет достаточно людей, мы больше не будем иметь значения. Если он нас схватит, то будет убивать медленнее, а в остальном мы просто две единички в его статистике. Лечеззар издал Всемирный Эдикт, и НИКТО на Аквасильве не посмеет его преступить. Он нацелен прямо на Архипелаг, и даже сам Оросий не оспорит ни единого слова. Фактически по фетийскому закону весь этот Эдикт неправомерен, но Сфера слишком могущественна, чтобы император мог возразить.

– Равенна, Сфера не будет существовать вечно. Ничто не существует вечно. После падения Эран Ктхуна фетийцы нигде на Аквасильве не встречали сопротивления. Но они рухнули, и посмотри, где они теперь.

– По-прежнему здесь и внушают страх. Я знаю, ты пытаешься помочь, Катан, но не нужно. Ты сделаешь все, что сумеешь, и я тоже, но в конечном счете это не будет иметь значения. Мы ничего не можем сделать против этого Эдикта, потому что они могут раздавить нас, не задумываясь.

– А шторма? – настаивал я. – Возможно, мы не сильнее всех магов Сферы, вместе взятых, но никто из них по отдельности не сравнится с нами в могуществе.

– Да, но даже уничтожив пол-Лепидоратем штормом, мы все равно оказались беспомощны против психомага. Все, что мы можем, – это рассердить их настолько, чтобы заставить наброситься на нас – и пожалуйста, не говори тогда, что мы ничего не могли сделать.

Мне нечего было возразить, ибо я знал, что Равенна права. Никто из нас не привык чувствовать себя незначительным, но по сравнению с силой, которую мы только что видели, мы были пустым местом. Это знание причиняло почти физическую боль, но я ничего не мог придумать в противовес ему.

– Полагаю, нам придется изменить планы, – заявила Равенна несколько минут спустя, когда мы дошли до улицы ниже посольской и направились по ней к своей гостинице у городской стены. – В Калатаре будет опасно. Один предатель среди диссидентов, один человек, имеющий зуб против любого из нас, и нас арестуют. И даже если нам повезет, все равно они могут схватить кого-то из наших знакомых и допросить их.

– А как же оружие? Так и будем продавать его хэйлеттитам?

– Тебе если что втемяшилось, так уже не выбить ничем? Совсем как Палатина. Послушай, если мы сейчас поедем в Калатар, то вряд ли успеем вернуться. Здесь у них огромный трибунал, и большинство инквизиторов отправятся дальше по Архипелагу. Будут еще корабли, идущие к другим островным группам, но в данный момент Мидий поедет в Калатар как можно медленнее. Он будет останавливаться везде, где можно, слушать, как зачитывают его Эдикт, и задерживаться на несколько дней, чтобы принять несколько человек обратно в лоно Сферы.

Его люди уже скоро будут в Калатаре. Они захотят произвести на него впечатление, чтобы он прибыл накануне того дня, когда они запланировали огромную церемонию, в которой сожгут пятьдесят или сто человек. Их темницы будут ломиться от подозреваемых, и они будут проверять каждого, пытающегося уехать.

– Этот Эдикт поощряет людей доносить друг на друга.

– Обычное дело. Иногда бывает и награда. Ты знаешь, как они работают?

– В принципе, – ответил я, стараясь вспомнить, что нам говорили в Цитадели.

– Хорошо, что Палатины здесь нет, ведь ей даже думать об этом невыносимо. Больше всего ее раздражают не действия инквизиторов, а их методы. Ты же знаешь, как она верит в фетийский закон.

– Как в прямую противоположность инквизиторской трактовки закона.

– Виновен, пока не доказана невиновность, да. Тебя обвиняют, и ты должен доказать свою невиновность на тайном суде без всяких свидетелей. Неудивительно, что почти всех осуждают.

– А что означает это «наказан со снисхождением»? Их перед сожжением оглушают?

– Ты обязан носить метку на одежде, ходить в храм босым каждую неделю и ежегодно на празднике Рантаса подвергаться ритуальному бичеванию. Это стандартное наказание. Для простых людей. Для знати оно может быть другим, лучше или хуже.

Я ужаснулся. Конечно, после моих предыдущих столкновений со Сферой я не должен был ничему удивляться. Но чтобы это называлось снисходительным…

– И долго?

– Пять лет, десять или до конца жизни, смотря насколько искренним сочтут жрецы твое раскаяние.

– И люди действительно приходят и каются?

Равенна печально кивнула.

– Из-за этого указа они будут приходить и сознаваться, потому что если кто-то другой донесет на них первым, последствия будут гораздо хуже. Не то, что многих сжигают, конечно, но есть наказания почти столь же ужасные.

Она рассеянно обхватила рукой мою талию, и я обнял девушку за плечи. У нас обоих были друзья в Калатаре и на других островах Архипелага, о которых было известно, что они еретики. Правоверные их кланов относились к ним терпимо и даже радушно. Но когда прибудет инквизиция, клановая верность начнет трещать по швам. Персея, как и я, однажды уже избежала костра, но как долго продлится ее везение – или чье-нибудь вообще везение – с этим Эдиктом?

Слабо утешало знание, что мишенью был только Архипелаг, что Лепидор не пострадает, или Микас в Кэмбрессе, или даже Гаити под хэйлеттитами. Жрецы хотят уничтожить Архипелаг, потому что он слишком чужд всему, во что они верят, он слишком иной, чтобы принять их ортодоксию.

Мы вошли в маленький. двор, где находилась наша гостиница, двухэтажный флигель рядом с домом, в котором жил ее владелец с семьей. Построенная в традиционном апелагском стиле, как и остальной город, гостиница была простой, но безупречно чистой, как диктует кодекс апелагских кланов. Гостеприимство считалось на Архипелаге священным, а Сфера им бесстыдно злоупотребляла.

Мы поднялись по узкой деревянной лестнице на второй этаж, и Равенна постучала в дверь комнаты, которую она делила с Палатиной. Ответа не было.

– Твоя кузина ушла доказывать свою правоту, – вздохнула Равенна. – Надеюсь только, она не столкнется с Сархаддоном. Как они могли послать этих двоих, особенно Мидия? Этого злобного старого козла. – Она с силой воткнула ключ в ни в чем не повинную замочную скважину и, свирепо повернув его, распахнула дверь.

Я надеялся, что никто не слышал ее слов. Похоже, Палатина не заглядывала сюда после нашего спора, потому что не было никаких признаков ее возвращения. Я ютился в соседней каморке, но там нельзя было поговорить из-за отсутствия места. Я прошел в комнату и поднял ротанговые жалюзи на окне, впуская свет. Было не настолько жарко, чтобы закрывать ставни.

– Ты хочешь, чтобы мы не ехали в Калатар? – уточнил я, садясь на кровать Палатины с аккуратно отогнутым узорчатым одеялом. – Я знаю, это рискованно, но…

– Но я не хочу, чтобы нас снова схватили. В тот раз нас не пытали, как будут пытать, если схватят нас здесь. Ты читал фетийскую «Историю», помнишь, что там написано? Иерарха Кэросия так искалечили пытками и магией, что он едва мог ходить.

– Но нет гарантии, что нас поймают.

– Ты готов рисковать? Не говори мне, что ты не боишься их так же, как я.

– Но ведь нас не убьют? Если они знают, кто мы?

Равенна села рядом со мной, на ее лице показалась усталость.

– Катан, при всем… – Она замолчала, а потом продолжила, пропуская то, что собиралась сказать: – Иногда ты бываешь ужасно тупым. Я знаю, ты стараешься убедить меня, что все будет хорошо, но ты же знаешь, что это неправда.

– Но нас не убьют – зачем ты пытаешься внушить мне, что убьют?

Честно говоря, я сам не знал, почему я все еще выступаю за поездку в Калатар. Я действительно боялся и не хотел ехать туда, где мог бы снова попасть в руки инквизиции.

– В Лепидоре, – тихо ответила Равенна, – я выбрала костер, чтобы не становиться их марионеткой. Я не могу объяснить, зачем я так поступила, потому что сама не знаю. Но разве тебе это ни о чем не говорит?

Еще одну вещь я не мог понять: почему Равенна кажется такой спокойной, когда обычно мы бы уже кричали друг на друга?

– Ты никогда не хотела ехать домой, – настаивал я. – Даже там, в Лепидоре, когда мы понятия не имели, что случится, ты всячески возражала. Ты не хочешь ехать в Калатар, и инквизиция тут ни при чем.

– Ты действительно так думаешь? Как будто последнюю четверть века там не было инквизиторов.

– Но как же ты собираешься вернуться, если боишься их? То, что мы делаем, – небезопасно, и тебе лучше нас должно быть это известно.

– Мне известно, – отрезала Равенна, более горячо на этот раз. Возможно, я ошибался насчет ее спокойствия. – Именно поэтому я пытаюсь убедить тебя и Палатину не ехать. Только вы такие твердолобые, что до вас без кувалды не достучаться.

– Но почему? Ты не трусиха, как ни судить, и раньше ты никогда не бежала от опасности. Ты всегда хотела ехать в Техаму, хотя сказала, что это худшее место в…

Не договорив, я остро посмотрел на девушку. Равенна сказала мне в Цитадели, что она из Техамы, с плато в горах Калатара, чей народ сражался в Войне на стороне Черного Солнца и был отрезан от мира победившими фетийцами. Все говорили о Техаме с ужасом, но что-то не сходилось.

– В другой раз ты сказала, что не была в Калатаре тринадцать лет, с тех пор, как тебе исполнилось семь или около того. Но я думал, ты родилась и выросла в Техаме.

– Так и есть. Я провела год в Калатаре, потому что братья Баррати хотели, чтобы я познакомилась со своей страной. Тогдашний Премьер был вполне безобидным, и обстановка некоторое время оставалась менее напряженной. Ты мне не поверил?

– Прости, – пробормотал я, проклиная себя за то, что усомнился в ней, и проклиная инквизиторов, везде сеющих недоверие. – Я прощен?

Равенна слабо улыбнулась.

– Конечно. Я так привыкла хранить все в тайне, что забываю рассказывать правду людям, которым я доверяю.

Я ухватился за ее последние слова, не желая упускать свой шанс.

– Тогда скажи, почему ты не хочешь ехать в Калатар? Разве я не имею права знать?

– Ловко ты меня подловил, – сердито ответила девушка. – Я только объясняю, что я имею в виду, а ты сразу цепляешься за слова, чтобы попытаться выиграть спор. Больше я этой ошибки не совершу.

– Почему тебе так трудно признаться в этом, Равенна? Я спрашиваю только потому, что если это что-то важное, о чем мы не подумали…

– Ты просто скажешь, что я опять становлюсь эмоциональной, а мне этот ярлык надоел, – огрызнулась она. – Ты хочешь поехать в Калатар, устроить сделку для Гамилькара и посмотреть, не знает ли там кто-нибудь что-нибудь об «Эоне». Ладно, насчет «Эона» я с тобой согласна. Но мы не должны ехать в Калатар. Нам НЕ СЛЕДУЕТ ехать в Калатар.

Мы никуда не продвинулись. Мы были как два равных дуэлянта в поединке на дубинах. Каждый раз, когда я что-то говорил, Равенна просто отвечала, что не хочет ехать. И все, что я мог делать, это продолжать спрашивать почему. Я чувствовал себя так, словно тщетно толкался в запертую на все замки и засовы дверь.

– Я тебя слышу. Но если мы не поедем туда, как же мы заключим эту сделку с Гамилькаром? Если мы собираемся продавать ди… этим людям, – поправился я, внезапно осознав, что ставни открыты, а наши голоса становятся все громче и громче. Я вскочил е кровати и, подойдя к окну, посмотрел сначала на площадь, потом вниз. Никто не стоял под нашими окнами, и на площади было пусто, только во фруктовой лавке напротив виднелись люди, торгующиеся из-за дынь. – Прежде чем Гамилькар подпишет какой-нибудь договор, он должен убедиться, что они способны платить, и что они – те, за кого себя выдают. Они базируются в Калатаре, так куда еще мы можем ехать?

– На Архипелаге есть другие места – Илтис, например. Возможно, Калатар – центр, но мы вполне можем связаться с ними с другого острова и организовать встречу в каком-нибудь отдаленном месте.

– Чтобы они рисковали жизнью вместо нас? Мы-то хоть можем защитить себя, но ставить их под угрозу разоблачения только ради спасения нашей шкуры? Они так же боятся инквизиторов, как мы, и они граждане Калатара.

– Вот именно, – подхватила Равенна. – В Калатаре мы будем чужаками, неизвестно зачем приехавшими. А они знают, как обойти инквизицию, и у них найдутся хорошие причины, чтобы отправиться в Илтис или куда-то еще. Сфера не может запретить людям путешествовать или проверять каждого, кто въезжает и выезжает. Да, я там родилась, но это не наша территория.

– Значит, ты хочешь, чтобы мы поехали в Илтис и сидели там, пока они будут курсировать взад-вперед?

– Какой же ты упрямый, Катан! Мы не подвергнем их большему риску, сидя в Илтисе, а если сами поедем в Калатар, пока там хозяйничает инквизиция, то, несомненно, подвергнем риску себя. Ты не заботливый, ты просто глупый. И, конечно, инквизиция не убьет нас, если схватит – слишком это расточительно. Меня заставят играть здесь роль их марионеточного правителя, а тебя увезут в Священный город в цепях и будут держать там на привязи, пока им не понадобится маг Воды. Палатину, вероятно, сожгут. Ты хочешь, чтобы это случилось? – закончила Равенна на властной ноте, сверля меня взглядом.

С минуту мы смотрели друг на друга; оба сердитые и не желающие уступать. Если я уступлю, я никогда не узнаю, почему она не хочет ехать, и мы никогда туда не попадем. Равенна преувеличивает, я в этом не сомневался. Преувеличивает опасность, вероятность оказаться схваченными и отсутствие риска для диссидентов. А значит, у нее все-таки есть более глубокая причина не ехать, причина, не связанная с инквизицией.

И этот ее ультиматум, вероятно, означал, что Равенна была готова сдаться. Прояви я сейчас настойчивость, подумал я, когда мы мерили друг друга взглядом, будто два мула на горной тропе, она бы сдалась. Но я не мог не понять, что Равенна мне не доверяет, и это больно ранило меня. После всего, что случилось в Ле-пидоре, я надеялся, что мы миновали тот этап. Но мы не миновали. И сам я, должен признаться, все еще не был уверен в ней. В чем угодно насчет нее. Слишком многое осталось недосказанным, слишком много вопросов осталось без ответов.

Но в неловком молчании шли секунды, моя решимость крошилась, сломленная тем единственным, что и раньше предавало меня, и снова предаст. Я всегда считал, что мне должно хватать сил этому сопротивляться, но их никогда не хватало, если Равенне грозила опасность.

– Нет, – выдавил я, невольно опуская глаза. Это напоминало капитуляцию и в каком-то смысле было ею. – Но нам придется поговорить с Палатиной.

И Палатина выругает меня за уступку. Иногда я жалел, что нас не двое и не четверо. Три – неудобное число, всегда двое против одного.

Однако Равенна не выглядела довольной. Скорее она казалась опечаленной. Я надеялся, что это хорошо, но не мог сказать наверняка.

Я встал, не желая оставаться рядом с ней, и снова подошел к окну. Где-то справа, за куполами, Мидий и Сархаддон сидели в храме, разрабатывая свой план чистки Архипелага. Они победят, если убьют достаточно людей, если сумеют вырвать сердце у ереси. И они уже заставили нас пойти на попятный одним своим прибытием сюда. Я был таким же, как все, кто мирится со Сферой и закрывает глаза на ее деяния просто из страха. Такой же страх удержал нас от поездки в Калатар, и не важно, мой ли это страх, Равенны или кого-то другого. Обещание времени, когда это будет забыто – обещание, которое я дал Равенне на том пляже и на другом пляже ранее, – вдруг показалось пустым и бессмысленным.