Текст книги "В поисках фресок Тассилин-Аджера"

Автор книги: Анри Лот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Поднявшись на возвышенные участки каньона, мы увидели гораздо больше, чем наши предшественники. Неожиданно путь нам преградила заброшенная пальмовая роща – оазис Нафег. Дикие пальмы были настолько опутаны и переплетены лианами, что, казалось, мы очутились в глубине девственного леса.

– Нам здесь ни за что не пройти, – заметил мой компаньон. – Лучше уж пойти в обход.

– Пройдем, поверьте мне! – возразил я. – Только наберитесь терпения!

Начинаю топором прокладывать путь через густые заросли, но не так-то легко одолеть крепкие стебли лиан и пальмовые стволы. Руки у меня в крови, одежда изорвана шипами в клочья, но я не прекращаю работы и расчищаю проход метр за метром. Наконец путь свободен. Берем верблюдов за поводья, и наша процессия кое-как пробирается по проложенной тропинке. Вечером разбиваем лагерь на самом верхнем уступе каньона, где никогда еще не бывал ни один европеец. На ужин жарим рыбу, выловленную в соседнем озерке. Ее там так много, что она клевала на кусочки фиников, насаженные на привязанный к веревочке крючок, который мы сделали из простой булавки.

Наши усилия оказались не напрасными. Мы обнаружили в нишах, защищенных от непогоды, прекрасные петроглифы и росписи, выполненные красной охрой.

Посещение Джерата произвело на меня большое впечатление. При виде этих высокохудожественных произведений доисторического искусства я понял, какой огромный интерес представляют они для археологии. Их красота увлекала меня все больше и больше. Позднее я занялся исследованием пещер, расположенных севернее Джанета, где, по сообщениям Бренана, была обнаружена наскальная живопись. За несколько месяцев я исколесил Тассили вдоль и поперек и увидел массу наскальных изображений. Я сделал так много зарисовок, что мои запасы бумаги были вскоре полностью исчерпаны. Бренан сам прекрасно рисовал, однако все наши зарисовки были жалкими уменьшенными копиями: они давали только приблизительное представление об изображениях и, что особенно важно, абсолютно не воспроизводили гармонии красок из охры, которыми пользовались доисторические художники. Отныне меня преследовала одна идея: приехать когда-нибудь сюда с группой художников и сделать точные копии, сохранив масштабы и краски оригиналов. Только тогда эти шедевры станут достоянием не единиц, а всех, кому никогда не придется побывать в Тассили, ученых, художников, широкой публики.

Я продолжал обследование Тассили. Это, правда, обошлось нам очень дорого: четыре верблюда – наш основной капитал, необходимый для продолжения изысканий, подохли, не выдержав изнурительных переходов по камням, по местам, совершенно лишенным пастбищ.

Прошли годы. Различные дела вынудили меня выехать в другие районы Сахары. Началась война, и я был мобилизован в кавалерию в Ахаггаре. Только в 1954 году мы с Бренаном вновь встретились в марокканской деревне, где он поселился, дослужившись до чина полковника. Мы вернулись к моему старому проекту, чрезвычайно заинтересовавшему моего учителя Брейля. Я принялся за его осуществление по возвращении из экспедиции на юг Орана, где занимался изучением большого ансамбля наскальных изображений доисторического периода. Мне удалось создать группу из четырех художников и одного фотографа. Художники были с Монпарнаса; один из них дважды побывал в Сахаре, и они сами «завербовали» друг друга. Я показал им копии изображений, сделанные во время прошлых экспедиций, и рассказал о предстоящей работе. Воодушевленные моим планом, они единогласно решили принять в ней участие. Некоторые сведения о каждом из них позволят судить о причинах, объединивших всех нас в этой увлекательной экспедиции.

Жорж Ле Пуатевен, 43 лет. Выпускник Парижской академии изящных и прикладных искусств. Несколько раз бывал в Северной Африке. Он совершил даже поездку по Тассили, откуда привез много прекрасных рисунков, выполненных гуашью. Оригинал, страстно любящий море (следствие его нормандского происхождения) и по аналогии – Сахару (тоже ветер и уединение). На Монпарнасе и в Сахаре известен только под именем Джо.

Клод Гишар, 23 лет. Греноблец. Бывший питомец Академии художеств в Гренобле и Париже. Специалист по фрескам, принимал участие в росписи многих церквей в районе Альп. Тип подмастерья художника с бородкой и длинными волосами, с виду благодушен. Настолько чувствителен, что ему делается дурно при виде убиваемой на его глазах мухи, что – увы – потом случалось довольно часто (16 месяцев в Тассили излечили его). Великий труженик и не менее великий курильщик трубки.

Жак Виоле. Его 20-летие праздновали в Тассили. Парижанин, бывший ученик Училища прикладного искусства. До нашей экспедиции расписывал глиняную посуду «а ля Пикассо» в Валлори. Особые приметы: рост 1.92 метра, размер обуви 46. Вырос несколько быстрее, чем следовало. Слишком молод, чтобы иметь прошлое.

Джанни Фрассати, 23 лет, итальянец. Бывший ученик Миланской академии художеств. Некоторое время жил в Париже. Очень талантливый художник-портретист. Был одним из группы художников, которым позировала Джина Лоллобриджида. Неплохо заработал на портрете этой красивой артистки, продав его одному из ее поклонников. Однако это не мешало ему – неблагодарный! – предпочитать Софи Лорен. Сложен, как зеркальный шкаф, рост 1.87 метра, вес около 105 килограммов. Надеется стать изящным, что произойдет неизбежно. В Париже он делил с Клодом Гишаром мастерскую и трапезу, состоящую обычно из спагетти.

Филипп Летелье, около 20 лет. Парижанин. Фотограф и кинооператор экспедиции. Получив воспитание в школе Наткина, фотографировал тысячи парижских детишек. Это – «ветеран» экспедиции. Во всяком случае так считает он сам.

Мне очень хотелось бы внести в список имя моего товарища Бренана, но за месяц до нашего отъезда он умер во время сердечного приступа у меня на руках. Все произошло в течение нескольких минут. Я очень тяжело пережил эту ужасную потерю, положившую столь неожиданный конец нашей 20-летней сахарской дружбе.

Подготовка к экспедиции заняла несколько месяцев. Нам нужно было продумать все до мелочей: экспедиции в течение нескольких месяцев предстояло жить и работать, переезжая с места на место в труднодоступной, совершенно пустынной местности. Прежде всего – проблема экипировки членов экспедиции. Нужно было учесть очень резкие колебания температуры – от плюс 50 °C в тени летом до минус 10 °C зимой.

Не менее важно было решить вопрос о техническом снаряжении. Для предстоящей работы требовались складные лестницы, столы и разные принадлежности для рисования, запас бумаги (700 квадратных метров), краски, кинокамеры, фотоматериалы и т.д. Размер столов для рисования был очень велик – 4.8 метра, и, когда я ввел в курс дела Брейля, он воскликнул, воздев руки к небу: «Но как вы доставите весь этот груз в Тассили?» Наконец, нужно было подумать о снабжении, а это означало тысячи вещей, жизненно необходимых для экспедиции: от пенициллина и консервного ножа до машинки для стрижки волос. Весь этот груз, весом 3 тонны, был сложен в одной из комнат Музея Человека[28]. Нужно было переправить эти 3 тысячи килограммов за 4 тысячи километров, и притом, если возможно, даром – в целях экономии наших средств. Мне удалось добиться этого благодаря содействию знакомого судовладельца.

Брейль, крупнейший знаток доисторического искусства, хотел принять участие в экспедиции, но, к сожалению, вынужден был отказаться от этого плана из-за преклонного возраста и большой занятости. Тем не менее он оказал нам большую моральную (а впоследствии и материальную) поддержку. Должен сознаться, что без него мы никогда не смогли бы преодолеть все препятствия, возникавшие на нашем пути. Он потратил много сил, представляя экспедицию в Париже, и можно сказать, что мы всегда ощущали его присутствие. С каждой почтой мы получали от него весточку, и сам он всегда был в курсе наших дел. Экспедицию опекал Музей Человека. Его директор, профессор Валуа, и заместитель директора, доктор Пале, пользуясь своим влиянием, всеми силами поддерживали мои планы, дружески и внимательно следили за их осуществлением. По ходатайству членов этнологической секции нам оказал материальную поддержку также Национальный научно-исследовательский центр.

В конце января 1956 года мы покинули Париж, чтобы несколько дней спустя оказаться в городе Алжире. В то время как наш трехтонный багаж грузили на военный грузовик, самолет одним махом доставил нас из алжирского аэропорта Мэзон-Бланш в Джанет.

В Алжире в последний момент к экспедиции присоединилась Ирен Монтандон, получившая диплом специалиста по берберскому языку и стремившаяся пожить среди туарегов, язык которых она изучала. В течение трех месяцев она была членом нашей экспедиции, взяв на себя большой труд исполнять обязанности ее секретаря.

Отныне живописный оазис Джанет у подножия Тассили и расположенный там военный пост остаются для нас единственной точкой соприкосновения с цивилизованным миром. Отсюда ежемесячно нам должны доставлять продовольствие.

20 февраля 1956 года у борджа[29] Джанет стояло 30 верблюдов, переданных в наше распоряжение начальником военного поста капитаном Росси. Меня связывала c ним 20-летняя дружба, еще со времен моей первой ходки в Тассили в 1934 году.

Пять погонщиков верблюдов – уроженцев Джанета, проводник-туарег и двое слуг составляют наш обслуживающий персонал. Идут последние приготовления к отъезду: мои товарищи нетерпеливо суетятся, несколько растерявшись при виде множества разнообразной поклажи, которую следует водрузить на спины вьючных животных. Верблюды ревут, жуют жвачку и отравляют воздух своим зловонным дыханием. Погонщики размещают тюки, натягивают веревки, осыпая друг друга бранью: каждый старается взвалить на своих верблюдов самые небольшие ящики, оставляя большие на долю других. Мне хорошо знакома подобная «музыка», и постепенно я навожу порядок в этой суматохе. Однако понадобилось еще полдня, прежде чем все было готово и наш караван наконец тронулся.

Попасть на плато Тассили, возвышающееся над Джанетом на 500-700 метров, можно по одному из четырех перевалов. К сожалению, единственно доступным для вьючных верблюдов оказался самый дальний из них. Нам пришлось идти до места первой длительной стоянки в обход, что отняло у нас 8 дней. Привалы устраивались каждый вечер. Мы не научились еще правильно укреплять грузы, нужно было освоить искусство езды на верблюдах, и немало прошло времени, прежде чем все стало на свои места. На протяжении всего пути мы не разбивали палаток и спали под открытым небом. Мало-помалу все научились спать в спальных мешках, пользоваться надувными матрацами и находить укромное местечко среди тюков, спасаясь от ледяного ветра.

Ирен Монтандон взяла на себя обязанности интенданта и командовала на кухне. Все отдают должное новому образу жизни, полному особой прелести. Любимым развлечением по утрам и вечерам стало кормление полдюжины цыплят, которых мы везли в клетке. Со временем они должны угодить в кастрюлю, но два из них погибли от холода, и слуги чуть было их не выбросили. Мои товарищи энергично запротестовали. Ведь в конце концов это просто мороженое мясо! Несмотря на явное неодобрение слуг, рагу из цыплят показалось нам отменно вкусным. Мы, во всяком случае, остались довольны.

О трех днях похода по равнине мы вспоминаем, как о прекрасной прогулке. Но вот начинается подъем на перевал Ассакао, который нам предстоит преодолеть. Первый ночлег пришлось устроить на очень живописном, но слишком открытом для ледяных ветров каменистом цирке[30]. Это была одна из самых тяжелых ночей за всю нашу экспедицию. Мы напялили толстые свитера и пуховые анораки[31]. Вид фляжки с коньяком, извлеченной нашим интендантом из сумки и пущенной по кругу, вызвал на наших лицах подобие улыбки. Немного подкрепившись кипящим бульоном, приготовленным в полной темноте, мы нырнули в свои спальные мешки и не вылезали из них до самого утра. Окоченевшим, со слезящимися глазами верблюдам пришлось гораздо хуже, чем нам.

На следующий день, к двум часам пополудни, выходим к самому трудному участку перевала. Нам предстоит серьезное испытание. Мне издавна знакома эта дорога, и я предугадываю те трудности, которые неизбежно возникнут на нашем пути. Погонщики распределяют между собой верблюдов, и восхождение начинается. Нагруженные верблюды цепочкой медленно пробираются среди осыпающихся каменных обломков. Иногда их приходится понукать и даже бить, что наши туареги с успехом и делают. Вскоре слышны только крики погонщиков. Подъем становится все круче и круче, нагромождения камней – все больше, и бедные животные задыхаются от напряжения. Дальнейший путь превращается для них в восхождение на Голгофу: многие падают, поклажа скатывается под откос. Люди собираются вокруг упавшего животного, поднимают его, вновь нагружают. Но едва один верблюд становится на ноги, падает другой. Все потеряли голову. Наш проводник – туарег Серми, возглавляющий погонщиков и слуг и пользующийся среди них непререкаемым авторитетом, трудится не жалея сил. Он появляется там, где особенно тяжело, кричит, не умолкая ни на минуту, и работает совершенно героически. Нужны нечеловеческие усилия, чтобы поднимать и вновь взваливать на спины верблюдов тюки, свалившиеся на тропу, где может пройти лишь один человек! Дойдем ли мы когда-нибудь до перевала? Животные уже выбились из сил. Я замечаю на камнях многочисленные следы крови: у всех верблюдов копыта и наколенные мозоли ободраны об острые обломки скал. Валится и сильно разбивается верблюд, нагруженный столами. Этому бедняге, вероятно, уже не удастся больше подняться.

Столы для рисования представляют особую ценность, поэтому нельзя допустить повторения подобного случая. Приходится прибегнуть к крайнему средству: решаю распределить столы между людьми. Теперь начинается наше восхождение на Голгофу. Перевала еще не видно, а каменистая тропинка неумолимо круто вздымается перед нами. Опоражниваются один за другим бурдюки с водой, быстро тают индивидуальные запасы таблеток глюкозы. Тем не менее настроение у отряда бодрое. Верблюды продолжают падать. Новые грузы взваливаются на спины людей, но все держатся молодцом, и я теперь уверен в удачном исходе экспедиции. В пять часов вечера вся поклажа оказывается наконец на перевале. Люди совершенно изнурены. Я иду замыкающим, тащу за поводья своего верблюда и одновременно подталкиваю едва живого старого верблюда, которого тянет за собой Ле Пуатевен.

Преодолеваем последние десять метров, и вот я уже любуюсь великолепной панорамой, открывающейся с перевала. Вдруг один из верблюдов оступается и, не удержав равновесия, катится вниз по склону, пока его не задерживает куча камней. Верблюд чуть было не увлек за собой меня, но я успеваю отскочить в сторону. Совершенно измученные, мы общими усилиями втаскиваем бедное животное за хвост и ноги и ставим его на вершину перевала. Если бы не опасность потерять верблюда, эта сцена могла показаться смешной. Несчастный верблюд дрожит, но, видимо, доволен тем, что не сложил своих костей на дне ущелья.

У нашего сентиментального Клода Гишара слезы на глазах, он отворачивается от этого зрелища. Ничего, ему придется еще не то увидеть. День еще не кончился. Снова нужно навьючивать верблюдов, укреплять грузы и идти к ближайшему вади со скудным, но спасительным пастбищем. Ночь наступает внезапно. В пути отряд разбивается на несколько групп, и мы бредем в полном мраке, почти не ориентируясь и натыкаясь на камни. Но вот замечаем огонь, разожженный Серми – он уходил вперед на разведку. Все собираются вместе.

Дует ледяной ветер, и каждый пытается укрыться среди тюков или занять место у огня. В молчании догрызаем сухие финики, которые нам дали туареги. В эту ночь никого из нас не нужно было убаюкивать.

Глава третья.

Первые копии в Тан-Зумаитак

«Аллах к тебе милостив!» – сказал мне мой старый проводник-туарег Джебрин аль-Мухаммед, присоединившийся к нам в лагере Тамрит несколько недель спустя. И действительно, что правда, то правда. В течение четырех лет на Тассили ни разу не выпало сколько-нибудь значительного дождя, и засуха на пастбищах привела к страшному истощению скота туарегов и гибели его значительной части. И вот в день нашего прибытия в Джанет появились огромные тучи, разразившиеся вскоре ливнем над всем районом, расположенным к северу от оазиса. Вода наполнила вади и широко разлилась между стволами пальм. Больше всего радовался я: без пастбища и воды в гельтах[32] наше пребывание здесь было бы не только очень тяжелым, но и просто невозможным. Поэтому понятна наша бурная радость при виде светлых пятнышек цветов, ожививших унылую и редкую растительность вади.

Особенно довольны верблюды: на привале в ущелье Ассакао они вволю лакомятся редко выпадающей на их долю травой. Что касается моих товарищей, спрятавшихся в свои спальные мешки, то они явно не выражают желания вылезать оттуда. Обильная роса – редкое явление в Сахаре – покрыла пушистые подстилки, а утренний морозец превратил водяные капли в тонкую ледяную пленку.

Собрать повеселевших верблюдов со всех соседних вади оказалось делом нелегким, и наш караван трогается в путь только в 11 часов утра. Двигаемся медленно из-за постоянно сваливающихся тюков. Решаем отказаться от обеда, чтобы успеть пройти побольше, и во время короткой остановки наскоро закусываем сардинами и галетами, смоченными в зеленом чае.

Ландшафт становится однообразным. Продвигаемся по оголенной равнине, где гуляет ледяной ветер, заставляющий нас натягивать на себя анораки. Один из верблюдов, совершенно изможденный и сильно пострадавший, с трудом переставляет ноги и все больше отстает от каравана, а Джо довольно безуспешно тянет его за собой, сопровождая свои усилия странными криками, которые, по его мнению, должны подействовать ободряюще на верблюда. В остальном все идет хорошо. Перед нашим взором вырисовываются первые очертания скалистых барьеров, и вскоре мои спутники замирают от восторга: наш путь лежит через лес, образованный естественными колоннами из песчаника. Гигантские столбы постепенно обступают нас со всех сторон. Для европейца это совершенно фантастическое зрелище.

Что же такое Тассили? На языке туарегов это название означает «речное плато». Это действительно плато; что же касается рек, то сейчас там вместо них только высохшие долины. Структура различных участков массива (его длина – 800 километров, а ширина – 50-60 километров) очень разнообразна. Южный край Тассили круто нависает над плоскогорьем Ахаггара, возвышаясь над ним на 500-600 метров. Хребты из хрупкого песчаника, составляющие массив и рассекающие его лощины, имеют общее направление с юга на север. Водные потоки вырыли многочисленные каньоны, все более углубляющиеся по мере удаления от горных хребтов. Но этим работа воды не ограничивается. Весь массив подвергся воздействию вод, которые буквально изрезали его своими потоками и придали ему причудливые формы. Они подмывали, выдалбливали, просверливали массив, превращая порой огромные каменные глыбы в кружева. Вода? В краю, где почти никогда не бывает дождей? Да, вода. Все это, разумеется, происходило в очень далеком прошлом. Миллионы лет массы песчаника подвергались воздействию стихий.

Отныне мы оказываемся в этом фантастическом мире, и наш путь лежит среди высоких колонн, напоминающих руины громадного средневекового города с обезглавленными башнями, церковными шпилями, папертями соборов, химерами, диковинными архитектурными ансамблями. На третий день мы выходим наконец к цирку Тин-Беджедж, напоив животных и обновив наши запасы воды из углубления в скале вади Иддо – след благословенных дождей! Цирк Тин-Беджедж шириной около километра окружен высокими уступами скал. Во многих местах вода размыла их основания, образовав углубления, послужившие для нас вполне удобным убежищем. Мы добрались наконец до цели нашего путешествия. Весь рельеф местности, множество впадин в скалах напоминают городскую площадь, окруженную домами. Вполне понятно, почему первобытные народы селились в этих местах.

Что же мы увидели на стенах окружающих нас естественных гротов? Изображения фигур самых разнообразных стилей: одни имеют сходство с европейским типом, другие изображены схематично, с круглыми, а то и с прямоугольными головами. В этом доисторическом музее большое место занимают также животные, среди которых встречаются жирафы, быки, лошади, запряженные в боевые колесницы, лошади с всадниками, вооруженными дротиками, муфлоны, преследуемые собаками, и т.д.

Несомненно, эти места были густо заселены в более благоприятные времена. Люди, жившие здесь, изображали свою жизнь: одни занимались охотой, другие – скотоводством, третьи – войной... Какой поразительный контраст с окружающей нас сейчас пустыней!

Впервые после отъезда из Джанета встречаем кочевья туарегов. Приближаясь к ним, замечаем стада коз, возвращающихся с пастбища под присмотром нескольких девочек. В ночной темноте, сгрудившись у огня, на котором готовят ужин, мы видим, как на другой стороне цирка во многих пещерах зажигаются огни и мелькают тени людей. Нам вдруг показалось, что мы перенеслись в доисторическую эпоху и стали современниками художников, чьими произведениями мы собирались заняться. Удивительно странное и волнующее ощущение!

На следующий день отправляюсь к нашим соседям. Три семьи, устроившиеся в укрытиях под скалами, состоят только из женщин и детей: мужчины отсутствуют, многие из них сопровождают караваны в качестве проводников.

Обычно туареги ночуют в палатках из шкур, которые плохо защищают от холода и ветра. Поэтому им приходится воздвигать небольшие заслоны из камня. Этим же убежищем пользуются и козы. Все имущество кочевников состоит из нескольких деревянных сосудов, старого железного котелка и синего эмалированного чайника. Тут же несколько полупустых кожаных мешков с сухими финиками и просом.

Прогнав лающих собак, женщины радушно принимают меня и подносят в миске «молоко гостеприимства»; в нем песок и козья шерсть. Лед сломан, и спустя несколько мгновений в наш лагерь вторгаются женщины и ребятишки и начинают настойчиво выпрашивать сахар, чай и муку.

Еще три дня пути, и мы приходим в Тан-Зумаитак, на нашу первую основную стоянку. В общем, если не считать восхождения на Ассакао, наш караван перенес поход вполне хорошо. Наши «жертвы» – несколько верблюдов, почти отмороженные пальцы от утренних холодов и солнечные ожоги (о прелестный, покрасневший нос Ирен!) – не так уж трудно перенести.

Погонщики, получив плату, собирают животных и покидают нас, чтобы возвратиться в Джанет на пастбища эрга. Я оставляю четырех верблюдов: двух мехари[33] – для разведок и пересылки сообщений и двух вьючных.

Впервые мы разбиваем палатки и устраиваемся на долгое время. Начинается настоящая работа. В Тан-Зумаитак есть уже знакомый мне большой грот с наскальной живописью. Однако ранее сделанные фотографии дают лишь смутное представление об их художественной ценности. Мы забираемся туда (это скорее пещера, чем грот) и в изумлении останавливаемся: огромные человеческие фигуры нарисованы желтой охрой; их тела и волосы усеяны белыми пятнышками. Тут же гигантские муфлоны, написанные белой краской и лиловатой охрой, какие-то странные, не поддающиеся определению фантастические белые животные, обведенные желтой охрой, и масса других фигур и мелких животных. Все это великолепно сохранилось, и мы не можем оторвать глаз от необычных изображений, поражающих своей цветовой гаммой. Нет сомнения в том, что это сахарское Ляско[34] в миниатюре. После более внимательного изучения деталей композиции оказывается, что она состоит по меньшей мере из шести слоев живописи, наложенных один на другой. Это обстоятельство побуждает нас к решению снять копии всех слоев. Для начала художники должны быть обеспечены всем необходимым.

Тем временем слуги занимаются благоустройством лагеря. Ирен Монтандон «разрабатывает» меню (увы, оно не очень-то разнообразно!), тщательно калькулирует порции. Начинаются наряды по доставке воды, топлива, выпечке хлеба. Воду приходится брать из застойных луж, сохранившихся после знаменитых дождей «в честь нашего приезда». Там полно всякой живности: личинки насекомых, крохотные рачки, похожие на малюсеньких креветок, а также песок, трава, шерсть и помет коз и верблюдов. Один из слуг, смышленый Галигала, фильтрует эту грязную жидкость при помощи своего тюрбана, которым он при случае пользуется как носовым платком или вытирает ноги и посуду. Тут уж ничего не поделаешь: в Сахаре не приходится привередничать.

Воспроизведение всей наскальной росписи в Тан-Зумаитак, поражающей своей необычностью, дает возможность нашим художникам в совершенстве овладеть искусством копирования. Чрезвычайно тонкая работа и внушительные размеры композиции – 28 квадратных метров – очень хорошая школа для всех нас.

Сам процесс съемки копий относительно прост. Сначала калька накладывается прямо на стену, затем укрепляется так, чтобы неровная скалистая поверхность по возможности не искажала копии. Следующий этап состоит в воспроизведении фона росписей, иными словами, общего тона стен доисторических гротов. Наконец, калька накладывается на бумагу с подготовленным фоном и калькированные фигуры раскрашиваются в соответствии с оригиналами. Таким образом художник не наносит произвольно ни одного штриха. Для наиболее точного и верного копирования наскальных изображений этот способ оказывается самым совершенным.

Размеры росписи очень велики, и нам приходится делать копию по частям. Неровная поверхность стены, покрытая выступами и впадинами, доставляет много хлопот. Эта кропотливая работа требует от художников необычайной тщательности и ловкости. Объединенными силами всей группы она была выполнена за 15 дней, причем результаты ее оказались блестящими. Отныне, я уверен, нам удастся осуществить великолепные замыслы, об исполнении которых я давно уже мечтал.

Теперь, когда мы находимся на месте нашей работы, мне приходится выступать в самых разнообразных ролях. Я занимаюсь организацией, руководством и проверкой работы членов экспедиции. На мне же лежит обязанность обследовать окрестности в поисках рисунков и всевозможных археологических памятников, способных пролить свет на вопрос о происхождении людей, создавших эту наскальную живопись. Как только в лагере отпадает необходимость в моем присутствии, я отправляюсь с проводником-туарегом Серми в разведку, и мы прочесываем с ним местность во всех направлениях.

Однажды мне удалось добраться до массива Тин Абу Тек, расположенного в четырех часах ходьбы от Тан-Зумаитак. Мне уже было известно об имеющихся там росписях. Это настоящая маленькая скалистая крепость, возвышающаяся над долиной на высоте 100 метров. Вся она изрезана узкими проулочками, по которым легко передвигаться. Кажется, что идешь по вымершему городу, хотя я встретил там четыре семьи туарегов, наскоро устроившихся в углублениях скал под защитой каменных барьеров.

То, что я увидел на стенках, образующих проулочки, совершенно потрясло меня: тут были нарисованные красной охрой человеческие фигуры в натуральную величину, лучники с поистине классической мускулатурой, огромные животные, похожие на кошек, многочисленные изображения быков, боевых колесниц и т.д. На Тассили мне никогда еще не доводилось встречаться с подобными наскальными изображениями. Они составляли невиданный до сих пор ансамбль, превосходивший по своему исполнению все известные росписи этого типа.

Полный энтузиазма, я созвал весь лагерь и сообщил о своем открытии. В пути мной были обнаружены еще три углубления в скалах с великолепной живописью. Однако снятие копий откладывается. На первом месте в моей программе стоит работа над рисунками, обнаруженными в Тамрите. Они находятся в часе ходьбы от Тан-Зумаитак.

Мы с Гишаром отправляемся в Тамрит для подготовки места работы. Живем мы с ним в маленьком гроте, занимаясь стряпней и снимая копии с утра до вечера. Серми регулярно снабжает нас всем необходимым, а Ирен, найдя кратчайший путь, как-то смело пришла к нам без проводника.

Однажды утром в нашем лагере в Тамрите появился оборванный туарег. Он направился ко мне с явным намерением поздороваться со мной за руку. Я не сразу узнал своего старого проводника Джебрина, сопровождавшего меня в этих местах 20 лет назад. Следуя обычаю, мы пьем «чай дружбы», и я решаю взять его в экспедицию.

В Тан-Зумаитак работа заканчивается. Каждый день Серми доставляет в Тамрит на верблюдах багаж. Первым к нам присоединяется Филипп Летелье. Затем прибывает остальная часть группы.

Впервые мы послали в Джанет курьера с сообщениями для пересылки в Париж и Алжир. В наши дни большинство экспедиций в Сахаре снабжено радиостанциями. Однако я считаю эти аппараты громоздкими и ненужными, отнимающими при установлении связи слишком много времени. В конце концов какое мне дело до того, что происходит в Европе, да и на всем земном шаре? Расставшись с цивилизованным миром, мы с утра до вечера общаемся с доисторическими людьми из Тассили.

Глава четвертая.

Кипарисы Тамрита

Мы действительно ежедневно встречаемся с доисторическими художниками Тассили.

Ландшафт Тамрита чрезвычайно красив и своеобразен. Мы устроились во впадинах скал, нависших над глубоким вади, который завален каменистыми осыпями, преграждающими путь нашим верблюдам. В десяти метрах от лагеря есть небольшой водоем, снабжающий нас свежей водой для приготовления пищи и мытья. Вдоль русла вади – что совершенно необычно для пустыни – выстроилось несколько великолепных кипарисов, стволы которых в обхвате достигают более 6 метров. Зеленые вершины деревьев причудливо вырисовываются на красноватом фоне окружающих скал. Мы с удивлением обнаруживаем в 500 метрах от лагеря самый крупный в Тассили водопад высотой 600 метров. Внизу расстилаются небольшие серебристые озера. Все это похоже на театральную декорацию и невольно вызывает в воображении картины жизни в доисторические времена, в ту пору, когда наши художники разрисовывали скалистые стены, изображая охотничьи сцены и стада быков.

Часто по вечерам, выходя по окончании работы из пещер, каждый день открывавших перед нами все новые наскальные росписи, мы собирались у лагерного костра. Нашему воображению рисовались цветущие долины, леса, болота и животные, жившие когда-то в этом раю. Добродушные слоны толпились возле воды, шевеля большими ушами. Пугливые носороги спешили к логовищам по узким тропинкам. Жирафы прятали головы в кустах мимозы. По долинам, пощипывая траву, бродили стада антилоп и газелей, находившие отдых под зелеными кронами деревьев. Наконец, мы старались представить себе людей, живших в скальных пещерах: мужчин, занимающихся подготовкой оружия к охоте и мастерящих себе одежду из шкур, женщин, готовящих пищу или отправляющихся к соседнему водоему купаться или мыть свои миски. Мы представляли себе пастухов, которые пасли стада или вели быков на водопой. Вечерами они загоняли их за сплетенные из веток изгороди, защищавшие скот от нападения хищников.