Текст книги "Первая страсть"

Автор книги: Анри де Ренье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

X

Картина Антуана де Берсена, посланная в Салон, не имела ни одного из тех успехов, о которых читаешь в романах и которые в один день из неизвестного человека делают знаменитость. На вернисаже публика не толпилась перед ее рамой, и заказы не поплыли на следующий день к молодому мэтру. Не произошло ни одного из этих событий, но газеты благосклонно отметили юного дебютанта. Критика хвалила замечательные достоинства этой картины, ее великолепные краски, ее смелый рисунок. Из Антуана де Берсена со временем выйдет кое-что.

Андре Моваль весьма гордился успехом своего друга. Поэтому в первую неделю, последовавшую за открытием выставки, он несколько раз ходил смотреть картину Антуана. Его забавляли замечания публики. Однажды, когда он пополудни бродил по залам, перед тем как зайти туда, где был выставлен этюд женщины Берсена, он почувствовал, что кто-то хлопает его по плечу:

– Здравствуй, Андре. Да, это я, я пришел взглянуть еще раз на свою мазню. Здесь, в толпе, лучше, чем в мастерской, отдаешь себе отчет в том, что сделал.

Антуан де Берсен казался веселым. Он снял свою фетровую шляпу и вытер лоб, так как в залах было жарко. Между полом и суровым холстом потолка летала тонкая пыль, поднимаемая ногами посетителей. Андре взял его под руку и повел за собой.

– Ну да, я доволен. Скажу не хвастаясь: мне думается, что картина моя хороша. О, в ней нет ничего поразительного, но она написана художником. Вот я и на своем коне. Теперь нужно знать, куда направляться. Ну а пока пройдем к скульптуре, здесь можно задохнуться. Ты видел Марка-Антуана де Кердрана, написанного Виньолем?

Они остановились возле портрета автора «Любовных поэм». Виньоль написал его с кропотливой точностью. На красивом, кротком и благородном лице был виден след годов, но оно хранило отпечаток силы и мира. Берсен смотрел на него.

– Он – отличный человек, этот старик Кердран. Ты помнишь советы, которые он давал Древе при его первом посещении. Ну так все это было сказано для того, чтобы пустить ему пыль в глаза. Кривлянье учителя перед учеником. Это долго не продолжалось… Теперь он очень мил с Эли. Он заботится о нем, помогает ему помещать его стихи в журналах. А самое смешное-то в том, что Древе потерял к нему всякое уважение. Еще немного погодя он станет называть его старой развалиной. Ах, дорогой мой, какой урок! Вот увидишь, если я достигну чего-нибудь, как я буду обходиться с начинающими. Лапы прочь, мои голубчики! Но присядем на минутку в буфете, мне хочется пить.

На некотором расстоянии от того стола, где им подавали, шумно разговаривала группа молодых людей и изящных женщин. На одной из них была большая шляпа с цветами. Берсен смотрел на нее.

– Нужно будет заказать такую шляпу Алисе.

– А как она поживает, Алиса? – спросил Андре.

Берсен засмеялся.

– Очень хорошо, очень хорошо.

Он продолжал:

– Я смеюсь, дорогой мой, потому что сегодня для нее выдающийся день… Да, ее семья не хотела видеться с ней с тех пор, как она убежала из дому. Отец пришел в ярость, мать несколько меньше его, особенно, когда узнала, что ее дочь сделалась любовницей приличного человека. Так что дело в конце концов уладилось. Сначала стали переписываться. Эти буржуа смягчились. Быть признанной любовницей господина де Берсена – это заслуживает некоторого уважения. Наконец сегодня они спелись. Алиса отправилась к своим родителям и проведет весь день с ними. Забавно то, что она попросила у меня два луидора, чтобы поднести им по подарочку – перчатки мамаше, ящик сигар папаше. Я согласился дать Алисе два луидора, но позабавился тем, что заставил ее заработать их до ухода, ха, ха, ха!

Антуан обмакнул губы в пенившийся перед ним бокал. Андре был возмущен насмешливым, жестоким и почти враждебным тоном, каким его друг говорил о своей любовнице. Зачем же он живет с ней, если не любит ее? Антуан уловил неодобрительную гримасу Андре.

– Мне кажется, что мои шутки вам не по вкусу, юный Моваль! С женщинами нужно обходиться по их заслугам и по тем чувствам, которые они вызывают. Мое чувство к Алисе очень несложно. Она забавляет меня своим тщеславием и своими смешными сторонами. Кроме того, у нее красивое тело, вот и все.

Он осушил до конца свой бокал пива и, помолчав, прибавил:

– Что поделать, я проворонил свою жизнь со стороны чувства. Я тебе однажды рассказал, как. Не будем больше говорить об этом.

Он замолк снова, затем продолжал:

– И какой я, должно быть, дурак! А она-то, думает ли она еще обо мне?.. Ах, каким я был глупцом. Ну мне нужно идти благодарить господина Шарли за его статью в «Палитре». Ты пойдешь со мной, Андре?

Он поднялся. Андре Моваль колебался.

– Нет, я еще пройдусь разок, потом пойду домой. У меня скоро экзамен, а я не особенно силен.

Когда Антуан де Берсен оставил его, Андре Моваль снова поспешно поднялся по лестнице, которая вела в залы живописи. Он шел быстро, обращая менее внимания на картины, чем на проходивших дам. Почему не встречалась ему г-жа де Нанселль среди всех тех, с которыми он сталкивался?

Г-жа Моваль отдала ей визит, но не застала ее. В оба вторника, которые следовали за этим, Андре выдумывал предлоги, чтобы оставаться дома. Он надеялся, что г-жа де Нанселль, может быть, снова придет к г-же Моваль. Поэтому при всяком звонке он спрашивал у Жюля, их лакея, кто пришел. Затем он грустно возвращался в свою комнату, услышав, что звонили г-жа Жадон, м-ль Леруа или г-жа де Мирамбо.

Впрочем, если бы то была и сама г-жа де Нанселль, это бы ему нисколько не помогло, так как он не посмел бы явиться в гостиную. Как он покажется там в тот день, раз обыкновенно он никогда туда не входил? Тем не менее он был бы счастлив от сознания, что молодая женщина тут. Таким образом она как бы приблизилась к нему в его мыслях. Вечером его мать заговорила бы о ней, описала бы ее туалет, передала бы то, что она говорила; но точно так же, как г-жа де Нанселль не приходила больше на улицу Бо-з-Ар, она не прогуливалась ни в одной из зал, по которым быстрыми шагами проходил Андре, напрягая зрение, и откуда он в конце концов спустился в отдел скульптуры.

Тут он замедлил шаги. Белые формы статуй нравились его мечтам. В этом обширном стеклянном саду, где песок скрипел под ногами, народу было мало… Среди газона фонтан для поливки разбрасывал свою радужную пыль. Запах листьев и земли смешивался с запахом свежего гипса. Андре задумался. Если б он был живописцем, он с удовольствием написал бы портрет такой женщины, как г-жа де Нанселль. С какой тщательностью он нарисовал бы ее лицо! Но нет, ему хотелось бы вылепить ее бюст. Разминая глину, он воображал бы, что касается самой формы ее тела. Он несколько раз возвращался к этой мечте. Она доставляла ему тайное и до того поглощающее удовольствие, что он споткнулся о клумбу и чуть не упал.

Клумба эта окружала статую, одиноко возвышавшуюся на круглой площадке и изображавшую обнаженную женщину в позе ожидания и желания. Перед этой сладострастной статуей остановилась молодая дама. Андре тотчас же узнал ее изящный силуэт. Это была м-ль Ванов. Должен ли он поклониться ей? Пока он колебался, м-ль Ванов прошла перед ним, не заметив его. Красивые глаза хозяйки магазина казались еще пылавшими от только что виденного ею изваяния. Когда она удалилась, Андре нагнулся над золоченым кусочком картона, приклеенным к цоколю статуи. На нем было написано имя Сафо…

На другой день после посещения Андре Салона, в тот момент, когда г-н Моваль после завтрака собирался возвращаться в свою контору, ему подали почту. Она состояла из нескольких маловажных бандеролей, которые г-н Моваль разбросал по столу, и одного письма. Он передал его г-же Моваль.

– Это вам, дорогая.

Г-жа Моваль взяла письмо.

– Только бы оно не было от твоей сестры с известием, что она хворает еще сильней. Да нет, почтовый штемпель из Парижа.

Г-жа Моваль стала читать:

– Ах! Это от госпожи де Нанселль.

Г-н Моваль спросил:

– Уж не хочет ли еще чего от меня Нанселль?

Г-н Моваль не любил, чтобы к его любезности прибегали слишком часто. Он считал, что раз сделанное одолжение обязывает к вечной благодарности и требует в будущем полной сдержанности. Г-жа Моваль успокоила его:

– Да нет же. Они приглашают нас на обед в будущую среду. На вот, прочти!

Андре трепетно прислушивался. Г-н Моваль отдал письмо жене.

– Что ж? Почему бы нам не поехать? Да, я занят, я знаю… Но какой-нибудь вечер, ведь это не край света. И потом я не прочь поглядеть, как они устроились, эти Нанселли.

– Тогда я отвечу госпоже де Нанселль, что мы согласны. Ведь это в среду…

Г-жа Моваль снова развернула письмо.

– Ах, тут есть постскриптум. До чего я рассеянна. Тебя тоже приглашают, Андре.

Андре покраснел. Этот постскриптум оскорблял его. Он сухо заметил:

– О, у меня экзамен.

Г-н Моваль пожал плечами.

– Твой экзамен… Я настаиваю на том, чтобы ты сопровождал нас, Андре. Я желаю, чтобы ты иногда видался с приличными людьми, а не только с богемой вроде этого Берсена или Древе.

Г-жа Моваль запротестовала:

– Но, Александр, господин де Берсен очень порядочный человек, и бедный Древе мне кажется славным мальчиком.

Г-н Моваль поморщился.

– Возможно, но Андре пойдет с нами. Это решено.

Г-жа Моваль замахала своим письмом.

– А дядя Гюбер? Среда – это его день.

Г-н Моваль ударил по столу.

– Его день, его день… ну и пусть… Не можем мы всем жертвовать ради удобств Гюбера. Его можно предупредить.

Г-н Моваль был сердит на брата. За последним обедом они поссорились. Гюбер становился вспыльчивым и невыносимым.

Г-н Моваль прибавил:

– К тому же он приходит сюда только для Андре, мы не идем в счет… Пусть Андре ему напишет. От него он отлично примет это известие. Ты берешься написать, Андре?

Андре сделал утвердительный знак. Он не слушал того, что сказал его отец. Он думал о г-же де Нанселль. В продолжение целого вечера он будет возле нее. Она будет говорить с ним. Он узнает те близкие ей предметы, которые ее окружают. Ему казалось, что таким образом между ними произойдет решительное сближение, что какая-то часть его самого останется возле нее. Может быть, он теперь займет маленькое место в ее мыслях?

И когда г-н и г-жа Моваль покинули комнату, он долго еще смотрел на оставленный на столе г-жой Моваль конверт, синяя бумага которого казалась ему столь же приятной на вид, как весенний цветок или уголок летнего неба.

XI

Г-жа Моваль кончала одеваться, когда в ее комнату вошел Андре в одном жилете.

– Мама, хорошо ли сидит мой белый галстук?

Г-жа Моваль улыбнулась.

– Какой ты сегодня покорный! Сейчас видно, что здесь нет никакой красивой дамы. Покажи-ка.

Она осмотрела бантик из белого муслина.

Андре был до того озабочен тем, чтобы не измять манишки, что не обратил внимания на намек г-жи Моваль.

– Хорошо, тогда я пойду надену фрак и буду через минуту готов. Сейчас без пяти семь.

В экипаже, который вез их на улицу Мурильо, Андре, сидя между г-ном и г-жей Моваль, хранил молчание. Он держался очень прямо. Его галстук и сорочка не переставали занимать его. В этот момент он совсем не думал о г-же де Нанселль. Фиакр катился. На Сене продолжительно стонала сирена буксирного парохода. Андре внезапно подумал о судах, которые понесут его когда-нибудь по далеким морям, и в сердце его закралась легкая печаль, делавшая более острым предстоявшее удовольствие…

Экипаж остановился на улице Мурильо. Нанселли жили в небольшом особняке, частью каменном, частью кирпичном. Андре, вышедший первым, рассматривал его фасад, прежде чем позвонил. Мовали прошли в вестибюль. Сердце Андре билось. Когда дверь в гостиную открылась, Андре увидел сначала г-на де Нанселля, стоявшего посреди комнаты и разговаривавшего со старым г-ном, которого он покинул, чтобы пойти навстречу приехавшим гостям. Г-н де Нанселль слегка волочил ногу. Тем не менее его вид не был лишен благородства, как заметил Андре; но вдруг молодой человек перестал видеть все, что его окружало. Перед ним стояла г-жа де Нанселль.

На ней было зеленое платье из тонкого, легкого и как бы хрупкого шелка. У корсажа распускался букет бледно-розовых роз. Андре жадно смотрел на нее. В первый раз он видел ее волосы, ее руки, ее обнаженную шею, ее грудь сквозь гипюр, наполовину ее скрывавший. Перед ним предстал новый человек. Она протянула ему руку, после того как поздоровалась с г-ном и г-жой Моваль, и живо и весело взглянула на него. В этом взгляде и в этом рукопожатии была какая-то товарищеская симпатия – как будто бы их возраст приближал их друг К другу и создавал меж ними внезапное согласие. В самом деле, остальные приглашенные на обед казались людьми почтенными. Де Сен-Савен был старым г-ном с седыми баками, г-жа де Сен-Савен – тощей дамой. Их сын, Жюль де Сен-Савен, чиновник государственного контроля, был в свои тридцать лет уже лысым и выказывал степенность, достойную своей должности. Когда отправились к столу, г-н де Нанселль повел г-жу де Сен-Савен; г-н де Сен-Савен – г-жу Моваль; г-жа де Нанселль взяла руку г-на Моваля. Андре и чиновник заключали шествие. Войдя в столовую, чиновник сказал Андре достаточно громко, чтобы быть услышанным г-жой де Нанселль:

– Госпожа де Нанселль сегодня очаровательна.

Он как-то смешно выговаривал букву «р». Г-жа де Нанселль через плечо повернула наполовину голову, улыбаясь. Ее глаза встретились с глазами Андре. Он наивно любовался ею, приходил в восторг от изящной гибкости ее походки, от гармоничных линий ее тела. За ней шуршало легкое шелковое платье. Андре прислушивался к этому легкому шуму, наполнявшему его уши восхитительной музыкой. Зачем были здесь все эти люди? Ему хотелось бы одному быть с г-жой де Нанселль и следовать за ней таким образом бесконечно. В нем все замолкло. Он слышал лишь шелест легкого платья. Вдруг он почувствовал, что им овладевает безумная робость, как будто бы мечта его осуществилась. К счастью, ничего этого не было. Ему не придется даже разговаривать с г-жой де Нанселль. Он может только смотреть на нее, смотреть со всем своим любопытством, следить за игрой света на ее лице, наслаждаться ее движениями, ее голосом.

Посаженный за столом между г-ном и г-жой де Сен-Савен, он не спускал глаз с молодой женщины. Он должен был сделать над собой усилие, чтобы есть, чтобы подносить ко рту ложку или вилку, чтобы кратко отвечать своему соседу или своей соседке. Между тем он боялся своими взглядами и своим молчанием привлечь к себе внимание остальных гостей и особенно г-жи де Нанселль. Поэтому он порой заставлял себя интересоваться разговором или сервировкой. Так, он заметил серебро, украшенное гербами, гипюровую скатерть. В корзине красовались розы, и эти розы были более яркого тона, чем те, что носила г-жа де Нанселль. Он заметил также, что тарелки были из старинного фарфора, а хрустальные вещи тонкие и изящные; что вино придавало им красивый оттенок янтаря или пурпура. У висячей лампы была замысловатая форма, а матовые электрические шары распространяли мягкий свет. Все, что окружало г-жу де Нанселль, было выбрано с очаровательным вкусом.

С предметов Андре попытался перенести свое внимание на людей. Лицо отца, которое он видел на противоположном конце стола, показалось ему совершенно новым. Живя с ним постоянно, Андре никогда не думал о том, каков он собой. У г-на Моваля, видного мужчины с седеющими и аккуратно подстриженными баками, с его красной ленточкой Почетного Легиона, была красивая бюрократическая осанка. Внешность матери, наоборот, была ближе Андре. Г-жа Моваль была еще весьма миловидна. Ее серое платье, украшенное кружевами, было ей очень к лицу. Глядя на нее, Андре чувствовал доверие к ней. Завтра он осмелится заговорить с нею о вечере, бывшем накануне, и о г-же де Нанселль. Завтра. Но он забудет обо всем, кроме прелестного лица, от которого ему было трудно оторвать взор! Он принимал во внимание одну г-жу де Нанселль. В самом деле, что ему было до того, существует или нет какая-нибудь г-жа де Сен-Савен! У г-жи де Сен-Савен были щеки, покрытые красной сыпью, и острый подбородок. Сам г-н де Сен-Савен смотрел на нее со скукой и без доброжелательства. Он казался человеком веселым и любящим пожить. В сыне Сен-Савена, чиновника, не было ни капли отцовского благодушия. Картавое воркованье его голоса составляло смешной контраст с его надменным видом. Иногда это забавляло Андре, но взор его инстинктивно переходил на г-жу де Нанселль.

Все в ней необычайно занимало его: знак, который она делала слуге, чтобы он не наливал ей шампанского, манера, с которой она, слегка нагнувшись, говорила с г-жой Моваль. Когда она так нагибалась, лицо ее появлялось в полном освещении. Затем Андре вдруг опускал глаза на свою тарелку. Впрочем, он был бы не в состоянии сказать, что ему подавали с начала обеда. Он едва к нему прикасался и едва разговаривал. Вероятно, г-жа де Нанселль считала его глупым и спрашивала себя, что за мысль пришла ей в голову пригласить подобного дурака. Раздался голос г-жи де Нанселль:

– Как странно, что вы почти никогда не заходите в Лувр, вы, которая так счастлива, живя в двух шагах от него!

Андре послышалась легкая насмешка в словах, обращенных г-жой де Нанселль к его матери. Что подумает она о его бедной маме? Было довольно невероятно, чтобы они когда-нибудь сошлись близко. Их вкусы были слишком различны. Андре опечалился. Г-жа де Сен-Савен разглагольствовала:

– Что до меня, то я отлично понимаю госпожу Моваль. Музеи останутся недоступными для честных женщин, пока там будут продолжать выставлять все эти обнаженные тела, оскорбляющие взор.

Г-жа Моваль улыбнулась.

– О, я не поэтому, сударыня; я очень люблю прекрасные произведения искусства. Скорей мне не хватает времени… У меня мой дом, занятия, и притом же я – немного домоседка.

Г-ну Мовалю нравились простота и достоинство, с которыми его жена признавалась в своей склонности к буржуазной жизни. Она была примерной супругой, точно так же как себя самого он считал образцовым мужем.

Г-жа де Нанселль засмеялась:

– Ну а я – совсем не домоседка, я люблю бывать на улице, гулять, бегать по магазинам.

При слове «магазины» она бросила взгляд в сторону Андре.

– Я, – заговорил г-н де Сен-Савен, – я нахожу Лувр восхитительным местом. К тому же я сохранил о нем приятные воспоминания. В мое время мы назначали там свидания. Там находилась некая скамейка между двумя залами коллекций Кампана [26]26
  Кампана, Джампьетро, маркиз де Кавелли (1 808—?) – итальянский коллекционер. Его огромное собрание, содержавшее в основном произведения античного искусства, в 1858 г. было конфисковано за долги, а самого Кампана отправили на 20 лет на галеры. Большую часть коллекции в 1861 г. приобрел Лувр.


[Закрыть], под часами…

И г-н де Сен-Савен вздохнул. Чиновник подумал, что это кажется смешным, и воскликнул:

– Ох, папа! Не напоминайте нам о вашей распутной молодости.

Г-жа де Сен-Савен прикусила губу. Г-жа Моваль продолжала:

– Бедный старенький Лувр! Ты помнишь, Андре, как ты водил меня по целым часам по Морскому музею?

Андре без удовольствия заметил, что все взгляды устремились на него. Он почувствовал, что для всех он является маленьким мальчиком, с голыми ножками, которого мамаша ведет за руку. Г-жа де Сен-Савен определила общее впечатление:

– Как они быстро растут! Когда я подумаю, что Эдуарду уже двадцать восемь лет!

Г-жа де Сен-Савен молодила чиновника, рассчитывая извлечь пользу для себя из этого обмана. Г-н Моваль согласился:

– Да, они быстро растут и, едва окончив воспитание, покидают нас. Вы, сударыня, принадлежите к счастливейшим, ваш сын при вас, в Париже, тогда как Андре должен поступить в консулы. Он уедет далеко.

Г-жа Моваль сделала покорное движение. Андре принял скромный вид. Большие путешествия придают значительность почти одинаковую тем, которым предстоит совершать их, как и тем, которые их уже совершили. Г-н де Сен-Савен, закоренелый бульвардье, не имевший во всю жизнь иных забот, кроме любовных, проговорил:

– Это прекрасная карьера!

Потом он поправил свое пенсне, чтобы рассмотреть красивые обнаженные руки г-жи де Нанселль, которая захлопала в ладоши:

– О, как мне нравились бы длинные путешествия, долгие переправы; видеть далекие страны, в которых люди другого цвета, чем мы, разговаривают, едят, живут и любят иначе, чем мы!..

– За чем же дело стало, сударыня? Мы можем доставить вас, куда вы захотите.

Г-н Моваль замахал рукой. Казалось, он вызывал обширный горизонт морей, которые рассекались судами Мореходного Общества. Г-жа де Нанселль опустила голову, чтобы понюхать розы, распускавшиеся у ее корсажа. О каком Востоке, о каком благоухающем Дамаске, о какой цветущей Испании заставил ее задуматься их запах! Андре вздрогнул. Он тоже мечтал о благовонных садах, о неведомых землях, о далеких городах. Длинное бритое лицо г-на де Нанселля становилось печальным, как будто он боялся, как бы его молодая жена не улетела за моря, подхваченная вдруг тем крылатым Тритоном, который на объявлениях Мореходного Общества дует в свою выгнутую раковину среди пены от могучих винтов комфортабельных пароходов, которыми заведовал на всем этом водном просторе г-н Моваль. Он имел до того жалостный вид, что г-жа де Нанселль рассмеялась:

– Успокойтесь, мой друг, я еще не отправляюсь в путь, и все эти прекрасные проекты окончатся Буамартеном, где мы окажемся через две недели, вдали от опасных сетей, которые нам так любезно расставляет господин Моваль.

Это заявление послужило сигналом к обсуждению летних планов, тем более что подавались фрукты, и их вид вселял в каждом мысль о деревне. Стали расхваливать ее прелести. Г-жа де Сен-Савен должна была провести лечебный сезон в Шатель-Гюйоне, а г-ну де Сен-Савену доктора советовали попробовать полечиться в Виттеле, но ему совсем не хотелось покидать своего милого Парижа. Сын их собирался в Довиль, а потом на охоту в разные замки. Г-жа Моваль проведет каникулы в Варанжевилле, если позволит здоровье ее золовки. Что до г-на Моваля, то его занятия в Мореходном Обществе помешают ему, вероятно, взять отпуск. Его все жалели.

– А вы, месье Андре, любите деревню?

Г-жа де Нанселль обращалась к нему. Он колебался. Ему хотелось, чтобы его утверждение совпало с мнением молодой женщины. Она продолжала:

– Вы, кажется, не особенный охотник до деревни. А между тем вы должны бы торопиться любить природу нашей Франции. Наши пейзажи потеряют для вас всякую прелесть после того, как вы увидите столько светлых, солнечных стран. И то же самое происходит с многими другими вещами. Поэтому лучше всего желать их как можно меньше…

В ее голосе как бы слышалось сожаление. Из вазы, которую ей подали, она взяла один плод. Это был персик, прекрасный бархатистый и как бы живой персик. Она повертела его в руках с минуту, потом положила его на тарелку, сказав:

– Мне почти не хочется разрезать его. Он, быть может, совсем не будет так вкусен, как он прекрасен.

Г-н де Сен-Савен попробовал свой.

– Напрасно, сударыня, они – восхитительны!

Он стал жадно кусать сочную мякоть плода. Г-жа де Сен-Савен принялась журить его.

– Адольф, то, что вы делаете, – безрассудно: вы опять заболеете.

Она любила напоминать ему о том, что гастрономия в его годы имеет свои неудобства. Чиновник пришел ей на помощь:

– Папа не благоразумен.

Г-н Моваль при мысли о том, что у него не будет отпуска, принимался думать о Варанжевилле с небывалым сожалением.

– Ах, дорогой мой, если бы я был свободен как вы, я жил бы, мне кажется, круглый год в деревне.

Г-н де Нанселль стал давать разъяснения. Конечно, он очень любит Буамартен, но пребывание там очень уныло для г-жи де Нанселль. Было уже весьма благоразумно с ее стороны то, что она соглашалась уезжать из Парижа в июне и возвращаться в него лишь в октябре. Он не может обязывать свою жену выносить слишком долго суровость супружеского тет-а-тет.

Пока г-н де Нанселль говорил, Андре в первый раз внимательно рассмотрел его. Г-н де Нанселль был не молод и не красив, и ему-то принадлежало очаровательное и юное создание, сидевшее за столом против него. Она принадлежала ему потому, что он мог предложить ей почтенное имя, независимое положение, хорошо обставленный дом, туалеты, драгоценные вещи. Взамен этого она отдавала ему свою молодость, свою грацию, свою красоту. И так бывает нередко. Андре подумал об истории, которую ему рассказал его друг, Антуан де Берсен, о той, любимой им когда-то девушке, вышедшей из досады и малодушия замуж за человека тоже богатого и старше ее. Пережила ли г-жа де Нанселль, как и та, какое-нибудь сердечное разочарование? Покорилась ли она жизненной нужде или влечению к комфорту? Как бы там ни было, но во всем этом было что-то несправедливое и оскорбительное. Молодые красивые женщины должны бы по праву принадлежать людям молодым. А этот г-н де Нанселль казался Андре старым и некрасивым, более старым и более некрасивым, чем он был в действительности… Каким бы он ни был, но тем не менее он был мужем… Да, когда все уйдут, он останется здесь! Когда опустеют комнаты, они вдвоем подымутся по лестнице. Вдруг Андре стало грустно. Вечер уже наполовину прошел. Вставали из-за стола. Он скоро не увидит больше г-жи де Нанселль. Он больше не увидит ее в продолжение целых дней, месяцев…

Г-н де Сен-Савен и чиновник взяли каждый по сигаре из ящика, который подвинул им г-н де Нанселль, предложивший его Андре, когда г-жа де Нанселль подошла к своему мужу:

– Огюст, где же мои папиросы?

Г-н де Нанселль поставил ящик и пошел за маленькой лаковой коробочкой, которую он передал жене. Она открыла и, взяв там одну папиросу, предложила Андре:

– Не хотите ли одну из моих папирос, месье Андре?

В коробочке было их всего несколько штук. Андре колебался.

– Да берите же… Вы мне пришлете еще, когда будете консулом на Востоке.

Она, улыбаясь, посмотрела на него. Он покраснел, подумав, что она немного насмехается над ним. Его отец становится невыносим, говоря постоянно об этом консульстве. Г-жа де Нанселль чиркнула спичкой и передала ее Андре:

– Поскорей, а то вы сожжете себе пальцы.

Она смотрела на него, пуская клубы светлого дыма. Он тоже глядел на нее. Он чувствовал, что никогда не видал ее так близко. Ее лицо представало перед ним с необыкновенной четкостью, как будто бы его собственные глаза сделались более проницательными. Он видел ее родинку, малейшую подробность ее лица. Он чувствовал, как духи молодой женщины смешивались с тонким запахом восточного табака. Он различал на груди легкое движение кружев, покрывавших ее. Вдруг г-жа де Нанселль покинула его. Он увидел, как она болтала с г-ном де Сен-Савеном, потом остановилась на мгновенье возле г-на Моваля. Проходя, она поправила на ходу вазу, выпрямила цветок в букете. Закурила вторую папиросу. Чтоб выкурить ее, она уселась на кушетке, почти легла на нее, как будто бы она была одна, как будто бы ее гости исчезли для нее за заколдованным дымом, который она выпускала из своих губ.

Андре очень хотелось бы приблизиться к ней, но он не осмеливался. Поэтому он почувствовал себя почти счастливым, когда чиновник подошел и заговорил с ним. Он насчитывал несколько друзей на Кэ д'Орсэ, но из числа дипломатов; консульскую же службу, по-видимому, не ставил ни во что. Андре совсем не слушал его. Он всматривался в то, что его окружало. Гостиная г-жи де Нанселль была уставлена старинной мебелью и украшена безделушками, представлявшими собою результат ее поисков у антикваров. Вдруг послышался голос г-на де Сен-Савена:

– О чем вы так замечтались, красавица?

Курильщица сбросила ногтем на ковер пепел со своей папиросы:

– Хотите это знать, дорогой мой? Я замечталась о мебели, виденной мной недавно у одной дамы, торгующей старинными вещами.

Андре вздрогнул. Г-н де Сен-Савен продолжал:

– А что это за мебель?

– Этого вы не узнаете.

– Бьюсь об заклад, что я угадал!

Г-н де Сен-Савен нагнулся к г-же де Нанселль и назвал ей на ухо из мебели один предмет очень интимного свойства. Г-н де Сен-Савен после хорошего обеда любил иногда побалагурить. Г-жа де Нанселль и бровью не повела.

– Вы не угадали, дорогой мой, это – кровать.

– Ах, мне хотелось бы быть в ней вместе с вами!

С сигарой во рту, г-н де Сен-Савен рассматривал г-жу де Нанселль. Изгиб кушетки выставлял красоту линий ее тела. Андре был в негодовании от наглости г-на де Сен-Савена. Г-жа де Нанселль под платьем покачивала кончиком ноги, обутой в серебряную туфлю, вид которой, казалось, сильно волновал г-на де Сен-Савена.

– Вот что, идите-ка разыгрывать свою партию, там вы нужны.

Г-н де Сен-Савен отправился, чтобы сесть за карточный стол, за которым уже разместились его жена, г-н Моваль и г-н де Нанселль. Г-жа де Нанселль поднялась. Андре видел, что ему необходимо сказать ей что-нибудь.

– Пройдемте в будуар, месье Андре, тут у меня больше нет папирос.

И она показала на лаковый ящичек, на крышке которого был изображен рог луны над тремя тростинками камыша.

Будуар, в который Андре последовал за ней, был маленькой комнатой, расположенной рядом с гостиной. Через открытую дверь видно было играющих. Г-жа де Нанселль протянула свою закуренную папиросу Андре, который, возвращая ей ее, коснулся своими пальцами пальцев молодой женщины. Около нее, на столике, Андре заметил табакерку, купленную г-жой де Нанселль у м-ль Ванов. Г-жа де Нанселль показала на нее:

– Вы узнаете это?

Он утвердительно кивнул головой, потом, посмотрев друг на друга, они оба рассмеялись. Г-жа де Нанселль понизила голос:

– Слушайте, месье Андре, я должна вам сказать, что вы были очень милы. Да, если бы тогда, когда я встретилась с вами у вашей матери, вы намекнули бы на улицу де Вернейль, мне кажется, я вас возненавидела бы, что было бы, впрочем, нелепо, но это было бы так.

Она замолкла на мгновенье. Через открытую дверь до них доносились звон марок и голос разглагольствовавшего чиновника.

– Теперь же, наоборот, вы мне очень нравитесь. Вы доказали, что вы владеете собой, что вы тактичны и скромны. Я люблю это.

Андре Моваль покраснел от удовольствия.

– Но, сударыня, между тем это так просто, так естественно…

Она не дала ему докончить:

– Я немного смешна, я сама это знаю, но я говорю вам то, что думаю. Все равно. Я уверена, что мы сделаемся друзьями. Ваша мать прелестна и чрезвычайно мне симпатична.

Таким образом она сгладила все, что могло быть слишком фамильярным в ее словах, и прибавила:

– Надеюсь, что будущей осенью мы будем иногда видеться.

Андре был в недоумении. Говорила ли она о нем или о его матери? Г-жа де Нанселль поднялась:

– А теперь пойдемте. Нам нельзя оставлять вашу бедную маму в жертву этому скучному болтуну.

Андре последовал за ней. Он был до того смущен, что, возвращаясь в гостиную, он уронил книгу, лежавшую на столе. Он поднял ее. Г-жа де Нанселль обернулась.

– Благодарю вас, месье Андре. Это книга Жака Дюмэна, его последний роман, который он мне прислал. Вы его читали, дорогая?

Г-жа Моваль знала это произведение, которое Андре заставил ее прочесть. Чиновник не был знаком с этим жанром легкомысленных произведений. Г-жа де Нанселль была в восторге от романов Дюмэна. Она прибавила: