Текст книги "Лук и Красные Холмы (СИ)"
Автор книги: Аноним О'Санчес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Гостиничный дом, где с незапамятных времен, еще с конца пятидесятых годов, обосновались геологи Краснохолмской экспедиции, стоит прямо на склоне одной из невысоких местных гор, оттого и сам как бы не симметиричен, разнобок. Сверху, с горы на него смотреть – одноэтажное здание, а снизу, от шоссе – двухэтажное. За гостиничным домом, вверх по склону, расположен полудикий сад, пересеченный, для удобства отдыхающих, узкими бетонными дорожками, старыми, в многочисленных трещинах. Луку скучно в одиночестве и безделье, он и решил побродить, посмотреть, без цели и четкого плана, где там и что...
Вдруг видит: на бетонной дорожке, в двух шагах перед ним, в узкой трещине птенчик желторотый бьется. Видимо, из гнезда выпал, и обратно, понятное дело, ни взлететь, ни вскарабкаться не способен. Лук не разбирается в породах птиц, но четко знает, что это не воробей и не курица, а гнездо – вон оно, у самой дорожки, метра два с небольшим до него, ловкому и сильному человеку подобраться нетрудно. А разве он, Лук, не таков!? Лук еще раз примерился к дереву – да нормально, достать до гнезда проблем не будет, так что птенчика он спасет! Лук наклонился и без лишних умилительных сюси-пуси сунул руку в щель, чтобы осторожно и бережно вынуть, не повредив, птаху малую, неразумную. Хвать – и... почувствовал! Осознание чуточку запоздало против ощущений, но безусловные рефлексы на опережение сработали исправно: Лук пальцы разжал, руку выдернул, и только после этого холодными пупырышками покрылся, от загривка до задницы – там змея!
Адреналин так и воет в ушах и в венах, действия просит, но тут уже и сознание включилось:
– Цел?
– Да.
– Рука не покусана? Что там кожные покровы?
– Все на месте, ранок нет. Выжил. Н-ну-с? И кто же там прячется?..
Лук оглянулся в поисках оружия – как по заказу черенок от тяпки неподалеку стоит, к соседней яблоне прислонен... Примерно, около метра длиною, узкий, прочный – очень даже подойдет!
Лук в четыре прыжка добежал до дерева и обратно, с палкой наперевес.
Птенчик трепыхается, продолжает пищать, но Луку, честно сказать, уже не до птичек, он сейчас – причем, в одно и то же время! – ошеломлен, почти оглушен, и взбудоражен.
Аккуратно, чтобы, все-таки, птенчика не задеть, Лук погрузил деревянный "щуп" в раззявленную дырку и слегка пошевелил. И вздрогнул! Настолько внезапно и стремительно выскочила из щели змеиная голова! Крохотная бездна с клыками торчит на коричневатой узорчатой шее, в сантиметрах пятнадцати над щелью и покачивается, а язык из оскаленной пасти аж трепещет! Но Лук, само собой, знает, что язык, так называемое жало, яд впрыскивать не может и не умеет, на это клыки есть. Птенчик пищит и дергается, и вот тут же Луку видно стало, что к чему: змеиный хвост обвился вокруг птенчиковых лап, и добычу отпускать не хочет. Лук палкой своей тык, тык в змеиную морду, дабы отвлечь ее от птенчика, на простор змею выманить, а та вдруг дважды птенчика поцеловала! Лук даже засомневался в первые секунды: может, ему померещилось?.. Но нет: птенчик пищать перестал и обмяк, глазки погасли. За какие-то секунды, почти мгновенно! Стало быть, змея не простая, но ядовитая. И Лук вспомнил, что из змеиной кожи умельцы делают много всяких красивых и полезных штучек – ремешки, например, для наручных часов! Ну, коли птенчика уже не спасти, то за него и отомстить можно проклятому ядовитому аспиду. А кожа на ремешок очень даже сгодится!.. Это было бы весьма и весьма хиппово! Перед друзьями и девчонками в Ленинграде, когда вернется и восстановится в студенческое сословие – хвастать и хвастать! Натуральная змея, добытая лично! В неравной, правда, схватке...
Отомстить за смерть птенчика Лук отомстил, змею обезглавил и кожу с нее содрал... Неумело, правда, с кусками змеиного мяса на ней... В руке у Лука полуободранный остов змеиный без головы – а все еще шевелится! Вот это круть! И что дальше делать?
Змея, по свидетельству знатоков, рассмотревших темные поперечные узоры на темно-песочной коже, оказалась щитомордником обыкновенным, реально ядовитой змеей: укуси она Лука – не видать ему дальнейших походов и маршрутов, загремел бы в ангренскую, а то и в ташкентскую больницу, на недельку, на полторы!
По поводу кожи – чтобы ее очистить от постороннего мяса – мнения разделились: большинство советовало засунуть кожу в бутылку со спиртом, или в водку, раз спирта нет, но Лук пожадничал на водку деньги тратить, и последовал более экономичному совету: запихнуть в бутылку с растительным маслом. Так тоже делают и с тем же результатом. Еще и кожные покровы лучше сохранятся!
Можно с любым растительным, да? Ну, тогда точняк хлопковое! Оно и дешевле, и вообще его не жалко!
Следовало также, согласно все тем же советам, отмачивать кожу двое или трое суток, но, увы, уже на следующий день Лук положил конец эксперименту: во-первых, время не позволяло, в маршрут пора собираться, а самое главное – заветное место в саду, куда он прикопал бутылку с кожей, нашел бы по запаху даже слепой с хроническим насморком, настолько удушающей была вонь!
Лук надел всю ту же резиновую перчатку, чтобы не запачкаться ненароком в омерзительной этой настойке, вывинтил бутылку из земли, отошел подальше в гору, стараясь не дышать – и забросил а густо заросшую расщелину! Должно сработать не хуже атомной или химической бомбы!
И снова в дорогу.
Лук, изъездивший Кызылкумы вдоль и поперек (пару раз так, и пару раз этак) уже чувствовал себя опытным покорителем пустынь и соблазнов: Аня смотрит на него без прежней настороженности, охотно поддерживает беседы, как общие, так и на двоих, тет-а-тет... Большего, правда, не позволяет, даже когда они во время очередного переезда рядышком в кузове на мешках валяются... Но это поправимо, время еще есть! Что же до пустынных просторов и работы в них, то здесь все в полном порядке! Радиометр он освоил четко, шлиф-пробу-образец в темноте на ощупь отличит, этикетки заполнять умеет, жару переносит на "хорошо" и "отлично"!.. То есть, Лук, внимательно перебрав свои прежние и вновь приобретенные тактико-технические данные, постепенно осознал, что он без пяти минут супермен, способный бороться с превратностями судьбы, искусами, опасностями!
Блин, да его непременно восстановят к сентябрю! Пусть на курс младше, с потерей года, но там тоже неплохие ребята учатся, он многих знает, по общаге и так, по преферансу и покеру! И студенчество на год продлится, что тоже само по себе отнюдь не минус, если честно!
Под такие, вот, духоподъемные мысли и уселся Лук за импровизированный праздничный стол-дастархан!
Это было на одной из баз-оазисов возле местечка Мурунтау. Здесь им показали одноэтажное здание, магазин, разумеется, полностью разрушенное недавним землетрясением. Н-ну, да, гора обломков мелких очень впечатлила всех "экскурсантов". Что называется, восстановлению не подлежит!
И вот, старшее поколение геологов сошлось в щедром застолье: ветераны пьют водку, закусывают верблюжатиной (если не соврали, конечно), обмениваются историями, одна другой страшнее, а Лук... А Лук знает, что отныне он, вооруженный немалым опытом преодолений того, сего и этого, может спокойно махнуть пиалушку-другую, не теряя контроля над собой! Что, еще один тост? Да запросто, он сумеет остановиться в нужный момент, внешне абсолютно трезвый и непроницаемый для взглядов, пристальных, насмешливых, оценивающих!..
Потом его мутило, и он, как обычно, блевал, успев скрыться на задворки о глаз людских, потом слегка протрезвел...
Если не считать периодически подступающей к горлу тошноты, держался Лук прекрасно и уверенно, улыбаясь за общим столом надменно и чуть устало... Потом он был откомандирован вместе с Володей Маматовым в соседний, уцелевший после землетрясения, магазин – два километра по дороге, чтобы пьяный (к тому времени) Маматов не заблудился и ничего не перепутал в покупках...
Доехали, взяли что нужно для общего стола, расплатились , но купили на одну бутылку больше, Маматов уговорил. Тут же, в кабине, разлили поллитровку водки на два стакана и выпили залпом, закусили урюком. В бутылке еще оставалось граммов сто, но допивать не стали, дескать, это лекарство, Маматову на утро... Только-только выпили, не протикало и двух минут, Лук еще очередные спазмы в горле не погасил, как Володя стал расползаться на куски... Единственное успел сказать: веди ты, я посплю. Трезвый человек в такой ситуации стушевался бы, встал в тупик, но только не Лук! Люди-то ждут! Они всей душой надеются на Лука, они послали его старшим – именно, что на случай возможных неожиданностей, а он!? Тпру – и лапы кверху!? Самое трудное было выковырнуть пьяного Маматова с водительского сидения на пассажирское!.. Но удалось кое-как.
И вот уже Лук восседает за рулем, пытаясь вспомнить на колышущемся разуме Искандеровы уроки вождения... Маматов скорчился рядом, ближе к полу, больше подсказать некому... Сначала ключ...
Машина завелась и поехала в нужном направлении. Почти все, что сохранилось у Лука в памяти от остального вечера – это страх промахнуться: что при въезде на базу нужно преодолеть неширокий мост через канаву... Всё. Дальнейшее ему рассказывали сторонние очевидцы, от Нины Ивановны до Олега Николаевича, со всякими обидными вариациями, но примерно одинаково:
Р-ревет, надрывается мотор, из клубов пыли появляется маматовский "газ", самого Маматова не видать, а за рулем гордый и в стельку пьяный Лук, давит на газ изо всей дури своей, мчится – передача на первую скорость поставлена! – и орет песню:
– Чуваки долбают модный джаз с вечер-ра и до утррра-а-а!
– Может быть, все-таки: "чуваки лабают модный блюз"?
– Да какая разница, Лук!? Главное, что оба напились как свиньи. Мотор заглох, ты вывалился в одну дверь, Маматов в другую... Хорошо, хоть, бутылки остались целы. Козырев все спрашивал про сдачу, но ты к тому времени уже даже мычать не мог...
Раннее утро следующего дня. Как больно падать в глазах своих! Лук слушает все эти издевательские рассказы о самом себе, он не выспался, его опять мутит. Услышав про сдачу с покупок, удрученный Лук пытается припомнить... Деньги, вроде, Володя Маматов платил, сдачу получал...
– А Маматов на тебя указывает.
Лук морщится, у него даже нет сил обматерить этого хитрож...го придурка! Ну, ведь, точно Маматов платил!
Лук обхлопывает себя по всем карманам... Почти все деньги, кроме трешки, он еще загодя, вчера днем, железно затырил в потайное место рюкзака, в обложку паспорта, а рюкзак в домике, где у него койко-место. При нем сейчас денег нет, кроме рублевки, полученной за купленную вскладчину бутылку. Стало быть, Маматов врет. Но доказывать? Кому? Зачем? Это еще ниже себя ронять.
– У меня, да? Ладно, что смысла спорить? Пусть у меня. Чувак брал за неурочное время по четыре рваных за пузырь. Четырежды четыре – шестнадцать. С двух червонцев сдача – четыре рубля ровно. Пусть пять, если про наценку не поверят. Лень сейчас в хижину идти. Вернусь – сразу же отдам.
Где Маматов? Маматов спит. Козюренку и Луку пора в поход, на место их отвезет Толик. Через трое суток, ровно к полудню, за ними вернется дежурный водила. Все готово?
Луку очень и очень плохо после вчерашнего: голова кружится, ноги дрожат. Нина Ивановна рекомендует Луку "поправиться", выпить на посошок граммов сто, она добудет ради такого дела... Но Луку проще съесть змеиную шкуру в хлопковом масле, нежели подумать хотя бы о глоточке спиртного. Сейчас опять вытошнит, ой, мама... И ведь еще вчера он так собой гордился! А теперь он объект шуточек и насмешек для всех остальных. Вот Козырев, видать, уже опохмелился: чай пьет, брынзой заедает. Козюренок вообще свеж, потому что допьяна не пьет. И Толик бодр, он тоже вчера только чай зеленый употреблял. Лук не подает виду, как ему хреново, наравне с Толиком грузит в кузов Маматовского грузовика провиант, походные постели, два сорокалитровых бидона с водой, всякую другую мелочь... А Искандер в тридцати километрах отсюда, с другой группой... Вот, почему, спрашивается, все балдеют и в постелях нежатся, с утра пораньше, а ему и Козюренку чесать невесть куда, ни свет ни заря??? Ох!.. Надо срочно личную воду проверить, обе фляжки под завязку наполнить, и впрок напиться самому. Жажда безумная! Но она не от жары. Может, взять и попросту взмолиться, чтобы пожалели и дали отдохнуть до завтра!? Нет, никак нельзя. Нельзя, нельзя, блин, и нельзя!
– С чего тебе отдыхать? – спросят! Не можешь пить водку – жри... понятно что... И ведь будут правы! Однажды, когда он был по приглашению Тани Шуваловой у них в гостях, довелось ему поболтать за обеденным столом с Юрием Михайловичем. Тот ему четко объяснил насчет геологических попоек, словно заранее провидел: пей сколько хочешь, если разума не теряешь и на утро способен выполнять порученное дело. А иначе – пшел вон, кому ты такой нужен, гиря на шее, хоть в тайге, хоть в пустыне!? Лук, уже здесь, в пустыне, проверял окольным путем, насчет самого Юрия Михайловича – единодушное мнение: здоров мужик, и выпить мастер, и в работе первый! Что надо мужик – Юрий Михайлович Шувалов! Теперь он барин, конечно, высоко подскочил, но по заслугам: полжизни в поле!
Ну, если старцы к полтиннику достойно держат удар, то Лук и подавно переможет! Вперед, он готов. Только отныне пить водяру в пустыне он не будет, ни много, ни мало!
ГЛАВА 13
А вам бы хотелось пасть жертвой чужого милосердия? Вот и Лук не пожелал! Редкий ишак способен потягаться в упрямстве с Луком.
Ему еще повезло, ад начался не сразу: ехать до "точки" примерно час, Козюренок в кабине, лично контролирует путь, а Лук, забравшись в кузов, угнездился среди тюков с постельным тряпьем и затих в полубреду. Не то, чтобы ему хорошо, но... пока терпимо. Дальше, на солнышке, будет хуже, резко хуже, Лук это знает.
Козюренок – человек ехидный, и где-то мелочный, но он отнюдь не жесток. Он, конечно же, понимает, что Луку нехорошо с дикого перепою да под косматым солнцем, но даже примерно не догадывается о степени мук, выпавших с утра на долю этого балбеса, младшего техника Лука! Все пьют, даже и Козюренок засадил вчера граммов семьдесят грузинского коньяку, но... Пей – и знай свою меру! И все будет отлично! Тот же Юра Шувалов, однокашник Козюренка и приятель его студенческих лет, сколько бы ни пил вечером – с утра здоров и в путь готов: пузо вперед выставит, да на остальных покрикивает!
– Видел, у него шрам на пузе?
– Нет, откуда бы...
Луку показалось, что Козюренок при этих словах глянул на него, ну... вроде бы как испытующе... и рассказал Луку старинный случай, произошедший с Шуваловым лет двенадцать назад на Дальнем Востоке: дескать, активно участвовал в поножовщине, борясь за внимание одной молодой поварихи. Лук даже рассмеялся сквозь головную боль: оказывается, и зрелые солидные мужи способны вести себя в определенных обстоятельствах нормально, по-человечески... Да, Шувалов симпатичный дядька.
А Лук – ну, что Лук... Голова поболит и перестанет, вперед умнее будет. Козюренок так и сказал.
Да, он прав, с академической, так сказать, точки зрения, ибо сам, небось, ни разу в жизни перепойных ощущений не изведал, поэтому сочувствовать засранцам вроде Лука он хочет, а сопереживать – так ему просто нечем! Лук влачится по глинистой равнине, потом ноги начинают вязнуть в песке... то и дело приходится протирать от пыли радиометр... Потом опять наст глиняный пошел... или это уже солончаки... по ним легче идти... И опять эти поганые пески! Луку грезится: вот сейчас они заберутся на бархан по пологому склону, а за ним уютная такая ложбина – и вся заполнена снегом! И Лук туда нырнет, и лениво будет перекатываться в сугробе, пожевывая снег, как сахарную вату, с живота на спину, со спины на живот... И час, и два... и ему не надоест!
Но с гребня бархана виден только спуск и подъем на следующий... Перед глазами скачут красные и черные пятна, Луку хочется рыдать и орать, но нет на это никаких сил: только и остается брести в заданном направлении, вслед за Кюзюренком, да выкрикивать ему в спину данные радиометра... и мечтать, уже и не о сугробе, но всего лишь о твердой глиняной корке под ногами, вместо зыбучего... фигучего песка!..
Одиннадцать утра по местному времени, а одна из фляжек уже до суха пуста! И жажда меньше не стала! Жажда облизывает Лука, она кусает его, она пожирает его заживо и требует, едва ли не в громкоговоритель: вынь другую флягу, попей досыта!
– Фиг тебе, сволочь! – из последних сил возражает Лук, и тут же морщится покаянно: сам себя сволочью назвал! Но доставать флягу, чтобы утолить сиюминутную жажду – это почти самоубийство: в желудке бултыхается вполне достаточно воды, он ее чувствует... Да, он ее осознает и ощущает, точно так же как и лютую жажду. Она только притворяется нестерпимой, и через десять минут... ровно через десять минут Лук это проверит, сделав последний маленький глоток из почти опустошенной первой фляги. Погоди, как это... Он уже делал последний маленький глоток из этой... Лук на ходу встряхивает – и память возвращается к нему: да, пил уже, там и капли не осталось! Лука пошатывает, он не раз, и не два спотыкался на ровном месте, однажды упал... Хорошо, хоть, Козюренок этого не заметил.
– Трид... Гм, гм... Тридцать пять где-то, Лев Алексеевич! Идем, идем, а стрелка на месте торчит, ни туда и не сюда.
– Что ты там сипишь издалека, громче говори!
– Я говорю: норма, Лев Алексеевич! За тридцать пять ни разу не поднималась!
– Это хорошо, это значит, что правильно действуем, по плану! Видишь вон те саксаулы?
– Что это именно саксаулы – не вижу, далеко. Может они березы.
– Говори громче! Курс на них. Там передохнем с полчасика, там тень от камней.
Да, саксаулы среди громадных камней-валунов. Сам саксаул практически прозрачен для зноя и солнечных лучей, но валуны спасают. Надо только поаккуратнее: местная живность, довольно часто ядовитая, тоже хорошо понимает, что ночью от камней почти до утра тепло исходит, а днем прохлада сохраняется. Лук снимает с себя ненавистный радиометр, вслед за Козюренком добывает из-за спины фляжку... У запасливого Козюренка еще и первая фляжка наполовину полна, в то время как Лук...
– Голова бо-бо?
– Есть немножко, Лев Алексеевич. – Лук не чувствует злорадства в вопросе, поэтому отвечает правдиво, без гонора.
– На таблеточку. Это аспирин, он у меня всегда с собой, на всякий провсякий. Во-первых, сосуды чуть расширятся, боль уймется, а во-вторых вода из тебя начнет не только через почки уходить, а вместе с потом. Потеть при жаре – первое дело! Держи!
Луку хреново, ему бы из козюренковской фляжки вдоволь напиться, свою не трогая, но – пожалуй, что и впрямь надо аспиринчиком закинуться, те же северные американцы из Северной Америки на все случаи нездоровой жизни аспирин жуют.
– Спасибо, Лев Алексеевич! Я смотрю – усы у вас отросли будь здоров! Без малого как у Буденного Семен Михалыча!
Лук думал тонко подольститься к начальству, заговорив об усах, а Козюренок наоборот, даже поперхнулся очередным глотком.
– Правда!? Екарный бабай! Я думал, рано еще! Как вернемся на базу – сразу надо будет подобрать чуток, покороче с боков сделать!.. Ты уже знаешь про усы и Буденного, рассказывал тебе кто-нибудь?
– Нет, а что?..
Почему-то Лук до этого дня и впрямь не слышал довольно широко распространенную байку насчет Буденного, но Козюренок уверяет, что сам был свидетелем очередного "боя быков"! И, похоже, что не врет, во всяком случае, сам верит в свой рассказ, это очевидно.
Смысл повествования в том, что в двадцатые годы, уже после окончания гражданской войны, конница Буденного огнем и мечом прошлась по узбекским провинциям и вообще по всему тогдашнему Туркестану, подавляя басмаческие мятежи в Хорезме, Бухаре, Самарканде. По личному указанию самого Семена Михайловича, имевшего большой практический опыт борьбы с белоказаками, Красная армия действовала предельно жестко, вырезая чуть ли не поголовно все мужское взрослое население восставших кишлаков.
– Зашли в кишлак, созвали всех мужиков на площадь, ну, или там, на открытое место: штаны снять! По лицу-то как их отличить – кто мирный дехканин, а кто басмач? Те, которые басмачи – себя можахедами называли. Кто отказался портки снимать – расстрел на месте! У кого задница красная-потертая от недавнего похода в седле – опять же в расход, шашкой или пулей! С той поры во всех кишлаках осталась память о Буденном и коннице его. Стоит лишь показать местным бабаям, что ты вроде как пышные усы расправляешь и подкручиваешь, особенно если ты сам безусый, как те бабаи начинают орать, плеваться и проклинать. Помню, где-то неподалеку от Бухары, на сельском базаре, в году пятьдесят пятом, примерно – я еще был зелен и молод! – главный наш, Петренко Алексей Александрович уж я не помню, с какого куражу, показал вот так (Козюренок провернул кулаками у себя под носом) усы местному населению – так мы в тот раз едва ноги унесли! Сам он урожденный местный, кстати говоря, туркестанский! Ох, давно это было! А ныне он лауреат Ленинской премии, очень большой начальник! Как-то увиделись в Ташкенте – соизволил меня узнать, поручкались.
Лук мгновенно поверил в этот рассказ, и сам ни разу не попытался потом испытать на местных стариках действенность такого жеста. Много десятилетий спустя он, все же, проверил информацию насчет Туркестана, Буденного и его Первой конной – нет! Не было Семена Михайловича там ни раньше, ни позже обозначенных Козюренком событий. Михаил Васильевич Фрунзе – вот он был, подавлял, и также запечатлен с усами на всех сохранившихся фотографиях. Вполне вероятно, что простое население, откуда выделялись те самые басмачи, поначалу ненавидело именно Фрунзе, но с годами, когда память о Фрунзе подзабылась, а слава первых маршалов Буденного и Ворошилова, благодаря официальной пропаганде, широко, на весь Советский Союз, разрослась, те расстрельные репрессии стали ассоциироваться именно с Буденным. То есть, и аксакалы зря на Буденного злились, и Петренко с Козюренком насчет него ошибались, но – сама по себе история вполне правдоподобна.
– Все, дальше двинулись, нам еще много надо успеть! У нас всего три дня.
Может быть, таблетка аспирина помогла, или это молодой организм сумел справиться с алкогольным отравлением достаточно быстро, но после получасового привала и двух небольших глотков воды Лук приободрился, цвета, звуки и запахи этого мира стали доходить до него гораздо более внятно. К вечеру, к самому концу долгой вылазки первого дня, он уже совсем оправился и даже почувствовал голод. На стоянке все чисто: за время их отсутствия – ни команчей, ни койотов, ни даже беглых каторжников. Козюренок, по своей укоренившейся привычке Гарпагона, тотчас проверил запасы воды и провизии. Все присутствует в должном количестве. Можно отдыхать и ужинать.
Толик высадил их в излюбленной для Козюренка близости к заброшенной кошаре. От овец там и запаха уже не осталось, но Козюренок тверд в однажды обретенных предпочтениях: кошара – это надежно. Где кошара – там нет места всяким ядовитым тварям... во всяком случае, вероятность их появления снижена в разы, что немаловажно.
– Эх, нам бы еще ручеек, или колодец какой...
– Так у нас полно воды, Лев Алексеевич!? Два бидона почти по горлышко оба! Восемьдесят литров за три дня нам не выпить и на лицо не выплескать!
Козюренок в ответ только многозначительно качал головой: мало ли что... Запас должен быть.
Запас, запас... А сам, небось, за Луком каждый лишний глоток считает! И выплеск во время умывания! Перестраховщик хренов!
Умывались они отдельно: каждому на процедуру ковш воды, утром один и вечером один. Без рукомойника это делать неудобно, а лить друг другу на руки и на шею – оба молча не захотели, своими силами обошлись. И набирать в рот воды, по местному обычаю, чтобы оттуда выливать на обе руки вместо рукомойника – тоже оба почему-то не пожелали.
Костерчик они развели маленький, только чтобы чай вскипятить да консервы подогреть, предварительно смешав их в глубокой сковородке: две банки чистой говяжьей тушенки плюс две банки гречневой "армейский паек", тоже, кстати, содержащей скромную долю говядины.
Получилось много, весьма сытно и очень вкусно, по мнению Лука!
Поднялись рано, почти с рассветом. Но не потому, что Лук с Козюренком горели рвением трудиться до упаду – нет, вовсе нет: Луку вообще работа по барабану, а Козюренок любил соблюдать четко выстроенный график труда и терпеть не мог штурмовщину с авралами. Как раз по этому поводу у него с Козыревым то и дело возникали короткие перепалки, потому что у Козырева не получалось ровно: то "давай-давай-давай!", то "успеем еще". Но оба трудяги, этого у них не отнять. С рассветом "геологи-пустынники" встают из-за жары, чтобы успеть сделать как можно больше по относительной прохладе, а уже потом, опять же без спешки, выбрать подходящую тень и спокойно, в сонной полудреме, переждать самые тяжелые часы полуденного зноя.
Козюренок просыпается быстро: вот только-только еще похрапывал-посвистывал в своем спальном мешке, но глаза открыл – и вот он уже одет, умыт, напевает что-такое невнятное древнее, типа... типа...
– Как получим диплом? Да, Лев Алексеевич? – за твои трудодни, гоп стоп дуба... пахать и сеять?..
– Чего?..
– Ну, песню поете?
– Какие еще трудодни!? "Шеф нам отдал приказ: лететь в Кейптаун!" Была такая дворовая песня в моей молодости, при чем тут трудодни?
– Мотив похож, вот я и перепутал.
– Все, все, все! Харэ в огонь подбрасывать! Мы быка жарим, или чайник кипятим!?
Сухой горючей "ботвы" кругом – за год не спалить, тут тебе и доски поблизости, и хворост, и еще всякая пластмассово-резиновая дрянь, но Козюренок верен себе: экономить надо, запасаться на сто лет вперед!
Козюренок легок на подъем, но и Лук не хуже: спит – чик! – моргнул два раза! – и сна ни в одном глазу! Вчера было так тяжко, что впору сдохнуть, а сегодня – вроде бы привычная норма самочувствия. У Козюренка с собой радиоприемник, который он называет транзистором, но вечером он его включал буквально на несколько минут, это чтобы зря батарейки не разряжались. А сегодня за завтраком слушал, слушал, все погоду ловил...
– Ну, дела! Сегодня обещают в наших краях до сорока в тени! Хоть в маршрут не выходи! Однако – надо, мы, благодаря некоторым начальникам (Козюренок явно целится намеком в Козырева, но тот очень далеко и не слышит), и так уже выбились из графика! Поэтому пойдем. Лук! Еще раз проверь фляжки с водой, и надо нам впрок напиться, про запас, чтобы не сомлеть на жарище раньше времени. И еще. Тут это... Ты как хочешь, а я голышом пойду!
– Что!? Как это – голышом, Лев Алексеевич!? Босиком и без радиометра? – Лук придуривается со своими вопросами: ему по рассказам бывалых людей уже известна старая маршрутная "примочка", но участвовать в ней Луку предстоит впервые, и он не против.
– А вот так. Сейчас увидишь, и я тебе советую сделать как я. Не указываю, но советую.
Лук к совету прислушался, как и собирался с самого начала, и вот уже они с Козюренком идут в противоположную сторону от первого дня, по солончаковой пустыне. Если бы по обычной песчаной, как вчера, с барханами, с песочными поземками, то худо бы им пришлось: песок, забиваясь в не защищенные одеждой складки кожи, растер бы им все, что можно, а так, по твердому насту – очень даже удобно! И хиппово, жаль фотика нет! На голове у Лука соломенная шляпа с обгрызенным боком, спина и плечи закрыты самодельной жилеткой из толстой фланелевой рубахи, чтобы между рюкзаком , радиометром и кожей прокладка была. И еще у него из одежды – парусиновые полукеды на босу ногу. Всё. Ни штанов, ни трусов, ни майки, ни рубашки.
Примерно так же одет и Козюренок, но вместо "страшильной" шляпы у него – добротная панама цвета хаки, а на ногах носки и ботинки с высокими, по-над щиколоткой, голенищами. Темные очки Лев Алексеевич считает пижонством, вредным для работы: искажает оттенки песчаных и каменных пород, в то время как геолог обязан быть наблюдательным и чутьистым! Но другие-то геологи носят – и ничего, на оттенки не жалуются! Лук тоже нацепил бы на нос темные очки, но у него нет, а покупать – негде, да и денег жалко.
Первые полчаса-час, Луку было дичайше себя ощущать в таком, вот, прикиде: словно два клоуна или эксгибициониста вышли на променад! Но километров через пять-шесть и Лук вполне даже освоился, ибо все равно – в любую сторону горизонта смотри, иди, поворачивайся! – нигде никого нет! Ни людей, ни даже беглых верблюдов. Разве что суслик пробежит, или ежик ушастый, или ящерица... Да, ёжики здесь иные, нежели в средней полосе.
– Видел, да? Уши как у лисицы! Местные их варят и едят, как лекарство. Говорят, что от туберкулеза помогает, и еще от чего-то!
Луку было бы жалко есть ежей, они ему нравятся. Вот, змеиного бы мяса он попробовал, это да, и черепашьего тоже... Что там еще из кулинарной экзотики проколлекционировать?.. Верблюжатину он ел однажды, попалась жирная и жесткая, Искандер утверждает, что на предыдущей базе, в местной столовке, их потчевали ослятиной под видом баранины!.. Дескать, сам видел содранную шкуру, с бараньей никак ее не спутать!..
То ли день был такой удачный, то ли у Лука второе дыхание открылось, то ли Козюренок решил дать роздых себе и младшему технику, но проскочил второй день – и усталости в мышцах почти не оставил! Даже зной, похоже, был не столь изнуряющим, как ожидалось по метеопрогнозу – сидеть и полулежать за камнями было вполне удобно: подстелил жилетку под голую задницу и отдыхай себе! Бдительно поглядывая, правда, насчет зловредных насекомых и рептилий возле чресел! Чресла, небось, свои, не казенные!..
Мешочки с грунтом и камешками делили поровну, и в общей сумме оба отнюдь не перегрузились, шли "домой" почти налегке. Ужин совмещал в себе, также, и обед, и состоял все из той же тушенки, на этот раз, с рисовой кашей, плюс к чаю – не успевшие очерстветь лаваши со сгущеным молоком. Отлично! Хотя, гречневая каша для Лука вкуснее рисовой. А Козюренку наоборот, он рисовую громче нахваливал.
И пришел третий день. Его Лук запомнил на всю жизнь. Начиналось все как обычно: встали, умылись экономно, позавтракали (чай черный, сухой лаваш, сгущенка), пора бы и в маршрут, но Козюренок заявляет:
– Сегодня я один иду в маршрут, а ты, Лук луковый, остаешься на точке. Твоя задача заполнить бумажки по нашим образцам, запихнуть их в соответствующие мешочки, а на отдельном листке составить нечто вроде реестра. Ну, умеешь ведь, видел, как я делаю...
– Да, и видел, и сам умею. А с чего так, Лев Алексеевич? Почему без меня? Вы за золотыми слитками пошли, что ли, древний клад искать? Чтобы не делиться, да?
