Текст книги "Лук и Красные Холмы (СИ)"
Автор книги: Аноним О'Санчес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
На этом отрезке маршрута у них Володя Маматов шофером, и Лук предпочитает отлеживаться в кузове... хотя и не всегда ему это удается. Принято в экспедиции так: рядом с водителем кто-то обязательно должен сидеть, развлекать, за рулем не давать уснуть. Дорога-то, как правило, пуста и монотонна, километр за километром все одно и то же, тут и до беды недалеко. Сон за рулем! Трагических примеров в истории экспедиций – сколько хочешь. Старший в группе, в данном случае Козюренок, сам выбирает очередность своего "дежурства", а Лук – по остаточному принципу. Нина Ивановна – пожилая женщина, ей за шестьдесят, у нее и без посиделок в кабине с полевой кухней забот хватает, к тому же она терпеть не может запаха курева в маленьком помещении, а Маматов с Искандером дымят как паровозы... Толик, когда ему доводится Нину Ивановну за припасами возить, воздерживается от курения при ней, а эти двое нет
Олег Николаевич тоже в "развлекаторы" не годится, хотя и не возражает, просто он засыпает на посту в первые же полчаса, и воздействует на шофера с точностью до навыворот: дурной пример подает. Лук в кабине тоже способен задремать иной раз, но, как правило, исправно бодрствует.
Ну, остановка. Ну, вылез. Эх, потягушечки... Это корявое растение, с зелеными веточками-веретенышками вместо листьев, называется саксаул. Почти аксакал, и почти без тени. А где тут попить?.. И где прочие, например, отхожие радости цивилизации? Хоть и сказал Козюренок про двадцать минут, но меньше часа они тут не проторчат, это к гадалке не ходи. А откуда-то из-за дувалов шум, крики, бубны, барабаны стучат, зурны мерзко дудят! Не лень людям заниматься художественной самодеятельностью в такую-то жару? Хотя, как раз сегодня жара умеренная.
Вдруг из-за угла Козюренок показался, дробной рысью мчит к машине и что-то орет: глаза далеко вперед выпучены, едва не на усы свесились, одной рукой полиэтиленовый пакет к груди прижимает (уже успел купить что-то!), другой тюбетейку на затылке удерживает:
– Все по местам, сматываемся, быстро! Быстро! Олег, Нина, Быстро! Володя, заводи! Лук, в кабину!
Увы... Не успели. Вслед за Козюренком выкатила из-за домов толпа: с десяток ярко разодетых мужчин, старых, зрелых и молодых – некоторые даже в чалмах и халатах, и все к ним бегут, руки радостно растопырив! Главный среди них, золотозубый пузан лет пятидесяти с небольшим, в Козюренка ростом. Одет в темный, видимо, шелковый, костюм, в пиджачную пару поверх белой шелковой сорочки, в тюбетейке и без галстука, на ногах черные лаковые туфли. В петлице пиджака живой красный цветок угнездился, здоровенный, пышный такой! Не роза, не тюльпан и не гвоздика. Может, астра или георгин? Лук отнюдь не силен во флористике.
– Э, пожалуйте, дорогие гости! НИКОХТУЙ! – у нас, праздник! Не надо обижать жениха, не надо обижать невесту – свадьба у нас! Просим всех к нам!.. Э, нет, дорогой, что такое говоришь!.. Куда спешить, зачем спешить, выходной сегодня! Как тебя звать-величать!?.. Лев Алексеевич! А меня Маджид! У нас все честные, охрану-мохрану поставим, все в целости будет! Я в армии был, в Москве пять лет учился, сам русским стал. Теперь сына женю! Всех прошу к дастархану! По-русски если – к столу, к столу, к столу!.. Что? Э, какие подарки? Мы же знаем: экспедиция, откуда подарки!? Вы наши гости, вот главный подарок! Там, вон там, можно умыться, освежиться – все вас ждем! Без вас не праздник!
Гуляла свадьба широко, ее эпицентр – в общественном здании, похоже, что в поселковом клубе, но гульба также идет и вокруг него. Все здесь говорило, пищало и кричало о том, что очень важные люди этого района женят своих детей: целое стадо волг и жигулей собралось на местном футбольном поле, все в розовых ленточках, на капотах куклы!.. Жигули разномастные, волги – в основном черные, но и белые были.
Под огромными навесами и под деревьями ковры сплошь настелены: и на траве, и прямо на земле, а между ними все плотно уставлено конструкциями, на кровати похожими, только эти кровати широкие, на них низкие столики, застланные скатертями, а на скатертях подносы, а на них горы яств: фрукты, овощи, сласти, мясные блюда, мучные блюда.... Эти полустолы, полукровати называются чарпаи, Лук еще с прошлого месяца термин знает, специально спрашивал. Народищу полно: кто на чарпаях, кто просто на земле, на коврах вокруг дастарханов, места всем хватает, никто из гостей стоя не ест и не пьет. Разве что дети, которые бегают всюду, где им вздумается, но им можно и на ходу лакомиться, что они и делают.
Там, чуть в стороне, где кухня выгорожена – сущий ад на огне, на десятках огней! По центру – четыре котла-казана, каждый без малого в кубометр объемом!..
Лук потянул воздух опытными ноздрями – нет: здесь вонючее хлопковое масло никто не прокаливает, видимо, совсем иного качества оно! Жрать-то как хочется! Еще ведь полчаса назад не хотел, в кузове укачивался!
Однажды Лук спросил Толика – женат ли тот? Оказалось, холост.
– Что, и невесты нет?
Есть невеста, как не быть, ждет, пока Толик деньги на калым не соберет, выкуп родителям невесты. Велик ли калым, если не секрет? Восемь тысяч рублей, и выяснилось, что это еще весьма скромно, предельно щадяще для юных любящих сердец Очень уж велики расходы на свадьбу, вся родня напрягается, а жених тем более. К ее восемнадцатилетию Толик надеется собрать.
Мужчины отдельно пируют, женщины отдельно. Как ни трепыхалась Нина Ивановна, как ни уговаривал хозяев Олег Николаевич – повели ее в женскую часть мироздания.
Но перед этим, всей геологической командой, под водительством Козюренка (мужчины достали из сумок и рюкзаков и надели рубашки вместо маек и футболок, умылись с мылом, причесались), пошли поздравлять жениха и невесту. Жених в черном костюме, черная тюбетейка на его голове жита золотом. Невеста вся в белом, только фата на ее голове – скорее, чадра, столь она плотна. Козюренок, взяв слово, проявил недюжинное ораторское искусство, речь его была громка и цветиста, искренняя улыбка пересекала небритое лицо от уха до уха!.. Любому на свадьбе понятно было, что пришлые гости случайно здесь оказались, хорошие честные люди, не туристы, работяги, путешествуют по делам, явились пусть и без подарков, но и без расчета полакомиться на дармовщинку. Как тут не угостить, пусть эти русские знают наших!
Путешественники попытались, было, держаться вместе, да не получилось: Козюренка, явного начальника, повели усаживать за особо украшенный чарпай, к почетным гостям, а остальных кого куда, на свободные места-проплешины. Обувь надо снимать. Вон, вон там ей место, почти у каждого чарпая оно свое, не перепутаешь.
Лук, как самый молодой, оказался недалеко от входа на территорию клуба, под развесистой чинарой, на ковре перед низеньким дастарханом, в компании молодых и относительно молодых ребят и мужчин. Лук сразу засек особенность: более молодые позволяют себе в рубашках за дастарханом сидеть, и, как правило, в белых рубашках, а гости постарше обязательно в пиджаках или халатах. На головах у всех тюбетейки, но у Лука из головных уборов только видавшая виды соломенная шляпа, которую он оставил в машине, но даже если бы она и при нем была – надеть бы такое он постеснялся. Да и не по русскому бы обычаю – за столом в шапке или шляпе. Козюренок – иное дело, он в тюбетейке, он прав, соблюдая местные правила, а в этой дурацкой пыльной шляпе – нет, ну ее на фиг. Маматов и Виноградов тоже с непокрытыми головами пришли, так что все в порядке, им, пришельцам, можно и так.
Хозяин лично подошел к нему, разломал руками лепешку, нарочно для Лука! И Маматова с Виноградовым не забыл, всех обошел, никого своим вниманием не оставил!
– Э, как звать тебя? Лук? Очень приятно, будем знакомы, а меня Анвар! Откуда, из Москвы?
– Из Ленинграда, геологи мы.
– Самый красивый город, хочу побывать! Что желаешь, брат? Кушай, все что видишь – все твое!
– Анвар!? Ха! У меня в Питере есть друг Анвар, Анвар Вахидов, он из Ташкента, со мной вместе училс... учится.
– Ух, здорово! Да, верно, у нас всюду земляки живут, хоть на Сахалине, хоть где! Я на Сахалине служил. Ну, что, водки?
Луку не нравится, что для многих, особенно для иностранцев, образ русского – это водка и балалайка, и хотя вокруг все свои, не иноземцы, а дети одной страны ?– все равно, как-то оно так...
– Не, я сначала чайком разомнусь. Пить хочется. А лимонада нет?
– Чего нет? А, лимонад... Лимонада нет. Чай сейчас будет!
Анвар, которому, похоже, поручено присматривать, чтобы гость ни в чем не нуждался, плеснул чаю на самое донышко пиалы, и Лук оценил заботу: он знает уже, что маленькая порция – признак уважения, а жажду утолить он еще успеет. Анвару лет двадцать пять, а может чуть меньше. Руки у него небольшие, но грубые, все в бугорках, в белых и красных пятнах от заживших царапин, ногти неровно обломанные-обстриженные, на двух ногтях – черные пятна, гематомы... Одет почти налегке: без пиджака, в белой рубашке на голое тело, но с длинными рукавами.
– Шофер?
– Кто? Я? Нет... да, на тракторе работаю, давно, как с армии вернулся. Как догадался?
– По рукам. Сразу видно, что сам все чинишь. – Лук кивает Анвару на его корявые пальцы, и тот смеется, довольный Луковой догадливостью.
– Это есть, да. Трактор старый, ломается, понимаешь. Ну, что, Лук, по водочке?
– А ты будешь?
– Буду.
– Ладно, за знакомство можно. У-ух, блин! Теплая!..
– Ых!.. Другой нет, да. Чаем запей, пахлавой заешь.
– Не, я вот этим лучше. Хороша баранинка! Слушай, Анвар, а... это... лагман будет? Что-то мне так лагман ваш узбекский полюбился!?
– Кушай на здоровье. Лагман? Какой лагман, что невеста готовить станет? Это еще не скоро, через два... послезавтра будет. Ты этот лагман хочешь?
– Да нет, просто лагман, ваше национальное блюдо. Я думал, что вон там... Вон, вон за тем столо... за дастарханом – не лагман разве?
– Вон то? Да лагман! У нас его сколько хочешь! Погоди, сейчас приду, принесу! Плов есть, лагман, шашлык – что хочешь у нас есть, только скажи!
Водка ударила в голову сразу, но мягко, вкрадчиво, и как бы не сильно. И Лук, памятуя об опыте с портвейном "Чашма", решил быть настороже! Главное – тосты прореживать, а заедать, закусывать – мясным и жирным, да поплотнее!
– Удобно, Анвар, все удобно. Как ты сказал: кушак?.. А, тушак. А почему не курпача? Я думал, что сей матрасец курпача называется?
– Нет, у нас тушак. В разных местах по-разному, а у нас тушак. Еще по водочке?
– Давай. Только мне чуть-чуть, как себе. А то я боюсь, что меня развезет, с устатку и на тепле.
Выпили еще. Головокружение стало явственнее, но, постепенно, после третьей порции, трансформировалось в эйфорическую оглушенность, в предвестницу "море по колено".
Лук бросил взгляд на три початые бутылки водки на своем дастархане, все три разных сортов: "Столичная" поллитровка, "Сибирская" и "Московская" по ноль семь литра, и еще коньяк три звездочки, выпить все – немыслимо, даже Анвар малопьющий, остальные вообще к водке не прикасаются. Стало быть, не хрен устанавливать рекорды выносливости... Сегодня главное – чтобы не допиться до тошноты.
– Не, Анвар, не! Пропускаю этот вес, водка мне сбивает вкус от шашлыка и лагмана. Что – какой вес? А-а, понял! Выражение в спорте такое, у штангистов: дескать, пропускаю вес. Васю Алексеева знаешь, штангиста? Нет? Ну, не важно. А этот кефир как у вас называется? Ух, хорош!
Такое ощущение, что пир начался в прошлом тысячелетии, все продолжается и никогда не закончится. Лук ел, ел и ел, шашлык, манты, лагман, лепешки, сласти!.. Кстати говоря, местный лагман оказался не совсем таков, к какому Лук привык в придорожных чайханах-забегаловках, здесь он больше напоминал не суп, а некое второе блюдо, с очень обильной и густой подливой. Это хорошо! И мясо несравнимо вкуснее, и костей меньше! Лук чем дальше, тем решительнее отказывался от водки и коньяка, Луком – с умеренного пьяну, вероятно, овладела подозрительность: его хотят подпоить... и... И что дальше? Неважно что: его хотят напоить, а он не желает напиться. Интересно, а как там остальные в этом смысле?
Лук деликатно улыбнулся соседям, показывая, что хочет встать, расплел ноги из калачика – его слегка шатнуло. Буквально чуть-чуть, но... Любопытно, это он просто икроножные мышцы отсидел, или уже напивается, незаметно для себя? Главное, дальше не пить. Понятно, Лук? Понятно, понятно, все мне понятно, я иду инспектировать местный туалет, а также степень устойчивости моих боевых товарищей по экспедиции. Пить больше не собираюсь.
Нину Ивановну Лук увидел издалека и не ясно, через постоянно мелькающие пиджаки, спины и квадратные тюбетейки, вроде бы она оживленно беседует с соседками по дастархану. Козюренок улыбается белозубо, даже смеется, с пиалой в руке, кому-то поддакивает, судя по быстрым кивкам... Маматов Володя чувствует себя привольно за низеньким дастарханом, который, в свою очередь, установлен по центру огромного чарпая. Ну, это понятно, он, можно считать, местный уроженец, все порядки наизусть знает. Володя ест за обе щеки, и пьет, немало, судя по красной роже: глаза в характерную щелочку прищурились... Лук знает этот прищур, он уже не однажды видел пьяного Маматова. Но тот держится.
А вот Олег Николаевич Виноградов сумел-таки Лука удивить: еще вечер над свадьбой не сгустился как следует, а старший техник, без пяти минут выпускник балетной школы довоенного Кировского театра – пьян в зюзю! До этого Лук ни разу не видел, чтобы Олег Николаевич выпил за одно застолье больше одной рюмки водки или стакана сухого вина, а тут!.. Длинными руками размахивает, что-то ими в воздухе отмеряет, как заправский рыбак при обсуждении улова. И хохочет!.. О! Пиалушку с напитком расплескал!.. Вот-вот запоет, что-нибудь, типа "Ой мороз, мороз!.." – под местные дудки.
Луку неловко за своего коллегу, но он-то что тут может сделать!? Разве, что самому не пить. Да нет, с Николаичем худого быть не должно: он мирный чувак, по крайней мере, в трезвой своей ипостаси, авось, и пьяный буянить не станет.
Лук, слегка освеженный прогулкой, возвращается к своему дастархану, а там его уже ждут!
– Лук, дорогой! Где ты ходишь! Все тебя ждем! Плов стынет! Присаживайся скорей!
– Сейчас, разуюсь только. А что я? Ни фига себе, тут целая гора! А чего ждали-то? Да мне в любом случае досталось бы!?
– Э, не понимаешь! Ты гость, ты с плова первый пробу снимаешь! Вилок нет, ложка есть. Хочешь – бери ложку, да, а лучше руками! Правильно – руками есть!
У Лука только что вымыты руки, да и у остальных, небось, тоже чистые. Он, вдохновленный рассказами ташкентцев-однокурсников – Авы Вахидова и Сашки Навотного, закатывает рукава своей рубашки, светлой, в мелкий серый цветочек, протягивает руку к плову: рука у Лука слегка напряжена, потому что он чувствует на себе любопытные (а может быть, даже, и слегка насмешливые) взгляды сотрапезников, Лук медленной щепотью захватывает немножко риса, как бы приминает его о край расписного блюда, чтобы комочек плотнее был, и аккуратно отправляет его в рот. Его соратники по дастархану почти одновременно, словно по команде, повторили его жест, всяк на свой манер. И вот уже все едят плов: какой праздник без плова!?
Но до того, как сунуть руку в ароматную гору, Лук внимательно ее осмотрел, чтобы запомнить, чтобы ребятам, прежде всего Аве и Сашке, рассказать – каков он, плов из центра Кызылкум!?
Нарочно обратил внимание на архитектуру плова, на весь его натюрморт: зернышки-рисинки, образующие огромную гору на блюде, сами по себе длинные, бело-желтые и между собой не слипаются, как и положено в настоящем плове. Мясо – коричневая от прожарки, ароматная баранина с жирком – довольно крупными кусками покрывает большую часть рисовых склонов, тут же, бок о бок с мясными кусками, воткнуты в рис две целые, неочищенные головки чесноку, но не сырого, а запеченного в том же казане, что рис и мясо. Ава на свой день рождения отдельные зубчики готовил – и так тоже можно, это Луку только что объяснили, в ответ на его любопытство, но здесь принято готовить целыми головками. А тут еще и перец есть, и лук, и морковь...
– А редька... вот эта вот штука, ломтиками, она маргеланская?
– Да, маргеланская, да! Откуда знаешь?
– Ребята рассказывали, твой тезка, Анвар. Я тебе про него говорил, помнишь?
– Помню. Ну, что, за тезку?
Анвар плеснул в поставленную перед Луком пиалушку (специальная, для водки), и Лук не возразил. Но когда пришла пора пить – только отхлебнул из нее, граммов пять-десять, ибо твердо решил сохранить ясную голову. Между прочим, и Анвар из своей пиалы сделал глоток не больше Лукова.
"Все-таки, водка влияет на меня, – подумал Лук, – может быть, я не шатаюсь и языком без задержки плету, а сознание-то помаргивает... И от речей отвлекаюсь, и аппетит уже не тот, водка ведь высо... высоко... калорийная, и говорить хочется веско и громко... И подозрительный я стал без меры. Ну, с чего бы простому трактористу меня опекать и напаивать? Прибытка от этого никому не будет, военных и государственных тайн я до сих пор не знаю, да и выдавать их не научился. Это алкоголь на мое Эго влияет. Я в сознании? Пока – да. Плов вкусный, вода и водка теплые. Манты попробованы, тоже вкусные. Лучше всего – лагман. И шашлык хорош. А это что за крики такие, танцы, что ли?
Ряды и толпы гостей, сидящих, стоящих, снующих – загораживали обзор, и Лук опять встал, дав понять Анвару, что скоро придет.
Встал, отошел к заасфальтированной площадке, где, оказывается, уже давно выступали артисты – может, уличные, бродячие, а может, и из города привезенные, дабы услаждать слух и зрение преп... препочтенной пу... публике. Икота, икота, перейди на Федота. Попить бы надо. Вон, вода и холодный чай для гостей, на отдельном дастархане... Лук пьет тепловатый чай, а сам наблюдает, как под звуки местной музыки высоко над землей пляшут на канате молодые люди, два парня, по очереди выступают. Лук смотрит на канатных плясунов, и ему страшно за них, потому как никаких лонж и страховочных тросов на них явно, что нет. Упадут – если не насмерть разобьются, то все кости себе переломают, метров пять до асфальта лететь... К счастью, этот цирковой номер закончился благополучно, и Лук двинулся к намеченной цели, к сортиру.
Там, в административном здании, клозеты наверняка цивилизованные, с унитазами и спуском воды, но они для важных персон, а Луку и попроще сгодится, лишь бы рядом... Он с некоторым страхом вступает на территорию довольно аскетично устроенного уличного туалета, с дырками в бетонном полу и с длинным металлическим желобом вдоль одной из стен... В первый-то раз там было довольно чисто, но это было давно, а людей много... Любой аромат в пределах туалета становится запахом, а уж ароматы и запахи банкета и сортира, слившиеся воедино!.. Храни нас Аллах от этого!.. Но нет! Лук удивлен, приятно удивлен: оказывается, устроители праздника , в отличие от администрации придорожных чайхан и харчевен, хорошо продумали меры по сохранению приемлемого уровня "очковой" гигиены: молодые пацаны, лет пятнадцати-шестнадцати, в два шланга то и дело промывают "посадочные места" и бетонный пол, и делают это тщательно. Мелкие лужицы от воды швабрами разгоняют.
Лук пробирается сквозь толпу к своему дастархану, а сам размышляет... Он сыт по уши, дальше-то что? Выпить, что ли? Перепить этого Анвара, напоить его в хлам?.. План прекрасен, хотя и глуп, но, только вот, получится ли он? Анвар старше, повыше Лука и поплотнее, килограммов на пять-восемь... Держится трезво, даже очень, словно и не пил, вот, еще пытается Луку подлить...
Лук благодарно кивает, с энтузиазмом приподнимает пиалу к груди, лихо, почти не морщась, делает глоток из нее (на самом деле только губы смочил), закусывает ломтиком маргеланской редьки. Лук смотрит на часы – только еще половина девятого, но уже темнеет... да вполне уже стемнело, кругом фонари зажглись, голова тяжелая...
– Анвар, послушай...
– Да, дорогой? Чаю налить? Сейчас свежий несут, под пахлаву, а? Сегодня пахлава просто вообще! Мама готовила для свадьбы, моя мама!
– Да, глотну, пожалуй, пахлава замечательная. И это... Блин, в сон меня рубит не по-детски, вторые сутки в дороге, не выспался ни хрена! Где тут можно прикорнуть? Может, я в машину?
– Ты чего, Лук! Какая машина, о чем ты говоришь! Спать хочешь – поспи, конечно! Идем, отведу, там все гости отдыхают, кто хочет. Пойдем. Потом опять к нам приходи!
Анвар отводит Лука в "место отдыха". Это даже не помещение, а пространство под навесом, с двумя смежными деревянными стенами, "глухими", то есть, без окошек. Но зачем окна, когда вместо двух других смежных стен – вольное пространство пустыря, огороженного, впрочем, от "дикой" пустыни глиняным забором высотой в метр. Забор видно, что очень ветхий, неровный, весь в вертикальных трещинах, похож на нижнюю челюсть с выщербленными зубами. Понятно, что не от лихих людей, а просто, чтобы мелкая живность и дети не шныряли где ни попадя.
Луку отвели топчан, подушку в виде мягкого узкого валика, тонкое шерстяное одеяло.
Ну, конечно же, храп! Не может быть все хорошо, непременно какая-нибудь весь отдых испортит!
Лук с неудовольствием вгляделся: мама дорогая! Ну, надо ведь, какое совпадение! Да тут уже полэкипажа в сборе: он и пьяный Виноградов. Это Олег Николаевич во сне рычит, подобно грозному льву из Ниобийской пустыни! Лук – так и сяк, поворочался на деревянном ложе... Да, нет, вроде бы как и без матраса удобно!.. Да, увы, мать и перемать. При этаком храпе под самым боком, точнее, ухом – на сон можно и не надеяться! Если даже отгрести к противоположному боку данного сарая, все равно от стонов и хрюкания не уйти, громкие слишком! Да и не один он храпит, спящие из местных тоже помогают, кто как умеет!..
"Ладно, – благодушно подумал Лук, – зато я лежу, отдыхаю, мне тепло и удобно, я сыт и выдержал испытание попойкой. Я молодец, следует только набрать дзена во всю грудь, запастись терпением... Следует быть добрее к простым людям, с их грошовыми страстишками, суетными недостатками... Самое то сейчас – вдрызг, до нобелевского уровня и результата задуматься о вечном! А что сон? Подумаешь, сон? Человек неделю подряд может бодрствовать в экстремальных условиях...
– Лук, проснись! Подъем! Сматываемся! Лук, присмотри, чтобы Олег опять не завалился! Встали оба, проверили вещи на себе – и к машине! Маматов уже там!
Лук тупит спросонок, он все еще там, где легкие и радостные сновидения... Вот, еще бы минутку-другую, буквально чуть-чуть, чтобы их досмотреть... Ого! Четыре утра на дворе, темным темно, кабы не фонари, четыре лампочки по периметру навеса.
– Олегус Николаевич! – Лук тормошит за плечо старшего техника без малейшей жалости! – Подъем! Пора, пора, пора! Нам срочно уезжать! Нина Ивановна о вас беспокоится!
При упоминании поварихи, с которой Виноградов успел накрепко сдружиться (абсолютно платонически – по единодушному мнению Лук и обоих шоферов, то есть, уже безгреховно... – возраст!..), Олег Николаевич застонал, сел, все еще оглушенный сном и опьянением, на топчан...
– Надо, значит надо!.. А что в такую рань приспичило? Ой, голова моя, головушка! А Нина Ивановна где?
ГЛАВА 11
Мир прост, как беспорядок. Луку никто не докладывал причины столь раннего пробуждения экипажа, да только он и без пояснений насквозь понимает резоны Льва Алексеевича и полностью их разделяет: любое гостеприимство имеет свои границы, а также оборотные стороны. Если они сейчас не уедут, а доспятся до светового дня, то свадебный пир продолжится с их участием: гостей просто так никто не отпустит, ибо хозяевам лестно подержать в почетном плену ученых путешественников из Ленинграда, потом будет чем похвастаться перед окружающими, будет, что вспомнить! Да и вообще... Что-то не видел Лук никакой «охраны-мохраны» возле их родной машины, а люди-то всюду люди – хороших больше, но есть и плохие: стибрят, что плохо лежит, и вовсе необязательно, что ограничатся в украденном только запасными радиоактивными пробами в холщовых мешочках, по копейке десяток! К хозяевам празднества нет, и не может быть никаких претензий: отнеслись к ним ко всем по-честному, без кривых задних расчетов! Если на востоке гостеприимны – они гостеприимны! Есть, конечно же, и недочеты, но их совсем немного: Володя Маматов опохмелиться не успел, да и с собой не сумел захватить ни грамма «золотого запаса», Олега Николаевича одновременно мучают изжога, икота и головная боль, Нина Ивановна потеряла носовой платок, а Лук расческу. Может быть, и у Козюренка что-то не так, тоже «косогоры» какие-нибудь, с желудком или по имуществу, но он начальник, он молчит, держит авторитет и дистанцию. Да, в обычных условиях авторитет его довольно скромен, чтобы не сказать невелик, но в «пиковых» ситуациях все головы к нему повернуты, все глаза на него смотрят: решай, командир!
Время на рассвете – субстанция мягкая, обволакивающая и очень мощная: никто из проснувшихся сторожей и организаторов при свадьбе даже и не подумал выяснить причины "побега" дорогих гостей, или попытаться их уговорить на сон, с последующим продолжением банкета. Мужик в шароварах, с большими светлыми пятнами на мотне, и в кальсонной рубахе, позвенел цепью на ржавых воротцах – она даже не на замке, а просто спутана была – качнул бритой головой без тюбетейки: кх"юришгунча, счастливого пути, дорогие гости!
– Хайр!
Ехали минут двадцать, и остановились. Лук уже успел, было, расслабиться и закемарить, как вдруг будят, в плечо толкают: его очередь в кабине сидеть. Это желание Козюренка показалось Луку весьма странным, поскольку с пьяным водителем лучше бы начальнику соседствовать, у начальника голова большая, так что, в случае чего, ему и ответ держать... Да и шофер Маматов успел по самую маковку надоесть Луку за предыдущие "дежурства"!.. Но логика решений Козюренка постепенно прояснилась и здесь: во-первых и в главных, Маматов успел проспаться, хотя, даже под утро, спустя несколько часов после возлияний, перегар от него не вполне перешибался собственным Луковым перегаром. Но в данную минуту Лук практически трезв и Маматов тоже – а ведь наверняка пил вволю, в отличие от "умненького и благоразумненького" Лука! Трезв Маматов, и зол, и говорлив, и раздраженно весел – потому что по-дурацки вляпались в свадьбу, вместо того, чтобы послать всех "зверьков" по адресу и уехать, потому что в пути из-за свадьбы задержались, потому что поспешили хрен знает зачем и куда, потому что уехали от роскошной свадьбы ни свет ни заря, вместо того, чтобы попраздновать, в кои-то веки отоспаться и отожраться на размер души! А еще Маматов тем, оказывается, недоволен – прорвало его вдруг! – что питерское начальство запрещает ему вешать в кабине под стеклом, усами наружу, фотографию товарища Сталина!
– При Сталине порядок был, а сейчас, куда ни плюнь, бардак, а не порядок! Другие ребята все как один портрет на стекле возят – и проблем не знают ни с местными гаишниками, ни вообще... Чего боятся ваши ленинградцы? Вот же трусы!.. А премиальных или оплаты за постоянные сверхурочные хрен допросишься!
– Но у нас у всех "в поле" день не нормирован, даже у Нины Ивановны.
– Так ведь то у вас, а мне какое дело до ваших норм!?
И все эти жалобы и нытье вываливались из него, как жидкие какашки, без перерыва, неровною струйкой!
– Хорошо, хоть, бензин не слили! Я нарочно перед уходом на ихний бараньий дастархан лозой проверил, в бензобаке и в бочке! А с них бы сталось!
Лук давно уже протрезвел, и прежняя подозрительность, по поводу попыток местного населения их всех зачем-то подпоить-напоить, улетучилась вместе с водочными парами, самому теперь смешною кажется. Хотя... подливали же... Маматов, тем временем, брюзжит, брюзжит вонючим ртом, и – вполне возможно, что и незаметно для самого себя! – постоянно склоняет Лука к сплошному совместному облаиванию обычаев коренного населения и их самих (при чем, ему без разницы – туркмены это, узбеки или таджики!), а Лук не согласен категорически, но он не спорит, потому что лениво, и потому что не с кем тут спорить. Тем не менее, Луку даже в голову не идет – поддакивать нудному собеседнику. Тот, похоже, отлично чувствует отношение Лука к себе и отвечает взаимностью. Но внешне оба доброжелательные коллеги, члены одной команды.
Это что такое, Лук – лень, трусость, конформизм или слабохарактерность? Или преждевременная мудрость?.. К черту мудрость! Надо обдумать на досуге. А этот нудит и нудит... И как его Козюренок терпит? Товарища Сталина, мать и перемать, ему не хватает!
Да, не очень понятно, зачем они, даже пастухи овечьих отар, ходят при такой жаре в костюмах, в рубашках, в кальсонных сорочках и в кальсонах под брюками. Да, не очень приятно видеть, как они плюются направо и налево коричнево-зелеными "насвойными" слюнями-сгустками... Да, много чему и кому в чужих обычаях легко бы попенять, но Лук хорошо понимает, что и он с Маматовым – наверняка не кажутся кому-то верхом совершенства... Чужой Олимп, чужой Парнас – другие сказки, чем у нас!
Угу!.. Оказывается, Козюренок, с его же слов, в пересказе Маматова, вообще почти ничего не пил, ссылаясь на больной желудок, а вечером-ночью глаз не сомкнул, все переживал за машину, за имущество и особенно за свои бумаги!..
И вот, Лев Алексеевич не спал, не спал, все бодрствовал, глазами лупал, время на часах стерег, а когда все вокруг заснули – начал действовать, подобно хитроумному Одиссею, чтобы осуществить побег. Не поленился и приметил, где кто из личного состава сидит и лежит. И не однажды проверил, на всякий случай! Самое трудное во всей этой операции, задача из задач: как предупредить и разбудить Нину Ивановну, захваченную в женскую половину свадьбы. Но тут уж Козюренок сумел договориться – и с нею, и с женой хозяина, с которою Нина Ивановна успела женскую дружбу свести за несколько часов совместной стрекотни! Оказывается, Фархунда жила в Москве со своими родителями, где и познакомилась со своим будущим мужем, который на одиннадцать лет ее старше... Козюренок стук-постук в заранее указанное место на стене – а с той стороны, в доме, предупрежденная заранее Нина Ивановна чутко, вполглаза дремлет, сигнала ждет... У Лука, при этой части маматовского рассказа, тут же заерзали остроты на языке, насчет ромео-джюльеттовской романтики персонажей пенсионного возраста, но он благоразумно смолчал при Маматове, только ухмыльнулся.
Про себя, про свой сон и пробуждение, Маматов рассказывать не стал, да Лук и не усердствовал, ибо ему было глубоко начхать – где и как Маматов спал, и что он ел, да чем запивал...
