355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аноним О'Санчес » Лук и Красные Холмы (СИ) » Текст книги (страница 1)
Лук и Красные Холмы (СИ)
  • Текст добавлен: 31 июля 2017, 20:30

Текст книги "Лук и Красные Холмы (СИ)"


Автор книги: Аноним О'Санчес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Annotation

Закончена повесть "ЛУК И КРАСНЫЕ ХОЛМЫ". Коротко об истории создания. У меня на столе исторический роман, в основном о событиях 60-х, 70-х годов двадцатого века. Но целый ряд сюжетов никак не помещался в роман, выпирал из него, и я сделал нечто вроде спин-оффа, повести, которая плотно примыкает к роману событиями, временем и людьми, но живет отдельно. В отличие от будущего романа, повесть не остросюжетна, там речь идет о двадцатилетнем юноше Луке, в составе геологической экспедиции путешествующем по пустыне Кызылкум весной-летом 1977 года. Главные герои там – пожалуй, и не Лук, а время и пустыня. Вещь откровенно не коммерческая, но мне очень уж хотелось ее написать! Периодически буду выправлять те или иные огрехи – опечатки, повторы... Выкладываю в Сеть бесплатно и в полном виде, как всегда.

О'Санчес

О'Санчес

Лук и Красные Холмы


О"САНЧЕС

ЛУК И КРАСНЫЕ ХОЛМЫ КЫЗЫЛКУМ

Россия – моя Родина, а Советский Союз – малая родина.

Купаясь в Лете,

Я задолжал печали

Каплю Осени.

ПРОЛОГ

НА СТАРТ

Что такое история, рассказанная вам фильмом или книгой? Это чужая жизнь напрокат.

Зам. декана Якунин с ехидной ухмылочкой на лобастом челе смотрит как бы и на Лука, но, все-таки, сквозь него; оба напряжены, только Луку не до притворных улыбок: он тупо глядит несколько наискось от собеседника, в окно, выходящее во двор. Там две лаборантки из института физиологии им. Павлова наспех выгуливают перебинтованных дворняг. Обе с сигаретами, дабы скрасить скуку нудных ежечасных обязанностей. Шубейки поверх белых халатов придают им сходство с курящими пингвинами. Еще недавно почти весь двор занимали сугробы, но теперь они съежились, и тихо умирают вдоль дорожек и тропинок двора, все в пятнах, словно бы покрылись старческой "гречкой", в неровных желтых дырах от потёков мочи и в натекших сверху, с ветвей, лишаях грязи на горбатых спинках. Собачьи кучки среди липкой слякоти подтаявшего снега... Отвратительно. Луку невмочь захотелось подраться, или, на худой конец, облегчить душу площадной руганью – только, вот, не с кем тут языки да кулаки чесать... да и без толку, легче от этого на душе не станет, проблема не исчезнет, нет, лишь усугубится. Как ни плохо сейчас – всегда бывает хуже. Спокойствие, Лук, и сдержанность!

Собаки лаяли и скулили, их бессловесные жалобы легко проникали сквозь двойные окна деканата, но взвизги эти давно никого не трогают, ибо все к ним привыкли: внутренний двор – общий для факультета психологии ЛГУ им. Жданова, где до сего дня учился Лук, и для Павловского института, где вот уже многие десятилетия подряд ставят научные хирургические опыты над собаками (не забывая выгуливать несчастных тут же, во дворе), как правило, захваченными в плен бездомными животными.

Собаки не виноваты, тетки-лаборантки не виноваты, Иван Павлов не виноват... Никто ни в чем не виноват, но кого-то в этом мире равнодушно пластают скальпелем, во славу науки, а кого-то просто так режут... при помощи пишмашинки и фиолетовой печати... прямо по судьбе, с тем же общечеловеческим равнодушием. За что?

– Так что, Лук... Вот тебе ручка, листок, пиши заявление по собственному.

– Да, я услышал, Валерий Александрович, – угрюмо кивнул Лук, но...

– Никаких но, Лук. Всё. Иначе отчисляем за академическую неуспешность... э... неуспеваемость. У меня категорическая директива из ректората: всем факультетам к завтрашнему дню отрезать все "хвосты". Ваши студенческие хвосты – это ведь и наши преподавательские хвосты. Вот, прямо на твоих глазах и осуществим. Если ты так этого хочешь.

Лук, естественно, не хотел ни того, ни другого, однако на сей раз он прочувствовал до самого сердечного донышка: срок его студенчества истек, терпение деканата иссякло. Действительно всё, абзац, если уже из ректората... Даже если и врет Якунин... даже если... Ни пощады не будет, ни последней попытки пересдать злосчастную матстатистику.

Лук покатал большим и указательным пальцами выданный ему пластмассовый шестигранник зеленой шариковой ручки (сам Якунин, как и всякий уважающий себя советский функционер, предпочитал дорогую перьевую), поднес ее к белому листку формата а-4...

Латунный кончик стержня задрожал, упираясь из последних сил перед неизбежным...

– Я напишу, Валерий Александрович, но все-таки – отчислять за один единственный не сданный зачет Суходольскому – не экзамен даже! – это странно, вы не находите?

– Не вижу ничего странного, все свои попытки ты безрезультатно исчерпал. Ты сдавал, но не сдал. Геннадий Владимирович совершенно справедливо отказался принять у тебя зачет. Знания твои этого не позволяют. Пиши, у меня еще много дел сегодня.

Лук был редкостный разгильдяй, но здесь, в данном академическом предмете, запасы у Лука позволяли, уж он не понаслышке мог сравнивать объем своих математических познаний: они были кратно весомее, нежели у большинства его однокурсников и однокурсниц, благополучно сдавших весь "матстат" – с первого раза, и со второго раза, и с третьего... и с четвертого... Все сдали, только не Лук.

– И не сдашь! – почти по-дружески, с некоторым сочувствием даже, неделю назад шепнул ему в коридоре Юрьев Александр Иванович, – решение по тебе принято.

Лук правильно понял намек: дело не в матстатистике, дело в самом Луке.

А Лук все же надеялся до сего злосчастного утра... не разумом, но душой и сердцем...

– Пишу, Валерий Александрович, понимаю вашу академическую загруженность. Но что с восстановлением? Вы говорили...

– Да говорил. – Якунин вновь осклабился, уже веселее, почуяв бескровную бесскандальную победу, кивнул...

Теперь несколько дежурных успокаивающих фраз, и дело сделано, колея накатана, финиш. В архив. Теоретически, он ведь даже и не соврал этому Луку.

– Говорил и повторяю. Пойдешь, поработаешь на производстве, образумишься, через годик представишь положительные характеристики с места работы, и мы посмотрим... Прецеденты были, положительные прецеденты, почему бы и нет?

– Через годик? – Лук снова усмехнулся, и опять получилось мрачно. – Через годик меня точняк в армию загребут.

– И в армии люди достойно себя проявляют, и даже на флоте, между прочим... – Якунин поднажал голосом на этих словах, как бы намекая на свой бесценный жизненный путь. – И еще никому это не помешало в дальнейшем, поверь мне.

– Угу. Ну, а если я в августе с характеристиками подойду, а, Валерий Александрович?

Якунин качнул очками вверх-вниз и опять легко согласился: тут уже главное не спорить и не вступать в пустые пререкания с приговоренным. Что толку в словах? В данную секунду этот всех доставший Лук все еще здесь, перед ним сидит, с ручкой наготове, а завтра исчез навсегда... В армию, там, или не в армию, да хоть в тюрьму – кому какая разница!? Главное, чтобы на факультете никому глаза не мозолил.

Недавно, в марте, буквально в первый день весны, Якунину стукнуло тридцать пять лет, это возраст солидный, опыт общения со студенческой шантрапой подобного сорта накоплен богатый. Вот, ручку с золотым пером преподнесли, на "некруглый" промежуточный юбилей...

– Хорошо, в августе подходи, приемная комиссия рассмотрит.

– И восстановит? При наличии положительных характеристик?

– Этого, как ты понимаешь, я не обещаю, единоличных полномочий у меня таких нет, но... Почему бы и нет? Рассмотрим, комиссия рассмотрит. Тэк-с... Число вот здесь, сегодняшнее...

Любые "да" усеяны шипами. Еще двадцать минут назад Лук входил в кабинет заместителя декана по учебной части студентом-третьекурсником дневного отделения факультета психологии ЛГУ им. Жданова... – а вот он уже стоит и курит во дворе, вдыхая вместе с клубами папиросного дыма запахи талой земли и собачьего дерьма. Стоит и любуется на академический вердикт: отчислен по собственному желанию...

Не студент, не школьник, не рабочий, не военнослужащий срочной... тьфу-тьфу-тьфу!.. Никто, короче говоря.

Надо реально смотреть на вещи: бомж, недоучка, разгильдяй, человек без определенных занятий и места жительства. И куда ему теперь?

Некоторое время он перетопчется, конечно, проживет там, где и сейчас завис, в полузаброшенной квартире на Смоленской улице. Оттуда не выгонят, ребята свои, войдут в положение... Хотя... Но это неделя, другая, от силы месяц, а дальше что?.. И деньги откуда брать? Тем более, что надобно как можно более срочно сматываться из города, от весеннего призыва, иначе в армию подметут! Военкомат не дремлет! Как коршуны витают повестки среди студенческих орд!..

А в армию не хочется – это еще два года из жизни долой, в прибавок – и это уже свершившийся факт Луков бытия! – к только что потерянному учебному году. Это если в стандартном случае! А то и три, если на флот, как тот же Якунин!.. Нет уж!

Лук пошарил по карманам, нашел то, что искал: монету-двушку, и потопал в сторону студенческой столовки, вернее к кофейне в полуподвале, где был исправный и почти всегда свободный телефон-автомат. Надо Тане звонить.

Шувалова Татьяна, однокурсница Лука, отнюдь не была самой красивой девушкой на курсе: просто симпатичная блондиночка, ленинградка, своенравная дочь благополучных родителей, на хорошем счету в деканате и в комсомоле... Что она в Луке нашла такого особенного? Никто не мог понять, в том числе и сам Лук. Но против фактов не попрешь: она явно выделяла его из всех многочисленных факультетских знакомых, а он ее... Общаться с Таней Шуваловой Луку очень нравилось. Но в данном случае Лук был далек от того, чтобы просто поделиться с нею мрачной новостью... которая вряд ли кого-нибудь удивит, ибо студент Лук давно уже "висел на волоске"... Просто Лук уже неоднократно обсуждал с подругой перспективы откосить от армии "в случае чего", и Таня пообещала помочь. Определенно пообещала, предметно!

Ее отец – ученый, довольно большая "шишка" во ВСЕГЕИ, это такой геологический институт на Васильевском острове... Так вот, Танин отец, Шувалов Юрий Михайлович, возглавляет очень важный отдел, связанный с поиском кое-каких полезных ископаемых на территории Советского Союза и в дружественных сопредельных государствах, типа Монголии.

И в данные дни как раз формируется обычная "полевая" экспедиция, да не куда-нибудь, а в пустыню Кызылкум, в Узбекистан. Полезные ископаемые называются просто и буднично: "урановые руды". Их поиск и разработка помогают крепить ядерный щит СССР. На должность начальника экспедиции Лука никто не возьмет, место занято, а младшим техником, с окладом семьдесят пять рублей в месяц, плюс полевые и за вредность – возьмут, Юрий Михайлович весомо пообещал, исполняя горячую просьбу единственной, очень любимой дочери.

И Лук согласился на такой расклад: барханы, романтика, положительные характеристики с места работы... Плюс военкомат надорвется его искать к весеннему призыву. Да!

Умный не упорствует в собственных ошибках, он признает их чужими.

ГЛАВА 1

Истинный самурай сдается только внаем. Четырехэтажное серое здание ВСЕГЕИ расположено как бы и в сердце города-героя Ленинграда, на Среднем проспекте Васильевского острова, по самой его середине, дом 74, но, в то же время, чуть в стороне от эпицентра питерского людского муравейника: три трамвайные остановки до суеты ближайшего метро «Василеостровская». Оно огромно, оно солидно, это строение эпохи неоклассицизма.

Мелкий дождь доканывает снеговые остатки на тротуарах Среднего проспекта, угрюмая дворничиха в валенках с галошами настырно трудится посреди водяного-ледяного месива, шкрябает, дрязгает алюминиевой лопатой на углу Девятнадцатой линии, прямо под ногами у пешеходов, и даже ухом не ведет на их испуганные взлаивания...

Март на излете, новая питерская весна развернулась вовсю, с дождями, лужами, сосульками, но до цветов и листьев должен пройти целый календарный месяц... а как бы и не больше...

Лук за годы студенчества не раз, "по примеру старших товарищей", пытался устроиться дворником, где-нибудь на Васильевском острове или на Петроградской стороне, чтобы отдельное служебное жилье, да плюс в самом центре... Правда, пришлось бы работать каждый день, и утром, и вечером, и в непогоду, но это, наверное, можно вытерпеть, особенно когда еще и деньги платят... Невеликие денежки, а все-таки вдвое-втрое больше стипендии. А главное – соседей в комнате нет, никто не мешает вести молодую личную жизнь. Ан нет: парней, годных к армии, но еще не служивших, в дворники почему-то не берут, трудовыми книжками с соответствующими записями не оделяют. Девицам и без армии в дворничихи можно, к метлам, ломам, лопатам и валенкам с галошами поближе, а парням нельзя. Любопытно, почему все дворники, а особенно дворничихи, такие сердитые, почему не улыбаются, они ведь не просто лопатой машут, а участвуют в социалистическом соревновании, прихорашивают родимый город, родину трех революций?..

– Э, тетка, харэ нарочно брызгаться!..

Не слышит, якобы. А так бы наверняка обматерила в ответ.

Монументальное здание с гранитным цоколем украшено перед входом табличкой:

ВСЕРОССИЙСКИЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ГЕОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ им. А.П. КАРПИНСКОГО.

Чтобы прочитать надпись, а паче того, войти внутрь, надобно подняться по широким серым ступеням вперед и вверх, вознестись высоко над окружающим миром, туда, где приступок перед тройной дверью похож размерами на небольшую площадь.

Лук не раз и не два проходил пешим и проезжал на трамвае мимо этого могучего архитектурного сооружения, с его палисадниками, колоннами, дверями и табличками, он даже по роскошным ступеням поднимался (однажды с Таней договорились на приступке у колонн встретиться, она ему там свидание назначила), а внутрь ни разу не заглядывал... Теперь, вот, пришлось восполнять неизведанное ранее, с паспортом наготове.

Охрана, состоящая из пожилых женщин в черном, с револьверными кобурами на поясных ремнях, бдительный досмотр паспорта, пропуск с печатями, короткое ожидание того, кто встретит и проведет куда надо. Это должен быть молодой мужчина в очках, звать Виктор.

– Вы Лук? А я Виктор.

– Угу, вот пропуск, паспорт.

– Да мне-то зачем, не надо, вы уже внутри, я просто проводить, пойдемте.

Такой роскошной парадной лестницы, что открылась взору после преодоления всех препон, Лук не видел, пожалуй, нигде в Ленинграде... ну, разве что в Эрмитаже... Там, в главном музее города и страны, Лук успел побывать дважды за неполные три года... Да, дважды, ну и что?.. А другие за пять лет вообще ни разу не были. А он, Лук, был, и в Кунсткамере был, и Русском музее отметился... однажды.

– Нравится?

– Угу.

– Всем нравится. Кстати говоря, эти окаменелости на постаментах подлинные, им довольно много миллионов лет. Но нам не сюда, а направо, потом чуть вниз...

И вот Лук уже в полуподвале, в небольшой комнате, сплошь уставленной какими-то ящиками, приборами, вещами непонятного назначения... Всюду камни по столам и полкам, склянки с каменным зерном крупного и мелкого помола. Стеллажи с папками для бумаг. Любопытные декорации.

– Шеф где-то здесь, сейчас придет.

Лук понимающе кивнул и продолжил оглядываться. Угу, вот и голоса в коридоре, они приближаются, один из них наверняка тот, что нужен... Точно.

– Витя, спасибо, дорогой! Проходите, молодой человек, присаживайтесь к столу, я сейчас... только бумагу и ручку найду... А... в свободной форме, "шапка" вот по этому образцу, на мое имя... Как вас, Лук, я правильно помню?.. Лук, значит?.. Ага, Лук, понял!.. Ничего, если я на ты?..

Первым делом (но уже после того, как заявление со второй попытки было написано и отдано в высочайшие руки), настырный Лук спросил у своего будущего начальника по экспедиции Козырева: кто такой Карпинский? Спросил и вскорости пожалел об этом, ибо Владимир Иванович, вместо того, чтобы шлепнуть печать в нужную, и уже подписанную им, бумажку, ударился в развернутые экскурсы по истории российской геологической науки. Скучновато, но кое-что Лук усвоил, а именно: академик Карпинский – это ученый, отец-основатель сего заведения под аббревиатурой ВСЕГЕИ (которое, в свою очередь, является преемником и продолжателем традиций Геологического комитета, созданного в Санкт-Петербурге указом царя Александра III, императора Всея Руси, трагически помершего от пьянства), и что до середины тридцатых годов, до самой смерти Александра Петровича Карпинского, сотрудники института обращались друг к другу со словами "господин" и "госпожа", вместо гражданин и товарищ. Понятно. Очень стебово, если так, да только Лук не поверил в услышанное, хотя, вопреки обыкновению, вслух оспаривать не стал, ибо протекция протекцией, но, вот, как разозлятся, как придерутся к какой либо мелочи – так и гуляй, Вася, жди повестки!..

Угу, значит, при Ленине и Сталине у них "господин" и "сударь" а нынче здесь в моде родное советское, то есть, сверху вниз, одностороннее "ты". Ну, и ладно, и очень хорошо, Лук нисколько не против, ему и самому, в неполные двадцать, представляется нормальным, совершенно естественным обращаться к людям старших поколений на "вы", он даже и бабушку родную на "вы" зовет! А взрослые – пусть себе как хотят... Он, Лук насчет этого пока не возражает. Между тем, большой начальник Козырев Луку сразу понравился: простой в обращении чувак, но вполне деликатный, явно, что не вредный по характеру. Возрастом – где-то под пятьдесят, на носу очки для чтения.

– В нашей славной "Краснохолмской экспедиции", дружище Лук, непосредственным начальником для тебя назначен Козюренок, Лев Алексеевич, один из лучших геологов нашего "металлогенического" братства, но его сегодня с нами не будет, потому что день рождения у человека, то, да се... Про тебя он в курсе, что ты закреплен в его команду, и не возражает.

– А кто еще в команде?

– Правильнее сказать – в группе. Он и ты, на первое время. Позже лично познакомитесь, в Ташкенте уже.

– В Ташкенте!? Как это, Владимир Иванович?.. Я не совсем...

Так это. Козырев объяснил новобранцу, младшему технику Луку, что его назначение в экспедицию было сверхскоропалительным, и если бы не Юрий Михайлович Шувалов, если бы тот лично в ситуацию не вмешался, то всех организационно-кадровых препон в начинающейся экспедиции было бы уже не преодолеть. Поэтому и Лук должен со своей стороны поднажать, проявить инициативу и сметку: то есть, не мешкая, максимум вот до этого календарного дня, добраться до Ташкента, прийти вот по этому адресу, в ведомственную гостиницу, и там устроиться, предъявив, само собой, паспорт и вот эту писульку, за подписью начальника экспедиции Владимира Ивановича Козырева от него, то есть. В гостинице Лука уже будут ждать, потому что им, насчет него, Лука, позвонят из Ленинграда заранее, и, стало быть, все будет в полном порядке. Деньги, потраченные на дорогу, разумеется, вернут до копейки, даже суточные начислят задним числом. Но аванс – до поездки – никак не выписать, просто технически не успеть. А билеты и квитанции, буде таковые образуются, надобно сохранить, это обязательно. Луку все понятно?..

Луку все было понятно, кроме одного: где взять денег на дорогу???

Времени для решения поставленной задачи оставалось в обрез. Впоследствии Лук не раз задумывался: а если бы не удачное стечение обстоятельств в те нелегкие дни – состоялось бы его путешествие? И каждый раз твердо себе отвечал: д-да, блин-н-н! Наизнанку бы вывернулся, а денег бы достал!.. Вопрос один и весьма непрост: где доставать-то? Занимать бы пришлось по самые уши, не воровать же... У кого?.. Черт его знает... У всех подряд.

Без "займа" все равно не получилось: Таня самоотверженно ссудила ему червонец, наперед уверенная (это она сама потом призналась Луку), что обратно ей своих денег не видать! Еще один червонец Лук, за день до этого, выиграл в общаге на Мытне, сорвал куш в покер у двух "юристов", студентов-третьекурсников юридического факультета, практически на пустом месте, буквально за один последний кон: у него образовался трефовый флешь-стрит от тройки до семерки против каре на десятках... И тридцать рублей совершенно внепланово прислали родители почтовым переводом, в честь грядущего "юбилея": 12 апреля Луку должно было исполниться ровно двадцать лет! Итого – хватило: и на плацкартный поезд в Ташкент, с пересадкой в Москве, и на рюкзак, который – кровь из носу! – пришлось покупать, и на всякие бытовые мелочи, типа носков и трусов...

В Москве Лук провел почти полный день, с утра и до вечера, бесцельно слоняясь по огромному городу. День солнечный, не чета Ленинграду, на улице восемь градусов плюса, но, все же, холодновато на ветру. Пару-тройку часов удалось скоротать в гостях у Тимофеевых (Микула Тимофеев – друг и бывший одноклассник Лука, ныне москвич, но сам он пока в армии, и Лук пообщался с родителями, а им пришлось плести бессовестную чушь о причинах внепланового путешествия посреди учебного семестра...), после чуть-чуть на Красной площади, затем побродил по улице Горького, потом и на Казанском вокзале поболтался... То пирожок поесть, то газировки попить... Родителям позвонил из переговорного телефон-автомата... Наменял пятиалтынных на рубль пять копеек и позвонил... Наплел всякой фигни... Жалкое получилось вранье, неубедительное... Но тут как раз якобы "монеты кончились", и он пообещал им звонить еще...

В итоге, Лук сел в поезд Москва-Ташкент с оставшейся мелочью в кармане (рубль двадцать монетами), початой пачкой беломора, коробкой спичек и с рюкзаком на плече. А рюкзак, при всем бытовом Луковом спартанстве, оказался вполне даже округлым, ибо внутри, в некотором беспорядке, лежало практически все движимое имущество Лука: старомодная болоньевая куртка, смятая комком, свитер, запасные штаны, потертые, чем-то напоминающие отечественные джинсы "орбита", а еще две пары новых носков, две пары новых трусов, плавки, одна рубашка, одна майка (все это завернуто в отдельный бумажный полурасползшийся пакет), полотенце, зубная щетка, полувыжатый тюбик с зубной пастой "Поморин", бритвенный станок с безопасной бритвой, отупевшей и ржавой от небрежного обращения (это в другом отдельном полиэтиленовом пакете), кружка эмалированная... Кулек с сушками – скромный запас, провиант в дорогу, на вокзале куплен. Всё, что ли?.. Да, пожалуй, всё... Нет, еще журнал "Вокруг света", свежий, за февраль, с продолжением "Пасынков Вселенной", запасная пачка сигарет без фильтра "Прима", запасной коробок спичек. У Лука была и шапка, и пальто, и зимние ботинки, но все это осталось в Питере, берлоге на Смоленской улице, авось не пропадет... Лук бы и куртку там же оставил, ибо стеснялся ее старомодности и почти никогда не надевал, но... на всякий случай... Вдруг холода ударят, а он в одном свитерке...

Обошлось с холодами, он уже в поезде, а там во всех купе микроклимат... наверное. А вернется уже летом.

Время и пространство – чужие нам, почти целиком, если не считать крохотных "здесь" и "сейчас". За недолгие годы студенчества Лук привык надеяться на благосклонное отношение окружающих взрослых к представителю учащейся молодежи – и в магазинных очередях, и в случайных компаниях, и вообще... Вот и здесь, в плацкартном вагоне, он явно рассчитывал, что попутчики, хотя бы разок, поделятся с ним не только рассказами о собственной житье-бытье, но и... того... Жратвой, короче говоря, угостят.

Ошибся Лук, ох, капитально ошибся в расчетах своих! На протяжении почти трехсуточного путешествия, его лишь однажды, во время совпавшего совместного чаепития, две пожилые тетки из Оренбурга, родные сестры, угостили конфетой-тянучкой, по типу ириски. А больше ничего и ни разу! И дело было отнюдь не в черствости или жадности пассажиров, вполне могло иначе всё обернуться, просто Луку не повезло, не случилось. Вагон плацкартный, народу битком, шум, гам, теснота, запахи, духота, перепады температур, сквозняки... Всяк свое думает, о своем заботится. Едет и едет себе молодой парень, валяется на верхней полке, то спит, то читает, то курить в тамбур ходит... А чем питается, и ел ли хоть что-нибудь? – кому какое дело до этого... Не пьет, не шумит – и ладно. Попросил бы – так конечно бы накормили! Но Лук не захотел просить, не из гордости, но из чистого упрямства – как он сам про себя подумал. Курево, если что, можно было бы стрельнуть, это в обычае, а "накормите, напоите, люди добрые" – на фиг! В первый день он даже не прикоснулся к сушкам, берег "энзэ", а на второй, ближе к обеденному времени, не выдержал, "распечатался"... Чай ему показался дороговат, но все покорно платят этому жирному проводнику-узбеку восемь копеек за сахар и заварку в стакане, значит – он, Лук, что-то пропустил в новых железнодорожных порядках.

Грязновато, шумновато, тесновато, душновато – все это можно вытерпеть, такой уж вагон достался, но почему один туалет, он же умывальник, все время закрыт!? Даже ночью перед заветной дверью почти постоянные очереди!

Лука, по молодости лет, всегда бесило отсутствие справедливости в окружающей действительности – вне зависимости от того, касалась эта несправедливость его лично, или нет, вот и здесь: НО ПОЧЕМУ, ЧЕРТ ПОДЕРИ??? Народу и так битком, да плюс в проходах и в тамбуре полузайцы топчутся, безбилетники на короткие расстояния, едущие за небольшой бакшиш тому же проводнику... а вместо двух туалетов работает один! Лук не поленился, спросил у проводника – и получил ответ: испортилась канализация, надо ждать, пока починят, в поезде штатным расписанием дежурный сантехник не предусмотрен. Логично. Только, вот, Лук довольно скоро убедился, что дело не в поломке и не в медлительности ремонтных служб: однажды он наливал бесплатный кипяток в родную кружку (чтобы с казенным стаканом в подстаканнике лишний раз не заморачиваться), а проводник, как раз в тот момент, открывал дверь в неработающий туалет. Лук сориентировался вовремя и успел заглянуть: туалет доверху, в буквальном смысле до потолка, забит всякими-разными картонными коробками, кулями...

Ясен пень: коммерсантит сукин сын проводник, спекулирует, закрытый туалет для него – вроде дополнительного склада!

На следующий день, после Самары, Лук, дождавшись очередного обхода поезда Главной Проводницей, с расчетливым простодушием на лице поинтересовался у нее – когда туалет починят? И на голубом теткином глазу получил ответ, что над этим вопросом работают лучшие умы вселенной и поезда, сантехника найти не могут! Ну, теперь всё понятно, дальше можно справедливость не искать. Лук еще до этого разговора специально проследил: послушный кивку Главной, проводник отпер "неисправный" туалет, и та видела, что там к чему... И смолчала.

У Лука было немало особенностей характера и личности, заметно выделявших его из окружающей социальной среды, одна из них – непрестанное желание выспрашивать у Вселенной: зачем, почему, по какой причине, а кто так решил, где это доказано?.. Иногда это помогало в повседневности, но чаще вызывало раздражение у тех, кто не мог ответить, или отвечал "неправильно" (опять же, по мнению Лука), или уклонялся от ответа. Если помножить это свойство на презрение к "вещизму", к сытому "буржуйскому" благополучию, то Луку открывался прямой путь в профессиональные революционеры-бунтари, в человека, готового на все ради установления мировой справедливости, вплоть до внесудебного расстрела провинившихся в допущенном несовершенстве мироустройства. Но Лук так никогда и не сделался ни мечом, ни муравьем революции, он даже в мечтах никогда не желал им стать, потому что... Хм... А действительно – почему? А, Лук?

– А потому что не фиг! На хрена мне нужна ваша партийная дисциплина!? Из всех видов осточертевшей дисциплины я, как бывший октябренок, признаю только самодисциплину! Да! Но и ее не соблюдаю. Это во-первых! Кроме того, откуда мне знать – кто и зачем посылает меня бомбу метать, или доносить на врагов народа, или пропагандировать идеи марксизма среди подсобных рабочих на рытье котлована?.. История учит нас осторожности в социальной оценке добра и зла. И взвешенности! Все остальное – промывание тупых мозгов, то есть, пропаганда. Пропаганда, переходящая в низменную драку с пролетариями, как тогда, когда я в Оленегорске, посреди котлована, спьяну попытался с ними о политике заговорить, разоблачая культ личности!.. Партийная демократия, сек ее век! – да я ею еще в пионерской дружине переболел! Под грохот барабана! Товарищ Троцкий, что ли, руководить мною будет? Или товарищ Сталин? В гробу я видал ваши маевки, пароли, секретность и постоянные поиски врагов, а также провокаторов-стукачей! У нас в универе, блин, в общаге и на факультете, и то, блин, постоянно шепчутся, догадываясь друг про друга, кто, блин, и куда стучит!.. Противно.

Лук загорался в моменты подобных бесед, почти всегда начинал орать и грязно ругаться, беспорядочно, почти бессвязно перескакивать с фразы на фразу, которые он почему-то считал аргументами, клеймил неведомых оппонентов – стопроцентных выжиг, карьеристов, сталинистов, перерожденцев, мещан, диссидентов, стукачей, лицемеров и тупорылых ослов...

Вот и здесь, в поезде, Лук, люто, по-пролетарски, возненавидев подлую шайку спекулянтов-проводников, тем не менее, проявил внеклассовые ум и осмотрительность: не пошел дальше разговора с Главной Проводницей, не стал и не захотел никому доносить, строчить жалобы, проявлять социалистическую бдительность, комсомольскую принципиальность... Он просто намотал на несуществующий ус очередную гнусноту советского быта, состоящего из недостатков и иных реалий, также нуждающихся в "хирургическом" исправлении.

Намотать-то Лук намотал, но даже и внутренне смириться с увиденным не мог, ибо чувствовал себя насквозь советским человеком. Да, таковы парадоксы человеческого сознания: Лук с детства прекрасно понимал всю фальшь и лживость плакатного пионерского движения в родном СССР, а потом и плакатного комсомольского... и партийного... Заодно невзлюбил ДОСААФ и профсоюзы...

Но при этом искренне, до печенок истово считал, что в основе своей коммунистические идеалы общества, свободного от корысти, пороков, религиозных заблуждений, вранья и узколобости – единственные, ради которых стоить жить и строить свое и общественное светлое будущее. Но теория – это одно, а практика, реальность – это... это... как бы это сказать... реальность пока еще не дотянула до приемлемой степени воплощения... Дебилов много.

Не лезть каждый раз на рожон – ума и опыта у Лука хватало, пусть и не всегда, однако "понять жизнь", внутренне принять для себя двойную мораль бытия, "идейно" слиться-смириться с нею – это было ему не по силам и не по нраву.

– Только что кипяток набирал, смотрю, а тубзик, туалет, который у нас, типа, "на ремонте", ну, который возле проводника, элементарно доверху набит коробками какими-то...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю