Текст книги "Иван - дурак(СИ)"

Автор книги: Аноним Fujin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Заросли заканчиваются постепенно, и они выходят на открытый, залитый солнцем луг с редкими березками. Перевертыш направляется вперед, вверх по холму, уверенно, как по двору собственного дома – словно был здесь уже тысячи раз. Помимо них на лугу расположилась компания человек из десяти – не слишком шумная, не обращающая на них внимания, но Ваня настолько запутал магической ерундой, что готов принять их за вампиров или вурдалаков или ужасных чудовищ типа его перевертыша. Ребята просто сидят, кругом, болтают, едят что-то, расставленное на расстеленных пледах, и Ваня не сразу разбирает странную конструкцию рядом с ними. На земле, явно не случайно, сложены бревна – перпендикулярно друг другу, образуя четкие квадраты. Внутри каждого квадрата лежит огромный, размером с тачку, камень – тоже вряд ли оказавшийся там сам по себе. Чуть подальше Ваня замечает деревянные столбы с вырезанными лицами и еще больше бревен.

– Блин, вы вообще офигели! – поражается он, и не подозревавший, что может твориться у него под самым носом в родном городе. – Устроили свои обряды прямо посреди дня! Понаставили статуй!

Перевертыш смеётся его словам, как шутке, и за локоть оттаскивает подальше, под изумленные взгляды ребят.

– Тише ты, – отзывается перевертыш весело. – Это ж просто развлечение для дурачков вроде тебя. Сами сложили, сами радуются. Ты еще обереги в переходе покупать начни.

Пристыженный, Ваня замолкает – как он должен понимать, что фикция, а что реальное колдовство? – ладно бы, колдовства в принципе бы не существовало. Они проходят мимо бревен, мимо столбов и идут дальше, минуя открытое пространство. Деревья снова смыкаются вокруг них, и совсем скоро Ваня слышит журчание речушки. Она узкая – в пару шагов, но рядом с ней расчищена площадка и стоит деревянный колодец. Сюда они и шли. Перевертыш кланяется колодцу – серьезно, отвешивает ему низкий поклон, опять достает из пакета баночку с кровью, отвинчивает крышку и аккуратно выливает в колодец пару капель.

– Хватит разбазаривать мою кровь! – возмущается Ваня, то ли в шутку, то ли всерьез, он и сам не уверен. – Отравить кого-то решил, что ли?

Не обращая на его гнев внимания, перевертыш роняет еще по паре капель на траву рядом и в текучую воду. Кровь мгновенно растворяется в речке и уносится дальше с течением.

– Местный леший ест вволю. Даже царь с ним не связывается. Мы не будем тем более.

Ваня хочет поспорить с ним – просто потому, что зол, испуган и устал пытаться быть благоразумным. Слова для спора не находятся, и перевертыш явно не спешит уходить отсюда. Он садится перед речушкой, поджав ноги – прямо на сырую рядом с водой землю – прячет банку с кровью обратно в пакет и закрывает глаза. Ваня не уверен, просто ли он отдыхает, в очередной раз издевается над или колдует – и потому не мешает; колдовство может стать его спасением. В этом уголке парка сейчас тихо, журчит вода и иногда шелестят под порывами ветра листья. Ноги устают стоять, и Ваня тоже садится рядом с перевертышем.

Он не засекает время, но успевает отдохнуть, походить вокруг колодца и отдохнуть снова, когда перевертыш, наконец, открывает глаза. Первым делом он достает из пакета вторую ватрушку и жадно ест, заглатывая куски. С этой его привычкой Ваня уже смирился. Едва дожевав, перевертыш спрашивает почти криком, жестами подзывая Ваню поближе.

– Какое сегодня число?

– Какая разница? – не понимает Ваня.

– Какое сегодня число?!

– Двадцать восьмое... Нет, двадцать девятое июня. Какая разница?

– Ты невероятно везуч, Ванюша, – усмехается перевертыш вместо нормального ответа, успокаиваясь, и присвистывает. – Просто невероятно.

Доедает он ватрушку спокойнее, восстанавливая дыхания, как после долгого бега, вытирает рот и неспешно проходится вокруг колодца. Он рассматривает утоптанную землю под их ногами, тщательно – ближайшие кусты, речку, особенно широкое дерево и не собирается спешить с объяснениями, как обычно.

– Ну?! – не выдерживает Ваня.

Есть вероятность, что ему просто нравится заставлять Ваню заставлять себя. Перевертыш засовывает руки в карманы и раскачивается на пятках; висящий на руке пакет шуршит при каждом движении. Вид у него самодовольный и таинственный, даже больше обычного, но говорит он серьезно, без ужимок.

– Птица будет здесь, в ночь на Ивана Купала. Если поторопимся, успеем расставить ловушки.

Ваня не спрашивает, как он понял это, при чем здесь река, ватрушка и кровь – объяснения только сделают всё сомнительнее. Он мог бы только или довериться на слово, или не поверить вообще, и, по сути, у него вообще нет такого выбора. Теперь у них хотя бы есть план. Перевертыш достает банку с кровью снова, но не открывает, только проверяет, сколько осталось жидкости – осталось чуть больше половины, с полпальца. Наверное, этого достаточно, решает Ваня, потому что прячет банку обратно перевертыш относительно спокойно.

– И птица. И леший. И вся нечисть окрестных районов. В ночь Купала, сильная, как никогда. И мы.

Судя по его тону, это последнее время, в которое им следовало бы оказаться в подобном месте, а еще лучше было бы не оказываться там никогда. Ваня решает ни в коем случае не искать об этом в интернете, чтобы не расстраивать себя сильней.

– И знаешь, что. Твой дружок Леша, – добавляет перевертыш, по-прежнему не называя их братьями. – Говорил что-то о приятелях из мастерской. Которые собирались тебя спасать. Пусть всё-таки позовет их.

– Ты же сказал, только моих дружков не хватало. Ты же сказал, без них хватает проблем.

Перевертыш цокает языком, раздосадованный необходимостью в сотый раз говорить об одних и тех же, и без того понятных и неприятных вещах; злой необходимостью их признавать. Его руки снова начинают трястись.

– Просто пусть позовет их. Лучше, чем ничего.

Его не понять вообще, не понять никогда, но вместо злости, заразой, Ваня тоже ощущает страх. Отступает даже голод, даже усталость и тяжесть в ногах, и назад по парку они бредут молча – так же, как и приехали сюда. На выходе из парка что-то будто тянет его, и Ваня оборачивается. Он видит на скамейке вчерашнего бомжа из метро – или такого же, как две капли воды на него похожего. Бомж грызет семечки, плюет очистки прямо на посыпанную гравием дорожку, и, когда он поднимает на Ваню взгляд, по спине пробегается холод. Мышцы сковывает, сжимает горло, и Ваня догоняет ушедшего вперед перевертыша, дергая того за руку. Когда они оборачиваются, на скамейке нет никого, и ветер разносит очистки.

Это никак не может быть хорошим знаком.

10.

Они тратят почти неделю на подготовку, и больше всего остального Ваню злит необходимость слушаться, не понимая. Перевертыш не удосуживается объяснить, зачем им нужно в строительный магазин, не удосуживается объяснить, что они там ищут, он просто отвечает:

– Или ловите её без меня.

Перевертыш отказывается платить – говорит, что одно дело наводить морок в маленьких магазинчиках, другое – под взглядом полусотни камер, и Ваня, хоть и хотел бы, опять не может подловить его на вранье. Ему приходится достать заначку, спрятанную в зимней куртке, ему приходится выходить из дома за перевертышем, не зная, куда они направляются, приходится по-прежнему терпеть его в своем доме и в своей кровати. Теперь перевертыш говорит значительно меньше, короткими резкими фразами раздавая указания – и не заботясь о том, как их выполнить.

– Нужна машина побольше.

Его роскошный черный седан по-прежнему стоит во дворе, уже знакомый всей местной детворе и алкашне, но даже Лешка больше не горит желанием погонять на этой крутой тачке. Ваня беспокоится о реакции братьев на растущую наглость – сам он уже отчаялся – но те тоже начинают привыкать к хамоватому "помощнику", опустошающему холодильник. Лешка с приятелями подгоняют дребезжащую ржавую газель – несмотря на вид, она вместительна, передвигается, в их распоряжении и вряд ли помечена злобными божествами. Даже Гриша берет несколько отгулов, чтобы помочь, и они вместе едут в строительный.

Перевертыш ходит между полок, выбирая и складывая нужное в тележку. Ваня угрюмо везет тележку за ним – это же его "друг", вроде как, и братья обязаны терпеть его еще меньше. Собранный перевертышем набор совсем не похож на то, что Ваня ожидал увидеть – он ждал что-то вроде готового набора на случай зомби-апокалипсиса – ни спичек, ни дробовика, ни сигарет. Маленькие лопаты, пять метров сетки, клейкие ленты, пару литров клея, жидкость для розжига, с десяток разных проводов, кабелей и трансформаторов.

– Может, нам оружие какое-то нужно? – предлагает Лешка, глядя в тележку с таким же сомнением.

Обычно Гришка против его безбашенных идей, но всё происходящее и так безумно до крайности, и Гриша кивает. Он подхватывает кусок арматуры, взвешивая его в руке, и даже это уже значительно лучше, чем ничего.

– Возьми, – пожимает перевертыш плечами, всем видом показывая, что смысла нет, только чтобы они успокоились. – Железную. Несколько.

Снисходительное выражение его лица расходится со словами, и в строительном магазине они покупают всё, что выбирает перевертыш и несколько кусков железной арматуры. В гипермаркете – пять ящиков водки, десять килограмм соли и три буханки хлеба. Хлеб, как оказалось, перевертыш взял себе – он беззастенчиво отламывает от буханки и отправляет в рот кусок за куском, даже не дойдя до машины.

Несколько дней они расставляют ловушки, которые должны сработать одному перевертышу ведомым образом. Машина не может въехать в Битцевский парк, и им приходится несколько километров таскать вещи от неё к роднику по несколько раз. Прежде чем войти в парк, перевертыш выстраивает их всех у машины, достает баночку с буроватой жидкостью и говорит:

– Иначе мы наследим здесь так, что вообще никто не придет.

Ваня боится, ребята откажутся, но Лешкины приятели только смеются и подставляют лбы – на каждом перевертыш рисует короткую полосу кровью, бормоча заговор. Кровь кончается быстро, и раз в пару дней Ване приходится подставлять руку. Кожа опухает и зудит, изрезаны уже обе ладони, и Ване больно крепко сжимать даже кружку.

– Фигня, пройдет, – изрекает диагноз перевертыш, в один из разов осмотрев его руку.

В травмпункт Ване идти пока не хочется – не хочется объяснять, откуда у него такие порезы, не хочется потом отсиживать очередь к терапевту, не хочется проблем с полицией и много другого – и ему приходится поверить перевертышу; снова. Ваня не знает точно, действительно ли Лешкины приятели горят желанием помочь ему или считают это веселым приключением, но склоняется ко второму варианту.

Они смеются над Лешкины рассказами, зная его склонность приукрасить, берут с собой несколько ящиков пива, начиная их еще в машине, прикладываются днём, делая передышку, просят перевертыша показать хоть один фокус, и нисколько не боятся Салтана или его охрану – как не боятся врагов в боевиках, заранее зная, что победят наши. Они его не видели, и Ваня совсем не разделяет такую уверенность.

Макс лучший из Лешкиных друзей, еще со школы, и он давно не заходил к ним, но – почти не изменился с седьмого класса. Тот же смешливый парень, с которым они с Лешкой сбегали с уроков, душа компании – теперь он раздался в плечах и совсем избавился от акцента.

– Отличное место, – Макс смеётся и говорит. – Потом устроим здесь шашлыки.

Ребята громко поддерживают идею победных шашлыков после, отмечают это еще несколькими банкам пива, и Ваня видит, как перевертыш сжимает зубы, но сдерживается. Других помощников у них нет, но Ваня, как и он, не может разделить всеобщую легкость. Рита обещала прийти за ним.

Первым они выкапывают борозды вокруг родника, на ночь прикрывая их дерном – Гриша электрик, и они вместе с перевертышем рисуют схему проводки. Он сам проверяет каждое соединение, и даже перевертыш слушает его молча, не мешая. Дальше они справляются без Гришки, раскапывая и маскируя место для сетки, протягивая крепления – если повезет, птица окажется там. Несколько дней, прерываясь, они пропитывают землю у колодца водкой – чтобы запах успевал разнестись по парку, становясь менее откровенным, как объясняет перевертыш. Каждый из приятелей Лешки тяжело вздыхает, опрокидывая бутылку. Среди них, за работой, Ваня отчетливо чувствует себя попавшим в беду младшим – непривычное ему,

По вечерам перевертыш запрещает им ставить ловушки, торопя с первыми лучами заката. Как только начинает темнеть, он говорит:

– Сворачиваемся. Тёмное время не для нас.

– А для кого же? – спрашивает Лешка с насмешкой.

Приятели его смеются, особенно Макс, хлопая по плечу, но перевертыш не улыбается и не отвечает – и Ваня скорее поддерживает его реакцию. Это его шкурой они рискуют, и приключение не казалось ему веселым изначально. Под его взглядом Лешка тоже мрачнеет, и по домам с каждым днем они разъезжаются все более мрачные – даже Макс теряет свою веселость.

Перевертыш отказывается больше спать в подъезде, и Ване приходится пускать его в дом. Отец лишь один раз ворчит, заметив зачастившего гостя, но не пытается его выгнать.

– Ванин друг решил к нам переехать?

В последние дни Ваня чувствует себя настолько измотанным вечером, что не придумал бы, что ответить, даже если бы это было его сильным качеством. Гриша еще не пришел с вызова, отцу перевертыш не грубит, и, к счастью, находится Лешка.

– У него дома ремонт, пап, – придумывает он. – Пусть Петя поживет у нас недельку?

Отец недовольно морщится, как от зубной боли, и Лешка добавляет:

– Гриша разрешил.

С Гришей отец не спорит, кивает и уходит на кухню, шаркая и ворча под нос.

К моменту, когда Леша с Ваней придут в себя после дневной работы, поедят и сходят в душ, перевертыш уже лежит, свернувшись в Ваниной кровати. Он весь угловатый и жесткий, и Ване приходится двигать его, чтобы улечься самому удобно. Засыпая, Ваня чувствует, как во сне тот дрожит мелкой, тревожащей дрожью. Он боится всё время, больше и больше с каждым днем ближе к дате, из просто бесящего становясь невыносимым.

Ваня уже учится различать.

–

Ваня терпит почти всю неделю, но всё-таки не выдерживает и читает о дне Купала в интернете.

Зря, и он бы прекрасно обошелся без новых знаний накануне того самого дня. В последний день перед днем Купала они ходят по парку вдвоем – ловушки уже расставлены, у Гриши, Леши и его друзей есть и другие, гораздо менее волшебные дела.

– Ночь колдовства, а? – как невзначай, спрашивает Ваня. – Нечисть буянит, шабаш, всякое такое.

Невзначай не выходит, и перевертыш удивляется его запоздалому интересу.

– Ага.

– А сам-то ты не бросишься на меня?

Перевертыш хмыкает и клацает зубами у самого его лица – Ваня отдергивается, выставляя руки, и он усмехается – тенью гадкой знакомой усмешки.

– Это последнее, чего тебе стоит бояться, – он говорит. – Я же сказал, я не вурдалак.

Ваня уже слышал это, и ни перевертыш, ни даже собака, в которую он превращается, не выглядят опасными – но воображение упорно подкидывает кадры из фильмов про обезумевших оборотней. Несколько раз ему снилось, как вместо дворовой шавки парень становится кавказской овчаркой – огромной, больше человека, всё растущей, с горящими глазами и пеной на клыках. Перевертыш похрапывал, не обращая внимания на его кошмары, а в памяти у Вани сохранилось еще много ужастиков.

– Разве мы не все расставили?

Последние приготовления были завершены еще пару дней назад, но они снова упорно исследуют каждый куст в округе, и Ваня не может винить его за излишнюю осторожность.

– Машину завтра пусть поставят вон там, за забором, – указывает направление перевертыш.

На вопрос он не отвечает, но всё, что бесит в нём Ваню, может подождать до послезавтра – если еще будет иметь значение. Среди прутьев забора виднеется дыра, выходящая на дорогу, и, если им придется бежать – не придумать места лучше. Перевертыш обходит родник, в сотый раз проверяя, как спрятаны их ловушки, и Ваня до сих пор чувствует привкус спирта в воздухе. Он поправляет некоторые ветки и кое-где вздернутый дерн, и, удовлетворенный осмотром, идет дальше – вглубь парка, куда они не заходили раньше.

Заинтересованный, Ваня идет за ним, уже зная, что нужно выждать, прежде чем задавать вопросы. Пробравшись в заросли, перевертыш оглядывается по сторонам – никому кроме них не пришло в голову пробираться через кусты неизвестно куда – и стягивает с себя футболку. Несмотря на раннее лето, на улице прохладно, и Ваня ежится, глядя на его неприкрытые кости. Футболку перевертыш оборачивает вокруг рук, защищая, и принимается собирать растения, наклоняясь к самой земле.

Здесь всё заросло крапивой, и его странная тяга к эксгибиционизму становится понятна – Ваня бы не хотел собирать её голыми руками. Не хотел бы собирать вообще, но он приближается к перевертышу и тоже стягивает футболку.

– Зачем это еще?

– От ведьм защитит. Хоть что-то.

От ведьм так от ведьм. Перевертыш набрал уже крупную охапку, и, когда Ваня наклоняется, чтобы помочь ему, тот недоуменно поднимает глаза и спрашивает:

– Ты с чего еще разделся?

– Крапиву собирать. От ведьм.

Перевертыш цокает языком и закатывает глаза, всем видом демонстрируя, что такую глупость только Ваня могу придумать – как будто сам он не делал этого только что. Чувствуя себя идиотом, Ваня надевает футболку обратно, возмущенно понимая безосновательность этого чувства. Собранную крапиву перевертыш ловко закутывает в футболку, связывает рукавами и отдает Ване.

– Лучше неси.

Ваня ни за что бы не согласился нести что-то для него – если бы его собственная жизнь от этого не зависела. Увы, речь идет именно о его жизни, и Ваня только вздыхает, берет крапиву и тащится за перевертышем обратно. Выбрав недалеко от родника место, прикрытое кустами с одной стороны и с другой – раскидистым дубом, перевертыш достает из кармана раскладной нож – тот самый, которым вечно режет Ване руку – и втыкает его в землю самым большим лезвием.

– Мы с тобой спрячемся здесь.

Ножом он вычерчивает на земле неровный, но широкий и неразрывный круг. Из другого кармана он вынимает небольшую солонку – словно украденную из какого-то кафе, такой явно никогда не было у Вани дома – и засыпает соль в борозду от ножа. Спрятав солонку, он достает из другого кармана крошечную фляжку и роняет сверху соли несколько капель знакомой, темно-бурой жидкости, быстро читая наговор. Получившийся круг он прикрывает травой и ветками и царапает полосу на ближайшем дереве, на коре, на уровне глаз.

– А это зачем? – интересуется Ваня, удивленный такой простой магической руной.

– Чтобы найти быстро.

Общаясь с ним, Ваня уже перестает чувствовать себя глупо – вырабатывающимся иммунитетом. Перевертыш деловито вытирает нож о штанину, складывает и выходит на луг, осматривая окрестности парка. Выбрав место, он указывает рукой на виднеющуюся часть забора.

– Друзья твои пусть ждут в машине. Если нужно будет – позовем.

– Окей, – соглашается Ваня.

Перевертыш оглядывает полянку рядом с ними, и, заметив яркие цветы, кивает на них Ване.

– Вон, Иван-да-Марья, собери пока.

Наконец-то он может помочь спасать себя, и Ваня с энтузиазмом принимается собирать мелкие стебельки.

– Тоже от ведьм?

– Выжмешь сок, выпьешь и поумнеешь. Может быть.

Даже сам перевертыш не смеётся собственной шутке; он напряженно вглядывается куда-то вдаль, вглубь леса, поджав губы – как будто что-то чудовищное, страшное должно скоро показаться из леса, как будто ветки уже хрустят с его приближением. Летний день теплый и свежий.

Теперь Ваня вполне готов согласиться с тётей относительно наркомана.

–

Они прячутся в круге еще засветло, и перевертыш несколько раз дома загоняет его в туалет перед выходом, чтобы не приспичило в неподходящий момент – как ребенка, под хохот Лешки. Сегодня Ване не до чувства стыда, и он слушается перевертыша, не реагирует на подколы Лешки и надеется, что доживет до утра. Порезы на его руках чешутся и воспаляются, и чувство боли немного притупляет чувство страха.

Перевертыш был прав – в круге они сидят долго, на земле, в неудобной позе, и за это время Ваня успел бы несколько раз захотеть в туалет, поесть, поспать и размяться. Парням в машине проще – они могут поесть, поболтать или хотя бы послушать радио, а перевертыш запрещает ему шуметь. В парке становится особенно людно к вечеру, и холм, на котором за прошлую неделю они видели не больше пяти фотографов и пары студенческих компаний, вдруг оказывается популярным местом прогулок. Семьи с шумными детьми, обнимающиеся парочки и просто бесцельно слоняющиеся одиночки – они прохаживаются между столбов, камней и бревен, словно каким-то неведомым колдовством привлеченные к этому месту. В воздухе еще летает – или накрепко застрял у Вани в сознании – привкус спирта.

В круге их действительно не замечает ни один из прохожих.

Постепенно, с наступлением темноты, парк покидают семьи с детьми, расходятся шумные студенты, луг затихает, и становится ясно, кто не просто решил погулять на природе. Женщина средних лет проходит совсем рядом с ними, даже не взглянув, и располагается у речушки. С их места отлично просматривается полянка, и эта – лишь первая из многих. Молодые, еще школьницы, и совсем старухи, стройные и гибкие, как модели с обложек журналов, и необъятные жирухи, модно одетые и неопрятные бомжихи – все они женщины, и женщины заполняют всё пространство вокруг колодца. Ваня, наверное, никогда в жизни не видел, чтобы столько только женщин собиралось в одном месте.

Они почти не разговаривают, и Ваня все равно не различает короткие, тихие фразы – словно женщины собрались не на посиделки, а для ответственной, тяжелой работы. Очень необычной работы, потому что они скидывают одежду, на ветках развешивая свои тряпки, и площадка заполняется видом тел. Перевертыш совсем не выглядит удивленным, как будто именно на голых телок они и пришли посмотреть. В темноте видно плохо – на Ванино счастье – но он слышит, как они приплясывают, прыгая вокруг колодца, и монотонно, глухо поют. На их пение лес отзывается шорохом, треском веток, и, мимо Вани с перевертышем, обходя начерченный круг, из глубины парка к женщинам тянутся плохо различимые существа. Новые гости присоединяются к пению и пляскам, без веселья – тоже необходимостью, приветственным ритуалом. Втянутые в хоровод, они кружат и кружат по полянке, пока треск и шорох не смолкает – пришли все, кто хотел прийти. Хоровод останавливается, и даже со своего места Ваня чувствует, как пахнет от пришельцев скотиной.

Закончив с "вступительной" частью, некоторые из женщин включают фонарики – кто-то обычные, кто-то на телефонах – освещая происходящее, и Ваня теперь может различить существ. Они словно вышли из дешевых ужастиков – поросшие мхом и плешивой шерстью, с рогами, хвостами или копытами, или всем одновременно – они вызывают гадливость вместе со страхом. Ладони Вани, под бинтами, чешутся, и ноют затекшие ноги. Перевертыш шипит на него, не давая толком пошевелиться, и Ваня чувствует, как наливаются напряженной тяжестью его мышцы.

С приходом гостей из леса женщины явно становятся веселее – они разбредаются по полянке, напевая уже разные, куда более веселые песни. Они собирают что-то с земли, и одна доходит до самого края их круга. Ваня сжимается, готовый бежать, но перевертыш кладет ладонь ему на плечо, сжимая, и жестом приказывает молчать. Женщина наклоняется – не беззубая старуха, молодая, с мягкой округлой грудью – и её прелести колышутся в десятке сантиметров от Ваниного лица. Она подбирает с земли уже высохшие ветки – их они тоже поливали водкой за несколько дней – и возвращается на полянку.

Самые молодые нетерпеливо подпрыгивают, кружа, другие приносят к роднику ветки, складывая костер – они несут и несут, толстые бревна прикатывают из леса рогатые существа, тонкие прутики – женщины, собирая их в округе, клочки моха – покрытые плешивой шерстью создания, больше похожие на животных. Когда будущий костер достигает груди человека, древняя, сморщенная старуха, до того сидевшая на колодце – наверное, самая старая из них – жестом останавливает остальных и подходит к кострищу. Старуха придирчиво осматривает принесенные ветки, выбирает две, и опускается с ними на землю. Она садится прямо на траву, обнаженная, и женщины, и нечисть окружают её, с нетерпеливым, но почтительным ожиданием – и за их телами Ваня не может толком различить, что происходит.

Они ждут долго, даже Ваня успевает замерзнуть – а он одет, в отличии от женщин.

Никто из собравшихся не роняет ни звука. Спустя много долгих минут Ваня видит слабый отблеск – вспышку, промелькнувшую между мельтешением ног. Свет становится всё ярче, разрастаясь, перекидывается на собранные ветви, и становится понятно – они разводят костер.

– Почему ведьмы делают это? – шепчет перевертыш, и голос его дрожит от напряжения. – Они должны бояться огня.

Словно это единственное, что должно смущать в происходящем – единственное, что пошло не по плану. Ведьмы, и Ване следовало самому догадаться раньше; крапива по настоянию перевертыша лежит в каждом кармане его одежды. Так тщательно, день за днем пропитанные водкой ветки распространяют вокруг дурман, запах спирта становится отчетливее, но, похоже, он нравится ведьмам. В толпе раздаются сначала редкие, облегченные смешки – искренние, как будто они и сами не до конца верили, что получится. В свете огня они становятся раскованнее, расцветают, и каждая – даже старухи – вдруг оборачивается красавицей.

Уже скинувшие одежду, они заходят в речку – слишком узкую и мелкую, чтобы в ней можно было купаться, и брызги летят во все стороны, вспыхивающее в свете костра. Полянку заполняет игривый, легкий смех, рычание и песня. Огонь горит ярче, громче звучит песня напополам с завываниями, и каждая входит в реку, ложась в воду или подставляясь под брызги – тоже как будто частью ритуала.

Стройная красавица с черными волосами, чем-то отдаленно напоминающая недавнюю старуху, выбирает какое-то невзрачное растения у самой кромки реки, и запускает в землю руку, вытаскивая его вместе с корнем. Корни растения огромны – куда больше, чем можно было бы предположить по небольшим, не больше ладони, листьям – и они свисают с ладони длинными, черными плетьми. Никто не помогает ей, но все окружают снова – торжественной процессией провожая растение к костру.

– Папоротник не цветет, – произносит перевертыш, недоверчиво, и Ваня еле может различить его голос.

Со смешками и улюлюканьем когтистые существа выталкивают к костру не видимую раньше, накрытую темным плащом фигуру. Черноволосая ведьма протягивает к ней растение, и существа, приседая, скачут рядом. Одно из них сдергивает капюшон с пришедшего, толкая в спину, ближе к костру и ведьме.

– Вася?! – поражается Ваня.

Он готов вскрикнуть в голос, и перевертыш быстро зажимает его рот ладонью.

– Она тоже ведьма?

– Дурак. Она и есть птица.

Вася – Василиса, аспирантка из НИИ, которую доставал Ваня, кажется, в прошлой жизни – выглядит бледнее, изможденнее, чем в их последнюю встречу, тонкие волосы её всклокочены и под глазами залегают темные круги многих суток отчаяния. Она покачивается, как спящая или пьяная, и смотрит мимо чудовищ из леса и мимо ведьм – словно не замечая их. Ведьма вкладывает растение Васе в руки, для надежности хлопнув по ладоням – Вася держит его послушно, но слабо, не понимая. Когтистые лапы теребят её, щипают, смеются, и девушка оглядывает поляну с проблеском сознания – слишком блеклым, чтобы пробудить её. На несколько секунд глаза их встречаются, и Ваня понимает – он во что бы то ни стало должен её спасти.

Создания всех мастей берутся за руки, водя хоровод вокруг костра и двух женских фигур, мешаются копыта и человеческие ступни, песни и звериные крики. Черноволосая ведьма подходит к Василисе близко, поет громче всех – другое, вплетая свои слова в общую, разномастную мелодию. Ведьма тянет девушку так близко, что Ване кажется, еще немного – и они соприкоснутся губами, но, вместо поцелуя, ведьма резко отталкивает Васю, и та падает в костер. В воздух взмывается сноп искр и визги. Ваня дергается, пытаясь броситься к ней, но рука перевертыша удерживает его с неожиданной силой, не давая выйти из круга.

– Скоро, – предупреждает перевертыш, и каждая мышца в теле Вани деревенеет.

Вася встает, медленно возвращая равновесие; она даже не пытается спастись. Волосы Василисы вспыхивают, не горя, вспыхивает её одежда, обнажая кожу, не оставляя на ней волдырей – и, вместо темного балахона, вместо бледной кожи она окрашивается золотом. Золото течет с её рук, обжигая, перьями, золото растет из её груди, золотом горят её глаза и её волосы, уносясь вверх всполохами пламени. Растение в её руках горит тоже – от корней, огонь рвется выше, взбираясь к рукам, сжирает листья, и сияет совсем другим, золотым, далеким от обычного костра светом.

Стебель распускается ярким, слепящим цветком, и они щурятся, чтобы видеть.

– Папоротник не цветет, – повторяет перевертыш; пораженно, словно это – не ведьмы, не жар-птицы, не цари, не лешие и не монстры из второсортных ужастиков – действительно невероятно.

Огонь хрустит и утихает, льнет к коже, и Вася светится ярче – впитывая свет, как губка, забирая себе его жар. Она сама – костер, сама – пламя, и она плавно выступает из пепелища, держа в руках звезду. Ведьмы поражены не меньше, и им тоже нужно время, чтобы поверить в происходящее – что они сами сделали.

Старшая из них, черноволосая, подходит к тому, что осталось от костра, и протягивает Васе руку.

– Сейчас, – командует перевертыш, и толкает его в спину.

Ваня вываливается из круга, тут же становясь видимым, и сотни глаз нечести отрываются от сияния и смотрят прямо на него. Он успевает различить оскаленные клыки и ударяет арматурой, отбиваясь от покрытого мохом тела. Нога затекла и сводит от движения, зато арматура справляется отлично – существо отлетает в сторону, и на шкуре его остается обожженный, тлеющий след. Железо, он сказал, и сам перевертыш не взял куска арматуры. Ваня отбивается всего от одного нападавшего, но на него тут же кидаются трое, и ему приходится пятиться, размахивая перед собой палкой. Вблизи чудовища кажутся не такими уж дешевыми, с вполне реальными клыками и когтями, и Ваня забывает всё, что думал о дешевых фильмах ужасов. Самое главное – он отвлекает их.

Перевертыш коротко выкрикивает наговоры, делает причудливые движения пальцами – складывая их в непонятные символы, слишком быстро, чтобы различить. Теперь существа замечают и его, и скалятся, приближаясь – слишком поздно. Перевертыш выкрикивает последнюю фразу и резко опускается, прижимая руки к земле. Ладони качаются зачарованного круга, и, в тот же миг, сам круг вспыхивает холодным, бело-голубым светом – как пламя над коньяком. Холодное сияние окружает перевертыша и стремится дальше – строго выверенными, четкими линиями на земле – в тех местах, где они заложили проводку.