Текст книги "Иван - дурак(СИ)"

Автор книги: Аноним Fujin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Пришел. Увидел твою куртку, документы, ключи. Выглянул в окно, увидел машину, и – всё. След его простыл. Хорошенькая семейка.

– Гриша?! – неподдельно поражается Ваня.

Это совсем не похоже на рассудительного старшего брата. Гриша никогда не интересовался их вещами, не проверял карманы, не докучал наставлениями, явно не любит погонять и задается слишком многими вопросами перед тем как что-то сделать.

– Второй, – уточняет перевертыш. – Самый тупой твой братец.

Совсем не похоже на Гришу, но вполне в духе Лешки. Ваня улыбается, представляя, как у того загорелись глаза при виде новенькой блестящей машины. Даже в их мастерской он не трогал такие и видел только в журналах и на страницах интернета. Ради одного этого стоило рискнуть.

– Ну уехал и уехал. Покатается и вернется. Почему нет? – Ваня встает и потягивается. – Забей.

Вопрос вызывает у парня ступор, и он несколько раз возмущенно открывает и закрывает рот, не в силах подобрать ответа. На часах без пятнадцати шесть, и Ване уже пора собираться на работу. В животе снова противно урчит, и Ваня находит упаковку из-под печенья и высыпает в рот крошки.

Перевертыш говорит куда спокойнее, вывереннее, когда, наконец, пытается объяснить.

– Может, и не вернется. Это не обычная машина. И он на ней не там, где должен быть.

Ваня давится крошками и кашляет, так и не дождавшись похлопывания по спине от "друга".

– Он привлек коё чьё внимание, – осторожно уточняет парень. – Чьё не следует привлекать.

Чьё именно, он не уточняет, и Ваню совсем не тянет узнать подробности – ему плевать на чужие секреты. Он смачно, в сердцах, матерится, вспоминая все знакомые непристойные слова – кроме себя, ругать ему некого. Он быстро оглядывает комнату и в который раз за последние дни жалеет, что бейсбольную биту Леша забрал в мастерскую. В их комнате не находится ничего, что может сойти за оружие, и Ваня обходит сначала большую комнату, потом кухню. Он выбирает средних размеров кухонный нож – чтобы можно было пройти с ним по улице, не собрав каждого встречного полицейского – заматывает его в махровое полотенце и кладет в пакет. Пистолета, крутых ножен и ремней у него нет, в карман нож не поместится, а нести его как-то надо. Перевертыш удивленно наблюдает за его метаниями, но не мешает – спасибо и на этом. Фонарик Лешка не забрал, он лежит на тумбочке, где Ваня оставил его перед сном, и он складывает в пакет и фонарик тоже.

– Откуда ты знаешь, где она? – спрашивает Ваня.

– Знаю, – обрезает парень, и откуда – действительно не так уж важно сейчас.

Думать некогда, и – Ваня уверен – брат поступил бы так же. Он принимается судорожно перерывать ящики, пытаясь достать хоть немного денег. В прошлый раз он проверял вчера, и денег не прибавилось – лишь мелочь звенит в зимней Гришкиной куртке. Ваня снова матерится и зло швыряет на диван пакет.

– Что ты делаешь? – спрашивает парень скептически.

Смотрит он на Ваню как на обезумевшего, но сейчас Ване плевать на его мнение даже больше, чем обычно.

– Деньги ищу.

– Зачем?

– А как мы, по-твоему, попадем туда? Это далеко?

Парень кивает, поняв его, и отвечает:

– Вызывай такси.

–

Таксист высаживает их прямо на дороге, не доехав до места с сотню метров. Его можно понять – дальше дорога перекрыта огромными черными джипами, демонстративно растянувшимися поперек разметки. Ваня насчитывает не меньше пяти и первым выскакивает из машины, предоставляя перевертышу разбираться с таксистом. Тот уже рассчитывает хотя бы уйти целым, но парень бьет ему по ладони, вылезая, и говорит:

– Сдачи не надо.

Таксист облегченно вздыхает, рассматривая пустую ладонь. Надо будет заставить его проделать этот трюк в магазине, если камеры супермаркетов так же легко обмануть. Их такси разворачивается, взвизгнув шинами, и уносится на полной скорости. Пока Ваня набирается смелости, смотря ему вслед – никого больше нет на дороге, нет даже вдалеке, на этом даже на картах не отмеченном ответвлении основной трассы – его замечают и без приветствий. Один из джипов приходит в движение, разворачиваясь, и ослепляет его светом фар. Ваня инстинктивно вскидывает руку, защищая глаза, а когда может видеть – понимает, они приехали правильно. Именно его – ну, по документам Лешкина – машина окружена этими махинами, и сам Лешка стоит рядом с ней в его новенькой куртке. Бледный, как, наверное, и Ваня, он выглядит испуганным и обозленным. С десяток мужиков – огромных, накачанных бугаев в строгих костюмах, из тех, которых всегда берут телохранителями в американских фильмах – стоят рядом с ним с не самыми дружелюбными намерениями на лицах. Лешка жив, цел и не избит, и это на мгновение успокаивает Ваню – всего на мгновение перед тем, как Лешка и каждый из здоровяков оборачиваются и смотрят прямо на него.

Ваня стоит один в свете фар, с пакетом наперевес, и перевертыша уже нет рядом.

На улице темнеет, и он безнадежно опоздал на работу.

– Какого хрена?! – спрашивает Лешка, но то, что должно быть криком, лишь сипло вырывается из его горла.

Какого хрена – хотел бы Ваня и сам знать. Один из мужиков обходит его и толкает вперед – в круг, ставя рядом с Лешкой. Сопротивляться Ваня не пытается, за Лешкой же он и приехал – к тоже же, он понятия не имеет, чем ему поможет фонарик, полотенце и нож. Он все равно невольно крепче сжимает пакет, подбираясь к ножу, когда один из здоровяков подходит к нему и говорит – ровно, низко и прямо, как предмет обращаясь к предмету:

– Он говорит, что просто нашел эту машину и ключи.

Лешка не стал сдавать его. Ваня с трудом заставляет себя смотреть в жесткое, как из камня вытесанное лицо, сглатывает и кивает, соглашаясь со сказанным. Поймавший его бугай оборачивается на остальных, будто ожидая одобрения, но если те и отвечают – то только глазами, телепатией или чем-то еще, не заметным Ване. Выглядит это стрёмно – как будто и без того стрёмно недостаточно – и мужик возвращается к своей беседе без вопросов. Для наглядности он достает из своего кармана и сует Ване под нос документы на – Лешкину, там написано, Лешкину – машину.

– Он говорит, что не знает, почему его имя в документах.

Ваня снова ругается про себя, всеми известными способами – ведь знал, знал, что не бывает бесплатного сыра. Он косится на Лёшку, и мог бы поставить всю свою зарплату на то, что сейчас тот готов лично избить его за такой подарок. Второй раз Ваня кивает виновато.

– Он говорит, что только хотел покататься.

Третий раз Ваня кивает тоже, сразу, подтверждая любое сказанное Лешкой слово. Его не спрашивают больше, но и не отпускают – они просто молча стоят вокруг, буравя его не моргающим взглядом. Под этим взглядом сохнет язык и сжимается горло, с трудом пропуская каждое слово, но Ваня заставляет себя произнести:

– Всё правда. Моя машина.

Они снова переглядываются, без слов приходя к согласию, и мужик задает настоящий вопрос.

– Откуда?

– Мне... Подарили её.

Звучит невероятно, но не невероятнее всего происходящего. Никто, кроме Лешки, не удивляется – как будто они и без Вани знали ответ.

– Где она? Покажи, где она.

Они не хотели узнать правду – знали и так, они хотели признания, понимает Ваня. Его поднимают за воротник и с силой прижимают к двери джипа – так же, не меняя каменного лица. Металлический бок больно бьет в ребра, Ваня морщится, болезненно вдыхая, и голова кругом идет от удара.

– Где она?

Пакет всё еще в его руке, вместе с полотенцем – самые неудобные ножны в мире. Не получив ответа, бугай снова бьет его о машину – под молчаливое одобрение других, как две капли воды на него похожих. На этот раз Ваня получает по позвоночнику, и боль до коленей пронизывает кости.

– Где она? – снова слышит он.

Они собрались повторять вопрос, пока он не сдохнет. С трудом выпутав ручку ножа из полотенца и складок пакета, Ваня сжимает её изо всех сил. Не так он планировал провести эту ночь – вообще ни одну ночь не планировал провести похоже. Он ловит взгляд Лешки, моргает, и они бросаются на здоровяка одновременно. Ваня бьет его рукояткой ножа, запутавшегося в складках пакета, Леша прыгает сзади, хватая за шею. Тот пошатывается – скорее от удивления, чем от их усилий – и одним движением руки стряхивает Лешку. Для этого ему приходится развернуться, и у Вани получается, наконец, выпутать нож.

Держа его в вытянутой руке, Ваня метит в грудь, и быстр настолько, насколько может быть быстрым. Здоровяк легко перехватывает его запястье, выламывая, и Ваня падает на колени, выпуская из рук нож. Он видит, как еще несколько бугаев скручивают руки Лешке, и как тот пинается отчаянно и бесполезно. Заранее проигранная битва.

Полотенце раскинулось по асфальту, куда-то улетел выпавший пакет, и Ваня еще раз дергается, инстинктивно, глупо пытаясь выбраться, и замечает фонарик у колеса джипа. Его держат крепко, запястья сводит судорогой, когда он тянется ближе – сам не зная, зачем, но зная, что должен дотянуться. Потому что это помогло в прошлый раз, потому что только это он и может сделать, потому что волшебство единственное, что может их сейчас спасти. И оно спасает.

Его внезапно отпускают, и Ваня падает, ударяясь об асфальт лицом. Он слышит собачий лай, рык, но оборачивается только когда хватает фонарик. Сырая ободранная псина стоит рядом с ним, скаля зубы, и он включает фонарик, заливая пространство вокруг подвижным светом; алым и золотым. Здоровяки замирают – все как один, одновременно, и в золотом волшебном свете их лица вообще перестают быть различимы. Ваня вдыхает, выдыхает и вдыхает снова, и ни один из них даже не моргает за это время, вообще, как в "море волнуется", как в фильмах про останавливающих время, и Ваня думает было – пронесло.

Он редко бывает прав.

Дверь одно из джипов открывается, и из машины показывается крупный, седой мужчина в спортивных штанах и сером махровом халате – словно он помчался за Лешкой сразу из ванной, не успев переодеться, такое срочное дело. Он идет к ним неспешно, переваливаясь, и с каждым шагом Ваня всё больше убеждается, что знает его лицо, уже видел его – давно, но видел множество раз по телевизору, на страницах газет. Ваня просто не может поверить.

Мужчина взмахом руки отпускает бугаев, и те слушаются беспрекословно, отходя в сторону и выстраиваясь вдоль дороги. Лешка трет вывернутые запястья, раскрывает было рот, но мужчина проходит мимо него, даже не посмотрев. Он идет к Ване, останавливается напротив, в лучах золотого света фонарика, и голос его старее лица – по-старчески подрагивающий, грудной и абсурдно мягкий для этой ситуации. Похожий и одновременно не похожий на голос, который Ваня когда-то слышал по радио.

– Как зовут тебя, сынок? – он спрашивает.

От контраста происходящего с его словами язык Вани путается и дрожит, опережая мысли.

– Ванька. Ваня. Иван.

Мужчина кивает, улыбнувшись, будто тоже знал его имя заранее, или будто его имя – редкий каламбур.

– Хорошо, Иван, – говорит он. – Съездишь со мной, познакомимся, поболтаем?

Он спрашивает так, словно можно отказаться, но Ваня не настолько дурак. Он сглатывает и осторожно кивает, отводя и выключая фонарик. В алых бликах лицо мужчины темное, кажется лицом старика, и на него жутковато, непросто смотреть. Здоровяк – может быть, даже тот, который только что впечатывал его в джип – открывает дверь, приглашая Ваню садиться. Другой показывает на Лешку и спрашивает:

– А с этим что?

– Отдайте ему ключи и документы. Друг нашего друга Вани может ехать, куда захочет.

Голос мужчины такой же мягкий, но почему-то – по мельчайшему оттенку голоса – Ваня еще больше рад, что они живы. "Какого хрена?!" – беззвучно, но эмоционально показывает Лешка, что лучше не спорить, он понимает тоже. Ваня разводит руками, не в силах объяснить происходящее – даже себе самому. Мужчина забирается в джип, Ваню подталкивают в спину, и он идет к другому – видимо, беседу решили отложить до неизвестного ему времени.

На негнущихся шагах он идет к джипу и надеется только, что Лешка не будет глупить и ехать за ними. Что Лешка придумает что-нибудь еще. Когда он почти доходит до дверцы, к нему подскакивает ободранная собака – раньше, чем он успевает отдернуть ладонь. Псина прыгает вокруг него, путаясь под ногами, и мужчина опускает стекло и бросает:

– Твой? Можешь взять с собой.

Ваня вглядывается в собачью морду, хмурится, и не уверен точно, но отвечает:

– Мой.

–

Как ни странно, его никто не бьет, не запихивает в багажник, и даже не пытается разобрать на органы, едва миновав черту города. Никто не пытается надеть ему на голову мешок или оглушить, как делают в фильмах, чтобы не запомнил дорогу – отчего-то это пугает еще больше вместо того, чтобы успокаивать. Как будто они не думают, что он может отсюда вернуться. Кортеж из джипов сворачивает с трасы на грунтованную лесную дорогу, и через пару часов езды они доезжают до места. Догадаться несложно – машины упираются в высокую каменную стену, увенчанную колючей проволокой, и железная дверь медленно поднимается, пропуская их внутрь. За это время Ваня успевает попрощаться с жизнью несколько раз, и даже собака у его ног сидит смирно, прижав уши – в утешение наполняя его робким злорадством.

Сильно же им было нужно добраться до Лешки, если они помчались в такую даль, не переодевая халата.

Территория за стеной огромна, хоть Ваня и не может как следует осмотреться из окна машины – он видит уходящие вдаль ухоженные деревья, отличные от деревьев снаружи, и аккуратные дорожки между ними. Машины медленно разъезжаются по территории, шурша гравием, и их джип останавливается у лестницы дома. Здоровяк рядом с ним кивает, указывая на дверь, и Ваня не заставляет вышвыривать себя на улицу – вылезает сам, потягиваясь после долгой дороги. Темно, но щедро расставленные вдоль дорожек фонари включаются при их приближении и заливают стены светом. Дом совсем не похож ни на одну из известных ему дач – скорее на дворец, один из тех, которые украшают открытки из Питера, с уходящими ввысь колоннами, покрытыми лепниной и позолотой. Всё очень – очень – серьезно, и Ваня вновь пытается унять дрожь в коленях, закрывает глаза и вдыхает поглубже.

Воздух за городом хвойный и свежий.

Собака выпрыгивает из машины следом за ним и принимается, порыкивая от восторга, кататься по траве. Ваня удивленно смотрит, как тот нарезает несколько резвых кругов по ближайшей полянке, представляя вместо пса лопоухого парня, и не сразу понимает – он очень не хочет заходить в дом.

– Пусть побегает? – спрашивает Ваня у своего конвоира.

Здоровяк долго, тяжело смотрит на резвящуюся собаку и кивает, разрешая. Не испытывая больше его терпение, Ваня поднимается в дом по мраморной лестнице – наверное, одна эта лестница стоит больше всего его дома. Дверь ему открывает еще один охранник, то ли один из приехавших с ним, то ли как две капли воды на них похожий. Мужчина уже в доме, когда Ваня заходит, всё еще в сером халате и спортивных штанах, но заметно повеселевший – за стеной в три метра с колючей проволокой он явно чувствует себя расслабленнее.

– Перепугали тебя, сынок? – спрашивает он ласково. – Ты уж прости, думали, ты из её прихвостней.

Ваня идет за ним опасливо, с каждым шагом поражаясь убранству дома – внутри он еще богаче, чем снаружи, и колонны перемежаются золотыми и расписными вазами, статуями и картинами. Его немного успокаивает дружелюбный тон, но он всё еще слышит слова.

– Как вы поняли, что нет?

– Да очень просто. Она бы не стала подставлять тебя вместе с этой штучкой.

Фонарик он всё еще сжимает в руках – только сейчас Ваня понял, что так и не выпустил его – единственный шанс на спасение. Пакет остался где-то на дороге на неизвестном шоссе, вместе с полотенцем, и Ваня неловко запихивает его в карман куртки, наполовину оставляя торчать снаружи.

– Знаешь, что у тебя за вещичка?

Ваня знает – знает только то, что сказал ему перевертыш, потому отрицательно мотает головой.

– Неа, – прикинуться совсем не понимающим не лучшая идея, слишком откровенной ложью, и Ваня добавляет. – Но она тоже на него среагировала.

Мужчина кивает, веря его ответу или не показывая обратного. Они проходят в комнату еще больше предыдущей, и Ваня запрокидывает голову, забывая закрыть рот. Даже потолок её расписан яркими рисунками каких-то героев, даже огромный стол в центре и каждый стул золочен. На отдельной резной тумбе расставлены графины с всевозможными напитками, и мужчина подходит к ней, выбирая. Он говорит словно невзначай, но Ваня помнит – именно за этим он бросился посреди ночи в одном халате.

– Очень ценная штучка. Перо жар-птицы, слышал о таком? Читал сказки?

Сказки Ване очень давно читала мама, но больше, чем волшебные вещи, его интересует другое.

– Подставлять? – он переспрашивает.

– На машине четкий след её ворожбы, – кивает мужчина, довольный вопросом. – Мы почувствовали даже отсюда. Она знала, что мы заметим.

– Но зачем?

– Тебе видней, чем ты успел разозлить стерву. Шучу, – он хмыкает, качая головой, один толком понимая свою шутку. – О пере жар-птицы лучше не знать лишним глазам. Даже если они не знают, что видят. Другие могли заметить на тебе его след, могли всё что угодно. Избавиться от тебя чужими руками лучшее решение.

Ему явно по душе Ваня, глупая жертва интриг, но, если честно, Ваня сомневается, что настолько богатый человек может быть наивен. Выбрав, мужчина разливает янтарную жидкость одного из графинов по двум стаканам и садится, толкая один Ване.

– Угощайся. У тебя была непростая ночь.

С этим не поспоришь, и Ваня опасливо отодвигает стул и садится – всё время кажется, что набегут смотрители музея и запретят трогать антиквариат. Сам мужчина опустошает свой стакан одним глотком, но, вообще-то, Ване еще не положено пить. Гришка бы отчитал его, а Лешка бы сказал, что это ерунда, и Ваня уже достаточно взрослый. Гриша не пьет принципиально, слишком часто видя отца, но Ваня всегда больше дружил со средним братом и решается – он отпивает и болезненно жмурится. Глоток слишком большой, слишком горячий, обжигающий горло и грудь изнутри, не похожий ни на что, что они когда-либо пробовали за школой с одноклассниками. Он кашляет, озираясь, но не видит ни воды, ни куска хлеба, чтобы перебить жжение. Вернув, наконец, способность дышать, он утирает с глаз слезы и видит на лице мужчины добродушную, умиленную улыбку. Алкоголь и эта улыбка делают Ваню смелее.

– Я думал, вы умерли, – выпаливает Ваня глупо, едва откашлявшись, то, что давно вертится на языке.

– Еще бы ты так не думал, – отвечает тот снисходительно, ничуть не обижаясь.

– Простите, – Ваня тушуется, опуская глаза.

Мужчина снова разливает жидкость по стаканам, и то, что показалось бы крутым совсем недавно, уже не кажется Ване таким уж привлекательным. Он осторожно берет свой стакан и рассматривает мужчину исподтишка, ближе. Лицо его гораздо моложе, чем было в свете волшебного фонаря, но даже сейчас его не назовешь молодым – и без того грубоватое, квадратное лицо давно оплыло, делаясь мягче, под стать фигуре; волосы его абсолютно белы – как у древнего старика. Одна рука его приподнимает стакан, приглашая чокнуться. Вторая его левая рука лежит на столе – на ней не хватает двух пальцев и фаланги третьего – и Ваня скорее отводит глаза и звенит о стакан стаканом. Мужчина ничуть не смущается его взгляда и снова пьет солидный глоток.

– Зови меня Салтаном, сынок. Теперь меня снова так называют.

Ваня отпивает совсем немного и кивает, принимая как данность – Салтан так Салтан, не самое странное в его жизни в последнее время. Придумывая тему для беседы, мужчина барабанит пальцами по столу – парой пальцев левой руки, вновь издевкой привлекая к ней внимание, и Ваня не смотрит изо всех сил. Скоро ему надоедает эта игра и Салтан бьет себя по колену, опомнившись:

– Гость, а у нас не накрыто. Ты же помираешь с голоду! Знаю я вас, молодых.

– Ничего страшного, я не хочу есть, – пытается соврать Ваня, но его выдает заурчавший живот.

Салтан незло смеётся и достает из кармана халата телефон, больше не задавая вопросов. Он велит "сообразить что-нибудь на стол", отключает трубку, и не проходит и пары минут, как по его команде даже посреди ночи дом приходит в движение. Слышен топот ног, прибегают и убегают растрепанные, поднятые из постелей девушки-служанки. Ваня удивлен, что в этом доме есть самая обычная прислуга, хотя и сам не знает, чего ожидал – наверное, что-то вроде говорящей живой мебели из мультфильма. Они заставляют стол огромными блюдами всевозможной нарезки, солений, салатов, и Ваня не выдерживает и хватает кусок хлеба раньше, чем перед ним ставят тарелку с приборами. Хлеб хрустящий, свежее любого, какой он покупал в магазине у дома, и Ваня съедает его кусок за куском, закусывая колбасами, пока не чувствует, что голод немного отступает. Салтан смеется, глядя на него, не осуждает, но Ваня утирает рукавом рот и старается есть медленнее.

– Вот теперь можно и поговорить, – произносит Салтан, откидываясь на стуле. – Рассказывай, откуда у тебя перо? Откуда машина?

От расспросов даже жуется легче, расставляя всё по местам – не могут просто так сначала охотиться за ним, а потом закармливать, и информация причина ничуть не хуже убийства и пыток. Ване нечего скрывать и он выкладывает:

– Я подрабатываю ночным сторожем в НИИ. Присматриваю, чтобы всё спокойно по ночам было, не пыльно, что там может быть неспокойно, думал я. И тут она приперлась, – алкоголь кружит ему голову, и Ваня говорит, запинаясь от возмущения. – Всё переворотила! И тут её нашел я, включил фонарик, и она как вы – тут же подобрела. Вот... Машину подарила. И куртку еще.

Он бьет себя по груди, демонстрируя куртку, и вполне считает её достойной восхищения владельца этого дома. Ваня не кривит ни словом, и тот снова то ли верит ему, то ли решает поверить. Задумчиво Салтан крутит в руке стакан, медленно отпивает, и Ваня, забывая жжение, повторяет его движение и пьет из своего стакана. Как водится с алкоголем, каждый следующий глоток дается легче.

– Понятно, понятно. Неприятная история.

– Да уж. Не думал, что история с такими подарками может быть неприятной, – искренне соглашается с ним Ваня.

Салтан хмыкает и ерошит его волосы – грубовато, как приятной собаке, но от этого жеста и выпитого Ваня смелеет еще больше и решается спросить.

– Кто она вообще?

Вопрос "кто вы?" у него всё еще хватает ума проглотить вместе с ложкой какого-то салата. Его вопрос вызывает у Салтана усталую, умиленную улыбку, и он отвечает только:

– Узнаешь позже, когда придет время. Пока незачем тебе это знать, сынок. А может, и вообще незачем.

Рассказывая о ночной воровке, Ваня вспоминает о своей оставленной работе. Видимо, он выпил уже достаточно для пустого желудка, потому что ужас, вполне сравнимый с ужасом на трассе, когда бугай два метра ростом вколачивал его в дверь джипа, вдруг запоздало охватывает его с ног до головы. Уже кончается ночь, а он не пришел и даже не позвонил на работу. Его уволят. Его уволят наверняка.

– Мне же надо на работу, – говорит Ваня порывисто, не просьбой даже, и резко встает, собираясь хоть пешком бежать в НИИ.

От выпитого голова идет кругом и он, пошатнувшись, вцепляется в край стола. Салтан смотрит на него и хохочет, потрясаясь немаленьким телом – от души, давно Ваня не слышал такого смеха. Отсмеявшись, он делает жест рукой, и Ваня садится обратно на стул, повинуясь ему и своим нетвердым ногам.

– У тебя сегодня отгул, сынок. Я позабочусь.

Верить в отгул очень хочется, и Ваня кивает и уже сыто продолжает есть, медленно пережевывая куски. Салтан осматривает его еще раз, оценивающе, и просит:

– Дай-ка мне попробовать.

Он просит, но это явно не тот человек, которому можно отказать в просьбе – и Ваня сразу понимает, о чем он говорит. Отложив кусок, Ваня достает фонарик из кармана куртки и протягивает в его правую руку – уважительно, вперед рукояткой. Ему не хочется навсегда распрощаться с прикольной волшебной вещичкой, но еще больше не хочется быть найденным где-то в реке или овраге спустя много суток, так что выбор поразительно прост. Салтан крутит фонарик в руках, рассматривая с разных сторон, подкидывает в руке, как делал и сам Ваня, ощущая тяжесть, и несколько раз нажимает на кнопку. В его руках фонарик не вспыхивает ни разу, и Ваня боится было, что его обвинят в поделке, но Салтан не выглядит удивленным. Покачав головой, он возвращает фонарик Ване.

– Хочу предложить тебе другую работу, – говорит он доверительно. – Понимаешь, не хватает мне таких сообразительных парней, как ты.

Сообразительным Ваню не называли ни разу за одиннадцать лет школы, и – увы – он подозревает, что не просто так это было. Он не фанат профессии ночного сторожа, но совсем не представляет себя в роли одного из огромных телохранителей или прислуги этого дома. Отказаться прямо нельзя, и Ваня отчаянно придумывает достойную причину.

– Как же я объясню это семье? – спрашивает он расплывчато.

Не стоит им знать про отца, братьев и тетку, если еще не знают. Салтан не собирается помогать ему с этой проблемой или вообще не считает проблемой, он отвечает только:

– Придумай уж что-нибудь. Ты же сообразительный парень.

Он смотрит насквозь, улыбаясь, и Ване вдруг кажется, что и мягкость его, и забота, и простодушие – напускные, что он насквозь видит его жалкие попытки увильнуть. Что он наслаждается ими, как сытый добродушный кот метаниями попавшейся мыши, но, как и мышь, не может не пытаться.

– Мне в армию осенью. Если в универ не поступлю, а я не поступлю, это точно.

Салтан даже не смеётся – снисходительно улыбается, словно Ване около трех и он никак не может правильно добраться до горшка. Даже эта проблема не кажется ему существенной, и Ваня не хочет представлять – какая кажется, как высока его планка.

– Поступишь, в любой, в который захочешь. Или просто не пойдешь служить. Это просто, если согласишься.

– Это магия? – спрашивает Ваня недоверчиво.

Салтан запрокидывает голову и всё-таки снова хохочет над его вопросом.

– Магия, конечно, магия, сынок. Не совсем такая, как ты думаешь, но иногда даже более действенная.

Ване придется сдаться – он осознает это, неотвратимо, вздыхает и отодвигает тарелку. Раз уж он всё равно уже пьян, Ваня делает глоток янтарной жидкости из своего стакана – для храбрости – и спрашивает:

– А что это за работа? Криминальное что-то? – Ваня готов поверить уже во всё, что угодно, и у него закончились аргументы "протии". – Или что-то ваше волшебное?

– Будешь выполнять мелкие поручения то тут, то там. Никакого криминала. Самую капельку незаконного.

Соглашаться Ване очень не хочется – не разумным объяснением, слишком много разумных аргументов – интуицией, предчувствием беды. Он молчит, и Салтан понимает без слов.

– Ты подумай, подумай, сынок, – разрешает он. – А мы потом за тобой заедем и спросим.

Салтан больше не задает вопросов, но разрешает Ване доесть и допить вволю прежде, чем уходит спать. Ваню сажают в тот же джип, что привез его сюда – или в один из них, как две капли похожих, и он уже не помнит дорогу домой.

Под рукой он чувствует жесткую свалявшуюся шерсть.

5.

Просыпается Ваня в своей постели, с гудящей головой, и в первые несколько минут просто смотрит в потолок и надеется, что все события последних дней окажутся сном или пьяным бредом. Вся одежда, все волосы, даже сама кожа его пропахла псиной, и надежда гаснет с каждым его вздохом. Кроме запаха собачьей шерсти он чувствует непривычный в их квартире запах свежего кофе и слышит шипение сковородки. Может, он всё еще во сне.

Он с трудом заставляет себя подняться с кровати – не оцененный головой подвиг – и выталкивает себя из комнаты. С кухни действительно пахнет едой. Кажется, он видит на кухне перевертыша, и, несмотря на завтрак, это последний, кого бы Ване хотелось видеть сейчас. Не здороваясь, он проходит в душ и запирается там, скорее подставляясь под прохладную воду. Он трет себя тщательно, с ожесточением, вымывая страх и собачий запах – как хотел бы вымыть всё произошедшее, но, без запаха, с этим проще смириться. Из душа он выходит посвежевшим и решается – опять – лицом к лицу столкнуться с неприятностями.

Ни отца, ни Гришки нет дома, на кухне хозяйничает перевертыш. Старую сковороду и доску Ваня еще узнает, а вот ножи, турку, тарелки – уже нет, и перевертыш крутится вокруг плиты, ловко переставляя посуду местами в их маленьком пространстве. Лешка сидит за столом и совсем не выглядит возмущенным происходящему. Его тарелка уже пуста, в его кружку перевертыш подливает кофе, ставя рядом еще одну. Видимо, для Вани, и он насторожено садится за стол и пробует кофе. Кофе отличный и прогоняет тошноту первым же глотком – Ваня не хочет думать, только ли это кофе или размешанное колдовское зелье.

– Ну ты и нажрался, – бросает ему Лешка. – Мы с твоим приятелем еле тебя дотащили.

"Приятелем" он, видимо, называет перевертыша, и Ваня совсем не хочет знать, когда это они успели подружиться. Несмотря на более чем плотный поздний ужин – или супер ранний завтрак или как назвать прием пищи посреди ночи – Ваня с нетерпением думает о горячем завтраке. Перевертыш заканчивает крутиться у плиты, выключает газ и ставит перед Ваней тарелку с ароматной яичницей. Вилку Ваня берет Лешкину, и на вкус яичница даже лучше, чем на запах – так хороша, что Ваня решает – тот бы отравил его давно, если бы хотел, не есть нет смысла.

– Что он тебе сказал? – спрашивает перевертыш, садясь напротив и требовательно заглядывая в глаза.

Он вытягивается через весь стол, нависая, и Ваня выводит простую корреляцию – его кормят все, кто хочет что-то узнать. Хоть что-то хорошее есть в его неприятностях.

– Предложил мне на него работать. Говорит, ничего сложного, по мелочи.

Лешка громко присвистывает – прямо в доме, и Гриша бы отвесил ему оплеуху за это, но Гришки нет.

– Так это отлично! Такой босс кому угодно пригодится! Небось, и платить будет не как в НИИ.

Его слова делают предложение не таким ужасным, как оно казалось ночью, но чувство тревоги не отпускает, и Ваня вопросительно смотрит на перевертыша. Тот хмурится, услышав новость, и скалится на Лешин комментарий.

– Что ты вообще там делал? – почти гавкает он зло, словно выбранная дорога единственное, что неправильно во всей этой истории.

– Да покататься сел, когда еще шанс выпадет, – его старший брат Леша оправдывается перед пареньком, с трудом подбирая слова. – Проехал немного, потом они прицепились. Я думал, с тачкой что-то не то, краденая или что... Хотел оторваться. Ну, как в Форсаже.

По уху Ване хочется заехать перевертышу, совсем не Лешке, но он не успевает – тот раздраженно цокает языком, вскакивает и принимается нарезать круги по их крошечной кухне, кусая костяшки. Он усмехается, размышляя, качает головой и снова садится напротив.