Текст книги "Иван - дурак(СИ)"

Автор книги: Аноним Fujin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Нет конечно.

Ел в последний раз Ваня утром, на завтраке у Салтана, и ему, наконец, дают поужинать. Братья ждали его, не до еды, когда готовишься ехать сражаться с неведомой нечистой силой, и голодны не меньше. Гриша отваривает сосиски и макароны, и Ваня пересказывает свой день как можно подробнее. Гриша только иногда кивает, а Лешка присвистывает и спрашивает – как девчонка, классная ли, видел ли он лешего, покрыт ли золотом потолок Салтана. Наслушавшись, Лешка уходит спать первым. Уже объевшийся перевертыш садится перед телевизором и включает какой-то дешевый женский сериал.

На часах чуть за полночь, когда приходит отец. Он немного навеселе, но не пьян – бывало и хуже, сам раздевается, сам доходит до ванной, до кухни, и только потом замечает перевертыша перед телевизором.

– Это кто? – спрашивает отец сварливо.

Лешка уже спит, а Гриша врет еще хуже Вани, и ему приходится отвечать.

– Это мой друг, эээ... – Ваня запинается, придумывая ему имя.

– Офигиэль, – отзывается перевертыш.

– Петя, – одновременно с ним произносит Ваня.

– Но я предпочитаю, чтобы меня называли Офигиэль. Знаете, псевдоним.

Ни о каких псевдонимах отец не знает и смеривает перевертыша недовольным взглядом. Парень игнорирует взгляд отца так же легко, как и Гришкин до этого.

– А это папа мой, Константин Константинович, – представляет отца Ваня.

– Очень приятно, – откликается перевертыш, даже не глядя в его сторону.

К счастью, отцу наплевать, он долго пьет воду на кухне и расстилает свой диван в большой комнате. Серия заканчивает и начинается следующая, Гриша успевает сходит в душ и вернуться, тоже собираясь спать, когда перевертыш радует их своим планом.

– Ваня пригласил меня сегодня переночевать у вас, – невинно протягивает он. – Вы же не против?

Отец уже начинает похрапывать, Гриша отбирает у перевертыша пульт и без слов выключает телевизор. Это Ванин "дружок", и проблем от него с каждым часом всё больше и больше.

– Ты с ума сошел? Где я положу тебя?

– С тобой лягу. Потеснишься, ничего с тобой не станет.

Перевертыш широко зевает, потягиваясь, и косточки в его теле хрустят. Гриша устраивается на втором диване, недовольно глядя на них, и обычно он встает самым первым.

– Будете шуметь – оба ляжете за дверью, – говорит он.

В его случае это вполне реальная угроза, и перевертыш сам проскальзывает во вторую, Ванину с Лешей комнату. Ване не остается ничего, кроме как пойти за ним, он закрывает за собой дверь и шипит, не собираясь сдаваться:

– Я не буду с тобой спать!

– Ты уже спал. Вчера.

К счастью, на Лешке можно хоть прыгать, пока тот спит. Собака – совсем не то же самое, что парень, и Ваня не собирается делиться своей не такой уж широкой кроватью и всю ночь терпеть его острые локти. Люстру Ваня не включает, но в слабом свете от окна различает, как перевертыш скидывает одежду и забирается в его кровать, накрываясь. Возмущенный, Ваня хватает край одеяла и тащит на себя, не давая ему улечься. Перевертыш вцепляется в другой край и пихает его ногой, отбиваясь. Они стараются не слишком шуметь, чтобы не разбудить Гришку, и какое-то время слышен только шорох ткани и их злое сопение. Справиться с Ваней у перевертыша не выходит, и он говорит примирительным шепотом:

– Слушай. Мне надоело ночевать в подъезде.

До этого Ваня действительно не задумывался, где ночует перевертыш, и испытывает злой стыд, как за одновременно навязанное и брошенное животное.

– Я не просил тебя со мной таскаться.

– Поверь, я тоже этого не просил.

Лешка ворочается, и Ваня замолкает, больше не пытаясь спихнуть его с кровати. Он забирается и ложится рядом, пытаясь устроиться удобно и не упасть при этом. С трудом, но получается, и он закрывает глаза.

Перевертыш горячий, как собака, и пахнет псиной, травой и вареньем.

–

– Я всё знаю, – выдает тётя Люда с порога.

Вскочивший от звонка в дверь Ваня еще не понимает, о чем она, но уже чувствует угрозу. Он отступает, пропуская тётю, трет глаза и оглядывает квартиру. Гриша ушел на работу, отца тоже не видно, на кухонном столе не убрано после их вчерашнего позднего ужина. Совсем не грязно, на Ванин взгляд, но тётя проходит, картинно вздыхает и ставит чайник.

– Как всегда у вас бардак.

Это она еще не заходила в их с Лешкой комнату. Зевая, Ваня достает банку кофе и две кружки. На часах нет и десяти, и он не собирается бросаться что-то мыть в такую рань.

– Что знаешь? – он спрашивает, заливая кипятком кофе.

Тете он кладет три ложки сахара, себе ни одной, чтобы быстрее прийти в себя. Молоко в холодильнике протухло, и Ваня придвигает ей кофе без молока. Тётя не расстраивается этому, вообще не обращает внимания – она обхватывает руками горячую кружку и вздыхает, собираясь с мыслями. Морщинки у неё на лбу и в уголках глаз становятся особенно заметны от тревоги.

– Ванюша, – произносит она с укором. – Я зашла вечером к сторожу, тебе покушать принесла. А там Василий Петрович на второй оклад дрыхнет.

Он сам просил не рассказывать в НИИ о своем увольнении – что бы они там ни считали причиной – но вовсе не затем, чтобы тётя узнала об этом сама. Ваня собирался придумать объяснение, не включающее жар-птиц, царей и вурдалаков, но на это совсем не нашлось времени – и он не знает, что ей ответить.

– Так и есть, – мямлит он пристыжено, лихорадочно пытаясь сообразить хоть что-то.

На ум ничего не идет, и Ваня надеется только на то, что сейчас проснется Лешка и спасет его. У Лешки язык подвешен. Скрипит дверь, они оборачиваются, но вместо Лешки из их комнаты выходит перевертыш. Одет он в одни широкие семейные трусы, почесывает живот, и можно рассмотреть каждую кость его тощего тела. На груди у него отпечатан след подковы – как шрам, ожог или новомодная светлая татуировка. Края подковы опущены вниз, будто лошадь наступила ему на грудь, дробя кости – но его кости целы.

– Я так и знала, – вскрикивает тётя, хватая Ваню за руку. – Это наркотики.

Ваня вздрагивает, перевертыш не обращает внимания, и, зевая и ероша волосы, идет к холодильнику.

– Сын у Зины так же. Целыми днями шлялся по притонам, бросил работу, дома не появлялся. Похудел, побледнел. Совсем как этот. Постоянно ест.

Подтверждая правоту её слов, перевертыш достает опустошенную вчера наполовину банку варенья, и ест его ложкой. Хлеб кончился, парень сонно осматривается и макает в варенье сосиску. Это окончательно убеждает тётю Люду, она сжимает Ванины руки сильнее, и с придыханием настаивает:

– Иван, признайся. Твой друг наркоман. Когда ты успел с ним связаться?

– Да какой наркоман, теть... – отмахивается Ваня.

Но, похоже, тётя Люда совсем не шутит – она нависает над Ваней и оттягивает ему веки, заглядывая в глаза. Иваном она называет его только в крайних случаях. Перевертыш хмыкает и совсем не собирается ему помогать, так что Ваня еле отстраняет от себя тётю. Она хватает его за руки, ощупывает запястья и локти, и облегченно вздыхает, ничего там не обнаружив.

– Ванюша, это лечится, Ванюша. Еще не поздно.

Пока тетя терзает Ваню, перевертыш берет его кофе и пьет, заедая вареньем с сосиской. Глядя на это, Ваня готов согласиться с тем, что у тёти Люды есть основания для подозрений. На шум из комнаты выходит Лешка, и, стоя в проходе на кухню, удивленно слушает тётю. Сообразив, о чем она, Леша смеётся.

– Да не, тёть, ну ты что. Какие наркотики, он не курит даже.

Тётя Люда хмурится, вздыхая, и еще раз подозрительно осматривает Ваню. Руки перевертыша она проверяет тоже, но безуспешно. О таком Леша врать бы не стал, и её немного успокаивают его слова.

– Почему же ты ушел из НИИ? Обижал там тебя кто?

– Да нет, я просто... – всё еще ничего не придумывает Ваня.

Возможно, стоило разрешить работникам НИИ объяснить всё тете – какое бы ни было это объяснение.

– Он решил еще в несколько универов поступать. Там готовиться надо, Ванька не успевает с работой.

– Правда? – строго щурится тётя Люда.

Ваня воодушевленно кивает, соглашаясь со всем, что Лешка предложит.

– Конечно! Мы с одноклассниками днем собираемся, готовимся... К экзаменам.

– На что же ты собрался поступать?

– Археология! – выпаливает Ваня первое, что приходит на ум. – Вдохновился. В НИИ.

Перевертыш отчетливо фыркает, допивает Ванин кофе и тянется к тётиной кружке. За это он получает по руке увесистой тетиной ладонью, и она еще раз придирчиво смеривает взглядом сначала Ваню, а потом его.

– Сейчас как раз утро. А ну-ка, пописайте в баночку. Ты и дружок твой.

Тетя достает из своей сумки несколько банок – подготовилась, наслушавшись Зину – и требовательно смотрит на них.

– Я не буду, теть...

– Писай, я тебе говорю.

Как ни странно, перевертыш не спорит – пожимает плечами, не вынимая изо рта сосиску, берет баночку и скрывается в туалете. Ему меньше всех интересно мнение тёти Люды, и это Ване придется слушать её возмущения, в случае чего.

– Да ты что, теть Люд...– заступается за Ваню Леша.

– И ты тоже пописай, хуже не будет. Или вам есть, что скрывать?

Скрывать им нечего, и, когда тетка упрется, с ней проще согласиться, чем упираться в ответ. Каждый из них закатывает глаза, посещает туалет и сдает тете баночку. Удовлетворенная результатом, тётя прячет банки в отдельный пакет и достает из принесенной сумки свежие, еще теплые, ватрушки. Ватрушек столько, что хватает на всех, хотя один перевертыш съедает три, и еще остается отцу и Гришке.

9.

Тетя уходит после завтрака – отпросилась с работы только на утро, Лешка еще раньше, на ходу дожевывая ватрушку – его ждут в мастерской. Ваня может представить, что он будет рассказывать свои ребятам весь день, на ходу придумывая красочные детали – как они, сражаясь, вырвали Ваню из лап мохнатых лешего, попутно соблазнив девчонку.

– Ну наконец-то, – вздыхает перевертыш, едва они остаются одни. – Водка есть?

– Какая водка?

– Обычная водка. Не поверю, что у вас в доме нет водки.

Водка действительно должна где-то быть, и Ваня проверяет верхние шкафчики. Сам Ваня не помнит, но, рассказывали, что в первые годы после смерти матери отец пил до невменяемого состояния. Потом вырос Гришка, стало значительно лучше, и нет нужды выпивать или прятать весь алкоголь в доме. Пока Ваня роется в шкафчиках, перевертыш достает складной нож с множеством мелких инструментов и деловито перебирает их, осматривая на свет.

Ваня находит водку в дальнем углу, за банками с маслом, спускается со стула и ставит перед перевертышем наполовину полную бутылку. Тот выбирает в своем ноже тонкое лезвие, несколько раз пробует кончиком пальца и удовлетворенно кивает. Пробку от водки он выдергивает зубами, не выпуская ножа, не пьет и нюхает, морщась.

– Ватка есть?

– Какая ватка? – всё еще не понимает Ваня, и не на шутку раздражается его капризности. – Нет никакой ватки.

– Ну нет так нет, – ничуть не расстраивается перевертыш.

Он резко хватает Ваню за предплечье, дергает на себя, едва не роняя, и щедро поливает водкой его ладонь. Вонять будет на всё метро, как будто он только что выпил три целых бутылки, успевает расстроиться Ваня. Всего на секунду до того, как вскрикивает от боли – перевертыш режет его своим маленьким тонким лезвием, оставляя на ладони кровоточащую рану. Ваня отдергивается от боли, инстинктивно толкает его, прижимая к себе раненую руку, и даже не находит слов на такую подлость.

Перевертыш совсем не выглядит впечатленным его реакцией. Он деловито находит одну из оставленных тетей баночек, споласкивает сначала водкой, потом водой, потом снова водкой – трижды, как какой-то ритуал, ставит на стол и только потом жестом зовет к себе Ваню.

– Давай сюда руку.

– Еще чего.

– Давай, я тебе говорю.

Рука уже все равно порезана, и перевертыш протирает и складывает свой маленький нож. Вроде, больше не должен броситься, и Ваня делает к нему настороженный шаг.

– Зачем это?

– Не дашь – я с тобой не пойду за птицей, – беззастенчиво шантажирует его перевертыш.

Нож он демонстративно прячет в карман, и Ваня подходит к столу, протягивая руку. Перевертыш и правда не бросается, только аккуратно кладет его ладонь на баночку, давая крови стекать вниз, и пододвигает Ване стул. Кровь стекает медленно, по капле, рана совсем не глубокая, и им придется долго ждать, чтобы набрать хоть пипетку.

– Не ныл бы так – было бы быстрее, – недовольно цокает языком перевертыш.

Он еще и смеет быть недовольным. Ваня открывает было рот, но не находит слов, чтобы отчитать его.

– Сделай мне еще чай, – вместо этого он говорит.

Как ни странно, перевертыш слушается, делает ему крепкий чай с сахаром, и Ваня медленно пьет его, пока капает кровь, неудобно держа кружку левой рукой. Когда крови набирается достаточно – достаточно на взгляд перевертыша, достаточно для чего? – он отодвигает баночку из-под Ваниной ладони и небрежно накидывает на его руку подвернувшееся кухонное полотенце.

– Вот и всё. Ничего с тобой не стало.

Ваня не совсем уверен в гигиеничности такого способа и достает с полки новое, чистое полотенце, прижимая его к ране. Перевертыш рассматривает его в кровь в баночке, как примериваясь, облизывает губы, и на секунду Ване кажется, что сейчас тот приложится к банке губами – но он ставит её на стол и начинает тихо, монотонно бубнить на незнакомом Ване языке, похожем на украинский. Он улавливает отдельные слова, вроде "покров" и "корреляция", но может и ошибаться. Когда перевертыш открывает солонку и рассыпает вокруг баночки круг соли, Ваня не выдерживает.

– Ты что делаешь? – он спрашивает.

Парень закатывает глаза, вздыхает – долго, тяжело, и Ваня вспоминает, что тот и сам не рад с ним быть.

– Ворожу. Помолчи.

На всякий случай, Ваня старается не прислушиваться – чтобы хоть в чем-то быть подальше от магических дел. Он больше не мешает, и перевертыш отодвигает уже рассыпанную соль и начинает читать своё заклинание заново, рисуя солью новый круг – возмутительным транжирством продукта. Бормочет он долго, без запинки, и в какой-то момент опускает руку в баночку, пачкая в крови пальцы. Ваня кусает язык, чтобы ничего не сказать на это, и только смотрит, как перевертыш рисует его кровью полосы на своих запястьях и лбу. Выглядит стрёмновато, и перевертыш закрывает глаза и сидит, не двигаясь, с минуту. Когда он открывает глаза и тянется через стол, хватая кружку с Ваниным чаем, Ваня решает, что уже можно спрашивать.

– Зачем?

– Следить за тобой там будут, что тут непонятного. Везде не могут, там – могут. А мне совсем не хочется, чтобы Салтан меня увидел. Если ты еще не понял, – едко добавляет он. – Кощеева кровь сильная штука.

Это-то Ваня понял, но всё равно с трудом отводит взгляд от засыхающих буроватых полос на запястьях парня. Он плотно закрывает банку крышкой и хватает уже не такое уж чистое полотенце с Ваниной ладони. Ткань испачкана кровью, и перевертыш аккуратно складывает и полотенце тоже. Рана уже начала затягиваться, не кровит, и Ваня злится на него немножечко меньше.

– Куда мы пойдем?

– В парк, обратно. Я не успел осмотреться.

Перевертыш по-хозяйски роется в ящиках и достает пакет, складывая в него банку с кровью и полотенце. Где-то должен быть бинт, их аптечной лет пять назад занималась тётя, и Ване приходится снова перебрать каждый ящик на кухне, чтобы её найти. Бинт совсем новый, рана на ладони не пачкает, но неприятно щиплет и сковывает движения. Ване приходится перевязывать руку самому, придерживая бинт зубами – он хочет было попросить помощи, но перевертыш смотрит на него с настолько показной снисходительностью, что Ваня решает прекрасно справиться самому. Перевязывается ладонь левой рукой неудобно, и Ване приходится начинать заново несколько раз – под откровенно насмешливым, заинтересованным взглядом парня, словно смотрящего "В мире животных". Ваня устает настолько, что не находит в себе сил даже злиться – а еще нет и часа дня.

– Готов? – как ни в чем ни бывало, спрашивает перевертыш.

Ваня не готов – никогда не был и не хочет быть готовым, но огромные джипы с бугаями из девяностых уже останавливались у его подъезда. У него есть много – слишком много вопросов, чтобы задавать их все, и он спрашивает то, о чем не может перестать думать:

– Это правда? То, что про неё сказал Салтан? Про Морану?

Он ждет, что перевертыш, как обычно, отмахнется от его вопроса – ничего не стоит прикинуться спешащим, не знающим, не понимающим, глухим. Но он отвечает, серьезно и коротко, и это пугает Ваню больше всего остального.

– Ага.

Если честно, он ожидал, что перевертыш разубедит его – должна же быть во всей этой истории хоть какая-то положительная сила.

– И про пить кровь?

– Особенно это.

Кажется, он не шутит – или шутит слишком тонко, чтобы Ваня понял. Может быть, шутит обо всем вообще, и, цепляясь за соломинку, Ваня спрашивает еще раз, уточняя – он успел прочитать кое-что в интернете.

– Морана, богиня мрака и холода?

– Хватить звать её по имени. Она может услышать.

При звуке её имени перевертыш морщится– откровенно заметно со второго раза, и Ваня понимает вдруг – много раз, на его лестничной клетке, во дворе Салтана, в джипе с его охраной, с лесу, еще раньше, каждый раз – он боялся не царя. Он боялся её.

– Ты говоришь о ней с ужасом.

– Это потому что я в ужасе, гений.

Перевертыш признает его правоту так беззастенчиво и просто, что Ваня теряется снова – нет нужды пытаться поймать его на вранье. Пользуясь неожиданной откровенностью, Ваня спрашивает снова – только сейчас задумавшись об этом, слишком поздно, отставая от событий на несколько суток.

– Как ты вообще таким стал?

Тот хмыкает, качает головой, и стучит себя пальцем по груди несколько раз, словно это должно всё объяснять. Ваня уже знает – там, под растянутой футболкой, прячется след подковы, похожий на ожог.

– Ты что, вообще сказок не слушал? Не пей из копытца, козленочком станешь.

Его ответ не сильно проясняет процесс превращения в волшебное существо, но он и так уже сказал больше того, к чему привык Ваня. У них есть более насущные дела, и перевертыш складывает в свой пакет еще пару ватрушек – наверное, для лешего, но Ваня решает не уточнять. По сравнению с раненой рукой ватрушки кажутся наименьшей из потерь. В конце концов, перевертыш обещал с легкостью решить его проблемы.

– А насчет птицы, это тоже правда? Что поймать её – плевое дело?

Перевертыш рассматривает его, наклонившись так близко, что почти касается щеки носом – напоказ, делая большие глаза, заглядывает в уши, пока Ваня не отгоняет его тычком под ребра.

– О! – восклицает он, подняв вверх указательный палец. – Я понял! Ты глухой!

– Девчонка же сказала, – поясняет перевертыш милостиво. – Кощеевы дети и без тебя её уже обыскались. За две недели ты её ни за что не поймаешь.

Иногда – практически всегда – изгибы его логики абсолютно ускользают от Вани.

– Почему ты тогда сказал братьям, делать нечего, раз плюнуть?

– Только твоих дружков нам не хватало, – фыркает тот в ответ. – Без них проблем достаточно.

Он упорно не называет братьев братьями, и Ваня предпочитает всё еще игнорировать этот факт.

– Не поймаешь без значительной помощи, – говорит перевертыш осторожно, словно до конца не уверенный, можно ли выдавать эту информацию. – Он рассчитывает, что она поможет тебе. И подставится.

– Морана?

Перевертыш снова дергается от звука её имени, но кивает. Ваню совсем не греет мысль, что единственный его шанс на спасение – какое-то злобное божество из интернета; тем более, картинки её изображений выглядели стремновато – совсем не похоже на сияющую ночную гостью с золотистыми волосами.

– Она поможет?

– Она не так глупа.

Ответ путает Ваню еще больше – если только Морана может помочь ему поймать птицу, но не собирается этого делать, то каков же план. Он очень надеется, что перевертыш не собирается просто забить и отдать его на растерзание Салтану – что бы там ни собиралась сделать с ним Рита через пару недель.

– И что тогда? – он спрашивает. – Кто мне поможет?

Вместо ответа перевертыш принимается ходить по кухне – так же, как он метался по лестничной клетке, кругами, кусая костяшки. Дергано, и мысли его путаются, упорядочиваясь – он и сам не до конца разобрался в происходящем. Ваня предпочел бы думать, что хотя бы перевертыш контролирует хоть что-то из событий; хотя бы понимает, но локти его подрагивают при движениях.

– Он убедился, что ты действительно ничего не знаешь, – начинает он. – Просто дурачок, оказавшийся не в том месте. Дурачок с кощеевой кровью, каких не так уж мало.

– Если много других, почему он велел поймать птицу именно мне? Одному?

– Из-за неё, конечно же.

Ваня вопросительно смотрит на него, и перевертыш обязан ему объяснить хоть что-то – иначе помощи от Вани в истории с Ваней в главной роли добиться будет затруднительно. Просто потому, что он вообще не представляет, в чем заключается эта история. Перевертыш осознает это, раздосадовано кусает губы и всё-таки выдает – на редкость неохотно:

– Таких уже было несколько до тебя. Засланных дурачков.

"Оп-па," – понимает Ваня, и его и без того слабая вера в собственную уникальность пробивает дно самой глубокой впадины океана. Как и вера в возможность помощи от Мораны, перевертыша или кого-то еще из этих волшебных скотов.

– За птицей охотится не только Салтан, – продолжает перевертыш. – И каждый хочет успеть первым. Отряд Салтана действительно хорош, в него попадают все кощеевы дети, которых он найдет, и все ищут птицу. Некоторые из них опасны, некоторые совсем новички, но каждый из них видит, каждый может коснуться – и у неё нет стольких глаз. Она отправляла Салтану ребят – стать одними из его отряда, узнать, что у них о птице, места, карты, новые перья, что угодно. Салтан о них узнал.

– И что с ними стало? – спрашивает Ваня осторожно.

Не хочет, но должен знать.

– Ничего хорошего.

– Почему же он тогда не избавился от меня сразу?

Перевертыш нервно дергает пальцами, кусает костяшки, задумчиво, и то, что он говорит, не похоже на план или знание, скорее на предположение – чуть обоснованнее тех, что мог бы сделать сам Ваня.

– С тобой всё иначе. Слишком грубо, слишком топорно – неприкрытый след её ворожбы на машине, оставленное перо, встреча с ней. Выбей тебе на лбу "шпион" – и то будет менее откровенно. Салтан растерян. Она не дура, он знает это.

Каждый раз, когда он был рядом с Салтаном – понимает Ваня – тогда, на шоссе, в первую их встречу, за столом в его доме, каждый раз, с каждым вопросом и сказанным словом, Салтан решал, стоит ли его убить. Ваня жив, и – невероятно – каждый его ответ оказался правильным.

– Думаю, он решил, что она увидела в тебе что-то особенное, раз поступила так. Что она почему-то делает на тебя крупную ставку. И он хочет использовать это в своих интересах. Тоже узнать, что у неё есть на птицу. Выманить её на тебя, если получится. Уничтожить её.

– Это правда? Она увидела во мне что-то особенное?

– А сам как думаешь?

Ваня не знает – не знает ничего, и мысли его скачут, путаясь, пока не ловят главное.

– Она оставила мне тебя.

Перевертыш приподнимает бровь, демонстративно поражаясь его сообразительности, и кивает.

– Да, можешь сменить подгузник на чистый. Я должен не дать тебя в обиду. В меру своих сил.

В силы его с трудом верится – кроме способности превращаться в собаку, расплачиваться в такси и невозможно много жрать Ваня пока не заметил в нём сверх-способностей. Он скептически осматривает тощую, лопоухую фигуру перевертыша, и тот раздраженно закатывает глаза на его сомнения.

– В любом случае, царь, – продолжает он. – Должен быть в выигрыше. Он или избавится, наконец, от неё. Или поймает с твоей помощью птицу. Или хотя бы убьет тебя.

На такой вариант событий Ваня явно не согласен, он открывает было рот, чтобы возмутиться, но перевертыш обрывает его – словно Ваня придуривается и давно должен был об этом догадаться:

– Да, да, не делай такие глаза. Салтан уверен, что ты умрешь.

Перевертыш заметно успокаивается, выстроив чёткую картину, и на его подвижном лице расползается озорная, резкая усмешка, пугающая Ваню.

– И я ужасно хочу посмотреть на его лицо, когда он обломается.

–

До парка они добираются молча – Ване слишком многое нужно обдумать, а перевертыш и так наговорил уже больше правды, чем за всё время их знакомства. Они доходят до метро, спускаются, проезжают несколько станций, и Ваня вспоминает всё, произошедшее с ним за последние дни. С каждым метром, с которым поднимает его наверх эскалатор, он злится всё больше и больше. На выходе из метро Ваня приходит к решению – он должен обидеться на перевертыша за предательство, ведь тот знал об этих запутанных волшебных махинациях и даже не подумал предупредить его раньше.

Обида, впрочем, не мешает Ване спешить за перевертышем по парку – других вариантов спасения у него всё равно нет. Предатель не обращает внимания на его молчание, как никогда не обращал внимания на Ваню, и деловито спешит сначала по дорожке, потом сворачивает куда-то в заросли, потом снова по узкой тропике, окончательно запутывая путь. Он резко останавливается у какого-то особенно крупного дерева с раскидистыми корнями, оглядывается, нюхает воздух, как собака, и Ваня совсем не уверен, что у него и в этом обличье не собачий нюх. Убедившись, что всё в порядке – по одному ему ведомым признакам – он опускается на колени перед деревом и раскрывает принесенный из дома пакет.

Из пакета он достает не ватрушки, как думал Ваня, а банку с его кровью – от взгляда на неё подташнивает, не изжитым животным инстинктом. Перевертыш раскручивает банку, опускает в кровь пальцы и рисует что-то на коре дерева, внизу, между корней. Ваня старается подойти осторожно, но ветки хрустят под его кроссовками, и он заглядывает парню через плечо, не дыша. Рисунок похож на руны, и Ваня старательно запоминает его, чтобы потом поискать в интернете значения. Перевертыш не прогоняет его, но и не отвлекается от своего занятия, опять бормоча что-то на непонятном Ване языке. Под конец он выливает между корней немного крови, закручивает банку и встает, оттряхивая ладони.

Ватрушку он достает тоже и кусает сам, снова направляясь куда-то вглубь парка.

Обижаться на него и играть в молчанку все равно бесполезно.

– Зачем это? – Ваня спрашивает.

Он тут же жалеет о своем любопытстве – подумаешь, непонятной штукой больше, непонятной штукой меньше – потому что перевертыш и не думает раскаиваться в своей подставе.

– Ты точно глухой. Тебе уже раз двести говорили про силу кощеевой крови. Вкуснее для лешего, чем какие-то булки.

Взгляд Вани снова падает на уже засохшие бурые полосы на его запястье и лбу, придавая их и без того подозрительным шатаниям по парку совсем уж нездоровый вид. Если их заметит полиция, точно примут за сатанистов. Попасть в психушку Ване не хочется, и он спешит, не отставая от перевертыша.

– А они почему не догадались сделать так? Отряд Салтана? Мои коллеги?

– А они себя берегут, – фыркает парень.

Они идут, Ваня не спешит смеяться над его шуткой – оказывается, это была шутка – и перевертыш объясняет нормальнее:

– Магия крови – тёмная магия. Её стихия. Она бы заметила, попытайся они.

– Ага, а они не хотят, чтобы она добралась до жар-птицы раньше?

– Поздравляю, ты не безнадежен!

Наконец, хоть что-то начинает проясняться в происходящем. Перевертыш идет уверенно, выбирая дорогу среди абсолютно одинаковых на взгляд Вани деревьев, и его немного успокаивает эта уверенность. По крайней мере, они попытаются. Ваня изо всех сил старается не думать о Рите, охранниках Салтана и не представлять, что ждет его через две недели в случае провала. С каждым шагом получается всё хуже.

– Эти его стрёмные телохранители – это тоже кощеевы дети? – Ваня спрашивает. – Мои коллеги? Меня он тоже бы сделал таким? Они как клоны.

– Ты что, какие коллеги. В них не то что кощеевой, людской крови мало, – перевертыш качает головой, вспоминая программу младшей школы. – Про тридцать три богатыря слышал? Красавцы удалые, великаны молодые, все равны, как на подбор, бла-бла-бла? Они и должны быть такими. Ничего общего с девчонкой.

– То есть в зомби-охранника меня точно не превратят? – мысль об этом тоже приободряет Ваню.

Перевертыш качает головой на его фантазии, демонстративно вскинув брови – как будто его идея в разы безумнее всего остального, происходящего с ними. Собственное положение кажется Ване всё менее и менее безнадежным, силой самовнушения и приятного летнего солнца. Днем парк выглядит совсем не опасным, успокаивая бдительность для маньяков.

Они оказываются на той же полянке с полуразвалившейся беседкой, где были с Ритой. Ваня приваливается к лавочке, переводя дух, и со стороны наблюдает за перевертышем. Тот обходит по кругу полянку, касаясь деревьев, осматривает их даже тщательнее, чем Рита, забираясь на некоторые и нюхая листья.

– Включить фонарик? – интересуется Ваня со своего места.

Он готов предложить помочь со всем, что может быть полезным в деле спасения его шкуры.

– Не надо. Я и так вижу.

– Сам по себе, без пера?

Вместо ответа перевертыш стучит себя пальцем по груди – так, словно это должно всё объяснить Ване. Не объясняет, но он уже не слишком пытается. Больше он жалеет, что не догадался взять с собой воды. Побродив вокруг и что-то поняв, перевертыш возвращается к нему и садится рядом – прогнившая лавка прогибается, с трудом не рассыпаясь под их весом.

– Она ведь оставила тебе карту? Давай её сюда.

– Забрала она карту. Да и какая разница, непонятно по ней ничего. Телефон вот есть.

Зарядка на телефоне показывает сорок процентов, хотя Ваня своими глазами видел, что было сто, когда они заходили в парк. Не выключился – уже хорошо, и он больше абсолютно не уверен, где милость прикормленного лешего, а где – объективная действительность.

– Телефон не годится. Купишь бумажную карту, проверим.

Не получив карту, перевертыш снова вскакивает и обходит уже беседку – медленно, всматриваясь и кусая костяшки. Раньше Ваню бы не на шутку злило такое мельтешение вокруг себя, но, похоже, он начинает привыкать.

– Ставлю на местную Лысую Гору, – говорит перевертыш, то ли делясь с Ваней догадками, то ли размышляя вслух. – У какого-нибудь родника, между курганами. Я прям уверен. Лучше места и не придумаешь.

– Курганами? Могилами, типа? – не понимает Ваня. – Откуда в парке курганы?

– Ты не знал? – то ли удивляется, то ли издевается перевертыш. – Это же Битцевский парк, кладбище древнее любого из ваших. Здесь любой холм может оказаться могилой.

– Древней?

– Совсем не обязательно.

Ване не нравится – совсем не нравится новое знание, и даже в летний солнечный день парк снова пугает.

– Здесь и психушка есть, – усмехается парень, замечая его реакцию. – Но это совсем другая история.

Он явно издевается, но это совсем не значит, что он врет. На вранье его Ваня пока не поймал ни разу, недомолвки – да, но ни слова откровенной лжи. Они идут по лесу дальше, долго, пока у Вани не начинают гудеть ноги – хотя он здоровый молодой парень, не просиживающий свою жизнь за компьютером.