Текст книги "Иван - дурак(СИ)"

Автор книги: Аноним Fujin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Я думал, он просто отберет перо, не разбираясь. Вот уж недооценил старого хрена.

Яичницу Ваня не успел доесть, перевертыш берет его вилку – единственную на столе – и бесцеремонно ест из его тарелки. Потеря еды раздражает и расстраивает Ваню, но – увы – Салтан похож на более существенную проблему.

– Что делать-то теперь? – он спрашивает.

Перевертыш закатывает глаза, жуя, как будто Ваня прицепился к нему с незначительной очевидной ерундой – хотя сам всего несколько секунд назад кусал в панике руки.

– Ну что теперь. Соглашайся.

– Я что-то не уверен. Вся эта волшебная тема – конечно, прикольно, но и стремновато как-то.

– Ты и правда дурак, – вздыхает тот, вновь закатывая глаза. – Типично.

Ваня не может доверять перевертышу – теперь, после слов о подставе, он знает это наверняка. К тому же, его уже назвали "сообразительным". Перевертыш доедает его яичницу, вытирает тарелку хлебом и съедает еще несколько кусков, открывает упаковку печенья и ест и его тоже, запивая кофе из Ваниной кружки – он ест столько, словно уж за это-то время Ваня точно должен сообразить, что он имеет в виду. Но Ваня не соображает, и перевертыш все-таки объясняет, как идиоту:

– Ты был в его доме. Видел его охрану. Видел его самого, – он обрисовывает пальцем своё лицо для наглядности. – Даже ты должен бы сообразить. Как думаешь – разумно ему отказывать? Ну, хоть в чем-то?

– Неразумно, – нехотя, признает Ваня то, что понимает и сам.

– Вот и молодец. Делай вид, что как дебил счастлив, если у тебя есть хоть немного мозгов.

Даже если он не может доверять перевертышу, его доводы более чем разумны. Ваня вздыхает и тоже берет печенье – обсуждать тут больше нечего, придется согласиться на предложение Салтана. Лешка поочередно смотрит то на него, то на перевертыша, и восхищенно выпаливает, не сдержавшись:

– Ты бы видел, что он сделал в магазине! Просто ударил по ладони кассиршу, а она нам еще и сдачи отсчитала, клуша!

Перевертыш снисходительно, но польщено фыркает.

– Хоть какая-то от него польза, – ворчит Ваня в ответ.

– Слушайте, может, объясните мне, что происходит-то вообще? – спрашивает Лешка просто.

То, что давно пора спросить – Ване тоже очень интересно послушать.

Они, не сговариваясь, синхронно поворачивают головы и смотрят на хрустящего печеньем парня. Тот удивленно поднимает брови, заметив их взгляды, и допивает кофе в Ваниной кружке. Удивленно он смотрит долго, упорно, видимо, надеясь, что они сдадутся и перестанут ждать ответа.

– Вы даже не представляете, как мы попали, – говорит он, наконец.

Звучит не очень воодушевляюще, но Лешка совсем не пугается, напротив – его глаза загораются веселым азартом, и Ваня сглатывает ком в горле. На его унылый взгляд, в "попасть" нет ничего интересного. Перевертыш резко разворачивается и обвинительно тыкает в Ваню пальцем, словно это он во всем виноват:

– Я говорил тебе: поехали мимо. Я говорил тебе: не бери это дерьмовое перо.

С этим Ваня не может поспорить – правда, говорил, но не говорил ни слова про ворожбу на машине, про дворец за трехметровой стеной, про как две капли воды похожих вышибал, ни про что вообще. Возмущенный, он открывает было рот, чтобы прямо в лицо выплеснуть накопившееся раздражение и запретить уже пить из его кружки и есть из его тарелки, но Лешка успевает первым.

– Давайте по порядку, – предлагает он. – Кто это был? Разве он не должен быть мертв? Это же...

Перевертыш не дает ему договорить, резко вскидывая палец, как будто имя непроизносимо, а, произнесенное, приносит беду.

– Это сам царь.

– Какой, нафиг, царь? – хмыкает Лешка, решив блеснуть своей четверкой по истории. – Николай, что ли? Нет больше никаких царей.

– Салтан, какой же еще.

Волшебные имена и вещи поражают его явно меньше, чем самого Ваню – он больше него любит фантастические фильмы, и видимо это кажется ему прикольным приключением без последствий. Лешка не самый рассудительный член их семьи, но "сообразительный" про него можно было бы сказать точно.

– У Вани есть фонарик, который прям невероятно восторг этого вашего царя. Кстати, ты где его взял?

– В НИИ нашел.

Этого объяснения Леше вполне достаточно, он кивает и продолжает:

– Видимо, это какой-то супер магический артефакт. Перо, он сказал? Это понятно, – он кивает собственным мыслям. – Непонятно, почему он не отобрал его, раз штука такая ценная? Как твой приятель думал?

Никакой он не приятель Ване, но он снова не успевает об этом рассказать – Лешкин вопрос любопытнее их взаимоотношений. Пойманный собственным же вопросом, перевертыш сначала независимо пожимает плечами, словно не знает ответа – так ярко и оскорблено, что даже Ваня понимает – знает, на самом деле. Он пожимает плечами снова, настойчивей, и молчит так долго, невинно глядя по сторонам, что даже Леша устает ждать – он вздыхает и встает, тоже направляясь к душу. Только тогда перевертыш говорит – может, он решает, что лучше Ване узнать об этом от него, чем узнать слишком поздно, при других обстоятельствах.

– На самом деле, не все подряд могут их трогать, – признается он неохотно.

Возвращается Лешка мгновенно и садится поближе, придвигая к перевертышу стул. Ему явно стоило вместо Вани остаться работать по ночам в НИИ – у всей этой истории был бы более благодарный главный герой. Перевертыш морщится, вздыхает, но всё-таки говорит.

– Их называют сокровищами Кощея – угадай-ка, почему. Только те, в ком есть кощеева кровь, могут воспользоваться ими. Не так уж мало, на самом деле, достаточно иметь хоть каплю, быть хоть пра-пра-пра-правнуком его пра-пра-правнучки. А Кощей был плодовит.

– Поэтому он предложил мне работу?

Ваня подозревал, что не за сообразительность, но мог в душе надеяться на своё уникальное обаяние. Очень хотел бы, но даже это – не его талант.

– Ну конечно, гений! – перевертыш вскидывает руками, будто высшей глупостью было предположить другую причину. – Салтан думает, ты один из них, чья-то седьмая вода на киселе, потому можешь касаться зачарованных предметов. Не так уж мало, но и не так уж много, чтобы вообще вас не считать.

– Но он сам брал фонарик, твой Салтан, – вспоминает Ваня.

– Брал, да? Никак не сдается, бедняжка, – хмыкает довольно перевертыш, и поясняет. – В Салтане много кощеевой крови, как в прямом внуке. Просто он проклят. Может увидеть их, коснуться, но не может воспользоваться, – парень усмехается уголком губ, как будто сам приложил к проклятью руку. – Сильная ворожба.

От этой усмешке Ване не по себе, и он поводит плечами, прогоняя пробежавший по спине холодок. Леше ни по чем проклятья, он делает другой вывод – куда более применимый на практике.

– Значит, и я должен включать волшебные штучки, – соображает он, воодушевившись.

Фонарик лежит с ними, на столе, и Леша берет его раньше, чем Ваня успевает помешать. Он подкидывает его в руке, тем же движением, каким делал это Ваня, и, не рассматривая, жмет на кнопку включения. Ничего не происходит – ни в первый раз, ни во второй, ни когда Леша с минуту непрерывно щелкает кнопкой.

– Сломался он, что ли, – бросает Леша недоуменно.

Ваня понимает, что думает брат, понимает его невысказанный вопрос, и снова сглатывает ком в горле. Он не хочет ни говорить об этом, ни думать – никогда, никогда, и Леша не говорит больше об этом – тоже. Он кладет фонарик на место, но не настолько глуп, чтобы не понять намеков – его никто не проклинал. Прямо сейчас, при нём, Ваня не решается проверить, работает ли на самом деле фонарик – слишком очевидным будет ответ. Пытаясь сменить тему, он спрашивает у перевертыша другое, не столь важное, но тоже дразнящее его любопытство:

– Он понял про меня, но не понял, что ты перевертыш. Почему? Разве вы не должны, типа... – Ваня мнется, подбирая слово. – Чувствовать своих? В фильмах часто так делают.

– Должны. Но я крут в этом. Только в этом, конечно, но зато очень крут. Могу обвести его вне его дома.

В дом он действительно очень не хотел заходить, и Ваня кивает и наливает себе кружку чая – чтобы попить, наконец. Лешка молчалив, с явно угасшим энтузиазмом, и Ване тоже хватит на сегодня волшебных интриг. Ему нужно как-то избавиться хотя бы от прошлой работы – и если отцу плевать, от Гриши можно скрыть, Леша поймет, то тётка наверняка узнает и станет пытать. Визит в НИИ не самое страшное, но он даже не хочет представлять, что скажет она, когда узнает. А ей наверняка позвонят.

Оттягивая неприятный момент, Ваня долго ест, долго пьет, долго собирается и даже на улицу спускается по лестнице, без удовольствия выходя под теплое солнце. Его-Лешкина машина стоит во дворе, у их подъезда, наверное, пригнанная ночью одним из заботливых бойцов Салтана. Ваня испытывает к ней глубинную злость, как к предателю, хотя глупо злиться на зачарованную груду металла.

Они знают, где он живет.

–

До метро он тоже идет медленно, вздыхая, рассматривая палатки и девчонок, и даже хочет попросить перевертыша купить себе бутылку газировки, но не решается. Тот явно сочтет это за повод позубоскалить, а Ваню абсолютно устраивает, когда он идет рядом молча. Больше устроило бы только, если бы его вообще не было рядом – но сейчас это уже кажется недоступной роскошью.

Днём улочка рядом с НИИ непривычно оживлена, но никто не ждет Ваню в дверях, не хватает, не бьет и не поражает фаерболами и волшебными кладенцами – даже непривычно в свете последних событий. Василий Петрович сидит на своём месте и – как всегда – только кивает, завидев Ваню, словно не произошло ничего особенного, и мир не перевернулся за прошлую ночь. Ваня кивает ему в ответ и проходит мимо привычной подсобки, сразу поднимаясь на третий этаж. Парень-перевертыш снова исчезает где-то на подходе к НИИ, и, как в анекдоте про козла, одно его отсутствие заметно облегчает Ванину ношу. Он стучит в дверь, вдыхает поглубже и открывает её, переступая порог. Администратор на месте, и вскакивает при виде Вани так, словно как минимум областной депутат пожаловал к ним с проверкой, и поправляет волосы. Администратор тетка возраста тети Люды, толще в несколько раз, и Ваня не совсем понимает смысл последнего жеста.

– Мне нужно уволиться, – выговаривает он со всей возможной твердостью и добавляет. – Если можно.

– Конечно. Нас обо всем предупредили, – таинственно щебечет женщина.

Ваня уже устал удивляться и потому не удивляется – видимо, здесь тоже поработала "не такая" магия, более действенная. Сейчас он ей даже рад. Администратор выдвигает несколько ящиков, выискивая что-то, и протягивает ему конверт.

– Вот ваша зарплата, уже всё рассчитали.

На зарплату Ваня уже и не надеялся и рад "не такой" магии даже больше, принимая конверт – он явно плотнее, чем он мог заработать в этом месяце. Прямо при женщине он не пересчитывает и прячет конверт во внутренний карман куртки. Раз уж о нём уже "предупредили", Ваня задумчиво рассматривает администратора пристальнее – прикидывая, и та ежится под его самым обычным взглядом.

– Вы можете не говорить пока тёте? – он просит.

– Конечно, конечно, само собой разумеется, – тут же светлеет она. – Людмила всегда говорила, что вы очень скромный юноша. Скажете сами.

Ваня не уверен, что хочет знать, за кого именно его теперь принимают в НИИ – достаточно того, что у него есть еще несколько дней, чтобы придумать, что сказать тетке. Увольнение прошло гораздо менее болезненно, чем он предполагал, конверт приятно шуршит в куртке при движении, и спускается Ваня почти вприпрыжку. На прощание он кивает Василию Петровичу – в последний, он надеется, раз.

На улице светит то же теплое солнышко, и радует куда больше, чем утром. По дорожке к НИИ спешит знакомая ему аспирантка, и Ваня улыбается, выкрикивая уже ставшей традицией фразу:

– Привет! Передумала насчет телефончика?

Она проходит мимо, прижав к себе сумку, но явно улыбнувшись в ответ – хоть что-то в мире остается нормальным. Сегодня на ней голубые брюки, светлая кофточка и волосы не собраны в хвост, как обычно, а распущены по плечам. Ваня может и не увидеть её больше, и решается быть настойчивее – просто чтобы было, что вспомнить приятного о работе в НИИ. Он, не разворачиваясь, задом прыгает рядом с ней, надеясь успеть получить хоть один ответ до того, как она дойдет до НИИ – он мысленно даже ставит на себя сотку.

– Хоть скажи как тебя зовут?

Девушка поджимает губы, сдерживая улыбку, и качает головой – это неважно, главное, она улыбается, и Ваня считает это хорошим знаком.

– Давай я угадаю! Первую букву? – не унимается он.

Он чуть не падает, споткнувшись о ступеньки НИИ, и, пока он балансирует, удерживая равновесие, аспирантка поднимается по крыльцу и даже берется за ручку двери. Сотку проигрывать самому себе ужасно не хочется, и Ваня кидается к ней, мешая зайти – события последних дней добавили ему смелости.

– Не отстану, пока не скажешь.

Девушка вздыхает, но не зло, лишь с показным раздражением, и у неё удивительно мягкий, мелодичный голос, какого не ожидаешь от заучки.

– Василиса, – она отвечает.

Имя совсем не похоже ни на одно, которое бы придумал для неё Ваня. У него вообще нет ни одной знакомой девчонки с таким именем, только одна недолго училась у них в младших классах, и они упоенно дразнили её с пацанами. Он вспоминает это и ржет во весь голос, спрашивая:

– Васька, что ли? Вася?

Она поджимает губы – уже всерьез, отталкивает его и заходит в здание, дернув дверью. За ней Ваня не бежит, но досадно пинает дверь носком кроссовка. Даже взрослые девчонки глупо обидчивы.

– Да ты просто мастер, – слышит он за спиной знакомый голос.

Даже не оборачиваясь, Ваня знает, кого увидит там, и ему почти физически тяжело повернуться и встретиться с ним взглядом. Вечно смотреть в стену НИИ он не может, и, оборачиваясь, Ваня видит своего перевертыша, с издевательской усмешкой покачивающегося на ступнях.

– Она точно без ума от тебя. Продолжай в том же духе, – он прибавляет.

6.

Салтан не говорил, к какому сроку Ване нужно принять решение, но, он уверен – уже начиная понимать правила нового мира – тот уже в курсе, что он уволился из НИИ. Ему остается только ждать, конверт с деньгами приятно хрустит в куртке, и Ваня собирается ни в чем себе не отказывать – особенно если это напоследок. Он сдерживается, не заглядывая в конверт по дороге к метро, в метро – под чужими любопытными взглядами, доехав до своей станции, поднимаясь по эскалатору, минуя переход, заходя в здание торгового центра – он терпит всю дорогу до туалета и открывает конверт, только закрывшись в кабинке. Пересчитать приходится несколько раз, потому что Ваня не может поверить своим глазам и рукам. В руках у него столько, что с лихвой компенсирует все злоключения последних дней и еще остается на мороженое – даже Гришке полгода бы пришлось работать за такие деньжищи.

Взяв несколько бумажек, Ваня прячет конверт обратно, во внутренний карман – спрятал бы еще дальше, будь у него место надежнее. Перевертыш ждет его на выходе из туалета, привалившись к стене, и широко зевает, не прикрывая рта – ух, тетка задала бы Ване за подобное – беспечно, как собака.

– Что-то я не слышал твоего восторженного крика, – бросает он издевательски при виде Вани.

Всё еще пораженный, Ваня даже не обижается – сумма действительно достойна крика, если бы у него не отнялся язык. Он насторожено оглядывается, проверяя, не подслушивает ли кто, и отвечает шепотом.

– Ты даже не представляешь, сколько там.

Парень фыркает, закатывая глаза, и одет он даже скромнее Вани – старые драные джинсы, то ли большие, то ли просто давно вышедшие из моды, невнятная растянутая футболка, несколько дешевых браслетов на запястье. Ничто в его виде не намекает на то, что его не удивить подобной суммой, но говорит он именно так.

– Что там представлять. Достаточно, чтобы дурачок вроде тебя утащился.

Ваня открывает было рот, но решает с ним не спорить – он охрипнет, если будет пререкаться каждый раз. Перевертыш отталкивается плечом от стены, лениво идет к нему и ударяет рукой по плечу, толкая, как хорошего друга. У него совсем легкая, маленькая ладонь.

– Пожрем, может, миллиардер? – предлагает он насмешливо.

Идея хорошая, несмотря на тон, и Ваня сначала кивает, а потом спихивает его руку с плеча. Справедливо, в конце концов, перевертыш тоже причастен к его внезапному заработку. Они поднимаются в ресторанный дворик и Ваня, наконец, не отказывает себе абсолютно ни в чем – он берет несколько любимых блюд в разных забегаловках, напитков на выбор и все новинки. Тощий парень-перевертыш берет раза в два больше, и Ваня всерьез сомневается, донесет ли он поднос. Он доносит, более того – он заглатывает один из бургеров еще до того, как Ваня садится. Фонарик неудобно торчит из кармана куртки, и Ваня вместе с телефоном выкладывает его на стол, чтобы не выпал. Телефон он ужасно давно не брал в руки, у него уже с десяток неотвеченных сообщений, но Ваня откладывает его, не читая. Не сейчас.

Стол заставлен всем, о чем он только мог мечтать в школе – Ваня ни раз представлял себе эту картину на уроках, и, в этих мечтах, он съедал кусок за куском, наслаждаясь. В действительности он откусывает картошку и лениво жует, даже не испытывая толком чувства голода. Ваня честно пытается съесть хоть что-то, но, видимо, дает о себе знать щедрость каждого встречного последние пару дней – он лишь отпивает от каждого напитка и пробует большинство блюд. Тетка всегда говорила, что у него отменный аппетит, но перевертыш делает его с лихвой – он не только сметает всю свою, но и Ванину еду, шурша бумагой. Кадык часто дергается на его тощей шее, мелькают над подносом костлявые запястья, и Ваня серьезно поражается этому так же, как и прочим новым чудесам – как в него только влезает.

Наверное, это тоже что-то магическое.

Пока тот жует, Ваня задумчиво возит фонариком по столу, и, дождавшись, когда он прервется, спрашивает:

– Зачем им это?

– Зачем? – поражается перевертыш. – А зачем всё остальное? Зачем вообще всё?

Удивление его выглядит искренним, как будто Ваня спрашивает, зачем нужно дышать или есть или пить – удивленным настолько, что он не пытается, как обычно, прикинуться непонимающим и увильнуть от ответа. Он пересматривает коробочки, проверяя, не осталось ли чего, и звучно засасывает газировку через трубочку. Он делает всё, чтобы не казаться разбирающимся хоть в каких-то вещах, и только потом отвечает.

– Это не просто прикольные штучки. Это – сила, это – власть, это может куда больше, чем ваши цветные бумажки.

– Но ведь Салтан, он и так уже, – Ваня неопределенно разводит в воздухе руками, не в силах объяснить что "уже", но перевертыш его понимает.

– Куда уж больше? – отвечает он вопросом, со снисходительной улыбкой.

И Ваня больше не спрашивает. Всегда есть куда.

Перевертыш находит почти полную упаковку картошки и принимается доедать и её, деловито сминая салфетки.

– Думаю, ты будешь собирать для Салтана другие сокровища, – делится он. – Единственный вариант, зачем ты ему можешь быть нужен. Новых ребят с кощеевой кровью давненько не находили, прошлые заканчиваются.

– И как их собирать? Это опасно?

– Как повезет. Те коробки из твоего НИИ забрать вряд ли невыносимо сложно.

Не будь это перевертыш – Ваня бы подумал, что его успокаивают. Коробки забрать из НИИ бы точно не составило труда, и, если большинство сокровищ хранится в подобных местах, это должно быть не так уж опасно и повеселее работы ночного сторожа.

Ваня не хочет знать, что тот имеет в виду под "заканчиваются".

Настроение его снова портится, и он утрачивает всякий интерес к растрате в торговом центре полученного конверта – хотя здесь есть большинство вещей, о которых он мог только мечтать за школьной партой. Наверное, это и есть "взрослая жизнь".

–

Люди – хотя Ваня уже не уверен, люди ли это – люди Салтана объявляются этим же вечером.

На его телефон звонит неизвестный номер, и Ваня слышит только одно короткое "выходи", когда берет трубку. "Не такая" магия способна на гораздо большее, чем просто узнать номер телефона, и, уже готовый, Ваня встает с кровати. На всякий случай, деньги он прячет в Лешкиной зимней куртке с запиской – вряд ли тот потянется к ней до холодов. К этому времени точно станет ясно, пригодятся ли они вообще Ване.

Гришка дома, отдыхает перед телевизором с банкой пива, когда Ваня выходит из своей комнаты. По телевизору идет какой-то очередной сопливый сериал, и он даже не поворачивает головы. Отец тоже дома – он ест пельмени на кухне, иногда ругаясь себе под нос; Ваня встает в проеме и долго, устало на него смотрит. Ему чертовски не хочется выходить. Куда-то пропал Лешка, и Ваня искренне надеется, что тот не разбалтывает сейчас всей мастерской веселые истории об их прошлой ночи. В пересказе Лешки это наверняка будет похоже на голливудский боевик, где они, как заправские герои, успели раскидать с десяток джипов голыми руками перед тем, как их схватили. А ведь Ваня еще даже не успел рассказать ему, какой у Салтана дом.

Шаркая, Ваня доходит до коридора, зашнуровывает кроссовки и останавливается на пороге, в надежде, что кто-нибудь остановит его, разрешит не спускаться и не ехать к Салтану, но никто даже не спрашивает, куда он идет. Они еще не знают, что он уволился, не сразу понимает Ваня.

– Пока, – прощается он, привлекая к себе внимание.

– Поесть купи утром. Яиц хоть, – кричит ему Гришка с дивана, не отрывая от телевизора взгляд. – Хлеба. Или пельменей. Деньги есть?

– Есть, – отзывается Ваня, сдаваясь.

Никто не собирается его спасать. Он еще раз кидает взгляд на отца, но даже с ним – как и с братьями – может подметить схожие черты. Как и с любым человеком, при желании, если очень постараться – нос, два глаза, два уха, рот и русые волосы. Ваня не может не пойти и в еще раз бросает взгляд на свой дом, запоминая – каждый уголок, даже отваливающиеся обои, на случай, если не вернется.

Дверь за спиной закрывается медленно и тяжело.

–

Выйдя к лифту, Ваня слышит шипение с лестничной клетки и насторожено заглядывает за дверь, ведущую на лестницу. Перевертыш тут же хватает его за ворот и затягивает к себе, словно даже взгляды соседей сейчас могут быть опасны. Он почему-то прижимает его к стене, как будто Ваня пытается сбежать и как будто его маленькая тушка способна помешать этому.

– Слушай сюда, – шепчет он сбивчато. – Поедешь с ними. Согласишься на работу. Поймешь, что он от тебя хочет и вернешься. Самое главное – ни слова обо мне. Вообще.

Ваня настолько поражается перемене – после бравады о крутости его способностей перевертыша – что даже не соображает убрать от себя его руки. Они так и стоят, близко, и Ваня видит, как побелели даже его торчащие огромные уши. Как ни странно, Ваня не может найти в себе радости его страху.

– Разве ты не поедешь со мной?

– В первый раз его поразило перо. Но второй раз ему ничто не мешает присмотреться внимательнее.

– Думаешь, он не спросит, куда делась собака?

Парень досадливо цокает языком, морщась, признавая его правоту.

– Может, и спросит. Выкинул, скажи. Скажи, сдохла.

Ваня-то скажет, но даже ему бы показалось странноватым объяснение – парень понимает это, отступает от Вани и принимается дергано ходить по кругу, кусая костяшки. Он не просто напуган – он в ужасе от идеи узнавания, понимает Ваня. Нужно это запомнить. Перевертыш мечется так всего несколько секунд – Ваню ждут снаружи, и машет рукой, прерывая спор самого с собой.

– Нет, плохой вариант. Ладно, я пойду. Посмотри, они еще там?

Ваня выглядывает в окно, всматриваясь. Его ждут два больших черных джипа, и один бугай стоит снаружи, недвижимо, не касаясь телефона и даже не посматривая на часы.

Обернувшись, чтобы ответить, Ваня видит уже знакомую, серо-бурую псину.

–

Конвоир не здоровается с ним, ни кивком, ни словом, еще круче Василия Петровича – только молча открывает заднюю дверь джипа, пропуская. Собака запрыгивает первой, поджав хвост, и Ваня испытывает странное желание утешить животное – он не живодер, и приходится напомнить себе, что под серой шерстью всё тот же противный, надоедливый парень. Они едут долго, в тишине, даже без радио, Ваня не решается попросить включить музыку и даже начинает скучать по болтовне перевертыша. Без неё Ваня прикрывает глаза, прислонившись к стеклу, всего на минутку, и просыпается только когда машина останавливается у порога дома Салтана – и то не сам, а от мокрого собачьего носа.

Дверь открывается, и еще сонный Ваня вываливается наружу, потирая глаза. Пока они ехали, начало темнеть, и огромный, украшенный башенками дом залит закатным светом. Лестница выглядит еще дороже, территория – еще больше, елочки – еще ухоженнее, чем показалось Ване в первый раз, и где-то вдали он слышит плеск фонтана. Он хотел бы прогуляться здесь, рассматривая богатства, превосходящие обложки самых модных журналов, но охрана стоит вдоль дорожки, ведущей к дому, и у Вани есть только один путь. Зевнув еще раз, он поднимается по лестнице, стучит и, не дождавшись ответа, открывает незапертую дверь. Собака остается сидеть у основания лестницы, опустив уши, и Ваня идет без него.

Внутри как будто не ждут его, и в одной из дальних комнат Ваня слышит приглушенные голоса. Немного постояв, для приличия, у порога, он идет на звук – в ту же комнату с огромным столом, куда Салтан привел его в прошлый раз. Салтан там, в том же сером халате и домашних штанах, один, и голоса смолкают, едва Ваня переступает порог. Он сидит за столом и широко, благодушно улыбается, завидев Ваню – при всем желании, Ваня не может поверить, что этот человек искренне желает ему хорошего.

– Садись, сынок. Проголодался?

– Нет, я ел недавно.

– Знаю я вас, молодых, – шутливо грозит Салтан пальцем. – Вы всегда хотите. Сейчас принесут.

Возразить у Вани не получается, стол опять заставляют всевозможной едой – хотел бы Ваня иметь дома хоть одну служанку, из тех, что носятся по дому, принося блюдо за блюдом. Физически – он просто не может больше есть, но Салтан смотрит так настойчиво, что ему просто приходится положить хоть что-то в свою тарелку. Единственное, от чего Ваня бы сейчас не отказался, так это тётины огурцы далеко-далеко отсюда.

Салтан постукивает по столу костяшками левой – с половиной пальцев – руки, и умиленно смотрит на него, как на младенца. Ване не по себе от этого взгляда, как будто его откармливают и скоро сожрут целиком. Салтан ждет ответа. Ваня сам сел в машину, сам вошел в его дом, и, не спрашивая, Салтан уже знает Ванин ответ. Но он спрашивает, давая иллюзию выбора; добровольности и согласия.

– Подумал ли ты над моим предложением? Или надо больше времени?

Сложно не верить его ласковому тону, и Ваня невольно расслабляется и кивает.

– Я согласен. Если это не опасно.

Салтан хмыкает – с показным облегчением, будто сомневался – и дружески хлопает его по плечу.

– Это уже от тебя зависит, сынок.

Ответ Ване не нравится, но отказываться поздно – поздно стало той ночью, когда он нашел фонарик, и, может, нужно было просто остаться и не идти на шум. Он не уверен, можно ли уже уходить, можно ли спрашивать, и повеселевший Салтан встает и направляется к столику с бутылками.

– Ну что ж, надо это отметить!

Пить Ване хочется в последнюю очередь – при мысли об алкоголе голова его сжимается, с ужасом вспоминая недавнее утро, и он с трудом сдерживает тошноту. Салтан ставит на стол два стакана, разливает, но не настаивает. Закрадывается подозрение, что он знает о Ванином состоянии утром и нарочно издевается, но, даже если так – он не чувствует в себе сил возмутиться.

– Фонарик-то как, при тебе?

Ваня достает фонарик из кармана и выкладывает на стол, но Салтан больше не спешит пробовать свои силы. Он только одобрительно кивает, снова хлопает по плечу и подсаживается поближе.

– Перо замечательная вещица, – говорит он доверительно. – Но перо всего одно, а понадобиться может многим твоим коллегам.

– У меня есть коллеги? – удивляется Ваня.

Даже сейчас, с волшебным артефактом, личным перевертышем, выпивая на пару с царем, он не единственный, не особенный, и это не должно удивлять, но отчего-то расстраивает Ваню – больше всего.

– Конечно, есть. Как-то же мы до тебя справлялись. Я потом познакомлю вас, славные ребята. И девочки, – многозначительно он добавляет.

– Девчонки это хорошо, – соглашается с ним Ваня, скорее автоматически, чем действительно испытывая энтузиазм.

Увы, ему сейчас не до девчонок. Салтан отпивает из своего стакана, задумчиво, якобы подбирая слова – хотя Ваня уверен, он давно знает каждое, знает, зачем ему нужен Ваня с первого взгляда, брошенного на шоссе.

– Хочу попросить тебя достать целую птичку. Чтобы на всех хватило. Как, сынок, справишься?

Собака-перевертыш остался снаружи – это хорошо и плохо одновременно, потому что Ваня не имеет ни малейшего понятия, как добыть птицу, тяжело это или сложно.

– Наверное, – неуверенно отвечает он.

Салтану нравится его ответ, он снова хлопает по плечу – рука его тяжелая, впечатывая в кресло, и толкает стакан ближе к Ване.

– Вот и славненько. Давай, выпьем за твой успех.

Мягкость уходит из глаз Салтана, Ваня послушно берет стакан и отпивает короткий, маленький глоток. Жидкость обжигает горло и растворяется, кружа голову – кажется, этого достаточно Салтану.

– Это она? – предполагает Ваня, вспоминая ночную гостью. – Жар-птица?

Волосы её сияли не меньше, чем свет фонаря, и – любой бы назвал её прекрасной. Вопрос его смешит Салтана – он хохочет, долго и грустно, качая головой, и ерошит Ване волосы.

– Хороший ты парень, сынок, – говорит он вместо ответа.

Ваню достали загадки, и он спрашивает снова – настойчивее, потому что явно зачем-то нужен царю.

– Это она?

– Нет, сынок. Точно нет.

– Кто она тогда? – повторяет вопрос Ваня.

Теперь это точно его дело, но, выучивая привычки волшебных существ, он уже не сильно надеется на ответ. Салтан осушает свой стакан, наполняет, опустошает на четверть снова и, к удивлению Вани, отвечает:

– Это Морана. Божок-вредитель. Она – всё злое, что может быть на земле.

Ночная гостья совсем не была похожа на злое божество, напротив – она сверкала, как солнце, голос её лишал воли, и Ваня с волнением вспоминает изгибы тела. Салтан горько смеётся и качает головой, понимая его удивление без слов.

– Хороша, чертовка, верно? – он спрашивает и сам говорит, не дожидаясь ответа. – Ты не смотри на неё. Она уничтожит всё, что тебе дорого, а потом, по капле, сто лет будет пить твою кровь.

Наверное, алкоголь кружит ему голову – алкоголь или тоска или всё сразу или он играет, дурача простачка.

– Однажды я убью её, – добавляет Салтан, четко и тихо.

Голос его совсем меняется, когда он говорит о ней – становится жёстче, старее и царапает, как наждак; это первые искренние слова, которые Ваня от него слышит. Обманчивы одинаково могут быть и красота, и чужие слова, и Ваня решает пока не выбирать сторону. Даже плыть по течению у него выходит не очень.