Текст книги "Полет Пегаса"

Автор книги: Аноним Дердиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

***

Через два дня Велч, торжествуя, притащил два листа бумаги с графиками, как вымпелы победителя.

– Вы сделали это, шеф. Смотрите, проход заблокирован, через некоторое время снова, при минимальном усилии со стороны Рут. Но, черт побери, она не чистый кинетик. Что она могла двигать при таком малом контакте? Как она применяет блокировку?

– Бессознательно, – ответил оп Овен с лукавой усмешкой. – Однако, может быть, потому что этот контакт настолько слаб, она не может делать это сознательно. Я не заглядывал слишком глубоко. Но многие типы таланта довольно неуклюжие, несдержанные. Как применение шила вместо микроиглы. – Он слегка вздрогнул, вспомнив, как в психическом контакте обнаружил грустную неуверенность Рут в своем таланте. Все ее инциденты происходят помимо ее сознания, на глубоком подсознательном уровне ее мозга, куда Дэфид не считал нужным вмешиваться. Она была красивой и женственной: ее поверхностные мысли вертелись вокруг мужа, дочери; все ее тревоги – незначительные провинности, касающиеся мелких деталей. Поэтому было сравнительно легко блокировать ее убеждение, что она по неосторожности может причинить вред Доротее или повредит Лайосу. Было легко стереть сознательное знание своего таланта, заменив его чувством достоинства и благополучия; дать команду реагировать после гипноза на телепатические требования Доротеи и твердо направлять их в речевые центры. Он также вытеснил ее нежелание иметь других талантливых детей, потому что она чувствовала себя неполноценной. Рут должна иметь большой запас самоуверенности. Он внушал ей это.

Теперь оп Овен повернулся к Велчу:

– Спросите Джерри Фреймса, когда Рут Хорват сможет родить другого ребенка. Я бы хотел, чтобы она родила двух детей друг за другом, прежде, чем она струсит.

– Он называет это "струсит"!– сказал Велч на прощание.

***

– Мне жаль, Дэфид, – сказала вашингтонская предсказательница.

– Я много часов смотрела на фотографию Джоула Андреса, я прочитала его выступления в Сенате, его мемуары. Я сидела в его офисе, пока полиция Сената не захотела поговорить со мной. Потом он вошел и, конечно, узнал меня, дал мне шарф, – Мара Хельм сделала паузу. – На память, он сказал! Но я ничего не видела.

– Не было вообще побуждений, касающихся его?

– Ничего страшного.

– Что значит "ничего страшного"?

– Это то, что я имею в виду, и все, что я имею в виду, Дей. Ничего определенного относительно его жизни. А, как вы знаете, я, к несчастью, очень чувствительна.

– Я не понимаю этого, Мара.

– Я поняла не больше, когда услышала сплетни.

– Какие?

– Что сенатор Андрес тратит остатки отпущенного ему Богом времени, помогая меньшинству, которое не только предсказало его неминуемую кончину, но и разрушило его единственный шанс на лечение.

Ее интонация не менялась, когда она быстро произносила эти фразы, но для слушателя было очевидно ее нежелание пересказывать сплетни. Неожиданно Мара откашлялась. – Все же у меня было предвидение, – добавила она с удовольствием.

– Хорошее, как я могу определить по тону. Я могу выслушать несколько приятных новостей.

– Я недолго видела вас, – она озорно засмеялась. – Живым, я имею в виду. Здесь!

– В Вашингтоне? – испугался Дэфид оп Овен. Он редко покидал Центр и, Бог свидетель, у него не было желания уезжать в Вашингтон.

***

Двумя неделями позже Дэфид оп Овен, в волнении, которое не могла рассеять никакая проницательность, вышел из вертолета на посадочной площадке Сената. Мара Хельм и Джоул Андрес ждали его. Дэфид не смотрел ни на кого, кроме сенатора, который шагнул вперед, широко улыбаясь, нетерпеливо пожимая руку телепата и забыв от избытка радушия, что Дэфид избегает случайных физических контактов.

Однако, оп Овен больше всего хотел прикоснуться и почувствовать друга. Ощущение бодрости убедило его, что дух и тело Андреса одинаково сильны. Он мог бы не доверять глазам, когда он видел чистые зрачки Андреса, здоровую загорелую кожу без желтизны – показателя непорядка с печенью. Оп Овен не мог не доверять чувству здоровья и энергии, которое шло к нему при этом сердечном рукопожатии.

– Что случилось? – спросил он хриплым голосом.

– Кто знает? – ответил Джоул. – Медики называют это самопроизвольной ремиссией. Скажем, мой организм снова начал вырабатывать нужные ферменты. Что-то произошло с протеинами или с подобной чепухой. Как бы то ни было, если для тебя это имеет какой-то смысл, старая печень и селезенка вернулись к нормальному размеру, и я чувствую это. Итак, дружище, мне больше не нужно это исследование нео-протеина, из-за которого разозлился Цойсман.

Мара Хельм оставалась в стороне, доброжелательно улыбаясь двум мужчинам, пока они, наконец, не вспомнили о ее присутствии.

– Видите, Дейв? Вы здесь, как и было предсказано! – Она мимолетно коснулась пальцем его рукава.

– Вы привезли графики и записи, которые я просил?– спросил Джоул.

– Они здесь, – и Дэфид передал аккуратный пакет.

– Хорошо, – выражение лица сенатора было злобно-ликующим. – Мы собираемся поймать сегодня сенатора Мансфилда Цойсмана в его собственную ловушку. Однако, я прошу о снисхождении, Дэфид. Как бы вы назвали их, Мара, определенные меры предосторожности?

Губы Мары подергивались, в глазах промелькнуло негодование.

– Экранированная клетка? – спросил Дэфид.

– Да, – ответ скорее был похож на рычание, чем на утверждение. – Не думайте, что я не протестовал против этого оскорбления…

– Действительно, – сказала Мара, – он болтал и вопил во весь голос. Весь Вашингтон слышал. Я приняла решение составить вам компанию в сосуде из позолоченной проволоки для золотой рыбки,и она кокетливо подмигнула оп Овену.

– У вас есть преимущество передо мной, – сказал Андрес. – Вы можете выключить звук голоса Цойсмана.

– Кто? Я? – спросил Дэфид, и все трое, смеясь, вошли в здание Сената.

***

Оп Овена не удивило оскорбительное поведение Мансфилда Цойсмана. Но он ждал и другого. Хотя сенатор проявил инициативу относительно исследований всех Центров, он никогда не бывал там сам. Очевидно, Цойсман был среди тех, кто верил, что любой телепат может прочитать любую мысль; он вряд ли смог бы поверить, что телепаты выполняют свои обязанности в большинстве случаев так, как хирург делает пробную операцию в надежде обнаружить у пациента злокачественную болезнь. Цойсман открыто порицал психиатрические знания, следовательно, его позиция была, по меньшей мере, ограниченной.

– Еще одно, – сказал Андрес, открывая дверь в экранированную комнату, – вы здесь по просьбе Комитета, а не Цойсмана или моей. Может быть, они захотят распросить вас. Пожалуйста, Дейв, не говорите им все, что знаете.

– Я обещаю, что сообщу ничтожные сведения.

– Это будет нашим спасением, – ответил Андрес. Он, очевидно, не доверял внезапной мягкой уступчивости оп Овена.

– Правда, Джоул выглядит великолепно? – прошептала Мара, когда они садились.

– Да, – сказал Дэфид и замолчал. Даже этот разговор в задней комнате, привлек к ним всеобщее внимание. Оп Овен скрестил ноги, сложил руки и внешне успокоился.

Цойсман не был таким крупным мужчиной, как представлял оп Овен. Но он не был и маленьким, что могло бы объяснить его агрессивный и подозрительный характер. Он больше напоминал профессора, чем сенатора. Только продуманная жестикуляция свидетельствовала о том, что он оратор. И он теперь пространно разглагольствовал, сильно жестикулируя, и явно игнорировал Андреса, который занял место за столом совещания.

Другие пять членов комитета кивнули в сторону Андреса, словно приветствуя его приезд. Их улыбки бледнели, когда они снова поворачивались к оратору. Для Дэфида стало очевидно, что Цойсман страшно надоел своим слушателям, которые уже много раз слышали его аргументы.

– Эти эксперты заявляют… – Цойсман сделал паузу, чтобы позволить слушателям впитать ядовитый сарказм, который он вкладывал в свои слова, – что даже заявление о предсказании изменяет события. Это трусливое бегство от результатов их вредного вмешательства.

– Мы слышали такой аргумент и раньше, Мансфилд, – сказал долговязый лысый мужчина с крючковатым носом. Оп Овен определил, что это Ламберт Гоулд Мак Набб, старший сенатор из Новой Англии. – Вы созвали внеочередную сессию, потому что заявили, что имеете настоящие свидетельства, наносящие ущерб этому законопроекту.

Цойсман посмотрел на Мак Набба. Мак Набб спокойно набил трубку, снова зажег ее, сжал нос большим и указательным пальцем, подул, преодолевая давление, чтобы напряглись барабанные перепонки, вздохнул один или два раза, снова взял трубку в рот и выжидательно повернулся к Цойсману.

– Ну, Мансфилд, повесь или уничтожь их.

– Вы слушаете, сенатор Мак Набб?

– Сию минуту.

– Моя точка зрения всегда заключалась в том, что защита этих людей, которые во все вмешиваются, противоречит здравому смыслу, этике и всем человеческим и Божьим законам. Они незаконно заняли место всемогущего Бога, решая, кому жить, а кому умереть.

– Ближе к делу, Мансфилд, – сказал Мак Набб.

– Сенатор Мак Набб, перестаньте прерывать меня.

– Сенатор Цойсман, я перестану, если вы перестанете пережевывать одно и то же.

Цойсман оглянулся, ища поддержку у других пяти членов Комитета, но не нашел.

– Четырнадцатого июня я покинул свой кабинет в этом здании, чтобы посетить несколько университетов, которые просили о возобновлении финансирования исследований. Как вы знаете, у меня есть привычка приезжать без предупреждения. Поэтому, пока мы не оторвались от земли, я не давал пилоту никаких указаний.

– В какое время это было? – быстро спросил Андрес.

– Время не имеет значения.

– Это не так. Я повторяю, в какое время вы дали пилоту указания относительно полета?

– Я не понимаю, какое значение…

– У меня есть копия бортового журнала из документов компании Эйрвинг, – сказал Андрес и передал копию Мак Наббу.

– Записи указывают "Десять двенадцать, летнее время", – сказал Мак Набб, растягивая слова. Глаза его сверкали, когда он небрежно бросил записи через стол другим участникам.

Цойсман наблюдал, нахмурившись.

Прежде, чем Цойсман смог ответить, Джоул продолжал:

– У меня здесь записи четырех случаев предвидения, подлинность которых установлена: из Восточного Американского Центра, из бюро в Вашингтоне, из Центра в Дельте и Квебеке. Период, допускаемый для временных зон, когда появились эти предсказания, находится в пределах между десять двенадцать и десять шестнадцать. Простите, что прервал Цойсман, но я стараюсь сохранить хронологическую последовательность событий.

Цойсман ответил Андресу злобной усмешкой и язвительным взглядом. Оп Овен хотел знать, узнал ли Цойсман только сейчас о том, что здоровье Андреса улучшилось.

– Гмм. Когда мой вертолет приземлился в Северо-восточном Университете, доктор Генри Ризор, руководитель исследовательской группы и ее члены физически помешали мне и моей группе провести изучение их проекта под благовидным предлогом, что было сделано предупреждение, предсказывающее мне и моей группе смерть в огне из-за дефекта в тепловом преобразователе, который должен был, как считали, взорваться. Ну, джентльмены, я немедленно разгадал эту маленькую ловушку.

– Ну, ну, Мансфилд, – сказал Роберт Тигуэ, похлопывая по материалам прямо перед собой. – У меня здесь есть записи предсказаний… ей-богу, мне не нужен эксперт, чтобы еще раз объяснять… да… в этих записях точно показано, что должно было произойти. В… ах, около полудня. Когда вы туда прибыли?

– Без четверти двенадцать.

– Значит вы были в здании около двенадцати. Я бы сказал, что вы обязаны жизнью этим предсказателям.

– Жизнью? Не смешите!

– Я? Вы не смешите! – ответил Тигуэ с сильным раздражением.

– Я не дурак, Боб. Я знаю, куда я собирался несмотря на все фальсифицированные записи. Вся история была подстроена. Тепловой преобразователь не взорвался.

– Правильно, как можно было подстроить аварию точно в двенадцать в Северо-восточном Университете, если никто, включая вас не знал, когда или куда вы собирались в то утро до десяти часов двенадцати минут?

– Трещину обнаружили, когда демонтировали тепловой преобразователь: пузырек воздуха в стенке стального бака, – сказал Джоул Андрес, передавая Тигуэ другой документ. – Главная камера была заменена. Он мог взорваться из-за этого пузырька при перегрузках, которые ожидались.

– Но он не взорвался! – прорычал Цойсман.

– Да, потому что его выключили, чтобы предотвратить такое происшествие.

– Точно. Все это обман. Десять часов двенадцать минут, полдень, что там еще. – Цойсман говорил так громко и быстро, что никто не мог прервать его. – И выключив так называемый неисправный преобразователь, они прервали эксперимент, оплаченный за счет правительственных субсидий, как раз перед успешным завершением очень ценного проекта. Я могу представить собственные документы, – он театрально швырнул сложенные листки на стол, – распоряжения различных ученых, которые занимались исследованием нео-протеина. И здесь, где эти… эти божки, всюду сующие свой нос, берут на себя слишком много. Исследования нео-протеина, так нагло прерванные за миг до успеха, дали бы при научных методах – точных, воспроизводимых, доказуемых – вещество, которое предотвратило бы некоторые слишком распространенные и ужасно мучительные болезни печени с летальным исходом. Предотвратили ли бы мучительную смерть, угрожающую известному члену этого августейшего Комитета. А, если эти предсказатели такие всезнающие, такие милосердные, такие альтруисты, такие мудрые, почему – я спрашиваю вас, почему, они не предвидели влияния их собственного вмешательства на их официального защитника?

Альтруизм и милосердие оп Овена опустились до низкого уровня, и он обнаружил, что его преследует сильное желание направить к Цойсману кинетика и надолго заткнуть ему глотку.

– Ага, – закричал Джоул Андрес, вскакивая на ноги, – почему они должны предвидеть мою смерть, мои дорогие коллеги? От болезни печени? Как интересно! Конечно, у вас есть бумага, чтобы доказать это, сенатор? Например, мое свидетельство о смерти?

– Полегче, Джоул, – сказал Мак Набб, с насмешкой взглянув на Андреса. – Каждый видит, что вы здоровы, как боров, хотя я должен признать, что вы выглядели слегка желтушным. Но теперь вы выглядите великолепно.

– А у меня есть свидетельство, что он умирает от болезни печени, – сказал Цойсман.

– И это подтвердилось? – с сарказмом спросил Тигуэ.

– Полегче, Боб. Мы знаем, что Мансфилд делает работу, которую ему поручили, защищает своих избирателей и эту страну. Это так же легко, – Мак Набб сделал паузу, чтобы затянуться трубкой, – как найти приличную замену табаку. Но Мансфилд доказал, что это плохо для большинства из нас.

– Мы обсуждаем экспертов, а не табак, – напомнил ему Цойсман.

– Нет, мы обсуждаем прогресс, на уровне, который некоторым из нас так же трудно принять, как отказаться от табака. Однако, было доказано, что табак вреден. Эти люди доказали, что их Центры защищают здоровье и собственность, они делают это научно. Все, что я слышал сегодня, – и Мак Набб резко ткнул трубкой в сторону Цойсмана, когда последний попытался перебить, – убедительно доказывает мне, что вы положили не те яйца в нужную корзину. То предсказание было ради вашего здоровья и благополучия, Мансфилд, которое эти люди обязались защищать: вас не заставляли учитывать предупреждение…

– Я был вынужден…

– Многие из нас тоже были вынуждены бросить курить, – усмехаясь сказал Мак Набб. – Эта искусственная дрянь до сих пор не имеет нужного вкуса, но я знаю, что для меня это лучше.

– Самое важное, Мансфилд, и, кажется, это может полностью ускользнуть из вашего логического, научного ума с одной извилиной, тот самый факт, что эти люди предупредили вас! Знали они последствия для Джоула Андреса или нет, если они прекратили эксперимент,они должны были предупредить вас и вашу группу! Поэтому прекратите вашу болтовню об их этике и вмешательстве. Я бы позволил вам сгореть!

Цойсман опустился в кресло, глядя на Мак Набба. Потом сенатор Новой Англии встал с легкой улыбкой на губах.

– Джентльмены, мы швыряли этот законопроект назад и вперед в течение двух лет. Мы удовлетворились тем, что меры защиты для парапсихических профессий, которые указаны в статьях IV и V, не угрожают безопасности граждан этой страны, не угрожают личной свободе и так далее, и все такое, и черт возьми, давайте внесем это в повестку дня и начнем защищать этих бедных идеалистов от… тех, кто не хочет, чтобы их защищали.

Усмешка Мак Набба была злой, но он не смотрел в сторону Цойсмана. Его охватила жажда борьбы.

***

Оп Овен добрался в Центр поздним весенним вечером, когда совсем стемнело. Приятное чувство победы дало ему удовлетворение. Он повернул не к своей квартире. Новость, что законопроект Андреса покинул Комитет и будет представлен на следующей сессии Сената, уже была передана в Центр. Он слышал, как праздновали, кажется, на всей территории.

"Немного преждевременно, – подумал он, – потому что законопроект должен пройти Сенат и Конгресс". Там будут острые дискуссии, но ему предсказали, что он пройдет. Президент был за защиту талантов, потому что их защита была ему на руку.

Оп Овен вошел в здание, где жили Хорваты. У лифта он заколебался, потом стал подниматься по ступенькам и был рад, когда подошел к их двери и не запыхался.

Он еще секунду размышлял, что может помешать молодой паре, но сомнения быстро рассеялись, когда Лайос, еще одетый, широко распахнул дверь.

– Мистер оп Овен! – на лице предсказателя отражалось недоверчивое изумление. – Добрый вечер, сэр!

– Простите. Вы кого-то ждете?

– Нет, никого. Пожалуйста, входите. Все пляшут с тех пор, как узнали новость…

– Директор не может радоваться?

Лайос не ответил, потому что из кухни вышла Рут. Ее лицо засияло, когда она пошла вперед, чтобы приветствовать гостя. Оп Овену стало легче от ее явного радушия: он боялся, что у нее возникнет подсознательная антипатия к нему, после их недавней встречи.

– Я не думаю, чтобы кто-то ожидал вашего возвращения сегодня вечером, сэр, – сказал Лайос, протягивая оп Овену напиток.

– Мы все так гордимся вами, сэр, – застенчиво добавила Рут.

– Я ничего не делал, – ответил оп Овен. – Я сидел в экранированной комнате и слушал. Предсказание Лайоса…

– Было еще три сообщения, сэр, – сказал Лайос, – но подтверждается ли, действительно, что у сенатора Андреса наступило улучшение после болезни печени?

– Да, абсолютная правда, и это видно. Я знаю, что мы все чувствовали определенное… сожаление из-за такого аспекта северовосточного инцидента. Это неизбежно сопутствует дару предвидения.

– А субсидии доктору Ризору будут восстановлены?

Оп Овен был удивлен.

– Я стесняюсь сказать. Я не думал спрашивать, – он чувствовал, что покраснел.

– Мы не можем думать обо всем, правда? – спросила Рут, ее губы кривились от озорной улыбки.

Оп Овен рассмеялся, и после паузы Лайос присоединился к нему.

– Клянусь, что они будут восстановлены, – продолжала Рут, – и это не предвидение, а просто справедливость.

– Как Доротея? – спросил оп Овен.

– Она спит, – на лице Рут не было ничего, кроме гордости и удовольствия, когда она посмотрела на закрытую дверь детской. – Очень интересно слушать, когда она пытается понять, как выбраться из-под стола.

Лайос согласился с ней. Оп Овен встал, вдруг осознав журчащий поток слов двух молодых людей. Его присутствие мешало.

– Я хотел, чтобы вы знали о Джоуле Андерсе, Лайос.

– Спасибо, сэр, я ценю это.

– С вашей стороны было так любезно зайти к нам. Вы, наверное, так устали, – сказала Рут, держа под руку мужа и прижавшись к нему.

– Храните материнский инстинкт для ваших детей, Рут, – доброжелательно сказал он и ушел.

Еще раз в тишине ночи оп Овен почувствовал, что очень доволен жизнью. Подчиняясь импульсу, он посмотрел через плечо и заметил, что огни в квартире Хорватов уже погасли. После всего, он помешал им. Иногда, ему все же не удавалось полностью скрыть сильные эмоции, и секс был одной из них.

Он медленно шел назад по территории, позволив себе редкую роскошь наслаждаться счастливой аурой, охватывающей Центр. Он хотел сохранить благоухание счастливой ночи, избыток чувств,который пронизывал темноту, надежду, которая смягчала холодный ветер, в те отчаянные часы, которые бывают у многих. Это время гармонии, согласия, созвучия слишком редко приходило к талантливым. Оно было редким, восхитительным, драгоценным.

Привычка заставила его остановиться в огромной комнате управления. Удивление побудило его войти, потому что Лестер Велч, в халате, наброшенном поверх ночной одежды, и со стаканом в руке, склонился над панелями дистанционной записи. И он, и дежурный офицер были очень сосредоточенны.

– Никогда раньше не видел ничего подобного на графике совокупления, – бормотал Велч себе под нос.

– Извращения, Лестер? – спросил Дэфид, развлекаясь.

– Извращения, черт побери. Посмотрите на эти графики. Рут Хорват снова это делает. И в такое время? Почему?

Велч едва ли был похотлив. Подавляя свое неудовольствие таким недозволенным вмешательством в частную жизнь, оп Овен взглянул на два графика; самописцы дико реагировали в ответ на сексуальные стимулы, которыми наслаждались оба. График Лайоса показывал нормальное возбуждение; а график Рут совпадал с его за исключением неистового действия самописца, который старался добросовестно записать сигналы возбуждения мозга и конфликтующие с ними сигналы, которые снимали чувствительные датчики. Игла глубоко вдавливалась в тонкую бумагу, ее острие быстро двигалось назад и вперед. Отклонение проявлялось по всей высоте – плотный, интенсивный, очевидно, кинетический рисунок.

Внезапно безумная активность ослабела, линии медленно вернулись назад к графику нормальной усталости.

– Это было самое невероятное. Самое удивительное исполнение, которое я когда-либо видел.

Оп Овен посмотрел на Велча только для того, чтобы понять, что он имел в виду электронную запись. Собственные мысли мгновенно привели его в замешательство.

– Что она делает? – продолжал говорить Велч, и техник быстро поднял глаза, испугался и вспыхнул. – С какой целью тратится кинетическая энергия? Она же никак не сможет нам рассказать.

– С какой целью? – тихо спросил оп Овен, отвечая на самый безопасный вопрос. – Для тренировки женского таланта. – Он подождал, потом вздохнул над их бестолковостью. – Какая основная цель общения между представителями противоположных полов?

– Ну? – Теперь была очередь Велча удивляться.

– Воспроизводство своего вида, – ответил оп Овен на свой собственный вопрос.

– Вы имеете в виду… вы не можете иметь в виду… – Велч, ошеломленный, опустился на стул. Он начал понимать.

– Мне раньше не приходило в голову, – продолжал рассказывать оп Овен, – что довольно странно, когда кареглазый темноволосый отец и сероглазая мать с каштановыми волосами могут произвести на свет синеглазую блондинку. Не невозможно. Но совершенно невероятно. Теперь, Лайос – провидец, и мы должны согласиться, что Рут – кинетик. Так как же эти гены произвели очень сильного телепата?

– Что она делает? – мягко спросил Велч. Его глаза знали ответ, но он хотел услышать это от оп Овена.

– Она перегруппировала протеиновые компоненты хромосомных пар, которые служат генными запорами, и взяла гены синих глаз и светлых волос из запасных клеток. И что она хочет сделать из Доротеи? Это я должен угадать. Именно, как она открывает…

Оп Овен колебался.

– Нет, даже Лестер Велч не должен знать, эту часть работы Рут, что бы она ни задумала для своего ребенка.

Велч, очевидно, не заметил его колебания.

– Будет интересно посмотреть конечный продукт, – закончил оп Овен.

Велч молчал, техник трудился у другой панели. Оп Овен мягко улыбнулся.

– Ее талант классифицирован, джентльмены. Я хочу, чтобы вы убрали эти записи, как только будет возможно, – сказал он технику.

– Я рад этому, – облегченно сказал Велч. – Я рад, что вы не станете трубить об этом по всему свету. Вы собираетесь сказать Лайосу?

– Нет, – ответил Дэфид, размышляя. – Он, очевидно, собирается и дальше работать с нами. А они будут более счастливыми родителями без этого знания.

Велч снова фыркнул.

– Вы говорите так, словно сами только постигаете истину, Дейв. Благодарите Бога за это. – Он нахмурился, когда барабан намотал остатки инцидента, и график скрылся под наслоением новых записей. – Она, действительно, может отпирать гены. – Он тихо присвистнул.

"Только наука годится для гения.

Так безбрежно искусство и так ограничен человеческий разум!"

– Как, Дейв?

– Взято у Папы Римского! – заметил оп Овен, выходя.