Текст книги "Кугитангская трагедия"

Автор книги: Аннамухамед Клычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Зато внизу, у кочегаров, было радости от встречи больше. Мишка и Алим, потные и чумазые, встретили грузчиков, как родных братьев. Закир-ага первым делом развязал торбу, дослав оттуда каурму в чашке, челпеки, и всё это высыпал на постеленный прямо на полу платок. Арзы тоже достал угощения. Принялисьобедать. Разговор пошёл самый откровенный, хотя друзья и понимали слова с трудом. И здесь не остался незамеченным шрам Арзы. Кочегар Мишка, жалея своего изувеченного друга, со свойственной ему горячностью, вдруг высказал по этому поводу свою мысль:

– Слушай, браток, неужели и у вас там, в аулах, существует любовь? У вас же всё, говорят, за деньги? А за деньги какая может быть любовь?

Арзы насупился, губы его искривились в обиде. Закир-ага, видя и понимая своего молодого друга, сказал:

– Зачем так шутишь, Мишка? Раз человек – значит любовь!

Обиженный Арзы тихонько попросил Закир-ага, чтобы перестали говорить о нём. Закир-ага, согласно кивнув головой, перешёл на шутку.

– Ай, ладно, Мишка… Твой дом пойдём – твоя любовь посмотрим. Твой девка есть, марджа есть?

– Есть, есть, – радостно отозвался кочегар. – Хорошая девка, красивая, только не я её, а она меня украла.

Все засмеялись, и разговор постепенно перешёл на другое. Алим вспомнил, как тяжело они грузили таран: капитан не стал нанимать грузчиков в Чарджуе и заставил работать кочегаров, а этот таран в тюках очень тяжёл весом.

Таран в ту пору считался самым дефицитным сырьём у кустарей. – Спрос на него был повсюду, особенно в отдалённых местах. Корень тарана произрастал где-то в Ферганской долине. Там его добывали, делали из него дубильные вещества для приготовления кож и торговали им всюду. Существовали даже специальные таран-базары, где он стоил пятьдесят копеек пуд. Но везти его из Ферганы в Термез, да ещё в большом количестве, делом было нелёгким. Вот и скупали пароходчики таран у узбеков, грузили на палубу и везли в самые отдалённые окраины. Им нужны были хорошие барыши.

Выгружать таран действительно было тяжело. Тюки были огромные и неловко держались на спице. Особенно это почувствовал Арзы, у которого после побоев всё ещё болела спина. Еле передвигаясь по трапу на Термезскую пристань, Арзы про себя молил аллаха, чтобы поскорее перетаскать этот проклятый груз. Но в конце работы всё же не выдержал. Обессиленный, шатаясь, отошёл в сторону и присел. Тут как тут появился боцман и недовольно крикнул с угрозой:

– Но, но! Дело – делом! Будет час, отдохнёшь!

Арзы еле поднялся и снова взбежал по трапу на палубу. Он побоялся открыться перед боцманом, что болит спина, чего доброго скажет: «Не нужен мне больной амбал». Вечером, после разгрузки, Арзы высказал свои опасения Закиру-ага и тот удовлетворённо сказал:

– Правильно, что не сказал, сынок. Помни всегда, что мы им нужны пока здоровы и что-то умеем делать. Больного этот мир не примет нигде.

Через день, когда пароход освободился от тарана и керосина, от соли и сахара, от домашней утвари и огородного инвентаря, началась загрузка трюмов и палубы фруктами. К пристани со всех сторон ползли арбы, гружёные канарами с яблоками и абрикосами. И по воде на каюках везли туркмены и узбеки фрукты.

Грузчики брали канары прямо с арб, с лодок, взбегали по трапу на пароход и укладывали груз в штабеля. Капитан и боцман стояли рядом, подгоняя и поправляя, если что не так было сделано.

Ещё когда плыли сюда, в Термез, Арзы всё время думал: где-то здесь, в ауле Акташ, живёт его родной дядя по матери – Джора-ага. Арзы много слышал о нём, но никогда не видел, потому что дядя к ним не приезжал. И только отец Арзы два раза ездил к нему и всегда хвалил этого человека.

Во время погрузки на пароход к пристани съехалось много дехкан, и Арзы, улучив момент, спросил у одного торговца:

– Не скажете ли, уважаемый, где находится аул Акташ?

– Недалеко отсюда. Фарсах – не больше, – отозвался торговец. – А зачем тебе понадобился Акташ?

– Дядя у меня там живёт, Джора-ага зовут.

– Вон, видишь человека, который лошадь в арбу впрягает?

– Да, вижу…

– Так это и есть твой дядя.

– Спасибо вам! – обрадованно воскликнул Арзы и тотчас направился к человеку, запрягавшему лошадь.

Увидев подходившего грузчика, тот покосился на него и не очень учтиво спросил: «Чего надо?».

– Вы и есть наш Джора-ага? – осмелев, спросил Арзы. И быстро, хотя не очень связно, потому что волновался, начал рассказывать о матери, об отце и других родственниках, какие живут в Базар-Тёпе.

– Вот так встреча! – не столько обрадовавшись, сколько удивившись, воскликнул Джора-ага. – Значит, ты и есть сын Хаким-ага? Ну, что ж, пойдём ко мне в гости. Тут не так далеко. Посидим, поговорим… Я очень рад встрече с племянником.

– Нет, нет, Джора-ага. Скоро наш, пароход в Чарджуй пойдёт. Уходить никак нельзя, – с сожалением ответил Арзы.

– Жаль, жаль. – подумав, отозвался дядя и спросил: – А когда снова приплывёте?

Арзы пожал плечами – разве ему известно? Джора-ага хотел было увести Арзы в чайхану на пиалу чая, но тут, как всегда, вмешался боцман Бахно. Казалось, он только и делает, что следит за Арзы.

– Эн, Арзы, чёрт тебя побери! – закричал он с палубы и начал ругаться.

Арзы оглянулся на палубу и быстро сказал ляде:

– Опять этот злой верблюд орёт. В следующий раз, дядя, я обязательно побываю в вашем доме. Я запомнил… Акташ… – И Арзы, попрощавшись с ним, быстро направился к арбам, где сбрасывал на землю канары Закир-ага.

– Уж не дядю ли ты встретил? – устало спросил он.

– Да, Закир-ага, того самого дядю, о котором я говорил.

– Ну, молодец. Значит, два мешка тебе на спину и то не устанешь, – пошутил Закир-ага. И амбалы потащили груз на палубу.

Незадолго до захода солнца «Обручев» отправился в обратный путь. Ещё на пристани грузчики увязали весь груз проволокой и верёвками и сейчас осматривали – всё ли везде хорошо закреплено. На Амударье хоть и небольшая волна, но бурная. Иногда качает здорово, того и гляди кого-нибудь выкинет за борт. Но, слава аллаху, недостатков не обнаружилось. Арзы и Закир-ага на палубе, возле штабелей груза, расстелили халаты, свершили вечерний намаз и сели пить чай. После трудных дел и молитвы говорить обоим не хотелось, они молчали и каждый думал о своём.

Стоило только погрузиться в себя, как перед глазами Арзы всплыл образ любимой. Вот Янгыл обвивает своими тонкими подвижными руками его шею, её губы шепчут клятву в вечной любви… Вот она прижимается к нему всем своим существом, а внизу, из ущелья, поднимаются дьяволы Сапарчапыка. Как теперь живёт Янгыл? Что с ней? Неужели Хамза силой взял её? Да, наверное, что так… По ведь она любит меня!

Арзы почувствовал, как в его глазах закипают слёзы обиды, слёзы невыразимой тоски. Боясь, что Закир-ага заметит предательский блеск в его повлажневших глазах, он отвернулся и долго смотрел на зелёный кугитангский берег, вдоль которого тянулись предгорья и горы. Вершины их постепенно меняли окраску. Сначала они были солнечно-золотыми, потом тёмно-оранжевыми. Но вот солнце скрылось за горизонт, и горы словно приблизились и стали тёмно-бархатными. Где-то там, в горах, Базар-Тёпе и Янгыл. «Что ты сейчас делаешь, любимая? Плачешь? Смеёшься? Нет, ты никогда не засмеёшься в стенах чёрного дома Байрама Сопи. Ты можешь в нём только плакать и думать обо мне, так я думаю о тебе…» Арзы сам не заметил, как под действием одолевающих его мыслей запел. Эя пел заунывную, тоскливую песню, бог весть когда услышанную от бахши на мейдане. Никогда раньше Арзы не приходили на память эти слова, а вот сейчас всплыли из самой глубины сердца.

 
Я люблю тебя, милая, с первых дней.
Что скрывать мне, что прятаться от людей!
Не одни я влюбился в глаза-лучи.
Днём я жажду тебя. Я томлюсь в ночи.
Я твой раб, о, любимая! Научи
Как достичь, чтобы вместе, мы быть могли?
 

Закир-ага с удивлением взглянул на своего, молодого друга, нахмурился. «Опять затосковал по своей Янгыл, – с неприязнью подумал он. – Неужели ни угрозы, ни избиения, ни кара аллаха, ни расстояния не могут погасить в его сердце любовь?». Закиру-ага не нравилась тоска Арзы: юноша в такие минуты менялся на глазах, становился бледным и безучастным ко всему окружающему. Вот и сейчас он пел, но даже не замечал, что поёт и привлекает внимание и Закир-ага, и русских матросов. Однако Закир-ага не стал мешать юноше, и, смягчившись, подумал: «Пусть выплачется».

Но из тоскливого состояния Арзы вывел кочегар Мишка, поднявшийся из трюма. Увидев выражение лица туркменского друга, он остановился перед ним в недоумении, улыбнулся и громко произнёс:

– Не дури, парень. Не дури!..

Арзы вздрогнул и смущённо замолчал, глядя на кочегара. Закир-ага примирительно сказал:

– Ай, ничего. Арзы девочку сильно любит…

Кочегар, сразу посерьёзнев, опустился на колени и сел рядом с грузчиками.

– Слушай, Арзы, – сказал он, играя своими плутоватыми глазами, – вот ты пытался умыкнуть её, увёл куда-то в горы и попался. Надо было в город везти.

– В какой город? – невесело улыбнулся Закир-ага. – В городе у Арзы никого нет.

– Ну и пусть никого нет. Ко мне можно. У меня место нашлось бы.

Закир-ага и Арзы внимательно посмотрели на кочегара, не понимая, шутит он или говорит всерьёз. А тот, видя, что к нему проявляют интерес, заговорил ещё азартнее:

– Слушай, браток, ты так и сделай, валяй – кради свою девушку и прямо сюда, на пароход. Доплывём до Чарджуя, а там сам чёрт тебя не найдёт и дьявол не тронет. Будешь под русским законом жить, никто тебя, не обидит!

Закир-ага скептически улыбнулся:

– У туркмен свой закон, Мишка… Туркменчилик знаешь?

– Да нет, не слыхал покуда.

– Арзы зато знает, – сказал строго Закир-ага.

Арзы стоял у борта, смотрел на амударьинские волны, освещённые полной луной. Река в эту ночь была спокойна и величава. Мерный шум её могучих вод казалось всё вокруг подчинял себе. Робко мерцали далёкие огоньки чабанских костров, таинственно сквозь призрачный лунный свет проглядывали горы. Закиру-ага показалось, что Арзы, не выдержав своего горя, бросится в воду. Бросится и утонет, чтобы не страдать. Подойдя к нему, он властно положил руку на плечо юноше, спросил:

– Ты чего надумал, сынок?

– Я убью его, – решительно выговорил Арзы.

– Кого, Арзы-джан?

– Хамзу убью… – В доказательство, что не отступит от задуманного, Арзы извлёк из ножен пичак.

– Потом что будешь делать, сынок? – уже более спокойно спросил Закир-ага.

– Увезу Янгыл к Мишке. Там жить будем…

X

После того, как привезли Янгыл из ущелья, Байрам Сопи закрыл её на замок и не открывал до следующего полудня. Потом свекровь принесла ей кусок чёрствого чурека и тёплой воды в окара, чтобы невестка не умерла с голоду.

Вечером, едва стемнело, на соседнем дворе разразилась ссора между Гызлархан-Шетте и её мужем. Было слышно, как, приговаривая, плакала навзрыд женщина и как Хамза поносил её самыми скверными словами. Затем, когда плач постепенно прекратился, возле дверей Янгыл появился Хамза и постучал, не таясь, кулаком:

– Хов, гелин-джан, открой-ка, свой пришёл!

Янгыл, как бывало и раньше, когда Хамза пытался вломиться к ней, затаилась и не ответила ни слова. Тогда Хамза начал выкрикивать угрозы, и Янгыл, не выдержав, крикнула из-за двери, чтобы он убирался прочь. Хамза несколько раз дёрнул дверь, но, видя, что это бесполезно – удалился.

На другой день снова явилась свекровь и сначала принялась уговаривать Янгыл подчиниться Хамзе и не гневить бога, но, видя молчаливое сопротивление, не сдержалась и ударила её палкой по спине. Дело дошло до моллы Ачилды. Тот, величественный и строгий, вошёл во двор своего бывшего ученика и велел оставить его с вероотступницей.

– Знаешь ли ты, женщина, – спросил он вежливо, – чему учит шариат?

Янгыл упорно молчала. Непрерывные домогательства измучили её. Она думала теперь только о том, чтобы поскорее ушёл этот важный человек. А кази однотонно, слащаво и в тоже время повелительно наставлял её: «Неповиновение женщины перед мужем своим – тягчайший грех и карается аллахом». И прежде чем удалиться, он предупредил Янгыл, что отныне её законным супругом является старший брат его умершего любимого ученика – Хамза. Янгыл всхлипнула и закрыла за ним дверь, так и не сказав ни слова.

Прошёл, ещё день. Янгыл никто не беспокоил, видимо, дали возможность освоиться с новым положением, понять, что теперь она принадлежит Хамзе. И только Гызлархан-Шетте, на этот раз не очень смело, чтобы не слышал её слов кто-либо другой, сказала Янгыл у тамдыра:

– Не пускай его к себе, Янгыл-джан. Не ты ему нужна, ему нужен от тебя ребёнок. Он считает меня бесплодной, хотя это ещё неизвестно, кто из нас лишён плоти… Не пускай, не ты ему нужна…

– И не пущу, – отвечала твёрдо Янгыл.

– Вот, вот, Янгыл-джан, этого я от тебя и хотела услышать. Я знала, что ты пожалеешь меня, несчастную, – Гызлархан-Шетте всхлипнула и отёрла рукавом халата-пуренджика глаза.

Янгыл ушла от неё повеселевшей, почувствовав вдруг, что она и впрямь стала смелее и увереннее. «Пусть только сунется!» – думала она и сжимала кулаки.

Неожиданно днём, когда дверь в кибитку была открытой, Хамза переступил порог перед изумлённой Янгыл, которая занималась по хозяйству и даже не слышала приближающихся шагов.

– Разве так встречают мужа? – со злой усмешкой спросил он.

Янгыл молчала, ожидая, что же будет дальше, что ещё скажет Хамза?

– Когда муж заходит в собственный дом, – продолжал он, – жена должна… – и вдруг сорвавшись, грозно крикнул: – принеси хотя бы чай и приготовь обед!

Янгыл только и ждала этого сигнала и слишком поспешно рванулась к двери, чтобы убежать и спрятаться от него, но Хамза, уловив её скрытое намерение и спохватившись, что жертва может ускользнуть, грубо схватил её за руку и притянул к себе.

Янгыл рванулась, чтобы высвободиться из его цепких рук, но силы были слишком неравные, и она, задохнувшись в беспомощном крике, словно соломинка, подломилась и рухнула почти в бессознательном состоянии у его ног.

После этого чёрного дня, после его ненавистных ласк, Янгыл пыталась не подчиниться ему, но Хамза жестоко избил её и после уже не стал спрашивать её, любит она его или нет, а приходил к ней когда вздумается и обращался с ней, как с собственностью, вещью.

В первые дни Янгыл не находила в себе сил, чтобы показаться открыто на глаза Гызлархан-Шетте. И когда они случайно, сошлись у тамдыра, первая жена Хамзы зло прошипела:

– Бесстыдница. Не ты ли говорила, что не дашься ему в руки: «Лицо исцарапаю, руки искусаю», – передразнила она. – Но, видно, по вкусу пришёлся мой муж? Если бы он был ненавистен тебе, ты давно бы убежала в горы, бросилась с утёса в пропасть. Но ты не спешишь туда, гелин… Ну, погоди, проклятая, я отомщу тебе, – и Гызлархан-Шетте в бешенстве сжимала свои кулаки и потрясала ими. Янгыл, словно ошпаренная кипятком, сорвалась с места и, вбежав в кибитку, упала на кошму и залилась слезами.

Вечером Хамза стал выяснять – по какому поводу поссорились жёны? И вскоре на дворе Гызлархан-Шетте послышались женские вопли и мужская ругань. Видно, Хамза благоволил к молодой жене.

Янгыл, отчаявшись, терпела всё это, словно покорная овца. Сначала она надеялась, что приедет Арзы и тогда появится какая-то надежда. Но слухов о его приезде не было. Янгыл иногда спрашивала о нём у своей подружки Джемал, которая теперь уже не разделяла её смелых взглядов на любовь и искренне восклицала:

– О боже, Янгыл, да опомнись! – с некоторый страхом и возмущением говорила Джемал. – О любви ли думать на твоём месте?

Янгыл не обижалась, только вздыхала и горько сетовала:

– Ты думаешь, Джемал, что любовь – это только ласки? Нет, дорогая, любовь – это муки души и терзания сердца, любовь-это то, с чем нельзя справиться по собственному желанию. Я пыталась забыть Арзы, видя безвыходность нашего положения… Но я не смогла и не могу до сих пор. Я не мыслю свою жизнь без него. Поверь мне!..

– Так ты сойдёшь с ума, – испуганно говорила Джемал и торопливо покидала Янгыл, сделав печальный вид, будто прощалась с покойником.

Янгыл постепенно теряла веру в смысл своего существования. И уже злобные слова Гызлархан-Шетте – убежать в горы и броситься в пропасть – не казались ей просто злобными. Она всё чаще и чаще думала, что это самый лучший выход из её положения. Теперь она трезво стала обдумывать – каким образом незаметно выйти из дому и добраться до вершины, а там… И вот в один из таких мрачных дней Янгыл почувствовала, что под сердцем у неё бьётся живое существо. Оно напомнило ей о себе и подсказало, чтобы мать подумала и о его участи. Янгыл всплакнула. Всесильный инстинкт материнства победил. Янгыл осталась жить, если можно было назвать это жизнью. Она была настолько равнодушной ко всему, что казалась совершенно отрешённой от всего: молча и безучастно она принимала заботу мужа, также не трогала её больше злобная ругань Гызлархан-Шетте, и она не считала нужным вступать с ней в перебранку, просто не замечала её, что ещё больше выводило из себя гордую и самолюбивую женщину.

Подошло время, и у Янгыл родился сын. Радости её не было предела, тем более что все окружающие сочли роды преждевременными, а она-то знала, что это не так – ведь это был сын Арзы, её любимого и незабываемого Арзы, которому она отдалась со всей страстью любящей женщины незадолго до того, как стала женой ненавистного Хамзы. Она была убеждена в этом, так как хорошо помнила не только месяц и день, но даже часы, проведённые с Арзы. Да, это был его сын! Она уже смирилась с мыслью, что ей больше никогда не увидеть любимого, но сознание того, что это крохотное существо – его кровь и плоть давали ей сила жить.

Янгыл заглядывала мальчонке в глаза и про себя шептала: «Это Арзы». Ощупывала его маленькие пухлые ручонки и думала: «Это Арзы». О, какое счастье внесло это маленькое создание в её жизнь! Янгыл расцвела и похорошела.

Но «преждевременные» роды у Янгыл насторожили всех: и Байрама Сопи, и старуху-свекровь, и, конечно, Гызлархан-Шетте. Они догадывались о причине этих преждевременных родов, но по молчаливому согласию скрывали эту тайну от Хамзы.

Янгыл изо дня в день только и ждала, когда свекровь, наконец-то, объявит сыну о недоноске. Но старуха упорно молчала. Сначала думала о содеянном грехе Янгыл, а потом убедила себя в том, что та родила раньше оттого, что с ней плохо обходились. Гызлархан-Шетте была не из тех, кто упустит момент затеять скандал, тем более, что это было ей наруку. И она первой объявила мужу о недоноске и причинах. Хамза потемнел и, сверкнув глазами, помчался к матери. Мать подтвердила, что роды преждевременны, но старалась разубедить сына, чтобы не думал ничего плохого – такое с женщинами случается от тяжёлой работы, от слабого здоровья. Хамза поверил матери, но, несмотря на это, червь сомнения поселился в нём и начал подтачивать его. От Янгыл он не скрывал своего сомнения и, бывая у неё, цедил сквозь зубы:

– А может быть, это не мой ребёнок? Может, у тебя было что-нибудь с тем ублюдком? Вспомни-ка хорошенько, – издевался он.

Янгыл упорно отмалчивалась, хотя муж продолжал допытываться и кончал обычно угрозой: «Сгоришь в геенне огненной, если солгала. Аллах такое не прощает…»

Когда ребёнку исполнился месяц, прочистились его замутнённые глазки, появилась улыбка, а вместе с ней и резче обозначились черты лица – лица Арзы – начались для Янгыл другие истязания. Скандал разжигала старшая жена Хамзы – Гызлархан-Шетте. Она теперь не кричала и не плакала, как прежде, а зло смеялась над мужем:

– Хов, муженёк, да ты посмотри лучше на своего птенчика, ну чем не Арзы: и рот, и глаза его, – и если было не пронять этим мужа, и он не приходил в бешенство от её слов, она, прекращая смех, глубокомысленно заканчивала: – Видит и чует аллах – от него и пахнет не нашим, а их племенем.

Хамза не выдерживал и разъярённый приходил к Янгыл и начинал избивать её. Побои сопровождались допросами и угрозами. Гызлархан-Шетте издали наблюдала за издевательством и злорадствовала про себя: пришла пора вовсе отучить мужа от этой женщины.

Однажды, когда Янгыл доила козу в агиле, Гызлархан-Шетте тихонько вошла в комнату своей соперницы. Ребёнок спал в колыбельке, раскинув ручонки, и улыбался во сне. Гызлархан-Шетте оглянулась на дверь, приподняла голову мальчика и проткнула ему темечко иголкой. Ребёнок только вскрикнул и затих. А злая женщина поспешно удалилась в свой двор. Янгыл заметила поспешно удалявшуюся Гызлархан-Шетте, и сердце её сжалось от недоброго предчувствия. «Зачем приходила она в мой дом?» Янгыл закончила доить козу и заспешила в комнату, к ребёнку. Когда она подошла к люльке, то не услышала обычного дыхания ребёнка и, приподняв мальчика, увидела кровь на его головке и лице. В предчувствии неотвратимого горя, Янгыл резко схватила ребёнка, ощупала его и, поняв, что ребёнок мёртв, закричала не своим голосом.

Ребёнок был умерщвлён и в этом обвинили Гызлархан-Шетте. Но разве легче стало от этого Яигыл.

Теперь ежедневно она приходила на могилу сына, плакала и думала о своей горькой судьбе. Здесь никто не мешал ей вспомнить во всех подробностях всё, что с ней произошло.

Неизвестно, чем бы закончились страдания Янгыл: бросилась бы она в пропасть или смирилась бы со своей горькой судьбой, но случилось нечто неожиданное, что снова вселило в Янгыл надежду. Она только что потратилась с могилки сына и сразу услышала недовольный голос свекрови:

– Где ходишь, бесстыжая! Сходи на источник, в доме нет ни капли воды.

Янгыл молча взяла два тунче и направилась вниз по тропинке, где у подножия холма был колодец, откуда базартепинцы брали воду. Янгыл опустила и подняла бадью с водой, наполнила оба тунче и уже хотела уходить, как вдруг увидела проходящего мимо человека в старом тельпеке, сбитых чарыках и длиннополом халате. Он тихо зашептал:

– Янгыл, это я – Арзы…

От неожиданности Янгыл вскрикнула и выронила один тунче. Вода с бульканьем хлынула на камни, а молодая женщина застыла в оцепенении: не призрак ли это? Но призрак ожил и вновь заговорил голосом Арзы.

– Янгыл, не подавай вида, что ты узнала меня, проходя мимо, проговорил он. – Как стемнеет, приходи сюда, к колодцу… Ничего с собой не бери, всё есть… Ты поняла меня, Янгыл-джан?

– Да, Арзы, – едва-едва вымолвила она, потому что губы её сковал суеверный страх.

Арзы скорым шагом прошёл мимо, а Янгыл торопливо подняла тунче и вновь, подойдя к колодцу, набрала в него воды. Еле переводя дыхание, она быстро пошла в гору, всё ещё не веря, что это было наяву. И только успокоившись немного, она уверилась: «Голос был Арзы». А поразмыслив, она догадалась, что он специально переоделся в нищего старика, чтобы его никто не узнал. И у Яегыл тотчас созрело решение: «Как только стемнеет, будь что будет – пойду к нему».

Медленно, ох, как медленно тянулось время. Казалось, солнце остановилось над Кугитангтау и не хочет опускаться вниз. Казалось, свёкор Байрам Сопи никогда не перестанет тешить своего жеребёнка в агиле: уж слишком долго он похлопывал его по крутой шее и кормил морковью. Скорей бы уж ушёл в кибитку и улёгся на покой. Казалось, свекровь никогда не перестанет сплетничать с соседкой: так и будут они сидеть во дворе и перемывать кости всех знакомых и заезжих. А время шло своим размеренным ходом и не надо было его торопить. Когда ему приказываешь «скорей!», то оно в отместку тянется медленнее. В мучительном ожидании вечера Янгыл, как затравленная, металась по комнате. И едва закрылись двери в помещении стариков, она выскользнула со двора и заспешила к колодцу.

Арзы уже дожидался её. И быстро повёл он её от Базар-Тёпе в сторону Амударьи. За каменистым холмом их дожидался человек с двумя лошадьми. От отдал молча одну лошадь Арзы и тотчас вскочил на другую. Арзы вполголоса быстро проговорил:

– Теперь, Янгыл-джан, мы будем умнее. Пусть попробуют они нас догнать.

Вместе они сели на коней и рысью поскакали в сторону реки. Отъехав от Базар-Тёпе вёрст десять, свернули на запад. Лошади пошли шагом: надо было дать им отдохнуть. Ехавший впереди всадник подождал, пока подъедут Арзы с Янгыл, и сказал:

– Ну, вот теперь, Арзы-джан, считай, что нас сам шайтан не возьмёт.

– Спасибо вам, Закир-ага, – с чувством проговорил Арзы. – Если бы не вы, снова бы из моей затеи ничего не вышло.

– Ладно, ладно, сынок, – отозвался Закир-ага. – За помощь меня благодарить не надо. Лучше помолись за меня аллаху, чтобы снял с меня грех. Ведь в краже я виноват в равной мере с тобой. – Закир-ага засмеялся, и Арзы не понял: то ли шутит его старший друг, то ли действительно побаивается бога?

Они ехали всю ночь, то и дело пуская коней вскачь и вновь переводя на шаг. Под утро остановились в ауле у знакомого рыбака. Закир-ага назвал своих спутников братом и сестрой. Им отвели комнату для ночлега. Днём спутники отправились дальше. Проводив молодую чету ещё немного, Закир-ага, наконец, распрощался с ними, сказав:

– Ну, Арзы-джан, значит так… Весной приеду на «Обручеве», там и встретимся. Только будь осторожней, чтобы не узнали кто ты и откуда. Не приведи бог…

Закир-ага направил коня в сторону Амударьи, там сел в каюк, и на другой день был в Келифе. Арзы и Янгыл через три дня достигли аула Акташ и поселились у Джора-ага.

XI

Дом Джора-ага, – жилище узбекского типа, с плоской крышей и айваном – был обнесён высоким дувалом. Во дворе стоял сарай. Раньше в нём держали коз, теперь его очистили, прорубили в нём небольшое оконце в стене, вмазали стекло и молодые стали жить-поживать.

Первые дни влюблённые отчасти из-за боязни, а больше из-за того, что впервые предавались своему чувству не тайно, почти не выходили из своего жилища, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Только поздно вечером, когда затихала жизнь аула, Янгыл подсаживалась к жене и детям Джора-ага, а Арзы дожидался возвращения дяди и тоже усаживался на кошме айвана, и они вели долгие беседы.

– Нет, племянник, – говорил Джора-ага, – ты пока не спеши с работой. Показываться тебе на глаза аульчанам рискованно. Сам ведь знаешь: из Базар-Тёпе сюда за урюком, яблоками приезжают, увидят, опознают – беда тогда. Да и наши к вам на базарные пятницы ездят. Не приведи аллах, если Байрам Сопи узнает – пощады не жди.

Арзы соглашался с дядей и был благодарен ему за заботу и внимание к ним, степенно рассуждая:

– Если вы ничего не имеете против, дядя, то я пока и не буду искать другой работы: как ездил на русском пароходе, так и буду ездить. Весну и лето – в дороге, зимой – здесь с вами, с Янгыл… Если быть поосторожнее, то никто не узнает, что я у вас живу.

Однако человек – не волк, весь век прятаться от людских глаз невозможно. Прошло некоторое бремя, и Арзы стал вести себя менее осторожно. Иногда, выходя днём во двор, встречался с соседями или друзьями Джора-ага, которые всегда внезапно заходили в гости. И Янгыл они не раз уже видели за работой, когда та помогала жене Джора-ага валять кошмы и почти всё время находилась на айване: не могли же они сидеть сложа руки и есть чужой хлеб. Сначала новые жильцы побаивались этих случайных встреч во дворе, но потом привыкли. На вопросы соседей: откуда молодожёны, хозяева отвечали, что прибыли из Бухары.

Окончательно освоившись на новом месте, Арзы каждую ночь вместе с Янгыл вели разговоры – как они будут жить дальше.

– Конечно, весь век у дяди жить не будем, Янгыл-джан. Как только скопим немного денег – построим свою кибитку. Можно даже поставить её рядом с этим двором: как раз рядом арык, за водой далеко не ходить, – мечтал вслух Арзы.

– И козу с козлёночком купим, – обрадованно добавляла Янгыл. – Ты помнишь, Арзы-джан, тогда, в сель, нашу козу унесло с козлёнком? Я до сих пор не могу забыть об этом – так мне их жалко!..

– Ай, ты совсем ещё ребёнок! – смеялся Арзы, привлекая Янгыл к себе. Лаская и осыпая её лицо и шею поцелуями, он обещал: – Клянусь тебе, Янгыл-джан, от верблюда, от лошади откажусь, но козу с козлёнком тебе куплю…

Всю зиму они прожили дружно и радостно, предаваясь своему глубокому и светлому счастью. Ни единого грубого слова, ни одного обидного взгляда они не слышали и не видели друг от друга. Мир казался им тем самым раем, о котором говорят люди, мечтая о загробной жизни. Для них этот рай был здесь, на земле… Когда-то печальная и поблекшая, Янгыл теперь расцвела и повеселела. Только и слышался её звонкий ликующий голос. Она успевала помогать хозяйке по хозяйству, забавляла её детей и всё время про себя думала: «О, аллах, неужели так и будет длиться моё счастье? Как это хорошо!»

Ранней весной, когда они уже начали поговаривать о скорой разлуке, о том, что вот-вот придёт русский пароход, и Арзы отправится с ним в Чарджуй на заработки, в один из дней в калитку постучал приезжий… Джора-ага спросил: не ошибся ли гость адресом? Тот ответил, что ему нужен Арзы. Хозяин опешил – и ответил:

– Уважаемый, вы не сюда пришли. Здесь, нет какого Арзы. Хозяин этого дома я.

– Да вы не бойтесь меня, Джора-ага, – стал успокаивать гость и окончательно озадачил хозяина.

– Откуда вы знаете моё имя? – совсем уже перетрусил Джора-ага.

– От Арзы знаю…

Арзы в это время стоял на пороге своего жилья и прислушивался к разговору. Голос показался ему знакомым. «Да это же Закир-ага», – с радостью догадался он и бросился к калитке. На ходу он растопырил руки, чтобы заключить своего старшего верного друга в объятия, но тот опередил его: обхватил Арзы своими: железными ручищами и приподнял его над головой.

– Ай, джигит, молодец, ай, молодец, берекелла! – несколько раз повторил он, приподнимая юношу. Опуская его в последний раз на землю, просто сказал: – А Джора-ага – старый волк, его не проведёшь. – И они все рассмеялись.

Встреча принесла истинную радость Тут же, на айване, уселись все. Жена Джора-ага поставила чай и угощение. И когда первая радость улеглась, Закир-ага сказал:

– Не буду пугать тебя, сынок, но и радовать не стану: ищут вас с Янгыл повсюду. Сначала думали, что Янгыл одна в горы убежала, руки на себя наложила. Все горы облазили – не нашли. Потом кому-то пришла на ум, что Арзы почему-то не приехал зимовать домой: не украл ли он снова Янгыл и где-то с ней прячется? Теперь все думают так. Ко мне приходили, спрашивали о тебе. Я сказал, что ты в Чарджуе, у русского кочегара остался зимовать…

– Ай, молодец, Закнр-ага! – обрадованно, воскликнул Арзы. – Пусть теперь ищут русского кочегара. Я сам пока не знаю, где он живёт, а они тем более его не найдут.

Закир-ага, однако, не очень-то восторгался и не разделял преждевременную радость Арзы. Покачав головой, он удручённо сказал:

– Вроде бы мы с тобой не дураки, сынок, но глупость большую допустили. Надо было бы привезти сюда одну Янгыл, а тебе остаться в Базар-Тёпе и вместе со всеми искать исчезнувшую Янгыл, тогда бы и Хамза… и Байрам Сопи, и все остальные поверили, что ты тут ни при чём. А уж после, когда бы всё улеглось, через месяц-другой, уехать вроде в Чарджуй, а сам бы сюда явился, к ней…