Текст книги "Кугитангская трагедия"

Автор книги: Аннамухамед Клычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

ЛЮБОВЬ НЕЛЬЗЯ УБИТЬ, ОНА СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ!..

Абдулкадыр Бедиль, таджикский поэт XVII–XVIII вв.

ОТ АВТОРА

…Это было в 1963 году. Мы приехали в командировку в Чаршангинский район. Когда были закончены все дела, председатель колхоза имени Фрунзе Хокум Тулегенов пригласил нас на традиционную пиалу чая.

Прекрасный хозяйственник, он много и увлечённо рассказывал нам о делах и людях своего аула, а потом вдруг остановился, задумался:

– А хотите я расскажу вам про любовь!..

Такой поворот разговора нас несколько удивил. Но чтобы не обидеть гостеприимного хозяина, мы кивнули головами.

– Было это лет семьдесят-восемьдесят тому назад, – начал Хокум. – Жили-были девушка Янгыл и юноша Арзы…

Хокум помолчал и неторопливо повёл свой рассказ.

Мы сидели будто заворожённые. В драматических моментах хотелось высказать своё возмущение или одобрение. Но Хокум, чувствуя наше настроение, останавливался, обводил нас своими настороженными глазами, словно предупреждая не перебивать, и продолжал…

Нельзя передать всех чувств, которые вызвал рассказ уважаемого Хокума.

– Думаете я вам сказку рассказываю? – воскликнул он, когда закончил своё повествование и увидел растерянность на наших лицах. – Поезжайте в колхоз имени Калинина, найдите там Бабаярова Шаба-ага, и он подтвердит, что всё это самая настоящая быль. Правда, Шаба-ага, тогда ещё не было на свете, – он родился в девяносто девятом году, – но ему всё это поведали не то мать, не то отец – они были сами свидетелями всего случившегося. А лучше, пожалуй, я познакомлю вас с очевидцем самого события.

…Дурнахал Маме девяносто лет. Она прожила большую и трудную жизнь. Это легко угадывалось по её худощавому лицу, изборождённому множеством морщим и морщинок.

– Да, было такое дело, – со вздохом произнесла она, когда мы поведали ей о цели своего прихода. – Было. Даже страшно вспомнить…

Дурнахал Мама задумалась на мгновение, лицо её передёрнул нервный тик, и начался рассказ с подробностями, мельчайшими деталями, рассказ, страшный до глубины души, похожий на кошмарный сон. Рассказ о любви и смерти!

Я попытался, о меру своих сил, воссоздать то, что мною было услышано и узнано. И если читатель найдёт в этой книжке что-то для своего ума и сердца, я буду считать себя счастливым.

Автор приносит свою благодарность рассказчикам: Дурнахал Маме, Шаба-ага Бабаярову, Хокуму Тулегенову и Батыру Досмурадову, натолкнувшим на мысль написать эту книгу и оказавшим большую помощь в собирании подлинного материала и достоверных фактов.

I

Кугитангтау – пустынное, зелёное среднегорье, поросшее жёсткими травами да кустарниками. Множество ущелий в этих горах: Огибая дикие, каменистые холмы, они словно бы вытекают на равнину, чтобы встретиться с Амударьей. В пору таянья снегов по этим ущельям шумят сели, похожий на мелкие, но очень бурные речки. Горная вода выкатывает к подножию остробокие камни и выносит огромное количество ила. Сели прекращаются, и горячее солнце превращает былые разливы в зелёные луга.

Если же углубиться в горы, то на пути встретится много карстовых воронок, провалов и подземных пустот. Где-то здесь, в горах, хранит свои древние тайны карлюкская пещера Хашамой. Учёные предполагают, что много тысячелетий назад в ней обитали люди.

На предгорной равнине виднеется одинокий холм. По всей видимости, как и сотни других, разбросанных по территории Туркмении, он искусственный, его давным-давно возвели человеческие руки. Когда многочисленные войска Александра Македонского переправились на бурдюках через Амударью и высадились у подножия Кугитангтау, – холм этот уже существовал, и на нём стояла бактрийская крепость. Позднее здесь останавливался Султан-Санджар, когда шёл на карлюков. Прошли через холм, превратив крепость в развалины воины Чингиз-хана. И, конечно, здесь побывали войска железного хромца – Тимура.

Время до нас не донесло, и мы не знаем, как это место называлось во времена великих завоеваний. Позднее большое поселение на этом холме образовалось лет триста тому назад и имя ему было Таупыр – горное село. Постепенно оно разрослось (войн долго не было, а около холма пролегали караванные и водные пути) и стало называться Базар-Тёпе – рыночной холм.

По пятницам в Базар-Тёпе шумели большие торжища. Сюда отовсюду съезжались купцы. На каюках переправлялись через Амударью афганцы и гости из Керки, приезжали люди из более отдалённых поселений – Бухары, Денау, Душанбе, – привозили всевозможные товары. Караван-сарай был постоянно заселён. Гостили приезжие и у местных жителей. Во дворах дымили тамдыры, суетились люди, иногда на весь Базар-Тёпе разносилась песня заезжего бахши. Но такое случалось не часто – базартепинцы больше были приучены к «песне» азанчи, которая пять раз в день исполнялась с высоченной стены глинобитной мечети.

Громадной и величественной была здесь мечеть. Её и построили такой, чтобы всё прочее в сравнении с ней казалось ничтожным. Жалкие глинобитные кибитки, войлочные юрты выглядели перед храмом аллаха скопищем гнёзд. И люди, входя под бирюзовый купол мечети, словно придавленные величием этой обители, сгибались, падали на колени и склонялись ниц.

Со всех сторон к мечети подступали жилища, и лишь широкая рыночная площадь прерывала нагромождение кибиток и юрт, деля Базар-Тёпе на две части. По одну сторону рынка селились люди племени гелекел, по другую – узун. Они не выказывали друг к другу особой вражды, но держались особняком. Каждый считал, что его племя выше и достойнее, но в общем-то как в одном, так и в другом племени люди занимались ремесленничеством, земледелием, скотоводством. Впрочем, баи, аула и муллы искусно создавали и поддерживали межплеменную вражду – это было им выгодно. Ведь с враждующих, которые беспрестанно шли в мечеть с жалобами на своих соседей, святые отцы получали мзду. От этих взяток, подачек и хушир-закята – основного налога в пользу мечети, они баснословно богатели. Безропотное поклонение аллаху, верность адату и шариату, казалось, были написаны на лице каждого базартепинца.

Широкая, разветвлённая система духовенства глубоко вошла в жизнь и быт здешних людей.

К концу прошлого столетия около пятисот хозяйств Базар-Тёпе всецело подчинились старосте Махматкулу-эмину, кази – молле Ачилды, блюстителю порядка. Джафару Махматкул-эмин-оглы и влиятельным аксакалам – вожакам племён. В свою очередь, правители Базар-Тёпе держали ответ перед келифским беком и кугитангским кази, а те входили в состав правящей верхушки эмира бухарского.

Словом, аул Базар-Тёпе был таким же, как и сотни других туркменских аулов. С утра выкрикивал призыв к молитве азанчи, и люди, опустившись на коврики, свершали намаз. Но едва наступал день – начинались иные заботы. Гончары принимались за изготовление чашек и пиал, женщины начинали хлопотать по хозяйству – заквашивали молоко и пекли чуреки, а детвора обычно выгоняла коров, коз и баранов в ущелья, на траву. Дюжие чабаны в мохнатых тельпеках, с кривыми палками в руках и огромными овчарками ходили за отарами, охраняя байское добро. Часть мужчин уходила на разработку соли, которую они добывали в горах и пещерах Базар-Тёпе. По возвращении они измельчали её и продавали приезжим торговцам.

Наличие здесь горной речки Куйтен-Кугитанг сделало это место удобным для развития животноводства, в силу чего тут образовалось много аулов. Речка эта существует и в настоящее время, – по ней постоянно струится вода, – хорошее подспорье для колхоза имени М. В. Фрунзе Чаршангинского района.

II

В одну из пятниц, к вечеру, когда уставший люд покидал базарную площадь, в горах начали собираться тучи. Пространства от Амударьи до самого подножия гор было пока что светлым, но и тут парило и пахло близким дождём. Тучи постепенно надвигались на равнину, беспокоя всё живое влажным удушьем. Вскоре далеко над вершинами стали вырисовываться синие вертикальные полосы и донёсся отдалённый гром. Возле юрт тревожно замычали коровы, поворачивая длинные шеи, забеспокоились верблюды.

Ишали-ага едва успел возвратиться с базара, пошёл дождь, а затем густой крупный град. Вместе ^с лавиной белых скользких шариков, с неба обрушилась яркая, вспарывающая тучи молния и прогремел прямо над Базар-Тёпе гром.

– Аллах всевышний, всемилостивый; спаси нас, – испуганно прошептал Ишали-ага и, войдя в глинобитную кибитку, крикнул; – Эй, кто тут! Солтанмурад!

Из глубины тёмной комнаты, откликаясь, вышла женщина. Лицо её было испуганным, Ишали-ага понял, что ни Солтанмурад, ни пятнадцатилетняя дочь Янгыл не вернулись ещё с гор. Утром, как всегда, они отправились пасти коз. А теперь их застал град и они, наверное, отсиживаются где-нибудь под скалами.

Ишали-ага вновь направился было во двор, но отпрянул перед ужасающим зрелищем: вся равнина от гор до Амударьи, от земли до неба закрылась чёрным пологом и змеевидными молниями. Град хлестал с ожесточённой силой, и уже со двора к склону холма бежали мутные ручьи. «А что там теперь творится! – подумал Ишали-ага о горных лощинах. – Надо бы поехать туда, но как?» В Базар-Тёпе не слышалось вовсе людских голосов, всё заглушал шум падающего града…

Хлынувший внезапно среди дня ливень, а потом и град застал детей Ишали-ага в неглубокой, травянистой лощине. Солтанмурад в это время, забыв о козах, положившись целиком на свою сестру Янгыл, увлечённо играл с дружками в шашки – дуззум. А Янгыл сидела под деревом на пологом склоне ущелья и перебирала тюльпаны, которые ей принёс с вершины горы соседский юноша Арзы. Девушка давно уже замечала за ним, что он неравнодушен к ней – так и ищет момента, чтобы остаться с ней наедине. А в последние дни он вовсе не отходил от неё, стараясь предугадать все её желания. Утром, едва она заметила, что белая коза отбилась от стада, – Арзы сразу схватил кнут и возвратил козу в стадо. Потом он посмотрел на девушку горячими влюблёнными глазами, и она, не зная, как вести себя с ним, вдруг заговорила о цветах. Тогда Арзы, словно молодой орёл, сорвался с места и помчался в гору. Вскоре он вернулся с целой охапкой ярко-красных тюльпанов.

Первые крупные капли дождя вспугнули Солтан-мурада.

– Эй, Янгыл-джан! – крикнул он. – Не пора ли домой? Дождь пошёл!

– Ох, какой ты трусливый! – насмешливо отозвалась Янгыл. – Дождя испугался! – Ей не хотелось уходить с этого места. Нравилось бесконечно перебирать тюльпаны и чувствовать на себе тёплый, ласковый взгляд Арзы.

Но дождь сразу превратился в ливень, и вскоре посыпался белыми шариками град, ударяя по плечам и голове. Арзы крикнул, чтобы Солтанмурад поскорее гнал коз в пещеру, под скалы, и сам вместе с Янгыл побежал туда. Скорее это была не пещера, а глубокий каменный грот в самой низине ущелья. Пригнав сюда коз, ребята уселись под скалой, и решили переждать разыгравшуюся грозу.

При каждой вспышке молнии в глазах девушки загорались огоньки. Прокатывался по ущелью гром, и белое личико Янгыл словно покрывалось тенью, а взор её становился тревожным и беспомощным.

Прижимая тюльпаны к груди, она оглядывалась на Арзы. Тот чувствовал и понимал, как она нуждается в нём, в его поддержке. Ему так хотелось прижать её к сердцу и говорить ласковые и утешающие слова, но он только думал: «Как она хороша! Как славно, что мы появились на свет в одно время! Как замечательно, что мы живём в одном ауле и знаем друг друга с самого детства! Милая Янгыл, как я тебя буду любить и жалеть, когда ты станешь моей женой!» Мысль о том, что когда-нибудь Янгыл войдёт в его дом, вдруг принесла ему неуверенность и боязнь. «Но неужели кто-то встанет нам на пути? Неужели Ишали-ага не отдаст Янгыл за меня?» – забеспокоился Арзы и с состраданием стал оглядывать Янгыл, словно она собиралась уйти от него навсегда. Придвинувшись поближе к ней, он смотрел на её чистое белое лицо, заглядывал в её большие чёрные глаза, ища в них ответа. Она опустила в смущении веки. И он перевёл взгляд на чёрные косы, лежавшие на груди, и на гульяка, сверкающую у самого подбородка.

– Янгыл, – тихонько позвал он.

– Ну, чего ты, – стыдливо отозвалась она, и Арзы заметил в её глазах слезинки счастья.

Гром ещё несколько раз гулко прокатился по ущелью, ещё сильнее хлынул град, и вдруг всё стихло. В разорванные тучи брызнул яркий солнечный свет, засияла голубизна неба. Наступила такая мёртвая тишина, что казалось – если сейчас громко крикнуть, то обрушатся скалы. По склонам гор почти неслышно стекали ручейки, прибитые к земле травы и цветы выпрямились и зазолотились на солнце.

– Давайте выгонять, – предложил Арзы.

– Кач, кэч! – закричал Солтанмурад и щёлкнул кнутом. Козы с громким блеяньем начали покидать убежище. Вслед за ними Янгыл и Арзы стали подниматься по склону.

– Ох, какая красота после этого града! – восхищённо воскликнула девушка и сразу насторожилась: откуда-то с гор донёсся нарастающий грохот, словно тысячи всадников шли в атаку. И прежде чем они догадались что это такое, увидели, как из-за поворота ущелья вылетел грязно-жёлтый пенистый поток и с бешеным рёвом помчался мимо них вниз, к Амударье. В считанные секунды ущелье превратилось в бурную горную речку. В её коричневых водах неслись сломанные деревья, живые ещё овцы и козы. Янгыл и Арзы с, ужасом увидели, как грязный стремительный потов подхватил и их козу и козлёнка.

Цепляясь за кусты, Янгыл поднялась выше по склону горы и что было сил бросилась в ту сторону, куда вода, унесла козу с козлёнком. Арзы с трудом догнал её и они побежали вместе. Они хотели во что бы то ни стало спасти бедных животных. Внизу ревел горный поток, сметая всё на своём мути. Повсюду слышались блеянье овец а коз, рёв верблюдов, ржание лошадей и громкие крики людей. Янгыл и Арзы увидели, что от Базар-Тёпе к ущелью скачут всадники. Они, конечно, узнали о страшном бедствии и теперь торопились спасти своё добро.

Янгыл и Арзы бежали до тех пор, пока не оказались у широкого разлива. Здесь бешеный поток, потеряв силу, образовал огромное, но спокойное озеро. Сколько камней, сколько трупов животных вынес сюда сель!

Подойдя к самому уреза воды, Янгыл остановилась. Подошёл и Арзы. Вдруг он увидел среди камней ягнёнка. Тут же он вошёл в воду, отвалил камни и вынес барашка на сушу. У Янгыл покатились градом слёзы.

– Это не твой, – попытался успокоить её Арзы.

– Всё равно жалко, – всхлипывая, проговорила Янгыл. – Был живой, резвился, бегал, грелся под животом у матери, а теперь мёртвый…

– Милая, прошу тебя, не плачь, – взмолился Арзы. – Я не могу видеть твоих слёз… Я очень люблю тебя, Янгыл… Хочешь, мы никогда с тобой не будем расставаться, всегда будем вместе?

Девушка посмотрела на него глазами, полными слёз, и улыбнулась. Арзы взял её за руку, легонько сжал пальцы.

– Янгыл, если ты тоже любишь меня, то я скажу своим, что хочу взять тебя к себе в дом…

Янгыл словно вышла из оцепенения. Рукавом кетени она вытерла слёзы, глаза её стали печальнее и строже.

– Ах, Арзы, я могла бы пойти с тобой хоть на край света… Но только я не знаю – сбудется ли моя мечта? Недавно ночью я слышала разговор отца и матери обо мне. Отец сказал ей, что хочет меня отдать за нашего родственника муллу Лупулла.

– Да ты что говоришь, Янгыл… – Арзы был сражён таким страшным ответом. Он побледнел, съёжился от прихлынувшей горечи и бессознательно потирал пальцами горло, – ему нечем было дышать.

– Что с тобой, Арзы? – испугалась Янгыл. – Не надо так отчаиваться. – Она доверчиво дотронулась до его плеча и призналась: – Я тоже не могу жить без тебя… Хочу, чтобы ты знал, что если я умру, то буду принадлежать земле, если буду жива – буду принадлежать только тебе…

Со склона горы донёсся крик. Это Солтанмурад гнал коз. А навстречу ему, от Базар-Тёпе, мчались всадники. Среди них был и отец Янгыл. Как только он увидел дочь, а затем и сына с козами, сразу соскочил с седла.

– Все живы-здоровы, Янгыл-джан? – с беспокойством спросил Ишали.

– Белая коза потонула… и козлёнок, – глухо отозвалась Янгыл.

– Мы спрятались под скалой и там спаслись от града! – горячо стал рассказывать Солтанмурад. – Ох, сколько деревьев, сколько камней сорвало!

Но Ишали-ага не стал выслушивать сына.

– Слава аллаху, кажется, всё обошлось, – проговорил он тихо и распорядился, чтобы дети гнали коз в аул. Сам он вместе с другими поехал в горы – взглянуть на разбушевавшуюся стихию.

Вечером в Базар-Тёпе только и было толков о бог весть откуда взявшемся граде и селе. В семьях подсчитывали урон: многие лишились овец, коз и даже верблюдов. В семье Ишали тоже говорили об этом. Жалели, что пропала дойная коза – теперь молоко придётся брать у соседей. Но больше радовались, что дети вовремя догадались выгнать коз из пещеры, иначе поток погубил бы и их. Стоило промедлить минуту-другую и могло случиться непоправимое.

Янгыл быстро забыла о случившемся несчастье, и её воображение целиком захватил разговор Арзы. Она легла спать, но никак не могла уснуть – он стоял перед её глазами: высокий, широкоплечий и очень красивый. Лицо Арзы было бледным, а глаза выражали мольбу и отчаяние. Впервые девочка ощутила невыносимую тоску по нему… Впервые в полном сознании и с каким-то предчувствием неотвратимой беды она поняла, что не может жить без него. Она стала вспоминать все предыдущие беседы с ним, игры в айтерек, всё, всё, что было связано с ним, и незаметно перенеслась в недалёкое детство. Да, да, путь в эту тревожную взрослую жизнь они начали вместе, едва научились ступать по земле. Тогда же и подружились, и вот теперь детская дружба разрослась в любовь.

В кибитке было душно. Янгыл встала, надела кетени и чувяки и тихонько вышла во двор. Над курганом Базар-Тёпе, над мечетью, мазанками и юртами, над всем предгорным простором, над вершинами Кугитангтау разливался лунный свет, и в этом свете дрожало ночное весеннее зарево. Янгыл стало вдруг до слёз тоскливо. Ей захотелось плакать навзрыд, чтобы как-то освободить душу от неосознанной тоскливой радости. Предчувствие близкого и желанного счастья всю переполнило её.

– Янгыл, – вдруг услышала она голос Арзы. – Милая, не бойся, это я. – Он тихойько вошёл во двор и глаза его светились счастливым страхом. – Я давно здесь тебя жду… Я почему-то решил, что ты обязательно выйдешь ко мне – и ты вышла… Я думаю – это по воле аллаха, иначе бы не догадалась, что я жду тебя, ведь мы не договаривались…

– Ах, Арзы… – девушка закрыла лицо ладонями и почувствовала, как он привлёк её к себе, прижимаясь, к лицу и лбу горячими губами.

Словно тюльпан в объятиях лёгкого весеннего ветра трепетала она, задыхаясь от счастья и смертельного страха. Если бы кто-нибудь сейчас вошёл во двор, то влюблённые не нашли бы в себе сил оторваться друг от друга – так велика была жажда их встречи. За дувалом заблеяли козы. Янгыл тихонько вздрогнула и высвободилась из горячих объятий Арзы. Они подошла к агилу, и их желанное счастье вспыхнуло с новой силой.

Только ты, Арзы, только ты, – повторила она с жаром. – Я готова даже умереть вместе с тобой. – И он, отвечая ей теми же словами, осыпал её поцелуями.

Однако страх и благоразумие, что их могут увидеть вдвоём, заставили влюблённых распрощаться. Арзы, полный счастья и надежды, что завтра снова встретится с Янгыл, как только они выгонят овец к горам, ушёл домой.

III

Ещё не поднялось солнце, ещё не совсем рассеялся мрак, ночи, а в небе над Базар-Тёпе закружились стервятники. Богатой добычей наградил их горный сель: десятки трупов животных вынес он на съедение голодным хищным птицам…

А к мечети, на заунывный призыв азанчи, собирались правоверные. Белобородые аксакалы и мужчины помоложе – свои и приезжие – стелили молитвенные коврики – намазлыки, потихоньку говорили о вчерашнем бедствии и качали головами. Но вот на мамберу взошёл молла Ачилды: в тюрбане и халате с широкими рукавами. Скорбно углядел собравшихся, и намаз начался…

Чабан Закир-ага, широкоплечий, высокий мужчину лет сорока пяти – молиться в мечеть никогда не ходил. В неё ходили только казн, муллы, старшины племён и другие влиятельные люди, которые ничем, не занимались, кроме как читали наставления своим подчинённым, а между всем этим – вели торговлю. Как и большинство базартепинцев, чабан расстилал свой намазлык на плоской крыше или во дворе и свершал молитву. И сегодня он не изменил раз навсегда заведённому порядку. Однако, бросив коврик под ноги и опустившись на колени, Закир-ага произносил молитвы рассеянно, язык его плохо повиновался, а сердце болело, переполненное предчувствием беды. Да и было о чём печалиться. Закир-ага выпасал овей самого моллы Ачилды. Отара у моллы и без того большая каждый год росла за счёт молодняка и овец, прибывавших в неё по хушир-закяту. Другой бы да его месте постарался сделать жизнь своего чабана, если уж не счастливой, то сносной. Но молла Ачилды, человек до крайности жадный и расчётливый, держал своего, чабана в чёрном теле. Ведя полуголодный образ жизни, Закир-ага давно занимался приработками. И вчера, в пятницу, оставив отару подпаску – чолуку, он направился к Амударье, чтобы подшибить несколько монет на выгрузке и погрузке купеческих судов. Ушёл с самого утра. Дело ему нашлось: таскал с берега на русский пароход мешки с шерстью.

Получив за работу несколько таньга, он был доволен и как мог жестами и добрыми словами поблагодарил русского купца. Тот в свою очередь приглашал его и впредь помогать урусам, и чабан ушёл с берега лишь к вечеру, довольный и весёлый. А когда стал подходить к Базар-Тёпе, то узнал о страшном бедствии. Закар-ага, зашёл к чолуку. Тот лежал на кошме в кибитке и на его зов не поднял головы. Закир-ага встряхнул подпаска за плечо. Чолук всхлипнул, что-то начал объяснять, и чабан с горечью понял, что из отары хозяина восемь овец захлебнулись в горном потоке. Не задерживаясь более, Закир-ага направился к молле Ачилды, чтобы убедиться, действительно ли такое несчастье свалилось на его голову. И если это так, то какое же наказание готовит скаредный молла для него, провинившегося. Молла Ачилды не стал разговаривать с чабаном. Он лишь процедил сквози зубы: «Завтра разберёмся». А когда Закир-ага спросил: «Можно ли мне, хозяин, идти к вашей отаре?», тот зло ответил: «Не надо…»

Совершая утренний намаз, Закир-ага мучительно думал – идти ли к молле, или он пришлёт за ним своих слуг?

Вскоре после того, как он закончил свой намаз, к кибитке подошли два нукера. «Ну, вот, я так и думал», – горестно отметил про себя чабан и стал натягивать на плечи свой видавший виды халат. Нукеры велели ему следовать за ними. Закир-ага не стал расспрашивать. Молча они миновали базарную площадь и вошли в полумрак мечети. В ней собрались человек десять: староста, несколько святых мулл и сам молла Ачилды. Были тут и посторонние, оставшиеся послушать, что сделает молла со своим чабаном. Среди них находился и отец Янгыл – Ишали-ага.

– С волеизъявления аллаха и нашего согласия, приступайте к делу, молла Лупулла, да решится по справедливости наш суд, – со скорбной вежливостью произнёс молла Ачилды. Впервые он выступал не в роли кази, а в роли потерпевшего, но и здесь, пользуясь властью, назначил своего ученика вести суд.

Молла Лупулла сразу задал вопрос чабану – как могло случиться, что его не оказалось у отары во время селя?

Закир-ага не стал запираться и рассказал всё, как было.

– Вы навлекли на себя, Закир-ага, двойной грех, – заключил молла Лупулла. – Первое – бросили хозяйское добро, второе – вошли в сношения с капырами. Урусы грязнят своими каюками священный Джейхун, а вы принесли от них эту грязь в Базар-Тене…

– Истинно так, – с одобрением подтвердил слова своего ученика молла Ачилды и тот, высокий, сутулый, со взгорбленной спиной, зардевшись от похвалы, вдруг выпрямился, потрогал чёрную бородку и провозгласил:

– Именем аллаха и нашим судом праведным повелеваем вам, Закир-ага, до наступления полнолуния вернуть молле Ачилды стоимость восьми овец. За неуплату положенного в срок пострадавший возымеет право на имущество ваше…

Всё это время, пока шёл суд, Ишали-ага с любопытством рассматривал будущего зятя и находил, что хоть с виду он и неказист, но ум у него есть. И как только молла Лупулла вышел из мечети, Ишали-ага присоединился к нему и взял под руку.

– Что и говорить, вы справедливо решили дело, – польстил ему Ишали-ага.

– Послушанию и справедливости учит нас коран, – высокомерно ответил молла Лупулла.

– Я давно хотел с вами вместе выпить по чашке чаю… Не могли бы вы зайти ко мне? – предложил вдруг Ишали-ага.

– С удовольствием, дорогой Ишали-ага. Видно богу угодно, что вы меня приглашаете… Всё от бога…

В комнате у Ишали-ага они сели на белую кошму. Жена хозяина подала чайники и кристаллический сахар – набат. Молла Лупулла, напустив на себя важность, начал беседу о боге и его могуществе.

– Бог есть, единое бытие, разлитое во всех земных тварях. Он вечно обнаруживается и проявляется…

– Значит, содеянный грех чабаном Закиром тоже божеское проявление? – испуганно воскликнул Ишали-ага.

– Разумеется, – невозмутимо отозвался молла Лупулла. – Бог в, чабане увидел дьявола. Ибо он вступал в связь с урусами. И покарал и его, и других за то, что допустили грех…

– Да… да, пожалуй, это так и есть, – согласно закивал Ишали-ага.

– Всё от бога и всё к богу, – заверил молла Лупулла. – Цель сотворения человека – служение богу. Искание истины – совершеннейшая часть этого служения…

Выпив чая и откушав баранины, молла Лупулла почтительно распрощался с хозяином, и Ишали-ага тотчас пришёл к выводу, что зря Янгыл сидит дома, пора её готовить к выдаче замуж за этого человека…

Чабан Закир-ага тем временем решал, что ему делать дальше. Он ходил по двору, заложив руки за спину, гневно говоря жене:

– Четырёх наших овец, которые в отаре, придётся отдать хозяину сегодня же. Пусть возьмёт… пусть подавится! Остальных немного подождёт.

Жена скорбно внимала словам мужа и всё время думала: где же теперь Закир будет добывать хлеб? И он, словно подслушав её мысли, сказал:

– Теперь в Базар-Тёпе мне делать нечего. На кусок здесь не заработаешь. Останешься с детьми, а я пойду на заработки к урусам. Корабли грузить буду, как-нибудь проживём…

Услышав плач и причитания жены, Закир-ага прицыкнул на неё и скрылся в кибитке. Вечером, забросив за плечи полупустой хурджун, чабан спустился с холма Базар-Тёпе и быстро зашагал в сторону Амударьи.

А Арзы и Янгыл в тот вечер, как всегда, вместе пригнали коз. За день они, о многом переговорили, и теперь Арзы решил, что пора объявить своим родителям, чтобы они посылали сватов в дом Ишали-ага.

Янгыл же, едва переступившую порог своей кибитки, Ишали-ага спросил:

– Не устала ли? Всё ли хорошо в горах?

– Хорошо, отец, очень хорошо! – отозвалась Янгыл, удивляясь столь необычным вопросам отца.

– Было хорошо, будет ещё лучше, – таинственно заключил Ишали-ага. – Иди к матери, она ждёт тебя.

Янгыл, войдя во вторую комнату, увидела мать за налаживанием коврового станка. Бике-эдже, взглянув на вошедшую дочь, приветливо улыбнулась:

– Ну, вот, доченька, и твоя пора наступила. Сядешь ткать свой самый лучший узор. Посмотри, какая хорошая пряжа!

Янгыл сразу всё поняла.

– Кто он, мама? – спросила она, покусывая от волнения губы.

– Разве тебе не всё равно, доченька? Да и кто спрашивает об этом? Отдадим тебя человеку достойному…

Янгыл повалилась на кошму и горько заплакала.

IV

В горах светило тёплое ласковое солнце, всё выше и выше поднимались травы, цвели кустарники, и красными островками пламенели маки.

Арзы, как и прежде, пригонял сюда коз, но ничего его теперь не радовало: ни красота гор, ни буйство весны, – юноша всё время думал о Янгыл.

Весть о том, что ей запретили выходить из дому и скоро продадут за калым, подействовала на него столь угнетающе, что первые три дня он проболел – не мог подняться с постели: Он не мог жить без Янгыл, а главное, не мог представить её в объятиях чьих-то чужих мужских рук… По ночам он бредил её именем, горел, словно на него навалилась лихорадка.

Отец юноши, видя это, заслал сватов в дом Ишали-ага. Но посланников там приняли холодно, ответили, что девушка ещё молода и её не собираются выдавать замуж. Сваты обо всём доложили отцу Арзы, а тот как мог успокоил сына. Арзы начал строить иллюзии: «Пройдёт ещё немного времени, и родители Янгыл согласятся». Ему не хотелось думать, что сватам был дан вежливый отказ.

Но именно так оно и было. Мшали-ага и думать не хотел, чтобы его дочь стала женой человека из другого, не его племени. Отказав одним, Ишали-ага зовёт не собирался скрывать, что выдаёт дочь за человека именитого и достойного. По Базар-Тёпе уже ходили слухи о скорой свадьбе Янгыл и моллы Лупулла – любимого ученика кази.

Арзы ничему этому не хотел верить, и, находясь в предгорьях со своими козами, сжигал своё сердце сомнениями: «Неужели Ишали-ага откажет?»

Тем временем Янгыл ткала свой свадебный ковёр. И пока у неё плохо это получалось. Но рядом с ней постоянно находилась мать и подсказывала, как вязать и обрезать узелки, рассказывая попутно, какие ковры бывают на свете. Мать всё время твердила, что девушка-невеста должна отобразить на ковре свою любовь к будущему мужу. Но Янгыл всё время думала о своём любимом и бедном Арзы, и ковёр у неё получался с печальными оттенками. Эрсаринская роза на ковре не цвела и не радовала, а была поникшей и толкала на глубокие раздумья о несчастной любви.

Между дел Янгыл забавлялась с малышами своего старшего брата Таджи. Глядя на двух маленьких девочек, она задумывалась о свеем будущем и сознавала, что и у неё когда-то будет ребёнок, и от мысли, что этот ребёнок будет от нелюбимого, приходила в смятение. «Ведь самое большое счастье на земле, – думала Янгыл, – когда встречаются двое, по взаимной любви соединяют свои судьбы, рождается новый, третий человек и живёт, и растёт, и переживает тех, что дали ему жизнь. И сам он в своё время кому-то подарит жизнь. И так без конца…»

Мысль о том, что ей придётся жить не с Арзы, убивала в девушке все радости жизни. Глаза её, наполненные печалью и слезами, вызывали сострадание даже у матери, но ненадолго. Бике-одже, видя, что дочь опять о чём-то думает, начинала утешать её, а потом и ругать за слёзы и вздохи. Тут же следовали правоучения и наставления о безропотном подчинении воле родителей, о законах шариата. Разбитая душевно, Янгыл снова принималась за ковёр. Руки её двигались безвольно, и в измученной душе не было ни капли надежды вырваться на свободу и встретиться со своим любимым. Да разве эта встреча спасла бы её от отчаяния и могла бы изменить что-либо в её судьбе, – ведь судьба её уже решена. Встреча с любимым только разбередила бы и без того измученное сердце.