Текст книги "Феминиум (сборник)"
Автор книги: Анна Котова
Соавторы: Наталия Ипатова,Наталья Резанова,Далия Трускиновская,Владислав Русанов,Сергей Чекмаев,Людмила Козинец,Елена Первушина,Ярослав Веров,Юлиана Лебединская,Ника Батхен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
– За десять лет практики был один. Случай, однако, относился к области психиатрии, а не анализа. Анализировать было уже поздно. Итак, когда дама рассказывает о своей половой жизни, это вовсе не исповедь. Просто между мужчиной и женщиной, не важно – нравятся они друг другу или ненавидят, – происходит некая механика. Это в чистом виде химия: гормоны, феромоны. Это жесткий механизм, заданный природой-матушкой. Если бы я был женщиной – пациентки тоже говорили бы об этом, но плюс поменялся бы с минусом. Там, где она требовала бы от меня сочувствия, от докторши ожидала б укоризны, скажем, по адресу своего любовника. Здесь есть тонкости. Ну, а так как сумма удовольствий в сфере секса превышает сумму всех прочих удовольствий в жизни человека, то здесь и кроются самые большие обиды и страхи. Все мы сидим на этой игле. Внутреннему тирану хочется, чтобы нашелся кто-то, кто одобрит его страсти и рождаемые ими нескромные желания, предосудительные поступки и даже пороки. Этим мы сильно отличаемся от священников. Священник укоряет человека в пороках, а мы гладим по головке. Нравятся тебе мальчики-малолеточки – ничего страшного. Мы тебе откроем глаза: всем нравятся, только они боятся себе в этом признаться. Мы убеждаем, что надо себе в этом признаться – и станет легче. И внутренний тиран скажет себе: «Ба! а стоит ли себя бояться, зачем себя пугаю? Не нужно мне себя бояться!» Слышали, Юля? Я сейчас раскрыл вам главную тайну психоанализа. Ее пациенткам, простите, дамам не сообщают, равно как и пациентам. За то нам и платят и не считают эти деньги потраченными зря. Сам себе человек этого сказать не может. То есть сказать-то он скажет, но не подействует. Тиран не доверяет своему разуму, потому что разум для него – всего лишь инструмент. Мы же не доверяем, скажем, молотку. Для доверия требуется собеседник, облеченный авторитетом, такой собеседник, которого внутренний тиран назначит авторитетом, сделает своим зеркалом.
Она передернула плечами, даже, скорее, вздрогнула, но доктор этого не видел. Он смотрел в стену, которой и в самом деле было не различить в красноватом сумраке, просто темное пятно. Но он и без этого знал, какое впечатление производят на собеседницу его слова.
– Да, не я, психоаналитик, тружусь над вами, а вы надо мной. Вы используете меня в своих интимных надобностях. Вот и посудите, не обидно ли? Есть ли здесь отношения равных? Есть ли здесь одна душа и одно тело? Да, я наше общение построил совсем иным образом. Но изначально вы были готовы назначить меня своим зеркалом и своей тряпкой для смахивания пыли, что скопилась на вашем Я. Теперь же мы с вами – на равных. Вы заплатили мне деньги, и я должен избавить вас от фобии, оставив ваше Я нетронутым, не дав ему заглянуть в себя и удовлетворенно вздохнуть. Если же вы искали у меня именно этого – чтобы ваш тиран смотрел на себя и жмурился от удовольствия, – то есть и другие специалисты, традиционные. Итак, давайте решим, как мы победим сегодня вашу проблему. Способ здесь один, он же общий для всех практикуемых методик. Если проблема не приняла формы психического заболевания, то решается она именно этим единственным способом. У каждого из нас, извините за банальность, есть энергетика. Назовите ее психической, назовите астральной, назовите биополем, наконец. Вы, конечно, не раз замечали подобное. Вспомните, только вы оказывались в новой компании, как уже чувствовали: этот человек вам приятен, а этот почему-то – вы не знаете почему – нет. Это и есть оно, странное свойство каждого из нас влиять друг на друга, минуя слова, взгляды. Мы с вами могли вообще не встретиться в этой жизни, Юля. А я бы все равно когда-нибудь подумал о вас, а вы обо мне. Я бы называл вас не Юлией, а Офелией… Вы же… Не буду гадать, как именно вы бы подумали обо мне. Но подумали б, потому что все на этом свете предопределено. Так или иначе, мы бы встретились. Нет никакой индивидуальной психики, а есть одна, общая, одна на всех. Наши истинные Я погружены в нее. И чтобы встретиться друг с другом, им вовсе не нужно очное, так сказать, телесное знакомство. Они не нуждаются ни во времени, ни в пространстве. Они просто должны знать друг о друге, хотя бы ощутить друг друга. Вам кажется, что я говорю загадочно. А между тем я говорю о самом главном и самом простом. Припомните свои ощущения, ведь вы слушали меня до сих пор с доверием, сознайтесь.
Огонек ее сигареты утонул в пепельнице. Она кашлянула, но ничего не ответила.
– Итак, последнее и главное. Я действую на вас. Все это время я действую на вас, помимо слов и взглядов. А вы действуете на меня. Я это чувствую. Более того, по этим ощущениям и сужу, когда пациентка готова принять исцеляющее воздействие, а когда нет. Традиционный психоаналитик делает то же самое. Он просто переносит свою здоровую, спокойную психику, то есть накладывает на беспокойную психику больного. Происходит это в моменты, когда они вместе припоминают самые болезненные моменты жизни пациента, пускай будет пациент. Это безотчетное действие. Доктор и пациент в этот момент оказываются одним целым в том самом едином мире человеческой психики. И побеждает здоровое начало доктора. Только и всего. И всех делов. И теперь я в последний раз попробую отгадать ваши мысли, Юленька. Вы подумали: «Когда этот хмырь бросит трепаться и приступит к лечению?»
– Не угадали, доктор.
– Да, не угадал. А раз не угадал, значит, разговор окончен, и нам пора поспешить в метро. Там все и произойдет. Все и случится. Вы зайдете внутрь, воспользуетесь магнитной карточкой, минуете турникет, спуститесь на эскалаторе к перрону, подойдете к белой линии, дождетесь поезда, войдете в вагон, проедете одну остановку, выйдете из вагона, подниметесь на эскалаторе, снова пройдете через турникет и спокойно, с легкой душой покинете метро. Вот и весь план наших действий. Почему наших? Не забывайте – будет мое воздействие, замещение здоровым началом, здоровым посылом, здоровым отношением к метро. А сам я буду следовать позади вас, чтобы вы не забыли, о чем мы здесь с вами беседовали. Я не буду держать вас за руку, вы не будете оборачиваться и смотреть на меня. Вы просто посетите метро. И я где-то там, сзади. Если вы испугаетесь – я верну вам ваши деньги. И даже извинюсь. Обувайте ваши босоножки, идемте.
Она вышла на улицу, на стоянке у здания машины в два ряда. Там и ее «Порш». Она шагнула было туда, но передумала или вспомнила, что планы у нее иные.
Налетал порывами ветер, но было душно. Еще не село солнце, а прохожие уже казались одинокими, затерянными в своем одиночестве или в одном общем одиночестве. На каждом лежал золотистый с розовым отливом отблеск закатного солнца, отчуждая всех ото всех, и тех, кто шел по вечернему проспекту, и тех, кто прятался за окнами.
Она надела темные очки – словно скользнула в скафандр отчужденности.
Вход в метро находился неподалеку, на этом же проспекте, нужно было лишь пройти одну троллейбусную остановку.
Перед дверями она остановилась. Ей захотелось оглянуться. Но она не оглянулась, толкнула дверь и подошла к кассе. Молча взяла карточку. Повертела ее в пальцах. И таки оглянулась на вход. Психоаналитика не было, наверное, еще не подошел.
Что ж, тем лучше, зачем ему наблюдать за ее колебаниями? И пока он не вошел, она поспешила к турникетам. Там возникла заминка – она не знала, каким концом вставлять карточку: в последний раз она проходила еще по жетонам. С третьей попытки – оказывается, карточку нужно было вынуть, а потом проходить, – она миновала турникеты и ступила на эскалатор. Хорошо, что на ней были темные очки и никто не видел, что она в этот момент зажмурилась. Она ждала приступа тошноты, но его пока не было. Она открыла глаза – сейчас должно стать страшно от того, что люди исчезают где-то внизу, словно падают в бездну. Но страшно не было. Наверное, где-то сзади уже находился доктор, наверное, он на нее смотрел.
Когда эскалатор вынес ее в подземный зал, к одной из платформ уже прибывал поезд. К нему она и свернула, ускоряя шаг, чтобы не застрять в дверях. Как только вошла в вагон, двери захлопнулись, и поезд мягко стал набирать скорость. Она сжала рукой поручень и снова зажмурилась. Доктор наверняка не успел за ней! Впрочем, он мог зайти в следующий вагон. Но нет, страха все еще не было.
Она опустилась на сиденье. И стала напряженно ждать. Тьма за окном нисколько не беспокоила, и она стала рассматривать лица пассажиров. Как давно она не видела, как выглядят люди в метро! Кажется, все они чем-то озабочены, уж не боятся ли они сами этого дурацкого метро? Она улыбнулась. Сидевший напротив то ли кавказец, то ли араб заметил, что она смотрит на него и улыбается, кивнул ей и тоже заулыбался.
Она сделала серьезное лицо и отрицательно покачала головой. Араб-кавказец разочарованно закатил глаза и отвернулся.
На следующей станции она покинула вагон, спокойно поднялась на эскалаторе и вышла из метро.
Остановилась, закурила и стала ждать психоаналитика. Прошло минут пятнадцать – он так и не появился.
Что ж, тогда остается спуститься в метро и вернуться за машиной.
Она помедлила: ведь теперь доктора «на подстраховке» не было. «Черт с ним», – сказала она себе и пошла обратно в метро. И снова никакого страха, никаких неприятных ощущений.
В вагон она зашла уже не спеша, села на свободное место. Посмотрела по сторонам – скучные, однако, люди. Закрыла глаза. Нет, ничего она больше не опасалась, просто не хотелось смотреть. И вдруг она ощутила ликование, тихое, теплое, как закатный луч, ликование. Она улыбалась, а люди смотрели на нее хмуро, недоуменно, не умея оставить свою озабоченность и удивиться неожиданному. Уже само появление в вагоне подземки шикарно, даже пренебрежительно по отношению ко всем одетой красивой женщины было неожиданностью, событием. А она еще и улыбалась. Люди отводили глаза, они же не знали, что она не смотрит на них, что она сейчас далеко – мчит в беззвучном и прохладном потоке нирваны, большой, красивой птицей парит в недостижимых для простых смертных небесах царства абсолютной свободы.
«Станция…» – слащавый и чуточку торжественный голос назвал остановку. Поезд стал тормозить, но она не поднялась, она не хотела думать о своей машине, ей хотелось катить дальше, пока не надоест. Да, она хотела, чтобы ей именно надоело ехать в этом поезде, она хотела испытать чувство утомления от метро.
Потом она пересела на кольцевую, вернулась-таки к своему авто. Возвратилась домой. Дома сварила кофе и наедине с собой отпраздновала свою маленькую победу.
Она вернулась к обычной жизни. Через год вышла замуж. Нет, муж не был идеалом, и она это прекрасно знала. Она теперь вообще много чего знала о людях, словно видела их насквозь. Она не боялась видеть в них грязь и пакость, страх, лесть, предательство… Точнее, готова была это видеть, видеть и принимать людей такими, как они есть.
Она стала очень богатой и известной. Но деньги ее не волновали. И оставляло равнодушным то, что ее деньги весьма волнуют окружающих. Она была счастливой женщиной, но вовсе не потому, что все это у нее было. Нет, не потому.
Любила ли она своего мужа? Наверное, любила. И дочку любила. Но знала, что когда-нибудь она их покинет, оставит все свои дела, все оставит и все забудет.
Она продолжала носить темные очки, чтобы никто не видел ее улыбающихся глаз. Тот праздник, то тихое ликование, тот полет большой красивой птицы продолжался. И откуда-то она знала, что это никогда не закончится. Вообще никогда. Ведь даже смерть – это всего лишь очередная остановка метро.
В метро она больше никогда не спускалась.
А что психоаналитик? А был ли он, этот странный психоаналитик? Наверное, был. Как-то раз одна из ее подруг стала жаловаться, что боится водить машину. Что страх нападает, когда она только заводит мотор и даже когда сидит рядом с водителем.
– Дурочка, ты не пожалей двухсот баксов, сходи к психоаналитику.
– Ты думаешь, поможет?
– Обязательно.
И последнее, что следует сказать в завершение этой истории. Дело в том, что доктор Шип никогда не практиковал нетрадиционный, как он уверял Юлию, психоанализ. И после нее он еще некоторое время продолжал вести вполне обычные сеансы. Но психоанализ стал ему неинтересен. Шип устроился психологом-консультантом в крупную фирму, потом в другую, параллельно читал лекции в частной академии.
О том, что такого произошло с ним и его пациенткой Юлией, он не думал, просто потому что не хотел об этом думать. Самоанализ не должен был касаться этого момента в его жизни.
Доктор Шип верил, что жизнь вечна. И пускай все решится когда-нибудь потом. Кто знает, кто вообще это может знать – а вдруг они и в самом деле станут одной душой и одним телом? Бывший психоаналитик и его бывшая пациентка.
Сергей Чекмаев
ИСПРАВНИК
Сын моей сестры попросил в подарок паровозик. И не какой-нибудь, а именно прозрачный – «хочу, теть Тань, видеть, как внутри у него все крутится», – и именно с белыми колесами.
Пришлось побегать. В «Детском мире» среди похожих на бронированных лягушек танков, увенчанных кричащими американскими флагами размером с простыню, трансформируемых чудовищ и чудовищных трансформеров, фигурок назгулов, эльфов, хоббитов и лошадей из «Властелина колец», пышных кукол всех рас и оттенков кожи, моделей гоночных болидов, тракторов с педалями и всего такого прочего искомый паровоз я таки нашла. Правда, на ценнике меня ожидал сюрприз – локомотив стоил примерно половину моей месячной зарплаты. Для родного племянника, конечно, не жалко, только имеет ли смысл дарить четырехлетнему пареньку, увлеченному исследованием тайн мира, радиоуправляемую игрушку? Через два дня дистанционный пульт хрустнет на крепких молодецких зубах, а спустя неделю разонравившийся паровоз (почему-то сам ездить перестал, бяка, – приходится катать!) попадет в катастрофу: направляемый умелой и безжалостной рукой, столкнется, например, со шкафом. Хорошо, если так. А то ведь «машинист» может беднягу и с «моста», сиречь с балкона, уронить. Дабы не достался каким-нибудь фашистам ценный груз.
Нет уж. Надо что-нибудь попроще, подешевле и – самое главное – покрепче. Вот когда пожалеешь, что дешевый раскрашенный пластик пришёл на смену убожеству советских игрушек, побочного продукта оборонных заводов. И пусть зайцы были синими, крокодилы розовыми, а волки – зелеными, пусть машинки напоминали собачью конуру на колесах, а самолеты – раскладушки с крыльями… Зато делались они по военным стандартам прочности, и открутить голову у пупса невероятной расцветки и пропорций – это минимум часа два нелегких физических упражнений. Не у всякого терпелки хватит.
Впрочем, гримасы русского бизнеса непредсказуемы. В переходе, буквально в ста метрах от «Детского мира», продавали те же самые игрушки, в таких же красочных упаковках, но примерно втрое дешевле. Я принялась шарить глазами по набитым, как вагон метро в час пик, полкам торговых павильончиков. Но судьба решила надо мной сегодня посмеяться. Было все, кроме нужного: частная торговля объявила паровым локомотивам бойкот. Завалы мягких игрушек титанических форм сменяли целые дивизии крошечных и не очень солдатиков в плакатных позах, потом, неожиданно, стойка с трогательно маленькими детскими ботиночками, далее – аляповатые коробки «Нинтендо» и «Плейстейшенов». А паровозик все не попадался. Впору было вконец отчаяться.
У прилавка со знаковой вывеской «ВСЕ за 30 руб.», намалеванной выцветшим фломастером, грустно переминался бомж. Ну, конечно, не бомж – это я уж так его окрестила по привычке, – просто очень уж бедно он был одет. Потертый плащ, на месте пуговиц торчат обкусанные ниточки, обтрепанный воротник давно не стиранной рубашки а-ля «руссиш глубинка». То ли продавец, то ли просто посторожить попросили. Прилавок был завален дешевейшим барахлом сомнительного качества – поддельные батарейки, прищепки, ершики для посуды, зеркальца, открывалки, одноразовые ручки… В общем – «Все за 30 рублей». Магазин одной цены, так сказать. Вот интересно, как понимать слово «все» – любая вещь по тридцать или всё целиком?
Впрочем, мое внимание привлекло отнюдь не барахольное изобилие. «Бомж» или, скорее всего, все-таки продавец вертел в руках… тот самый паровозик! Именно прозрачный, так что внутри проглядываются какие-то части, а колеса – белее не бывает. Игрушка выглядела крепкой, хоть и сработана на редкость топорно, из грубой пластмассы.
– Почем? – небрежно спросила я, указывая на нее.
– Пятьдесят.
Голос у него оказался на удивление сочный. Даже жирный, ухоженный. Таким в новорусских боевиках принято обсуждать миллионные сделки. Нечто неуловимое в его тоне заставило меня осторожно переспросить:
– Пятьдесят чего?
– Зеленых.
Ну, верно говорят: наглость – второе счастье. Неужто на моем лице так явственно читается нужда в этом растреклятом паровозике? Но сдаваться без борьбы я не намерена.
– А как же это? – кивнув на вывеску, с иронией осведомилась я.
– А ты будто цену не знаешь? Не разыгрывай тут комедию! Нужен – плати, не нужен – проваливай, на Исправника желающие всегда найдутся! Чай, не каждый день попадается! А Каину сама все объяснишь…
Исправник? Каин? Собеседник мой, похоже, был абсолютно уверен: эти имена мне хорошо известны. Гм… Такое ощущение, что он меня с кем-то спутал.
И тут я приметила интересную детальку. О-па! У «бомжа» из-под замызганной полы плаща выглядывали носки стильных и дорогих кожаных ботинок. Едва ли не от «Гуччи». Нечисто здесь что-то! Как бы в историю какую не влипнуть!
«Бомж» заметил мой взгляд, скривился, словно проглотил целый лимон, и поспешно одернул плащ. Ботинки исчезли. Зато на руке с неожиданно ухоженными ногтями золотой искрой сверкнул «Ролекс».
– Ну что? – спросил он почти грубо. – Долго будешь пялиться? Нужен тебе Исправник или в гляделки будем играть?
– Исправник? – я недоуменно подняла бровь.
– Ну, я не знаю, как тебе его описали. У него же – тысячу имен, а то и мильон. В мой раз он был Исправником, в прошлый – Выпрямитель Ошибок. Называй, как хочешь… – «бомж» с каким-то остервенением покатал паровозик по шаткому прилавку. – Ну? Берешь, нет?
– За десять баксов, пожалуй, взяла бы, – сказала я. Лениво так, без интереса. Торгуемся мы или что?
Он аж подпрыгнул.
– Десять грин!! Да ты знаешь, почем я его купил?!
– Нет, да и не интересно, честно говоря. По мне он и ста рублей не стоит, просто решила племяннику подарок сделать…
– Пле… кого? Постой, постой! Да ты кто, подруга? Тебя Каин прислал?
Ага, добрались до сути. Хорошо бы криминала никакого не всплыло, а то кто их знает – может, таким образом драгдилеры товар друг другу передают. Паровозиком.
– Никто меня не присылал. Просто игрушка приглянулась, хотела племяннику купить.
– Что же ты мне тогда голову морочишь?! Племяннику… – «Бомж» как-то странно захихикал, потом затрясся от беззвучного смеха. Руки у него заметно дрожали.
Переход жил своей жизнью. На нас никто не обращал внимания. Народ суетливо спешил по важным своим делам, некоторые тормозили у прилавка, видимо, привлеченные вывеской, жадно обнимали глазами барахло. Потом глумливо хмыкали и снова устремлялись в людской водоворот. Похоже, бизнес у моего визави не слишком процветал. Зато с соседнего прилавка доносились грохот взрывов, визг тормозов, скрежет сминаемого металла – продавец, виртуозно барабаня по кнопкам джойстика, впаривал зачарованному пареньку новую игрушку. Мимо прошагала счастливая девчушка лет шести, обхватив руками здоровенного плюшевого тигра, раза в полтора больше ее самой. Следом плелась мамаша, с озабоченным видом пересчитывая в кошельке оставшиеся купюры.
– Вот… вот было бы шоу, когда б ты Исправника… – смеясь, бормотал «бомж», – и вправду племяннику подарила…
– В смысле? – Ситуация начинала меня раздражать. – Паровоз как паровоз. Покатает пару недель, да и забросит под кровать.
– Да не паровоз это! Я же тебе сказал – Исправник! Выпрямитель Ошибок! Не шутка… Стоит твоему… как зовут-то?
Я почему-то смутилась.
– Татьяной…
– Да не тебя! Племянника!
– Яшей.
– Стоит твоему Яшке его, – он потряс паровозиком, – пару раз катнуть по полу… у-у-у!
– Да что такое с ним? Объясни толком.
– Объяснить? Это, Танюша, не так просто. Да и тебе оно надо?
– Это я уж как-нибудь сама решу.
– Вольному – воля. Слушай. Впрочем, нет, скажи сначала – не было ли у тебя в жизни поступка, который ты хотела бы переиграть? Может, обидела кого зря или в свое время карьеру, деньги, власть против простого человеческого счастья поставила? Подумай…
А кто из нас может честно, положа руку на сердце, сказать: я все всегда делала правильно, я никогда не ошибалась? Да никто. У каждого в жизни есть один-два момента, когда альтернатива стоит остро: или то, или это. Приходится выбирать. И мучиться потом всю жизнь неправильным выбором. До гробовой доски будет глодать мыслишка: а вот если бы я тогда поступила по-другому, то…
Есть она и у меня, верно продавец паровозиков сказал. Три года назад дурацкая ревность и понятия об оскорбленной чести заставили меня указать Артему на дверь. На презентации он, помнится, перебрал, разругался со мной и пропал на два дня. А потом я узнала, что он к бывшей своей ездил, плакаться. На меня, видать, жаловался. Ну я и… психанула. Иди, мол, к своей вешалке, если тебе она больше по душе.
Очень он не любил, когда я так говорила. Гордый он, Артемка… Хлопнул дверью и ушел. С тех пор я одна. Есть, конечно, на работе один, да это – так, ерунда. Не в счет.
Яшке вон уже скоро пять, а Анюта, сестра моя, ведь на три года меня моложе. Вот и выходит, что паровозик я покупаю племяннику, а могла бы – собственному сыну.
– Есть, как не быть. Погорячилась в свое время… А сейчас думаю: может, зря?
– Вы, бабы, всегда так: сначала делаете, потом думаете. Ладно, ладно – не кипятись, слушай лучше. Был и у меня свой гвоздь в душе. Бывало, свербило так, что хоть на стенку лезь, хоть головой в омут, особенно когда на кладбище приезжал.
Он помолчал.
– Была у меня подруга, понимаешь, мы с ней с самого детства вместе, чуть ли не на одном горшке сидели. Катюха… выросли вместе, да так и не расстались. Она с деньгами на «ты» была – голова! Не то что я. Сразу просекала, откуда бабками пахнет. Ну, и я за ней, вроде как ведомый. Сначала мелкие дела вершили, но постепенно раскрутились. В девяносто третьем подвернулась одна возможность, сейчас даже не верится. Агентство одно рекламное прогорело, сдавали его за копейки вместе со всеми долгами, недоснятыми роликами и недвижимым барахлом. Катюха и здесь не зевнула. Своих денег у нее не хватило, так она меня в компаньоны взяла, а я как раз со сверхсрочной пришел, с Пянджа, там тогда неплохо платили. Вот Катюха и потащила меня за собой. Спросишь – зачем?
Он хитро подмигнул мне. Я пожала плечами, но спрашивать не стала. И так сам все расскажет.
– Мне хватки деловой Бог не дал, это верно, да и погулять я люблю, чего уж там… Она бы и без меня отлично справилась, заняла бы денег, в конце концов. Только вот на переговорах да презентациях всякие там директора банков охотней с мужиком дела ведут, так уж у нас повелось. Женщину мало кто из богатых парней за стоящего партнера воспринимает. – Он глумливо хихикнул. – Партнера по бизнесу, я имею в виду. Дальше уж дела в гору пошли, не остановить, гребли деньги лопатой – пятерым не управиться. Ну, жизнь облагородили себе, сама понимаешь, тачки там приличные, домик трехэтажный, шмотки, то-се… Не жизнь – сказка. Ты на это все не смотри, – он пару раз хлопнул рукой по обшлагу плаща, – это так, последствия. А тогда мы даже у Зайцева одеваться брезговали. Во-от…
– А паровозик-то здесь при чем? – не выдержала я. Больно уж монолог у него затянулся.
– Дойдем и до него, не торопись. Слушай дальше. Жили мы так припеваючи, пока кризис не случился. Дефолт который. Всем было несладко, и по нам вдарило, конечно. Анекдот знаешь? Про те времена? Звонит один банкир другому, спрашивает: «Алло, Вася, ты? Как дела?» Второй отвечает: «Хорошо». «Ой, извините, – говорит первый, – я, кажется, номером ошибся…» Улыбаешься? Так это точно про нас. Катюха, чтобы контору нашу на плаву удержать, свои бабки в нее горстями кидала, как в топку. Машины продала, дом заложила… А я в стороне стоял, ухмылялся, была уже тогда у меня одна мыслишка, главбух, скотина, нашептал. Ну, с Катькиной помощью кое-как кризис пережили, и тут-то я и не прозевал свой шансик. Собрал акционеров, да и рубанул прямо: так, мол, и так, Екатерина Сергевна виновна в нецелевом использовании средств, расхищении активов и прочее в таком же духе. Она у нас по агентству официально замфином числилась, как раз за такие дела и отвечала. У нее, бедняги, аж речь отшибло, только все смотрела на меня. Будто не верила. А я несся, как по проторенной дорожке: мол, в кризис она спохватилась, испугалась проверок, бросилась денежки назад вертать, да поздно.
Собеседник, похоже, вычитал в моем взгляде нечто красноречивое, потому что потупился на миг, смешался.
– Не смотри на меня так, Танюша, не стоит. Все люди – волки, весь мир – большой сортир. Был бы у тебя похожий шансик, и ты б не прозевала. И нечего тут глазами сверкать! Не прозевала бы, уж поверь. Честные мы только на словах, ты ничем не лучше других. Все цену имеет: и благородство, и дружба, и честность – все. У каждого своя цена, но она есть. В общем, захотелось мне одному в агентстве паханом сидеть, и Катюху я таки вытурил. Назначили проверку, вскрылось много всего – Катька-то бабками как своими распоряжалась, захотела – в дело вложила, захотела – шубку новую купила или на Бали слетала, позагорать. Она ж знала, что в любой момент недостачу восполнит, стоит только парочку верных делишек провернуть. У нее на это нюх был, я тебе уже говорил. А проверяющему пойди все объясни, тем более что истинного положения дел – кто настоящий директор агентства – никто и не знал.
Мне стало противно.
– И что?
– Уволили ее, расследование началось, судебных приставов поналетело – имущество описывать. То, что осталось. Она со мной встретиться пыталась пару раз, звонила, но я не откликнулся. Решил – пойду до конца. Все от нее отвернулись, многие наши общие знакомые даже спрашивать про нее перестали… вот тебе тоже проверка на честность – стоило ей обезденежеть, как их сдуло, словно ветром. Катюха одна осталась. А у нее с детства что-то с сердцем было не так, врожденная гадость какая-то, точно не знаю, как называется. Так от всех этих дел моторчик и зашалил, приступ, «скорая», все такое. И никого рядом, понимаешь, Тань, никого! Бабок тоже – ноль. Свезли Катюху в обычный городской стационар, где она через два дня умерла. Ей и тридцати не было, вот так.
Он поставил паровозик на стол, зашарил руками по карманам, потом чертыхнулся вполголоса. Смотреть на меня он избегал.
– Клянусь, я не знал. Я видел, что Катюха пытается до меня дозвониться, но думал, это все по поводу наших заморочек с агентством. А она там умирала одна, понимаешь! Без лекарств, без денег, да и без помощи тоже – ты наверняка в курсе, как у нас в больничках медперсонал к обычным пациентам относится. К тем, что заплатить не могут. Ее кровать в коридоре поставили, у разбитого окна – еще бы день, и Катюшка вдобавок и воспаление схватила бы. Только не успела. А потом поздно было… Я, как узнал… не поверишь, конечно… волосы на себе рвал! Похороны устроил по высшему разряду… гроб… памятник… только разве совесть этим успокоишь!!
Последнюю фразу он выкрикнул почти в полный голос так, что даже перекрыл шум перехода. На нас стали оглядываться. Впрочем, без особого интереса – ну, торгуются люди слишком эмоционально, что с того?
– Поздно, батя, пить боржом, когда печень отвалилась, – пробормотала я скорее себе, чем собеседнику, старую, еще институтских времен, поговорку.
Однако он услышал, усмехнулся безрадостно.
– Ну, ты права в чем-то. Но знаешь: одно дело – человека подставить, скотство, конечно, тоже, но совсем другое – бросить умирать. Тем более женщину. Да какой же я мужик после такого! А она ведь на меня надеялась! Ждала до последнего… Э-эх, – он махнул рукой, – да что говорить! Подонок я и совершил подонство. Это-то меня и буравило постоянно. Так, бывало, прихватит иногда, кажется – вовек не отмоюсь! На кладбище к ней приезжал каждый год, букет клал, стоял, как положено, со скорбной рожей… И казалось мне, веришь, что каждый проходящий мимо человек так и норовит ткнуть в меня пальцем: «Смотрите, он женщину предал!» Да будь они прокляты, эти бабки!
Вакханалия самокритики мне надоела. Я грубо оборвала его:
– Трогательная история. Не понятно только: а при чем здесь паровоз?
«Бомж» тряхнул головой негодующе, словно говоря: «Нет, ну вы посмотрите, какая тупая попалась!»
– А я тебе о чем толкую! Как-то по пьянке в одном кабаке нажаловался я случайному собеседнику про свои горести. А это Каин и был. Если ты про него не слышала, объяснить будет сложно, кто он такой. Просто уясни для себя, что этот парень решает проблемы. Любые. И методы у него… – он крутанул в воздухе пальцами, – такие, что по второму разу обратиться – тысячу раз подумаешь. Он-то мне и предложил Исправника. Это не просто игрушка…
Его рука ласково погладила паровозик, потом неожиданно крепко стиснула так, что побелели костяшки пальцев.
– Острож… – вскинулась было я.
– Не боись. Эта штука не ломается. Кто его сделал, когда – неизвестно. Каин сказал, что при нем уже шестеро Исправником пользовались, первый откуда-то из Европы его привез. То ли из Венгрии, то ли из Италии… не помню. Вещица вроде с виду неказистая, а вот такие проблемы, типа той, что я тебе расписал, решает. Легко и непринужденно.
– В смысле? – я даже растерялась.
– Вот так вот. Надо только в голове держать тот случай, который заново переиграть хочешь, да катнуть его пару раз, вот так… – он показал как, – и все дела. Как действует – не спрашивай, не знаю. Просто выходит задним числом, что в тот день, когда все закрутилось, ты по-иному поступил. Ну, вроде как второй шанс получаешь… А третьего не будет – Исправник по такому принципу работает: один человек – одна попытка. Потом чего хочешь с ним делай – по столу катай, об стену стучи… ноль реакции. А другому передаешь – снова работает.
– И ты что же? Исправил? – недоверчиво спросила я.
Он хмыкнул.
– А то ты не видишь? Сработало, мать его через корыто! Только… лучше б не работало…
– Что-то не так?
– Все не так! Все! Как дело-то было? Вспомнил я тот день, ну, заседание совета, представил во всех подробностях и… того… катнул паровозик. Никаких внешних эффектов, я тебе скажу, ничего. Просто в голове помутилось немного и все… В себя пришел, плюнул – падла, думаю, не сработало. Купил меня Каин своими басенками, купил, как пацана. Сунул паровозик в карман, да и засобирался в агентство, вечером договорчик один важный подписывали с «Русским Транзитом». Спускаюсь вниз – машины нет… Думаю, что за дела? Уехал Сергуня, водила мой, бомбить, что ли? Ну, погоди, гаденыш, вернись мне только! Плюнул, пошел тачку ловить – и тут облом! Бабок нет! По карманам еле на метро наскреб… Приезжаю, а охрана меня не пускает. Не велено, говорит, личный приказ Екатерины Сергевны. Кого, спрашиваю?! Тут уж я озверел. Не зря в погранах служил, дети они все против меня – раскидал сопляков, наверх прорвался. А там – Катька моя сидит и спокойненько так говорит: что ты, мол, Лешенька, ерепенишься? Все уже сто раз обговорено, долю я твою выкупила? Выкупила. Акции ты передал? Чего ж ты еще хочешь?
