Текст книги "Инкуб. Строптивая добыча (СИ)"

Автор книги: Анна Вьюга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Его пальцы впиваются в мои бёдра так, что наверное, останутся синяки. Я бы хотела, чтобы остались. Я тоже хочу помнить.

Глава 16.

Когда из вспышки белого пламени я выхожу обновлённой, очищенной, разморённой и мягкой, как расплавленное масло, – понимаю, что поздно бояться и отступать. Я действительно хочу его так же сильно, как он меня.

– Велиар… – выстанываю его имя. Нахожу как-то способ, чтобы запустить пальцы ему в волосы, чтобы потянуть его голову выше. Хочу обнять до боли в костях, хочу цепляться руками и ногами, хочу… – Я тебя так хочу…

И наконец-то, наконец-то приходит блаженная тяжесть, когда он накрывает меня своим телом.

– Вел… пожалуйста!

Во мне осталось ещё столько неистраченного Пламени, что какая там хибара – я готова спалить к чертям весь город, я готова спалить весь мир! И сколько бы их ещё не осталось за пределами нашего.

А он всё медлит, с убийственной жестокостью отказывается дать мне то, что недавно так жарко обещал.

– Я думал, уже никогда этого не услышу.

Распахиваю глаза – и вижу его лицо совсем близко над собой. Глаза уже привыкли к темноте, и я отчётливо вижу каждую черту. Какой же он красивый... но какой печальный.

– И думал, что мне этого будет достаточно. Как же я ошибся.

Не понимаю, о чём он. Моё расплавленное тело уже не просит – оно требует! Я готова опрокинуть своего инкуба на лопатки и наброситься на него, если он промедлит ещё хоть минуту.

– Ты мне веришь, Эрнестина? Скажи. Теперь ты веришь?

– Я скажу, что угодно, лишь бы ты не останавливался…

– Тогда дай мне свою руку.

Ничего не понимающими глазами смотрю на него. А потом мои ресницы вспархивают, как перепуганные птицы, когда ощущаю, куда он кладёт мою хрупкую ладонь.

– Но как же…

– Только так. Прости меня, моя маленькая Мышка. Ты можешь проклинать меня за то, что я снова продлю эту пытку. За то, что не согласен так просто уйти из твоей жизни. Ты имеешь полное на это право. Но я не готов отказаться от тебя сегодня. Думал, что теперь-то решился. Но по-прежнему не могу.

Закусив губу, делаю первое робкое движение, которое он направляет терпеливой ладонью. Утыкаюсь лбом ему в плечо, а он прижимается губами к моим волосам. Помогает, объясняет без слов – как помочь ему справиться с тяжестью, справиться с желанием, которое разрывает изнутри.

И понимаю, что выхода снова нет.

Мы внутри ловушки, которая захлопнулась над нашими головами.

У нас был единственный шанс завершить всё этой ночью. Но мы его потеряли.

Он не остался ни секундой дольше, чем требовалось, чтобы помочь мне и себе привести в порядок одежду и воспользоваться кувшином воды с полотенцем, которые я, по счастью, загодя придумала припасти в своём новом импровизированном жилище.

Наши движения ещё полны были неспешной томности и той негнущейся неторопливости, какие бывают, если поднять на ноги человека, который очень и очень хочет спать.

Наши взгляды сталкивались, сцеплялись то и дело воедино, я обычно опускала глаза первой.

Надо было что-то сказать, наверное, но слова все куда-то подевались.

Велиар тоже молчал.

В этом молчании было слишком, слишком много всего. Казалось, тронь его неосторожным словом – и оно осыплется, как треснувшее зеркало, и изранит нас своими осколками. Стоит нам начать говорить… кто знает, куда это всё заведёт.

Я всё ещё боялась, что над ним висит какая-то неведомая, и от того особенно страшная угроза. Что он не зря так долго колебался, ехать за мной или нет. Что наша встреча несёт для него гораздо больше опасности, чем он пытается меня убедить.

Понимала.

Но в душе уже оплакивала его отъезд.

Я сидела, поджав колени к груди и обняв их руками, посреди матраса. Со спокойствием обречённого смотрела на то, как инкуб пробирается через завалы на чердаке, по дороге с кошачьей ловкостью собирая рассыпавшиеся по его вине кручи.

– Я сама, не трудись.

Он ничего не ответил, только продолжил методично наводить порядок.

Как будто тоже не хотел уходить.

Я не выдержала. Спросила у него дрогнувшим голосом:

– Если ты передумал от меня отказываться… зачем уходишь сейчас?

Молчание сгустилось ощутимо, зримо, так что встал дыбом каждый волосок на моем предплечье.

Инкуб ответил не сразу. Не глядя на меня, не оборачиваясь. Его напряжённые плечи в свете луны были очерчены чёрной тенью.

– Потому что хочу тебя так сильно, что если останусь – охота окончательно завершится здесь и сейчас.

Я уронила лоб на колени.

– Когда мы увидимся снова? – спросила глухо.

– Не знаю, Мышка. Наверное, когда я снова обезумею от жажды настолько, чтобы решиться вернуться в твою жизнь.

Он ушёл.

А я всё так же, скорчившимся комком – будто зажимая смертельную рану – упала на сбитые простыни. В памяти всплывали жаркие, стыдные картины, ослепительно сладкие, болезненно-жгучие. Каждый дюйм моего тела помнил его ласки.

Простыни пахли нашей страстью. Раньше я не знала, как сводит с ума этот запах.

Без сна я пролежала так до самого рассвета. Постепенно теряя последние крохи тепла и замерзая. Но сил почему-то не было укрыться.

Чуть свет я заставила себя подняться и, сверкая глазами на собственное отражение в осколке битого зеркала, умыла лицо остатками ледяной воды на дне кувшина.

Пора спускаться.

Что ж, инкуба можно понять. Бессмертные существа, у которых никогда не было недостатка в средствах, вряд ли вообще осознают, что есть такие мелочи, как работа, увольнение, бедность и голод. Что его приезд окончательно погубит последние крохи моей репутации, спасая которую, я вынуждена была забраться в такую глушь.

Нет, я не держала зла на него за это.

В конце концов, кому придёт в голову сердиться на тигра, потому что он не разбирается в том, чем питается робкая лань?

Причесавшись, я осторожно спустилась по шаткой деревянной лестнице.

Замерла на последних ступеньках, вздохнула, распрямила плечи и пошла вперёд. Не время прятаться и убегать. Всё, что было, я разрешила сама. Могу теперь пенять только на себя.

Мои работодатели сидели за тем же обеденным столом, как будто никуда и не уходили всю ночь. Разве что немного другая одежда и цвет рубашки супруга хозяйки выдавали, что они не спали тут же, за столом, сидя с открытыми глазами.

При моём приближении миссис Джонс посмотрела на меня кипящим от гнева и возмущения взглядом. Если бы сейчас ещё существовала охота на ведьм, гореть бы мне на костре.

– И этой шлюхе я хотела доверить своих детей!! – Она вскочила, с грохотом отодвинув стул. И не озаботилась, что этих самых детей может разбудить.

Мистер Джонс посмотрел на меня, как мне показалось, несколько виновато, и робко тронул супругу за рукав. Она выдернула руку и продолжила праведно возмущаться.

– Подумать только! А какие звуки разносились по всему дому! Разве уважающая себя леди станет так стонать?!

Я вздохнула. Меня накрыло вдруг смертельной усталостью.

– А вы попробуйте как-нибудь тоже! Уверена, вашему мужу понравится.

Развернувшись, я с достоинством удалилась обратно вверх по лестнице. Собирать вещи.

Провожать меня предсказуемо никто не вышел.

Когда я снова спустилась, волоча саквояж, дверь в столовую была закрыта, и через неё доносились истеричные крики с битьём посуды. Откуда-то со второго этажа им вторило эхо весёлых детских воплей.

Я решила, что не буду расстраиваться из-за того, что не осталась в этой семейке.

Правда, куда теперь…

Кажется, мой план заканчивался образами того, как я гордо выхожу за дверь, оставляя за своей спиной очередную неудачную веху моей жизни. На этом детальная проработка плана завершалась, оставалось только очень смутное направление – куда-то за забор. А дальше?

Я не успела как следует погрузиться в отчаяние по этому поводу.

Прямо у покосившейся калитки, которая хлопала на зимнем ветру, стоял, прислонившись к плетёной изгороди, мой инкуб. Опустив плечи, повесив голову, он прятал руки в карманах длинного пальто и угрюмо смотрел себе под ноги.

Саквояж выпал из моих рук.

Он поднял голову и увидел меня. На опустошённом, почти неживом лице зажглись знакомые тёмные огни глаз. Проговорил с горькой усмешкой:

– Как видишь, ненадолго хватило у меня выдержки.

Только теперь я заметила, что на просёлочной дороге, заметённой снегом, в отдалении маячит чёрная карета на массивных колёсах.

Я плюхнулась на саквояж и уселась на него сверху. Без сил уронила раскрытые ладони на колени.

Кажется, это была последняя капля, которая прорвала плотину. Я больше не могла держать в себе все те эмоции, что бушевали внутри.

Слёзы закапали из глаз.

Инкуб резко оставил своё место, которое основательно протоптал за ночь, и двинулся ко мне. Остановился надо мной, глядя с высоты своего роста. Такой пронзительно-чётко очерченный силуэт на розовом, струящемся в утреннем морозе небе.

– Почему ты плачешь? Тебе настолько противно моё присутствие?

Он… то есть правда не понимает?

Видимо, какая-то область в мозгах этих хищников атрофировалась и отмерла за ненадобностью. Неужели он никогда её не отрастит?

Поднимаю глаза на него. В этот раз наши взгляды сцепились так, что кажется, эту связь больше не разорвать. На ресницах стынут слёзы, превращаются в хрустальный снег.

– Нет!! Глупый инкуб. Я плачу потому, что я чертовски устала делать вид, что мне всё равно! Что без тебя я не умираю медленно каждый день. Что ты… мне не нужен. – И добавляю тихо севшим голосом, почти беззвучно, лишь шевеля губами. – А ты мне нужен. Очень.

Он на мгновение прикрыл глаза

Словно та радость, которую успела заметить в них за мгновение до, ранила его насквозь, как остро заточенное копьё.

А потом наклонился, подхватил меня под плечи и коленки – я не успела и ойкнуть. И потащил прямо по наметённому за ночь снегу – туда, где нетерпеливо перебирали копытами гнедые с белыми бабками кони.

Саквояж благополучно остался на месте.

– Но… мои вещи!

– Я куплю тебе новые.

– Деньги!

– Они тебе больше не понадобятся.

– Рекомендации…

– Ты больше гувернанткой работать не будешь.

У меня закончились аргументы.

Спорить больше не было никаких моральных сил.

Я лишь растерянно следила, как приближается карета, как чрезвычайно спокойный на вид мужчина средних лет учтиво приподнимает шляпу на козлах, совершенно ничему не удивляясь.

У самой кареты Велиар останавливается.

Он даже не сбил дыхание, как будто я весила не больше пушинки.

– Там были какие-то ценные для тебя вещи?

– Н-нет… из ценного у меня только воспоминания. А они всегда со мной.

– Вот и отлично.

Инкуб поставил меня на ноги, распахнул дверцу и помог взойти по ступеням.

– Но куда…

– Я тебя забираю. Ты же хочешь увидеть мой дом?

Вот тут я осеклась.

Никогда в жизни не слышала, чтобы инкуб подпустил хоть кого-то так близко, чтобы привести в своё жилище. В носу снова защекотало.

Хлопнула дверца, отсекая меня от прошлого.

Вот теперь, кажется, я действительно перевернула страницу.

Уснула, едва карета тронулась. Так и спала, потеряв счёт времени – забравшись с ногами на обитое бархатом сиденье, положив инкубу голову на колени. Накрытая его пальто.

А он, кажется, даже шевелиться боялся, чтобы не потревожить мой сон. Только гладил украдкой по волосам.

Глава 17.

Когда я проснулась, сонно щурясь на солнечные блики, за окнами было совсем светло.

Мы, кажется, ехали вдоль какого-то леса, и мелькающие стволы деревьев бегущими полосами теней прочерчивали карету. Сегодня удивительно солнечный зимний день.

Стоп.

А точно сегодня?

Я рывком села, с сожалением покидая чрезвычайно удобное и оригинальное место для сна, на котором покоилась. Вряд ли коленям инкуба было так же удобно. Он что же, всё это время не двигался?..

– Сейчас ещё сегодня или уже завтра? – сконфуженно спросила я, протирая глаза.

А то как-то подозрительно я выспалась для нескольких часов сна. За всю свою жизнь так шикарно не высыпалась.

– Для меня – сегодня, – усмехнулся инкуб слева от меня.

Я всё-таки с горем пополам разлепила ресницы и уставилась на Велиара.

Он сидел вальяжно в углу кареты в белой рубашке, расстёгнутой на верхние пуговицы. Являя мне будоражащее зрелище загорелой мускулистой груди. Сюртук, скомканный, валялся на полу. Опершись локтем на оконную раму, инкуб рассматривал на меня из-под полуприкрытых век.

Лохматый, расслабленный, довольный и какой-то удивительно домашний, уютный.

Я вдруг осознала, что мы редко, а может и вообще никогда не виделись днём, при свете солнца. Всё больше ночами, урывками, украдкой, по каким-то конюшням, пыльным закуткам, театральным ложам, чердакам… Но чтобы вот так, при свете дня, под тёплыми солнечными бликами, когда не надо никуда бежать, никуда спешить, ни от кого прятаться… удивительное, нереальное, сказочное чувство.

Я аж задохнулась от захлестнувших эмоций. Оказалась совсем не готова к тому, какой непереносимой нежностью защемило сердце.

Смутилась и потупилась.

– Ты сам виноват в том, что все мои вещи остались в сугробе. У меня даже щётки для волос, и той нет. Так что благородному лорду придётся терпеть свою попутчицу не в самом презентабельном виде, уж простите великодушно.

Вдолбленное с детства воспитание, а потом ещё и годы практики гувернанткой, когда хочешь не хочешь, а разовьётся профдеформация, буквально вопили внутри меня, что я выгляжу совершенно ужасно и недопустимо для леди.

Я поторопилась распустить остатки причёски, аккуратно складывая последние уцелевшие шпильки рядом с собою на бордовый бархат, и принялась кое-как расчёсывать волосы пальцами. Спутанные тёмные пряди поддавались так себе, вились своевольными локонами до самого пояса. Я избегала смотреть на инкуба – только в стену – и практически спряталась от него за завесой волос.

Сразу было видно, что эта карета не приспособлена для гостей. В ней инкуб путешествовал всегда в одиночку.

Одна-единственная кушетка с мягкой спинкой, а напротив – намертво вкрученный в стену столик красного дерева с углублением для кружки или стакана. Под ним – закрытая экраном жаровня, которая даже зимой позволяла путешествовать в комфорте, рядом резной сундук. Правее в стене – запертое сейчас крохотное окошко на задвижке, которое, судя по всему, можно было открыть, чтобы пообщаться с кучером.

Изнутри стены и даже потолок кареты были обиты ужасно непрактичным светло-оливковым бархатом. Причём потолок ещё и обильно покрыт золотой вышивкой, в которую была искусно вплетена увитая вензелями буква «В». На полу под моими ногами обнаружилась парочка декоративных подушек, которые я, судя по всему, вчера просто спихнула, не заметив – когда укладывалась на колени к Велиару, прижимаясь к нему и ни за что не желая отлипать даже во сне.

Дополняли картину роскоши и сибаритства тяжёлые портьеры из бледно-золотой переливчатой парчи, подвязанные толстыми витыми шнурами с кистями. Едва ощутимо пахло засушенными розами.

Всё это никак не вязалось с простой чёрной внешней стороной кареты, и буквально кричало о любви хозяина к комфорту и удовольствиям, но вместе с тем чрезвычайной закрытости от всего мира.

Я со своим грязным запылённым платьем и помятой причёской совершенно не вписывалась.

– Какая же ты красивая, – тихо проговорил инкуб.

Миг – и он рядом, плотно охватывает рукой талию, разворачивает к себе.

А другой приподнимает моё лицо за подбородок – так, чтобы глаза в глаза. Тут же все глупые мысли будто сквозняком сдувает из моей головы. Остаётся только восторг предвкушения.

В его взгляде – мягкость, восхищение, а ещё сосредоточенность.

Он не спешит.

И правда – куда нам спешить? Пока перебирают копытами кони, пока тени деревьев стелются по стенам, пока под ярким солнечным светом кажутся такими далёкими и вздорными все ночные страхи. Пока мы ещё вместе. Всё остальное же не важно?

Первое касание его губ – оно так осторожно, коротко, почти мимолётно. Потом ещё – как дуновение летнего ветра. Прикрываю глаза, впитываю в себя все удивительные краски и вкус этого момента. Мне тоже не хочется никуда торопиться.

Обхватывает моё лицо ладонями и дарит самый нежный на свете поцелуй, почти робкий, почти невинный. Как будто не было прошедшей безумной ночи, как будто не его губы…

– Мышка, не смей об этом думать, не смей… – хриплый шёпот, и новое невесомое касание губ.

Взмах ресницами. Вижу на его лице собранность и почти напряжение.

– Что ты делаешь? – мой тихий шёпот.

– Помолчи. Я пытаюсь… целовать тебя так, чтобы не будить Пламя. Совсем.

Моё безграничное удивление.

То есть как?

– Но я думала – моё Пламя тебе жизненно необходимо? Это ведь его ты так страстно желал, за ним охотился всё это время!

Смотрит на меня предельно серьёзно.

– Я больше не уверен, что мне нужно именно это.

Вот теперь я точно знаю, что бывает счастье, которое пробивает насквозь, так что даже больно. Если не Пламя… если он пытается научиться быть со мной, а не пить меня… Это ведь значит, что ему нужна я!

И это значит, что мы не будем нарушать никакой Договор.

Если научимся.

От осознания открывшихся перспектив у меня перехватило дыхание.

Я обхватила своего инкуба за шею и потянулась губами. Коснулась сама, первая, впервые в своей жизни по доброй воле целуя мужчину. Какие у него красивые губы! Горячие. Вкусные.

– М-м-м… Мышка, попробуй-ка лучше думать о чём-нибудь постороннем!

– О чём?

– Не знаю. О несчастной жизни голодных пингвинов Северного полюса?

– Ох… Пингвины ведь живут на Южном…

– Да, сладкая моя, как скажешь…

Приоткрываю губы и, шалея от собственной смелости, касаюсь языком его нижней губы. Он замирает на мгновение, а потом приоткрывает свои, сдаётся мне без боя, поддаётся, показывает, что готов принять любые мои правила игры.

Перебираюсь к нему на колени, потому что так, конечно же, удобнее. Он держит за талию обеими ладонями – уверенно, по-хозяйски. Карету мерно покачивает, от этих ритмичных движений кровь в моём теле быстрее бежит по венам.

Наши языки встречаются в каком-то вкрадчиво-осторожном, узнающем, любопытном касании. Кто мы друг для друга – если не хищник и жертва, если не охотник и строптивая добыча?

Его язык толкается в мои зубы, дразнящим движением проводит по краю. Волна сладких мурашек прокатывается по спине и позвоночнику сверху вниз. Не могу удержаться от того, чтоб в ответ не куснуть его игриво. Эти смеющиеся губы просто созданы для того, чтобы их кусать.

Отрываюсь на мгновение, чтобы перевести дух.

Инкуб впивается поцелуем мне в шею, от неожиданности издаю хриплый стон, откинув голову.

– Пингвины, Эрнестина, пингвины… представь только, как им сейчас холодно и голодно на своей одинокой льдине…

Бархатный шёпот в шею, опаляющий дыханием нежную кожу, совершенно не располагает к тому, чтобы думать о каких-то там пингвинах.

Яркой, неконтролируемой вспышкой – воспоминание о том, как это дыхание обжигало между ног. Сжимаю колени от сладкой судороги, от почти болезненного ощущения там, где в тугой комок собирается желание. Вчерашней ночью я познала, как прекрасен танец на краю пропасти. Разве я могу об этом забыть?

Инкуб швыряет меня на лопатки, вжимает в бархат широкого сидения. Но нам всё равно отчаянно мало места. Мои ноги свисают, я запуталась в нелепо перекрутившихся юбках. Распутать не выходит, потому что Велиар всем весом давит сверху, и это чувство тяжести тоже – прекрасно. Мне хочется ещё сильнее, ещё больше, чтобы до хруста костей.

И я бы уже свалилась на пол, если бы не его рука, которой он вцепился в край сидения – с напряжёнными буграми каменных мышц, которые я с таким наслаждением глажу через тонкую белую ткань.

Он обрывает лиф моего платья, я выгибаюсь дугой – скорее, скорее!

Вскрикиваю, когда его жадные губы добираются, наконец, до груди.

Обеими ладонями, постанывая от наслаждения на кончиках пальцев, зарываюсь в короткие непослушные волосы, прижимаю его голову ближе. Закатываю глаза, когда он втягивает губами напряжённый сосок и сдавливает меж пальцев второй. Урчит от удовольствия, как дикий кот.

В моей груди взрывается маленькое солнце.

Инкуб замирает и вздрагивает всем телом, придавливая меня так, что кажется, я никогда больше не смогу дышать. В ослепительной вспышке моего Пламени мы плавимся, перетекаем друг в друга, как будто сметает последние границы меж нашими телами. Как будто всех этих преград в виде мятой и вымокшей от нашего пота одежды просто не стало.

Велиар очнулся первый.

Его будто подбросило. В мгновение ока он очутился на противоположном углу кушетки, тяжело дыша и прижимая к губам тыльную сторону руки.

Я поспешно села, подтянула обратно декольте. Половины пуговиц на вороте не хватало. Впрочем, шпильки тоже теперь утеряны безвозвратно. Трясущимися руками кое-как оправила юбки.

– Надо ещё потренироваться, – сдавленно выговорил Велиар.

– Н-надо ещё потренироваться, – согласилась я.

И мы продолжили наше безумное путешествие, забившись друг от друга подальше по разным углам кушетки. Но всё равно в условиях пусть и шикарной, но кареты, это было слишком близко.

А я с ума сходила от желания прикоснуться. Вот теперь наступило время мне страдать от жестоких приступов сожаления – и зачем я, глупая, столько времени от него убегала? Надо было соглашаться и не быть такой строптивой. Дать себя поймать, пока он бегал за мной. А вот теперь наступила расплата – я умираю от необходимости быть рядом, касаться, ощущать кожей, а он… не даёт сократить дистанцию.

– Как-то душновато! – заявила я, слегка поёрзав. – Ты не против, если открою окно?

Надо ли уточнять, что окно я собралась открыть с его стороны?

Не дожидаясь ответа, я вскочила и метнулась к нему… к окну, точнее.

Подпрыгнувшая на ухабе карета почти бросила меня на Велиара. Он перехватил поперёк талии ладонями. Я поразилась их лихорадочному жару, который опалил даже через ткань. Это вообще нормально, такая температура тела? Раньше инкуб не раскалялся так.

– Нет, Эрни. Не нужно. Я сам, – словно с усилием проталкивая каждое слово, сказал он.

А я сама чуть не вспыхнула спичкой, когда увидела, что было в его полуприкрытых глазах – глядящих на меня из-под ресниц с каким-то лихорадочным, болезненным блеском.

– Сядь на место! – скомандовал он, а сам… потянулся ко мне на мгновение и лизнул острую вершину груди через платье.

Тут же пересадил обратно, в мой угол. Легко, как тряпичную куклу. Убрал руки, словно боялся обжечься.

Хотя это я чуть не схлопотала ожоги от его ладоней и языка.

И отвернулся открывать окно.

Я поняла, что закипаю. От злости, переходящей в бешенство, и невозможности получить желаемое. Да что он о себе возомнил, этот инкуб?! Пожалуй, сейчас я даже готова была простить леди Ормунд. Действительно, после такого невыносимого отказа хочется весь окружающий мир стереть в порошок. Пусть страдает, как страдаю я.

А хотя… пусть и правда кое-кто пострадает!

И я, удобно откинувшись на спинку сиденья и сложив руки на груди, начала представлять.

Как приятно провести ладонями по шершавой ткани его сюртука, по рукавам и широким плечам, как невозможно приятен контраст потом с тугой влажной кожей на шее… Которую так хочется попробовать языком, ощутить солоновато-пряный вкус… Зарыться пальцами в шелковистую неразбериху волос, запутаться там, дёрнуть к себе до боли, чтоб целовал и не вздумал больше отстраняться…

– Эрни, перестань!

И не подумаю, мстительно решила я. Прикрыла глаза и с наслаждением представила, как одну за другой расстёгиваю пуговицы его рубашки. В моём воображении я не буду стесняться и робко прятать глаза. Я буду целовать, трогать, обнимать. Я поцелую каждый дюйм его тела – так, чтоб он лишился разума тоже.

– Мышка, хватит…

Медленно-медленно стяну с себя опостылевшее платье. Оно мучает нежную, ставшую такой чувствительной кожу. Слишком грубые прикосновения. Мне хочется мягких, нежных, чувственных. Пальцами, языком – и не только…

– Эрни!!!

Меня будто рывком вырвало из тёплого блаженного забытья.

Я распахнула глаза.

В карете было так холодно от распахнутого настежь окна, что зимний воздух кусал разгорячённое лицо. Но даже он не был в силах остудить меня.

Повернула голову и увидела, что инкуб сидит на своём месте, напряжённый, как камень, и по его телу проходит дрожь. Стиснутые зубы, желваки на скулах. Закрытые глаза, и я поразилась, какие на его лице резкие тени.

А оконная рама изломана в щепки там, где он стиснул её судорожно сжатыми пальцами.

И мне вдруг стало страшно.

Потому что это уже была не игра.

Ему плохо.

Физически плохо.

– Тебе же недостаточно того Пламени, что я тебе давала? – спросила я шёпотом. Озноб пробежал по моей спине, я обхватила себя за плечи. – Как давно ты не… ел по-настоящему?

– Что за глупые вопросы, Мышка… – процедил инкуб сквозь сжатые зубы, не раскрывая глаз. – С момента нашей встречи. Ты сомневаешься?

Он поморщился, как от боли.

Я рванулась было к нему, но гигантским усилием воли сдержала свой порыв.

– Сейчас… дай мне минутку… – прохрипел инкуб.

– Так часто бывает? – спросила я растерянно.

Он не ответил.

Я сжалась в комок и перепуганно следила за тем, как постепенно его тело расслаблялось. Он открыл глаза, посмотрел на то, что натворил с окном, нахмурился. Прикрыл створку. Теперь в щель будет всё время дуть. Но это не важно.

Велиар по-прежнему избегал на меня смотреть.

А до меня вдруг дошла простая истина. Вот та его недавняя идея – чтоб целовать, не черпая Пламени, – она же была ради меня. Чтоб я могла как можно дольше быть с ним без вреда для моего здоровья. А о своём он не думает.

Ведь если у нас получится, он-то не будет получать пищи. Сколько он протянет с такой голодовкой?

Значит, у нас не должно получиться.

Кусая губы, я следила за тем, как высоко вздымающаяся грудь инкуба постепенно успокаивается. И понимала, что не допущу. Не позволю. Не приму от него такой жертвы.

Я обязательно что-нибудь придумаю – чтобы заставить его поесть. Ведь кормят же больных насильно, если они отказываются принимать пищу?

Карета вдруг замедлила ход, а потом дёрнулась и остановилась.

За всеми этими мыслями я даже не заметила, что мы въехали в черту какого-то города. Вряд ли уже столица, мы не так долго ехали. Скорее один из тех провинциальных городков по дороге, которые мне довелось миновать совсем недавно.

Велиар потянулся и стукнул в переборку. Открыл небольшое окошко.

– Эрнестина, выйди, пожалуйста. Я дам необходимые указания кучеру, он тебя проводит.

Меня вдруг прошило паникой, что он решил всё-таки от меня отказаться. Отсылает прочь. Какой нормальный человек, даже если он не совсем человек, станет держать рядом угрозу для своей жизни?

– По моей вине ты лишилась всего, я постараюсь компенсировать хотя бы материальное. Пройдись по магазинам, выбери всё, что нужно. Генри заплатит. С тобой не пойду, прости. Не хочу, чтоб нас видели вместе.

Я кивнула, потому что не нашла, что ответить.

Чувствовала, что ему больно даже говорить. Подчёркнутая вежливость его тихого голоса пугала сильней всего.

Кое-как разобралась с ручкой дверцы, распахнула её, на негнущихся ногах преодолела ступеньки.

А потом с полминуты стояла, приходя в себя.

Потому что ужасно закружилась голова. Потемнело перед глазами. Было ощущение, что сейчас лишусь чувств.

– Всё хорошо? – меня догнал обеспокоенный вопрос.

– Лучше не бывает! – заверила я инкуба. – Долго сидела, ноги затекли.

Судя по ощущениям, затекло всё вплоть до сердца. И теперь оно судорожно колотится, разгоняет густую кровь пульсирующими толчками, которые отдаются во всём теле, пытается вернуть меня куда-то из глубокого омута, в который я чуть было не соскользнула.

Ну да ничего. Я сильная, я справлюсь.

– Мышка… – его севший, нерешительный голос.

Я собрала волю в кулак и обернулась. Вот уже и мушки перед глазами почти разбежались. Прорвёмся!

Меня встретили тёмные колодцы его глаз.

– Возвращайся скорее.

– Обязательно! – пообещала я и улыбнулась.

За столько лет я стала великолепной актрисой. Держать лицо умею в любых ситуациях. Не подкопаешься. Хоть какая-то польза от бездарно слитых в трубу лет жизни.

– Пойдёмте, мисс! – вежливый незнакомый голос.

Худощавому невысокому мужчине, что учтиво приложил пальцы к шляпе, приветствуя меня, на вид лет пятьдесят. Смотрит на меня с нескрываемым любопытством, хотя и старается не показать виду. Увесистый мешочек приторочен к поясу.

– Куда желаете?

Я задумалась всего на мгновение. От Велиара, судя по всему, не убудет, а мне срочно надо.

– Какие есть поблизости магазинчики готового платья поприличней? Ни разу здесь не была.

– Я тоже, мисс. Но мы в центре города – думаю, найдём всё, что потребуется.

О да, мне потребуется.

Мне много чего потребуется.

Мне же надо во что бы то ни стало соблазнить одного строптивого инкуба!

Правда, было бы неплохо, если б я хоть немного представляла, как это делается.

Но я решила положиться на интуицию и вдохновение. И на ассортимент местных лавок.

Немало способствовал вдохновению и на удивление отменный кофе, который мне подали в маленькой кофейне. Как оказалось, Велиар строго-настрого велел меня первым делом накормить. Посещение уборной ещё больше подняло мне настроение. Мы ещё повоюем!

В конце концов, кто сказал, что инкуб и человек не могут быть вместе? Они, наверное, просто не пробовали никогда – эти вредные, самовлюблённые, эгоистичные…

Я чуть не подавилась булочкой, когда заметила внимательный взгляд исподтишка. О, я достаточно прожила среди прислуги, чтобы разбираться в типах слуг!

Генри был вовсе не из тех молчаливых и равнодушных ко всему, которым лишь бы хозяин платил, а остальное совершенно не имеет значение. Севший напротив меня за круглым столиком – после моих настойчивых уговоров – человек рассматривал меня с живым и искренним любопытством. Какое не бывает по отношению к просто чужим людям, случайным попутчикам на временном отрезке жизни.

Я могла руку дать на отсечение, что этот Генри к своему хозяину относится как к бестолковому и непутёвому сыну. И была бы немало удивлена, если б Велиар хоть на капельку об этом догадывался.

С решительным стуком я поставила чашку на стол – третью за утро, надо сказать.

– Скажите мне вот что, любезный! Понимаю, что это не моё дело, но мне чрезвычайно любопытно…

– Нет, – покачал головой тот, и глаза его смеялись. – Никаких девушек до вас мне перевозить не приходилось. Господин ни разу никого не приглашал в свою карету.

Я смутилась и замолчала. Вообще-то хотела спросить, где находится резиденция инкуба и далеко ли нам ещё ехать… но если так разобраться, Генри ответил на вопрос, который интересовал меня намного больше.

– И предупреждая ваш следующий, в поместье господина не ступала женская нога.

Я решила, что дальше разыгрывать светский вид и утончённую невозмутимость смысла нет.

Склонилась ближе.

– Что, даже служанок?

Генри пожал плечами и неуловимо улыбнулся краешком рта.

– Господин обоснованно полагает, что это добавило бы лишних хлопот и суеты ввиду… гм… повышенного внимания к его персоне и необходимости слишком частой смены обслуживающего персонала.