Текст книги "Игра навылет"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Анна и Петр Владимирские
Игра навылет

В названии романа употребляется слитное написание «навылет» по настоянию авторов, пожелавших сохранить игру слов.

Все персонажи вымышлены. Совпадение имен и фамилий, а также названий и обстоятельств с реально существующими следует признать случайным.

Человек до того несчастен, что томится тоской даже без всякой причины, просто в силу особого своего положения в мире, и до того суетен, что, сколько бы у него ни было самых основательных причин для тоски, способен развлечься такой малостью, как игра в бильярд или мяч. (…) Человек должен увлечься, должен обмануть себя, убедив, будто обретет счастье, выиграв деньги, хотя не взял бы их, если бы взамен пришлось отказаться от игры, должен выдумать себе цель и потом страстно стремиться к ней, попеременно испытывая из-за этой выдуманной цели алчность, злобу, страх, уподобляясь ребенку, который пугается рожи, им самим намалеванной.

Блез Паскаль. Мысли

1. ПРИЧИНА СМЕРТИ ОЧЕВИДНА

– Причина смерти очевидна, – раздраженно сказал медик. Милиционер пожал плечами.

– Так ведь… крови-то почти нет, – ответил он.

– Ничего необычного. – Врач тоже пожал плечами. – Если не считать дурацкого костюма покойника…

Ему было жарко и скучно. Мало того, что на этот остров машиной не попадешь – только на катере. Мало того, что менты не удосужились привезти свою экспертную бригаду, а вызвали «скорую», так еще и ждать приходится. Это в такое пекло! Всегда и всего надо ждать. Часами, неделями. Катера, ментов, воды… Просил воды ведь полчаса назад, сколько можно?! И кафе пляжное закрыто.

– Мало крови – это еще ничего не значит, – сказал он. – Можно получить весьма серьезную внутричерепную травму даже в результате простой трещины. Особенно если возникло внутричерепное кровотечение.

Милиционер затосковал.

– Перидуральное или субдуральное… Или фактический разрыв тканей мозга, – мстительно добавил медик. – Я предполагаю, что смерть наступила от сильного удара о ветку дерева. Например, вот эту. Видите, как низко она висит над землей? Наклониться не успел.

«Предполагает он, видите ли, – подумал служитель закона. – Это я тут буду предполагать. Да чего там… Несчастный случай».

Оба посмотрели вверх, на ветку. Потом вниз.

На взрыхленной лошадиными копытами песчаной почве распростерся человек. Спиной вверх, голова сильно вывернута вбок. Несмотря на жгучее солнце, он был наряжен в вылинявшую гимнастерку и галифе, на ногах – поношенные кирзовые сапоги. Подмышки и спина опоясанной широким ремнем гимнастерки побелели от пота. Рядом лежал странный головной убор: островерхий войлочный шлем с пятиконечной красной звездой. На открытой макушке погибшего сероватые волосы слиплись от крови – ее действительно было совсем немного. Тут же валялся большой пистолет, выпавший, видимо, из деревянной коробки на ремне. Наполовину прикрытая, из-под тела выглядывала зловещего вида шашка в ножнах.

Милиционер уже в который раз почесал в затылке.

– Цирк какой-то… Красноармейцы, блин!

* * *

Они ворвались на сонный пляж с криками, гиканьем и свистом. Особенно шокировала отдыхающих беспорядочная пистолетная пальба. Все вскочили со своих топчанов, а кое-кто и под топчан от неожиданности залез.

Только вообразите: выбрались вы на пляж. От речного вокзала маленьким катерком всего десять минут – и вы уже на острове посреди Днепра. Валяетесь на горячем песке, никого не трогаете. Тихо, хорошо. Жарко. Под веками пульсируют солнечные овалы. Слышен только плеск воды, шум катеров и водных мотоциклов. Хочется на них посмотреть, но лень открывать глаза. Потому что солнце жжет, тело расслаблено. Медленно дышите… На коже высыхают капли…

А из кафе пахнет шашлыками: надо взять парочку и не забыть пивка. Мммм… Счастье.

И тут раздается громкий треск, крики. Потрясенные отдыхающие видят безумную, невозможную, шизофреническую картину: под вербами, вокруг низенького домика пляжной администрации с ее непременным медпунктом, сонным спасателем и прокатом топчанов – скачут красноармейцы на лошадях. Точно сошли с экрана фильмов о Гражданской войне. Гимнастерки, кожаная сбруя, краснозвездные шлемы. Размахивают шашками, палят из маузеров в воздух. Это в две тысячи восьмом году! До центра Киева рукой подать! Можете вы такое представить?! Тут у кого угодно сердце из груди выскочит.

А еще, поглядите… Мама дорогая!.. На пляж вкатилась запряженная двумя лошадьми телега с пулеметом. Пулеметчик выпустил две оглушительные очереди в сторону реки, поверх голов пляжников. Перепуганные люди попадали на песок. Улыбки, возникшие у некоторых при виде всадников, как ветром сдуло.

Пятеро красноармейцев остановились у обшарпанной веранды, спешились. Все они были разного возраста, двое уже совсем не юноши… Один бросил поводья другому и приблизился к ошалевшим киевлянам.

– Товарищи! – крикнул он громко, раскатисто. – Мы ищем Михайлу Покидько. Вы его не видели?

Молчание.

– А… кхм… Э… А кто это? – сипло спросил пожилой мужчина из-под пляжного зонтика.

– Чиновник, сволочь, шкура продажная! – сердито объявил громкоголосый красноармеец, видимо командир. – Он приговорен революционным трибуналом к смерти за предательство интересов пролетариата!..

– Ой! – воскликнула какая-то девушка.

Эти слова – «революционный трибунал, приговорен» – были так нереальны здесь и сейчас, что все происходящее смахивало на сон. Или внезапную галлюцинацию, вызванную тепловым ударом.

От стола, оборудованного для тенниса, отошел мускулистый парень. Приблизился к красноармейцам и сказал, улыбаясь:

– Парни, кончайте гнать. Развлеклись и хватит. Тут женщины, между прочим…

Он не договорил. К нему подскочили двое, направив прямо в грудь смельчаку стволы маузеров.

– Уберите свои газовые пушки, – велел парень. Улыбка его искривилась.

– Молчи, гад! – выкатив глаза, заорал на него командир. – Убью!!! – И выстрелил несколько раз парню под ноги.

Взметнулись фонтанчики песка, атлет отскочил назад, споткнулся, плюхнулся на песок.

– Повторяю! – заорал командир. – Скорей выдайте нам предателя! Выходи, сволочь, а то всех перестреляем!

Пляжники попятились.

В этот момент за их спинами сорвался с места и побежал к реке мужчина, тряся на бегу толстыми боками. По пути он одну руку вдевал в рукав рубахи, второй пытался набрать номер на трубке мобильного телефона. Ему мешала маленькая сумка на ремне.

– А-а-а! Вот он! Не уйдешь! – закричали люди в гимнастерках и шлемах, размахивая руками. Командир ловко вскочил на коня, догнал беглеца у самой воды и рубанул шашкой по голове. Тот упал, рассыпав свои вещи.

Люди ахнули. Им стало холодно на солнцепеке.

– Не боись, – ласково сказал застывшим пляжникам командир, волоча толстяка за руку. – Я его плоским. Ну-ка, стань сюда!

Он выволок свою жертву на возвышение из песка и мелкой гальки.

– Ты, Михайла Покидько, предатель и зажравшийся буржуй! Именем революции, именем народа ты приговариваешься к смерти! Приговор привести в исп…

Бедный Покидько завизжал, упал на колени.

– Неееет!!! Я ни в чем не виноват!!! Товарищи! – обратился он к толпе изумленных дикостью этой сцены людей. – Товарищи, скорей вызовите милицию!

Всадники загоготали.

– Ага, – радостно сказал один из них, – как обгадился, так товарищи! А то все господа да господа, мать вашу!

Командир протянул руку с оружием в сторону пляжников. Из ствола еще вился дымок.

– Только попробуйте вызвать! – зычно гаркнул он. – И вообще, до вас тоже доберемся! Вы тоже предатели завоеваний Октября! Мы за вас кровь проливали, а вы… Распродали страну! У крестьян землю забрали и строите на ней свои капиталистические банки!.. А пролетариат загнали побираться в подземные переходы!.. Ладно, хватит.

Он повернул маузер в сторону приговоренного и выстрелил. Мужчина схватился за живот. Между пальцами потекли струйки крови, он скрючился и упал лицом вниз.

Люди на пляже застыли в шоке. Кто-то завизжал. Несколько человек схватили в охапку одежду и помчались, сломя голову, в сторону пристани. Там стояли причаленные катера и деревянные лодки с веслами.

Тогда «красноармейцы» рассмеялись – обычным, а не зловещим смехом. Сбросили с голов шлемы, стянули пропотевшие гимнастерки, запутываясь в ремнях с прикрепленным тяжелым оружием. Все это побросали в тачанку, сгибаясь от хохота и утирая слезы.

– Отлично поиграли!

– Да, оторвались здорово…

«Убитый» Михаила встал, улыбаясь и счищая «кровь» и песок с живота. К нему подошли бывшие его преследователи, похлопали по плечу.

– Молодец! Натурально сыграно.

– А эти, надо же – поверили! А где тот, мускулистый?

– Смылся! Вон, в лодке гребет, уже на середине реки.

– Ха-ха! Редкий трус долетит до середины Днепра!

– Ну и знатную же речь толкнул Вовыч! Про распродажу страны, банки и подземные переходы. Скажи?

– А как же! Не зря он в горсовете штаны просиживает. Да, Вовыч?

– Не зря, не зря. Давайте скорее выпьем чего-нибудь, а то я сгорю сейчас…

Пляжники все еще стояли остолбенело, не понимая, как можно – так нагло, ничего не опасаясь, устраивать розыгрыши с расстрелом… Кто на такое способен? Зачем?!

– Внимание, – раздался усиленный мегафоном голос. – Кому стало нехорошо, пройдите в медпункт. Кто считает себя оскорбленными этим представлением, пройдите сюда, в кабинет администрации. С вами побеседует юрист. А кто оценил розыгрыш – заходите в кафе, вас бесплатно угостят!

Возникли откуда-то плечистые парни в черном, выстроились возле домика, поглядывая внимательно на толпу растерянных людей: не бросится ли кто-то слишком нервный на «игроков». Видимо, бывало и такое.

Несколько человек, быстро сообразив, что к чему, прошли к белым пластмассовым столикам кафе и уселись вокруг них в тенечке. Почему не выпить на шару?

– Эй, шутники, – сказал один из любителей дармового угощения. – А этого-то не расстреливали. Чего он тогда лежит? – И он указал большим пальцем себе за спину.

Там, в тени деревьев, бродила лошадь, а рядом с ней на взрыхленном копытами песке лежал один из «красноармейцев».

Лежал, сильно вывернув голову набок.

Живые так не лежат…

* * *

На острове все застыло без движения. Даже листья ив, заселивших весь песчаный берег, не шевелились. Неподвижны были травинки рядом с покойником. Можно подумать, что от почтения, – но нет, природа к смерти равнодушна. Это все жара.

Только несколько человек оживляли сонный пейзаж. Ходили по утрамбованному песку с редкими пучками травы туда и обратно, будто надеялись что-то найти. Чуть ли не обнюхивали низенький домик с облупленной штукатуркой, ветки и землю на пляже. Подолгу смотрели на висячие замки на дверях пляжного домика, потом вдаль, затем на часы – почесывая подбородок, обмахиваясь блокнотами. Все это лишь для того, чтобы заполнить чем-то вязкое ожидание. Скрывая нетерпение, посматривали на беседующих милиционера и доктора.

И зачем надо умирать в такую жару? Кончались бы себе тихо, в постелях, тревожа только родственников… Но нет, где там! Гибнут в летнее пекло и в морозы, и в самых дальних кошмар-дырах в провинции. В выходные тоже мрут как мухи, отрывая от семьи тех, кому в смертях разбираться положено…

Милиционер снова глянул на ветку.

– Значит, ветка и стала орудием уб… То есть несчастного случая, – облегченно вздохнул он.

– Похоже на то, – равнодушно подтвердил врач. – Он получил лишь один удар и скончался на месте, там же, где упал. Перелом шейных позвонков… Кто тут главный, в конце концов?! – не выдержал он. – Сдохнем ведь тоже, только от теплового удара. У кого есть вода?

К нему подошли, протянули пластиковую бутыль с водой на самом донышке. Врач благодарно кивнул, хлебнул и поморщился: теплая.

Из-за деревьев вышел крупный седобородый мужчина в просторной рубахе пятнистой камуфляжной окраски с короткими рукавами; в каждой могучей руке он нес по десятилитровой бутыли. Покрытые прохладными каплями, они запотели, вода заманчиво плескалась внутри. Врач «скорой» невольно сглотнул.

– Извините, что заставил ждать, – сказал водонос. – Мало персонала, все самому приходится… Пейте на здоровье. Пейте-пейте, жарко.

Жадно напились, сразу вспотели, начали утираться: кто платком, кто рукавом.

– Что ж у вас так? – вместо «спасибо» спросил милиционер. – Игры с актерами устраиваем, а ветки не спиливаем. И вот, пожалуйста, трагедия.

– Нехорошо, – кивнул широкополой шляпой подошедший, бывший тут, видимо, главным.

– Как насчет инструктажа? И этого… эээ… безопасности развлечений? – туманно намекнул на чью-то ответственность милиционер.

– А как же, имеется. – Мужчина прижал ладони к груди. – Все расписываются перед мероприятиями. Но вы ж понимаете, всякое бывает. Особенно когда эти, – он мельком взглянул на труп, – богатые развлекаются.

Он подчеркнул интонацией слово «богатые», сразу обозначив границу статуса, невидимую, но хорошо ощутимую. Из своих, значит, нормальных, а не этих «новых». Несмотря на то, что начальник.

– Ну ладно, – подобрел работник органов. – Разберемся. А где свидетели?

Оказалось, что свидетели ждут неподалеку, на базе, и готовы ответить на все вопросы. Там же находится человек, ответственный за игру, и он будет рад дать любые объяснения и возместить любые… эээ… так сказать… Начальник не договорил, но этого и не требовалось. Милиционер кивнул, попросил оставить воду, чтобы утолять жажду, пока они будут заполнять документы, и распорядиться насчет катера: приедут еще за трупом, забирать его в морг. Доктора можно обратно к речному вокзалу доставить, пусть едет дальше по своим вызовам. Справку о смерти написал? Ну и будь здоров. Хотя доктора, они и должны быть всегда здоровы…

Неподвижность сжигаемого солнцем люди засуетились, занятые своими делами. И рассеялись, исчезнув из поля зрения, все детали этой картины: шероховатый истрепанный милицейский блокнот, сползающие по пластмассовому боку бутыли толстые капли, неестественно повернутая голова злополучного искателя развлечений.

Детали… Они собираются вместе, как намагниченные, когда мы напряженно проживаем эпизоды своей жизни. И проживают их вместе с нами, подыгрывают, словно массовка. А когда мы отводим взгляд, они перестают бросаться в глаза. Пропадают из виду, испаряются.

Переходят в небытие.

* * *

Прямо с первого июня в Киеве установилась небывало жаркая погода. Май, последний весенний месяц, будто бы сдал дежурство июню и подмигнул: давай, твоя очередь.

И тот дал.

Всю первую неделю лета столбик термометра показывал днем тридцать пять градусов. Да и вечером никак не меньше. Киевляне ужасались такой жаре и пугали друг друга: «Вы слышали? Завтра будет сорок! – Нет, что вы, я точно знаю, сорок три! – Да-да, и уже есть жертвы, представьте…» И все разговоры велись в том же духе.

Но вы не верьте киевлянам, они любят преувеличить. Ну, может, тридцать шесть градусов было… но не более того. И вообще, жители Киева – люди особенные.

Разные города населены вроде бы похожими людьми – взрослыми и детьми, мужчинами и женщинами. Словом, горожанами. Только предназначены они для разных занятий. В Львове рождаются для того, чтобы пить кофе и читать газеты, в Одессе – развешивать белье во дворах и жарить рыбу. А если вы, скажем, появились на свет в Полтаве, то для того, чтоб есть вареники с крупными полтавскими вишнями и пить ароматный узвар.

Киевляне рождаются для исполнения различных глаголов. Очень хорошо получаются у них такие: гулять, ходить, бродить, пролезать сквозь, шествовать, глазеть. На станции метро «Золотые Ворота», например, можно бродить между колоннами и глазеть на мозаики. Если не по делу едете, конечно. Да и это ведь смотря какую надобность делом считать.

Вот у этой симпатичной женщины даже в такой раскаленный день нашлось занятие в центре столицы. Сразу видно: киевлянка. Стройная, красивая, хоть и не юная девушка. А собственно, что нам до ее возраста? У этой женщины его вовсе нет. Зато есть синие глаза и такое лицо! От него уже не хочется отводить взгляд.

Женщина частенько при перемещениях по городу неожиданно для себя оказывалась на этой, красивейшей в Киеве станции. И уже не удивлялась. Значит, ноги сами ведут, что ж – будем ногам доверять. Мимоходом смотрела на мозаичные изображения древнекиевских князей, задумывалась о постоянном запахе нафталина – откуда он на этой станции?

А торопливые пассажиры метро – задыхающиеся, с мокрыми подмышками – удивлялись, в свою очередь, привлекшей наше внимание женщине. Действительно странно: всем жарко, а она свежая. Чуть ли не холодом от нее веет.

Этому есть очень простое объяснение. Правда, простое оно лишь для Веры Алексеевны Лученко, практикующего психотерапевта. В список многих ее необычных способностей входит умение представлять себе некую картину настолько ярко и отчетливо, что этот образ становится почти реальным. Когда она еще только входила на станцию возле своего дома, словно из парилки шагала в предбанник, у нее перед глазами плескалась призрачная ледяная вода. Ведь если жара становится невыносимой, то надо «поселить» внутри прохладное озеро. То есть вообразить его в деталях. И она давно выработала у себя такую привычку. Вспомнить зимнюю поездку на киевское море… вглядеться вповерхность воды, насквозь… бр-рр… Дыхание замедлилось, по спине пошли мурашки. Ну вот, уже не так жарко.

Никому этого, конечно, не видно. Но многие все же ощущают прохладу ее внутреннего озера. Так вот почему она так притягивает к себе!..

Вот и сейчас. Лученко подошла к автомату, чтобы опустить жетон в его железный рот. Тут круглый пластмассовый диск выскользнул из пальцев, упал на каменный пол станции. Поднимать жетон ринулся парень в наушниках и с рюкзаком за плечами. Наклонился, оценил взглядом тонкие щиколотки, длинные икры, маленькие стопы и изящный рисунок коленной чашечки. А как же: мужчина все-таки. Выпрямился, протянул Вере жетон и – о, вот этот жест в наше время уже вершина вежливости – вытащил из ушей наушники.

Сейчас попробует познакомиться, подумала Вера, проходя на эскалатор. Причем неостроумно попробует.

Действительно, парень выдавил:

– Э… э… эээ… Который час?

М-да. Изношено до дыр, «экалка» ты моя.

– Время обеда. – Она не улыбнулась.

– А давайте пообедаем вместе, девушка! – предложил незнакомец.

И ведь гордится тем, как ловко умеет знакомиться. Вера видела это по его лицу так же четко, как и то, что он тоже выйдет на «Золотых Воротах». Чтобы достать из рюкзака свои ролики и лихо покатить на Владимирскую горку.

– Я что, кажусь голодной? – насмешливо спросила «девушка». Парень был с виду ровесником ее дочери.

– Не, ни разу. Можно и не обедать. Просто хочу вас пригласить, и вообще… Познакомиться.

– А я не хочу приглашаться. И знакомиться не собираюсь.

– Почему?

– Потому.

– А вы избалованная девушка. С вами, наверное, часто знакомятся, поэтому вы кочевряжитесь.

Это словечко вызвало у Веры протест. Она бы с миром отпустила навязчивого ухажера кататься, но он разбудил в ней дремавшего бесенка, и она тут же выпустила его на просторы родного метрополитена.

Бесенок посмотрел в глаза случайному Вериному поклоннику. И тот увидел рядом с собой не симпатичную пассажирку метро, а великаншу, которой он едва до бедра достает. Парень мотнул головой, словно бычок, отгоняющий злого шмеля. Открыл глаза – и похолодел: девушка-то вовсе не великанша, а крохотная малышка ростом с Дюймовочку. Что такое?! Вот что жара может натворить!.. Он побежал по платформе как можно дальше от странной попутчицы, чтобы сесть в другой вагон. И пообещал себе всегда носить в рюкзаке бутылку холодной воды.

А всего-то навсего Вера Лученко вспомнила «Алису в стране чудес» и тот эпизод, когда Алиса то увеличивалась в росте, то уменьшалась…

Однако пора вновь стать серьезной. И что они к ней пристают, эти метроприлипалы и автобусные ухажеры? Неужели по ней что-то заметно? Ведь Андрея сейчас нет ни в городе, ни в стране… Ох, с каким удовольствием она бросила бы все и полетела к нему! Скоро, скоро. Только к Елизавете подскочу быстренько, узнаю, что там у нее, восстановлю справедливость – и до свидания, Киев и киевляне, не поминайте лихом. Но сейчас надо подругам помогать.

А парень никакого одиночества в ней, конечно, не увидел. Мужчина пытается познакомиться не потому, что женщина как-то особенно выглядит, а по собственным внутренним причинам. Нас, людей, слишком много, мы сталкиваемся непрерывно, как песчинки в ручье. И что ж такого, если невольно станешь для кого-то знаком, проекцией его проблем…

Вышла из метро к Золотым Воротам. Красиво, хорошо. Повременить бы сейчас, посидеть под тентом у фонтана. Но, во-первых, после метро все тело сразу обволакивает зной. Надо вновь «включить озеро» – и к подруге в больницу, под защиту толстых каменных стен старинного здания. Там прохладно без всякого кондиционера. И потом, тут все заставлено киосками-лотками-раскладками-торговцами. Романтика прекрасного уголка города непоправимо испорчена. Всюду привкус торгашества. Не очень-то хочется на это смотреть.

– Что с ним? – деловито спросила Вера в ординаторской, надевая белый халат.

– Отравление грибами. Очень тяжелое. Мы промыли ему желудок, теперь он лежит под капельницей, – пояснила завотделением Романова, Верина подруга. – Вводим антитоксин.

– Бредит?

– Пойдем, сама все увидишь. Его фамилия Бегун. Депутат, не простой смертный…

Они прошли по просторному чистому коридору к отдельной палате. У двери стоял человек. Охранник, догадалась Лученко. Хотя на типичного секьюрити тот был совсем не похож. Высоченный, худой, скуластый. Нос немного приплюснут. В глубоко посаженных глазах поблескивает ироничный интеллект…

Он цепко, сверху вниз, осмотрел врачей. Покачался немного с носков на пятку, держа руки в карманах, отодвинулся. Они вошли внутрь.

Это была платная одноместная палата с телевизором, холодильником и отдельным санузлом, аккуратными жалюзи на окнах и цветами на подоконнике. Прямо не лечиться тут хотелось, а отдыхать. Но лежавший сейчас под капельницей слуга народа, депутат, влиятельный и богатый пациент, страдал. Вид у него был неважный: серое лицо, влажная кожа, пожелтевшие белки глаз. Руки беспрерывно дрожали.

Увидев докторов, он забеспокоился и принялся быстро-быстро говорить:

– На острове убивают! Элитная турбаза… Это не лошадь виновата. Его убили, когда мы играли в Красную армию… Большевиками пугали отдыхающих…

Романова и Лученко переглянулись. Большевики, Красная армия? Похоже, действительно бред.

– Шею сломали… – От напряжения больной закашлялся. – А меня отравили…

– Ну, ну, успокойтесь. Вам нельзя так волноваться. Игла выскочит из вены, – попыталась утихомирить пациента Романова.

– Как вы не понимаете, нужно срочно принять меры! – хрипел тот.

– Может, вызвать милицию, пусть они его выслушают? – обратилась Елизавета Сергеевна к своей подруге.

– Они ничего не найдут, – замахал свободной рукой Бегун. – Менты все спишут на несчастный случай…

Пора вмешаться, решила Лученко. Она прикоснулась к его груди.

– Не нужно так волноваться. Сейчас вы поспите. Лекарство поможет. И вам станет легче. А потом, когда вы восстановитесь, мы во всем разберемся.

Ее глубокий грудной голос, как обычно, подействовал. Морщины больного разгладились, спазм отпустил мышцы, глаза полузакрылись. Только капли пота остались на лбу.

– Ну, слава Богу! – облегченно вздохнула Романова. – Он уснул?

Вера не ответила. Она всматривалась в лицо Бегуна. Бегун… Вот ты и прибежал, дружок. С грибами надо бы поосторожнее. Вы, всевластные, сидящие на Олимпе, так же уязвимы, как и мы тут, прозябающие внизу. Теперь от тебя уже ничего не зависит. Только от возможностей твоего организма. Какое разочарование – воображать себя могучим крейсером, а потом обнаружить, что ты обыкновенный бумажный кораблик.

У нее немного закружилась голова. Неужели от жары? Нет, ведь в палате не жарко… Ее влекло течением, уносило прочь, она цеплялась за какие-то ярко светящиеся точки: воспоминания-названия-образы-заботы.

Это не ее сносило, а Бегуна. Это он пытался якорьками воспоминаний уцепиться за ускользающую реальность. А Вера в него «включилась».

Она вновь осторожно прикоснулась к нему ладонью.

– Вот теперь спит, – сказала Лученко. – Чаем напоишь?

– Да, пойдем ко мне, – пригласила подруга. – Милочка, – обратилась она с улыбкой к вошедшей сестре, – посиди тут.

В больнице царила обычная суета. Медленно двигались по коридорам пациенты в своих кое-как повязанных халатах и тренировочных костюмах. Озабоченным шагом проходили доктора, сестры. Лязгал железом грузовой лифт, выпуская из своих слабо освещенных недр носилки на колесах в окружении людей в белых и зеленых халатах. Елизавета Романова здоровалась и улыбалась, при этом на ее щеках появлялись симпатичные ямочки. Эта улыбка, даже если поводов для радости не имелось, согревала пациентов и действовала успокоительно, словно обещая скорейшее выздоровление. Они боготворили свою улыбчивую докторшу.

– У меня чай черный и зеленый. Какой желаешь? – спросила она у Веры уже в своем кабинете.

На бытовую тему переключается, подумала Вера. Она по обыкновению подошла к окну, полюбоваться маленьким заросшим двориком.

– Так чего ты от меня ждешь? А, Лиза? – поинтересовалась Вера, не оборачиваясь.

Она и так знала, что делает сейчас ее подруга. Можно ведь и не глазами смотреть, а видеть всем телом. Сидит за столом, подперев щеку, вся прямо-таки сдобная, как булочка. Излучающая покой и уверенность, невысокого роста, не то чтобы полненькая, но вся какая-то аппетитная. Порой казалось, что и пахнет она ванилью, корицей и изюмом. Серые выразительные глаза на округлом с маленьким носиком лице смотрят доброжелательно. Такая приятная внешность надолго притягивает взгляд. И певучий голос, от которого больным легчает. Она была по-настоящему внимательным врачом, что нынче редкость. Всегда была, еще со времен учебы в мединституте… Как давно это было? Ого, полтора десятка лет назад. Вера Лученко тогда выбрала специальность психиатра, а Елизавета Романова – токсиколога, но это не мешало им дружить. Наоборот: скрупулезность и полная отдача работе сближали женщин еще больше, хотя Вера была моложе. С тех пор их дружба крепла, как хорошее вино. Правда, встречались они редко. Но зато встречи эти каждый раз превращались в мини-симпозиумы.

– Ну как – чего… – За спиной Веры звякнули чашки, уютно зашумел электрочайник. – Меня беспокоят его настойчивые речи об убийствах на каком-то острове. По-моему, на галлюцинации это не похоже. Хотя его состояние очень смахивает на полубессознательное. Вот, пей чай и почитай историю болезни.

Вера села к столу. Бегун Вадим Мартынович поступил в отделение токсикологии с рвотой, диареей и жалобами на боль в эпигастральной области. В соответствующей графе было написано, что он депутат Верховной Рады.

– Так что? – улыбнулась Елизавета, отхлебнув чая из своей чашки, и ямочки вновь заиграли на ее щеках. – Бредит он? Или…

Вера склонила голову набок, внимательно глядя коллеге в лицо.

– Ну что, мне все рассказать? Или сама? – вопросом на вопрос ответила она. С подругой можно без китайских церемоний.

Романова вздохнула и отвела глаза, вокруг да около целый час кружить, а главного так и не решишься произнести. Привычка! Она сразу вырабатывается у тех, кто хоть за что-нибудь отвечает. Это среди больных Елизавета Сергеевна богиня, а для начальства… Здесь, в центральной клинике города, где Романова занимала пост заведующей токсикологическим отделением, начальство ее ценило – насколько оно вообще способно ценить врачей, что называется, «от Бога». Таких, как Елизавета Сергеевна – интуитивных диагностов и чутких докторов, – было немного. Только она хоть и ценный работник, но незаменимых у нас по-прежнему нет. Даже еще меньше… А если Вера Лученко возьмется озвучить непроизнесенное, то все сразу прояснится. Она ж волшебница. Вроде и по сторонам не смотрит, никаких пассов над головой не делает – но видит тебя насквозь и на три метра вглубь: все знает про тебя и про твою жизнь. Про все и про всех. Иной раз страшновато ей в глаза смотреть – а вдруг увидишь там что-то такое о себе, чего не хочется знать наперед. Так что лучше уж сама рассказывай, проницательная ты моя…

– Насчет речей про убийства – само собой, но это ж только повод. – Вера словно прочитала все мысли Романовой у нее на лбу. – Мало ли что может человеку пригрезиться после интоксикации. Но ведь не в этом дело. Просто страхуешься, милая моя. И я тебя понимаю. Главврач вот-вот уйдет на пенсию, и на его место хотели назначить тебя… Только не возражай, у тебя это на лице написано. Подобные шансы не упускают даже такие, как ты. Небось в мечтах уже перестроила всю работу по уму… И вдруг – пожалуйте подарочек, высокопоставленный пациент, бредит. Тут ответственность и зашкаливает. Романова молчала.

– Ладно, не переживай ты так. Я тоже в курсе, что новый министр здравоохранения решил поиграть в демократию и предложил всем слугам народа ложиться в обычные больницы. А в их главной загородной спецлечебнице затеял ремонт. Вот депутата Бегуна к тебе и положили.

– Этот новый министр вообще с головой не дружит… Представляешь, решил извести специализацию. Теперь не будет гастроэнтерологов, урологов, кардиологов, эндокринологов и всех остальных, а только терапевты широкого профиля. – Романова отхлебнула чай и вздохнула.

– Ты шутишь? – удивилась Вера. От этих нововведений Минздрава она была далека.

– Ничуть. Он по телевизору декларировал свои дикие идеи.

– Почему, прежде чем назначать министров, их не отправляют на осмотр к нашему брату психотерапевту? – покачала головой Лученко.

– Когда мы с тобой состаримся, лечиться будет не у кого, – подвела неутешительный итог Романова.

– Может быть, эта новая метла вскоре станет старой и перестанет пыль поднимать. А знатные персоны снова в свои депутатские больницы вернутся. Только и там будут болеть и умирать, как обыкновенные.

Лиза махнула рукой:

– Тьфу на тебя, Верка. Он же не поганок наелся… Да и антитоксин поможет… Все с Бегуном будет о'кей. Еще примет кучу дурацких законов. – Она улыбнулась. – У меня в отделении давным-давно никто не умирал.

– Знаю, – сказала Вера и снова повернулась к пейзажу за окном. Если смотреть на него подольше, то, может, перестанут мелькать возникшие в краях глаз черные птицы. Испугаются красоты, улетят…

Значит, плохо дело. Умрет… Надо было его подробнее про остров расспросить, но тогда она еще не чуяла… А сейчас? Но что, если он еще спит или сон уже перешел в предсмертную кому? Что, если ему все показалось, а она станет его беспокоить – ради чего? Любопытство тут неуместно. Пусть уходит так.

А вот Лизе Романовой – сказать или не сказать? Плохо знать будущее. Еще хуже рассказывать о нем тем, кого оно касается. Правда, коллеге вроде бы можно… Это другим нельзя вываливать голую правду: дескать, может случиться непоправимое, берегитесь и так далее. Ведь все равно никто никогда не слушает. Не воспринимают прогноз, не понимают, что это о них речь. Восхищает лишь само умение заглядывать вперед: ой, да вы прорицательница, практически пифия или как там они назывались? Оракул, короче говоря. Ах, как это здорово, как интересно, мне тоже любопытно, и мне, и мне!