Текст книги "Приключения тюремного лекаря (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава шестая, в которой Март ступает на Лиамскую пустошь

Море – котёл с вязким расплавленным оловом – куталось в лёгкий туман, что не позволяло различить даже следов берега. Корабли – небольшие, на шестнадцать гребцов, – легко переливались с волны на волну. Первое время Марта мутило от качки и вездесущего запаха рыбы, затем он смог сотворить из имеющихся запасов более-менее действенное снадобье, а затем привык. Он с негодованием отверг предложение взяться за весло – лекарю надо беречь руки, – и целые дни просиживал на забитом вещами настиле, прислонившись к мачте. Глядел по сторонам, дивился высоким волнам и низкому небу, слушал песни и перебранки гребцов. Дело ему нашлось буквально пару раз: унять боль в костях перед дождём да поставить примочку гребцу, приложившемуся лбом о рею. Ерунда, но верингам хватило, чтобы начать смотреть на лекаря с неприкрытым уважением.

Северяне гнали судно вперёд день и ночь, меняясь на вёслах и искусно ловя ветер парусом. К берегу приставали только когда совсем уж донимали стужа и сырость. Наконец, когда Март и во сне стал видеть сплошь серые клубы, а холод начал пробираться под меховой плащ и шерстяную одежду, которой лекарь разжился на корабле, по правую руку замаячила земля. Там виднелись крыши домов, над которыми поднимались струйки дыма, и путешественникам показалось, что на корабле запахло горячим хлебом. Затем обжитой берег сменился пустынной полосой, а с наступлением сумерек суда вошли в пролив. По левую руку поднимались светлые скалы, а справа пылали костры, и огоньки факелов уже рассыпались на берегу, приветствуя товарищей.

Корабль тронул килем песок рядом с «Золотым змеем», и на берег перебросили широкую доску. Март с наслаждением потянулся, прогоняя усталость затёкшего тела, приметил внизу Сигверта, и по его лукавому виду мигом сообразил, что кунг не просто так дал ему отсрочку перед отплытием.

– Добро пожаловать на Лиамскую пустошь! – торжественно объявил Сигверт.

– Думал, я пропущу всю потеху? – проворчал Март вместо ответа. – Спутал меня с наследным принцем?

– Разумный человек пропустил бы, – ответил кунг. – Вы вовремя. Здесь какая-то беда с водой, и пятеро наших с вечера маются животами. Хорошо бы ты поглядел их после ужина.

– Не тебе рассуждать, что бы сделал разумный человек, – парировал Март. – Показывай своих больных. И прибереги для меня похлёбку! Я по горло сыт холодными лепёшками и солёной рыбой. Знал бы, что у тебя так скверно кормят, подумал бы, с кем идти!..

Вода и впрямь не годилась для питья: все, кто вчера поспешил напиться из знакомого родника, уже к ночи слегли с жаром и резями в животах. В помощь Марту отрядили двух парней, и те хоть и ворчали под нос на сварливого и требовательного лекаря, но помогали исправно. В первую ночь Март спал урывками и поднялся затемно. Несмотря на ранний час, лагерь был на ногах. Работы предстояло немало: добыть чистой воды, еды и дров на полсотни человек, не считая множества мелких дел.

В свете факелов Март выхватил взглядом высокую фигуру Сигверта; тот помогал сталкивать в воду один из малых кораблей. Март на миг представил рядом с ним Камиллу – в бесформенном меховом плаще, кожаных штанах и высоких сапогах рыбьей кожи, в спутанных волосах застряли водоросли и чешуя, – и едва подавил смех.

* * *

В палатку для больных ввалился Лейв – высокий веринг, считавшийся здесь за травника. Впрочем, он исполнял свою работу без всякого удовольствия – лечебное дело у верингов считалось женским. Сейчас он, раскрыв рот, наблюдал, как Март отмеряет капли настоек в дымящийся отвар, разлитый по кружкам.

– Откуда ты знаешь, кому какие капли нужны? – спросил он.

Март пожал плечами. Повидав перед собой тысячи лиц, начинаешь подмечать незаметные неопытному глазу признаки: цвет кожи, блеск глаз, непроизвольные движения пальцев, и этого достаточно, чтобы понять, кому чего подмешать к желудочной траве.

– А можешь сказать, что мне нужно? – не унимался Лейв.

Март устало вздохнул.

– Ты не спишь вторую ночь, страдаешь от воспаления глаз и болезни печени. И с плечом у тебя что-то… вывих старый или перелом, не понял…

– Погоди, погоди! Ладно, глаза, плечо, это всё видно, а про печень-то ты как догадался?..

Последняя капля настойки упала в кружку, и Март позвал помощников: пора было поить больных. Тем пока не становилось лучше, но и хуже не было. Похоже, их сразила обычная кишечная хворь, которая часто заводится в воде, и побороть её можно будет в три дня. Когда лекарь снова вышел из палатки, Лейв всё ещё торчал рядом с немым вопросом в голубых глазах.

– Глаза у тебя мутные, и кожа… такая, какая часто у печёночных больных бывает, – ответил Март. – Долго объяснять. А главный признак знаешь какой?

– Ну?

– За правый бок часто хватаешься.

Лейв расхохотался и хлопнул Марта по плечу:

– Толковый лекарь! Не зря Сигверт тебя взял. Слушай, печень ладно, а вывих можешь вправить? А то не даёт ни топором махать, ничего делать не даёт! Грести ещё мог, а теперь который день в лагере остаюсь, толку с меня никакого…

– Попробую, – согласился Март и кивнул на палатку. – Этим полегчает, и займусь тобой.

– Вот я тебе буду благодарен! Ты здесь раньше не бывал? Идём, брод покажу.

Отлив уводил воду в море, обнажая длинные ровные камни, лежавшие поперёк пролива. Было похоже, будто каменный великан подставил пальцы, чтобы люди могли перейти.

– Тёмные земли! – сказал Лейв, мотнув головой на светлые скалы, вздымавшиеся по ту сторону пролива. – Одна Тьма знает, почему богам было угодно построить их из белого камня…

Чем дольше Март рассматривал скалы, тем больше убеждался, что назвали их правильно. В этих камнях не было солнечной желтизны, как в лаконских известняках, не было торжественной чистоты, как в силлионском мраморе; им была свойственна скорее нездоровая серость, будто из этих камней была выпита вся жизнь, все краски. Действительно, над бледными скалами не вздымались кроны деревьев и не кружили птицы.

– Неуютно как-то, – сказал Март Лейву. – Как на ладони у них… Встать бы подальше или укрепления построить, всё спокойнее было бы.

– Сигверт сказал, никто нас не тронет. А он знает, что делает.

Эта несокрушимая вера раздражала Марта.

– Знает он… Знал бы – в Лаконике бы так глупо не попался! – сердито буркнул он. Лейв и бровью не повёл:

– Так-то оно так, только он оттуда вышел, и оружие сберёг, и славу себе добыл ещё больше, чем у него было. Ты бы видел, как его в Силлионе тогда встречали! Получается, он от того плена только выиграл, так что вот и думай, глупо это было или нет. И тебя привёл, и теперь у нас лучший лекарь, а всё оттого, что он тогда кровь свою послушал…

Разговаривать с верингом было бесполезно. Между тем на пустошь незаметно опустился вечер. Ещё не успел вернуться отряд, посланный в деревню за зерном и зеленью, а в лагере едва успели разрубить весь запасённый с вечера плáвник и сварить обед, как начало темнеть. Пустошь подёрнулась тончайшей пеленой, размывшей очертания предметов, а белые скалы на другой стороне пролива слились с серым небом. Март провел ладонью по глазам, пытаясь стереть усталость, от которой, вероятно, расплылись очертания, и лишь потом сообразил, в чём дело. После коротких южных вечеров северные сумерки казались бесконечными. Вот уж верно говорят, странные места!..

С возвращением кораблей на берегу закипела работа: катили бочонки с водой, набранной на водопаде, что Март видел по пути, выносили улов и морскую дичь. Уставшие и замёрзшие мореходы подсаживались к огню и разбирали дымящиеся миски. Март как раз воздал должное северной кухне, сидя у входа в палатку, как из сгустившейся тьмы вынырнул Сигверт.

– Ну как? – кивнул он на палатку.

– Бояться нечего, – успокоил его Март. – Похоже, простая кишечная хворь.

– Зимой?

– А почему нет?

Сигверт уселся рядом с ним, скрестив длинные ноги, и заглянул в миску.

– О, сегодня треска! Отлично. В деревне тоже беда с водой. Жители бросили дома и ушли в соседнее селение. Колодец увит красными лентами и исчерчен защитными знаками, а из домов вынесено всё съестное. Амбары, погреба – все пусто. И забрали явно не сами жители: замки сбиты, двери кое-где сняты с петель или просто выломаны.

– Думаешь, с того берега постарались?

– Больше вроде некому. Поэтому скажи мне: как думаешь, могли воду нарочно отравить?

Март задумался:

– Я бы на отраву не думал. Скорее, в деревне либо навозную яму, либо отхожее место устроили слишком близко к колодцу. Или просто на водную жилу попали.

– Может и так, – согласился Сигверт. – Только отчего грабить сразу пришли? Как знали. И родник тоже испорчен, а от него до деревни три часа ходу.

– Не знаю, – покачал головой Март. – Я признаков отравы не вижу. Но если ты говоришь, что тут народ много чего тайного знает, то могло быть и так.

Сигверт поднялся.

– Ладно. В водопаде вода вроде хороша, а большего нам и не надо. – Он уже взялся за полог палатки, как Март остановил его:

– К больным-то не ходи! Эта зараза прилипчивая…

– А, ко мне не пристанет! – отмахнулся кунг и нырнул в темноту, где его встретили радостными возгласами.

Похлёбка остыла на холоде, и Март расправился с ней уже без удовольствия. Похоже, не зря они опередили имперские войска. Если Сигверт прав, и жители Тёмных земель взялись травить колодцы ради грабежей, этому надо положить конец.

* * *

Длинные сумерки и ранняя темнота сбили Марта с толку, и он проснулся, когда стояла глубокая ночь. Лагерь опустел, из палаток слышался храп. Лекарь убедился, что с больными всё в порядке, окинул взглядом окутанный мглой берег. У самой воды теплился огонёк: кто-то стоял там с фонарём. Март уже хотел вернуться в палатку, но светильник выхватил из темноты нос утлой лодочки. Кто-то хотел высадиться на берегу!

Март бесшумно направился к палатке, где спал Сигверт, но, снова бросив взгляд на берег, увидел высокую фигуру кунга рядом с чужой лодкой. Его спина то загораживала фонарь, то вновь открывала. Кунг стоял на берегу и, похоже, разговаривал с теми, кто пришёл на лодке. Вскоре свет заметался, светильник отразился от воды и стал удаляться, а Март услышал у палатки лёгкие шаги.

– Ты где был? – спросил Март, когда кунг приблизился.

Тот остановился, выругался вполголоса не то по-верингски, не то по-арански, и Март, по-детски радуясь его испугу, повторил вопрос.

– Опасное это дело – сторожить в темноте, – ответил наконец Сигверт. – Это были местные, с того берега. Я передал с ними весточку для тана. Пусть знает, что мы здесь.

– Не накроют нас ночью-то?

– Нет. Иди спать. Палатку-то свою найдёшь?

Лагерь верингов спал, едва освещённый тлеющим костром, но Марту было неспокойно. Кто поручится, что ночные гости не вернутся, вооружённые луками? В такой тьме даже в рукопашную вступать не надо. Бросай факела в покрытые шкурами палатки и выпускай стрелы в мечущихся воинов, укрывшись в непроницаемой тьме… Он остановился, уставившись в темноту, словно пытаясь разглядеть непрошеных гостей.

– Кого высматриваешь? – голос Сигверта над ухом заставил сердце подпрыгнуть. – Никто не придёт, говорю же. Часовых я выставил.

– Ты всех так по лагерю провожаешь? – сердито прошипел Март.

– Ты сперва к воде пошёл. Проще было проводить, чем потом вылавливать.

Март сердито повернулся к нему:

– Погоди. К воде я после направился. Ты не больных ли моих хотел проверить?!

Сигверт тихо рассмеялся:

– Давай так: ты не учи меня воевать, а я за тобой не буду смотреть.

Он тихонько подтолкнул Марта к палатке и исчез в темноте. С таким Сигвертом – немногословным, властным, поступающим по-своему – было сложнее, чем с говоруном, без устали развлекавшим всю компанию в горах. Зато веринги верили ему безоглядно.

Неужели кунг северян никогда не сомневается? Не ворочается ночами без сна, не колеблется, не боится сделать неверный выбор?.. Не жалеет о сделанном?.. Похоже, нет. Даже Март сомневался, какой путь ему выбрать, а Сигверт – нет. И как ему это удаётся?..

Глава седьмая, в которой пробуют йольское пиво

За следующие дни Март окончательно освоился на пустоши. Больные шли на поправку, чем окончательно завоевали лекарю уважение среди северян, а новых забот не прибавилось. Март бродил по берегу, дивился на каменный брод, распластал ради забавы несколько невиданных рыбин, попавшихся в сети, и, наконец, показал своим недавним помощникам, как в Орзоруме сохраняли животных для любителей диковинок. Те увлеклись, и за ужином всей компании были предъявлены три крысиные шкурки, набитые сухой морской травой. Веринги передавали чучела из рук в руки, интересовались, можно ли провернуть такую штуку с человеком, а Сигверт заявил, что, пожалуй, пересмотрит распоряжение относительно собственных похорон, если Март пообещает лично взяться за дело.

Дел было мало, однако Март всё чаще ощущал, что задолго до наступления вечера наваливается усталость, а утро не приносит бодрости. Он уставал от темноты и холода, от тяжести одежды, которую нельзя было снять ни днём, ни ночью, а больше всего уроженца юга утомляли сумерки. Небо было плотно затянуто облаками, света не хватало даже в полдень, и почти сразу начинала подкрадываться полумгла, стиравшая границы между явью и видениями.

Дошло до того, что Март начал скрываться в палатке, лишь только замечал расплывающиеся очертания предметов, и оставался там, пока на улице окончательно не светало или не темнело. Занятие себе он нашёл быстро. В лекарской сумке, среди бутылок и свертков, хранился свиток чистой бумаги, брусок чернил и дорогое серебряное перо. Март устраивал на устланном шкурами полу светильник, растирал немного чернил с водой, ставил их поближе к светильнику, чтобы не замёрзли, и принимался подробно описывать события последних дней, начиная с похода на верингском корабле. Мало кто отваживался подходить так близко к Тёмным землям, и Март старался не упустить ни одной сколь-нибудь важной детали при описании здешних мест.

Сегодня записывать было особо нечего, и Март взялся разбирать снадобья. Травы и настойки не пострадали от холода, только розовая вода, что снимала боль, помутнела, и лекарь без сожаления вылил её в отхожее место.

На самом дне сумки нашёлся мешочек с маленькими травными шариками, замешанными на горьком мёде, и Март не сдержал самодовольной улыбки. В Орзоруме за эти шарики платили даже не серебром, а золотом, и потраченные деньги с лихвой возвращались за игровым столом, когда соперники хмелели до того, что путали красные фишки с белыми. Снадобье, создание которого заняло без малого год, рассеивало силу вина. Он и позабыл, что истратил не весь запас.

Снаружи почти стемнело. С огня как раз сняли котелок с похлёбкой и утвердили вертела с морской дичью. Веринги обступили Сигверта, о чём-то упрашивая, кунг махнул рукой, и воины с радостными криками покатили к огню бочонок.

– Чего они? – спросил Март.

– Решили попробовать йольское пиво. До праздника остались считанные дни, и они боятся, что напиток не удался.

Йоль – самая длинная ночь в году, вспомнил Март рассказы Лейва. В эту ночь возвращается солнце, и чтобы помочь ему, веринги всю ночь пьют и веселятся.

– У тебя враги под боком, а ты пиво распивать будешь? – удивился лекарь.

– И ты будешь, – уверенно заявил Сигверт. – До Йоля сюда никто не сунется.

– А после?

– А после мы сами отправимся на ту сторону. Сегодня можно веселиться и спать спокойно. До Йоля ещё два дня.

С бочонка с праздничным напитком была сбита крышка и брошена в огонь – знак, что пока не выпьют до дна, не разойдутся. Кунг зачерпнул первым, пригубил, одобрительно кивнул и передал почти полный ковш Марту.

– Можешь не пить, – тихо сказал он, – просто сделай вид.

Пиво пахло травами, ягодами и горечью короткого северного лета, перекатывалось на языке терпким и сладким. Ковш отправился дальше по старшинству, порядок которого Март так и не уяснил, а когда вернулся пустым, Сигверт повертел его над огнём, показывая, что не осталось ни капли, и напиток хлынул в подставленные уже без всякой очереди кружки.

– Налейте лекарю! – крикнул кто-то из-за спины.

– Наш лекарь в возлияниях умерен, на девок не заглядывается, спать ложится рано – достойный пример для всех нас! – рассмеялся Сигверт. И удивлённо поднял брови, когда Март протянул ему кружку. Травный шарик незаметно скользнул в пенный напиток, Март чуть поболтал кружку, словно собираясь с духом, и осушил до дна под радостные вопли.

Горечь трав, терпкость ягод, сладость мёда, которым было щедро сдобрено праздничное пиво, заставили его смежить веки от удовольствия. Много было в уходящем году горького, многое пришлось вытерпеть, но следующий год будет слаще, – говорил пенный дух. Март открыл глаза и встретился с заинтересованным взглядом Сигверта.

– Ты тоже пей, – сказал ему лекарь, улыбаясь одними губами.

– Кунгу нельзя пить, – ответил Сигверт. – Должен в лагере остаться кто-то с трезвой головой.

– Трезвая голова – это не о тебе, хоть ты год к хмельному не прикасайся, – отрезал Март. – Ты говорил, что на нас не нападут, так чего боишься?

– Раз Сигверт говорит, значит, не нападут, – авторитетно заключил Лейв. – Он знает.

– Давай, пей уже! – рассердился Март. – Ты хвалился, что тебя не берут яды, и я хочу посмотреть, действует ли на тебя хмель.

– Действует! – грохнуло со всех сторон. – Ещё как!

– Помните, как в первый Йоль?..

– А на Торольвовой свадьбе?..

– А когда корабль упустили?..

Сигверт замахал руками, оглядел собравшихся, проверяя, что никто из назначенных сторожить не присоединился к весёлой компании, и осушил кубок. Заботливые руки вновь наполнили посуду, и вновь никто не заметил упавшего в кружку лекаря маленького шарика.

– Не подпускайте Марта к травам сегодня, – сказал Сигверт, пока им наливали в третий раз. – И завтрашним утром, пожалуй, тоже. – Он осушил кубок и уставился в небо, медленно выдыхая и прикрыв глаза.

– Наконец у нас будет нормальный праздник, – сказал Лейв, подсаживаясь к Марту. – А то мы всегда напиваемся и выкидываем всякие штуки, а Сигверт один сидит трезвый, улыбается и потом весь год рассказывает, что мы вытворяли.

– У меня не забалуешь, – сказал Март, вновь протягивая опустевшую кружку. – А я думал, его хмель не берёт.

– Против йольского пива даже драконья кровь не устоит, – заключил Лейв. – Ох, и хорошо вышло в этом году! Каждый год по-разному выходит, хотя кладём вроде одно и то же…

– В наших краях говорят, что драконью кровь можно узнать по способности человека плавать в ледяной воде, – осторожно заметил Март, и Лейв согласно кивнул.

– Ну да, всё сходится. Мы-то Сигверта по доспеху и мечу узнали. Знаешь же, как у нас рассказывают?.. Когда боги уходили из нашего мира, последний из драконов решил остаться. Из куска своей шкуры он сделал доспех, а остатки бросил в Огненную гору и выковал меч. С тех пор они передаются из поколения в поколение…

– А зачем он решил остаться? – спросил Март, но тут Сигверт поднялся, мрачный, как небо над головой. Постоял, выравнивая равновесие, провёл рукой по глазам и остановил взгляд на Марте.

– Удалось йольское пиво! Ты победил. Не завидую тем, кто останется пить с тобой. – Он хотел ещё что-то сказать, но махнул рукой и с преувеличенной осторожностью стал выбираться из круга.

– Приглядеть бы, а? – спросил Март Лейва.

– Не в первый раз, – отмахнулся Лейв. – Ай да Март, напоил-таки кунга! Давно его таким не видели… Слушай, мы тебе сейчас всё про драконью кровь расскажем!..

* * *

Когда Март наконец ушёл от костра, его шатало не меньше, чем Сигверта, и в голове шумело. Всё-таки давно лежало у него это снадобье, да и испытывал он его прежде на вине, а не на пиве. За спиной веринги расползались по палаткам, кто был потрезвее, тащил товарищей, захрапевших раньше всех. Лекарь шагал по берегу, вглядывался в непроглядную тьму и пытался – невесть зачем – найти кунга. Наконец холодный воздух прогнал хмель, и Март смекнул, что искать надо на корабле. Со стороны пролива журчала вода, и скоро свет факела выхватил из темноты крутой борт корабля. Март окликнул Сигверта, не получил ответа, постоял немного и поднял факел над бортом. Послышался гневный окрик и показалась встрёпанная голова.

– А, это ты! – сказал Сигверт. – Я-то думаю, что за пьянь лезет к кораблю с огнём…

– Я тебя звал, ты не слышал?

– Нет.

– Руку-то дашь, или мне так карабкаться?

Сигверт молча втащил Марта на корабль и повалился на настил, уставившись в затянутое мглой небо. Лекарь воткнул факел в светец и уселся у борта.

– Чем тебя у огня обидели, что ты теперь отсиживаешься на корабле, как принцесса в палатке? – спросил он.

– Ничем не обидели. Зачем пришёл?

– Нашёл, кому врать. Ещё того гляди, побрякушками швыряться начнёшь. Мало чести воину так себя вести!

– А тебе много чести сказки слушать, да ещё добавлять. Взял болтуна на свою голову…

Март достал трубку.

– Твои воины – как дети. Любят сказки. Что в этом плохого?

Кунг молчал.

– О принцессе, что ли, вспомнил? Рода своего стыдишься? Зря. Не каждый род хранит такое оружие. Если принцессе твои предки кажутся недостаточно знатными, так это не повод обижаться на сказки у костра!..

Сигверт молчал так долго, что Март уже решил, что он заснул. Но кунг вдруг уселся, прислонившись к мачте, и негромко спросил:

– Если бы… Если бы и меч, и доспех вправду принадлежали моему роду, на них были бы знаки, как думаешь?

Март поперхнулся дымом.

– Не обязательно. Сам же говорил, что работа древняя. Тогда оружие не клеймили.

– Но потом-то могли поставить! Не знак мастера, а наш, родовой! Если не хотели портить, то должны были хотя бы на герб добавить меч или чешую…

– А что у вас на гербе?

– Да ничего. Камень и перо, как и следует ожидать от хранителей сокровищницы. Я первый воин в роду, понимаешь?..

– Не понимаю, – Март выпустил колечко дыма. – Отец же опоясал тебя этим мечом, когда ты входил в года.

– Нет, – прошептал Сигверт. – Они… и меч и доспех просто лежали в сокровищнице. Одни боги знают, сколько лет они там пылились. Когда я уходил, я не смог их оставить… Меч сам лёг в ладонь, и доспех – как вторая кожа… я не смог… Наш родовой меч – совсем другой. Парадное оружие, которым никогда не сражались. А этот… Он заслуживал лучшей участи, чем валяться в кладовой. Заслуживал же, правда?

– Если меч хорош, нечего ему пропадать, – пожал плечами лекарь, едва удерживаясь от колкости. – От меня-то ты чего хочешь? Мне нет дела, как ты добыл своё добро, лишь бы в бою не позорился.

– В том-то и дело! Март, он так меня и не признал! Я его столько раз терял… В Силлионе тогда отняли, в Лаконике вообще сам отдал… Доспех кое-как сберёг, а меч… Он будто ждёт от меня чего-то, а я… Недостоин я его! Ни меча, ни родового имени, ни её…

Он уронил голову на руки – точь-в-точь мальчишка, которому отказала первая возлюбленная. И Март не удержался – ткнул в открывшееся ему больное место без жалости.

– Ты хороший воин, – медленно сказал он. – Ты мастерски владеешь оружием, и военачальник ты превосходный. Я сам видел, как ты бился с Варрионом, и это была чистая победа. А с ним немногие решались сходиться один на один.

Сигверт поднял голову с надеждой в глазах, и Март продолжил:

– А потому я считаю, что тебе нет нужды переживать. Ты достойно прославил своё имя. Пусть веринги – дикое и плохо обученное войско, зато они признают твою власть, в отличие от всех остальных. Жениться тебе и вовсе ни к чему. Кого ты собрался плодить в законном браке? Наследников своему отцу? Ему придётся смириться, что род прерван. Что же до принцессы… Нрав у неё сварливый, характер ещё хуже твоего. Дай ей вступить в достойный и равный союз – хоть с тем же принцем, как его там… Уверен, никто не помешает ей иногда развлекаться с тобой…

Сигверт поднялся одним движением и в два шага пересёк разделявшее их расстояние. Март потянулся было за факелом, но кунг уже овладел собой и остановился перед лекарем, тяжело дыша. Факел бросал блики на доспех, различимый сквозь вязаный узор рубахи, будто по телу бежали искры.

– Будь ты лет на десять помоложе, – выговорил он, – я бы пересчитал тебе рёбра и выкинул за борт, чтобы немного остыл!

– Не пересчитал бы, – заявил Март. Поднял руку с браслетом и повторил то, что слышал от Лейва: – Ты кунг, я вроде как твой человек, а биться можно лишь с равными.

Сигверт резко повернулся, выругался, сделал, словно вслепую, несколько шагов и рявкнул, не оборачиваясь:

– Убирайся с корабля!

Март не спеша выбил трубку, оправил плащ и, когда спина кунга приобрела полное сходство с камнем, спрыгнул, наконец, на берег, не забыв прихватить факел. Судя по звукам, Сигверт снова завалился на настил и будет сегодня спать на корабле. Лекарь не сдержал довольной улыбки: веринги бы животы надорвали, если бы узнали, что кунг разгуливает с краденым мечом, да ещё выдаёт его за родовой. Верят, как дети, в драконью кровь, видят в Сигверте наследника древнего рода, и только Март, один Март знает правду.