Текст книги "В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора"
Автор книги: Анна Уайтлок
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 17
«Злая мнительность души»
Находясь в Виндзоре, Елизавета узнала еще об одном неприятном для нее браке. Одна из сестер Грей, девятнадцатилетняя Мэри – самая низкорослая женщина при дворе, которую де Сильва называл «уродливой горбуньей», – тайно вышла замуж за Томаса Киза, старшего королевского привратника ростом 6 футов. Киз охранял дворец; от него ожидалась безукоризненная верность. Он был вдовцом вдвое старше своей невесты.[463]463
Ellis (comp.), Original Letters, II, 299.
[Закрыть] Они поженились в девять вечера 16 июля 1565 г., когда Елизавета покинула двор, чтобы присутствовать на свадьбе Генри Ноллиса в Дарем-Хаус. В покоях Киза в Уайтхолле при свечах собрались одиннадцать друзей и родственников. Жених и невеста произнесли брачные обеты; Киз подарил своей крошечной невесте крошечное обручальное кольцо. Свадьбу отметили вином «и свадебным пиром», после чего Томаса и Мэри оставили одних и они легли в постель. Когда на следующее утро Елизавета вернулась во дворец, новобрачные разошлись каждый по своим покоям. Королева так ничего и не узнала.
Месяц спустя, когда Елизавета еще не оправилась от известия о том, что Мария Стюарт вышла за Дарнли, просочилась весть о свадьбе Мэри Грей. «Что за неудачное и чудовищное совпадение! – писал другу Сесил. – Старший привратник, самый высокий джентльмен при дворе, тайно женился на леди Мэри Грей, последней из придворных… оскорбление очень велико».[464]464
Ibid.
[Закрыть] Елизавета пришла в ярость.[465]465
CSP Span, 1558–1567, 468.
[Закрыть] Леди Мэри посадили под арест в Виндзоре, а Киза держали в одиночном заключении в печально известной лондонской тюрьме Флит. Его огромная фигура с трудом умещалась в тесной каморке.[466]466
CSP Dom 1547–1580, 277.
[Закрыть]
* * *
Атмосфера при дворе, накалившаяся из-за браков Мэри Грей и Марии Стюарт, не говоря уже о горе Елизаветы после смерти Кэт Эшли, повлияла и на отношения королевы и Дадли. Как писал Сесил сэру Томасу Смиту, «ее королевское величество испытывает некую неприязнь к милорду Лестеру, из-за чего он очень недоволен. Она жалеет о напрасно потерянном времени, как и все ее верные подданные».[467]467
Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 206–207.
[Закрыть] В августе Елизавета начала флиртовать с сэром Томасом Хениджем, симпатичным придворным. Как сообщал де Сильва, королева «начала улыбаться одному камергеру по фамилии Хенидж, что привлекло много внимания».[468]468
CSP Span, 1558–1567, 454.
[Закрыть] Несмотря на то что Хенидж был женат, Дадли считал его серьезным соперником и ревниво следил за его возвышением. Когда Дадли напрямую упрекнул королеву, «она, очевидно, была весьма раздражена разговором». Сесил считал, что флирт Елизаветы с Хениджем был «необоснованным вздором», и королева «играла намеренно, преследуя собственные цели».[469]469
Ibid., 505.
[Закрыть] Дадли ушел к себе «в глубокой меланхолии» и пробыл в своих покоях четыре дня, «демонстрируя своим отчаянием, что он больше не может жить».[470]470
Ibid., 470.
[Закрыть]
Дадли отомстил, расточая внимание Леттис Ноллис, двадцатичетырехлетней дочери Кэтрин Ноллис, давней спутницы и кузины Елизаветы. Хотя Леттис назначили камер-фрейлиной после вступления Елизаветы на престол, в декабре 1560 г. Леттис вышла замуж за Уолтера Деверо и удалилась от двора. В течение следующих нескольких лет она родила пятерых детей, однако время от времени появлялась при дворе. Именно во время ее приезда в Виндзор летом 1565 г., когда она была на поздних сроках беременности своим сыном Робертом, Дадли начал ухаживать за ней. Когда Елизавета узнала о флирте Дадли, она «сильно вспылила» и, по словам испанского посла, «упрекала» Дадли «в том, что произошло… в весьма язвительных выражениях». Сесил записал в дневнике, что «ее королевское величество, похоже, очень обижена на графа Лестера и потому сделала неясную приписку в книге в Виндзоре».[471]471
CP 140/1; см.: Murdin, Burghley’s State Papers (London, 1759), 760.
[Закрыть] Книга сохранилась. Надпись, сделанная Елизаветой, гласит:
Елизавета, несомненно, ревновала бы, прояви Дадли интерес к любой другой женщине, но то, что Леттис была ее троюродной племянницей, которую испанский посол описывал как «одну из самых красивых женщин при дворе», делало измену Дадли еще ощутимее.
Филипп Испанский с огромным интересом читал донесения своих послов из Лондона. «Все дело и его последствия, – писал он, – явно показывают, что королева влюблена в Роберта и по этой причине – и на тот случай, если она наконец решится взять его в мужья, – очень выгодно держать его в руках».[474]474
CSP Span, 1558–1567, 492.
[Закрыть]
Елизавета, предположительно, сообщила Брюнеру, посланнику императора: «До настоящего времени я еще никому не говорила, что не выйду за графа Лестера, но в прошлом лорд Роберт был женат и брак с ним был невозможен».[475]475
Ibid., 436–437.
[Закрыть] На Рождество французский посол де Фуа сообщил, что Дадли просил руки Елизаветы, на что она ответила, что ему нужно подождать до Сретения в феврале и тогда она «удовлетворит его».[476]476
TNA SP 31/3/26, l. 102.
[Закрыть] Позже, в новогоднюю ночь, де Фуа сказал своему испанскому коллеге, что Елизавета спала с Дадли в своей опочивальне в Уайтхолле. Но, как написал в депеше де Сильва, «источником слуха является француз, решительно настроенный против эрцгерцога». К тому времени о свадьбе с молодым французским королем Карлом IX уже забыли, и французы поддерживали «партию Дадли».
И Дадли, и Хенидж прислуживали королеве во время Рождества и новогодних праздников, и за драмой, которая разыгрывалась при английском дворе, пристально следили дипломаты. Джакомо Суриан, венецианский посол во Франции, писал дожу и сенату со слов сэра Томаса Смита, английского посланника в Париже, что на Двенадцатую ночь Хениджа выбрали «королем веселья»; в течение вечера он управлял всем двором и руководил празднествами. В одной из игр Хенидж велел Дадли спросить у королевы, «что труднее всего выбросить из головы: дурное мнение, порожденное злым осведомителем, или ревность». Елизавета ответила, что трудно все, но ревность тяжелее. Дадли пригрозил отлупить Хениджа палкой (а не мечом, так как считал его ниже себя). Королева сказала Дадли, что, «если он, по ее милости, стал дерзок, он скоро исправится и она будет любить его, как прежде, вначале возвысив его». Дадли снова удалился к себе «в глубокой меланхолии», но затем королева, «движимая жалостью», вернула ему свое расположение.[477]477
CSP Ven, 1558–1580, 374–375.
[Закрыть]
* * *
Примирению не суждено было длиться долго. В начале следующего года после нескольких ссор с Елизаветой Дадли попросил ее разрешения оставить двор под предлогом того, что он собирался навестить свою заболевшую сестру, леди Хантингдон. «Он думает, что его отсутствие приведет королеву в чувство, – сообщал де Сильва, – и даже, возможно, подвигнет ее к свадьбе с ним; хотя Лестер считает, что, если она забудет позвать его назад и будет обращаться с ним как со всеми, он ненадолго вернется к себе домой и таким образом не потеряет места».[478]478
CSP Span, 1558–1567, 530.
[Закрыть] Впервые за долгие годы Дадли оказался вдали от королевы. Вначале Елизавета как будто даже радовалась, что отпустила его, и признавалась своему кузену Генри Кэри, лорду Хенсдону, что ее «часто спрашивали, почему она не сделает его главным конюшим, но теперь, скорее всего, так и будет».[479]479
Цит. по: Milton Waldman, Elizabeth and Leicester (London, 1944), 130.
[Закрыть] В отсутствие Дадли при дворе поползли слухи. «Об отсутствии милорда Лестера и о возвращении ему милостей, – писал Сесил Томасу Смиту в Париж, – если ваш осведомитель расскажет вам сказки о дворе или о городе, их сочтут [глупыми] и во многом неверными. Вкратце, я подтверждаю, что о ее королевском величестве, возможно, судили несправедливо; но, по правде говоря, ее саму не в чем упрекнуть, и ее намерения самые добрые».[480]480
Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 225.
[Закрыть]
В середине марта Елизавета заболела. Де Сильва писал испанскому королю: «Она так исхудала, что врач, который ухаживает за ней, уверяет, что у нее можно пересчитать все кости и что у нее образуется камень в почках. Он думает, что у нее чахотка, хотя врачи иногда ошибаются, особенно когда речь заходит о молодых людях».[481]481
CSP Span, 1558–1567, 529.
[Закрыть] Несколько дней Елизавета пролежала в опочивальне окнами на Темзу, слабая и безжизненная. Королева снова оказалась в центре внимания двора; ходили слухи о ее неминуемой смерти; из уст в уста передавались зловещие пророчества. На сей раз рядом с Елизаветой не было Мэри Сидни. Она уехала в Ирландию со своим мужем сэром Генри, которого назначили лордом-наместником Ирландии. Поскольку его сестра отсутствовала, а королева по-прежнему благоволила к Дадли, один знакомый посоветовал ему поспешить ко двору: «Касательно вашего возвращения я слышу разные мнения; одни велят подождать, другие – поспешить. По-моему, если вы приедете не слишком поспешно, ничего хорошего не будет, поскольку ее величеству, по-моему, так не нравится ваше отсутствие, что она не расположена слышать ничего в вашу пользу».[482]482
CSP Dom Addenda, 1566–1579, XIII, 8.
[Закрыть] Дадли вернулся, но через несколько недель, поссорившись с королевой, снова вынужден был уехать.
Елизавету все больше возмущало беспорядочное поведение Дадли; она хотела, чтобы он постоянно находился при ней. Бланш Парри велела ему «скорее помириться», ибо «ее величество сердятся на ваше долгое отсутствие».[483]483
Ibid.
[Закрыть] Попытавшись убедить Елизавету, что он скоро вернется, Бланш предупредила Дадли, что королева «очень удивлена, что она ничего не слышала о вас с прошлого понедельника». Один доверенный придворный заверил Дадли, что, в отсутствие Дороти Брэдбелт, другая их союзница среди фрейлин Елизаветы, «наш лучший друг во внутренних покоях – миссис Бланш».[484]484
Ibid., 3.
[Закрыть] Находясь вдали от двора, Дадли надеялся, что Бланш замолвит за него словечко перед Елизаветой и будет держать его в курсе желаний королевы; никто не знал королеву лучше, чем она. В конце мая Дадли снова вернулся к королеве.
Глава 18
Эликсир жизни
7 февраля 1565 г. Елизавете написал алхимик из Нидерландов Корнелиус де Ланной. Он предлагал ей невообразимый подарок. Он утверждал, что ему удалось превратить обычные металлы, такие как свинец, в золото и извлечь эликсир жизни, легендарное зелье, которое лечит все болезни и дарует вечную жизнь.[485]485
TNA SP 12/36, l. 24r. В письме он предлагал Сесилу изготовить алхимическое золото в декабре 1564 г. TNA SP 70/78, l. 188r – 189r. CSP Dom, 1547–1580, 249, 256, 273, 275–277, 289, 292; CSP Dom Addenda, 1566–1579, 10; CSP Foreign, 1564–1565, 267.
[Закрыть] В чем-то подобном нуждалась Елизавета, чтобы защитить свое королевство. Философский камень, с помощью которого, как считалось, можно не только изготовить золото, но и исцелять болезни и достичь бессмертия, на протяжении многих веков оставался для алхимиков недостижимой мечтой. Состав, который де Ланной называл «пантаура» и обещал изготовить, сочетал в себе ценности «души мира», которая немедленно исцеляет болезни, поддерживает «живость конечностей, ясность памяти» и служит «самым лучшим и вернейшим средством против всякого рода ядов».[486]486
CSP Foreign, 1564–1565, 267; TNA SP 12/36/13.
[Закрыть] С помощью этого состава можно было достичь той красоты, какую придворные дамы Елизаветы каждый день создавали искусственным путем, сохранить ее здоровье и воплотить в жизнь девиз Елизаветы Semper Eadem – «Все та же».[487]487
Margaret Morison, ‘A Narrative of the Journey of Cecilia, Princess of Sweden, to the Court of Queen Elizabeth’, TRHS, n.s., 12 (1898), 181–224, см. 213–214; CP 154/136, см.: HMC Salisbury, I, 331; CP 154/146, см.: HMC Salisbury, I, 332.
[Закрыть]
Королева отнеслась к предложению де Ланноя с живым интересом и воодушевлением. Во всей Европе знали о ее изучении «всех частей философии» и «любви к наукам», в том числе к алхимии.[488]488
TNA SP 15/20/89; Peter Razell (comp.), The Journals of Two Travellers in Elizabethan and Early Stuart England, Thomas Platter and Horatio Busino (London, 1995), 25.
[Закрыть] Алхимики посвящали ей книги; их трактаты она не раз она получала в качестве подарка на Новый год.[489]489
Jane A. Lawson, ‘This Remembrance of the New Year: Books Given to Queen Elizabeth as New Year’s Gifts’, см.: Peter Beal, Grace Ippolo (comp.), Elizabeth I and the Culture of Writing (London, 2007), 133–172, 151–152.
[Закрыть] По предложению Елизаветы в Хэмптон-Корт устроили перегонный завод, а некий Миллисент Франкуэлл, которому платили 40 фунтов в год, изготавливал в ее внутренних покоях некое «лекарство королевы» и «лосьон королевы Елизаветы». Принято полагать, что он смешивал слабительное средство, которое королева принимала дважды в год.[490]490
TNA C66/973; TNA C66/970; TNA C54/1763; BLO Ashmole MS 1447, pt VII, 30; BLO Ashmole 1402, pt II, l. 1–18.
[Закрыть] В подтверждение того, что она покровительствовала алхимии, позже в одном из окон дворца Уайтхолл появился герб, на котором королева называется «истинным эликсиром», образцом совершенства и бессмертия.[491]491
Jayne Archer, ‘“Rudenesse itselfe she doth refine”: Queen Elizabeth as Lady Alchymia’, см.: A. Connolly and L. Hopkins (comp.), Goddesses and Queens: The Iconography of Queen Elizabeth I (Manchester, 2008), 45–66, 51.
[Закрыть] Хотя алхимия считалась преступлением, за которое карали смертью и конфискацией имущества, сама королева и ее придворные очень ценили такой вид деятельности; желавшие заняться алхимией должны были получить от королевы особое разрешение на такой род занятий.[492]492
См.: Deborah E. Harkness, The Jewel House: Elizabethan London and the Scientific Revolution (New Haven, Conn., 2007); Frank Sherwood Taylor, The Alchemists (St Albans, 1976).
[Закрыть] Де Ланной обещал ежегодно добывать золота на 33 тысячи фунтов и драгоценные камни.[493]493
TNA SP 12/36, l. 24r – 24v.
[Закрыть] Елизавета и Сесил, помнившие о том, что казна пуста и стране грозит война, очень хотели верить в обещания де Ланноя. Ему пожаловали щедрую пенсию в размере 120 фунтов в год, выделили средства на содержание его семьи и слуг. Для него в лондонском Сомерсет-Хаус соорудили алхимическую лабораторию, заведовал которой поверенный Сесила Армаджил Ваад.[494]494
TNA SP 12/37, l. 6r.
[Закрыть] В том же году Томас Чарнок, алхимик из Сомерсета, написал «Книгу, посвященную ее королевскому величеству», в которой также вкратце описал процесс превращения металлов в золото и открытие философского камня.[495]495
BL Lansdowne MS 703, l. 48r – 49v. Alan Pritchard, ‘Thomas Charnock’s Book Dedicated to Queen Elizabeth’, Ambix, 26 (1979), 56–73.
[Закрыть] Он обещал создать чудодейственное средство, «эликсир», который «продлит жизнь ее величества… исцелит больше болезней, чем любое другое медицинское лекарство, порадует душу, утешит юность, омолодит кровь и не даст ей застаиваться, выведет слизь, не даст желчи перейти в раздражительность и гневливость».[496]496
BL Lansdowne MS 703, l. 6v – 11v. См. также: Jonathan Hughes, ‘The Humanity of Thomas Carnock, an Elizabethan Alchemist’, см.: Stanton J. Linden (comp.), Mystical Metal of Gold: Essays on Alchemy and Renaissance Culture (New York, 2007), 3–34.
[Закрыть] Несмотря на то что у Чарнока были жена и дети, он просил королеву посадить его в [Белый] Тауэр, где он будет заниматься своей работой в уединении. В подтверждение своего замысла он даже предлагал обезглавить его на Тауэрском холме.[497]497
BL Lansdowne MS 703, l. 8r, 9v, 39r.
[Закрыть] Чарнок очень огорчился, узнав, что он опоздал: в Сомерсет-Хаус уже воцарился де Ланной и приступил к работе, чтобы, как обещал, даровать королеве вечную молодость и несметные богатства.[498]498
TNA SP 70/80/123, l. 11, 52.
[Закрыть]
Де Ланной пообещал, что результаты появятся быстро. Через несколько месяцев, когда оказалось, что ему нечего предъявить, он пожаловался на низкое качество английского лабораторного оборудования и ингредиентов, которые, по его словам, «не обладали достаточной силой, дабы поддерживать высокую температуру огня» и таким образом замедляли процесс. Он сообщил королеве, что уже послал в Антверпен и Кассель за необходимыми веществами, которые гарантируют успех предприятия. Елизавета и Сесил благосклонно приняли его объяснения. Им не приходило в голову, что за отговорками де Ланноя кроется мошенничество.[499]499
TNA SP 12/37, l. 6r – 6v.
[Закрыть] Они по-прежнему верили обещаниям де Ланноя и с нетерпением ждали плодов его труда. Де Ланноя поместили под пристальное наблюдение, но вовсе не из-за того, что англичане усомнились в его правдивости. Просто в соседнем с ним доме обосновалась молодая шведская принцесса.
* * *
Принцесса Сесилия, младшая сестра короля Швеции Эрика IV, прибыла в Англию в сентябре 1565 г. Она приехала с визитом к королеве, о которой столько слышала, и собиралась убедить Елизавету принять предложение своего брата.[500]500
‘A Narrative of the Journey of Cecilia, Princess of Sweden, to the Court of Queen Elizabeth’, 181–214; CP 154/105; CP 154/229; J. Bell, Queen Elizabeth and a Swedish Princess Being an Account of the Visit of Princess Cecilia of Sweden to England in 1565 (London, 1926), 15–23.
[Закрыть] Принцесса оказалась привлекательной образованной женщиной авантюрного склада, со склонностью к экстравагантным выходкам.
За несколько лет до приезда в Англию Сесилия была замешана в нескольких скандалах в шведских высших кругах. В 1559 г., во время торжеств, посвященных свадьбе ее старшей сестры принцессы Катарины и Эдуарда II, князя Восточной Фризии, заметили какого-то мужчину, который несколько ночей подряд залезал к принцессе в окно. В результате в комнате Сесилии нашли полуобнаженного брата жениха. Его посадили в тюрьму и, по некоторым источникам, кастрировали. В 1564 г. принцесса вышла за Кристофера II, маркграфа Баден-Родемахенского. Сразу после свадьбы новобрачные отправились в Англию. Они приехали в сентябре 1565 г., после путешествия со многими остановками, занявшего больше года. Их тепло приветствовали лорд и леди Кобэм, которые сопроводили гостей в Лондон. Принцессу Сесилию, которая вот-вот должна была родить, встретили очень радушно. Как писал испанский посол де Сильва, «в 11 день [сентября] в 2 часа пополудни в Лондон прибыла сестра короля Швеции. Она находится в положении; на ней было черное бархатное платье и мантия из черненого серебра, а на голове золотая корона… с ней приехали шесть фрейлин, одетых в платья из малиновой тафты и такие же плащи».[501]501
CSP Span, 1558–1567, 475.
[Закрыть]
Гостей поселили в поместье Бедфорд-Хаус, туда привезли кровати и шторы, принадлежавшие королеве. Через четыре дня после приезда в Лондон Сесилия родила первенца, которого назвали Эдуардом. Младенца крестили в Вестминстерском аббатстве; крестными родителями стали королева Елизавета, архиепископ Кентерберийский и герцог Норфолк. Позже Сесилия и ее свита часто приходили в Уайтхолл, их приглашали на придворные банкеты и развлечения.
Сесилия собиралась пробыть в Англии больше года, но через несколько месяцев привычка к роскошной жизни дала себя знать, и принцесса наделала много долгов. Когда она объявила о своем намерении вернуться в Швецию, Елизавета потребовала, чтобы принцесса вначале полностью расплатилась с кредиторами и продала все, что можно, чтобы достать денег. Тем временем ее мужа, который пытался бежать из страны, арестовали в Рочестере.
Именно тогда принцесса, жившая рядом с Сомерсет-Хаус, обратилась к Корнелиусу де Ланною. В прошлом он служил королю Швеции; Сесилию привлекли его хвастливые обещания. Принцессе необходимо было расплатиться с долгами, и она призвала алхимика на помощь. В середине января 1566 г. де Ланной согласился ссудить ей 10 тысяч фунтов, а в середине марта – еще 13 тысяч. Когда Сесил узнал о дружбе Сесилии и алхимика, он испугался, что из-за принцессы де Ланной забросит производство эликсира для королевы. Государственный секретарь приказал перехватывать письма де Ланноя и Сесилии.[502]502
Nathan Martin, ‘Princess Cecilia’s Visitation to England, 1565–1566’, см.: Charles Beem (comp.), The Foreign Relations of Elizabeth I (Basingstoke, 2011), 27–44.
[Закрыть] Когда Елизавете сообщили, что де Ланной дал Сесилии крупные суммы в долг, она тут же запретила алхимику общаться с принцессой. Де Ланной, боявшийся королевской опалы, написал Елизавете покаянное письмо. Он поклялся «на святом Евангелии», что «успешно выполнит» свое обещание произвести эликсир и «не станет поддерживать отношений» с Сесилией. Но к концу марта Ваад заподозрил, что де Ланной и Сесилия сговариваются бежать в Нидерланды.[503]503
CP 154/146, см.: HMC Salisbury, I, 332–333.
[Закрыть] После того как планы заговорщиков раскрыли, де Ланноя посадили в Тауэр. Туда же перевели и его лабораторию. Однако Елизавета по-прежнему не сомневалась в том, что алхимик выполнит свои обещания.[504]504
CP 154/112, см.: HMC Salisbury, I, 327.
[Закрыть] Более того, по сообщениям Ваада, де Ланной уже создал алхимический эликсир и собирался увезти его с собой. Однако, если де Ланноя схватят, «у ее величества окажутся и Искусство [способ], и сама вещь».[505]505
TNA SP 12/39/39.
[Закрыть]
Наконец в апреле 1566 г. принцесса Сесилия уехала в Швецию, заявив, что она «рада убраться из этой страны».[506]506
CSP Span, 1558–1567, I, 546.
[Закрыть] Де Ланноя выпустили из тюрьмы, однако приставили к нему соглядатаев; Елизавета и ее советники с нетерпением ждали обещанного эликсира. В июле алхимик написал королеве: «Понимаю, сколь прискорбна для вас такая отсрочка. В вашей державе мне нечего предложить вам, кроме моей жизни, которая станет тяжкой потерей для моей невинной жены. Что же касается превращения простых металлов и камней в драгоценные, либо моей работе мешают, либо присутствует какой-то злой человек, либо я ошибся в сопряжении. Пожалуйста, позвольте мне попросить о помощи друзей – я не сомневаюсь в том, что способен выполнить свои обещания».[507]507
TNA SP 12/39/88.
[Закрыть]
Попытки де Ланноя доказать свою невиновность не удались, и в июле 1566 г. его посадили в Тауэр, обвинив в «великом оскорблении ее величества».[508]508
TNA SP 12/37/3A; TNA SP 12/39/39. Трактаты и копии писем Ланноя к Елизавете перепечатывались в алхимических сборниках того времени. См., напр.: BL Sloane 3654, l. 4r – 6v; 1744, l. 4r – 8v.
[Закрыть] Допросить алхимика поручили Вааду; он сообщил, что де Ланной признал свои ошибки, но ошибся он якобы только из-за того, что королева, Сесил и Дадли торопили его.[509]509
TNA SP 12/40/32.
[Закрыть] В отчаянных посланиях де Ланной заверял их: если ему позволят прибегнуть к помощи друзей, он сумеет выполнить свои обещания и в течение месяца изготовит «магическое средство», способное произвести золота в 30 миллионов раз больше его собственного веса.[510]510
TNA SP 15/13, l. 36r – 37v; TNA SP 12/40/321; BL Lansdowne MS 9, l. 191r – 192v, TNA SP 12/42/30.
[Закрыть]
Протомив несчастного алхимика несколько недель в заточении, Сесил написал Вааду и сэру Фрэнсису Джобсону, коменданту Тауэра. Он приказывал немедленно возобновить алхимические опыты де Ланноя в Тауэре и перенести туда его печи.[511]511
TNA SP 12/40/53.
[Закрыть] Но оказалось, что де Ланной продолжал водить за нос Сесила и королеву. К началу 1567 г. терпение Сесила лопнуло. Де Ланной снова уверял всех в своей невиновности и обещал Государственному секретарю, что «превратит свинец в золото, если дать ему еще всего лишь два дня».[512]512
TNA SP 12/42/30.
[Закрыть] Однако было уже поздно. В феврале Сесил записал в своем дневнике, что Корнелиуса де Ланноя подвергли тюремному заключению за «оскорбление ее к[оролевского] величества в Сомерсет-Хаус, поскольку он обещал произвести эликсир» и «превратить любой металл в золото».[513]513
Murdin, Burghley’s State Papers, 763. Де Ланноя содержали в Тауэре по крайней мере до 1571 г. Longleat House MS DU/I, l. 209r; Петиция Барбары де Ланной в конце февраля 1571 г. Последнее упоминание де Ланноя в государственных бумагах относится к приказу предать его суду. TNA SP 12/42/70 (28 may 1567).
[Закрыть]
Хотя Сесил продолжал оказывать покровительство другим алхимикам, Елизавете расхотелось обольщаться. Как объяснил Сесил, она «ни в коем случае не станет выслушивать подобные предложения, так как считает их обременительными и бесплодными».[514]514
Cabala, Sive Scrinia Sacra (London, 1691), 139.
[Закрыть]
Глава 19
Бесплодная смоковница
В канун Нового 1566 года из Шотландии пришла весть о том, что Мария Стюарт в положении.[515]515
CSP Span, 1558–1567, 512.
[Закрыть] Она находилась на третьем месяце беременности. В то время как Елизавета ждала, когда де Ланной получит эликсир, суливший неограниченные богатства и вечную жизнь и способный закрепить ее пребывание на английском троне, беременность ее шотландской соперницы обещала более верный исход. Двадцатитрехлетняя королева Мария во второй раз вышла замуж и ждала ребенка. Елизавете исполнился тридцать один; брака в ближайшей перспективе не намечалось, а шансы родить ребенка стремительно таяли. Узнав о беременности Марии, Елизавета срочно возобновила переговоры о браке с эрцгерцогом Карлом и послала в Австрию своего представителя, который должен был уговорить эрцгерцога посетить Англию.[516]516
Ibid., 516, 518–520.
[Закрыть] Примерно в то же время де Сильва сообщил, что получил сведения, правда «недостоверные и ненадежные», что королева вновь проявила интерес к браку с французским королем Карлом IX.[517]517
Ibid., 526.
[Закрыть]
По мере того как рос живот Марии, ухудшались ее отношения с мужем, лордом Дарнли. В письме от 13 февраля Рандолф утверждал: «…теперь я знаю наверняка, что королева разочаровалась в своем браке, жалеет о том, что получила такого короля и всю его родню».[518]518
Patrick Fraser Tytler, History of Scotland, in 9 vol. (Edinburgh, 1828–1843), VII, 23.
[Закрыть] Дарнли оказался горьким пьяницей; к тому же ему внушали, что отец будущего ребенка не он, а Давид Риццио, итальянец-секретарь Марии, с которым сам Дарнли «иногда ложился в одну постель».[519]519
См.: John Guy, ‘My Heart is my Own’: The Life of Mary Queen of Scots (London, 2004), 11.
[Закрыть] В субботу 9 марта Дарнли, чьи жестокие намерения подпитывались спиртным, ворвался в опочивальню Марии во главе отряда своих приспешников. Застав у Марии Риццио, они зарезали его на глазах у королевы. Убийство совершилось в самом сердце королевского дворца.
Елизавета была потрясена драмой, разыгравшейся в личных покоях Марии. Де Сильва описывал «большое горе» Елизаветы и ее «желание помочь королеве Шотландии».[520]520
CSP Span, 1558–1567, 534.
[Закрыть] Она сказала испанскому послу: будь она на месте Марии, если бы в ее покоях напали на Риццио и нанесли ей оскорбления, она «вырвала бы у мужа кинжал и сама заколола его». Однако, добавила она, ей бы не хотелось, чтобы Филипп II думал, будто она собирается убить своего теперешнего поклонника, эрцгерцога Карла, если тот станет ее мужем.[521]521
Ibid., 540.
[Закрыть]
Убийство в покоях Марии Стюарт усилило атмосферу страха при дворе Елизаветы. На дверях ее личного кабинета и опочивальни поменяли замки. «Королева приказала убрать все ключи от дверей, ведущих в ее внутренние покои; теперь попасть туда можно через единственный вход, – записал де Сильва. – Не знаю, стали ли причиной этого события в Шотландии или меры безопасности вызваны слухами о беспорядках в Лондоне».[522]522
Ibid., 621.
[Закрыть]
* * *
В мае 1566 г. Елизавета снова заболела, на сей раз лихорадкой. По словам Джеймса Мелвилла, «никто не верил в иной исход, кроме смертельного, вся Англия была охвачена огромной тревогой».[523]523
Memoir of Melville, 54.
[Закрыть] Елизавета написала Дадли ожесточенное письмо, в котором просила его вернуться ко двору. В ответ Дадли признавался в том, что суровость королевы по отношению к нему довела его до отчаяния: «Если многодневная и многолетняя верная служба не является доказательством непоколебимой верности без каких-либо крупных оскорблений, не знаю, что и думать о прошлых милостях, которые, несмотря ни на что, остались со мной». Дадли признавался: «В прошлом я испытывал огромное утешение, получив письмо от королевы», но положение «так изменилось, что я боюсь даже думать о том, что мне сказали, до того, как ответить или написать».
Вместо того чтобы писать лично, Дадли попросил Трокмортона «выразить скромную благодарность» Елизавете «за усилия, предпринятые ею собственноручно, хотя я бы желал, чтобы все было сделано посредством сообщения или письма другого лица; тогда у меня еще оставалась бы надежда на то, что я ошибаюсь». Содержание письма королевы так расстроило его, что, по его словам, «оно сделало меня другим человеком, но я остаюсь вашим верным слугой и желаю вам всего наилучшего до конца своих дней». Далее он приписал: «Понимаю, мне не следует спешить туда, где обо мне сложилось не лучшее мнение; сейчас мне лучше удалиться либо в пещеру, либо во мрак забвения, либо в могилу для вечного успокоения».[524]524
TNA SP 15/13/73; CSP Dom Addenda, 1566–1579, 28–29.
[Закрыть] Типичный для Дадли способ выражения: театральность и стремление быть в центре внимания. Он знал: королева захочет, чтобы он вернулся. Несмотря на первоначальный отказ, он все же написал Елизавете напрямую и подписался новым шифром – черным сердцем, символизирующим его горе. Перечитав письмо трижды, Елизавета, как сообщалось, выказала «смешанные чувства, и веселилась, и горевала». Через несколько дней ее фаворит снова очутился при дворе.[525]525
Milton Waldman, Elizabeth and Leicester (London, 1947), 123.
[Закрыть]
Сесил пытался примириться с мыслью о том, что королева еще может выйти за Роберта Дадли, хотя он по-прежнему считал, что такой брак не обладает никакими преимуществами для Англии. Он хотел, чтобы королева вышла за эрцгерцога Карла. Свои мысли он изложил в памятной записке, озаглавленной De Matrimonia Reginae Anglia cum extern Principe и поделенной на две колонки: «Причины подвигнуть королеву принять предложение эрцгерцога Карла» и «Доводы против графа Лестера». Почти во всех отношениях Дадли проигрывал своему сопернику: в его жилах не текла королевская кровь, он ничего не привносил в брак, его первый брак оказался бездетным – возможно, он бесплоден. В разделе «Любовь к супруге» Сесил записал: союз будет «плотским», а такие союзы начинаются с удовольствия и заканчиваются горем. Если Елизавета и Дадли все же сочетаются браком, «все решат, что клеветнические речи о королеве и графе были правдивыми».[526]526
CP 148/12, цит. по: HMC Salisbury, II, 240.
[Закрыть]
* * *
19 июня из Эдинбурга в Лондон отправился сэр Джеймс Мелвилл с вестью, что Мария Стюарт родила здорового мальчика.[527]527
TNA SP 63/18, l. 62 r – v.
[Закрыть] По прибытии в Лондон Мелвилл направился прямиком в дом Сесила, чтобы сообщить ему важную новость. Сесил немедленно отправился в Гринвич, где тогда находился двор. Он прибыл во дворец после ужина, когда Елизавета смотрела, как танцуют ее фрейлины. Неожиданно «все веселье прекратилось… все присутствующие гадали, что могло стать причиной такой перемены, а королева села, прижав руку к щеке, и призналась одной из своих фрейлин, что королева Шотландии родила здорового сына, в то время как она – бесплодная смоковница».[528]528
Memoir of Melville, 56.
[Закрыть]
Когда на следующее утро Мелвилл явился на аудиенцию к королеве, Елизавета постаралась скрыть свои истинные чувства. Она приветствовала Мелвилла французским танцем под названием «веселый поворот». Видимо, с помощью танца она хотела продемонстрировать свои радость, здоровье и пыл. Затем Елизавета сообщила: известие о том, что «королева, ее сестра, родила здорового сына», «чрезвычайно порадовало ее» и даже «излечило от тяжелой болезни, которой она страдала пятнадцать дней». Мелвилл во всех подробностях поведал Елизавете о долгих и тяжелых родах Марии. То было «счастье, купленное ценой жизни, ибо я сказал, что с ней так неумело обращались, что она жалела о том, что вообще вышла замуж».[529]529
Ibid.
[Закрыть] Отчет о родах, как позже признал Мелвилл, был уловкой, направленной на то, чтобы отвлечь Елизавету от мысли о браке и деторождении.
Рождение принца Джеймса (Якова), сына и наследника, безмерно укрепило позиции Марии. Елизавету, которой исполнилось уже тридцать три года, осаждали требованиями вступить в брак и обеспечить наконец престолонаследие.[530]530
Neale, Elizabeth I and her Parliaments, I, 129–164.
[Закрыть] В одной петиции, озаглавленной «Общее воззвание англичан к благороднейшей королеве Елизавете и высокому суду парламента», недвусмысленно заявлялось: «Если ваше величество умрет… не оставив потомства, не выбрав преемника и не определив линии престолонаследия, как обстоит дело сейчас, что хорошего может из этого воспоследовать? Какие беды не обрушатся на нашу голову?.. Отсутствие наследника – пытка, которая мучает Англию, толкает ее ежедневно и ежечасно к погибели». Далее в петиции утверждалось: «Неизвестно, пожелаете ли вы выйти замуж. Неизвестно, будут ли в браке дети. Неизвестно, выживут ли ваши потомки и смогут ли наследовать вам, даже если они появятся на свет».[531]531
TNA SP 12/40, l. 195.
[Закрыть] Доктора Уильяма Хьюика, личного врача Елизаветы, обвиняли в том, что он запугивал Елизавету, убеждая ее в том, что при ее хрупком сложении ей трудно будет рожать. Отдельные члены палаты общин проклинали доктора за то, что он «отговаривает ее от брака».[532]532
См.: William Camden, Annales, 129.
[Закрыть]
12 октября, в субботу, Тайный совет напрямую обратился с вопросом о браке к самой королеве. Томас Говард, герцог Норфолк, на правах первого английского аристократа напомнил Елизавете о петициях, поданных ей обеими палатами парламента: они по-прежнему оставались без ответа. Парламентарии нижайше просили ее соизволения обсудить вопросы о ее браке и о престолонаследии на предстоящей сессии. Елизавета реагировала бурно: престолонаследие – ее дело, и она не испытывает желания прислушиваться к их советам. Ей не хочется, чтобы ее «хоронили заживо», как ее сестру Марию I в последние дни ее правления, когда толпы людей хлынули к Елизавете в Хатфилд. Что же касается замужества, «они прекрасно понимают, что оно не за горами». С этими словами королева покинула помещение.[533]533
Neale, Elizabeth I and her Parliaments, I, 136.
[Закрыть]
На первом заседании члены палаты общин предложили поставить в прямую зависимость вопрос о сборе средств, в которых отчаянно нуждалась казна, от согласия Елизаветы выйти замуж и выбрать наследника. Елизавета пришла в бешенство. Палата общин, заявила она, никогда не посмела бы «предлагать такое при жизни ее отца». Палата же лордов «не имеет права вмешиваться в ее дела». «Они все равно что просят ее выкопать себе могилу до того, как она умрет».[534]534
Elizabeth I: Collected Works, 95; Simonds D’Ewes, The journals of all the parliaments during the reign of Queen Elizabeth both of the House of Lords and House of Commons (London, 1682), 12.
[Закрыть]
Когда затем представители обеих палат составили совместную петицию, Елизавета набросилась на Норфолка, который подал ей документ, и назвала его предателем. А увидев, что в состав делегации входит и Дадли, она совершенно вышла из себя и объявила: если даже «весь мир ее покинет, он так не поступит». Она запретила Дадли показываться ей на глаза.[535]535
CSP Span, 1558–1567, 591–592.
[Закрыть] Позже Елизавета жаловалась де Сильве на неблагодарность Дадли, особенно «после того, как она излила на него столько доброты и милостей, после того, как осыпала его дарами даже в ущерб своей чести». Теперь, признавала она, она рада, что «у нее появился удобный повод отослать его прочь».[536]536
Ibid., 592.
[Закрыть] Ее гнев на Дадли был, как всегда, кратковременным; когда граф, грамотно рассчитав время, сказался больным, Елизавета оттаяла. В начале декабря она признавалась де Сильве: она пришла к выводу, что Дадли «действовал из лучших побуждений и что его обманули». Как впоследствии объяснил посол, «она вполне уверена, что он пожертвует жизнью ради нее и что, если одному из них суждено умереть, он охотно сделает это».[537]537
Ibid., 599.
[Закрыть]
