Текст книги "В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора"

Автор книги: Анна Уайтлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 4
Не жаворонок

Когда Елизавета покинула Хатфилд и отправилась в Лондон, она распорядилась, чтобы ее любимую кровать площадью 6 квадратных ярдов с позолоченным остовом и «восемью резными зверями» доставили в Уайтхолл. Несомненно, такая кровать подходила для королевы. Полог из пурпурного бархата, расшитый золотом и «украшенный узкой бахромой из венецианского золота», окружали тридцать четыре шелковые кисти, свисающие с занавесей из пурпурной парчи, с изголовьем из пурпурного бархата в тон.[88]88
  BL Add. MS 35185, l. 23v.


[Закрыть] Кровать стала сердцевиной нового двора Елизаветы и сценой, на которой отныне предстояло разыгрываться ее жизни и правлению.

Дворец в Уайтхолле, главная лондонская резиденция королевы, занимал площадь 23 акра. Большой зал и часовня, королевские покои, галереи и закрытый сад находились на восточной стороне, оттуда по отдельной лестнице можно было спуститься к реке. С западной стороны размещались дома для придворных, сгруппированные вокруг площадки для петушиных боев, арены для турниров и теннисного корта. Сам дворец представлял собой настоящий лабиринт из узких, извилистых коридоров; в нем насчитывалось около двух тысяч комнат. Его построил кардинал Уолси; затем Генрих VIII распорядился перестроить и расширить его. В 1533 г. он принял в Уайтхолле Анну Болейн, ставшую королевой.

Находясь в Уайтхолле, Елизавета занимала бывшие апартаменты короля; комнаты, предназначенные для королевского супруга-консорта, оставались свободными.[89]89
  Simon Surley, Whitehall Palace: an Architectural History of the Royal Apartments 1240–1698 (New Haven and London, 1999), 65–74. К Елизаветинской эпохе относится ряд воспоминаний иностранных путешественников, которые посещали Уайтхолл. Обычно им показывали не только внешние, но и внутренние покои – в то время, когда там не было королевы. «Путешествие через Англию и Шотландию, совершенное Лупольдом фон Веделем в годы 1584 и 1585», переведенное Готтфридом фон Бюловом (‘Journey through England and Scotland made by Lupold von Wedel in the Years 1584 and 1585’, TRHS, new series, т. 9 (London, 1895), 223–270, см. 234–237; The Diary of Baron Waldstein: A Traveller in Elizabethan England, transl. by ed. G. W. Groos (London, 1981), 43–59; ‘Diary of the Journey of Philip Julius Duke of Stettin-Pomerania, through England in the year 1602’, TRHS, n.s., т. 6 (London, 1892), 1–67, см. 23–25; Thomas Platter’s Travels in England, 1599. Clare Williams (перевод, London, 1937), 163–166.


[Закрыть] Все комнаты были обставлены с большой пышностью, с обилием статуй и картин. Среди прочего там можно было увидеть бюст Аттилы, предводителя гуннов, генеалогическую таблицу английских королей, солнечные часы в форме обезьяны, астролябию, с помощью которой высчитывали восход и заход солнца, и много сложных инструментов.

Единственное окно в опочивальне Елизаветы выходило на Темзу. Комната была очень темной; при всего одном окне, в ней было мало свежего воздуха. Богатые гобелены на стенах служили не только для красоты и удобства, но и для тепла. Потолок был расписан золотом.[90]90
  ‘Diary of the Journey of the Duke of Stettin-Pomerania’, 25; ‘Journey of von Wedel’, 325.


[Закрыть]

День королевы начинался с того, что камер-фрейлины отдергивали полог кровати. Елизавета признавалась в том, что она «не жаворонок».[91]91
  HMC Bath, IV, 186.


[Закрыть] Иногда она вставала рано, если назначала кому-то аудиенцию на восемь утра, но чаще всего в ранние часы, когда ее приближенные приступали к делам, когда в ее апартаментах растапливали камины и начинали уборку, она еще лежала в постели. В спальне гуляли сквозняки, поэтому необходимо было поддерживать огонь в камине, чтобы выманить королеву из постели. Елизавета редко одевалась сразу же. Ей, облаченной в «ночное», подавали завтрак в опочивальню – белый хлебец, мясо, похлебку, эль или вино. Затем она отправлялась на прогулку и быстро ходила по аллеям в своем огороженном саду.[92]92
  Белые хлебцы, или белый хлеб из муки тонкого помола, делали из пшеницы, которую выращивали в Гестоне, так как она считалась самой чистой. См.: John Norden, Speculum Brittanie: Description of Middlesex and Hertfordshire (London, 1723).


[Закрыть] Королева любила долго гулять в любую погоду. Обычно шла «величаво», если только не хотела «согреться холодным утром» или побродить по парку ради удовольствия и отдыха.[93]93
  John Harington, Nugae Antiquae, ed. Henry Harington, in 3 vol. (London, 1779), II, 135.


[Закрыть] Иногда на прогулке ее сопровождали фрейлины, но очень часто она предпочитала одиночество; телохранители держались на почтительном расстоянии. Иногда Елизавета начинала день сидя в ночной рубашке у окна в своей опочивальне и читая.[94]94
  R. R. Tighe and J. C. Davis, Annals of Windsor, in 2 vol. (London, 1858), I, 641.


[Закрыть] Однажды утром один возчик сообщил, что видел полуодетую королеву у окна и «понял, что королева – женщина». Елизавета послала ему «ангела» (10 шиллингов), чтобы «заткнуть ему рот».[95]95
  См.: N. Williams, Powder and Paint: a History of the Englishwoman’s Toilet (London, 1957), 14.


[Закрыть]

Когда королева была готова вставать, камер-фрейлины помогали ей умыться, подавали платья, причесывали, белили и румянили ее. Даже в молодые годы процесс умывания отнимал у королевы много времени. Чаще всего Елизавета умывалась из таза с водой, а затем вытирала лицо полотенцами. Она предпочитала кастильское мыло из оливкового масла, которое в больших количествах поставляли напрямую из Испании.[96]96
  См.: Sir Hugh Platt, Delight for Ladies (London, 1594).


[Закрыть] Много лет на ее лбу цвета слоновой кости не было практически ни одной морщинки, так как она очищала кожу створоженным молоком. Ее длинные золотистые волосы мыли щелоком, смесью древесной золы и воды, а затем, перед расчесыванием, растирали теплой грубой тканью, чтобы удалить жир и перхоть. Зубных щеток в то время не знали, но зубочистки применялись регулярно. Они упоминаются в списках подарков, которые Елизавета получала ежегодно. Кроме того, у нее имелись многочисленные голландские «зубные полотенца», которые применялись для чистки зубов: их пропитывали смесью белого вина и уксуса, прокипяченных с медом.[97]97
  Напр., ‘Миссис Твист – шесть кусков полотна, выделанных черным шелком и украшенных позолотой’, New Years Gift Roll 1579, см.: Nichols (comp.), Progresses of Queen Elizabeth, II, 260.


[Закрыть] Несмотря на такие усилия, к среднему возрасту зубы у Елизаветы пожелтели, были поражены кариесом, изо рта у нее дурно пахло. Позже ее зубы почернели из-за ее любви к таким сладостям, как марципаны и засахаренные фрукты.[98]98
  См.: Thomas Cogan, The Haven of Health: Chiefly Made for the Comfort of Students and Consquently all Those That Have a Care of Their Health (London, 1565). См. также: William Vaughan, Fifteen Directions to Preserve Health (London, 1602). «Вонская вода» для чистки зубов готовилась кипячением половины стакана уксуса и половины стакана мастики с добавлением по унции розмарина, мирры, аммония, драконовой травы и квасцов, половины унции корицы и трех стаканов воды. Затем в смесь добавляли полфунта меда, и смесь стояла на огне около четверти часа. Затем раствор разливали по чистым бутылкам. Кроме того, Вон перечислил «четыре правила для содержания зубов в чистоте и здоровье»: полоскать рот после каждой трапезы, «спать с приоткрытым ртом», отхаркиваться каждое утро и растирать зубы и десны полотняной тканью, «чтобы ликвидировать мясные испарения и желтизну зубов».


[Закрыть] Дурной запах изо рта она пыталась нейтрализовать, полоща рот растворами розмарина, мирры, мастики и корицы.[99]99
  Platt, Delight for Ladies; G. Hartmann, The True Preserver (London, 1682).


[Закрыть]

Умывшись, Елизавета приступала к макияжу. Прославленная кожа цвета слоновой кости, которую можно видеть на всех парадных портретах, была результатом обильного применения косметики. На лицо королеве наносили похожую на меренгу смесь из яичного белка, измельченной яичной скорлупы, квасцов, буры и макового семени, смешанных с очищенной водой и взбитых до тех пор, пока пена не поднималась на три пальца.[100]100
  Williams, Powder and Paint, 27–28.


[Закрыть] Судя по всему, такую смесь применяли круглый год по три раза в неделю для отбеливания, гладкости и смягчения кожи. На самом деле получившийся крем лишь обесцвечивал ее. Существовали и другие отбеливатели: иногда, чтобы кожа казалась полупрозрачной, на нее наносили сулему, или «жидкий жемчуг». Кроме того, Елизавета пользовалась помадой и бальзамами для губ, основным ингредиентом которых были свинцовые белила, белая плотная масса из карбоната и гидроксида свинца, которые получали, обрабатывая металлические пластины уксусными испарениями. Мелки, или «карандаши» (словосочетание «губная помада» тогда не употреблялось), изготовляли, смалывая в порошок кальцинированный алебастр или гипс. Затем порошок окрашивали, замешивали в пасту, скатывали, формовали и сушили на солнце. Пудру сходным образом получали из молотого алебастра. В число повседневных обязанностей придворных дам входило дробление и измельчение ингредиентов для косметических средств, притираний для лица, зубных порошков и лекарств. Косметику для Елизаветы готовили лишь самые доверенные лица, ведь яд, скрытый в косметических средствах, мог самым роковым образом впитаться через кожу королевы.

Вскоре после того, как Елизавета стала королевой, она начала лысеть. Джон Хемингуэй, ее аптекарь, готовил для нее особые помады и бальзамы для кожи головы. Однако лекарства не помогли. Елизавете пришлось сменить прическу. Облысевшую макушку прикрывали локоны, каждый из которых приходилось каждый день искусно завивать.

В те дни регулярно принимать ванну было не принято, хотя, по свидетельствам, Елизавета принимала ванну каждый месяц, «нуждается она в ней или нет». Зато в ту эпоху, когда от всех довольно резко пахло, широко применялись духи. Они считались не просто предметом роскоши. Многие женщины носили на поясе резные металлические или самшитовые ароматические шарики, наполненные пастой из ароматических приправ: гвоздики, мускатного ореха, кумина. Ароматические шарики одновременно избавляли от неприятных запахов и защищали от инфекции. Врач Елизаветы, доктор Хьюик, регулярно подносил ей бутыль с ароматической водой, настоянной на апельсиновом цвете. Говорят, что следующий рецепт использовался для приготовления любимой туалетной воды Елизаветы, которую готовили из майорана, или душицы: «Взять восемь ложек воды, на два пенса сахарной пудры, вскипятить на горячих углях, прибавить пол-унции сладкой душицы, высушенной на солнце, и на два пенса порошка бензойной смолы». В результате, как говорили, туалетная вода получается «очень сладкой и действует долго».[101]101
  The Queen’s Closet Opened (London, 1696), 239.


[Закрыть]

«Сладкие мешочки», наполненные духами, вшивали в платья или перчатки; чулки и туфли также душили веществами, полученными из животных источников: серой амброй, восковой субстанцией, выделяемой или извергаемой кашалотами, которая со временем приобретала сладкий, землистый аромат; цибетином, пахучим секретом, вырабатываемым железами виверры, и мускусом, секретом таких животных, как кабарга. Кроме того, использовались и цветочные масла, выделенные из апельсина, жасмина, лилии и других цветов, а также такие специи, как корица, мускатный орех и гвоздика. Перчатки душили смесью из серой амбры, мускуса или цибетина с жировой основой. Полученную пасту размазывали по внутренней поверхности перчаток для сохранения мягкости кожи. Такие перчатки были излюбленным подарком для тех, кто не слишком хорошо знал о том, что именно нравится королеве.[102]102
  В 1578 г. леди Мэри Сидни подарила «пару надушенных перчаток с двадцатью четырьмя пуговками из золота на каждой с маленькими бриллиантами». New Year Gift roll, 1578. Society of Antiquaries MS 537 printed in Nichols, Progresses of Queen Elizabeth, II, 72.


[Закрыть] Елизавета часто носила перчатки для тепла во дворцах в холодные дни, а также в поездках.

Накрасившись, Елизавета одевалась. Процедура одевания была сложной и занимала несколько часов; фрейлины Елизаветы старательно шнуровали и застегивали на ней одежду; каждый день требовались сотни булавок.[103]103
  О ритуалах одевания у аристократок того времени см.: Thomas Tomkis, Lingua, or The Combat of the Tongues (London, 1607).


[Закрыть] Королева носила тонкие полотняные сорочки, а также плоеные воротники и манжеты. Воротники и манжеты защищали от пятен пота платья, которые нельзя было стирать. Считалось, что полотняное белье способствует очищению тела, так как впитывает излишки влаги и грязи. Как ни удивительно это может показаться, нет никаких доказательств того, что королева носила панталоны.[104]104
  Возможно, в поздние годы правления у Елизаветы появилось нечто вроде кальсон или трусов – есть ссылки на «шесть пар двойных панталон из тонкого голландского полотна», сшитых для нее в 1587 г., но неясно, что это – трусы или панталоны со швом сзади на лодыжке. См.: Ninya Mikhaila, Jane Malcolm-Davies, The Tudor Tailor: Reconstructing 16th-century dress (London, 2006), 24, а также C. Willett and Phillis Cunnington, The History of Underclothes (London, 1951), 48.


[Закрыть] Во время менструаций она пользовалась льняными тряпками, которые применялись вместо прокладок, а затем стирались; в домашних конторских книгах Елизаветы указаны длинные и короткие «полотенца тонкого голландского полотна», которые закупались дюжинами наряду с другими простыми материями. Скорее всего, имелись в виду гигиенические полотенца. У королевы Елизаветы также было три «нижние рубахи из черного шелка, сделанного вручную и украшенного пряжками, крючками и петлями, обметанными шелком», которые могли заменять необходимые в «критические дни» панталоны, в которые можно было подкладывать «полотенца».[105]105
  BL Egerton MS 2806, l. 210.


[Закрыть]

После того как королева облачалась в сорочку, на ней зашнуровывали корсет, усиленный китовым усом, затем нижнюю юбку, а затем чулки. В 1561 г. Элис Монтэгю, «главная шелковница» королевы, подарила Елизавете первую пару вязаных шелковых чулок. Елизавета обрадовалась и попросила миссис Монтэгю прислать ей еще: «Мне очень нравятся шелковые чулки; они приятные, тонкие и нежные. Поэтому я больше не буду носить полотняных чулок».[106]106
  См.: Nichols (comp.), Progresses of Queen Elizabeth, II, xlii.


[Закрыть] После чулок на Елизавету надевали тяжелые платья из бархата или атласа, которые закалывались булавками. Каждое платье было покрыто ярдами золотого плетения и мириадами крошечных драгоценных камней; платья расшивали рыбками, цветами, птицами и листьями. Процесс одевания был медленным и кропотливым; во время облачения у Елизаветы хватало времени для неспешной беседы со своими дамами. Цвет, покрой и стиль королевских платьев менялся в разные годы правления Елизаветы и отражал моды Франции, Испании или Италии. Часто Елизавета намеренно следовала тому или иному стилю, когда добивалась политического альянса с той или иной страной. По большим государственным праздникам она носила тяжелые мантии, подбитые горностаем, а зимой выходила в меховых шубах и муфтах на лебяжьем пуху.

Затем королева выбирала драгоценные камни и жемчуг, которые она очень любила. Камни прикалывали к платью булавками или надевали ей на шею. Многие драгоценности королевы доставали из запасов ее отца; раньше их носил сам Генрих VIII, его шесть жен или сводные брат и сестра Елизаветы. Драгоценности хранились в опочивальне, в сундуках, обитых бархатом и расшитых золотом.[107]107
  TNA LC 5/33, l. 15; Janet Arnold, ‘Sweet England’s Jewels’, см.: Anna Somers Cocks (comp.), Princely Magnificence: Court Jewels of the Renaissance 1500–1630 (London, 1980), 31–40.


[Закрыть] Наконец, на ноги Елизавете надевали туфли с помощью стального рожка для обуви, специально изготовленного для нее кузнецом.[108]108
  TNA LC 5/33, l. 194. Заказ, датированный 10 февраля 1566/7 на три «натертых» рожка для обуви.


[Закрыть] В начале ее правления туфли королевы были главным образом сшиты из бархата, но с возрастом она все больше ценила испанскую кожу.[109]109
  TNA LC 5/33, l. 144; TNA LC 5/34, l. 81, 169, 308.


[Закрыть] Вначале Елизавета носила туфли на плоской подошве, но в 1595 г., в возрасте шестидесяти двух лет, королева заказала первую пару туфель «на высоком каблуке».[110]110
  TNA LC 5/37, l. 73.


[Закрыть] Во внутренних покоях Елизавета часто носила комнатные туфли – их можно было надевать и снимать не застегивая. В них ноги королевы отдыхали с удобством. Обычно каждый год Елизавете шили около двенадцати пар туфель из простого бархата.

Облачившись в платье, надев драгоценности, причесавшись, уложив волосы, набелив и нарумянив лицо, королева готова была появиться перед «двором» в широком смысле слова.

Большую часть дня Елизавета проводила в своем кабинете во внутренних покоях, где занималась государственными делами с министрами двора, встречалась с советниками и принимала иностранных послов. По вечерам, покончив с делами, она отдыхала в обществе фрейлин и фаворитов, слушала музыку в исполнении придворных музыкантов, певцов королевской капеллы, танцевала, читала или играла в карты. И королева, и ее фрейлины любили азартные игры; за игрой подробно записывались долги. Елизавета была одаренной музыкантшей и иногда отдыхала, играя на спинете и клавикордах. Пока королева занималась государственными делами, фрейлины проводили нескончаемые часы за шитьем и вышиванием во внутренних покоях. Они украшали вышивкой рубахи и ночные сорочки ее величества, а также простыни и наволочки. Кроме того, дамы готовили прохладительные напитки, горячее питье с пряностями и сладости, которые Елизавета особенно любила, в отдельной королевской кухне, примыкающей к внутренним покоям. В основном, за исключением пиров и банкетов, устраиваемых по праздникам и по торжественным случаям, Елизавета принимала пищу во внутренних покоях, так как считала неприличным для своего достоинства, если ее видел за едой кто-либо, кроме ее приближенных. Обычно королева обедала около полудня, а ужинала в шесть вечера, хотя предпочитала питаться, «когда того требовал ее аппетит», и потому редко придерживалась установленных часов для трапез.[111]111
  John Clapham, Elizabeth of England, ed. Evelyn Plummer Read и Conyers Read (Philadelphia, 1951), 89.


[Закрыть] Еду доставляли из отдельной кухни специальные церемониймейстеры; об их приходе предупреждали барабанным боем и звуками труб. Затем одна из дежурных фрейлин протирала позолоченные блюда хлебом и солью и давала церемониймейстерам отведать кусочек каждого блюда – необходимая предосторожность против отравителей. После того как накрывали на стол, фрейлины несли блюда во внутренние покои, где ела королева.[112]112
  Paul Hentzner’s Travels in England during the Reign of Queen Elizabeth, transl. Richard Bentley, by ed. Horace Walpole (London, 1797), 36–37; Thomas Platter’s Travels in England, 1599, 193–195.


[Закрыть] Хотя повара готовили к каждой трапезе множество перемен блюд, Елизавета предпочитала курицу или дичь красному мясу, зато всегда ела сладости, особенно жирные кексы с коринкой, которую специально ввозили из Греции. Крепкое, «мартовское» пиво, сваренное на дворцовой пивоварне в марте и хранившееся перед подачей два года в погребах, королева не жаловала. «Мартовскому» пиву она предпочитала легкое вино, «смешанное с водой, которой было на три части больше, чем самого вина».[113]113
  John Clapham, Elizabeth of England, 89.


[Закрыть] Если королева принимала иностранных послов или других важных гостей, банкетный стол накрывали в большом зале. После еды со столов убирали, и начинались танцы, игры и другие развлечения.

В конце каждого дня камер-фрейлины, в том числе Кэт Эшли, Бланш Парри, Кэтрин Ноллис и Дороти Стаффорд, разоблачали королеву: снимали с нее платья, вуали, драгоценности и перчатки. Затем зажигали восковые свечи, которые давали ровное пламя и приятно пахли, и королева умывалась и мыла ноги. На ночь Елизавету облачали в «ночное платье» – свободное, удобное одеяние, сшитое из дорогих тканей: атласа, шелкового бархата и тафты. «Ночное платье» украшалось золотой и серебряной тесьмой, подбитое ворсом, плюшем или мехом.[114]114
  См.: Janet Arnold, Queen Elizabeth’s Wardrobe Unlock’d (Leeds, 1988), 139–140.


[Закрыть] Иногда, если королева проводила день во внутренних покоях, в обществе камер-фрейлин, она носила «ночное платье» и днем. Ей часто дарили такие платья на Новый год.[115]115
  См., напр.: BL Stowe inventory, l. 31/35 и Folger Inventory, l. 6 [21], см.: Arnold, Queen Elizabeth’s Wardrobe Unlock’d, 263, 340.


[Закрыть]

Наконец Елизавета забиралась в постель, под шелковые простыни, расшитые королевскими гербами и тюдоровскими розами. На ее кровати лежало множество тюфяков, набитых соломой, пухом и пером – чем «ближе к телу», тем мягче. Перед тем как королева отходила ко сну, фрейлины грели для нее постель, кладя между простынями грелки с горячими углями. Кроме того, они внимательно осматривали постельное белье и матрасы, набитые соломой и перьями. Они искали не только блох или клопов, но и более опасные предметы. Известно было, что некоторые заговорщики собирались спрятать в королевской постели кинжалы или другие смертоносные орудия, способные причинить вред королеве. Кроме того, фрейлины каждый вечер обыскивали опочивальню на предмет незваных гостей. Ночью усиливались страхи и уязвимость; в то время считалось, что по ночам в помещения проникает вредоносный воздух, а лунный свет вызывает ревматические боли. Уолтер Бейли, врач Елизаветы, считал поэтому важным, чтобы королева избегала спать при лунном свете, и советовал, чтобы окна опочивальни по ночам были закрыты, дабы ее величество не вдыхала тлетворный воздух с Темзы.[116]116
  W. Bailey, A Briefe Treatise Touching the Preservation of the Eie-sight (London, 1626), 9. См. также: L. G. H. Horton Smith, Dr Walter Bailey 1529–1592: Physician to Queen Elizabeth (St Albans, 1952); William Bullein, Bulwarke of defence againste all Sicknes, Sornes and Woundes (London, 1562). См. также: A newe boke of phisicke (London, 1599). Andrew Boorde, A Compendious Regiment or a Dyetary of healthe made in Mountpyllier (London, 1542) и сходные советы. См.: K. H. Dannenfeldt, ‘Sleep: Theory and Practice in the Late Renaissance’, The Journal of the History of Medicine and Allied Sciences, 41 (1986), 415–441.


[Закрыть]

В девять часов королева желала всем доброй ночи. В каминах сгребали угли, внутренние покои запирали. Их охрана поручалась королевской гвардии, а особо приближенная фрейлина ложилась в постель Елизаветы или на приставную кровать. Елизавета часто страдала бессонницей; в ряде медицинских трактатов того времени даются советы, как добиться крепкого ночного сна.[117]117
  См., напр.: Cogan, The Haven of Health, 231–239. См. также: A. R. Ekirch, ‘Sleep We Have Lost: Pre-industrial Slumber in the British Isles’, см.: The American Historical Review (2001), 343–386, особ. 352.


[Закрыть] Врач и писатель Эндрю Борд считал: чтобы спать крепко, нужно смешать немного камфары с женским грудным молоком и натирать этой смесью виски или нюхать розовую воду, смешанную с уксусом, которая поможет уснуть. «Отправляясь спать, будьте веселы, – советует Борд, – или обзаведитесь веселым спутником, чтобы в постели ни гнев, ни тяжесть, ни горе, ни задумчивость не беспокоили и не тревожили вас».[118]118
  Andrew Boorde, A Compendious Regiment, l. ci, v.


[Закрыть] Создание «веселой» и радостной атмосферы, судя по всему, также входило в задачу фрейлин, служивших в опочивальне Елизаветы.

Когда гасили почти все свечи, Елизавета готовилась ко сну: произносила благодарственные молитвы, просила прощения за свои поступки, надеясь, что Всевышний защитит ее от ночного вреда. Задергивали полог, дабы оградить королеву от опасных сквозняков и пагубного ночного воздуха. Опочивальню запирали; снаружи ее охраняли гвардейцы. Елизавета требовала в спальне полной тишины, и в смежных покоях также нельзя было шуметь.[119]119
  BL Harleian MS 6850, l. 91.


[Закрыть]

Глава 5
Женское бессилие

Елизавета постоянно находилась в центре пристального внимания. Иностранные послы писали своим государям депеши, посвященные всем сторонам жизни королевы, даже самым интимным. Все, что касалось королевы, вызывало огромный интерес как в стране, так и за ее пределами. После вступления Елизаветы на престол испанский посол граф Фериа утверждал, что Елизавета «едва ли проживет долго». Он докладывал Филиппу Испанскому, что молодая королева «не слишком крепкого сложения».[120]120
  CSP Span, 1558–1567, 18, 38.


[Закрыть] Ему вторил французский посол де Ноай: «Все, кто ее видел, не сулят ей долгих лет жизни».[121]121
  R. A. Vertot, C. Villaret, Ambassades de Messieurs de Noailles en Angleterre, in 5 vol. (Leyden, 1763), III, 86–87.


[Закрыть]

Начиная с переходного возраста Елизавета часто болела. Она страдала от несварения желудка, падала в обмороки, ее часто мучили сильные головные боли, которые иногда длились по нескольку недель подряд. Кроме того, она жаловалась на бессонницу и резь в глазах.[122]122
  См.: BL Harleian MS 6986, 12, и F. Chamberlin, The Private Character of Queen Elizabeth (London, 1922), 41–49.


[Закрыть] Она была очень близорука, отчего даже самые простые повседневные дела, не говоря уже о государственных, превращались для нее в сложные задачи. Из-за любви к сладостям королева часто страдала от сильной зубной боли.

В те времена считалось, что человеческий организм состоит из «гуморов», или «телесных соков», – крови, слизи, желтой и черной желчи. У здорового человека все четыре гумора находятся в равновесии, любое его нарушение вызывает ту или иную болезнь. Когда Елизавете было двадцать с небольшим лет, в годы правления ее сестры Марии, королевский врач доктор Уэнди писал, что в организме принцессы «много гуморов холодных и водянистых, которые можно убрать лишь очищениями, специально назначенными и удобными для такой цели».[123]123
  22 june 1554, Dr Owen to Bedingfeld papers cited in Chamberlin, Private Character of Queen Elizabeth, 47.


[Закрыть] Одним из симптомов, характерных для дисбаланса гуморов, считалась «водянка», или, как бы сказали мы, отечность. Другим симптомом были нерегулярные менструации, на что также жаловалась Елизавета. Аменорея, в свою очередь, вызывала иные болезни – «истерические припадки» и «меланхолию». Королевские врачи регулярно «отворяли» Елизавете вену на лодыжке или руке, пускали кровь и таким образом нормализовали ее «телесные жидкости».[124]124
  См.: P. Crawford, ‘Attitudes to Menstruation in Seventeenth-Century England’, Past and Present, 91 (1981), 47–73.


[Закрыть]

Помимо физического здоровья Елизаветы, огромный интерес вызывали ее плодовитость и способность к деторождению. В то время считалось, что женщины более ненасытны в постели, чем мужчины. Современникам трудно было поверить, что женщина, преодолевшая переходный возраст, может добровольно хранить целомудрие, особенно если у нее не было мужа, который обеспечивал бы выход ее сексуальной энергии.[125]125
  См.: Sara Mendleson, Patricia Crawford, Women in Early Modern England 1550–1720 (Oxford, 1998), 20–25.


[Закрыть] Будущее протестантского государства всецело зависело от способности Елизаветы произвести на свет наследников. Ходили слухи о том, что у королевы «женское бессилие», то есть она не способна иметь детей и потому никогда не выйдет замуж.[126]126
  William Camden, Annales: The True and Royall History of the famous Empresse Elizabeth… (London, 1625), 9.


[Закрыть] Когда, в самом начале Елизаветинской эпохи, шотландского посланника сэра Джеймса Мелвилла попросили передать Елизавете предложение руки и сердца от герцога Казимира, сына правителя курфюршества Пфальц, он отказался от поручения со словами: «У меня есть основания полагать, что она вообще не выйдет замуж, из-за того, что рассказала мне одна из ее камер-фрейлин… зная, что она не способна иметь детей, она никогда не подчинится мужчине».[127]127
  Цит. по: Elizabeth Jenkins, Elizabeth the Great (London, 1958), 77.


[Закрыть] Откуда у шотландского посла такие сведения? От Кэт Эшли, Бланш Парри или Кэтрин Ноллис; а может быть, посланник просто передавал ходившие при дворе сплетни? В апреле следующего года граф Фериа также сообщал: «Если мои шпионы не лгут, в чем я почти уверен, по определенной причине, которую мне недавно сообщили, она, насколько я понимаю, не может иметь детей».[128]128
  CSP Span, 1558–1567, 63.


[Закрыть]

Кровопускание в июне 1559 г. также воспринималось окружающими как доказательство того, что с «природными функциями» королевы что-то не в порядке. «Ее величеству пустили кровь из ноги и из руки, но в чем заключается ее нездоровье, неизвестно, – сообщал венецианский посол. – Многие говорят такое, что я не решаюсь написать».[129]129
  CSP Ven, 1558–1580, 105; R. Bakan, ‘Queen Elizabeth I: a case of testicular feminisation?’, Medical Hypotheses, July 17.3 (1985), 277–284.


[Закрыть] Даже у папского нунция во Франции имелась своя точка зрения на менструальный цикл Елизаветы: «Едва ли у нее проходит очищение, обычное для всех женщин».[130]130
  Chamberlin, Private Character of Queen Elizabeth, 67.


[Закрыть]

С политической точки зрения подобные слухи были весьма вредны. Ради равновесия сил в Европе и ради собственной безопасности королеве необходимо было быть и казаться здоровой и плодовитой. Тюдоры и англиканская церковь могли считать себя в безопасности лишь в том случае, если бы Елизавета вышла замуж и произвела на свет наследника престола. Так считали и в Англии, и за рубежом. «Чем больше я думаю об этом деле, – писал Фериа через четыре дня после коронации Елизаветы, – тем больше убеждаюсь, что все зависит от того, какого мужа изберет себе эта женщина».[131]131
  J.M. B. C. Kervyn de Lettenhove, Relations Politiques des Pays-Bas et de L’Angleterre sous le Regne de Philippe II (Brussels, 1882–1890), I, 295, перевод см.: CSP Span, 1558–1567, 3.


[Закрыть] Немецкий дипломат барон Поллвайлер в письме императору Фердинанду, написанному примерно в то же время, провозглашал: «Королева достигла такого возраста, что ей, как и любой здравомыслящей женщине, следует желать замужества, дабы о ней заботились… Ее желание оставаться девой и не выходить замуж совершенно необъяснимо».[132]132
  Victor Von Klarwill, Queen Elizabeth and Some Foreigners (London, 1928), 94.


[Закрыть]

На первой при Елизавете парламентской сессии в январе 1559 г. браку королевы уделялось много внимания. «Ничто не может быть отвратительнее для общего блага, чем видеть, как принцесса, которая своим браком может сохранить державу в мире, ведет холостую жизнь, подобно девственнице-весталке», – провозгласил Томас Гаргрейв, спикер палаты общин.[133]133
  William Camden, Annales, 26.


[Закрыть] Елизавета ответила на петиции парламента осторожно и весьма уклончиво: «Когда же Богу угодно будет, чтобы я склонила душу свою к иному образу жизни, уверяю вас, я не сделаю и не решу ничего, что шло бы во вред стране».[134]134
  T. E. Hartley (comp.), Proceedings in the Parliaments of the Reign of Elizabeth I, in 3 vol. (Leicester, 1981), I, 44–45.


[Закрыть]

Елизавета считалась одной из самых завидных невест в Европе, «лучшей партией среди своих единоверцев», и с самого начала правления у нее не было недостатка в поклонниках. Среди них были Филипп II Испанский и Эрик XIV Шведский; эрцгерцоги Фердинанд и Карл Австрийский; герцоги Савойский, Немурский, Феррарский, Голштинский и Саксонский, графы Арран и Арундел. Все они стремились заключить крайне важный союз с Англией, дабы сохранить равновесие сил. Габсбурги стремились поддерживать в Англии происпанские настроения, так как в то время особенно мощную угрозу представляла Франция: о своих правах на английскую корону заявила Мария Стюарт, невестка французского короля. Хотя Филипп Испанский сожалел о возвращении Елизаветы в протестантизм, стратегические соображения диктовали необходимость сохранения союза с Англией. В первые дни правления Елизаветы Филипп, правда с большой неохотой, сделал предложение бывшей свояченице при том условии, что она вернется в лоно католичества и ему не придется жить в Англии.[135]135
  Lettenhove, Relations Politiques, I, 398–401, перевод см.: CSP Span, 1558–1567, 22–23.


[Закрыть] Едва ли Елизавета могла согласиться на такой брак, но в предложении, переданном послом Фериа, Филипп называл себя «приговоренным в ожидании своей участи». Позже Фериа пояснял: «Не будь на то Божьей воли… я бы не принял участия в таком деле… Ничто не могло подвигнуть меня на такой шаг, кроме ясного сознания, что Королевство [Англии] много выиграет от его служения и веры».[136]136
  Цит. по: C. Martin and G. Parker, The Spanish Armada (London, 1988), 281.


[Закрыть] Все стороны, скорее всего, вздохнули с облегчением после того, как Елизавета отказала Филиппу;[137]137
  CSP Span, 1558–1567, 35, 40.


[Закрыть] впрочем, ей быстро подыскали другого подходящего кандидата в мужья из династии Габсбургов.

В самой Англии многие хотели, чтобы Елизавета вышла замуж за соотечественника. Брак с иностранцем был чреват опасностями; брак покойной Марии с Филиппом Испанским оставил у многих привкус горечи. Как утверждалось в трактате «Диалог о свадьбе королевы», написанном молодым дипломатом сэром Томасом Смитом, если Елизавета изберет себе мужа-иностранца, она получит «кота в мешке», в то время как англичанин «здесь дома, не его картина или образ, но он сам. Его осанку, цвет кожи, цвет лица и поведение можно увидеть лицом к лицу». Более того, продолжал Смит, можно оценить «его образование и воспитание, ученость, стать и то, в чем находит он удовольствие, чего он лишен, всякий изъян, несовершенство, уродство и тому подобное, что служит ему препятствием, станет очевидно и ясно».[138]138
  BL Add. MS 48047, l. 97–135, см.: J. Strype, The Life of the Learned Sir Thomas Smith, Приложение (Oxford, 1820), 184–259.


[Закрыть] Среди подходящих женихов-англичан числились граф Арундел и герцог Норфолк, принадлежавшие к высшей аристократии, и сэр Уильям Пикеринг, красивый неженатый сорокатрехлетний придворный, занимавший незначительную дипломатическую должность.[139]139
  См.: Von Klarwill, Queen Elizabeth, 52, 53–54, 57, 88, 113.


[Закрыть] Пикеринг и Елизавета были старыми друзьями; когда в мае 1559 г. он приехал в Лондон и пришел с визитом, королева тепло приветствовала его и поселила в Уайтхолле. Фериа сообщал, что королева виделась с Пикерингом тайно, а «вчера он приходил во дворец публично и пробыл с ней четыре или пять часов. В Лондоне ставят один к четырем, что он будет королем».[140]140
  CSP Span, 1558–1567, 64–78.


[Закрыть] Однако дело так ничем и не кончилось.

Второй английский жених, Генри Фицалан, 12-й граф Арундел, не жалел сил для того, чтобы добиться руки Елизаветы, но, как сообщал Фериа, королева только шутила о слухах, ходивших при дворе относительно ее брака с графом. В своей депеше Фериа добавлял: «Она с ним не ладит».[141]141
  S. Adams, M. J. Rodriguez-Salgado, ‘The Count of Feria’s Dispatch to Philip II of 14 November 1558’, Camden Miscellany, 28, Camden Society, is. 4, т. 29 (London, 1984), 331. Arundel – см. BL Royal MS 17 A 19, изданное под заглавием ‘The Life of Henrye Fitzallen’, by ed. J. G. Nichols, Gentleman’s Magazine, 103 (1833), 11, 118, 210, 490. Эта анонимная биография вышла в 1580 г., вскоре после смерти Арундела.


[Закрыть] Арундел был стойким католиком, на двадцать лет старше Елизаветы и, по мнению Фериа, «взбалмошным человеком без особых способностей».[142]142
  CSP Span, 1558–1567, 19.


[Закрыть] Однако Арундел возлагал большие надежды на свое сватовство. В декабре поползли слухи о том, что он занимает деньги и потратил 600 фунтов на украшения для одной из приближенных дам Елизаветы, которая замолвила за него слово.[143]143
  AGS E 8340/233, l. 20v. Lettenhove, Relations Politiques, I, 273, 279, 566.


[Закрыть] Однако его усилия оказались тщетными. Елизавета давно уже обратила внимание на другого англичанина, Роберта Дадли.