Текст книги "Кожаные башмаки"

Автор книги: Анна Гарф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцать пятая. День еще не кончился

Огорчённый, подавленный, спускается Миргасим со школьного крыльца.

Все будут грамотные, только он один останется тёмный. Все в школе, только он один гуляет.

Нет, не один! Вон идёт девчонка чья-то. Да это Наиля! Куда бы от неё спрятаться? Не спрячешься, поздно.

– Миргаси-им! – кричит она. – Здравствуй!

У неё за спиной мешок с книгами, в руках кошёлки с книгами и ещё две книги зажаты под подбородком.

– О Миргасим! Помоги мне, пожалуйста.

– Куда идёшь?

– В библиотеку.

– Пошли!

Они идут к правлению колхоза. Здесь председатель дядя Рустям предоставил помещение для библиотеки. Шлёпая босыми ногами по коридору, Миргасим входит следом за Наилёй в чулан. Тут совсем темно. Пахнет мышами, капустой. Когда глаза Миргасима привыкли к темноте, он увидал светлые щёлки – это было забитое фанерой окно. Миргасим рванул фанеру, и в чулане сразу стало солнечно, весело. Сколько здесь книжек! Но ни стола, ни стула нет.

– Вот, значит, какая бывает БИ-БЛИ-О-ТЕ-КА!

– Да нет, она будет не такая. Твой брат Зуфер обещал стёкла в окна вставить, Зианша принесёт из дому книжные полки, здесь будет очень хорошо. Мама цветы даст.

Под ногами шуршали старые газеты, журналы.

– Собери всё это в угол, Миргасим, сложи аккуратно. Мы этими газетами стены оклеим, а потом повесим картины.

Миргасим складывал, складывал, и вдруг попалась ему потрёпанная книжка без переплёта, с вырванными страницами. Но какие были в этой книге картинки! Волки мчались вверх ногами за козами, козы убегали от волков на своих рогах; люди ходили на голове, дома стояли крышей вниз, деревья росли вверх корнями.

– Наиля, можно, я бабушке эту книгу покажу? Я только на минуту…

– Бери хоть насовсем.

Схватил книгу и пустился домой.

– Бабушка, гляди!

– О Миргасим, как рано кончились занятия в школе! Я не успела обеда приготовить, ты, должно быть, проголодался… Первый твой день, а я опоздала…

– Не беспокойся, бабушка, не спеши, там ещё занимаются. Это только меня одного отпустили.

– Разве ты не такой, как все?

– Я заслужил… Потом расскажу. Лучше посмотри, какую книгу мне в библиотеке подарили. Смотри же!

Бабушка чистит овощи, ей некогда, но обидеть своего любимца она не в силах, да ещё в его первый школьный день. Не выпуская ножа из рук, она заглядывает в книгу и поддакивает:

– Хороший подарок! Учись, мой внук, учись.

– Нет, ты как следует посмотри.

Бабушка положила овощи в котёл. Теперь можно сесть рядом с внуком. Надела очки и начала прилежно, внимательно разглядывать картинки.

– О мой внук, как же такую корову доить? Быть этого не может, чтобы коровы ходили вверх ногами.

– Но, бабушка, это же напечатано в книге!

Так сидят они на сэке, поджав ноги, и беседуют, пока не приходит брат Зуфер.

– Эх вы, грамотеи! – Взял книгу из рук Миргасима и перевернул её. Люди, звери, птицы сразу стали с головы на ноги.

– Так совсем неинтересно! – огорчился Миргасим.

– Где ты эту книжку подцепил?

– Хлебом насущным клянусь, ничего я не цеплял!!

– Книгу подарили ему в библиотеке, – заступается бабушка.

– В библиотеке? Интересно, почему Миргасим в учебное время попал в библиотеку. Заблудился?

– Его сегодня пораньше отпустили, – опять вмешивается бабушка, – он заслужил.

– Уже заслужил?! Успел?

Миргасим молча почёсывает одну ногу о другую.

– Странно, – замечает Зуфер, – почему ноги при тебе, а башмаки то и дело гуляют сами по себе?

И башмаки, будто слова эти услыхали, в дверь постучали, в избу вошли и учительницу за руку сюда привели.

– Здравствуйте, – молвила Фатыма-апа и наклонилась, ставя башмаки на пол.

Она ещё и выпрямиться не успела, как Миргасим исчез.

– Привет тебе, милая, – улыбнулась бабушка.

– Здравствуйте, апа, – почтительно склонив голову, произнёс Зуфер, заслоняя спиной окно.

Боялся, что обидится учительница, если увидит, как улепётывает от неё ученик, выскочивший в окно.

Потом Зуфер взял свою школьную сумку и пошёл в школу. Он учился во вторую смену.

– Бабушка, – сказала Фатыма-апа, когда они остались вдвоём, – Миргасим убежал из школы.

– Как это случилось?

– Я виновата. Велела ему выйти из класса, вот он и ушёл. А сегодня был его первый день…

– И твой тоже первый, детка. Но день-то ведь не кончился! Утром и ты, и Миргасим, вы двое, немного ошиблись. А что будет к вечеру? Молодые верят, будто всё может идти по ровной стёжке, как строка в книге. Но теперь ты сама видишь, милая, это не так. Завтра будешь старше, чем сегодня, и ошибки будут потяжелее… Да… Покуда живы – ошибаемся. Знай, милая, в гору идти трудней, чем под гору, но счастлив тот, кто с каждым шагом поднимается выше.

Глава двадцать шестая. Если к двум прибавить два

Миргасим скоро занял в своём классе первое место, первое с конца. Да, с чтением, письмом дело у него подвигалось туго. Не было у него времени такими пустяками заниматься, потому что он учился не только в первом, но и в пятом, в шестом, седьмом классах. Ходил в школу и в первую и во вторую смену. Ни одного урока, которые вёл Зианша, Миргасим не пропускал.

Зианша на занятиях такие фокусы показывает интересные: как лучинка под колпаком гаснет, а рядом под таким же колпаком стеклянным жесть горит!

А Фатыма-апа только и знает свои буквы да палочки.

Зианша учитель молодой, но старательный – у него иногда так здорово пахнет в классе, хоть нос затыкай и беги. Но как убежишь, если из этого дыма, смрада получается фокус?

Когда-то кузнец Насыр говорил своему старшему сыну:

«Учись, Зианша. Знание – богатство, что в огне не горит, в воде не тонет…»

И пришло теперь для Зианши время поделиться с людьми своим богатством.

Председатель Рустям сказал Зианше:

– Учителей не хватает. Ты окончил семь классов с отличием, умели, значит, учить тебя. Настала пора и тебе стать учителем. Тебе уже сровнялось пятнадцать. В твои годы писатель Гайдар был красным командиром, Павка Корчагин кровь проливал за Советскую власть. Твоя задача тоже нелёгкая, а кому легко? Война. Все мы на фронте.

Кузнец Насыр выписывал для Зианши книги, журналы, покупал таблицы, схемы, приборы для опытов, справочники.

Всё это Зианша подарил школе. Возьмёт ученик журнал, тронет пробирку, колбу, и учитель вспомнит отца, его зычный голос и могучие руки, на которых поблёскивали рыжие, как золото, волоски, когда он поднимал и опускал свой молот.

Зианша показывает ученикам опыты, читает вслух книги.

«Кислород, углерод», – повторяют ученики.

Глазам своим они не верят, когда Зианша-абый [9]9
  Абы́й – почтительное обращение к старшему.


[Закрыть]наливает две одинаковые, две, как вода, бесцветные жидкости в один стакан и там, в стакане, получается жидкость красная или синяя.

– Отчего это? – прежде всех спрашивает Миргасим. – А что такое кислород?

Старших ребят учитель немного побаивается, особенно Зуфера – уж очень он строго слушает. А Миргасиму Зианша-абый отвечает смело. Если и не совсем точно скажет, так ведь малышу и того довольно. Другое дело Зуфер – тот неумолим. Однако и Зуфер слова сказать не смеет, когда Миргасим входит в его, Зуферов, шестой класс. Если учитель Зианша-абый мальчишку не гонит, то и Зуферу следует помолчать.

Дома он старший мужчина, в колхозе бригадир, а здесь, в классе, такой же, как все, ученик.

Да, все классы посещает Миргасим. И дома трудится – налил однажды в стакан немного масла, керосина, воды, смешал всё, взболтал и поджёг!

– Спасибо, что глаза целы остались, – приговаривала бабушка, смазывая катыком обгоревшие брови и красные, с обгоревшими ресницами веки.

Бывают дни, когда Миргасиму и умыться недосуг, где уж тут уроки учить! Дни осенние коротки. Летом, может, и успел бы, но осенью? Невозможно!

Чтобы снова и снова не услышать упрёков Фатымы-апа за невыученный урок, Миргасим не приносит в класс домашнюю тетрадь.

– Если завтра не принесёшь, придётся кого-нибудь за твоей тетрадью в командировку послать.

– Я сам побегу!

– Сегодня поздно уже. Но если и завтра не будет тетради…

А что она могла бы завтра сделать? Фатыма-апа и сама ещё не знает. С этим мальчиком следует быть осмотрительной. Неизвестно, что выкинет он в ответ на резкое слово.

– Если завтра не принесёшь…

– Принесу! – неожиданно для самого себя выпалил Миргасим.

Сказать «принесу» не так уж трудно, а как принесёшь, если в тетради пусто? Ребята пишут вон как бойко, но у Миргасима времени не было письму обучиться.

– Не горюй, – утешает Миргасима Фаим-сирота, – принеси мне луковицу печёную или картошину варёную, и за это я завтра, до звонка, напишу урок в твоей тетради.

Пишет Фаим замечательно, лучше всех в классе. Рука у него привычная, дядя Саран задолго до школы письму обучил. Как сам учился, так и племяннику показал. Сам-то Саран-абзей учился до революции, тогда грамоты своей у татар не было, пользовались они грамотой арабской. Мы пишем от левой руки к правой, а по арабской грамоте надо строку от правой руки к левой вести. Вначале Фаим в школе тоже строку всё с правого края начинал, но привык постепенно и всех по письму обогнал.

Миргасимову работу он быстро сделал, как раз к началу урока. Смотрит Миргасим в свою тетрадь, любуется. За такое письмо красивое не то что луковицы, даже куска сахара не жалко.

– Ешь, Фаим.

Тут апа взглядывает на Миргасима:

– Тетрадь принёс?

Миргасим смело выходит, кладёт на стол раскрытую тетрадь.

Апа взглянула, брови её вверх поднялись:

– Не пойму, твоя это тетрадь или Фаима! Сразу видно, что Фаим тут потрудился.

Ребята так и уставились на учительницу: ни у кого она ни слова не спросила, ничего не видала, а всё узнала, угадала…

Зажужжал класс, будто улей растревоженный:

– Кто сказззззал-ззал-ззал?

Фатыма-апа подняла Миргасимову раскрытую тетрадь:

– Что тут написано? Читайте вслух.

И класс прочитал:

– улиМ алым амаМ.

– Теперь посмотрите в свои тетради и прочтите вслух.

– Мама мыла Милу.

– Фаим снова начал, как дядя Саран, от правой руки к левой строку вести, – сказала учительница. – Вот и получилось у него «улиМ алым…».

– Амам! – подхватили ребята.

– Потому что я торопился, – оправдывался Фаим. – Вот посмотрите, в моей тетради всё правильно.

Пришлось Миргасиму поискать себе другого помощника.

– Фарагат, напиши за меня, у тебя в домашней тетради всегда пятёрка.

– Без мамы не могу. Мы всегда вместе уроки пишем. Если мама занята, мне в тетрадку старшая тётя уроки пишет…

Пошёл Миргасим к Абдулу-Гани:

– Ты уроки сам делаешь?

– А как же!

– Напиши за меня.

– Нельзя. Зианша-абый знаешь какой теперь сердитый? Линейкой дерётся, в угол ставит. Что поделаешь? Он учитель, а я учителев родной брат. Кому пожалуешься?

И всё же нашлись добрые люди – работяга Темирша, сестра его длинная Разия и малютка Аминэ – все трое. Как могли, так и помогли.

Темирша упражнение буква за буквой аккуратно вывел. Разия задачку записала. Аминушка тихо-тихо на столе сидела, в тетрадь глядела и вдруг как подхватит, как потащит в рот! Съесть не съела, но чернила размазала, страницы смяла.

– Т-ты д-дома ут-тюг-гом прогладь.

– А кляксы?

– Отогни скрепки, осторожно вынь испорченные листки, – посоветовала умудрённая опытом Разия, – вставь сюда листки из другой тетради, загни скрепки, перепиши всё сначала, и сам бог даже через четыре дня и то ничего не узнает.

Миргасим всё сделал, как ему сказали, перешил тетрадь, переписал упражнение и задачу. Но цифры, какие Разия поставила, он не сумел как следует разобрать, получилось приблизительно. Да зато как чисто, красиво!

– Теперь видно, Миргасим, что ты сам потрудился, – сказала на другой день Фатыма-апа, проверяя его тетрадь. – В задаче сказано: «У девочки было два яблока, мама дала ей ещё два. Сколько стало яблок?»

– Четыре.

– Правильно. Если к двум прибавить два, будет четыре. Почему же ты в тетради поставил девять?

Миргасим молчит. А что говорить? «Аминэ тетрадь сжевала, цифры языком слизала?» Да, ему-то сказать было нечего, но Фатыма-апа говорила не умолкая:

– Интересно… Одни страницы в клетку, другие в линейку. Выдрал из тетради для письма, чтобы починить тетрадь по арифметике? Интересно… Хорошо ты потрудился…

Взяла со стола ручку, обмакнула перо в красные чернила и нарисовала в Миргасимовой тетради удивительно красивую кудрявую двойку.

– Это тебе за задачу.

Пониже вывела ещё одну двойку, такую же нарядную, фасонистую:

– Это за тетрадь.

Вечером бабушка, как всегда, поинтересовалась:

– Фатыма-апа тебя спрашивала? Что поставила?

– Четыре.

И тут он увидел глаза Шакире. Эти прекрасные тёмные глаза смотрели, словно говорили: «И тебе не стыдно?»

Но хотя Шакире ничего не сказала и даже глаза опустила, Миргасим не выдержал:

– Что смотришь?! Если к двум прибавить два, что получится? Не слыхала задачи? Если к двум прибавить два…

– Да, конечно, если к двум яблокам прибавить два яблока, будет четыре яблока. Но если к двойке за тетрадь прибавить двойку по арифметике, то в дневнике так и останутся две двойки. Четвёрки не получится.

– Виноват я, что ли? У Фаима помощи просил, к Абдулу-Гани обращался… И Темирша мне помогал, и Разия… Всё пробовал. Ничего не получается.

– А уроки учить ты не пробовал? – поинтересовалась бабушка.

Но через день Миргасим торжествовал:

– Гляди, получилась! Четвёрка!

Миргасим получил эту отметку за то, что на уроке вытянул из-под парты ногу, когда Разия шла от доски на своё место. Она споткнулась, упала.

– И вот пожалуйста! ЧЕТВЁРКА!

И снова Шакире сердилась! Не поймёшь её…

– Сама же говорила, что четвёрка хорошая отметка.

– Четыре за уроки и четыре по поведению – это совсем разные четвёрки.

Кто бы мог поверить, что Миргасим когда-нибудь получит пятёрку, бесспорную, настоящую? Это случилось много позже, когда грамоте он научился.

Фатыма-апа повесила на доску картинку, где была нарисована кошка с котятами. Она сказала, что первоклассники теперь грамотные и сегодня будут работать сами.

– Напишите сочинение. О кошке.

Миргасиму это понравилось. Вот что он сочинил:

СКАЗКА О КОШКЕ

Кошка выводит котят. У кошки есть зубы. У кошки зубы, как у льва и леопарда. У кошки есть хвост. Когда кошка злится, она вертит хвостом.

За этот хвост и была поставлена пятёрка.

– Очень ценное наблюдение, – сказала Фатыма-апа, – ты наблюдательный. Вот если бы ты всегда так старался…

Глава двадцать седьмая. Картошка, картошка…

С утра седой пеленой повис дождь. Затяжной. Летом ведро воды – ложка грязи, осенью ложка воды – ведро грязи. Земля липкая, холодная, одежда мокрая, руки мёрзнут, кожа трескается, и вскакивают на ней красные пупырышки.

Но плачь не плачь, а работать надо. От первых утренних заморозков пожелтели репьи по оврагам, почернела ботва картофеля на полях. Картошка уродилась богатая, клубни тяжёлые, розовые, как поросята. Среди этих розовых встречаются и лиловые, и белые, и желтоватые. Когда наша картошка попадает на рынок, люди смеются: «Крашеная она у вас, что ли?» А тронут пальцем, и кожура сходит тоненькими, как паутинка, лоскутками, чешуйками, обнажается твёрдый гладкий клубень. Без ножа можно чистить! Нигде такой картошки не встретишь. Земля у нас, может, особенная или это старики такой сорт никому не ведомый постепенно вывели, не знаем. Известно только, что каши манной не захочешь, когда картофель наш отварной, горячий, рассыпучий отведаешь. Без масла во рту тает.

Брали у нас на семена из других районов – нет, не получается! Мельчает на чужой земле, грубеет. Да, картошку растить – это, оказывается, дело не простое.

А собирать, хранить, чтобы до весны была свежая?

Эх, в другое время ясного дня дождались бы, потом дружно, весело всей деревней на поля вышли бы, – тут и лошади, и машины. Теперь надеяться нам не на кого, не на что. Одним погожим днём не обернёмся. Лошади на войне. Горючего для машин нет. Помаленьку, потихоньку, а приходится каждый день копать.

– Этак до зимы дотянем, – вздыхает бабушка.

– Женщины, – говорит на собрании председатель Рустям, – надо постараться. Неужели такое добро сгноим, морозу отдадим?

– Всё равно нам с колхозного поля ничего не достанется, – возражает Саран-абзей, – больно много в наши края едоков понаехало. Поглядите – четыре машины за околицей стоят, картофеля нашего дожидаются.

– Женщины, – снова начал председатель, – слышали? Всего четыре машины, но, если по совести, мы больше должны бы дать. Рабочие люди эвакуировались со своими заводами, оборудование привезли, а добро своё дома оставили. Вот как у них получилось!

Женщины вздыхают, молчат.

– Живут рабочие по чужим углам, и детишки с ними. Паёк что? Один раз откусил, и нет его. Голодают. А работают как! На днях пришлось в районе быть, зашёл в цех заводской, там кунак мой один, русский, работает. Мужик был богатырь – одни кости остались. Стоит у станка, а над станком плакат – сам повесил: «Не выполнив задания, домой не уходи». По восемнадцати часов работает, оказывается. Оружие делает. Без оружия как врага победим?

– А без хлеба победишь? – сердится Саран-абзей. – Никогда не встречал такого человека, чтобы тратил своё добро на людей, а потом сам, обратившись к ним, получил бы помощь. Вот я тоже пришёл к тому заводу, хотел две-три доски для забора купить или сменять, так меня с заводского двора чуть метлой не выгнали.

– Думаешь, у нас метлы не найдётся? – молвил Абдракип-бабай.

Собравшиеся засмеялись.

– Я что, налоги не плачу? Я человек исправный, не гляди, что старик. Трудодней побольше, чем у другой молодки, – возразил Саран-абзей. – Ой, о-ох, спину скрутило!..

– Женщины, – негромко говорит председатель, опираясь на свои костыли, – неволить вас не хочу, своей властью, силой заставить – это будет нехорошо. Прошу вас, завтра будем всей деревней картошку копать. Кто посильнее, выходите с лопатой, кто послабее – с ведром.

И бабушка вышла, и Фатыма-апа. Где учительница, там, конечно, и школьники. Ну, а где народ, там дело без Миргасима не обойдётся. Опрокинул он своё ведро, взял в руки две палочки и давай барабанить! Шакире согнувшись идёт, полное ведро картошки набрала, еле тащит.

– Давай веселей! – кричит Миргасим и стучит палками по ведру.

Ведро так здорово поёт, так звенит, что и самому петь хочется. Эх, если бы в Москве послушали, какая получилась музыка! Две палки, ведро да своя глотка в придачу. Не каждый день такой концерт услышишь.

– Эй, Асия! Хочешь, московскую песню сыграю?

Асия ходит по борозде, каждой картошине кланяется. У неё вёдра небольшие, зато два сразу. Труднее ей, чем нашим деревенским: непривычная, городская. Сама, по своей воле сюда пришла.

– Эй, послушай! – кричит ей Миргасим. – Слушай музыку!

– Слушаю тебя, внучек, давно слушаю…

Бабушка?! Откуда она взялась? На дальнем конце поля была. В руках у неё лопата. Копает вместе с молодыми.

Миргасим бросает палки, берёт ведро, кладёт туда картошину, другую…

«Девчонки здесь уже всё подобрали, куда-нибудь подальше от них собирать пойду…»

Оглянулся, кругом посмотрел. Увидал людей на берегу реки.

«Кто там? Что делают?»

Бросил ведро и поспешил к реке, туда, где неподалёку от оврага был когда-то перекинут мостик. Весной в ледоход этот мост снесло, но сваи остались. Всё лето доярки на ферму в обход по плотине ходили. А теперь, глядите-ка, надумал, оказывается, председатель новый мост поставить.

В степной нашей местности доска дороже хлеба. Председатель разобрал свой сарай:

– Вот вам и доски!

Зуфер и Зианша настилают эти доски на сваи. А бригадиром у них работает знаете кто? Ни за что не поверите – старик Саран!

– Что ты, Миргасим, на меня уставился? – говорит Саран-абзей. – Спроси у добрых людей, какой я был плотник! До чего хитёр, когда нужно доску сберечь! До чего вынослив в работе!

– Можно, я тоже буду гвозди забивать?

– Ты ещё мальчик, и язык у тебя опережает твой ум, а твоя решительность превосходит твою сообразительность. Не то жалко, что ты пальцы молотком разобьёшь, – обидно будет, если гвоздь погнёшь.

Старик берёт молоток и показывает, как гвозди заколачивать, как доски укладывать. Миргасим стоит будто приклеенный.

– Если хочешь помочь нам, – говорит ему Саран-абзей, – иди в правление, там шофёр сидит. Жердь хорошую в кузове его машины я видел. Попроси. Устроим на мосту ПЕ-РИ-ЛА, как на Москве-реке. Зимой поскользнёшься, за жердь схватишься и не упадёшь, даже в гололёд!

Вот счастье-то! Не сам он с поля убежал в правление, в тёплую комнату, – его послали!

Старик не ошибся. Сидит в правлении шофёр, сидит там и председатель. Как будешь при дяде Рустяме эту жердь просить? Стыдно… Не зря Фаим говорит: «Чем долго просить, так уж лучше сразу украсть».

Миргасим стоит у двери опустив голову. Если голова опущена, глаза смотрят вниз. И что они видят? Пол. А на полу что? Рукавица кожаная, вот что! Если набить её песком, завязать потуже, вот тебе и футбольный мяч.

Миргасим поднимает рукавицу, она мокрая. Он кладёт рукавицу на печь, от рукавицы поднимается пар. Миргасим переворачивает её с боку на бок, греет осторожно, чтобы не пересушить. Пересушишь – кожа треснет.

Он так увлёкся своим делом, что о жерди позабыл.

Шофёр встал, пожал председателю руку:

– Пока.

Хотел было идти, но потом оглянулся, посмотрел на стол, поискал на стульях, заглянул под стол. На одной руке кожаная рукавица, другая рука голая. Тут Миргасим вышел на середину избы и сказал громким голосом по-русски:

– Табарыщ нащяльнык, я твой рукабис на печка поставил.

Что тут началось!

Не напрасно Асия всё лето русскому языку обучала.

– Хо-хо-хо! – Шофёр чуть не упал. – Ха-ха-ха!

Дядя Рустям чуть костыли не уронил, как услышал, а шофёр подхватил Миргасима на руки и говорит ему по-татарски:

– Как ты здорово по-русски шпаришь! Уж не москвич ли ты?

– А ты сам откуда татарский знаешь?

– Всосал с молоком матери.

– Ну, если ты татарин, дай нам жердь, которая в кузове. Нашим бабам ПЕ-РИ-ЛА сделаем, как в Москве.

– Давай чеши отсюда, – насмеявшись до слёз, молвил председатель.

– Жердь можешь взять, – разрешил шофёр.

Миргасим выскочил из комнаты, как стрела, сорвавшаяся с тетивы, даже «до свидания» забыл сказать.

Влез в кузов грузовика, сбросил на землю жердь, сам спрыгнул и поволок свой трофей. Хорошо он там, в правлении, отогрелся, но жердь согрела получше, чем печка, – уж больно длинна, тяжела… Пока тащил к мостику, семь потов сошло. Вымок не столько от дождя, сколько от пота.

Хорошо, жарко даже. Если бы сейчас хлеба кусочек, совсем было бы отлично. Да где же его возьмёшь, хлеб?

Саран-абзей взял жердь и насупился:

– Я просил – не дали, а мальчишку семилетнего уважили. Где же почтение к старости?.. Что ты тут крутишься? – рассердился старик на Миргасима. – Сделал своё дело и уходи. Без тебя управимся, иди собирай картошку.

– Пока жердь тащил, забыл, где ведро оставил… Можно, я только разочек рубанком по доске проведу?

Саран-абзей замахнулся на Миргасима жердью, и пришлось отступить.

Ведро всё-таки отыскалось. Миргасим ещё с вечера это ведро пометил, нарисовал красной краской букву «М». Но подсохнуть буква не успела, размылась, и получилось большое красное пятно, за версту его увидишь. По пятну и ведро заметно. Лежит в борозде вместе с двумя палочками. Миргасим оставил в ведре несколько картофелин, куда же они делись? Подобрал кто-то… Теперь придётся снова спину гнуть.

Ходит Миргасим по борозде, палочками ковыряет – мелочь, с орех величиной, попадается. Интересно, где девчонки собирают крупную картошку? Бродит Миргасим с борозды на борозду, руки мокрые, башмаки знаменитые дедушкины грязью облеплены. Но хуже всего, что бабушка ни на шаг не отстаёт, подбирает, что Миргасим пропустил.

– Бабушка, не нагибайся, пожалуйста, спина заболит. Я честно буду картошку из борозды выбирать, ни одной в земле не оставлю. Не веришь? Сама посмотри.

А вечером в правлении председатель Рустям всем спасибо сказал и прежде всех старику Саран-абзею за то, что мост быстро сшил-сколотил.

– Хотя из спасиба шубы не сошьёшь, – ответил Саран-абзей, – но если труд твой уважают, мастерство ценят, то и поработать не грех. А главное, пять больших гвоздей я сберёг, нигде таких теперь не купишь, это Насыр-кузнец ковал. – Он вытащил из кармана длинные гвозди с большими плоскими шляпками. – Вот полюбуйтесь! А жердь и без гвоздей сто лет на козлышках лежать будет, никуда не денется, потому что пригнана ладно, обточена топором искусно.

– Спасибо ещё раз, абзей. Гвозди эти пусть будут вашей премией.

– Если бы прежние председатели были такие, как ты, Рустям, я бы и для них так же старался бы.

Потом слово взяла бабушка:

– Поблагодарим школьных учителей Зианшу-абыя и Фатыму-апа, они учат детей хорошо, воспитывают своим примером. Сами работали усердно, и школьники старались. Хочется похвалить Асию, Наилю…

И пошла бабушка называть лучших. Называла, называла…

– А не больше вы упомянули имён, чем было детей? – пошутил дядя Рустям.

– Нет, кое-кто остался не названным, – ответила бабушка.

Все засмеялись, а Миргасим спрятался под стол, чтобы никто не догадался, какого человека в числе лучших не назвала бабушка.