Текст книги "Дневник Мишки Клюшкина"

Автор книги: Анна Кичайкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Как мы с папой готовились к 8 Марта

Близился Международный женский день – 8-е Марта.

– Ну что подарим маме? – спросил меня папа.

– Духи, – не задумываясь ответил я.

– Ты что? У неё уже столько пузырьков, что впору самим магазин открывать.

– Может, платок?

– Ты разве не знаешь, что мама платков не носит?

– Тогда кастрюлю, – предложил я. – Можно написать на ней: «Варись, варись, да смотри, не подавись!»

– Кастрюлю? Да ещё с такой надписью? – поморщился папа. – Как-то неромантично.

– Ну вышей сердечко красными нитками, – засмеялся я.

Папа дал мне лёгкий подзатыльник и проворчал:

– Не мели ерунду. Лучше подумай хорошенько.

– Так один я и думаю, – обиженно ответил я. – Что же ты ничего не предлагаешь?

– Может быть, ей купить перчатки? – вздохнул папа.

– Всё равно она их потеряет, – резонно заметил я.

– Или сумочку?

– Ага, она навешает на себя все пятнадцать сумок, которые ты ей подарил, и будет ходить, как почтальон.

– Но что-то же надо делать! Праздник уже на носу.

– Надо, – повторил я, безысходно пожав плечами.

Мы помолчали. И тут меня осенило.

– Пап, а давай сделаем уборку и испечём торт. Как в журналах советуют.

– А что, можно, – оживился папа.

– Очень даже по-рыцарски. Только сначала рецепт торта найти надо.

– Не беспокойся. Я рецепт в маминых журналах подыщу, – заверил я.

Рецептов оказалось так много, что у меня глаза разбежались. Наконец я выбрал торт «Праздничный» и, составив список необходимых продуктов, закинул журналы на место.

Утром восьмого марта мы отправили маму в парикмахерскую, быстро провели уборку квартиры и повязали на кухне фартуки.

– Ну что, начнём? – потирая руки, спросил папа.

Я в ответ протрубил победный марш.

– Рано трубишь, – осадил меня папа. – Давай свой рецепт.

Я протянул ему бумажку.

– Торт «Праздничный», – прочитал папа и сморщил нос. – Какое-то название неинтересное, затрёпанное.

– Можно назвать «8-е Марта» или «Поздравляем».

– Хрен редьки не слаще, – не одобрил идею папа и тут же предложил: – Давай назовём наш торт «Танюша». И красиво, и ласково.

Я на всё был согласен, только бы скорей начать. Поэтому сразу же принялся доставать из шкафа различные кульки и пакетики.

– Ты пока приступай, а я выйду на балкон, покрывало с дивана вытрясу, – вдруг вспомнил папа ещё про одно дело.

– Иди-иди, – беспечно выпроводил я его. – Сам управлюсь.

Включив газовую плиту, я быстренько разогрел масло и, поглядывая в записи, накидал в кастрюлю все нужные ингредиенты.

– Дай попробовать, – вернувшись на кухню, попросил папа.

Я, конечно, разрешил, и он, обмакнув палец в тесто, с блаженством на лице почмокал губами. Но через мгновение папино лицо медленно перекосилось, и он, сплюнув в раковину, прорычал:

– Что это за отрава? Что ты тут намесил?

– Всё по рецепту, – пролепетал я.

Папа схватил бумажку и стал спрашивать меня, будто на экзамене.

– Два яйца?

Я кивнул.

– Стакан сметаны?

– Ага.

– Стакан сахарного песку?

Я снова кивнул.

– Чайная ложка соды и три столовых ложки какао?

Я замер.

– Ну? – грозно переспросил папа.

Я понял свою оплошность, и у меня от отчаяния отнялся язык.

– Ты всё перепутал? – догадался папа. – Положил чайную ложку какао и три столовых ложки соды?

Опустив голову, я молчаливо признал свою вину.

– Эх, ты, – с укором сказал папа. – Ни на минуту тебя оставить без присмотра нельзя. Ладно, продукты ещё есть, другой торт испечём. Тащи журналы с рецептами.

Я принёс, и мы стали читать страницу за страницей.

– Все названия какие-то пошлые, – ворчал папа. – «Сухарный», «Молочный», «Фруктовый» – никакой фантазии. То ли дело мы придумали – «Танюша». Ага, давай-ка «Мечту» испечём, он лёгкий. А название своё оставим. Вот смотри, что сюда входит: 200 г сливочного масла, 1 стакан сахарного песку, 1 стакан сметаны, чайная ложка соды, погашенная уксусом…

– Как это – погашенная? – удивился я. – Сначала подожжём, а потом погасим?

– Перестань молоть чепуху, – оборвал меня папа и продолжил читать:

– И 14 столовых ложек муки хорошо смешать. Понял?

– Понял.

– Тогда бери стакан. Я буду диктовать, а ты отмеряй. Этак-то дело быстрее пойдёт. А то один копался-копался и всё испортил.

Я снова растопил масло и вылил в кастрюльку.

– Добавь стакан сахарного песку, – громко провозгласил папа и проследил, правильно ли я выполнил эту процедуру.

– Молодец! – одобрил он и, заглянув в журнал, продолжал: – Теперь стакан сметаны.

Под его пристальным взглядом я сделал, как он велел.

– Так, отлично! – похвалил меня папа. – Хорошо идём! Набери в ложку соды и полей на неё уксусом. Нет, дай я сам налью, а то опять всё сделаешь шиворот-навыворот.

Он капнул в ложку уксус. Сода зашипела и запузырилась.

– Ну вот и порядок, – удовлетворённо сказал папа. – Самый опасный участок пройден. Теперь осталось добавить четырнадцать столовых ложек муки и хорошо перемешать.

Я принялся отсчитывать муку, а папа – готовить сковороду.

– А куда зажигалка подевалась? – вдруг спросил он.

– Никуда она не подевалась, вон за чайником лежит, – оглянулся я.

– Верно, – обрадовался папа.

– Зачем ты меня спросил? – отчаянно завопил я. Папа от неожиданности выпустил из рук сковороду, и она с жутким грохотом ударилась о пол. – Я сбился и теперь не помню, сколько ложек муки положил – одиннадцать или двенадцать.

– Ладно-ладно, раскричался, – миролюбиво сказал папа, поднимая с пола сковородку. – Какая разница? Лишняя ложка муки роли не играет. Это ж тебе не сода. Если густо получится – водички плеснём, а жидко – муки сыпанём.

Я принялся сердито размешивать содержимое кастрюли.

– А что, нормально получилось, – оценил моё старание папа, отщипнув кусочек теста. – Довольно вкусно, знаешь ли. Ладно, хватит рассусоливать, давай скорей ставь пирог в духовку. Надоело уже с этими сахарами-содами возиться. Борщ и то легче сварить.

Я помнил, каким ужасно кислым получается у папы борщ, но промолчал. Праздник всё-таки. Зачем портить настроение.

Наконец, покончив с хлопотами, мы прибрались на кухне. В духовке, источая приятный аромат, пёкся торт.

– Уф, – вытер пот со лба папа. – Теперь можно и вздремнуть чуток.

– Ты что?! – воскликнул я. – За тортом нужно следить, а то подгорит.

– Точно, – с досадой хлопнул себя по лбу папа. – Давай по очереди дежурить, сначала – ты, а потом – я.

– Нет, так скучно, – возразил я. – Давай лучше во что-нибудь поиграем.

– Неохота, – зевнул папа. – Уморился я с тобой.

– Будто я не уморился.

– Ну хорошо, раз спать ты мне не велишь, давай тогда смастерим что-нибудь для мамы. Двух зайцев убьём, верно?

Мы снова взялись за дело. Я достал альбом, краски и фломастеры, а папа – отвёртку и плоскогубцы.

К тому времени, когда у нас всё было готово, вернулась мама. Едва переступив порог, она стала тревожно принюхиваться, а потом оглядела нас с ног до головы – каждого по очереди.

– Ты чего? – удивился папа.

– Ничего, – успокоенно ответила мама. – Просто я боялась, не сгорело ли у вас что-нибудь, не обожглись ли вы. С мужчинами иногда такое случается, если их оставить на кухне одних.

– Ничего подобного, – не моргнув глазом, заявил папа. – Ты заблуждаешься относительно мужчин, дорогая. И наши успехи убедят тебя в этом лучше всяких слов.

Мы уселись за стол, нарядные и весёлые. Негромко играл магнитофон. Мы поздравили маму с Женским днём, я подарил ей самодельную открытку, а папа преподнёс фен.

– Вот отремонтировал, а то всё некогда да некогда.

– Ай какие вы у меня молодцы! – расцеловала нас мама.

– А ты тортик, мам, попробуй.

Я пододвинул торт, который получился почему-то кривоватым – один бок выше, другой – ниже.

– «Танюша» торт называется, между прочим, – горделиво подсказал папа.

– Как всё замечательно, мои дорогие! – воскликнула мама. – А я опасалась, что вы подарите мне очередные духи или сумочку. – И, попробовав торт, добавила: – Только, чур, в другой раз кладите ровно четырнадцать ложек муки. Договорились?

Мы с папой только рты разинули.

Как она узнала, что я сбился со счёту?

Как Лёшка был изобретателем

Мы с Лёшкой возвращались из школы домой и по очереди пинали по дороге ледышку.

– Эх, неинтересно как-то жить стало. Всё одно и то же, – вдруг посетовал Лёшка.

– А тебе каждый день праздник подавай? – усмехнулся я.

– Я не про праздники говорю, а вообще. Скукота, заняться нечем.

– Возьми и придумай что-нибудь, раз такой живчик.

– И придумаю. Вот стану думать днём и ночью и что-нибудь изобрету, может быть, даже великое открытие сделаю, – Лёшка горделиво выпятил грудь.

– Тоже мне изобретатель нашёлся! – засмеялся я.

– Да, представь себе изобретатель. Прямо сегодня возьму и изобрету что-нибудь.

– Спорим, не изобретёшь?!

– Вот приходи сегодня вечером, увидишь. А на что поспорим?

– На пять жвачек.

– Ладно. И не забудь прихватить их, когда ко мне пойдёшь, – предупредил меня Лёшка.

Весь оставшийся день я провёл в нетерпеливом ожидании вечера. Наспех сделал уроки, пропылесосил ковёр в гостиной, как обещал маме, и сбегал в киоск за жвачками. Но купил я их вовсе не из-за неуверенности в своей победе, а просто так, как говорится, на всякий случай.

Едва начало смеркаться, я рванул к другу. Когда Лёшка с сияющей физиономией открыл дверь, я понял, что жвачки купил не напрасно.

– Здравствуй, Мишенька. Проходи, дорогой, – ласково пригласил он.

Столь необычное обращение заставило меня насторожиться.

Я сдёрнул с головы шапку и принюхался. Пахло чем-то вкусным. Лёшка многозначительно кивнул:

– Раздевайся-раздевайся, швейцаров у меня нет. И дуй на кухню.

И сам скрылся за кухонной дверью. Скинув куртку, я поспешил за ним. К моему разочарованию, на столе было пусто, зато на огромной сковороде скворчала и пузырилась какая-то совершенно фантастическая масса. Она то упрямо вздымалась бесформенными горбами, а то вдруг бессильно опадала, громко лопаясь пузырями.

– Что это? – озадаченно спросил я. – Клей, что ли, столярный варишь?

– Сам ты клей, – проворчал Лёшка и, схватив сковороду за деревянную ручку, перенёс на стол. Я едва успел сунуть под неё подставку.

– Пробуй!

Я с опаской уставился на непонятное месиво.

– Может, всё-таки сначала скажешь, что это?

– Ешь, не бойся. Это моё личное изобретение, – похвалился Лёшка, – называется «Расплавленный снег».

– А разве снег плавится? По-моему, он просто тает.

– Вот чудак! Это же поэтическое название. К слову сказать, я однажды ел торт «Ночной полёт», не станешь же ты утверждать, что торт, будто Баба-яга, летает по ночам. Ну если тебе такое название не нравится, можно назвать и по-другому, например, м-м… «Белая неожиданность». Да ты пробуй, пробуй.

Я взял ложку и подцепил нечто, похожее на тягучее тесто.

– Ну как? – нетерпеливо спросил Лёшка, не дав мне донести вилку до рта.

Я глубокомысленно пожевал. Что-то мне эта смесь напоминала. Но я не мог понять что.

– Нравится? – засмеялся Лёшка и поддел вилкой изрядную порцию.

– Вкусно, но что это?

– Отгадай!

– Не знаю.

– Сдаёшься?

– Сдаюсь.

Лёшка постучал вилкой по сковородке и гордо объявил:

– Сыр жареный!

Я опешил.

– Батюшки! Да разве сыр жарят?!

– Нет, конечно. Это моё собственное изобретение. Никто, кроме меня, до этого недодумался.

Я неопределённо покрутил головой:

– Ну и ну!

– Ладно, – соскочил со стула Лёшка, – вот тебе ещё одно изобретение.

Он поставил передо мной сахарницу, в которой белела масса, отдалённо напоминающая ту, что оставалась в сковороде.

Я насторожился:

– Что, опять сыр?

– Ничего подобного.

Я осторожно попробовал и этот продукт.

– Сгущёнка, – сразу угадал я. – И ещё зачем-то сахар-песок в ней.

– «Зачем-то», – передразнил Лёшка. – Затем, чтоб вкусней было.

– И правда, так вкусней, – согласился я. – Но больно уж сладко, аж тошнит.

– Ещё бы не тошнило, – полбанки умял.

Я отодвинул сахарницу в сторону и спросил с безразличием:

– Ну что, повар-изобретатель, кончились твои сюрпризы?

– А этого мало? – взвился Лёшка. – Подожди, я ещё столько всего напридумываю – закачаешься.

– Сыр поджарить каждый может, – иронически сказал я, – ты какую-нибудь техническую штуковину придумай, чтоб людям на пользу.

– Придумаю и техническую, – задумчиво закусил губу Лёшка. – Завтра приходи.

На следующий день я снова поспешил к своему другу – кандидату в лауреаты Нобелевской премии, однако Лёшки дома не оказалось.

– У соседского парнишки он, – объяснила Лёшкина бабушка.

Я позвонил в соседскую квартиру. Дверь открыл белобрысый мальчишка на голову ниже меня.

– Чего надо? – не церемонясь спросил он.

– Лёшка у тебя?

– У меня. Заходи.

– A-а, Мишка, здорово! – обрадовался Лёшка и, кивнув на мальчишку, добавил: – А это Пашка. Тоже, между прочим, изобретатель. И главное – в технике соображает. Идею я ему подкинул, и теперь вот вместе воплощаем её в жизнь.

Пашка в это время, сосредоточенно сопя, прикручивал скотчем распиленные половинки обруча к ножкам поваленного на спинку стула.

– Что это ты делаешь? – удивился я.

– Подарок дедушке, – пояснил Лёшка. – У него сегодня День рождения.

– Ну и что это будет? – подсел я на корточках к Пашке.

– Кресло-качалка, не видишь, что ли? – буркнул тот и установил стул в вертикальное положение. Полюбовавшись своей работой, сказал поприветливей:

– Гляди, как классно! Дедушка обрадуется.

– Ты сначала сам в нём покачайся, – посоветовал я Пашке, но в это время в прихожей раздался звонок.

Оказалось, что это вернулся из магазина дедушка.

– Ого, сколько вас тут! – воскликнул он, входя в комнату. – Уходил – одного пострела оставлял, вернулся – их уже трое.

– Это Лёшин школьный товарищ, – представил меня Пашка. – А это, – указал он на стул, – тебе подарок.

– Вот спасибо! Всю жизнь мечтал на пенсии в кресле-качалке покачаться, – радостно вскричал дедушка и, побросав сумки, взгромоздился на стул.

В ту же минуту стул угрожающе накренился назад. Пашка с Лёшкой стремглав бросились к стулу и упёрлись в спинку руками.

– Красота, – промолвил дедушка, вольготно раскинувшись на стуле. – Чувствую себя прямо как какой-нибудь вельможа.

– Дедушка, вставай, – пропищал Пашка, покраснев от натуги.

– Зачем это? – удивился дедушка. – Мне очень удобно.

– Ну, дедушка, миленький, вставай скорей, – чуть не плача взмолился Пашка.

– Да что такое? – завертелся во все стороны дедушка. – Что случилось-то?

Чувствуя, что силы на исходе, мальчишки выпустили стул, а дедушку подхватили под мышки.

– Ой не надо! Я щекотки боюсь! – начал со смехом отбиваться дедушка.

Тут силы окончательно оставили и Пашку, и Лёшку, и ёрзавший на стуле развеселившийся дедушка опрокинулся на них обоих.

– Да что такое? В чём дело? – недоумевал барахтающийся на полу дедушка. – Мы помогли ему подняться.

– Центр тяжести не рассчитали, – высказал предположение я.

– Просто испытания провести не успели, – объяснил Пашка, подтягивая сползшие штаны.

– Ничего себе подарочек, – потирая ушибленный локоть, проворчал именинник. – Врагу не пожелаешь.

И, забрав сумки, ушёл в кухню.

– Знаю! – вдруг воскликнул Лёшка. – Колокольчик нужен! Как только кресло наклонится больше нужного угла, он зазвенит.

– Но дедушка-то всё равно упадёт, – сказал я. – Звени – не звени.

– Зато дедушка соскочить успеет, – перебил меня Лёшка.

– Ну и ну, – покачал я головой. – Что же это за катание такое? Только сел – соскакивай.

– Хорошо тебе критиковать. Попробовал бы сам что-нибудь изобрести.

– Невезучий у меня дед, – вздохнул Пашка. – Взять хоть недавний случай. Бабушка попросила меня придумать, как отучить дедушку читать в кровати. Я и придумал. Приделал к его тумбочке пружину, а с бабушкиной стороны установил кнопку. В нужный момент нажимаешь на кнопку, подушка из-под головы деда вылетает, и он роняет книжку. Всё, казалось бы, отлично. Но беда в том, что пружина почему-то хлопнула его по уху. Дедушка разозлился, вырвал пружину, сломал кнопку и два дня с нами не разговаривал.

– Ладно, хватит о грустном, – сказал я. – Пойдём лучше на улицу.

Мы оделись, вышли из квартиры и вызвали лифт.

– Хорошо бы сделать так, чтобы в лифте остановки объявляли, – задумчиво проговорил Пашка. – А то едешь и не знаешь, где в данную минуту находишься.

– Неплохо бы ещё скорость менять, – подхватил Лёшка. – С пятёркой быстро домой едешь, с двойкой – медленно.

– При твоей успеваемости, боюсь, большая скорость вообще не понадобится, – ехидно заметил я.

– Зато ты смотри на чердак не проскочи, – не остался в долгу Лёшка и добавил: – Гони жвачки.

– Держи карман шире, – ответил я.

– Ты чего? – встрепенулся дружок. – Договаривались же.

– Так договор был об изобретении, которое человечеству пользу принесёт, а не о том, чтобы дедушку мучить.

– Я его не мучил.

– Помогал.

– А ты смотрел.

– Верно. И как свидетель говорю – от твоего изобретения не польза, а один вред.

– Вот, значит, как? По-твоему, ничего полезного я не придумал? – горячился Лёшка.

– Нет, почему же, придумал, – спокойно сказал я.

– Что?

Я выждал паузу и выпалил:

– Что самим надо делать жизнь интересной. Вот что! На, держи!

Я протянул ему жвачки. Лёшка взял их, но в то же мгновение я ощутил в своей ладони другие кубики – он отдал мне свои.

Я улыбнулся, глядя на белые квадратики:

– Хорошо, что это не сыр жареный.

– А лично я бы не отказался, – сказал Лёшка. – Но сегодня бабушка обещала пироги с капустой испечь. Айда ко мне?

– Ура!!!

И мы припустили наперегонки.

Как мы ходили в планетарий

– Ребята, предлагаю составить план мероприятий на каникулы, – начала классный час староста Маринка Збруева. – Скучно же все дни дома сидеть. Давайте сходим куда-нибудь.

– Мероприятие первое: пойдём бутылки собирать, – выкрикнул Лёшка и затрясся от смеха.

– Не паясничай, Трубач, – отрезала Маринка. – Итак, у кого какие предложения?

– В цирк можно пойти, – откусывая булочку, сказал Борька Смирнов.

– Ходили уже! – закричали все.

– В кукольный театр, – пропищала Вострикова.

– Сказанула тоже! Детсадники мы, что ли?

– А я предлагаю сходить в планетарий, – сказала Верка Незванова и вздёрнула свой маленький носик кверху.

Все притихли.

– А что? Можно, – задумчиво нахмурилась Маринка. – Настя, записывай: коллективный поход в планетарий. Так, вспоминайте, какие ещё интересные места есть в нашем городе?

– Крематорий, – снова вставил Лёшка и закатился от смеха.

– Уймись, Трубач, – стукнула по столу староста. – Смеяться будешь, когда оценки за четверть выставят.

В назначенный день и час я зашёл за Лёшкой, и мы пошли в школу. В школьном дворе уже собрались почти все наши.

– Ребята! При переходе дороги и в транспорте ведите себя дисциплинированно, – надрывалась Збруева, – чтобы никаких неприятностей не было.

– А ты-то чего разоряешься? – спросил у неё Лёшка.

– Я за вас ответственная, – высокомерно ответила Маринка. – Наталья Борисовна приболела, значит, я за вас отвечаю. И вы обязаны меня слушаться.

Лёшка показал ей язык и сказал:

– Ещё чего – слушаться! Ты, может, заставишь меня с милиционера шапку сбить, так что, я слушаться должен?

– Ненормальный, – отвернулась Маринка.

– Да хватит вам, – встряла в их перебранку Верка Незванова. – Идти пора, а то опоздаем.

Но мы пришли вовремя. Купив в кассе билеты, шумной гурьбой ввалились в просторный вестибюль планетария. Прозвенел звонок, и к нам вышел высокий представительный мужчина-лектор. Звучным голосом поприветствовав нас, он стал рассказывать, из каких ценных минералов и пород деревьев построено здание планетария. Мы с любопытством оглядывали стены, украшенные барельефами, и гладкие колонны. А Лёшка даже погладил одну из них.

– Сразу видно – настоящий камень, – уважительно произнёс он.

– А теперь посмотрите наверх, – призвал нас лектор.

Задрав головы, мы разглядывали сверкающие макеты первого спутника Земли, орбитальных научных и межпланетных станций. Ещё увлекательнее оказалось на втором этаже, где хранились два метеорита. У нас с Лёшкой от их вида глаза разгорелись. Ещё бы – настоящие метеориты!

Пришельцы из космоса! Мы рассматривали их выщербленные, словно закопчённые, бока, а Лёшка даже попытался приподнять один из камней – тот, что поменьше. Но не тут-то было.

– Ничего себе, – сделал открытие Лёшка, – такой махонький, а какой тяжеленный. А если бы он был величиной с дом, то тогда, наверное, пробил бы всю Землю насквозь.

Наконец лектор пригласил нас в звёздный зал. Всё здесь было необычным. Во-первых, зал был круглым, как в цирке, но ряды кресел располагались, как в кинотеатре: лицом в одну сторону. А во-вторых, посреди зала находилась странная головастая конструкция. Мы с Лёшкой хотели как следует её рассмотреть и даже забраться на металлическую голову, но лектор попросил нас занять места, и сразу же выключился свет. В то же мгновение по вогнутому потолку полетело-закружилось множество снежинок и лектор стал рассказывать про нашу Землю и соседние планеты. Вдруг «снегопад» прекратился, и слева от нас стало медленно подниматься красное огромное солнце.

– Гляди-гляди, – зашептал Лёшка, толкая меня в бок. – Конструкция шевелится.

– Вижу, не слепой, – прошипел я в ответ, и мы стали следить за поведением странного аппарата.

– Солнце – будто огромная раскалённая печь, – говорил лектор. – Температура его поверхности 6 тысяч градусов, а в глубине – 15–20 миллионов. Расстояние же от Земли до Солнца составляет 150 миллионов километров. Вдумайтесь в эти цифры! Если попробовать пройти это расстояние пешком, придётся потратить 3400 лет, а если лететь до Солнца на самолёте, то на это уйдёт 34 года.

– Ничего себе, – сказал я. – Если бы я вылетел с Земли в грудном возрасте, то домой возвратился бы в шестьдесят восемь лет. Вся жизнь в самолёте!

– До таких лет ты бы не дожил, – обронил Лёшка.

– Почему это? – опешил я.

– Помнишь, какая температура на Солнце? Сгоришь!

– Точно, – опечалился я. – Тогда полечу на Луну. Там, наверное, попрохладней.

– Естественный спутник Земли – Луна, – словно услышав мои слова, продолжал лектор. – Её поверхность неровная, изрыта воронками – это следы упавших метеоритов. У Луны нет атмосферы, поэтому температура на солнце и в тени сильно различается. Так, если бы вы захотели погреться под солнечными лучами, то температура оказалась бы +130 градусов. А если бы вы решили охладиться и убежали в тень, вас сковал бы холод в 80 градусов. Из-за отсутствия атмосферы и резкого колебания температуры биологическая жизнь на Луне невозможна!

– Вот видишь, лунатик, – пихнул меня в бок Лёшка. – Некуда тебе лететь!

– Однако люди не собираются отступать перед трудностями, – загремел голос лектора. – Мировая наука успешно развивается, и с её помощью человечество успешно осваивает полное загадок космическое пространство. Уже в обозримом будущем на Луне появятся обсерватории и даже города. Работать же на поверхности спутника Земли, как вы понимаете, придётся только в скафандрах.

– Слыхал? – радостно обернулся я к Лёшке. – Поеду работать на Луну. А придёт время, и на Луну смогут совершать туристические экскурсии все желающие.

– Ага! – воскликнул Лёшка. – Куплю билетик и прилечу похлопать друга-астронавта по плечу.

– Но, думается, билет на Луну будет весьма дорогим, – услышав Лёшкин возглас, засмеялся лектор.

– Тогда я сам сконструирую самолёт и полечу на нём, – пробубнил мой неугомонный дружок.

– Сконструируешь-сконструируешь, – успокоил я его, – так же, как дедушке кресло-качалку.

– …Если отправить до туманности Андромеды сигнал со скоростью света, то он будет мчаться 2 миллиона лет… – продолжал свой рассказ лектор. – Как вы понимаете, дождаться ответа нам не суждено. И мы, увы, так никогда и не узнаем, существует ли жизнь в других галактиках.

– Представляешь, – сказал Лёшка, когда мы вышли из планетария, – мы никогда не узнаем о живых существах с других планет.

– Да, жалко, – согласился я и посмотрел на небо. – Может быть, как раз сейчас с далёкой звезды кто-то смотрит на нас, а мы и не знаем.

– А то бы ручкой помахали, – скривился в усмешке Лёшка. – Нет, надо лететь, покорять космическое пространство, самим выходить на контакт с инопланетянами.

– Как же мы с ними будем разговаривать? Ведь они по-нашему наверняка не понимают.

– Да они, если хочешь знать, вообще не разговаривают! – с уверенностью сказал Лёшка.

– Как так? – удивился я.

– А так! Телепатически мысли друг другу передают.

– А давай и мы попробуем, – предложил я.

– Давай, – загорелся Лёшка.

Мы примолкли.

– Ну и о чём ты думал? – первым прервал молчание Лёшка.

– Никак не могу с мыслями собраться, – признался я.

– А-а-а, так это значит, ты мне свою мысленную кашу передал, – обрадовался Лёшка. – То-то я смотрю, сроду такой чепухи не было. То всегда голова ясная, а тут раз – мешанина какая-то. Глупости мелькают разные, словно метеоры.

– Они у тебя и раньше мелькали, только ты их не замечал, – обиделся я.

– Ладно, давай ещё раз попробуем, – предложил Лёшка.

– Нет уж, извини, – отказался я. – Всё равно твоя метеорная голова ни одного разумного сигнала принять не сможет.

– Стой! – Лёшка схватил меня за руку. – А помнишь, дяденька рассказывал, что с Земли отправили космический корабль, чтобы наладить контакт с инопланетными цивилизациями?

– Это с золотыми пластинами, на которых изображены Солнечная система, контуры людей и животных? Ну и что дальше? – недоумевал я.

– Что дальше? – передразнил Лёшка. – Давай и мы такую же информацию о себе составим.

– А как мы её в космос отправим?

– Зачем в космос? В землю зароем.

– Для чего? – не понял я.

– А вдруг через миллиарды лет прилетят на Землю инопланетяне, а тут раз – наша записочка. Так, мол, и так, граждане марсиане, жили здесь Алексей Сергеевич Трубач и Михаил Васильевич Клюшкин. Жили скромно, но достойно и след свой на Земле оставили. Ох и удивятся же они.

– Это ты, Лёшка, здорово придумал! – восхитился я. – Только куда мы эту записочку положим для сохранности? Может, в бутылку, как мореплаватели, а потом закопаем?

– Можно и так, – поддержал мою идею Лёшка.

Дома мы вырвали из альбома лист и нарисовали шесть планет – сколько запомнили – и Солнце, а также собаку, бегемота, жирафа и слона. Лёшка хотел добавить осла и крокодила, но я запретил из-за нехватки места.

Оставалось самое главное – нарисовать себя. Перевернув лист, Лёшка с увлечением принялся за наши портреты. Меня он представил тощим, ушастым и каким-то растрепанным. Зато себя нарисовал этаким мускулистым силачом в модных кожаных брюках, которые уже давно просил купить свою маму, с красивой волнистой причёской, хотя его рыжие волосы вечно торчали дыбом в разные стороны.

– Вот врун! – возмутился я. – У тебя и брюк-то таких сроду не было.

– Ну и что? – ничуть не смутился Лёшка. – Должен же я прилично выглядеть перед гостями с другой планеты. А то увидят меня в тряпье и скажут: «Э-э какие здесь, оказывается, охламоны жили».

– Тогда и мне хорошие брюки нарисуй, – потребовал я, – а то сам принарядился, а меня в линялых трениках и майке замусоленной оставил.

– Нарисованное не исправишь, – воспротивился Лёшка. – Что написано пером, не вырубишь топором.

– Исправишь! Ещё как исправишь!

Я выхватил у него листок и нарисовал себе чёрные брюки дудочкой, подбавил мускулов и убрал излишек ушей. Лёшке же щедро накапал на нос и щёки веснушек, а рот растянул, как у шимпанзе.

– Ты что рисунок испортил? – закричал Лёшка, увидев мои исправления.

– Ничего не испортил, просто изобразил всё, как есть.

– У меня что, рот до ушей? – возмутился Лёшка.

– Да ты на себя в зеркало посмотри!

Лёшка хотел отвесить мне подзатыльник, но я выкрикнул:

– Стой! Я сейчас твой точный портрет сварганю. Пусть инопланетяне посмотрят, какие бандюги проживали на Земле.

Лёшка сделал вид, будто всего лишь хотел почесать затылок, и ответил, нарочито зевнув:

– Запуганный ты какой-то, ей-богу. Всё тебе страхи мерещатся.

– А давай каждый сделает свой рисунок, – предложил я. – Ты нарисуешь себя и животных, каких захочешь. И я так же.

– Давай, – согласился Лёшка.

В результате долгих стараний на Лёшкином листе появился рыжий кучерявый детина, его любимый кот Барсик, осёл, бегемот и крокодил. Я же нарисовал себя стройным, весёлым, с залихватским чубчиком в окружении слона, тигра и зебры. Новыми рисунками мы остались очень довольны и, запихнув их в бутылку, понесли закапывать.

На улице мы сообразили, что земля ещё мёрзлая, а у нас нет даже лопаты. Посовещавшись, мы закинули бутылку в сугроб, решив, что, когда снег растает, ручьи унесут её в реку, река – в море, а через много-много лет бутылка попадёт в руки космических пришельцев.

– Ну вот! – удовлетворённо сказал Лёшка. – Знаменитое будущее нам обеспечено. Во всех инопланетских учебниках будут записаны наши имена.

– А вдруг бутылка затеряется и её никто не найдёт? – засомневался я.

Лёшка, закусив губу, задумчиво глядел на сугроб.

– Учиться надо на космонавтов, лететь инопланетянам навстречу, – наконец подвёл итог своим размышлениям Лёшка.

– Это ты классно придумал! – обрадовался я. – Давай вместе полетим.

– Давай. Ведь дружба важна не только на Земле, но и в космосе.

Мы обнялись и загорланили на всю улицу:

 
И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева,
А снится нам трава, трава у дома,
Зелёная, зелёная трава…