Текст книги "Дневник Мишки Клюшкина"

Автор книги: Анна Кичайкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Как мы выбирали профессию

На уроке русского языка Наталья Борисовна объявила, что мы будем писать сочинение на тему «Профессия, о которой я мечтаю».

– Прежде чем приступить к работе, – сказала учительница, – хорошенько подумайте, чем эта профессия вам нравится. Постарайтесь убедить меня, что именно она вам по силам и способностям.

– А если я мечтаю сразу о нескольких профессиях? – выкрикнул с задней парты Лёшка Трубач.

– Пишите обо всех. Возможно, в процессе осмысления и сравнения выявится та, к которой у вас имеется большая наклонность.

– Тогда у меня получится длинное сочинение, – озабоченно сказал Лёшка.

– Ничего, – успокоила его Наталья Борисовна – зато, я уверена, оно будет интересным.

В это время учительницу позвали к телефону, и она вышла из класса, оставив нас одних. Сразу же поднялся шум и гам. Все повскакали со своих мест и закричали, обсуждая тему сочинения. Ко мне подлетел Лёшка.

– Ну что, про кого будешь писать?

– Не знаю пока. Подумать надо.

– Что, раньше подумать у тебя времени не было?

– А зачем? – удивился я. – Всё равно, пока школу не закончишь, никем не станешь. Вот перейду в десятый класс, тогда и буду думать!

– Во даёт! Зачем же до десятого класса тянуть? Я, например, уже сейчас решил, кем стану.

– Ну и кем?

Лёшка несколько секунд загадочно смотрел на меня, а потом выпалил:

– Милиционером.

Но, увидев, что особого впечатления на меня его сообщение не произвело, добавил с важным видом:

– Мне дадут пистолет, и я его буду носить в кобуре под мышкой. А ещё – резиновую дубинку, и я буду вправлять ею мозги некоторым бестолковым субъектам, вроде тебя.

– Лучше себе вправь, – обиделся я. – А то ты даже правил уличного движения не знаешь.

– Это кто не знает? Кто не знает? – запетушился Лёшка. – Всё я прекрасно знаю, просто некогда мне зелёный свет ждать.

– Вот и подумай, что это за милиционер такой, который на красный свет дорогу перебегает.

– Когда стану милиционером, тогда буду переходить дорогу только на зелёный, – сказал Лёшка. – А тебя, как увижу, всегда буду штрафовать.

– За что? – вскинулся я.

– За то, что ты вредный.

– Это я вредный?! – я даже подскочил от возмущения. – Ладно, ты станешь меня штрафовать, а я возьму да и оболью тебя с ног до головы пеной.

– Какой пеной? – раскрыл рот от удивления Лёшка.

– Белой. Я пожарным буду. Пистолет твой намочу, и он стрелять не сможет.

– А я тогда тебя дубинкой.

– А я тебя шлангом.

Мы так распалились, что были готовы подраться, но тут в класс вошла Наталья Борисовна и, посмотрев на нас, сказала:

– Ну Клюшкина и Трубача нельзя оставить ни на минуту. Обязательно что-нибудь не поделят. Вам, наверное, лучше в боксёры идти. В этом виде спорта, я думаю, ваши способности проявятся как нигде ярче.

Наконец все успокоились, и я стал думать, кем мне быть, когда вырасту? Я смотрел в окно и перебирал в уме профессии. Учителем? Нет, учителем быть трудно. Попробуй-ка научи чему-нибудь лоботрясов, вроде Лёшки. Хотя, если бы Лёшка учился у меня, было бы здорово. Я бы ставил ему двойки и говорил голосом Натальи Борисовны: «И когда же ты, Трубач, за ум возьмёшься? В журнале двойка на двойке, исправлять не успеваешь, придётся родителей вызвать».

Тогда Лёшка испугался бы и заныл: «Не надо родителей, я исправлюсь, честное слово». А я бы ему на это строго сказал: «Нет, Трубач, сколько можно тебя прощать? Мало того, что ты учишься плохо, ещё и товарищей обижаешь. Вот хоть Мишу Клюшкина. Такой способный, старательный мальчик, а ты с ним постоянно ссоришься».

Лёшка бы канючил: «Простите меня, я больше Мишку никогда не обижу. Наоборот, даже если он мне подзатыльник отвесит, я и не пикну».

Ну тут я, конечно, смягчился бы и простил его…

– Клюшкин, – окликнула меня Наталья Борисовна, – пора спускаться с небес, иначе из своих высоких мыслей ты не успеешь сплести словесные кружева.

Я посмотрел на Наталью Борисовну и твёрдо решил, что учителем быть не хочу. Лучше врачом. Хирургом. Буду спасать людей от верной смерти. Однажды ко мне привезут раненого Лёшку, а я ещё подумаю, стоит ли его спасать.

Но Лёшка, конечно, будет хныкать и просить: «Спаси меня, Мишка, я тебе свой пистолет отдам».

А я ему пренебрежительно скажу: «Да нужен он мне сто лет, твой пистолет». Однако потом выдержу паузу и снизойду: «Ладно уж, спасу, если дашь пострелять».

Вылечу я его, конечно, балбеса такого, но когда он выпишется из больницы, мне станет скучно…

Ещё хорошо быть таксистом. Катаешься себе целый день по городу, ни в школу идти не надо, ни уроков учить. Но главное, когда я увижу Лёшку, голосующим на дороге, то лихо тормозну перед ним и скажу: «В неположенном месте не останавливаюсь. И вообще, я еду в парк!»

Но он такой нахальный, этот Лёшка, конечно же, полезет в машину, несмотря на мои протесты.

«Ничего, – скажет, – остановился, значит, вези».

А я ему небрежно отвечу: «Ага, щас. Разогнался. Деньги-то у тебя есть проезд оплатить?»

«А что? – опешит он. – По старой памяти бесплатно не прокатишь? Ну ладно, катайся один, раз ты такой жадина».

Тут он начнёт вылезать из машины, но я благородным жестом остановлю его: «Оставайся уж, довезу. Как-никак вместе двойки в школе получали».

Он, естественно, обрадуется и закричит: «Вот здорово! Я всегда знал, Мишка, что ты – настоящий друг!»

А работать директором гастронома ещё лучше. Мне ярко-ярко представилось, как я хожу по огромному светлому залу магазина, разглядываю витрины, делаю внушения продавцам. Хочу – ириски пробую, хочу – щербет или халву, а то и кока-колы в душный день попью для освежения.

Разгуливаю я, значит, по магазину, вдруг Лёшка с сумкой заскакивает и сразу ко мне: «Уважаемый господин директор, – начнёт канючить, – дайте, пожалуйста, зефира в шоколаде».

Я его строго осажу: «Закончился, дорогой мой, зефир в шоколаде. Нет больше. И не известно, привезут ли ещё».

Лёшка, безусловно, расстроится, реветь возьмётся: «Ну хоть кусочек. А то меня мама без него домой не пустит».

А я ему скажу: «Да ври больше. Нина Ивановна зефир вообще не любит».

Тогда от моих правдивых слов ему станет стыдно, он опустит голову и поплетётся к двери. Я посмотрю на его ссутулившуюся спину и громко окликну: «Эй, Трубач, иди уж, дам тебе с полкило. Специально для тебя отложил. Знаю, что ты зефир любишь». Лёшка на глазах у изумлённых покупателей меня расцелует и скажет: «Смотрите, с каким человеком мне довелось когда-то учиться. Жаль, что вам не повезло так, как мне».

А ещё он… Я не успел додумать, что случится дальше, потому что зазвенел звонок.

– Сдавайте тетради, – громко сказала Наталья Борисовна.

На следующий день учительница проверила наши сочинения.

– Мне очень понравились ваши работы, – сказала она. – Хорошо, что многие из вас уже сейчас всерьёз задумались о главном деле своей жизни. Работы живые, оригинальные. Особо хотелось бы выделить сочинение Лёши Трубача. Он очень красочно и выразительно описал трудную профессию милиционера. Видно, что он ценит и уважает смелых людей, служащих в милиции, и во всём хочет походить на них. Лёша написал, как будет бороться с несправедливостью, ловить преступников…

Это, конечно, похвально. Вот только в роли отъявленного злодея и бандита он почему-то представил Мишу Клюшкина…

Весь класс грохнул со смеху.

Только мне было не до веселья.

«Эх, – думал я, – жалко, что мне не хватило времени на сочинение».

Как я водил Лёшку к зубному врачу

Как-то раз Лёшка пришёл в школу, держась за щёку.

– Что, зуб болит? – спросил я.

– Нет, нога, – сердито буркнул Лёшка и уселся за свою парту.

Я на него не обиделся, а посочувствовал.

Ещё бы! Я прекрасно помню, как болел зуб у меня и как мне его сверлили в кабинете у врача. А потом папа прочитал мне целую лекцию о том, как вредно не чистить зубы два раза в день и жить только на одних сладостях.

Теперь зуб болел у Лёшки. Все уроки он был хмур и неразговорчив, даже Наталья Борисовна заметила это.

– Ты, Лёша, сегодня нездоров? – спросила она, глядя, как Лёшка вцепился в щёку, словно боялся, что, отпусти он её, она тотчас же отвалится и шмякнется на пол.

– Да, зуб болит, – ответил он, не отнимая руки.

– Тебе обязательно следует показаться стоматологу.

– A-а, так пройдёт, – махнул рукой Лёшка, но по выражению его лица было видно, что он не очень верит в это.

– Нет-нет, – обеспокоенно возразила учительница. – Нельзя к своему здоровью относиться так легкомысленно.

– Подумаешь, – не смог удержаться от хвастовства Лёшка. – У меня один раз температура была выше сорока и то ничего, выжил. А тут зуб какой-то.

– Ты не прав, Лёша, – покачала головой Наталья Борисовна и обратилась ко мне: – Миша, проводи своего товарища в поликлинику, иначе он может нажить себе много неприятностей.

– Не-е, в поликлинику я не пойду, – запротестовал Лёшка.

– Почему?

– Не люблю я по врачам ходить. Повыдёргивают все зубы, а потом живи беззубый как хочешь.

Учительница засмеялась.

– Думаю, до этого не дойдёт. Врач решит, что делать.

– Знаю я, что он будет делать, – непримиримо пробурчал Лёшка.

– Уж не хочешь ли ты убедить нас в том, что боишься зубного врача? – хитро прищурилась Наталья Борисовна.

– Вот ещё! – вскинулся Лёшка. – Просто зуб жалко.

– Зачем же его жалеть, если он плохой? Он ведь и остальные испортит. Вот тогда ты точно к двадцати годам беззубым станешь.

– До двадцати ещё далеко, – беспечно махнул рукой Лёшка.

– Нет-нет, дружок, сейчас же отправляйся к врачу. Миша тебя проводит.

Я, конечно же, был рад уйти с последнего урока, а вот Лёшка, по-моему, омрачился ещё больше.

Мы шагали молча. Лёшка сосредоточенно разглядывал асфальт под ногами, потом вдруг остановился и промямлил:

– А я не знаю, где находится поликлиника.

– Не волнуйся, – поспешил успокоить я расстроенного товарища. – Тут недалеко. Всего две остановки. На троллейбусе поедем?

– Пешком пойдём, – хмуро ответил Лёшка и зябко повёл плечами.

Чем ближе подходили мы к поликлинике, тем сильней съёживался Лёшка. Наконец мы оказались перед высоким крыльцом с табличкой:

«Детская стоматологическая поликлиника».

Лёшка бросил на меня быстрый пытливый взгляд и молча поднялся по ступенькам.

Едва мы отворили тяжёлую, обитую железом дверь, как в нос ударил острый лекарственный запах. Невольно морщась, мы подошли к регистратуре. Толстая тётенька с кудряшками, то и дело округляя глаза и играя бровями, увлечённо щебетала по телефону. Мы встали у окошка и приготовились терпеливо ждать.

– Ну что вам? – досадливо спросила тётенька, кладя наконец трубку.

– Зуб сильно болит, – торопливо ответил Лёшка, всё так же держась за щёку.

– А фамилия твоя как?

– Моя фамилия слишком известна, чтобы я её называл, – прыснул Лёшка.

– Шутить будешь в кресле, – одёрнула его тётенька. – Говори фамилию.

– Трубач, – сразу посерьёзнев, ответил Лёшка.

Регистраторша порылась на длинной полке и вытянула тоненькую тетрадку.

– Вот тебе твоя карточка, – сказала она, – иди в седьмой кабинет.

Нужный кабинет оказался в самом конце коридора, и возле него сидело много народа. Не прошло и пяти минут, как мы убедились, что ожидание очереди в стоматологической поликлинике дело не для слабонервных. То из одного, то из другого кабинета доносились истошные вопли.

– Пойдём отсюда, – захныкала толстая девчонка и потянула мать за руку. Та, приобняв дочь за плечи, что-то успокаивающе зашептала ей на ухо, но девочка продолжала ныть:

– Пойдём домой. Пойдём домой.

Среди шёпота и всхлипываний вдруг, всех порядком изумив, взвыл тощий длинношеий пацан лет двенадцати, которого держала за руку маленькая худенькая бабушка в чёрном старомодном жакете.

– Бог с тобой! – испуганно вскинулась старушка. – Ты что, Андрейка?

Но мальчишка, пропустив вопрос мимо ушей, пустился бежать к выходу.

– Удрал! Как есть удрал! – всплеснув руками, заголосила старушка. – Как же я теперь перед отцом-матерью отчитаюсь? И так уже две ночи мучится и другим спать не даёт. Вы только посмотрите, люди добрые, что этот разбойник вытворяет. Никакого сладу с ним нет, ни за что к врачу идти не хочет.

Бабушка всплеснула руками и засеменила вслед за внуком. Я взглянул на Лёшку и от его вида напрягся не меньше, чем от воплей Андрейки. Лицо друга было белее простыни, даже веснушки исчезли, а рыжие короткие волосы на голове стояли дыбом.

– Ты че-чего? – спросил я заикаясь, сам готовый опрометью выскочить в дверь, за которой скрылся Андрейка.

Лёшка промолчал. Уставившись в пол, он сидел как истукан. Я решил отвлечь его от тяжёлых дум и сказал первое, что пришло в голову:

– А тебе идёт этот пиджачок.

Лёшка оглядел свой лоснящийся на карманах и локтях клетчатый пиджак, который он носил, не снимая три года кряду, и, взглянув на меня исподлобья, спросил:

– Ты что, дурак?

– Нет, в самом деле пиджачок классный, и клеточки на нём как раз под цвет твоих глаз, – как можно беззаботнее ответил я. – Сразу видно, что у человека есть вкус.

Лёшка засопел и снова тупо уставился в пол.

– И ботинки подобраны в тон, – продолжал я.

Лёшка испуганно огляделся и быстро подобрал ноги в заляпанных грязью ботинках под диванчик.

– Щас как дам, – прошипел он мне, зло тараща глаза.

– А что такого я сказал? – невинно спросил я. – Вот и брючишки, смотрю, у тебя тоже стильные. Жаль, конечно, что они не в клеточку, ну да ладно, в школу и такие сгодятся. Рановато тебе ещё фасонить.

Окружающие с интересом прислушивались к нашей тихой задушевной беседе и теперь переключили своё внимание на Лёшкины брюки, давно забывшие, что такое стрелки. Лёшка быстро прикрыл их руками, но на все брюки рук не хватило, и тогда он нервно встал и громко сказал:

– Вроде бы зубная больница, а ходят сюда одни дураки.

– Почему это дураки? – возмутилась мать толстой девчонки. – Думай, что говоришь.

– Я не про вас.

– А про кого?

– Вон про него, – кивнул на меня Лёшка.

– А за дурака сейчас ответишь, – поднимаясь сказал я.

Мы сцепились и наградили друг друга парой тумаков, но тут Лёшку пригласили в кабинет.

– Ещё не моя очередь, – попытался увильнуть Лёшка.

– Ничего, – усмехнулась женщина, – тебе, как участнику военных действий, положено проходить без очереди.

Скрепя сердце потащился Лёшка в кабинет, а я, любопытствуя, стал наблюдать в щёлку.

– Ну теперь-то руку опусти, – сказала врачиха, усадив его в кресло. – Донёс уже зуб до места. Открывай рот.

Она взяла со стеклянного столика какой-то металлический инструмент и стала стучать Лёшке по зубам. Даже в коридоре был слышен этот звук.

– Какой болит? – спросила врачиха.

– Ы-а-у – промычал Лёшка с открытым ртом.

Врачиха убрала инструмент.

– Не знаю, – повторил Лёшка.

– Как не знаешь? Какой же мы будем лечить?

– Никакой.

– Зачем тогда пришёл?

– Я сейчас уйду.

Лёшка начал выкарабкиваться из кресла.

– Нет уж, – остановила его врачиха. – Раз пришёл, значит, что-то болит.

– Живот, – попытался схитрить Лёшка.

– Живот, увы, не по моей части. Вот разберёмся с зубами, пойдёшь к хирургу. Открывай рот.

Докторша снова осмотрела Лёшкины зубы и потянулась за щипцами.

– Не надо! – вдруг во всё горло гаркнул Лёшка.

Врачиха вздрогнула и уронила инструмент на пол.

– А ну сиди смирно! – прикрикнула она. – Из-за тебя снова стерилизовать придётся.

Лёшка присмирел и сидел тихо до тех пор, пока врач снова искала что-то у себя на столике. Но, как только она повернулась к нему, держа в руке страшные блестящие щипцы, Лёшка резво вскочил, стукнулся о лампу и, схватившись за голову, упал обратно в кресло.

– Ну ты и каскадёр, – покачала головой врачиха и поднесла щипцы к Лёшкиному рту.

– А-а-а! – бешено заверещал Лёшка и вцепился что было сил в её руку.

– Да ты что, спятил? – заругалась врачиха. – Малыши, бывает, сидят да помалкивают. А ты, лоб здоровенный, разорался, как ишак. Ты должен им пример подавать.

По-видимому, такое нелестное сравнение сильно задело Лёшку, и он послушно открыл рот. Врач ловко сунула инструмент ему в рот, Лёшка дёрнулся, вскрикнул «ой!» и снова схватился за щёку.

Докторша засмеялась:

– Поздно, парень. Зуб-то вот он.

Она показала зажатый в щипцах коротенький беленький зуб.

– Зачем же вы его вырвали? – рассердился Лёшка. – Он же ещё совсем хороший.

– Где ж хороший? Во-первых, его давно кариес подточил, а во-вторых, он всё равно шатался. Молочный ведь. Не переживай, новый вырастет. К свадьбе опять зубастым будешь.

Она заполнила карточку и выпроводила его из кабинета. Лёшка, не веря, что всё обошлось как нельзя лучше, встретил меня сияющим взглядом:

– Я, понимаешь, думал, что сначала укол делать будут или, того хуже, сверлить станут. А тут раз – и всё, – сказал он и горделиво пошёл по коридору.

Мы вышли на улицу.

– А что, Мишка, – спросил он, – правда мне этот пиджак идёт?

– Как корове седло, – обидевшись, что друг не оценил моих добрых намерений, огрызнулся я.

– Спасибо тебе, Мишка, – вдруг сказал Лёшка.

– За что? – растерялся я.

– За то, что в поликлинику проводил.

– Да-а, пустяки.

– Знаешь, если тебе понадобится, я тоже могу тебя проводить.

– Лучше пусть не понадобится, – поспешил отказаться я.

– Ну тогда пока! – сказал Лёшка и, ощерив беззубый рот в улыбке, помахал мне рукой.

Как мы записались в театральный кружок

Однажды на переменке бродили мы с Лёшкой по школьному коридору и вдруг наткнулись на стенд со списком разных кружков.

– Слушай, Мишка, – говорит мне Лёшка. – А что мы с тобой, как два балбеса, нигде не участвуем? Давай куда-нибудь запишемся.

– Давай, – недолго думая, согласился я. – А куда?

Мы стали прикидывать. Про кружки английского и русского языков и заикаться было нечего. Они нам даром не нужны. Литература тоже. Информатика так себе. А вот в радиотехническом или химическом кружке было бы интересно поучаствовать.

Придя к такому выводу, мы отправились записываться. Но не тут-то было. Долговязый противный парень из десятого класса ловко дал нам по щелбану и заявил, что до этих кружков мы ещё не доросли, и посоветовал нам смотреть «Спокойной ночи, малыши».

Мы, конечно, немного расстроились, но сдаваться не собирались. Стали рассуждать, куда можно ещё записаться. В баскетбольную секцию – ростом не вышли, на аэробику, как известно, одни девчонки ходят.

Короче, из большого списка кружков остался один – театральный. Лёшка, озабоченно нахмурив лоб, сказал:

– Ну что ж, делать нечего. Придётся записываться в театральный.

– Почему придётся? – пожал я плечами. – По-моему, очень даже хороший кружок. Будем ставить разные спектакли, на сцене выступать. Артистами в общем станем.

– Ты – артист! – насмешливо хмыкнул Лёшка.

– Почему нет? – обиделся я.

– Да ты на уроке простой стишок без подсказки рассказать не можешь.

– Будто ты можешь.

– Представь себе, могу. Только не хочу.

– Ага, ври больше! Не хочет он! Может, ты и в кружке не захочешь?

Лёшка подумал и важно сказал:

– Спектакль – это не урок, дурья твоя голова. Тут дело серьёзное. Хочешь не хочешь, а роль учить придётся. Потому что если без конца спотыкаться, то зрителям будет неинтересно.

Согласившись с доводами друга, кроме дурьей головы, я предложил записаться в кружок, не откладывая, сразу после уроков.

Вела кружок совсем молодая учительница Инга Алексеевна. Она очень обрадовалась, когда мы сообщили ей о своём намерении участвовать в спектаклях.

– Это замечательно, – сказала она. – Вы очень вовремя пришли, ребята. Как раз сегодня мы будем распределять роли. Планируем поставить спектакль по рассказу Носова.

– И нам дадите роли? – обеспокоенно спросил Лёшка.

– Конечно.

– Главные?

– Ну это смотря по способностям, – улыбнулась учительница. – А ролей мне не жалко, всем хватит. Так что приходите сегодня к трём часам. – Придём, не волнуйтесь, – пообещал Лёшка.

– Вот и замечательно, – снова обрадовалась учительница. – А то мальчики записываются в наш кружок неохотно, так что порой девочкам приходится играть все роли. В общем приходите, будем ждать.

Пообедав и наскоро сделав уроки, мы вернулись в школу. К нашему разочарованию, занятия кружка проходили не в актовом зале, а в обычном классе.

– А мы разве не на сцене будем репетировать? – спросил Лёшка. – И где костюмы?

– Ишь какой ты нетерпеливый, – засмеялась учительница. – Сначала нужно выучить свои роли и подготовить как следует весь спектакль от начала до конца. А уж потом состоится генеральная репетиция на сцене и в костюмах.

– Э-э, как долго ждать, – разочарованно протянул Лёшка.

– А кто сказал, что мы будем ждать? Начинаем!

Учительница хлопнула в ладоши, и вокруг неё тотчас, как цыплята вокруг наседки, собрались кружковцы.

– Все ознакомились с творчеством Николая Носова? – спросила учительница.

– Все, – хором откликнулись кружковцы.

– Тогда давайте выберем рассказ, по которому и поставим сценку.

– Мне понравилось про телефон, – сказала худенькая черноглазая девочка.

– А мне про замазку, – крикнул Генка Попов и засмеялся.

– «Фантазёры» – тоже хороший рассказ, – добавила высокая девочка с косой.

– Так что же мы будем играть?

Все задумались.

– Инга Алексеевна, – снова сказала девочка с косой, – дело в том, что в рассказах Носова участвуют обычно два мальчика. А нас вон сколько.

– Ты права, Лена, – одобрительно улыбнулась учительница. – Поэтому мы поступим так. К 23 февраля поставим сценку по рассказу Носова «Фантазёры». Роль мальчика в ней будет играть Гена Попов, двух его друзей – Лёша с Мишей, а на роль Иры назначим Марину Лебедеву. Остальные будут репетировать пьесу по сказке Шарля Перро «Золушка».

Девчонки ужасно обрадовались и даже захлопали в ладоши.

Мы с Лёшкой только усмехнулись: и охота им детсадовские сказки играть?

– Ну а вы, новенькие, читали рассказы Носова? – обратилась к нам Инга Алексеевна.

– Ещё бы не читали, – авторитетно отозвался Лешка. – Мы же не двоечники какие-нибудь.

– Да никто и не говорит, что двоечники. Вам-то какой рассказ больше понравился?

– Лично мне про фантазёров, – всё так же деловито ответил Лёшка.

– И мне тоже, – поспешил сказать я, потому что никаких рассказов Носова припомнить не мог.

– Это хорошо, что вы сошлись во мнении, – похвалила Инга Алексеевна. – А сейчас зайдите в библиотеку, возьмите книгу и начинайте учить слова. В пятницу в три часа состоится первая репетиция.

Дома, когда я читал рассказ, то хохотал до колик в животе. Надо же, какие вруны бывают на свете!

В пятницу я зашёл за Лёшкой, и мы пошли на репетицию.

– До чего смешной рассказ! – сказал я ему по дороге. – Такого навыдумывали эти фантазёры, что ой-ё-ёй!

– Ага, здорово, – согласился со мной Лёшка. – Почему только эта книжка мне раньше не попадалась?

– Как не попадалась? – удивился я и даже остановился. – Ты же сказал Инге Алексеевне, что именно этот рассказ тебе понравился больше всех.

– Ну и что, что сказал?! – с досадой воскликнул Лёшка. – А что оставалось делать? Признаться, что мы, бестолочи, этих рассказов в глаза не видели, да? Очень бы нас после этого зауважали.

– Эх, ты, – вздохнул я. – Врун ты или фантазёр, не пойму. Одно знаю точно – враньём уважение не заслужишь.

– Уж помолчал бы, – повысил голос Лёшка. – Если ты такой честный, не повторял бы за мной: «И мне-е тоже-е», – проблеял он тонким голосом.

Возразить мне было нечего, и я промолчал.

На первой репетиции Инга Алексеевна разрешила нам заглядывать в текст, потому что мы нетвёрдо выучили слова. Она давала нам всякие советы: как правильно говорить, ходить, где стоять. После занятия учительница сказала, что довольна нами и уверена, что сценку мы обыграем замечательно.

Обрадованные высокой оценкой нашего таланта, мы не пропускали ни одного занятия кружка. Инга Алексеевна говорила, что у Лёшки определённо есть способности. Но лучше бы она этого не делала, потому что дружок мой загордился и дошёл до того, что стал добавлять в реплики свои собственные слова. Инга Алексеевна предупредила Лёшку, что так делать нельзя. Но он настолько вжился в воображаемую роль любимца публики, что, бывая в приподнятом настроении, начинал нести несусветную околесицу, дополняя диалог персонажей всякой отсебятиной. Видимо, с его точки зрения, Носов недостаточно написал разговоров.

– Ты уж возьми себя в руки, последи за своей речью, – увещевала Лёшку Инга Алексеевна. – Если каждый начнёт говорить сам от себя, что же это получится? Бред собачий, а не сценка.

– Возьму, – пообещал Лёшка. – Честное слово, возьму. Я только на репетиции от текста отклоняюсь.

Настало 23 Февраля. Праздничный концерт проходил в актовом зале. Сначала хор спел песню о том, что нужно храбро защищать Родину, потом выступали чтецы и танцоры и, наконец, очередь дошла до нас. После объявления нашего номера мы с Лёшкой быстро вынесли на сцену декорации: сделанное из картона дерево и обыкновенную лавочку. Уселись на неё и начали со вступления, придуманного Ингой Алексеевной:

– Здорово, Лёшка.

– Здорово, Мишка.

– Как дела?

– Нормально.

– А у тебя?

– А у меня не очень. Башка болит.

– Отчего же она болит?

– Сам не знаю. Болит и всё.

– Кажется, я знаю отчего.

– Ну отчего?

– Мало ты ею работаешь, вот что. Головой думать надо, а не гвозди забивать.

– Ты что же, считаешь, что я не думаю?

– Значит, недостаточно думаешь. Я вот и в школе думаю, и, когда уроки дома делаю, даже когда спать ложусь, тоже думаю.

– И о чём ты думаешь?

– А всё равно о чём. Фантазирую. Лишь бы голову развивать.

– Подумаешь, развитие! Наврать с три короба и я могу.

– Ну-ка?

Дальше шёл текст писателя Носова.

– Сколько тебе лет? – спрашивает меня Лёшка.

– Девяносто пять. А тебе?

– А мне сто сорок. Знаешь, – говорит он мне, – раньше я был болыпой-болыной, как дядя Боря, а потом сделался маленький.

– А я сначала был маленький, а потом вырос большой, а потом снова стал маленький, а теперь опять скоро буду большой.

– А я, когда был большой, всю реку мог переплыть.

– У-у! А я море мог переплыть!

Тут Лёшка должен был сказать:

«Подумаешь – море. Я океан переплывал!» Но вместо этих слов он вдруг как закричит: – Врёшь! Никогда ты море не переплывал. Ты вообще воды боишься!

Я так и остолбенел. Растерялся и не знаю, что дальше говорить. Но увидел, как Инга Алексеевна изо всех сил руками машет, и сказал первое, что пришло на ум:

– Вот видишь, как ловко я соврал – даже ты поверил.

Тут, видно, Лёшка взял себя в руки и давай опять по тексту шпарить:

– А я один раз купался в море, и на меня акула напала. Я её бац кулаком, а она меня цап за голову – и откусила.

– Врёшь! – это я по тексту, как и положено, отвечаю.

А Лёшка вдруг как заорёт:

– Ничего я не вру! Так в книжке написано.

Чтобы спасти положение, я сказал, что выучил:

– Почему же ты не умер?

Лёшка глаза выпучил, краской налился и как гаркнет:

– Потому что не хочу!

Хотя должен был сказать: «А зачем мне умирать? Я выплыл на берег и пошёл домой».

– Как же ты шёл без головы? – продолжал я долдонить по тексту.

– Сам ты без головы! – брякнул Лёшка вместо нужной реплики.

Кончилось тут моё терпение, и я тоже стал говорить сам от себя.

– Ну знаешь, хоть голова у тебя есть, да всё равно, что нет. Потому что ты даже готовое повторить не можешь, вот.

Тут Лёшка гордо расправил плечи и нахально говорит:

– А зачем мне чужие слова повторять? Чего-чего, а соврать я и сам сумею.

– Ну-ну, – продолжал я поддерживать разговор, – соври попробуй.

– И пробовать нечего, – усмехнулся Лёшка. – Я, например, знаю, что на прошлой неделе ты сразу две пары получил.

Мне стало стыдно, что он объявил это на весь зал, и я закричал что было сил:

– Враньё! Не было никаких пар!

– Ну вот, а ты не верил, что я врать могу, – засмеялся довольный Лёшка. – А ещё твоя мама за тебя задания по рисованию делает.

Я сразу покраснел как рак, потому что в зале сидела учительница по рисованию и выкрикнул:

– Опять врёшь бессовестно! А ты лист из дневника вырвал.

Лёшка сразу перестал смеяться и покраснел даже больше, чем я.

– Когда?

– Будто не помнишь! – злорадно сказал я. – В первой четверти.

– Брехня! – закричал Лёшка срывающимся голосом. – Никогда я листов не вырывал.

– Вырывал, вырывал! А Наталье Борисовне сказал, что краску на дневник пролил.

Тут Лёшка не стерпел и кинулся на меня с кулаками. Но я увернулся и побежал вокруг лавочки.

– Что ж ты злишься? Ведь ты не верил, что я тоже фантазировать умею! – воскликнул я и краем глаза заметил, что все в зале ухахатываются над нами.

Чувствуя, что наш диалог может продлиться до 24 февраля, Инга Алексеевна вышла на сцену и объявила:

– Так и закончился спор двух закадычных друзей.

Зрители принялись так громко аплодировать, что чуть люстры с потолка не попадали. Мы с Лёшкой раскланялись, как настоящие артисты, и пошли за кулисы, прихватив с собой декорации. Причём Лёшка не преминул треснуть меня деревом по макушке, а я в отместку уронил ему на ногу лавочку. На том мы и помирились.

После нашего дебюта Инга Алексеевна не хотела нас больше пускать на занятия кружка, но мы повинились и сказали, что согласны на любые роли, только бы продолжать участвовать. Заразились мы театром и выздоравливать не хотели.