Текст книги "Рассказы из убежища"

Автор книги: Анна Франк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Фея

Пятница, 12 мая 1944 г.

Фея, о которой я хочу рассказать, не простая фея, каких много в любой волшебной стране. О нет, это была удивительная фея – и по внешности, и по тому, что она делала. Но что же, спросите вы, было в ней удивительного?

Да то, что она была не из тех, которые то делают что-нибудь доброе здесь, то что-нибудь приятное там, – нет, она хотела принести счастье всем людям и всему миру.

Эту удивительную фею звали Элен. Родители ее умерли, когда она была еще совсем маленькой, и оставили ей много денег. Поэтому она уже с малых лет могла делать все, что хотела, и покупать себе все, что ни пожелает. Другие дети, и феи, и эльфы, на ее месте стали бы ужасными капризулями, но ведь Элен была не такой, как все, и деньги нисколько ее не испортили.

Когда Элен подросла, у нее все еще оставалось немало денег, и она покупала себе самые красивые платья и ела самые вкусные лакомства.

Однажды утром, проснувшись, но все еще лежа в постели, Элен стала думать, что бы такое сделать со всеми своими деньгами. «На себя я их все равно никак не смогу потратить, с собой в могилу я тоже их не возьму, так почему бы мне не употребить эти деньги на то, чтобы и других людей сделать счастливыми?» Прекрасная мысль! И Элен сразу же взялась за ее воплощение. Она встала, оделась, достала плетеную корзинку, взяла денег из большой кучи, положила в корзинку и вышла на улицу.

«С чего бы начать? – размышляла она. – О, я, кажется, знаю. Вдова дровосека наверняка обрадуется, если я зайду к ней. Муж ее недавно умер, и бедной женщине приходится теперь нелегко».

Весело напевая, Элен пересекла небольшой палисадник и постучалась в хижину дровосека.

– Войдите! – услыхала она.

Элен отворила дверь и просунула голову внутрь. В темной комнате, в самом дальнем углу, в шатком кресле сидела маленькая старушка и что-то вязала.

Она очень удивилась, когда Элен вошла в комнату и положила на стол пригоршню монет. Но, как и все люди, эта женщина, конечно, прекрасно знала, что дары эльфов и фей всегда нужно принимать и никогда от них не отказываться. Поэтому она сказала любезно:

– Как это мило с твоей стороны, малышка! Не много найдется людей, которые дают просто так, но обитатели волшебной страны, к счастью, ведь исключение.

Элен удивленно посмотрела на нее:

– Что вы этим хотите сказать?

– Ну, я думаю, что не много найдется таких, кто дает, не желая что-нибудь получить взамен.

– Разве? Но почему я должна хотеть что-нибудь получить от вас? Я даже рада, что моя корзинка стала чуть легче.

– Ну вот и хорошо, спасибо тебе от всего сердца!

Элен попрощалась и отправилась дальше. Минут через десять она подошла к другому домику и постучалась, хотя и не знала никого, кто там живет. Стоило ей открыть дверь, как она сразу же поняла, что в деньгах здесь не нуждаются: жившие здесь бедны не деньгами – они бедны счастьем.

Хозяйка встретила Элен хотя и приветливо, но нисколько не оживилась, глаза ее не заблестели, она казалась печальной.

Элен решила, что здесь надо бы задержаться подольше. «Может, я смогу чем-нибудь помочь этой женщине», – подумалось ей. И вправду, как только маленькая милая фея присела на одну из подушек, женщина стала рассказывать ей о своих бедах. Она говорила о дурном муже и о невоспитанных детях, обо всем, что ее огорчало. Элен слушала, иногда спрашивала о том о сем и старалась вникнуть во все ее горести. Когда наконец женщина кончила свой рассказ, обе они помолчали, а потом Элен сказала;

– Милая госпожа, сама я никогда не знала твоих несчастий, у меня нет опыта в подобных делах, и я совсем не знаю, чем могу помочь, но все же я хотела бы дать совет, которому и сама всегда следую, когда чувствую себя такой же одинокой и грустной, как ты. Выйди как-нибудь тихим, ясным утром, пройди через лес – ты знаешь, тот самый, за которым открывается большая вересковая пустошь. Пройди еще немного и сядь там где-нибудь прямо на землю. Посмотри на небо, окинь взглядом деревья – ты почувствуешь покой, и всякая печаль, от которой ты никак не могла избавиться, сразу исчезнет.

– Ах нет, милая фея! Твое средство поможет мне так же мало, как и глоток горячительного, которое я не раз уже пробовала.

– Попробуй все же хоть раз, – настаивала Элен. – Наедине с природой, я знаю, пройдут все печали. Ты успокоишься, станешь веселой и почувствуешь, что Бог тебя не оставил, как ты давно уже думаешь.

– Ну что ж, если тебе будет приятно, я так и сделаю.

– Хорошо, тогда я пойду дальше и навещу тебя на следующей неделе в это же время.

Элен заходила почти в каждый домик, и люди ей радовались. На исходе этого длинного дня она вернулась к себе с пустою корзинкой и с переполненным сердцем. Она видела, что и вправду прекрасно воспользовалась своими деньгами, гораздо лучше, чем если бы купила себе на них дорогие платья.

Теперь Элен часто выходила из дому с корзинкой в руке. Она надевала желтое платье в цветочек, большой бант украшал ее волосы. Она заходила то к одному, то к другому и вносила в каждый дом радость.

Вот и женщина, имевшая вволю денег и вволю горя, стала гораздо счастливее. Элен знала: ее средство всегда помогало!

За время этих посещений у Элен появилось много друзей и подруг, и это были не эльфы и феи, но обыкновенные люди. Они рассказывали ей о своей жизни. Элен обо многом узнала, и скоро уже умела на всякий вопрос найти подходящий ответ.

Но вот с деньгами она ошиблась в расчетах, и уже через год лишних денег совсем не осталось. Теперь ей только-только хватало на жизнь.

Но если кто-нибудь думает, что Элен огорчилась или что ей уже нечего было дарить, тот ошибается. Она продолжала делать подарки – не деньгами, а добрым советом и ласковым словом.

О да, Элен поняла, что если даже лишиться семьи и остаться совсем одной, то и тогда можно сделать свою жизнь прекрасной: как бы ты ни был беден, твои душевные богатства всегда будут доставлять людям радость.

Когда фея Элен, уже совсем старушка, скончалась, ее оплакивали так, как больше никого в мире. Но душа феи не умерла, и, когда люди засыпали, она нередко их навещала. Люди видели прекрасные сны и во сне получали в дар советы этой удивительной феи.

Рик

В четверть пятого я не торопясь шла по довольно тихой улице и как раз решила заглянуть в находившуюся неподалеку кондитерскую, когда из боковой улицы показались две оживленно болтавшие друг с другом девчонки, которые рука об руку шагали в том же направлении, что и я.

Всякому иной раз интересно и заманчиво подслушать болтовню двух девчонок – не только потому, что они хохочут из-за любого пустяка, но и потому, что их смех на редкость заразителен и любой человек, оказавшийся поблизости, невольно заулыбается.

Так и со мною. Идя позади обеих подружек, я поняла из их разговора, что они вели речь о покупке чего-нибудь сладенького на десять центов. Они возбужденно обсуждали, чего бы им купить на эти деньги, и уже заранее предвкушали, какая это будет вкуснятина. Подойдя к кондитерской, они стали выбирать пирожные уже на витрине, и, разглядев из-за их спин все эти прелести, я знала, что именно они выбрали, еще до того, как девочки вошли в лавку.

Внутри было не слишком много народу, и обе девчонки уже заняли место у стойки. Их выбор пал на два больших куска торта, которые они – надо же! – вынесли из лавки, так к ним и не притронувшись. Минуты не прошло, как меня обслужили, и я снова увидела их обеих. Они шли впереди и громко переговаривались.

На другом углу тоже была кондитерская, у окна которой стояла маленькая девочка и жадными глазами рассматривала сласти, выставленные на витрине.

Обе счастливые обладательницы пирожных остановились рядом с нею, чтобы тоже полюбоваться на выставленные в витрине сокровища, и вступили в разговор с этой бедной девочкой. Я подошла к углу, когда разговор уже был в самом разгаре, и поэтому ухватила его только на середине.

– Что, сильно проголодалась? – спрашивала одна из девчонок. – А хочешь пирожное?

Малышка кивнула.

– Ты что, Рик, с ума сошла? – воскликнула другая девчонка. – А ну-ка быстро клади в рот свой кусок. Если дашь его ей, больше ничего не получишь!

Рик ничего не ответила и нерешительно перевела взгляд с торта на девочку. Потом вдруг отдала ребенку свой торт и ласково сказала:

– Ешь, пожалуйста, я еще буду ужинать сегодня вечером!

И сразу же, не дожидаясь благодарности, обе девчонки исчезли. Я пошла дальше, и, когда проходила мимо малышки, уплетавшей торт, она мне сказала:

– Барышня, хотите кусочек попробовать? Мне его подарили!

Я поблагодарила и, улыбаясь, пошла дальше. Ну и кто, скажите мне, получил больше всего удовольствия? Рик, ее подружка или этот бедный ребенок?

Думаю, что все-таки Рик!

Йоке

Йоке стоит у открытого окна своей комнатки и глубоко вдыхает свежий вечерний воздух. Ей тепло, и воздух приятно овевает ее заплаканное лицо.

Она поднимает глаза все выше и выше, и вот перед ее взором только луна и звезды.

«Ох, – думает Йоке, – не могу больше, просто сил нет грустить. Паул меня оставил, и теперь я одна – кто знает, может быть, навсегда. Не могу больше, все из рук валится, одно знаю: я просто в отчаянии».

Пока Йоке смотрит в окно, на природу, с особенной красотой раскрывающуюся перед ней в этот вечер, она мало-помалу успокаивается. Пока следующие один за другим порывы ветра раскачивают деревья перед домом, пока небо постепенно темнеет и звезды скрываются за большими, толстыми облаками, похожими в бледном облачном свете на промокательную бумагу и принимающими всевозможные формы, Йоке чувствует – отчаяние куда-то уходит, а сама она еще на что-то способна, и собственное ее счастье, которое она в себе ощущает, у нее не отнимет никто.

– Никто не отнимет, – шепчет она безотчетно. – Даже Паул.

Простояв час у окна, Йоке исцелена. Конечно, ей грустно, но она уже не впадает в отчаяние; и каждый, кто долго и внимательно вглядывается в Природу, а тем самым в себя самого, так же, как Йоке, исцелит себя от отчаяния.

Почему?

«Почему?» – это слово, в сущности, живет и растет вместе со мной еще с тех пор, как я была совсем ребенком и не умела правильно разговаривать.

Известно, что маленькие дети спрашивают обо всем на свете, потому что им почти все еще незнакомо. У меня это проявлялось особенно сильно. Больше того – и много позже я никак не могла удержаться от желания узнать обо всем поподробнее.

Само по себе это не так уж плохо, и могу сказать, что родители довольно терпеливо отвечали на мои вопросы, но… я и чужих не оставляла в покое, а другие люди в большинстве случаев терпеть не могут «этих несносных детских вопросов».

Должна добавить, что они действительно могут быть обременительными, но я утешала себя мыслью, что, спрашивая, ты становишься умнее, – правило, не вполне соответствующее истине, ибо в этом случае я уже давно стала бы профессором.

Повзрослев, я заметила, что далеко не каждому можно задавать любые вопросы и что есть много «почему», на которые невозможно ответить.

Поэтому я попыталась помочь себе тем, что сама стала размышлять над своими собственными вопросами. И пришла к знаменательному открытию, что вопросы, которые непозволительно или невозможно задать открыто, или те, которые нелегко выразить словами, можно прекрасно решить «изнутри». Таким образом, слово «почему» научило меня, собственно, не только спрашивать, но также и думать.

Теперь о другой стороне словечка «почему». Если бы только каждый, совершая какой-нибудь поступок, сперва спрашивал себя: «Почему?»! Думаю, тогда люди стали бы намного, намного честнее и лучше. Ибо можно очень легко стать добрым и честным, если никогда не упускать случая проверить самого себя.

Нежелание сознаться самому себе в своих промахах и недостатках (а они есть у каждого) – самое подлое, что только можно представить. Это относится и к детям, и к взрослым. Потому что здесь речь идет об одном и том же. Большинство людей думают, что именно родители должны воспитывать своих детей и пытаться формировать их характер как можно лучше, но дело вовсе не в этом.

С малых лет дети должны сами себя воспитывать и сами стараться выработать свой характер. Многие решат, что это – полная чушь, но я думаю по-другому. Ребенок, каким бы маленьким он ни был, все-таки уже личность; он уже обладает совестью. Заставить ребенка осознать, что собственная совесть накажет его сильнее всего, – это и есть воспитание.

Когда детям исполнится четырнадцать-пятнадцать лет, всякое наказание смешно, ибо такой ребенок прекрасно знает, что никто, в том числе и его собственные родители, не сможет ни приблизиться к нему с помощью наказания, ни причинить ему боль. Только словом, и в том случае, если ребенок относит это слово именно к себе, можно добиться улучшения, и гораздо более скорого, чем самыми суровыми наказаниями.

Но давать педагогические советы – не моя цель, я хотела только сказать, что для каждого ребенка и для каждого человека слово «почему» играет, и должно играть, огромную роль.

Поэтому правило «от вопросов делаешься умнее» справедливо лишь постольку, поскольку оно заставляет думать, а от этого никто и никогда не становится хуже – наоборот, только лучше.

Кто интересен?

На прошлой неделе я сидела в поезде. Я ехала к моей тете в Бюссум и под пыхтение паровоза строила планы хотя бы в поезде занять себя чем-нибудь, поскольку перспектива провести целую неделю в обществе тети Жозефины уж никак не казалась мне занимательной.

Итак, я ехала в поезде и строила планы, но мне не везло, потому что в своих попутчиках я на первый взгляд не увидела ничего интересного или занимательного. Маленькая старушка напротив меня была мила ко мне, но нисколько не занимательна, а сидевший рядом с ней представительный господин с газетой, где ничто не задерживало его внимания, и того меньше. С крестьянкой по другую сторону этого господина мне также вряд ли удалось бы весело поболтать, но все же я намеревалась себя как-то занять, и для этого нужно было что-нибудь сделать.

Должна же я, по крайней мере, отыграться на ком-нибудь, свалив за это вину на длинную худую шею тети Жозефины. Я уже с четверть часа вынашивала эти планы и, конечно, выглядела столь же малоинтересной, как и мои попутчики по купе, когда поезд остановился на первой станции и, к моей величайшей радости, в вагон вошел господин лет тридцати, который показался если и не забавным, то, во всяком случае, интересным.

Вообще говоря, среди женщин бытует мнение, что мужчины с молодыми лицами и седыми висками всегда интересны, и я вроде бы никогда не сомневалась в истинности подобного утверждения. Ну что ж, попробую испытать этого столь интересного мужчину – не зря же мне считать его интересным.

Но вот вопрос: как из этой интересности извлечь интересное? Определенно прошло не менее четверти часа, пока я случайно не набрела на простое, но, бесспорно, весьма распространенное средство. Я уронила платок – и действительно, эффект был поразительный.

Интересный господин не только весьма галантно (а иначе и быть не могло, не правда ли?) поднял мой платок с грязного пола, но и сам ухватился за возможность вступить со мной в разговор.

– Вот, юффроу, – начал он, конечно же слегка приглушив голос, ибо другим пассажирам вовсе не следовало все это слышать, – получите обратно вашу собственность, но в обмен на ваш платок я хотел бы узнать, как вас зовут.

Откровенно говоря, этот человек показался мне довольно бесцеремонным, но раз уж я непременно хотела себя развлечь, я ответила ему в том же тоне:

– Ну разумеется, сударь, меня зовут юффроу ван Берген.

Он поглядел на меня с явным упреком и спросил вкрадчиво:

– О, милая барышня, мне бы очень хотелось узнать ваше имя!

– Ну тогда – Хэтти, – ответила я.

– Так, стало быть, Хэтти, – повторил мой новый сосед. Затем мы немного поболтали о всякой всячине, но, как я ни старалась, мне никак не удавалось сделать разговор интересным, и, собственно, я ожидала этого от мужчины, которого все сочли бы интересным.

На следующей станции он сошел, и я чувствовала себя совершенно разочарованной.

И тут сидевшая в своем уголке старушка заговорила со мной. Она говорила обо всем с таким юмором и так интересно, что время летело, и я не заметила, как доехала до своей станции.

Я поблагодарила эту интересную женщину и знаю теперь, что репутация интересных мужчин относится только к их внешности.

Так что если во время поездки или чего другого вы захотите развлечь себя, посмотрите, нет ли рядом, как это было со мною, пожилых или некрасивых людей. Они гораздо скорее доставят вам желаемое развлечение, чем господа, на лицах которых написана самонадеянность.

Жизнь Кади
(Неоконченный роман)

Часть I

Глава I

Как только Кади открыла глаза, она увидела, что все кругом белое. Последнее, что она ясно помнила, – чей-то крик… машина… она упала… а потом наступила тьма. Сейчас она чувствовала колющую боль в правой ноге и левой руке и – неосознанно – слегка застонала. Тут же над ней склонилось чье-то участливое лицо, обрамленное белым чепцом.

– Очень больно, бедняжка? Ты помнишь, что с тобою случилось? – спросила сестра.

– Ничего… – Сестра улыбнулась. Кади продолжала, хотя и с трудом: – Да… машина, я упала… больше ничего!

– Тогда скажи мне только, как тебя зовут. Сюда смогут прийти твои родители, а то они ждут и волнуются!

Кади перепугалась:

– Но… но… э… – Больше она ничего не смогла выговорить.

– Не бойся, твои родители ждут не так уж долго, ты у нас всего один час.

Кади с трудом удалось чуть-чуть улыбнуться.

– Меня зовут Каролина Доротея ван Алтенховен, сокращенно Кади, я живу на Зёйдер Амстеллаан, 261.

– Ты уже соскучилась по своим родителям?

Кади кивнула в ответ. Она чувствовала такую усталость, и все так болело. Она тихо застонала и снова уснула.

Сестра Анк, сидевшая у постели Кади в небольшой белой палате, с беспокойством смотрела на маленькое бледное личико, которое безмятежно покоилось на подушке, словно не случилось ничего страшного. Но это случилось. Как сестра узнала со слов доктора, девочку сбила машина, выехавшая из-за угла как раз в тот момент, когда она хотела перейти улицу. Она упала, но, к счастью, тормоза оказались хорошими, и машина ее не переехала. Как полагал доктор, у девочки был двойной перелом ноги, ей отдавило левую руку, и левая ступня тоже получила повреждение. Сможет ли когда-нибудь это милое дитя снова ходить? Сестра Анк испытывала сомнения: лицо доктора казалось очень серьезным. К счастью, девочка ни о чем не подозревала, и по возможности не следовало ей открывать правду. Кади застонала во сне, и сестра Анк очнулась от своих размышлений. Но она ничем не могла помочь девочке. Она встала, нажала на кнопку и вошедшей сестре передала записку с именем и адресом ван Алтенховенов.

– Найдите поскорей в телефонной книге их номер и осторожно расскажите им, что случилось с их дочерью. Пусть приедут как можно быстрее. Если номера телефона найти не удастся, напишите записку и отошлите с посыльным!

Дверь бесшумно закрылась. Вздохнув, сестра Анк взяла свое вязанье со столика, стоявшего подле кровати. Сегодня у нее особенно тяжело на сердце. Почему ее так трогает судьба этой девочки? Разве за свою жизнь она повидала мало искалеченных людей, таких же, как этот ребенок? Разве не научилась она давным-давно скрывать свои чувства? Однако никакие доводы не помогали, и ее мысли снова и снова возвращались к случившемуся.

В дверь тихо постучали. Одна из сестер впустила в палату даму среднего роста и высокого элегантного господина. Сестра Анк встала – это, должно быть, родители Кади. Мефроу ван Алтенховен была очень бледна и испуганными глазами смотрела на дочь. Та все еще спокойно спала и не заметила их прихода.

– Сестра, расскажите же, что с ней. Мы так ее ждали, но и подумать не могли, что с ней могло случиться несчастье… нет, нет…

– Пожалуйста, успокойтесь, мефроу. Ваша дочурка уже пришла в сознание.

Сестра Анк рассказала все, что знала о происшествии, и, поскольку представила все гораздо легче, чем оно было на самом деле, она и сама почувствовала некоторое облегчение. Кто знает, может, девочке и вправду станет получше!

Пока взрослые стояли возле ее постели и разговаривали, Кади проснулась и, как только увидела в своей палате родителей, сразу же почувствовала себя гораздо хуже, чем ей казалось, когда она оставалась только вдвоем с сестрой. Девочку одолевали разные мысли; со всех сторон ее обступали картины, одна страшнее другой. Она видела себя на всю жизнь калекой… без руки… и еще всякие ужасы.

Мефроу ван Алтенховен между тем заметила, что Кади проснулась, и приблизилась к ее постели:

– Тебе очень больно? Как ты? Я побуду с тобой? Хочешь чего-нибудь?

Кади не могла ответить на все эти вопросы. Но она кивнула и с тоской подумала: хорошо бы, если бы вся эта суета прекратилась.

– Папа! – единственное, что она вымолвила.

Менеер ван Алтенховен подошел к краю большой железной кровати и, не говоря ни слова и не спрашивая, как она себя чувствует, взял руку дочери.

– Спасибо, спасибо тебе… – Больше Кади ничего не сказала, она опять погрузилась в сон.

Глава II

С того несчастного дня прошла неделя. Мать приходила к Кади каждое утро и в середине дня, но не надолго, потому что очень утомляла Кади своими непрекращающимися и нервозными разговорами, и сестра, которая всегда ухаживала за девочкой, сразу заметила, что Кади гораздо больше ждала отца, а не мать.

Сестра вообще не испытывала больших хлопот с доверенной ей пациенткой. Хотя девочку мучили сильные боли, прежде всего при врачебных осмотрах и процедурах, она никогда не жаловалась и никогда не проявляла неудовольствия.

Больше всего ей нравилось тихо лежать и мечтать, а сестра Анк сидела у ее постели с книгой или вязаньем. После первых, самых трудных дней Кади уже не спала так много. Она не прочь была поговорить и ни с кем не чувствовала себя до такой степени хорошо, как с сестрой Анк, спокойной и мягкой женщиной. Ее мягкость особенно привлекала Кади – та материнская нежность, в которой, как теперь Кади ясно вдруг поняла, она всегда так нуждалась.

Мало-помалу между Кади и сестрой Анк возникло чувство доверия, и девочка постоянно расспрашивала ее о самых разных вещах.

Когда прошло две недели и Кади уже многое ей рассказала, сестра Анк осторожно спросила ее однажды утром о матери. Кади ждала такого вопроса, и ей очень хотелось поделиться своими чувствами.

– Почему вы спрашиваете об этом? Может быть, вам показалось, что я невежлива с матерью?

– Нет-нет, но у меня такое чувство, что к матери ты относишься по-другому, более холодно, чем к отцу.

– Вы правы, настоящей теплоты к матери я не чувствую, и для меня это большое горе. Мать так на меня не похожа. Это бы еще ничего, но она совершенно не понимает вещей, которые важны для меня и дороги моему сердцу. Вы не могли бы помочь мне, сестра Анк, и сказать, как мне улучшить свое отношение к матери, чтобы она больше не чувствовала, что я не могу ее любить так, как люблю папу? Я ведь знаю, что меня, свое единственное дитя, мама очень любит!

– Я думаю, твоя мать прекрасно понимает, что и ей не удается выбрать с тобой правильный тон. Возможно, она, со своей стороны, немного робеет?

– О нет, вовсе нет. Она думает, что ее поведение как матери безупречно. Она бы онемела от удивления, если бы кто-нибудь ей сказал, что она взяла по отношению ко мне не тот тон. Она абсолютно уверена, что ошибки могут быть только с моей стороны. Сестра Анк, вы как раз такая мать, какую я бы хотела иметь. Мне так не хватает настоящей матери, и моя мама это место никогда не заполнит.

Ни у кого в мире нет в полной мере того, что он хочет, хотя обо мне многие думают, что я ни в чем не испытываю недостатка. У нас хороший дом, отец с матерью прекрасно ладят друг с другом, я получаю все, чего только могу пожелать, и все же – разве добрая, чуткая мать не занимает в жизни девочки совсем особое место? А может быть, так дело обстоит и не только в жизни девочек? Что я знаю о мыслях и чувствах мальчиков? Я никогда не была близко знакома ни с одним мальчиком. Конечно, они испытывают такую же потребность в чуткой матери, но, возможно, по-своему!

Теперь я вдруг поняла, чего недостает моей матери, – такта. Слышать ее рассуждения о некоторых самых деликатных вещах так неприятно! Она совершенно не понимает, что во мне происходит, а еще говорит, что мой возраст для нее интересен. Она не имеет никакого представления о том, что такое терпение и мягкость. Она женщина, но не настоящая мать!

– Не говори так резко о своей матери, Кади. Возможно, она и не такая, как ты, но она многое испытала и не поэтому ли хочет избежать разговоров на трудные темы?

– Не знаю. Да и что вообще знает девочка вроде меня о жизни своих родителей? О жизни своей матери? Разве ей об этом рассказывают? Именно из-за того, что я не понимаю матери, а она – меня, между нами никогда не возникало доверия.

– А как с папой, Кади?

– Папа знает, что мы с мамой не очень ладим. Он понимает обеих: и меня, и маму. Он – просто сокровище и старается возместить то, чего мне не хватает в матери. Но он немного боится говорить на подобные темы и старается избегать разговоров, которые могли бы задеть мать. Мужчина многое знает, но заменить мать он никак не может!

– Хотела бы тебе возразить, Кади, но не могу. Знаю, что ты права. Думаю, очень жаль, что у тебя с мамой такие отношения и между вами нет близости. Ты думаешь, что ничего не изменится, даже когда ты станешь старше?

Кади чуть-чуть пожала плечами:

– Сестра Анк, мне так не хватает матери. Мне очень хочется иметь кого-нибудь, кому я могла бы довериться и кто бы доверился мне!

– Кади, я тебя очень люблю и хочу быть с тобой откровенной, но чувствую, что никогда не смогу стать для тебя такой, как ты мечтаешь. Я могла бы тебе многое рассказать и о себе, но такого доверия, какое существует между матерью и дочерью или между двумя подругами, между нами быть не может, потому что такое доверие возникает не сразу!

От этих слов сестры Анк у Кади на глаза навернулись слезы. Когда сестра смолкла, Кади протянула ей руку, потому что подняться еще не могла. Сестра Анк так хорошо поняла все, что она хотела сказать.

– Дорогая сестра, я понимаю, мне очень досадно, но вы правы. Я могу вам довериться, а вы мне – нет.

Когда Кади смолкла, вид у сестры Анк был очень серьезный.

– Давай не будем больше говорить об этом, дитя мое. И все-таки хорошо, что ты рассказала мне о своей матери. – И неожиданно перешла к совсем другому предмету: – Да, чуть не забыла. У меня для тебя новость. Если и дальше все пойдет хорошо, на следующей неделе к тебе смогут по очереди приходить твои подружки!

По глазам Кади сразу можно было понять, насколько она обрадовалась. И не столько потому, что снова увидит своих подружек, сколько потому, что, судя по всему, дело шло на поправку.

Удовлетворенная и успокоившаяся, она съела кашу, которую ей принесли, и снова легла: после обеда полагалось поспать.

Глава III

Недели тянулись для Кади довольно однообразно. К ней приходило много друзей и знакомых, но большую часть дня она все же оставалась одна. Состояние ее между тем настолько улучшилось, что ей разрешили сидеть, и у нее появилась возможность читать. Она получила особый столик для лежачих больных, а папа купил ей дневник. Теперь она часто сидела и записывала свои чувства и мысли. Никогда бы она не подумала, что это может быть таким интересным занятием и приносить столько радости.

Сестра Анк, которая теперь ухаживала за другими больными, все-таки придерживалась привычки, после того как помогала Кади утром умыться и одеться, остаться с ней на полчасика и поболтать.

Жизнь в такой больнице очень однообразна. Один день похож на другой, все по часам, никаких происшествий. Повсюду царит тишина, и Кади, у которой ни рука, ни нога уже не болели, очень хотела бы видеть вокруг больше жизни и суеты. И все же, несмотря ни на что, время шло сравнительно быстро. Кади не скучала: ей приносили всякие игры, в которые она могла играть одна и пользуясь только правой рукой. Не забудем и о школьных учебниках: каждый день время отводилось учебе. Три месяца провела она здесь, но теперь ее заточение уже подходило к концу. Переломы оказались не столь серьезными, как опасались сначала, и врачи полагали, что, поскольку ей стало лучше, нужно отправить ее в санаторий и там Кади уже окончательно выздоровеет.

И вот на следующей неделе мефроу ван Алтенховен собрала все ее вещи, и в больничной машине Кади вместе с матерью несколько часов ехали в санаторий. Здесь дни для Кади потекли еще более одиноко. Приезжали к ней один-два раза в неделю, не было здесь сестры Анк, и все казалось чужим. Единственная радость – она выздоравливала.

Когда Кади уже совсем прижилась в санатории и с нее сняли повязки, ей пришлось заново учиться ходить. Вот ужас! Поддерживаемая двумя сестрами, она приставляла одну ногу к другой, и каждый день все упражнения начинались сначала. Но чем больше она ходила, тем лучше у нее получалось, и скоро уже ноги снова привыкли к движению.

Это был настоящий праздник! Она вновь стала на ноги, и они настолько хорошо ее слушались, что ей разрешили с палкой и в сопровождении сестры выходить в сад.

Глава IV

В хорошую погоду Кади вместе с сестрой Трюс, которая всегда ее сопровождала, выходили в большой сад, сидели на скамейке и беседовали или читали что-нибудь, если Кади брала с собой книжку. А недавно они даже совершили прогулку в соседний лес, и, поскольку Кади нашла, что там гораздо красивее, сестра не возражала против того, чтобы они ходили туда гулять. Однако идти приходилось очень медленно, и малейшее неловкое движение вызывало боль в ноге. И все же каждый день Кади снова мечтала о получасовой прогулке, когда можно будет очутиться среди вольной природы, где она могла представлять себе, что уже выздоровела.

Через три недели, когда Кади изучила каждый камушек на главной и боковых дорожках, доктор спросил, не хотелось бы ей ходить гулять одной, без посторонней помощи. Кади пришла в восторг:

– А что, правда можно?

– Да, да, иди одна, иди прямо сейчас, и чтобы мы тебя больше не видели, – пошутил доктор.

Кади собралась, взяла свою палку и направилась к выходной двери. Ее охватило необыкновенное чувство: она ведь уже так привыкла к тому, что сестра Трюс всегда с нею рядом. В этот первый день ей не разрешили выходить за ограду, окружавшую сад. Через полчаса дежурная сестра увидела, что она возвращается счастливая и с румянцем на щеках, которого давно уже не было.

– Как видно, прогулка тебе понравилась! Хорошо хоть ненадолго от нас избавиться?

– Вас не проведешь, – отвечала Кади, – но до чего же хорошо снова хоть немножко походить одной!