Текст книги "Рассказы из убежища"

Автор книги: Анна Франк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Вожделенный столик

Вторник, 13 июля 1943 г.

Вчера после обеда, с разрешения папы, я спросила Пф-ра, не будет ли он так любезен и не согласится ли (я была ужас как вежлива), чтобы два раза в неделю, с 4 до 5.30, я могла пользоваться нашим с ним столиком. С 2.30 до 4 я и так сижу за ним каждый день, пока Пф. спит, но потом и столик, и комната – уже запретная зона. В нашей общей комнате после обеда слишком много народу, чтобы заниматься делом. К тому же и папа иной раз любит поработать за письменным столом.

Причина вполне резонная, и вопрос я задала исключительно из вежливости. И что, ты думаешь, наш высокообразованный Пф. мне ответил? – «Нет!» Прямо и без обиняков: «Нет!»

Я возмутилась и не дала ему так просто от меня отделаться. Я все-таки попросила его указать причину этого «нет». Тут уж мне и досталось! Вот что он на меня обрушил:

– Я тоже должен работать. Если я не смогу поработать днем, то у меня вообще больше не останется времени. Я должен выполнить pensum [8]8
  Определенное, предписанное количество работы (лат.).


[Закрыть], иначе и браться не стоило; у тебя все несерьезно, всякая там мифология, разве это работа? Вязанье или чтение тоже не дело, так что столик как был, так и будет за мной!

И вот мой ответ:

– Менеер Пф., я тоже серьезно работаю, а работать в большой комнате после обеда я не могу, и я по-дружески прошу вас все-таки подумать над этим!

С этими словами оскорбленная Анна отвернулась и сделала вид, что смотрит на высокоученого доктора как на пустое место.

Я кипела от ярости и решила, что Пф. ужасно невежлив (такой он и есть), а я очень любезна.

Вечером, как только я смогла заполучить Пима, я ему рассказала, как все обернулось, и обсудила с ним, как действовать дальше, потому что уступать не собиралась и хотела сама все устроить. Папа рассказал, как примерно следует поступить, но убеждал подождать до завтра, потому что сейчас я слишком взволнована.

Я пренебрегла этим последним советом и вечером, после мытья посуды, подкараулила Пф-ра. Пим находился в соседней комнате, и я чувствовала себя увереннее. Я начала так:

– Менеер Пф., я вижу, что вы не сочли нужным еще раз обсудить со мной мою просьбу, и все-таки прошу вас это сделать.

С любезнейшей улыбкой Пф. заметил:

– Я всегда, в любое время готов обсудить этот, собственно говоря, уже решенный вопрос!

Хотя Пф. меня все время перебивал, я продолжила разговор:

– С самого начала, как только вы сюда прибыли, мы договорились, что комната должна принадлежать нам обоим, и если распределить все по праву, то вы должны пользоваться ею до обеда, а я – после! Но о таком я даже и не прошу, и мне кажется, что давать мне комнату после обеда всего лишь два раза в неделю вовсе не так уж много.

Тут Пф. вскочил, как ужаленный:

– О праве тут вообще нечего говорить! А я, по-твоему, где должен находиться? Придется попросить менеера ван П-са пристроить для меня уголок на чердаке, там я и буду сидеть. Мне не дают спокойно работать! С тобой вечно приходится ссориться. Вот если бы твоя сестра Марго обратилась ко мне с подобной просьбой, для которой у нее куда больше оснований, чем у тебя, я бы и не подумал ей отказать, но тебе…

И тут опять пошла речь о мифологии и вязании, и Анна вновь почувствовала себя оскорбленной. Однако я не дала Пф-ру это заметить и позволила ему высказаться.

– Да с тобой вообще не о чем говорить. Ты бессовестная эгоистка, дай тебе волю, ты бы вообще ни с кем не считалась – в жизни не видел такого ребенка! В конце концов, я вынужден тебе уступить, а то чего доброго скажут, что Анна Франк засыпалась на экзамене из-за того, что менеер Пф. не уступал ей свой столик!

И так далее и тому подобное… Наконец слова его превратились в сплошной поток, и я вообще уже ничего не воспринимала. В какой-то момент я подумала: дать бы ему по морде, чтобы он врезался в стенку со своим враньем. Но тут же сказала себе: «Спокойно, этот тип не стоит того, чтобы так из-за него горячиться!»

Наконец менеер Пф. отбушевал и с лицом, выражавшим и триумф, и негодование, вышел из комнаты, прихватив с собою пальто, карманы которого были набиты провизией.

Я бросилась к папе и, поскольку он не все расслышал, сделала ему полный отчет. Пим решил сегодня же вечером переговорить с Пф-ром. Так оно и случилось, их беседа длилась более получаса. Разговор был примерно следующий.

Сначала речь шла о том, должна ли Анна вообще усаживаться за упомянутый столик. Да или нет. Папа напомнил, что они с Пф-ром уже однажды обсуждали этот вопрос и тогда он уступил Пф-ру, чтобы младшего не ставить на одну доску со старшим, хотя и считал это несправедливым. Пф. заявил, что я не должна была говорить о нем как о захватчике, который на все наложил запрет, но тут папа решительно возразил, что сам все слышал и я об этом и словом не обмолвилась. Так оно и шло: взад-вперед, папа заступался за мой «эгоизм» и отстаивал мое «кропание», а Пф. все брюзжал и брюзжал.

Наконец Пф. все-таки вынужден был уступить, и я получила возможность заниматься днем два раза в неделю, так чтобы мне никто не мешал. Пф. ходил надутый, два дня со мной не разговаривал и с пяти до полшестого неизменно усаживался за столик… ну что за ребячество!

Кто в пятьдесят четыре года так педантичен и мелочен, у того, значит, такая натура, и ее, видно, не переделаешь.

Анна в теории

Понедельник, 2 авг. 1943 г.

Мефроу ван П., Пф. и я занимались мытьем посуды, и, чего почти никогда не бывает и, конечно, показалось им странным, Анна старалась хранить молчание.

Чтобы избежать всяких вопросов, я вскоре подыскала довольно нейтральную тему. Я подумала, что книга «Анри из дома напротив» вполне отвечает подобному требованию, но просчиталась. Досталось мне не от мефроу, а от менеера. Дело вот в чем: менеер Пф. особенно рекомендовал нам эту книгу как нечто выдающееся. Марго и я тем не менее нашли ее далеко не столь выдающейся; парнишка, пожалуй, получился неплохо, но об остальном… лучше уж помолчать.

Что-то в этом роде я и выложила им во время мытья посуды, и надо же, что тут на меня вдруг обрушилось:

– Разве ты можешь понять психологию мужчины? Ребенка – еще куда ни шло (!). Ты еще слишком мала для такой книги, ее и двадцатилетний не сможет сразу понять. (Почему же он тогда особенно рекомендовал эту книгу Марго и мне?)

Теперь уже Пф. с мефроу напустились на меня оба:

– Ты слишком много знаешь о том, что вовсе не для тебя, ты воспитана совершенно неправильно. Позже, когда повзрослеешь, тебе ничто не будет доставлять удовольствия, и ты станешь говорить: обо всем этом я уже читала двадцать лет назад. Тебе стоит поторопиться, если хочешь заполучить мужа или влюбиться, а то ты уже во всем разочаровалась. (И в завершение всего.) В теории ты уже все превзошла, вот только практики тебе не хватает!

Кто бы мог сдержаться на моем месте? Сама себе удивляюсь, как только у меня хватило терпения им ответить:

– Может, вы и думаете, что я неверно воспитана, но далеко не все согласятся с вами!

Вот уж, конечно, прекрасное воспитание – вечно настраивать меня против родителей, а они всегда это делают, и ничего не рассказывать о таких вещах девочке моего возраста. Ну просто великолепно! Результаты такого воспитания видны невооруженным глазом!

В тот момент я бы их обоих, стоявших и насмехавшихся надо мною, просто убила бы. Я была вне себя от ярости и готова была считать дни, когда, наконец, от них избавлюсь.

Характер мефроу ван П.

Мефроу ван П. – тот еще экземпляр! Она вполне может служить примером, да-да, примером… но лишь наихудшим! Всем известно, что мефроу ван П. ужасно невежливая, необразованная, и она вечно всем недовольна. К тому же она тщеславна и то и дело кокетничает. Ничего не скажешь, характер – из ряда вон выходящий. О ней целый том можно написать, и я не исключаю, что когда-нибудь возьмусь за это. У нее, судя по всему, нет ни одного хорошего качества, которое присуще ей внутренне. А внешний лоск каждый может на себя навести. Она любезна с мужчинами, а они заблуждались на ее счет, пока не узнали ее во всей красе.

Такая проныра, такая расчетливая, такая эгоистичная – хороший человек ее не сразу раскусит. Ну просто невероятно – внешне выглядеть вполне достойно, а внутри быть голой и лысой.

Мама думает, что она слишком глупа и что разговаривать с ней – только попусту терять время, Марго считает ее просто ничтожеством, Пим – уродиной (в буквальном и в переносном смысле), а я, проделав немалый путь (потому что никогда не бываю подозрительной с самой первой минуты), пришла к выводу, что она соединяет в себе не только все эти три качества, но и множество прочих. У нее столько дурных черт, что и не знаешь, с какой начать.

Пусть читатель примет к сведению, что, когда все это писалось, сама писавшая еще не остыла от гнева!

Ссора из-за картофеля

Среда, 4 авг. 1943 г.

После примерно трехмесячного спокойствия, которое прерывалось лишь отдельными незначительными перепалками, сегодня снова разразилась бурная ссора.

Все произошло во время утренней чистки картошки, и никто такого не ожидал. Попробую пересказать. При этом все говорили наперебой, так что уследить за разговором было просто немыслимо.

Мефроу ван П. начала (ну разумеется!) с того, что те, кто не чистит картошку утром, должны чистить ее вечером. Никто не ответил. Такое, конечно, пришлось не по вкусу менееру ван Пелсену, ибо, чуть погодя, он заявил, что, собственно, каждый мог бы чистить картошку для самого себя, кроме Петера, потому что чистить картошку – не дело для юноши! (Какова логика!)

Менеер ван П. продолжал:

– Не понимаю, почему мужчины здесь всегда должны помогать. Из-за этого работа распределяется неравномерно. Почему один должен работать на всех больше другого?

Тут уж вступила мама, так как она поняла, в какую сторону движется разговор:

– Ага, менеер, все понятно: ну конечно, дети работают недостаточно. Но вы же прекрасно знаете, что, когда Марго не помогает, всю работу делает Анна, а с другой стороны, Петер ведь тоже не помогает, потому что вы считаете, что такая работа не для него. Ну, тогда я считаю, что и для девочек она не годится!

Менеер прямо-таки лаял, мефроу подтявкивала, Пф. старался их угомонить, мама кричала. Адская сцена! И при этом присутствовала моя худенькая особа и смотрела, как эти пресловутые «мудрые взрослые» готовы были вцепиться друг другу в волосы.

Слова так и метались от одного к другому; мефроу обвиняла Пф-ра в том, что он подыгрывает «и нашим, и вашим» (да и я так думаю); менеер ван П. заявил матери, указывая на всю нашу компанию, что он очень много работает и что, собственно говоря, мы должны были бы ему посочувствовать.

– Девочкам следовало бы больше помогать нам, а не сидеть вечно уткнувши нос в книгу: девочкам вовсе не нужно так много учиться (современно, не правда ли!)! – воскликнул он наконец.

Мама опять-таки невозмутимо заметила, что никакого сочувствия к нему не испытывает.

Тогда он снова начал:

– Почему девочки никогда не приносят картошку наверх и почему они никогда не приносят горячую воду? Не такие уж они слабые!

– Да вы с ума сошли! – вдруг крикнула мама, и тут я и впрямь испугалась: никогда не думала, что она на такое способна.

Остальное относительно не важно, все сводилось к одному и тому же. Марго и меня следовало бы удостоить звания служанок в нашем Убежище. В связи с этим здесь вполне можно употребить и куда менее почтительное выражение: «Да пошел ты к черту!» – потому что этому не бывать.

Ван П., однако, имел еще наглость сказать, что для Марго, которая уже целый год моет посуду и утром, и вечером, это вообще не работа.

Папа, слыша весь разговор, решил поспешить наверх, чтобы напрямик высказать всю правду менееру ван П-ну. А мама сочла за лучшее заявить ему, что если каждый только самому себе будет фасоль лущить, то и денежки пусть ищет только в своем кармане.

И теперь вот мой вывод. Как раз на такие вещи и способен ван П.: то и дело старую клячу за хвост тащить. Не относись папа чересчур благосклонно к подобным личностям, самое лучшее было бы как-нибудь ткнуть их носом в то, что мы и другие люди в подлинном смысле слова спасли их от смерти. В трудовом лагере нужно будет уж никак не картошку чистить… или блох у кота искать.

Вечер и ночь в Убежище

Среда, 4 авг. 1943 г.

К девяти вечера начинается в Убежище суматоха. Пора отправляться спать, и время это всегда самое суматошное. Двигают стулья, разбирают постели, складывают покрывала, и ничто не остается там, где оно должно быть в течение дня. Я сплю на диванчике, в котором и полутора метров не будет. Поэтому нужно приставлять стулья, а перинку, простыни, подушки, одеяла извлекают из постели Пф-ра, где они находятся днем.

Из-за стенки слышится жуткий скрип: это раскладушка Марго, и опять диванные покрывала, подушки – чтобы деревянные доски стали хоть немного удобнее. Наверху, можно подумать, грянул гром, но это всего-навсего кровать мефроу ван П. Кровать эту придвигают к окну, чтобы Ее Высочество в теплой розовой кофточке могла ублажать ночным воздухом свои тонкие ноздри.

9 часов:

После Петера я занимаю ванную, где начинается обстоятельное омовение, и нередко случается (но только в те месяцы, недели и дни, когда жарко), что с водой стекает маленькая блошка. Потом чищу зубы, накручиваю волосы, привожу ногти в порядок, пускаю в ход ватку с перекисью водорода – и всего за какие-нибудь полчаса.

Полдесятого:

Быстро надеваю халат. Мыло в одной руке, ночной горшок, заколки, штанишки, бигуди и вата в другой, выбегаю из ванной, – но часто меня зовут обратно из-за волосков, которые своими красивыми, но для того, кто будет умываться после меня, не слишком приятными дужками портят вид раковины.

10 часов:

Опускаем затемнение. Спокойной ночи! В доме еще с четверть часа скрипят кровати, кряхтят сломанные пружины, потом все стихает – во всяком случае, если верхние жильцы не затеяли постельную ссору.

Полдвенадцатого:

Скрипит дверь ванной комнаты. Узкий луч света падает в комнату. Скрип башмаков, большое пальто, куда больше, чем тот, кто в нем находится, и… Пф. является после своих ночных бдений в конторе Кюглера. Десять минут шарканья по полу, шуршанья бумагой – это он прячет свои съестные припасы, стелет постель. Потом фигура его опять исчезает, и только из уборной время от времени слышатся какие-то подозрительные звуки.

Часа в три:

Мне нужно встать, чтобы сделать по-маленькому, в жестянку, которая стоит под кроватью на резиновом коврике, от случайной протечки.

Когда мне приходится это делать, я всегда задерживаю дыхание, потому что в жестянке журчит, словно ручеёк сбегает с горы. После снова ставлю жестянку на место, и фигура в белой ночной рубашке, которая каждый вечер вызывает вопли Марго: «О, эта бесстыжая ночная рубашка!» – снова в постели. А потом с четверть часа лежишь и прислушиваешься к ночным звукам: прежде всего, в полчетвертого, в четыре или около того – не могло ли случиться, что внизу копошится вор; потом вслушиваешься в звуки разных кроватей, сверху, по соседству и в самой комнате, из которых часто можно понять, спят ли уже все наши обитатели или же беспокойно ворочаются с боку на бок. Последнее не слишком приятно, особенно, если касается обитателя по имени д-р Пф.

Сначала слышишь звуки, словно рыба хватает ртом воздух, и это повторяется раз десять, затем он облизывает губы со всяческими причмокиваниями, толчется в постели, переворачивается с боку на бок и взбивает подушки. Пять минут проходят спокойно, а потом весь процесс повторяется раза три, после чего д-ру на какое-то время удается себя убаюкать.

Бывает, что ночью, по-разному – между часом и четырьмя, слышатся выстрелы. Еще толком не понимая, в чем дело, я обычно вскакиваю с кровати. Но иногда я настолько погружена в сон, что мне на ум приходят французские неправильные глаголы или какая-нибудь ссора там наверху; а когда все кончается, я вдруг соображаю, что стреляли зенитки, а я так и осталась в постели. Но чаще всего я просыпаюсь. Тогда я быстро хватаю подушку, носовой платок, набрасываю халат и в тапочках бегу в папино гнездышко, в точности как описала Марго в стихотворении к моему дню рождения: чуть только выстрел в ночи прогремит, сразу же в комнате дверь заскрипит, и видишь… платок, подушку и нашу девчушку!

Оказавшись в большой постели, кажется, что уже не так страшно, если только пальба не такая уж сильная.

Без четверти 7:

Трррр… будильник, который в любое время дня (когда его об этом попросят, а то и вовсе без этого) может подать свой голос. Крак… дзинь… мефроу ван П. его выключила. Вам… поднялся менеер. Ставит воду и сразу же в ванную.

Четверть восьмого:

Снова скрипнула дверь. Пф. может занять ванную. Наконец-то одна, долой затемнение… и новый день в Убежище наступил.

Перерыв на обед

Четверг, 5 авг. 1843 г.

Половина первого. Весь крысятник вздыхает с облегчением. Вот уже ван Маарен, субъект с темным прошлым, и де Кок ушли домой. Наверху слышно, как мефроу ван П. выколачивает с помощью пылесоса свой чудный и единственный коврик. Марго берет под мышку пару учебников и идет давать урок «отстающим», под коими подразумевается Пф-ер.

Пим устраивается в уголке со своим неразлучным Диккенсом, чтобы хоть где-нибудь посидеть спокойно. Мама спешит подняться этажом выше, чтобы помочь усердной хозяйке, а я иду в ванную, чтобы навести там порядок, а заодно и собой заняться.

Без четверти час:

Чаша наполняется доверху. Сначала – менеер Гис, потом Клейман или Кюглер, потом Беп, а иногда также и Мип.

Час дня:

Все напряженно слушают Би-би-си. Собравшись вместе, они сидят около крохотного приемника. Единственные минуты, когда обитатели Убежища не заговаривают друг с другом, потому что сейчас слово предоставлено тем, кому даже менеер ван П. не смеет перечить.

Четверть второго:

Большая раздача. Каждый из поднявшихся снизу получает по чашке супа, а если предполагается еще и десерт, то и его в придачу. Менеер Гис с удовольствием усаживается на диван или прислоняется к письменному столу. Газета, суп, а нередко и кот – всё под рукой. Если чего-то не хватает, он не упустит случая протестовать.

Клейман рассказывает последние городские новости; здесь он в самом деле наилучший источник. Кюглер сломя голову взлетает по лестнице, короткий и сильный стук в дверь, и он входит, потирая руки; в зависимости от настроения он или весел и оживлен, или расстроен и молчалив.

Без четверти два:

Едоки поднимаются, и каждый возвращается к своему делу. Марго с мамой – к мытью посуды, менеер и мефроу ван П. – на диван, Пит – на чердак, папа – на свой диван, Пф. тоже, Анна – за работу. Самое спокойное время: все спят и никто не мешает. Пф-ру снится вкусная еда: это написано у него на лице, но долго смотреть на него не приходится, потому что время летит и в 4 часа педантичный доктор будет стоять передо мной с часами в руке, давая понять, что я сижу за столом уже на минуту больше.

Восьмерка из Убежища за столом

Четверг, 5 авг. 1943 г.

Как она выглядит за обеденным столом? Как занимают себя такие разные сотрапезники?

Один шумлив, другой молчалив; один ест много, другой мало. Смотря по обстоятельствам.

Менеер ван П.:

Он открывает ряд. Его обслуживают в первую очередь, и он накладывает себе от души, если еда по вкусу. Участвует в любом разговоре, решительно высказывает свое мнение. И коли он выскажется, тут уж ничего не попишешь. А если кто попробует возразить, о, тут ему палец в рот не клади. Он, как кот, так может фыркнуть… нет уж, лучше не надо… один раз попробуешь, второй раз не захочется.

Он всегда прав и обо всем знает больше других. Ну ладно, у него светлая голова, но самодовольство – у него оно не знает границ.

Мадам:

Собственно, о ней следовало бы промолчать. Иногда, особенно когда она сильно не в духе, на нее лучше и вовсе не смотреть. По сути дела, она виновница всех наших споров, а отнюдь не предмет их! О нет, этого каждый старается избежать, однако ее вполне можно назвать зачинщицей. Подстрекать – это ее конек. Против мефроу Франк, против Анны; вот только к Марго и менееру Франку не придерешься.

Ну а теперь, что за столом. Мефроу ван П. не остается внакладе, хотя иной раз она так считает. Выискивать самые маленькие картофелины, самый вкусный кусочек, все самое лучшее – вот ее правило. Другим, мол, тоже достанется, если я первая возьму себе что получше. (Имеет она в виду именно Анну Франк.)

Ну а на втором месте – это уж поболтать; лишь бы кто-нибудь слушал, а интересно ему или нет, похоже, не имеет значения. Она убеждена: ее персона интересна для каждого. Иной раз мне кажется, что она точно такая, какой я была раньше, но мне же, к счастью, не сорок три года!

Кокетливо улыбаться, вести себя так, словно знаешь обо всем на свете, давать всем советы и каждого опекать чуть ли не по-матерински – все это просто обязано производить хорошее впечатление. Но присмотрись получше, и от подобного впечатления даже следа не останется.

Усердная – раз, веселая – два, кокетливая – три, и подчас довольно смазливая. Вот вам и Гюсти ван Пеле.

Третий сосед по столу:

Он не особенно выделяется. Молодой ван П. большей частью молчит и не привлекает к себе большого внимания. Что касается аппетита – настоящая бочка Данаид: никогда не наполнишь. После самого сытного обеда невозмутимо уверяет, что съел бы и вдвое больше.

№ 4 – Марго:

Ест как мышка и в разговоры не ввязывается. Единственно, что она признает, это фрукты и овощи. Избалованна, считает ван П.; наше мнение – недостаток спорта и воздуха.

Рядом с ней – мама:

Изрядный аппетит, но вообще она как-то не смотрится. В своем уголке она всегда кажется мне немного потерянной. В разговорах о литературе от нее можно многому научиться! Столько читать – это просто невероятно. Никто бы не подумал, что она такая же домашняя хозяйка, как и мефроу ван П. А в чем различие? Мефроу готовит, а мама моет посуду и убирает. Такое не очень-то замечают, но все настолько чисто, насколько это вообще можно сделать в жилье за решеткой.

№№ 6 и 7:

О папе и о себе много говорить не буду. Первый – самый скромный из всех, кто сидит за столом; он всегда сначала посмотрит, достаточно ли у других. Ему ничего не нужно: пусть лучшее достанется детям.

Вот он Образчик, а рядом – холст, на котором, надеюсь, неплохо, воспроизводится этот образчик.

Пфеффер:

Берет, ни на кого не глядя; ест, ни с кем не общаясь. А если и приходится говорить, то, ради всего святого – только о вкусной еде. Тогда никаких споров, разве что хвастовство. Поглощает огромные порции, никогда не говорит «нет», когда вкусно, да и когда невкусно, тоже редко отказывается.

Брюки по грудь, красный пиджак, черные лакированные тапки и роговые очки. Таким можно видеть его и за нашим столиком, вечно работает и вечно на том же месте. Перерывы лишь на послеобеденный сон, еду и… самое любимое местечко… уборную. Три, четыре, пять раз на дню жмется кто-нибудь перед дверью, переминается с ноги на ногу, ну невтерпеж! Он с этим считается?

Да ничуть! С четверти до половины восьмого, с половины первого до часа, с двух до четверти третьего, с четырех до четверти пятого, с шести до четверти седьмого и с половины двенадцатого до двенадцати. Можно так и пометить: это его постоянное «сидячее место».

Он никогда не идет ни на какие уступки, и его не проймет ничей жалобный голос за дверью, предупреждающий, что вот-вот случится беда.

№ 9:

Не обитательница Убежища, но желанная гостья и в доме, и за столом. У Беп здоровый аппетит. Ничего не оставляет на тарелке, не привередлива. Все доставляет ей удовольствие, и это доставляет удовольствие всем. Веселая и жизнерадостная, добрая и уступчивая – вот ее качества.