Текст книги "Его несломленная соседка (СИ)"

Автор книги: Анна Долгова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 6

Сквозь сон чувствую, что кто-то тормошит меня за плечо. Я настолько привык просыпаться от поцелуев Машеньки, что сейчас хочется треснуть тому, кто так дерзко врывается в мой сон. Я даже делаю рывок и бью вслепую. Попадаю по чьей-то руке.

– Капитан Дрозд! Подъем!

Негромко, но строго этот кто-то реагирует на мой выпад. По голосу понимаю, что мужик какой-то. С трудом открываю глаза и вижу перед собой Василича. Сон как рукой сняло.

– Ой, Василий Васильевич! Извините.

Я подскакиваю, но понимаю, что нахожусь дома.

– Спокойно. Ты же не в отделе спишь, – успокаивает полковник, понизив голос. – Вставай. Машенька в себя пришла.

Секунда и я уже на ногах. Только сейчас до меня доходит, что сплю я в нашей с Машенькой спальне. За окном светать начинает.

– Вы откуда знаете?! Как она?! – начинаю забрасывать Василича вопросами, попутно поправляя на себе рубашку.

Как я здесь очутился, помню смутно. Последнее, что в памяти: мы сидим с пацанами в гостиной перед телевизором и пьем виски. Молча. Не чокаясь.

Выходим в гостиную. Все убрано, но телевизор работает. На диване развалился Леха. На полу возле дивана Вадик. Подушкой ему служит дорожная сумка Машеньки, которую она собирала перед побегом от Спиридонова.

С силой сжимаю челюсти. Одна мысль об этом уроде вызывает во мне приступ гнева. Вчера я так и не смог ответить ему за свою девочку. Было не до этого. Но если сейчас он встанет передо мной, клянусь, убью! Видимо, это понимает и Василич, поэтому он отстраняет меня от дела, переводя в потерпевшие. Принцип прост – Спиридонов покушался на меня. Сотрудника полиции.

От нашего с Василичем разговора начинает просыпаться Леха. Он дергается, видя начальника, но тот по-отцовски хлопает ему по плечу:

– Спи. Время есть еще. Чтобы в отделе были вовремя.

Наспех умывшись и накинув куртку, выхожу за полковником на площадку.

– А как вы зашли? – тут только меня осеняет.

– А вы, дураки, дверь не закрыли. Но молодцы, убрались. Так Машеньке и скажешь, чтобы не волновалась, – слегка с улыбкой говорит Василич.

Без лишних слов понимаю, что везет меня полковник в больницу.

– Вы с ней говорили?

– Да, – коротко отвечает начальник.

– Что говорит? Как ее самочувствие? – закидываю вопросами Василича, но он невозмутимо молчит.

– Сейчас сам с ней поговоришь и узнаешь.

Войдя в палату к Машеньке, на секунду замешкался. Передо мной лежит бледная девушка, которой нехило досталось в схватке с противником. Подойдя ближе, понял, что она спит. На голове повязка. Видимо, обработали рану. На брови пластырь. Разбитая губа и ссадина на скуле дали отек, отчего одна сторона лица припухшая. Невольно слезы заволокли глаза.

Я сел тихонько рядом, стараясь не разбудить свою очаровашку. Несколько минут боролся с желанием взять ее за руку. Не выдержал.

Стоило мне дотронуться до ладони, как Машенька повернула голову в мою сторону и приоткрыла глаза.

– Ну наконец-то, – улыбается мне моя девочка.

А я уже еле сдерживаюсь, чтобы не зареветь в голосину. Сказать ничего не могу. Ком в горле. И слезы тихо скатываются по щекам.

– Не плачь, – Маша вынимает свою ладонь из моей руки и прикасается к щеке. Чувствую, как аккуратно большим пальцем вытирает мне слезы.

– Маш, – только и сиплю я.

– Все хорошо, – она продолжает улыбаться, но я тут же нахожусь.

Еще не хватало капитану расклеиться! Кто кого должен успокаивать?!

– Машенька, маленькая моя девочка, – беру ее ладонь, мокрую от моих слез, и обхватываю двумя руками.

Молча целую ей руку, прижимаю к губам и зависаю на минуту. Смотрю в ее глаза. А в них опять тепло и ласка. Ни грамма скорби, разочарования. Ни во мне, ни в жизни в целом.

– Я теперь тебя слушаться буду, – говорит Маша с улыбкой.

Мои слезы высохли окончательно. Даже смешно стало:

– Тебя для этого всего лишь подстрелить надо было? – я ухмыльнулся.

– А по-другому женщины не понимают, – вновь улыбается моя девочка.

Боюсь выпустить ее руку из своей. Вдруг пропадет. Или сознание потеряет. Все время безумно боюсь ее потерять.

– Прости меня, – внезапно серьезно шепчет Машенька.

– За что? – страх и паника при мысли, что я еще могу чего-то не знать, одолевают.

– За ребенка. Что не сберегла, – одними губами шевелит.

Опять ком подходит к горлу.

– Ты не виновата ни в чем. У нас еще будут дети, – видят свыше, как мне тяжело даются эти слова.

– Не уверенна…

– Все будет хорошо, Маш, – начинаю говорить увереннее.

– Просто ты не знаешь еще всей правды, – ей тоже слова даются с трудом, и дело не в физической слабости.

Не даю ей говорить. Наклоняюсь и целую в губы. Нежно и аккуратно. Боюсь сделать больно ее разбитой губе.

– Я все узнаю. Сегодня же все узнаю. Обещаю, что теперь я буду нас защищать. И слушать тебя больше не буду.

Держу в руках ее правую руку и понимаю, что чего-то не хватает. Достаю из внутреннего кармана кольцо. Надеваю его обратно на безымянный палец.

– Вот. И чтобы больше никаких подобных выпадов, гражданка Дроздова, – говорю строго, глядя в глаза.

Машенька вновь улыбается:

– Я с удовольствием сокращу свою фамилию…

Глава 7

– Так, что мы имеем на данный момент? – грозно вопрошает Василич, собрав нас с парнями у себя.

– Имеем много, но говорить нужно мало, – многозначно посмотрев на полковника, говорит Леха.

Леха с Вадиком уставились на начальника. Тот осекается.

– Я хочу знать все, – твердо подаю я голос. – Не расскажите вы, все равно найду способ залезть в архив.

Повисло неловкое молчание. Леха так и держит папки в руках, боясь передать их Василичу. Мы вчера не попали в отдел. Только вот утром после больницы. Парни нашли дело десятилетней давности еще вчера. Еще вчера они все выяснили, ознакомились с прошлым моей Машеньки. Теперь хочу и я услышать всю правду.

Василич протягивает руку, желая получить папки у Лехи. Он нехотя передает их ему. Полковник изучает дело в течение нескольких минут и молча. Парни опустили глаза. Стараются не смотреть на меня.

– Хватит в молчанку играть! – взрываюсь я на Леху с Вадиком.

– Отставить, – громко командует полковник.

Не выдерживаю и вскакиваю с места. Начинаю ходить из угла в угол.

Василич снимает очки и громко вздыхает, закрывая папку. Глядя на нее, начинает негромко подводить итог:

– Итак. У нас растление малолетней на протяжении длительного времени.

Я застыл на месте. Как? Как на протяжении длительного времени?

– Какого времени? – тихо только и могу спросить я.

– Длительного, Сергей. Длительного, – утвердительно кивает головой начальник, но не уточняет. – Растление, сопровождаемое избиением, вымогательством… И недоказанным нанесением вреда здоровью, – потирает переносицу уставший полковник.

– Что значит недоказанным? – начинаю взрываться на начальника.

– А то и значит, что записано со слов потерпевшей и свидетелей, – уточняет Вадик. – Следаки тогда не смогли доказать фактами, поэтому в приговоре нанесение вреда здоровью пошло частично.

– Был один случай, когда можно было доказать выпиской из больницы, – решил добавить Леха. – Но в выписке не было ничего криминального. Просто факт попадания в больницу.

– С чем? – спрашиваю нетерпеливо.

Парни молчат. Переводят взгляд на Василича. Тот с тяжелым вздохом решил все же ответить:

– С маточным кровотечением непонятной этиологии.

– Хотите сказать, что врачи не смогли понять, откуда у малолетки кровотечение?! – чуть ли не кричу.

– Сергей, – устало, но строго говорит полковник, – мы не врачи, но все понимаем о каком кровотечении идет речь. И сейчас мы уже знаем, что это было, откуда взялось, и что за этим последовало. Сядь.

Я нехотя плюхнулся на стул. Меня бесит вся ситуация. Отстранили от дела, но пообещали, что буду в курсе событий. Вот. Все, что мне нужно знать.

Нет уж.

– Десять лет назад основной свидетельницей была воспитательница детдома. Кажется, Мохова Валентина Петровна, – подался в рассуждения Вадик. – Сейчас она директор этого детдома. Надо бы с ней переговорить.

– Правильно. Сейчас и поедете к ней, – велит Василич. – А что Спиридонов? Вчера допрашивали его?

– Да, – скупо и уныло подает голос Леха. – Он не отказывается от своих действий. Стрелял сейчас, растлил тогда.

– Понятно, – отрезал начальник. – Значит, берете лейтенанта Сидорова и едете в детдом. Нечего с перегаром за руль садиться.

– Я тоже еду, – опять подскакиваю на месте.

– Едешь-едешь, – словно на мировую идет полковник. – Только учти. Если будешь там вот так вот вскакивать постоянно, Вадим с Алексеем тебя выведут и оставят в машине. Разрешаю повязать тебя наручниками.

– Я буду спокойно себя вести, – заверяю, хотя в себе не уверен нисколько.

– Я надеюсь. К тому же у тебя будет время успокоиться, – говорит Василич. – Дорога длинная.

– Почему?

– Потому что в Воскресенск едем, – бормочет Леха.

Через два часа лейтенант Сидоров, или просто Витек, останавливает машину перед воротами госучреждения. Всю дорогу в машине была гнетущая тишина. Даже Витек не спрашивал, почему мы молчим. Только тихо включил музыку.

Госучреждение имеет весьма большую территорию, огороженную привлекательным и, можно сказать, дизайнерским забором. Здесь тебе все цвета радуги, фигуры мультяшных героев. На входе охрана. Мужчина спортивного телосложения, вооруженный. Без проверки документов не пропустил нас. Внеся данные в журнал, тут же оповестил администрацию о прибытии сотрудников МВД.

Войдя на территорию, окунаешься в целый мир детства. Здесь тебе и благоустроенные песочницы, и ярко-выкрашенные беседки, и даже целый детский городок. Чуть поодаль мы заметили хоккейную коробку. Рядом стоят уличные силовые и кардиотренажеры. По площадке гуляют дети. Резвятся. Дети постарше занимаются на уличных тренажерах. Над ними никто не стоит, это не урок физической культуры. В хоккейной коробке подростки гоняют в мяч, поскольку на улице еще нет морозов и залить площадку не представляется возможным.

Мы с Лехой и Вадиком смотрим на все это действие с некоторым облегчением. Дети веселятся, резвятся. Нет гнетущей атмосферы детского дома. Переведя взгляд на само здание, видим, что нет обшарпанного фасада или старых тяжелых деревянных дверей, которые могут зашибить ребенка под действием силы возвратной пружины.

Нужно осмотреться, поэтому обходим здание вокруг. Здесь несколько корпусов. В одном небольшом здании обустроен большой спортивный зал. Это мы понимаем по сеткам на окнах. Во втором здании отчетливо виден класс, оборудованный компьютерами. Перед ними сидят дети и занимаются. Или просто играют. В дальнем углу территории даже сад разбит. Кажется, там растут вишня, несколько яблонь и одно большое дерево, похожее на грушу.

Возвращаемся к главному входу основного корпуса. Здесь на входе уже стоит молодая девушка в строгом костюме.

– Добрый день. Меня зовут Елизавета. Я секретарь Валентины Петровны – директора детского дома. Она поручила мне вас встретить, – девушка мило улыбается, на что Вадик не мог не среагировать.

– Мы польщены такой встречей, – улыбается он, целуя руку девушки.

– Не обольщайтесь. Мы всех так встречаем, – улыбнулась еще раз выразительно Елизавета и повела нас внутрь.

Кабинет директора на втором этаже. Секретарь сразу же открыла нам дверь, пропуская вперед.

– Здравствуйте, товарищи, – голос у Валентины Петровны поставлен, как у надзирателя в тюрьме. – Присаживайтесь.

Женщина чуть старше нас. Высокая, статная, подтянутая. Для своего возраста вполне фигуристая. Со строгой, но в то же время привлекательной женственной укладкой. Строгости образу придает брючный костюм черного цвета и осанка. Будто кол проглотила.

Мы сели перед ней за стол переговоров.

– Будете чай или кофе? Все-таки издалека приехали, – чуть улыбается директор.

Мы дружно отказываемся, на что она дает распоряжение стоящей у двери Елизаветы не беспокоить нас.

– Я вас внимательно слушаю, – присела в свое кресло директор, положив на стол перед собой руки, сцепленные в замок.

Леха с Вадиком заняли ближние позиции к женщине. Это им нужно вести опрос. Поэтому я сел дальше. Хотелось быстрее начать и закончить уже эти мучения, но мне велено молчать.

– Валентина Петровна, – начал Леха, – у нас вопросы относительно вашей воспитанницы. Нас интересует дело Дроздовой Марии Ивановны.

Женщина изменилась в лице. Побледнела.

– Она жива? – первое, что пришло в голову директору детского дома.

Глава 8

По тону и волнению женщины понимаю, что все она знает. Она знает. Гена и Марина все знали. А я нет! Как я так смог?!

Я с легкостью и за неделю понял, что моя Машенька больше не работает в редакции. Пытался с ней говорить на эту тему, но она в разговоре ни разу не ошиблась. Даже не спровоцировала наводящие вопросы. Я смотрел в ее глаза и видел, что она лгала. Когда я признался ей в чувствах в первый раз, она сказала, что просто хорошо притворяется. И тогда она лгала. Она просто боится. Всего. Поэтому и отчаянно врет. Всегда.

– Почему именно этот вопрос вы задаете? – спросил Вадик.

– Так она жива? – уже настойчивее и с повышением голоса спросила директор.

– Жива, – Леха решил ее успокоить.

– Где она? – не переставала допытываться до нас Валентина Петровна.

– В больнице. С огнестрельным ранением. Но ее жизни ничего не угрожает, – внес ясность Леха.

Женщина заметно и облегченно вздохнула. Но получилось это с горечью. Она обвела нас взглядом. Хотела спросить еще что-то, но решала для себя: стоит или нет.

– Мы поймали того, кто в нее стрелял, – решил взять ситуацию в свои руки Вадик. – Вы его знаете?

Наводящий вопрос вынудил женщину откинуться на спинку кресла:

– Главное, что вы теперь его знаете. Это же Спиридонов?

Вадик с Лехой только кивнули головой. Я же продолжал сидеть в ступоре. Вчера вечером за рюмкой вискаря готов был рыдать. Честно поделился с пацанами мыслями, что если бы Машеньку не спасли, я бы прямиком отправился за ней. Потому что не спас. Не уберег. Ее. Ребенка.

От мыслей про ребенка опять ком в горле образовался. Но нужно собраться. Я здесь не за этим. Почему-то был уверен, глядя на эту женщину, что она нам расскажет всю правду. Не для протокола. А просто так… Ей тоже нужно излить душу. Еще раз.

Женщина опять тяжело вздыхает и достает из верхнего ящика стола сигары. Настоящие мужские сигары. Кладет ближе к Лехе с Вадиком, которые смотрят на нее с удивлением.

– Угощайтесь. Разговор будет длинным, – вынимает одну и закуривает.

– Мы не курим, – тихо отсекает Вадик.

– А я так и не могу бросить. Муж против, но видит, что иногда мне это нужно. Поэтому тратится на сигары, – на этих словах она встает к окну и открывает его.

С притоком воздуха становится легче в помещении. Здесь не душно. Это нас захлестывает тягостной поволокой.

– Что конкретно вы хотите узнать у меня? – спрашивает директор, не поворачиваясь к нам после двух затяжек.

– Когда вы в последний раз видели Марию Ивановну? – начал беседу Леха.

– Месяца полтора назад. Она приезжала ко мне сразу после нотариуса.

Мы трое смутились.

– Она не говорила, что делала у нотариуса? – первым отозвался Вадик.

– Завещание написала. Квартиру и машину оставила своим друзьям. Буниным. С ними она здесь росла. С ними и фонд вела, – женщина была спокойна внешне, но голос ее дрожал.

А я негодовал. Какое еще завещание?!

– Почему она составила завещание? Ей угрожала опасность? – Леха пытался держаться невозмутимым, но он то и дело кидал на меня сочувствующие взгляды.

– Известное дело, – ухмыльнулась Валентина Петровна и повернулась к нам. Затушив сигару в пепельнице, она опустилась в кресло. Только сейчас я заметил в ее глазах слезы. – Вы же задержали Спиридонова? Зачем тогда мне задаете эти вопросы?

Я хотел уже психануть, но Вадик, который сидел рядом со мной, быстро смекнул это и немного приподнявшись, решил вывести разговор на другой лад:

– Валентина Петровна, мы видим, как вам тяжело говорить на эту тему, но нам нужна вся информация. Все, что вам известно о Марии Ивановне и ее конфликте со Спиридоновым. Вы же знаете, почему он в нее стрелял?

– Добить хотел, – отрезала женщина. – Десять лет назад не получилось. Вот сейчас явился. Кричал ей в зале суда, что все равно сломает. Сломал…

– Нет. Не сломал, – не выдержал уже я.

Никто не сломает мою девочку! Я не дам ей сломаться!

Директор детского дома задержала на мне свой пронзительный взгляд. Она тоже слегка щурится. Как Машенька. Когда хочет что-то понять для себя или смотрит оценивающе. Валентина Петровна, видимо, решала, кто я такой и что здесь делаю. Кажется, я себя выдал. Или мне это только кажется… Ну и пусть. Василич ничего не говорил о сокрытии личных контактов.

– Валентина Петровна, давайте с самого начала, – попросил уже Леха.

Я понял, что парни решили вести игру, будто им ничего или мало что известно о событиях десятилетней давности. Впрочем, они только изучили судебное решение и документы следствия. В них, как правило, отображены сухие факты. Я же хотел узнать все подробно. Леха с Вадиком, видимо, тоже.

– Давайте, – сухо и обреченно выдавила из себя директор детского дома. – С одним условием. Машенька ни в коем случае не должна знать историю своего рождения.

– Почему? – опять не выдержав, спросил я.

– Она хоть и крепкая, и сломать ее тяжело, но этого может не выдержать.

Повисла гнетущая тишина.

– Валентина Петровна, давайте так, – предложил Вадик, доставая диктофон. – Вы расскажете все, абсолютно все и всю правду. Нам под запись. А в документах мы уже отметим только нужную информацию.

– А разве так можно? – ухмыльнулась женщина.

– За редким исключением, – улыбнулся Леха.

Она встала и подошла к шкафу, который стоял за ее спиной. Открыв дверцу, взяла в руки четыре бокала и выставила их на стол. Затем на столе появилась бутылка коньяка. К ней присоединились коробка конфет и блюдце с лимоном.

Пока она разливала алкоголь по бокалам, мы поняли, что не только меня раскусила женщина?

– Поскольку вы не только сотрудники полиции, предлагаю запить стресс сразу. Авось и не придется за сердце хвататься.

– Мы не пьем на службе, – теперь уже улыбался Вадик.

– Я тоже не пью. Но это история не для слабонервных.

Глава 9

Мы не стали пререкаться с Валентиной Петровной. Что-что, а авторитет свой она выработала отменно. Даже мы, совсем немного младше ее по возрасту, не стали перечить сильной и властной женщине.

Она села в кресло и начала свой рассказ:

– Начнем, пожалуй, с самого начала? – слегка улыбнувшись, посмотрела на нас. Леха включил диктофон, кивнув головой в знак согласия.

– Итак. Я пришла в этот детский дом совсем молоденькой девочкой. Мне было всего двадцать лет, и я училась заочно на педагогическом. Вынуждена была учиться заочно, поскольку мой братишка четырех лет остался без родителей. Как и у большинства детей, пребывающих здесь, они есть. Но все они лишены родительских прав. Мне двадцать, а братишке всего четыре. Органы опеки, естественно, не отдали мне опекунство. У меня не было жилья, не было работы. Поэтому братишку определили в этот детский дом, а мне предложили устроиться здесь работать. И естественно я согласилась. Это было в 1990 году. На тот момент детский дом возглавляла чудесная женщина. Но она была в возрасте и у нее начались проблемы со здоровьем. Тем не менее, она успела застать поступившую к нам Машеньку в 92 году.

– Откуда она к вам поступила? – интересуется Вадик.

– Из инфекционной больницы. В возрасте двух месяцев. Врачи боролись за ее жизнь. Спасли. На радость нам и на развлечения Спиридонову, – грустно улыбнулась директор.

– Ее изъяли из семьи? – настороженно спросил Леха.

– Изъяли, да не из семьи, – опустила глаза женщина. – Из мусорного контейнера. С пуповиной и плацентой.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на нашу реакцию. Сказать, что мы были ошеломлены, ничего не сказать.

– Как это, из мусорного контейнера? – первым, как всегда, опомнился Вадик.

– А вот так. Ее выкинули. В черном мешке.

Повисла тишина. Хотя мне показалось, что все присутствующие в кабинете услышали мой скрежет зубами.

– Вы же из полиции. Наверное, и не такое видели, – продолжила женщина. – Около суток ребенок лежал в контейнере.

– И выжил? – недоуменно спросил Вадик.

– Она живучая. Видимо, еще не до конца выполнила свое предназначение на этой земле. Спасла ее сама мать-природа. А точнее птичка. Дрозд. Откуда он взялся у нас, непонятно. Но он нападал на всех, кто подходил к баку. Люди вынуждены были оставлять мешки с мусором возле контейнера. На следующий день пришел дворник. Его дрозд не только подпустил, но и позволил заглянуть в бак. Потому что картина была странной: бак пустой, а вокруг него мусор аккуратно сложен. А там мешок черный, чуток шевелится. Лето было, тепло. Вот Машенька и выжила.

– А как она дышала? – интересуется Леха подробностями.

– Мешок птица помогла развязать. Он и не слишком туго был завязан. На узелок. Плюс ребенок кричал и активно двигал руками-ногами. В общем, приоткрыто все было, воздух поступал. Да и пакет позволил сохранить температуру тела. Поэтому Машенька не получила серьезного переохлаждения. Только отравление.

– Отравление из-за чего было? – уже не выдержал я.

– Дрозд кормил ее.

– Чем?! – втроем выпалили мы.

Женщина ухмыльнулась:

– А чем кормят птицы своих птенцов? Вот тем и покормил немного. В больнице предположили, что он ей даже воду из лужи принес. Но это только предположение, сразу говорю, – тут же уточнила директор. – Одним словом, Машенька оказалась сначала в обычной больнице, потом ее перевели в инфекционку. Там у нее еще выявили следы спирта в крови.

– Откуда?

– Женщина, которая родила Машеньку, пыталась ее отравить сначала. Но не помогло. Ну или водки для ребенка пожалела. Решила, что менее накладно ее просто выбросить.

После долгого молчания я не выдержал:

– Маша в курсе, как она попала к вам в детский дом?

– Вот как раз ЭТО Маша и не знает. И не узнает, если вы ей сами про это не расскажете.

– Видите ли, Валентина Петровна, – собирается с мыслями Леха. – Вследствие произошедших событий, нам нужно изъять у вас дело Дроздовой. И приобщить к делу стрельбы Спиридонова. Нужно доказать, что это давняя месть. Дроздовой придется узнать правду.

– Не придется. Она знает свою правду. Где ее подкинули к одной милой женщине. И та ее передала милиции. У нас в картотеке имеются липовые дела. Специально для детей. Ведь каждый из них когда-то желает разыскать своих родных. Поэтому мы подсовываем «липу». Они воруют ключи от канцелярии, заходят в нее по ночам, находят свою папку и читают. А там нет адресов их родственников, если они есть. Нет адресов роддомов, где от них отказалась мАть. Отказники зачастую у нас дети, чьи родители погибли или в ДТП, или в пожаре. Вот прям целый дом сгорает, в котором погибают все родственники – родители, братья-сестры. Бабушек и дедушек органы опеки не нашли. Разумеется, это все на бумаге, и только версия для ребенка, который попадает к нам в очень малом возрасте. При выпуске мы им отдаем настоящие дела. Хотят искать родственников, пусть ищут. Машенька стала исключением. Ей я так и не решилась отдать настоящее дело. И вам не отдам! Пусть останется человек подкидышем. Не выдержит она правды.

Леха с вопросом посмотрел на Вадика. По факту, это подлог документов. Но Вадик поднял руку в положительном жесте. Я его поддерживаю. Если что, возьму Василича на себя.

– Что было дальше? – перевел Леха взгляд на директора.

– А дальше произошла смена власти, и началось безудержное веселье, – с тоской вздохнула женщина. – Машеньке тогда было два года, когда прежняя директор оставила пост. Ей на смену пришла Клешнева Надежда Романовна. Ей было всего тридцать лет, но умна была не по годам. Знала, как можно деньги заработать на невинных детях.

– В каком смысле? – удивился Вадик.

– Она еще до прихода к нам Спиридонова начала в детдоме дела проворачивать. Присвоение выделенных денег государством – это самое безобидное. Девяностые года – сами понимаете, что это такое. Она дружила с «братками», как их тогда называли. И поставляла им девочек от шестнадцати лет. Сформированных и со всеми округлостями. Сами они с ними развлекались или сдавали куда в аренду, история умалчивает. «Братки» не брезговали и мальчиками.

– А Клешнева, то бишь, Спиридонова получала за них деньги, – подвел итог Вадик.

– Да деньги неглавное в этом деле. Прежде всего, она получала хорошую крышу. Ни одна прокуратура, ни одна проверочная инстанция не смогла бы выявить здесь нарушение. А если и выявляла, она делала звонок другу и тот сразу же начинал запугивать проверяющего. Аналогичным образом она запугивала весь персонал. Про девочек и говорить не приходилось. Разумеется, это были все девочки-сироты. За них никто не постоит. У них даже не спросят, как дела в детском доме.

– К сожалению, это распространенная практика, – Леха сморщился.

– Да. Поэтому все дети молчали, работники не перечили. Я тоже боялась, что-то говорить против, потому что от ее решения зависела судьба моего брата. Именно она дала добро на то, что в свои двадцать шесть я смогла все-таки его отсюда забрать под свою опеку. Ему было уже десять лет на тот момент. Получалось так, что я с образованием, работаю, смогла купить комнату в общежитии.

– Когда Спиридонов появился? – спросил Вадик.

– Спиридонов появился у нас только в 2000 году. Ему было двадцать шесть на тот момент. Высокий, широкоплечий, спортивный, красавчик. Женщины так и начали млеть от него. Девчонки постарше на физкультуру одевались в короткие шортики, из которых трусы торчали. Каждая пыталась ему понравиться.

– А вы? – лукаво улыбнулся Вадик.

– Поначалу я тоже на него засматривалась. Ну красивый же парень, чего скрывать. Я всего на четыре года его старше. Только вот как-то раз услышала его неоднозначную фразу. В разговоре в учительской он сказал: «Девка всегда подкладывается под мужика. Всегда. Никогда его не оседлает». До сих пор помню его слова дословно. Все посмеялись над ним, а мне неудобно стало. Я уловила для себя скрытый подтекст. И не прогадала.

– Он пользовался несовершеннолетними девочками? – уточнил Леха.

– Он ими только и пользовался. Из всех работниц детского дома он выделил только Надежду Романовну. И это было понятным – она директор, трезвый расчет. А вот остальным дамам не повезло. Но это мы только потом поняли, что повезло нам всем. Он выбирал жертв. Именно жертв.

– И много их было? – глухо спросил я, догадываясь о самом страшном.

После непродолжительного молчания:

– Машенька не единственная жертва. Другим не повезло.