Текст книги "Йормундур (СИ)"

Автор книги: Анна Азырова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Гвардия епископа Росендо Менендеса… На наших глазах убили детей, мы растерзаем и пожрём… Покойницы взывали к некой Мормо… Дальше читать, государь? Как-то жутковато.

– Малик, это весть из Компостелы? – лицо аль-Хакама переменилось от заинтересованного к всерьёз негодующему. – Какой она давности, и почему я не знаю?

Шпион сглотнул пересохшим горлом. Из-под тюрбана градом катился пот.

– Клянусь, владыка, не из злого умысла…Я по глупости своей посчитал, что ты не поверишь…

– Или боялся навредить такой выгодной тебе сделке с норвежцами. – перебила нахмуренная Субх. – Дьявольщина преследует этих головорезов по всей Галисии!

– Прошу простить, светлейший, но будем рассуждать здраво, – Малик нашёл в себе силы собраться духом. – Тебе, кто вёл войны на два фронта в Дамаске и Аль-Андалусе, хорошо ведома людская жестокость. Каких только ужасов не случается в смутное время. Вспомни, что творили кровные враги наши, Аббисиды, чтобы свергнуть старого халифа. Припомни деяния христиан и владык Леона: их гонения на евреев и мавров, что веками несут в Испанию лишь свет науки и потоки денег. Эти исполненные зависти и злобы неверные сами обрушили на свои головы гнев Всевышнего! Их, а не норвежцев, справедливо наказывает он. Ибо воздастся каждому по его делам и его вере.

Аврора цокнула языком. Всё же стоило приставить к этому болтуну палача в казематах. Глаза аль-Хакама заблестели. За годы брака женщина хорошо усвоила, что это значит.

– Хм, вероятно, в словах раба есть истина, – халиф отмахнулся рукой прежде, чем жена раскрыла рот с очередным возмущением. – Мне не нравится, что ты утаил письмо, Малик. Может статься, твои привилегии будут переданы другому. И всё-таки я не вижу за норвежцами каких-то непростительных прегрешений.

– О царь времени, прошу, подумай, сколько блага халифату принесёт союз с Норвегией! Пускай они бьют наших врагов на севере, но, если Гундред убедит ярла Хакона и затем самого Харальда Синезубого не нападать на наши берега, а вести торговлю и военные дела вместе, Омейяды получат небывалое могущество! – от страстных речей Малик запыхался, лицо зардело от прилившей крови.

На край бассейна из воды выбросилась рыба. Животное в предсмертных муках забилось оземь, стараясь скользнуть обратно, пока не кончился воздух. Субх ощутила полную растерянность, накрывшую её и вчера, когда удар Тордис показал, чего в действительности стоили все пройденные тренировки. Жена халифа обучалась владению кинжалом у лучших мастеров, но стоит на миг дать маху, как тебя сбросят с верхов на самое дно. Даже такая подлая уловка, как дар убеждения без всякого подспорья правды, рушит самые грандиозные планы и труды.

Вдруг Субх осенило мыслью. Поддавшись наитию, рука дёрнула чёрную маску вниз. Приближённые аль-Хакама хорошо знали, кто такой Джафар на самом деле, вот только ничьи глаза, кроме владыки, не осмеливались увидеть лицо первой женщины в халифате. Сорвать тюрбан было сродни одеждам, скрывающим наготу от мужской похоти. Но гнев аль-Хакама переменился в ту же минуту, как он узрел на нежных губах супруги припухлость, синюю от запёкшейся крови. Такие побои носят рабыни, провинившиеся или отказавшие стражникам в непрошенной ласке.

– Кто посмел сделать с тобой такое?! – вскочив, аль-Хакам задел шахматную доску, и фигуры посыпались на пол. – Сейчас же спрячь лицо!

– Прости, муж, но ты не слушал, – Субх обернулась к Малику, ни один мускул не дрогнул, но в глазах шпион ясно прочёл торжествующую усмешку. – А я предупреждала, что тебе не понравится.

Сгрёбши горсть разбросанных в ногах фигур, хурам наконец обратил внимание на умирающую рыбу. Заботливая рука выпустила вяло трепыхающееся тельце в бассейн, оно ловко шнырнуло в глубину, и вскоре красной искорки в зеленоватом омуте и след простыл.

Лундвар приказал дружине наглухо укрепить все башенные окна, а парадные двери закрыть баррикадой, но так, чтобы легко разобрать её в случае надобности. Замковую прислугу северяне связали, оставив сидеть под стенкой, пока толпа возбуждённых воинов носилась по всем этажам, в хлам разнося мебель и убранство. Каждый был на взводе от тяжёлого похмелья и дурных новостей, в которые и верилось-то с трудом. Сперва Лундвар верховодил вандалами, но позже оставил пару человек за старших и удалился на верхний этаж.

Гундред метался по покоям жреца, то бросаясь к окну, то отстраняясь с горькой руганью. Единственными свидетелями душевных мук ярла стала парочка охранников каземата: те, присев на край кровати, притихли, как церковные мыши. Сквозь деревянную решётку Гундред наблюдал, как к башне стягиваются вооружённые люди аль-Хакама с луками, копьями и мечами. Позади ровных плотных рядов виднелась горстка сановников и сам халиф среди них. Он восседал на кресле, ожидая, пока командиры закончат строить свои отряды. Из раза в раз в ушах гудели трубы, и от каждого пронзительного зова властитель Нидароса вздрагивал. Когда дверь в спальню скрипнула, он рывком повернулся. Лундвар сделал и шагу в свои покои, как в его лысую голову полетела полная кружка, разбившаяся о стену.

– Пр-роклятый… – рычащий ярл стал ходить из стороны в сторону, что медведь в клетке. – Пшёл прочь с глаз моих!

– Я не враг тебе. – Лундвар спокойно захлопнул за собой двери. – Ты потерял бдительность, Гундред. Только погляди, что творится у тебя под носом, пока ты пируешь и хлопочешь над дочуркой.

– Не смей говорить о ней! – пригрозил пальцем ярл, выпучив налитые кровью глаза.

– Прости, но я не могу бездействовать, пока против тебя сплотилась добрая половина войска. Ужели ты не видишь, сколь сильно заблуждался?

Не в силах вынести само присутствие жреца ярл рванул к столу, где оставил вскрытую амфору вина. Сжав узкое горлышко, Гундред запрокинул голову, и в бороде заблестели алые струйки. Тут об оконную решётку ударился крупный булыжник, заставив всех в комнате насторожиться. Подкравшись, военачальник разглядел внизу Малика, вышедшего вперёд толпы и поднёсшего ладони ко рту.

– Гундред! Халиф требует немедленно отпереть двери в башню! – закричал посол на норвежском что есть мочи. – Выдай ему своего жреца Лундвара! Меня он не желает слушать, прости!

Ярл зашёлся злорадным басистым смехом.

– Очередной предатель, – жрец подхватил подмышку и разоружил одного из сарацинов, кривое лезвие опасно сдавило клокочущие шейные вены. – Я разберусь со всем, Гундред. Можешь вставать, увалень, нето твой друг умрёт.

– А… награды, я так понимаю, не будет? – промямлил араб, отрывая зад от постели.

Лундвар мысленно взмолился к богам деть ему терпения:

– Ну что ты, будет. Она этажом выше.

Аль-Хакам остался без ответа, и Малик чуял спиной, как полыхающие ненавистью глаза халифа готовы прожечь в нём сквозную дыру. С минуту висела тишина, нарушаемая свистом ветра и вознёй нормандцев на первом этаже. И вот кто-то их стражи сзычал, указав рукой на башенную колокольню, опоясанную длинным балконом. В тени одной из высоких стрельчатых арок, глядящих во все стороны света, показался человек, выпихнутый наружу толчком в спину. Разглядев своего растерянного собрата, мавры подняли возмущённый гомон.

– Братья, они просят объяснений! – звонко бросил смотритель казематов товарищам внизу, и его голос отразило эхо.

Халиф не сразу собрался с ответом: они с советниками никак не предполагали, что в плену у язычников может быть кто-то из войска. На всякий случай аль-Хакам велел отрубить трусу голову, как только башня будет взята.

– Лундвар! – наконец заговорил владыка устами Малика. – Если ты слышишь, тебя обвиняют в посягательстве на честь жены халифа! Её избили, и она указала на тебя!

– Он никакой жены знать не знает! – ответил крикун на балконе, мельком глянув за спину.

– Если Лундвар не выйдет, они подожгут башню!

– Какой же трусливый червь, – не сдержавшись, прошептала Субх, прячась за спинами вельмож.

Ладонь женщины сжала чужая, холодная и влажная. За плечом обнаружился мужчина в тёмных закрытых одеждах, какие носит личная охрана жены халифа. Исполненные теплоты карие глаза Корриана она узнала тотчас.

– Они обещают рассмотреть ваши условия! – выдал страж казематов, то и дело обращаясь к подсказчику в тени колокольни. – Но у них есть и свои! Отдайте им предателей: дочку ярла и двух её подельников! Иначе переговоров не ждите!

Аль-Хакам нервно заливисто расхохотался, запрокинув голову. Так же внезапно командиру стражи был отдан приказ брать двери штурмом и вынести оконные ставни, чтобы выкурить шайтанов всех до единого. В разговор вмешались сановники: внутри есть пленные рабы, и оставить их на произвол, не попытавшись спасти, было бы скверно. Между старцами протиснулась Субх, которая что-то прошептала супругу, наклонившись к самому уху. Аль-Хакам в раздумьях почесал в кудрявой бороде, и пальцы звучно щёлкнули, привлекая внимание подданных.

Жрец с заложником подступился к самому проходу на балкон, наблюдая на земле странное зрелище. От сборища арабов отделились две высокие фигуры, направившиеся к закрытым дверям башни. По светлым и тёмно-русым отпущенным волосам Лундвар угадал Эсберна и Токи. Хотя проклятые мавры и не отдали Тордис, они всё же пошли на большую уступку, что было неожиданностью.

Приятели-заговорщики остановились у башенных дверей, громоздких, почти как ворота. Подождав с минуту, нормандцы услыхали скрежет поднимающегося засова, стон железных петель и грохотанье неповоротливых створок, меж которых появился тёмный зазор. Не распахивая двери полностью, викинги оставили побратимам узкий проход, и Токи с Эсберном канули в душный полумрак. Внутри добрых две дюжины вояк ожидали с поднятыми мечами и секирами на случай, если враг попрёт штурмом. Но мавры стояли как вкопанные, так что за вошедшими створки сразу же затворились. Викинги сдвинули два нагромождения в одну баррикаду под дверью. Эсберна с Токи взяли в кольцо уже не вчерашние братья по оружию, а озлобленные неприятели, жаждущие объяснений. Завидев новых пленников, рабы с кляпами во ртах умоляюще замычали в попытке привлечь внимание.

– И где Тордис, ребята? – спросил кто-то из викингов.

На балконе между тем завязалась беседа двух опальных слуг халифа: предателя-караульного и завравшегося посла. Аль-Хакаму стало любопытно, как всё-таки видят ситуацию северяне, сумевшие подкупить верных стражников Алькасара.

– Почему ярл считает дочь предательницей? – крикнул Малик уже хрипящим голосом.

– Не могу сказать, но вчера во время турнира у нас в казематах была девица, очень похожая на неё, – запросто признался араб. – Она усыпила нас каким-то зельем и забрала все ключи. А ещё спрашивала о пленнике, кажись, подаренном ярлом. – мужчина отклонился назад, к чему-то прислушиваясь. – Да! Связка, кстати говоря, на пост караула вернулась! Лунд… то бишь я считаю, в замке тоже не обошлось без предателя. И он, должно быть, ещё среди вас!

Халиф раздражённо поморщился, царапая локотник кресла. Субх невольно цокнула:

– Так мы тебе и поверили!

– Это… – караульный вновь глянул за спину. – Они просят передать, что им по-прежнему нужна Тордис! И можете ей сказать: ярл уже отдал приказ перерезать Токи и Эсберну глотки, так что пускай поторопится!

Невесть откуда до переговорщиков донёсся гулкий стук копыт. Отразившись о стены и мощёные площадки замка, дробный звук многократно умножился, словно надвигался целый конный отряд. Мавры огляделись по сторонам, но нигде не виднелись силуэты всадников. Не выдержавший Лундвар отпустил пленного стражника, чтобы броситься к арке, открывающей вид на крепостную стену.

Подставив плешь порывистому ветру, жрец на миг обомлел, глаза уставились на растущую чёрную точку вдалеке. Вскоре и люди халифа внизу едва не оглохли от топота над самой головой. Десятки глаз напряжённо устремились к краю серого неба между высоченной стеной и верхушкой башни. Тут звон подков резко оборвался, и со стены птицей выскочила чёрная тень, зависнув в немыслимом полёте. Наблюдатели охнули, когда огромный вороной конь с ездоком на спине прыгнул так далеко, как не сумел бы лучший арабский скакун. Растянувшись от головы до хвоста, зверь перемахнул через балконный парапет и обрушился прямиком на стоящего там сарацина, который со страху свалился вниз с пронзительным криком. Тордис спрыгнула с седла, шагнув в колокольню.

– Похоже, у нас друг к другу накопилось много вопросов, а Лундвар?

Жрец зайцем выскочил на балкон и мгновеньем позже уже вынырнул из другой арки, ухнув вглубь лестничного пролёта. Вскоре в колокольню высыпали несколько нормандцев с оголёнными секирами. Покрутив головой, освободившийся араб поднял свой брошенный кинжал, готовый очистить совесть в бою с врагом. Секира Тордис лязгнула, выскользнув из петлицы. Переглянувшиеся северяне с криком бросились на дезертиршу, но высунувшаяся из проёма конская голова заставила попятиться назад. В красных глазах демона горело пламя, и келпи так фыркнул на неприятелей, что из ноздрей повалили столбы дыма адских котлов.

Внизу один из викингов проорал приказ Лундвара немедленно убить Токи и Эсберна. Не успели заговорщики поднять оружие, как на них двинулась стена врагов. Соратников отбросило к дверям и тут же откинуло обратно от мощного толчка тарана снаружи. Из оконных ставней полетели щепы. С неистовым кличем мавры начали штурм башни. Товарищи не ведали, что творится за стенами, но, похоже, Тордис ввязалась в знатную перебранку. В ней им не продержаться и пары лишних минут.

Эсберн отступил к связанным заложникам: некоторые ухитрились вскочить на ноги, приникнув к стенке. Следя за тылом, напарники бросили все силы и умения на отчаянную оборону, но знали, что всех ударов не отразишь. Казалось вот-вот от натиска десятков мужей на голову грянет потолок. Тут где-то в глубине раздалось громкое ржание. Подняв головы, Эсберн и Токи увидели, как со стороны лестницы строй норманнов словно прорвал шквал ураганного ветра. Воины попадали, как подкошенные, а сверху их придавило копытами скакуна чёрной масти, устроившего настоящее кровавое пиршество.

Конь стал раскидывать мужей, вставая на дыбы, давить всех подряд об пол, острые зубы прокусывали даже толстый кожаный доспех. В первые минуты ратники могли лишь кричать, пока зверь носился меж ними по всему залу, как осатанелый. Токи и Эсберн заслонили собой пленников, хотя у самих сердце провалилось от страха. Северяне чуть на стену не лезли, спасаясь от ног и зубов чудовища. Во все стороны летели струи крови да ошмётки тел. Конь подбрасывал и налету вгрызался в беспомощных людей, проглатывал откушенную плоть и целые конечности.

Глубокий удар топора в бок вырвал из пасти келпи истошное ржание. Выжившие смельчаки разом бросились на скакуна, вонзая лезвия в ноги и круп. Поняв, что жеребца Тордис вот-вот зарубят, её сподвижники двинулись на большего числом противника.

Наверху ярлица еле поспевала за выпадами троих соперников, что норовили взять строптивицу в кольцо. Тордис то выскакивала на балкон, то вдруг появлялась в одном из четырёх проёмов, чтобы исподтишка пронестись мимо превосходящих силой мужей, оставив жгучую режущую рану. До любопытного халифа доносились лишь вздохи и рыки девы да лязг оружия, многократно приумноженные конструкцией башни.

Выставивший перед собой кинжал караульный так и не шелохнулся, чудом успевая следить, как вчерашняя хохотунья кружит нормандцев, уворачиваясь от ударов и подныривая под руки. Запутав и разделив врагов, Тордис с разбегу вытолкнула одного плечом на балкон: беспомощно махнув руками, бедняга перегнулся через парапет, а ярлица помогла ему отправиться в долгий полёт.

С другим воином она расправилась ещё зрелищней. Со спины петлёй накинула на чужую шею верёвку от колокола, и пока викинг снимал тугую удавку, прорубила позвоночник, выкинув вслед за приятелем. Свита халифа отвернулась от леденящего кровь вида мотающего ногами висельника. Лишь аль-Хакам, Субх и Корриан проследили за агонией язычника, недолго прожившего со сломанной шеей: его душа отлетела с последним ударом колокола.

Окроплённая кровью Тордис на миг застыла в проёме балкона, когда сзади её подстерёг третий противник. Спрятав оружие, он голыми руками взялся за женскую шею и открутил бы голову, как цыплёнку, если бы не подкосился от лезвия под ребром. Караульный еле увернулся, не ожидая от раненного мгновенного ответа. Секира, подобно тяжёлому маятнику, рассекла воздух, длинная и тяжёлая, точно сделанная для великана. Истекающего кровью смельчака хватило на пару размашистых наскоков, когда мавр и ярлица разом подскочили с двух сторон, и последний враг оказался насмерть заколот.

Встретившийся взглядом с горящими светлыми глазами сарацин без лишних слов бросил кинжал под ноги. Не столько из благодарности, сколько от равнодушия воительница пощадила заложника: ниже по лестнице её ждала действительно важная встреча. Содрогался от нетерпения и Лундвар, который втиснулся между стеной и открытой дверью, избежав смерти под копытами несущегося по коридору коня.

Спустившись на этаж, Тордис не нашла там ни души. Ноги смело зашагали к дальним комнатам, но только ярлица хотела заглянуть в одну, как за спиной кто-то с силой ударил в позвоночник.

Подкосившись, дева резко развернулась, посох Лундвара нацелился в плечо. В последний миг руки перехватили резную змею, и тут жрец повернул механизм на древке, вырвав из чужих уст нестерпимый крик. Из навершия, вонзившись в грудь и ключицу, выскочили длинные острые иглы. Хоть раны не были глубокими, обратным рывком ведун разодрал плоть ещё сильнее, обрушив соперницу на колени.

– Не поднимайся, – запыхавшийся мужчина поставил булаву стоймя, сутулая спина выпрямилась с натугой. – Яд на иглах обездвижит твои мышцы. Ты не сможешь драться.

Сжимая кровоточащую грудь, Тордис начала трястись, точно в лихорадке. С большим трудом обрывистые стоны сложились в слабую мольбу:

– Почему… ты так упорствуешь… чтобы убить меня? Что тебе даст моя смерть?

– Время. – Лундвар подступился ближе, дверь в комнату закрылась под нажатием ладони. – Может, ты и сильная, но очень тупа. Ни к чему деревенщине знать своё жалкое происхождение, но так уж и быть: расскажу по доброте душевной. Ярл Гундред верит, что ты его внебрачная дочка. Я мог бы вслед за всеми назвать это бредом старого дурня, однако… сам вбил ему в голову эту идею.

От шагов жреца каждый удар сердца Тордис становился всё болезненней. Яд разливался по жилам ледяным металлом.

– Видишь ли, мы все много лет подряд изо всех сил старались дать Гундреду, что он хочет. Наследника. – рот старика скривился в улыбке, но глаза остались до жути спокойны. – И вот пророчество исполнено. – жезл гулко ударил об пол в шаге от воительницы. – Конечно, я знаю, что в твоей грязной крови нет ни капли ярловой! Но я проверил. Я со всей честностью испытал тебя.

Тордис беззвучно посмеялась: нарастающая дрожь скрыла неуместную весёлость. Как же, неравный бой чужими руками – самый честный подход.

– Что самое забавное, ты и впрямь не оплошала. Нашла хахалей под стать себе: один изверг и насильник, второй такой же тронутый умом детоубийца…

– Прошу… не надо их убивать, – Тордис еле соображала, что заваливается на бок, сползая по стене.

– На кой ляд они тебе сдались! – на миг бессильная злоба возобладала над холодным рассудком. – Корриан, да будет тебе известно, оприходовал жену ярла, пока тот был с ними на одном ложе! Токи растерзал с десяток малых ребятишек, залил себя кровью с головы до ног! А ведь мог отказаться. Но нет же! А знаешь, почему? – на грани беспамятства ярлице почудилось, что за спиной склонившегося к ней Лундвара тихонько приоткрылась дверь, словно гуляет сквозняк или подслушивает кто-то любопытный. – Потому что Гундреду нужен наследник. Потому что ради наследника умирали сотни. И я тоже… умру. – жрец внимательно всмотрелся в угасающее девичье лицо, ища ответа на ведомый ему одному вопрос. – Но, как видно, не от твоей руки.

– Так докажи… что я не наследница… трус.

Дряхлое тело Лундвара вытянулось струной, булава взмыла ввысь, и с боевым рыком служитель асов представил, как пригвождает самозванку к земле. Но крик оборвался истошным хрипом, а в спине павшего ниц северянина Тордис увидела до того знакомую секиру, что от одного вида рукояти в ладонях разлился жар. Пред глазами метались нечёткие видения: некто разобрал полое древко, достав крохотный пузырёк, заботливые руки подняли голову, чтобы залить в рот пару горьких капель. Затем ещё в помутнении тело отпустил паралич, и дева зашевелилась, с трудом поднимаясь. Лундвар в ногах что-то бессильно шептал, сплёвывая кровь на мантию. Когда Тордис уходила, слабая рука взяла её за сапог.

– С самого начала… я… всегда знал. Это ты. Как Мормо и говорила…

На пороге смерти Лундвара охватило то же чувство, что много лет назад в пещере: животный страх и счастье теперь уже выполненного предназначения. Даже убийце он был благодарен за шаг, на который сам бы никогда не решился.

Тордис запнулась в дверях комнаты, удерживаясь за косяки. Впереди на полу лежала брошенная секира в луже крови. Гундред в пропитанной потом и алыми брызгами рубахе без сил восседал на стуле с амфорой вина, влекущей слабые руки к полу. Таким никчёмным старым бражником девушка своего ярла и не чаяла увидеть.

– Гундред.

– Нет, – седая голова поднялась, булатная перчатка легла на могучую голую грудь. – Отец. – ярл втянул носом будто бы накатывающие слёзы, а может, раскис от выпивки. – Дочь моя, прости, что был с тобой холоден.

– Не надо сцен! – ярлица поморщилась, пошатнувшись в проёме. – Никакая я тебе не дочь. Последний ум потерял? Я всё выдумала, чтобы отвадить твоих выродков и не сдохнуть вместе со всеми на этой проклятущей Аросе!

– Так ведь твой рассказ… – косматые брови сошлись на переносице, в слезящихся очах обозначилось недоверие.

– На ходу вспомнила историю одной тётки из наших краёв! Что-то додумала… – настаивала Тордис. – Петра, моя глупая матушка, всё пугала меня в детстве той гулящей красоткой, которую по молодости обрюхатил мадхус, северянин. Её выперли из отчего дома, и, кажется, она сбежала с каким-то бродягой. Поучала меня не шляться до свадьбы, вот я и запомнила! Даже её имя – Сильвестра.

Гундред выпрямился на стуле, точно ужаленный, очи округлились, что медяки.

– Силь… вестра. Да, да, я всё гадал, на кого же ты похожа. Отчего ты так мне знакома… Была одна девица как раз лет двадцать назад. На лицо не такая – породой ты в меня пошла, – а вот характер, повадки… Помню, она мне далась, но в спину бросила такое проклятье, что на всю жизнь в памяти отпечаталось. – ярл вскинул руку, палец призывно указал на Тордис. – Она и есть твоя мать, не Петра. Потому та и обозлилась, что кляла её-беглянку остаток жизни. Но ты-то знала, должна была чуять своё превосходство над этим сбродом! Ты – моя северная кровь. Их лютые ветра сломили, как колосья, но ты гибче, волей сильнее!

– Закрой свой поганый рот! – ярлица ринулась к оставленной секире, ладони не без труда подняли рукоятку с грозным лязгом. – Я отрублю твой чёрный язык и хозяйство в придачу! Что ты наделал! Ты это понимаешь?!

Взгляд Гундреда заметался, как у блаженного. Втянув воздух со свистом, ярл в сердцах приник к амфоре, лицо закрыли сальные нечёсаные волосы.

– Я всегда презирала тебя! – с рычанием Тордис попыталась поднять секиру, но руки болтались плетьми. – Я пришла покончить с тобой и Лундваром, как ты не можешь понять! И, слышишь, никогда не буду тебе дочерью, никогда!

С минуту тягостное молчание нарушали лишь стекающие в лужу капли крови да вопли дерущихся под ногами. С грохотом дева выронила оружие из дрожащих рук.

– Даже если ты мне не родная… – Гундред разбил пустой сосуд крутым броском, ноги рывком выпрямились, опрокинув стул. – Плевать на это! Мы папа и дочка – так в моём сердце есть и будет. Я знаю, верю, что ты моя! Мне отныне больше ничего не надо: я обрёл в тебе всё! Прикончи меня, если не можешь простить. Я тебя люблю.

Тордис отвернулась не в силах смотреть, как корчится от бури сдерживаемых чувств ненавистная рожа чудовища, называющегося её отцом. Захолонувшее сердце провалилось куда-то в живот, а от яда оковы оцепенения так до конца и не спали. Девушке до смерти захотелось увидеть живыми Корриана, Эсберна и Токи, а особенно своего коня, имя которого так и не узнала.

– Гундред, – Тордис сглотнула слюну, отшагнув к дверям. – Забирай всех, кто готов тебе служить, своего прихвостня, коль он ещё жив, садись в драккар и уплывай прочь из этих краёв. В Норвегию – да хоть куда! – но если след твой останется на этой земле или с головы галисийца упадёт один волос… Клянусь, я буду преследовать тебя всюду. Не отстану, пока не перережу всю вашу братию, а конунгу отошлю твою голову как предостережение.

Когда аль-Хакам, щуря глаза от выступившего из-за облаков полуденного солнца, разглядел на вершине башни фигуры Гундреда с поднятыми руками и Тордис за ним, отрядам был скомандован отход. Ярлица вышла к жителям Алькасара победоносно – через главный вход, ведя за собой изрядно раненного хромого коня. Эсберн и Токи вывели на волю пленников. Викингам под надзором стражи велели сдать оружие и готовиться к отплытию, позаботившись о тех, кто не сможет идти.

После устроенной келпи кровавой бани нормандцы и не думали сопротивляться, а жаждали только скорей убраться, хотя и не все. Малик, и тут проведавший обстановку быстрее других, передал владыке, что часть северян готова отколоться от войска ярла. С этим аль-Хакам подозвал к себе Тордис, Эсберна и Токи, заведя такую речь. Дочь ярла может остаться в Кордове со всеми язычниками, которые пожелают объединиться с маврами под началом нового полководца. Тордис возьмёт командование над отрядом наёмников и, если пожелает, будет служить халифату за справедливую плату, защиту и кров, а коль захочет – тут же бросит.

По очам Корриана, то и дело обращающимся к Субх, стало ясно, что тот своё решение принял твёрдо. Слишком многое разом навалилось на ярлицу для такого поспешного ответа, и, еле стоя на подкашивающихся ногах, она дослушала сладкие обещания халифа с трудом. Уже на закате с перевязанной рукой и грудью Тордис вошла в воды Гвадалквивира по колена, держась за израненную конскую спину.

Обменявшись с хозяйкой прощальными ласками, келпи медленно погрузился в реку, отчего на поверхность поднялись кровавые круги. Несколько долгих спокойных минут уже не наследница ярла, а простая испанка без роду и племени просто стояла в холодной бегущей воде, а вокруг благодатно шумела природа, наполняя сердце успокоением. В излучине реки синими, белыми и красными парусами на фоне свинцового неба показалась флотилия викингов, медленно следующая по течению в сторону океана. На палубах кораблей, вмещавших добрые сотни мореходов в самом начале похода, теперь привольно разгуливали горстки маленьких тёмных фигур. Вёсла подняли, и суда неспешно скользили перед застывшей Тордис, пока не зашли в другую излучину, где затерялись за стволами дремучего южного леса.

Увязая сапогами в иле, дева неторопливо выбралась на берег, и уже на подходе поднявшиеся глаза столкнулись с сидящими на крупных камнях Токи и Эсберном. Мужчины встали, без слов приветствуя свою спасительницу. На улыбку ни у кого не хватало сил, но радость встречи отразилась блеском глаз. Тордис подумала, что впервые со смерти Петры взяла за кого-то ответственность и, возможно, нашла друзей среди тех, что были ей врагами по неволе.

– Тордис, мы подумали о предложении халифа и поговорили с другими парнями из оставшихся в Кордове, – начал Эсберн.

– Не сказать, что все готовы назвать тебя командиршей и дать клятву верности, – подхватил рассказ приятеля Токи, – Но они ждут беседы с тобой и хотят выслушать условия.

– Мы вдвоём охотно станем наёмниками под твоим командованием. Уверен, Корриан тоже. Ты способна на это, поверь. Мы чувствуем в тебе силу направлять людей и отвагу стоять за них горой. Решайся, Тордис.

Женские пальцы прошлись по желобкам рун на прохладном металле секиры. Все свои семнадцать лет Тордис твёрдо знала, кто она есть и кем никогда не станет. Теперь же ей предлагали выбрать свою судьбу.