Текст книги "Пока город спит (СИ)"

Автор книги: Анна Айдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Анна Айдарова
Пока город спит

Глава 1. Полнолуние близится

Андрей

Утро. Очень раннее утро. Впрочем, даже в августе, даже в городе светает очень рано.

Ещё нет пяти, а я уже на кухне. Режу хлеб – только что наточенный нож ритмично постукивает по деревянной доске, – потом наступает очередь сыра и помидоров. И периодически смотрю в окно. Дурацкая привычка. Что можно увидеть из окна седьмого этажа башни, окруженной еще дюжиной таких же одноподъездных высоток?

Москва уже начинает просыпаться. Хоть это и едва заметно. Здания под перламутровым небом стоят посеревшие и молчаливые, как будто никак не стряхнут с себя последний сон. Ещё не светло, но уже и не темно: город стоит в полутени, словно замер между мирами и последний шаг сделать никак не решится. Как и я. А в небе – тонкая полоска перламутрового света. Там, за крышами, пробуждается день. Всё вокруг затихло – как будто само время решило взять паузу.

Мне спокойно. Такое странное, немного глухое спокойствие, которое не предвещает обычно ничего хорошего. Поговорка про затишье перед бурей – это про меня. Всегда срабатывает. Ни разу не минуло. И сейчас я это ощущаю безумно остро. Так остро, что на пару секунд перестаю заниматься завтраком. Это скоро пройдет. Избавиться от этих приступов легко, если бы Аленка была рядом. Но она спит. И будить ее я точно не собираюсь: первый выходной за последний месяц, ранние подъемы, поздние возвращения. И в отпуск идти категорически отказывается. Стоит мне заговорить об этом – как она с возмущением начинает рассказывать о брате и своем долге. Глупая, как будто я не знаю, сколько сегодня уходит на содержание студента-очника, которому родители должны дать образование, а не подыскивать подработку. Неужели я бы их бросил? Она ведь прекрасно знает, что нет. Но упорно доказывает мне свою независимость. И от этого я люблю ее еще больше.

Даже мысли о ней достаточно, чтобы сбившееся дыхание вернулось в допустимые пределы. Всё правильно. Значит, всё пока еще на своих местах.

Я не умею красиво говорить. Слова для меня – это всегда трудно. Умею – кофе с корицей и тосты с яйцом. И любимую ее шакшуку – тоже умею. Всё просто, но от души. И мне не нужно многого – только видеть, как она улыбается, когда садится за стол рядом со мной, как жмурится от крепкого горячего кофе и улыбается, как ее растрепанные после сна волосы нежно и трогательно пушатся… Ради этого можно встать на рассвете.

Я успеваю еще призвать к порядку начавший подтекать бачок, поменять лампочки – в Ванькиной комнате, в коридоре, на общей площадке, а вот с краном на кухне ситуация не такая радужная. Без новой прокладки не обойтись, а лучше бы и сам отлив заменить, держится на честном слове – прогнил уже. Впрочем, для нашего района это нормально, и если кран продержался без поломок три года – это здорово.

Луна ещё висит в небе, почти невидимая, но от этого не менее страшная. И кажется, что она совершенно не желает уступать место солнцу. Почти круглая, бледная, как выцветшее серебро. Я ощущаю её свет даже сквозь утренние лучи и бетонные стены.

Чёртова луна.

Стоит только взглянуть на нее, зацепиться взглядом за этот почти ровный и почти уже невидимый круг – и все, она становится тяжёлой, как камень, ловушкой, из которой не выбраться.

Неспокойно. Глухо ноет под рёбрами, где-то очень глубоко внутри.

Полнолуние близко. Очень близко.

Я всё чаще замечаю, как начинаю считать дни. Как отмечаю даты, и не в календаре, а в себе – так, словно это как-то спасет меня… Это не просто биология. Это что-то древнее, дикое. Как инстинкт. Как зов.

Аленка все про меня знает. Видела. Испугалась. Но все равно приняла.

Я слышу, как она входит на кухню. Босиком. Глаза еще закрыты. Волосы взъерошены. Но она все равно удивительная и красивая. Самая красивая. Моя.

– Доброе утро, – говорит она и тянется к чашке, в которую я уже налил кофе.

Я поворачиваюсь, и на секунду всё это – её голос, утренний свет, запах кофе – делают меня настоящим. Человеком. Мужчиной. Тем, кто умеет быть рядом.

– Доброе утро, принцесса. Завтрак готов. А ты?

– Спасибо, Андрюш. Я еще нет, я еще сплю… Ох, как же я сплю… Как же хорошо! Ой, кофе…

Она отпивает черный горький и горячий напиток из чашки маленькими глотками и задумчиво смотрит в окно. Там оживает город: нервно тренькает на березе птица в припадке летнего счастья, где-то за стенами завыла сирена – скорая или полиция спешит, а может и МЧС. В соседних домах понемногу зажигается свет в окнах – люди встраиваются в свой привычный мир и готовы оживить летний день.

Я чувствую, как время начинает бежать быстрее.

Сегодня я должен всё успеть: завал в отделе, наверняка и вызовы будут… И не забыть по дороге заскочить в сантехнику. Прокладка для крана, а еще лучше – новый отлив. Правильно, чтобы не мучиться. Я не забуду, разумеется, главное – все успеть. И еще одно главное – ночь.

Полнолуние.

Время, когда так сложно сдерживать себя. Ночи, когда это почти невозможно.

– Что на ужин сделать? – спрашивает она. – Хочешь плов?

Я невольно смотрю в окно, туда, где еще полчаса назад висела предательница-луна.

Я не останусь. Не могу. Не хочу, чтобы она снова это видела. Не прощу себе, если сорвусь.

А внутри словно что-то рвется. Все яростнее. Слишком близко.

– Я сегодня поздно, Ален, – говорю я как можно спокойнее. – Но обязательно заеду. Кран. Куплю все, что нужно и поменяю. До вечера потерпи. А вот насчет ужина не уверен.

Она улыбается. Как будто не замечает, как я напряжен.

– Конечно, потерплю. Давай плов я все-таки сделаю. И много мяса, как ты любишь. Ты только приезжай, – тихо добавляет она, не глядя на меня. Значит, тоже чувствует.

– Я заеду, Алена, – говорю я. И сам себе не верю. Потому что в голове уже не Москва, не кран и не кофе. А ветер, запах пепла и кровь на языке. – Только потом не останусь. Не удерживай, ладно? Мне… трудно без тебя, но лучше я один, – признание дается тоже трудно, почти так же трудно, как переживать полные луны без этой девчонки. Я задыхаюсь от нежности, когда она рядом. Я задыхаюсь от одиночества, когда ее нет. И только с ней я помню, я пока еще помню, что я – человек.

Я отвожу взгляд и молчу. И она молчит. Потом подходит, садится рядом и берёт меня за руку. Тепло её пальцев будто прошивает до самого сердца.

Целую ее и подхватываю на руки. У нас еще целый час в запасе. Целая вечность – для нас двоих. Хорошо, что она проснулась так рано. Хорошо, что она готова быть со мной, принимать и терпеть.

И я отдал бы все, чтобы остаться.

Алена

Когда Андрей уезжает, в квартире становится тихо. Слишком тихо. Он старается не шуметь – закрывает дверь аккуратно, почти неслышно – думает, что я задремала и не хочет беспокоить. Я действительно еще в полусне. Но я всё равно чувствую: он ушёл.

Пора вставать. Утро разгорается все ярче, машины уже злобно пересигналиваются – окна нашей квартиры выходят на улицу – и яростно торопятся развести своих хозяев по работам и делам.

А мне сегодня никуда не нужно. Выходной.

Сажусь на кухне. Остатки кофе в турке всё ещё тёплые, но будто уже чужие. Наливаю в свою чашку – мне вполне хватит нескольких глотков крепкого кофе – и смотрю в окно. Город уже проснулся: где-то хлопают двери, оживают окна и балконы. Птицы замолкают, подавленные этой суетой и отдают пальму первенства людям.

Сегодня у меня выходной. Значит – день наедине с собой.

Начинаю с уборки: привычный ритуал, чтобы не думать. В ванной – стирка: разложить все по цветам и запустить наконец-то машинку. Иван уехал на несколько дней с институтскими товарищами на спортивную базу, а я все дни провела на работе, было не до стирки. Потом на кухню, посуда. Андрей вымыл все, даже сковородку, и мне остается только сполоснуть турку, чашки из-под кофе и наши тарелки с шакшукой и бутербродами. Самое нелюбимое мое на кухне – мыть посуду.

Оставляю это неприятное занятие на потом и иду в душ. Оправдываю себя тем, что частичка Андрея все еще остается здесь, в посуде, которая помнит его руки. А когда я смою остатки кофе – ничего не останется.

После душа я убираю волосы в пучок и надеваю старую футболку Ивана с затертой эмблемой какого-то футбольного клуба. В ней удобно. Просторно. И немного пахнет прошлым, в котором были родители, лето, сосны на даче, бабушкины блины, мамина улыбка и папа, который смеялся так, что казалось – всё на свете не так уж и страшно.

Пылесос врубаю на полную, чтобы не думать. Чтобы заглушить мысли. Протираю пыль, мою пол. Пытаюсь привести квартиру в порядок, как будто этим могу привести в порядок собственную жизнь.

На кухне, между делом, ставлю отвариваться курицу – Иван возвращается на днях. И еще делаю заготовки для плова. Андрей ест все, но плов любит безумно, и мне очень хочется хоть так сделать ему приятное. Черт с ним, с этим краном, капает – и пусть капает себе, меня это не раздражает.

Андрей не умеет останавливаться, и после рабочего дня, особенно когда не успевает или забывает пообедать, приезжает серый, уставший и смирный, сил сопротивляться не хватает, и у меня появляется шанс уговорить его сначала поесть и только потом – что-то доделать, или еще раз уговорить, чтобы доделать потом, позже, завтра…

Я снова варю себе кофе. Есть не хочется – жарко. Но перерыв нужен. А кофе напоминает мне о сегодняшнем утре.

Смотрю в окно. Слышно, как люди внизу суетятся, машины гудят, а я как будто отделена стеклом. За окном день, а у меня внутри – серый дождь и тьма.

Я думаю об Андрее и улыбаюсь, пока протираю пыль, меняю постельное бельё. Еще хорошо бы убраться в комнате Ивана. Он всегда спешит, всегда все разбрасывает где придется. Раскидывает, а потом мечется по квартире в поисках. Я раскладываю по местам тетради Ивана и улыбаюсь. Мой младший брат. Уже взрослый. Почти.

Мы с Иваном остались вдвоём пять лет назад.

Авария.

Они поехали на дачу. Мама и папа. Я осталась в городе – сдавала сессию, да и не хотела я ехать на дачу, не любила я там бывать. Иван в самый последний момент заболел, и бабушка забрала его к себе – лечить и чтобы не мешал и не заразил.

А потом мне позвонили. И моя жизнь разделилась на до и после. Знаю, банально. Все так говорят. Только это и правда случилось: вот была моя обычная, спокойная жизнь, с радостями, печалями и прочими атрибутами, и в один миг закончилось все.

Я не помню, как тогда вообще дышала. Была как во сне. Похороны, следствие, суды, опека, документы… все смешалось в один непрекращающийся кошмар. Я вообще не понимала, что происходит, что мне нужно делать и как не допустить, чтобы Ваньку забрали в интернат. Мне было двадцать, брату тринадцать. Мне говорили, куда идти, я шла, но я ничего не помню. Опека, суд, документы, опять опека… Больше всего я боялась, что брата заберут, потому что – ну какая из меня опекунша…

Потом – бабушка. Мама была ее единственной дочерью. К нам опять ходила опека, я судорожно пыталась бросить институт и найти работу.

Я правда опустила руки. Я не думала, что справлюсь.

Но Андрей… Он тогда все время был рядом. Я только сейчас понимаю, что реально он тогда для меня сделал. Он сам только институт закончил, только-только устроился на работу. И умудрялся между всем этим быть со мной. Помогал, когда не было сил ни вставать, ни говорить. Он просто был. Иногда – молча. Иногда – с пиццей и глупыми шутками, когда мне орать хотелось от бессилия. С деньгами, когда не хватало на оплату квартиры.

И его отец тоже. Суровый, мрачный, с тяжелым, пронизывающим взглядом. Я его всегда боялась. Знала, что он овдовел несколько лет назад, сам воспитывал младших – их семья была на весь наш район известна, восемь детей! – и конечно оправдывала его неприветливость: жену свою он очень любил. Только ко мне он всегда относился прямо-таки с открытой неприязнью. И все из-за Андрея. Из-за наших отношений. Ну недостаточно я хороша для их семьи и с родителями была, а уже после того, как одна осталась…

Но он помог. Все связи поднял, всех достал, но Иван остался дома. И работу именно он мне нашел, так, чтобы я и институт смогла закончить, и Ваньку содержать. Андрей потом признался, что те деньги, которые он нам приносил, по большей части от его отца были. И если бы мне Ивана не оставили – они бы забрали под опеку…

Вот так.

А потом я узнала и про Андрея. Случайно. Только мне все равно уже было – я ведь с пятого класса в него влюблена была. И ничего это не изменило. Только неприязнь его отца ко мне стала понятнее. И причина, по которой мой любимый исчезает на несколько дней в месяц – тоже.

Как бы там ни было, сейчас у меня есть подобие семьи, брат и диплом. И работа. И хоть что-то в жизни держится.

В комнате Ивана вещи разбросаны – собирался и конечно оставил все как есть. Я и тут меняю постельное белье, застилаю его кровать и аккуратно раскладываю разбросанную одежду в шкаф. На полу, под стулом валяется сумка, с которой Иван ходит в институт и его ветровка. Поднимаю куртку и вешаю аккуратно на ручку дверцы шкафа, где она всегда висит. Он не маленький, но для меня – всё ещё ребёнок. Не говорю ему, но я всё ещё боюсь, что он вдруг исчезнет. Что снова кто-то позвонит. И скажет, что произошла ошибка. Умом я понимаю, что все, Ивану уже восемнадцать и все позади, но страх все еще иногд сильнее разума.

Иногда я вижу их во сне – маму и папу. Они стоят где-то в сумраке, смотрят на нас с Иваном. И я точно знаю, что им теперь все известно, и они одобрили бы Андрея. Иногда мне даже кажется, что они рады, что он рядом.

А скоро – полнолуние.

Андрей никогда не рассказывает, что происходит. Но я вижу, как он меняется. В глазах появляется что-то дикое. И он уходит. После того раза – всегда уходит заранее.

А я жду.

И молюсь, чтобы вернулся живой. Потому что мне страшно.

Все дела давно закончены, стрелки подбираются в девяти вечера, и за окном уже темно. День промелькнул незаметно, прополз и скрылся.

На стене бормочет телевизор – идет какой-то сериал, очередной и типичный. И это успокаивает. Я достаю пяльца с канвой, включаю лампу и сажусь в кресло. Так легче ждать. Привычные, отработанные до механистичности движения. Разноцветные нити. Можно выбрать любой цвет, любой, который радует или любой, который не раздражает. Игла, нити, ткань – взгляд на разноцветный лист – и все заново: игла, нити, ткань… В отличие от жизни, это можно распустить и вышить заново, если что-то пойдет не так.

Когда часы показывают половину одиннадцатого, я подхожу к окну. Там – луна. Большая, слишком яркая. Странная. Будто смотрит в мое окно. И тоже ждет. Пока она еще не идеально круглая, но уже скоро. Я чувствую: что-то приближается. Что-то, чего не объяснить. Что-то, от чего страшно всем.

За окном – город. Обычный, прозаический город. Люди идут по улице и переговариваются, парочки целуются – когда, как не сейчас. Кто-то спешит домой, чтобы забыть сегодняшний день во сне, а кто-то – чтобы начать все заново… Обычный город. Город, в котором сны прячутся в трещинах уличного асфальта. Город, в котором всё самое важное случается, пока все спят.

А я не сплю.

Глава 2. Иван

Солнце шарашило так, будто решило вмазать мне по макушке за все грехи, и прошлые, и будущие. Август в этом году прям нетипичный какой-то, жара – просто жуть.

Электричка тащилась как сонный удав, и я реально чувствовал, как плавлюсь. Даже аудиокниги не спасали: голос лектора о сложных интегралах звучал в мозгу как молитва перед исповедью – загадочно, мистически и нифига не понятно. Я поменял трек в наушниках на новый альбом любимой группы, закрыл глаза и просто кайфанул от мысли: я еду домой. В Москву. К своей сестре. Внормальнуюквартиру, где нет общаги, комаров и туалета на этаже для всех, но без уборщицы.

Сборы прошли круто. Если не считать бытовые неудобства, но это фигня, честно. Баскетбол – это мой релакс, моя медитация. Я не Стив Карри, конечно, но попадаю стабильно. Ну и да, меня взяли в основную команду. Типа круто. Все хлопали по плечу, говорили, мол, Ванёк, ты красавчик. А я улыбался, кивал – и внутри чуть-чуть гордился собой. Ладно, не чуть-чуть. Гордился. И Аленка обрадуется.

Но всё это – спорт, тусовки, жара, простая еда в столовке – уже казалось чем-то далеким. Я возвращался туда, где привык жить. В дом, который Алена смогла сохранить. Где пахнет утренним кофе и книгами. Где на кухне всегда в банке гречка, а в холодильнике – борщ. Где Андрей, её мужик, неофициально, конечно, но по факту – мой почти-шурин, вечно с серьёзным лицом, но с добрыми глазами. Семья.

Я его уважаю. Он мне помог, когда с поступлением было сложно – я психовал и реально хотел все бросить. Он вообще-то зря болтать не любит, но тогда мне мозги вправил. И все, учусь, и сейчас дже не представляю, как бы год пропустил… Точно бы поступать не стал и жалел бы. Но вот сложилось.

Но даже дома – дажевроде бысреди своих – я не до конца свой. Потому что у меня есть тайна.

Сейчас скажу и сам не поверю: я – козлёнок. Ну, типа не метафора. Реальный козлёнок. Белый такой, с рожками. В полнолуние. В каждое чёртово полнолуние. В десять лет – бац! – и всё: вечер – человек, ночь – меее.

Мама тогда ещё жива была… Я испугался и какое-то время жил с этим сам. А потом решился и маме рассказал. Она мне, думаю, не поверила. Ну как, дети ведь часто себя животными какими-то воображают, типа, играют так. Конечно не поверила, но вид сделала. Я подумал, что не, покажу ей. Только не успел. И остался с этим один. Аленке говорить не стал – она и так как тень ходила, ее трясло от любого слова. Чего я еще буду беспокоить. Мысль иногда закрадывалась с Андреем поговорить, только и он… не родственник же… да и если станет… Ну его, короче. Так и живу с тайной. Вроде не заразное, вроде не оборотень в классическом понимании – ни волк, ни медведь. Я гуглил, я искал – ничего. Даже один раз писал в форум эзотериков. Ответили: «Это знак, юноша. Примите свою природу». Принял, ага. До сих пор не могу сыр фету спокойно есть.

Сестре не говорил. Андрею – тем более. Он и так весь из себя правильный. Мне его даже жалко иногда. Алёна для него всё, а он не может её в ЗАГС сводить. Типа батя против. Я б этого батю уже на место поставил. Но это их дела. Вмешиваться… Аленка вроде не возмущается…

Электричка вкатилась на родную станцию. Я подхватил рюкзак, перекинул через плечо и побежал вниз по ступенькам. Москва встретила меня горячим асфальтом и выхлопными газами. Я вдохнул родной смог – и заулыбался.Вот он, дом.

Я люблю Москву. Это мой город. Здесь я на месте. Люблю сюда возвращаться из поездок, люблю метро с его непередаваемой смесью запахов, звуков и с этим вайбом суматошной торопливости и важности.

На секунду я замешкался – куда повернуть, направо, в метро, или все-таки пройти к кассам и купить еще один билет. А хорошо было бы домой – рюкзак закинуть, помыться, поесть Аленкин борщ… Сестра наверняка на работе, а уйти можно и до ее возвращения. И потом, когда вернусь окончательно – все объяснить. Правда, она наверняка расстроится, что я так вот, наскоком… И я пошел к кассам. Вещи у меня все с собой, и ребята возвращаются с базы только через пару дней. Мне как раз хватит и все будет куловенько.

Завтра полнолуние. Жёстко. Ненавижу это чувство. Так что выбор я сделал правильный.

За день до полной луны – уже мурашки. Кожа зудит, будто что-то вутри меня очень хочет наружу. Молочные продукты вызывают отвращение. Зато зелень прям на ура заходит, ел бы и ел. И еще хочется... прыгать. Прямо вот так. На месте. Так что нет, никакого домой. В лес, как всегда перед полнолунием. Есть у меня одно, присмотренное специально для лета, местечко. Только воды надо купить и пожрать что-нибудь. И можно будет всю ночь быть собой. Хотя, честно говоря, я уже не знаю, кто я есть. Обернуться козлом я могу в любой день, в любое время. Только вот в полнолуние мне эта сила не подчиняется, все само собой происходит и удержаться пока ну никак не получалось. Словно кто-то мне указывает: вот твое место, не зарывайся… козленок.

И еще сны мне последнее время какие-то странные начали сниться. Со снов все и началось, кстати. Сначала сны странные, потом осознание, что в «свою природу» можно на свое усмотрению того, перевоплощаться.

А потом мне Васька начала сниться. Это одноклассница моя. И сестра Андрюхи по совместительству. Я в нее всю школу влюблен был. Только не признавался. А чего признаваться – я ботан, тихий, спокойный, даже медлительный, а Васька всегда заводила в классе была. Наверное, ни у кого родителей так часто в школу не вызывали, как ее батю. То она по партам прыгала, то в окна лазала, то в туалете с мальчишками петарды взрывали. А с виду – девочка-лапочка, глаза огромные, коса ниже пояса… Она умная, все классы училась вообще не напрягаясь, но характер, конечно, не сладкий – на язык острая, но не хамка, не подумай. Просто энергия из нее ключом била, сложно ей было усидеть на месте. Учителя у нас строгие были, но сердиться на Васю никогда нельзя было долго. Она как взглянет на тебя своими зелеными глазами, как опустит их в пол и стоит, косу перебирает… Да такой что угодно простишь, реали. Братья ее опять же обожали и баловали нещадно. А чего – их семь, она младшая, девчонка, да еще и росла с пяти лет без матери.

Ну так вот. Васька и стала мне сниться периодически. И сны такие яркие, реальные, как настоящее все, словно я и не во сне вовсе. Я бы даже сказал – мир вокруг мне периодически сном казался, а сны так наоборот прям реальностью. А перед полнолуниями так и особенно. Хотя мы после выпускного и не виделись вовсе, пусть и живем в соседних домах. Я уж и забывать начал и Васю, и влюбленность свою… Иногда, правда, особенно после снов, подмывало Андрюху спросить, как сестра, но я все стеснялся. Боялся услышать что-то вроде: «Уехала в Питер и вышла замуж». Да и с моей тайной, с превращениям этими… Ну, давай по-честному: встречаться ни одна не захочет. Был бы хоть волк, а то… прикинь, встречаться в буквальном смысле с козлом, хоть и в наушниках, из которых “Дайте танк!” доносится, и с айфоном в рюкзаке. Бред же, да?

два дня спустя

Поезд метро, когда замедляет ход, издает совсем особый звук. Я слушаю эти звуки у каждой станции и наслаждаюсь. Полнолуние закончилось, я напревращался, напринимался себя, и своей сути дал вволю поноситься по лугам. И травы поел, не без этого. Когда я козел – мне прикольно быть как настоящему. Я привык, наверное. И принял эту вот «свою природу». Но когда слышу звуки города – все равно радуюсь. Город для меня – знакомое, уютное, родное, свое. Да как угодно назови. И метро. Я прям кайфую сейчас, я дома. И особенно это чувствуется после полнолуния. И пусть в вагоне душно и чья-то колонка орёт про «холодный вайб», – мне даже это по кайфу.

Выхожу на нужной станции, чтобы пересадку сделать – и вдруг замечаю её.

Василиса.

Ну надо же. Правда Васька. Только вспоминал ее – и вот, пожалуйста. Стоит на платформе. Только странная она какая-то, как будто сама не своя. Бледная, волосы растрепаны – ну надо же, косу обрезала! – и глаза пустые и непонимающие, как будто в вакууме застряла. Я сначала даже не понял – это точно она? Не глюк? Ну, мало ли – ночь, полнолуние, не выспался, потом еще день в себя приходил, купался... В прошлом году, в аккурат в полнолуние после выпускного, у меня от усталости вообще был баг с двойниками – четверо суток не спал. И теперь вот – фиг знает. Может, и сейчас так?

– Вася? – окликаю, подходя ближе.

Она оборачивается. Взгляд ее цепляется за мою майку – мятая, несвежая футболка – я в ней и скакал по полям и лугам, что есть, то есть, – и я вижу: этоточноона. И она меня узнала.

– Ваня? Это ты? – еле слышно спрашивает она и делает пару нерешительных шажочков в мою сторону. – Правда ты? Не сон?

– Это я. Ты чего тут?.. Всё норм? Тебя никто не обидел?

Она молчит. Просто стоит. Губы чуть дрожат. Потом моргает – резко, как будто вспомнила, что моргать вообще надо.

– Я… – она начинает говорить и обрывает себя. Смотрит на меня так, будто я последняя соломинка в этом бешеном метро. – Я не знаю. А где я, Ваня?

Она растерянно смотрит по сторонам и кажется вообще не понимает, где мы. Мимо нас течет толпа – народ с плохо скрываемой радостью расползается кто к выходу, кто к переходам, всем не терпится оказаться дома. Васю кто-то толкает – мы стоим на самом ходу, и я беру ее за руку, придвигаю поближе к себе. Ну вот. Всю дорогу пока в школе учились я был мелкий и толстый, а теперь Васька, которая всегда меня на голову опережала, мне до плеча еле достает.

Я, конечно, волнуюсь. Вася – это не та девочка, которая потеряется в подземке. Она умная, сильная, всегда чётко знает, куда идёт и что ей надо. А сейчас… да она будто только что из кошмара.

– Ты где была? Вась?

– Я не знаю, – шепчет она. – Я проснулась в вагоне. Не помню, как сюда попала. Всё… как в тумане. И я не знаю, где я.

Сердце у меня ёкает. Не по-романтически, а стрёмно. Прям до мурашек. У меня ведь и у самого ночь былатак себе– из козла обратно в человека превращаться с утра пораньше ещё то развлечение. Я бы сейчас с радостью завалился на кровать и отрубился. Но тут Вася. И ей явно нужна помощь.

– Слушай… – говорю. – Давай я тебя провожу? Ты ведь домой едешь?

– Вань, я не знаю. Не знаю! – она шепчет, и голос ее дрожит, а в глазах стоят слезы.

– Давай считать, что домой. Хотя стоп. Слушай, тебе точно домой сейчас надо?

Она передергивает плечами.

– Я не хочу домой. Я не знаю, что сказать. Я не знаю, что… как...

Смотрит на меня, как будто я ей ответ дать могу. А у меня внутри – бардак. Но я беру себя в руки.

– Так, давай тогда сейчас до нашей станции, а потом ко мне. Алена дома, и она почти врач. Чаю выпьешь, успокоишься, и потом решим, как быть дальше. Алену помнишь, сестру мою?

Вася рассеянно кивает и доверчиво протягивает мне руку.

– Хорошо.

Мы идём молча. Только в вагоне метро она тихо спрашивает:

– Ты… случайно не видел… волков?

Я сбиваюсь со своих мыслей. Смотрю на неё внимательно.

– Нет, – говорю. – А что?

– Не знаю. Мне снились. И как будто… как будто я не спала вовсе.

Окей. Вот теперь у меня всё внутри встаёт дыбом. Волки, говоришь? Полнолуние, говоришь?.. Я, конечно,козёл, в самом прямом смысле, но даже мне становится не по себе.

Наша станция. Мой дом от метро – минут десять, Василисин чуть подальше.

До дома доходим быстро. Открываю дверь – Алена уже пришла с работы, судя по запаху кофе. Сестра выглядывает из кухни, улыбается.

– О, герой! Наконец-то! Как съездил? —Алена тянется обнять меня и только тут замечает Василису. Вася все еще какая-то потерянная, но ее хоть не трясет, и руку мою она впустила.

– Иван, что случилось?

Алена сразу стала серьезная и собранная. Прикидывает, надо ли будет колоть Васе успокоительное или таблетками обойдемся? Ой, ладно. Быстро рассказываю истоирю нашей встречи и спрашиваю:

– Можно она у нас посидит немного? В себя придет, все такое? Куда ей сейчас? А потом я ее провожу до квартиры, Ален. Только чуть оклемается.

– Правильно сделал, что к нам привел. Ребята, проходите на кухню. Ваня, ты похозяйничай сам, ладно? А я сейчас. Чай, бутеры, плед, диван – всё в вашем распоряжении. Проходи, Василиса. Не разувайся, – добавляет Алена, видя как Вася неуверенно пытается сладить с кроссовками, и исчезает в комнате.

Я знаю, что она звонит Андрею. Они там наверняка на ушах стоят, если нет объективной причины Васиного отсутствия. Вообще я никогда одноклассницу не спрашивал, но мы достаточно взрослые уже были тогда… Я помню, как Аленка по судам ходила, как к нам из опеки приходили и как дядя Алексей, Васькин отец, сказал, что меня заберет, если сестре не оставят – чтоб я с ними жил. А вот случись так… получается, мы бы братом и сестрой считались? И вроде согласие всех членов семьи на это надо? Она тогда согласна была?

Я усаживаю Васю на диванчик на кухне, включаю чайник, достаю шоколад – темный, как Алена любит, и молочный – это моя слабость, и еще банку мёда – в школе Василиса за мед душу могла продать. Она молчит, но глаза уже не такие стеклянные. Оживает понемногу.

И мне, признаться, легче. Она здесь. И, чёрт, даже растрепанная – такая красивая. Жаль, конечно, что косу отрезала, ей-Богу. Но ладно. Так, до плеч, ей тоже идет.

Но внутри свербит. Волки, полнолуние, её потерянность, моя трансформация… Почему-то мне вопреки всякой логике кажется, что связно это. Всё это не просто совпадение.

Ночью что-то произошло.

И мне кажется – всё только начинается.

Я слышу, что Алена с кем-то разговаривает, потом ее шаги – и сестра входит на кухню с тонометром в руках. И еще какой-то штукой длинной.

– Вася, давай давление померяю тебе и сахар, – говорит Алена, раскладывая свои штуки на столе.

Василиса покорно протягивает руку и с надеждой смотрит на Аленку.

Ждем несколько минут, в тишине слышно только как шумит тонометр, сжимая манжету на Васином плече, а потом пикает, неохотно отпуская свою жертву. Потом – как пикает продолговатый предмет, пока считывает Васину кровь и ее показатели.

– Все в норме, – улыбается Алена, – не переживай. У тебя сессия закончилась уже? А спишь нормально?

Васька кивает, и жестами показывает, что все хорошо, и сессия давно позади…

– Полнолуние, – констатирует Алена. – Спала плохо, наверное? И перенервничала. Вот все и сказалось. Все нормально, Васенька. Главное, режим дня и отдыхай побольше.

В дверь настойчиво звонят, Василиса поднимает глаза на меня, а Алена просит:

– Открой, это Андрей.