Текст книги "Телохранитель (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

4. Миранис. Скорбь

Хрустнули кости и очередная тварь упала на мостовую, засучила огромными лапами. Арман перехватил клинок поудобнее и огляделся. Его отряд неплохо справлялся и без него: один из дозорных добивал истекающего кровью монстра, второй помогал выбраться из закоулка какому-то ребенку. Высший маг, Арман, забыл, как его зовут, плавно слетел с крыши и тихо сказал:

– Мы нашли портал. Но, сказать по правде, не успели его закрыть – он захлопнулся раньше, сам. Дивно, ведь все остальные нам приходилось закрывать вручную. Может, маг просто выдохся…

– Или же порталы ему больше не нужны, – похолодел Арман. – Перенеси меня в замок, сейчас же!

– Не могу. Мы перекрыли все магические каналы в столице, чтобы сложнее было сюда открыть портал, пока откроем хоть один из них…

– Понял! – прервал его Арман, свистом призывая Искру. Конь явился сразу. Довольный, разгоряченный дракой, весь в крови по самые уши. Небось не один монстр сдох под его копытами.

Арман вздохнул едва слышно, спрятал меч в ножны и вскочил на коня, крикнув одному из своих дозорных:

– Закончи тут. Если назлынет еще волна, я буду в замке.

Только Арман уже откуда-то знал, что волны не будет… Плохо… очень плохо.

***

Первым пришел запах, горьковатый и смутно знакомый, позднее навалились усталость и головная боль, а вместе с ними странный, до дрожи, холод.

Он опять заснул на полу? И явно не в замке, там никогда так не воняет, и так холодно не бывает. И разгромы там убираются мгновенно, а тут стоило только пошевелиться, как ладонь укололо, а под рукой что-то противно хрустнуло.

«Да, знатно я вчера погулял. Ничего не помню, и удрать сумел: телохранители и хариб так и не нашли. Меньше ругать будут… Только голова болит, невыносимо… и холодно же тут как-то…»

Давненько он не убегал вот так, запросто, из замка, давненько не надирался так, чтобы ничего не помнить. Ровно с тех пор, как в его жизни появился Рэми.

Мысль о Рэми живо отрезвила, сразу же стошнило. Как пил, Мир не помнил, а вот почему пил, так понял сразу. Из-за этого паршивца, Рэми, нет, из-за того, что сам вытворял с телохранителем. Дайте боги, чтобы тот вчера под руку не попался… Потому что по пьяни Мир мог бы и не сдержаться…

Боги, он и трезвый не сдерживался.

Нет, не на ту вазу Рэми похож, на ту проклятую фарфоровую куклу…

***

Кукла та стояла на каминной полке в покоях матери. Тонкий, красивый стан, белоснежные одежды, выразительный, казавшийся живым взгляд огромных глаз. Мир, сказать по правде, никогда не видел раньше такой красоты, а когда увидел…

В солнечный зимний день принц, которому едва миновало пять лет, все смотрел на эту куклу и не мог понять – почему хрупкое казалось таким сильным? Он попросил было ее снять, но матушка не разрешила. Объяснила, что привезла куклу со своей родины, что это подарок дедушки, тонкой работы… и что кукла та ей очень дорога, хрупкая, и совсем нельзя ее разбить.

Мир тоже не хотел ничего разбить, но кукла манила и манила, будто живая. И темный, всепонимающий взгляд ее впился в память мертвой хваткой, и не отпускал, куда бы Мир не пошел.

И когда матушка на миг вышла, он с трудом подвинул к камину стул с резной спинкой. Тяжелый… Мир забрался на стул и потянулся к заветной фигурке. Просто хотел потрогать, убедиться, что она настоящая, рассмотреть поближе мягкие, осторожные линии, а потом поставить на место, пока пропажи не заметили.

Но прикоснуться к кукле так просто не получилось: пальцы не доставали до края полки, совсем чуть-чуть, и принц встал на цыпочки на самом краешке стула, потянулся к кукле, но все равно смог дотронуться лишь до длинного плаща и подивился мягкости незнакомой, тонкой ткани.

Скрипнула за спиной дверь. Мир встрепенулся, хотел объяснить, что все не так, что он не хотел, когда нога его соскользнула, и Мир полетел… Прямо на металлические листья каминной решетки, в объятья ревущего пламени.

Долететь не успел: подхватили уверенные сильные руки, и Мир оказался прижатым к белоснежному плащу с серебристой вышивкой, от которого едва уловимо пахло жасмином. Алан… телохранитель матери. Всегда спокойный, всегда вежливый, всегда аккуратный.

– Мой… сын? – выдохнула матушка.

Мир зарылся лицом в белый плащ, дрожа от страха. Отец будет ругать. Отец говорил, что он мужчина, наследник, что ему нельзя бояться… Но Мир боялся. Голоса матери, что казался каким-то чужим, как и всегда, когда она волновалась. Напряженного телохранителя. Такой густой, такой незнакомой тишины…

Потом матушка что-то опять сказала, но Мир не понял что: она вновь в волнении перешла на родной ларийский.

– С наследником все хорошо, – спокойно ответил Алан на кассийском, и выпустил Мира из своих объятий. – Только вот кукла… увы…

Мир лишь сейчас заметил на ковре белоснежные осколки в белом ворохе ткани и только тогда понял, что натворил:

– Я только хотел… посмотреть, – прошептал он.

Куклы было жаль до слез. А еще больше было жаль матушки… она ведь говорила, что кукла ей дорога, а Мир…

– Что посмотреть, мой принц? – Алан опустился перед принцем на корточки, посмотрел в глаза, тепло так, ласково.

– Почему? – осмелился спросить Мир. – Почему он сильный… и слабый. Не как ты?

– Мой милый мальчик, – улыбнулся Алан, взъерошив ладонью волосы наследника. – Не всегда герой тот, кто с виду грозный. Эта кукла изображала виссавийца… человека, который побеждает не физической силой, а магическим даром.

– Разве такой может победить?

– Победить может любой, – усмехнулся Алан. – Аким был даже меня сильнее. Это высший маг, как и ты, мой принц… Мне таким никогда не стать.

– Ты сильный, – улыбнулся тогда Мир. – Очень сильный… А почему у него одежды белые? Как у тебя. Виссавийцы всегда ведь в зеленом?

– Потому что это виссавийский вождь, мой принц… столь же сильный, как и твой отец. И ты когда-нибудь таким станешь. А теперь идем, мой принц. И забудь о той кукле, незачем плакать по тому, что уже не вернешь. Мы все живы, а остальное неважно.

***

И все же пьянка мозги прочистила знатно и все расставила по местам. Миранис едва слышно вздохнул, выныривая из сладких детских воспоминаний. Матушки уже давно нет, нет и ее телохранителей. И теперь сын Алана стал для Мира такой же загадкой, как и та фарфоровая кукла… столь же сильный и хрупкий. Друг, побратим, но и, увы, камень на шее.

Действенный способ держать несговорчивых виссавийцев на коротком поводке: с тех пор, как Рэми был телохранителем Мираниса, Виссавии пришлось стать союзницей Кассии… приказ самой богини, которого, скорее всего, никто из виссавийцев до конца не понимал, но подчинялись все беспрекословно.

Почти никто из жителей соседней Виссавии не знал, что Рэми, племянник бездетного вождя, его наследник, жив. Никто даже не догадывался, и такую слепоту Рэми обеспечивал магический полог… дорогая вещица, за которую многие отдали бы состояние. Нечто, делающее его владельца невидимым… Нечто, доставшееся Рэми как трофей от их сильнейшего врага, Алкадия.

Если Рэми вздумает когда-нибудь спрятаться от своего принца, то, наверное… но он не вздумает. Узы богов не позволят.

И пока он телохранитель Мираниса, это дорогой гость, находящийся под тайной охраной, и оберегают этого гостя, увы, не менее тщательно, чем принца. Что раздражало еще больше. Как и повальная уверенность, что и Миранис будет оберегать собственного «телохранителя».

Боги… да ведь хотел же его оберегать, всегда хотел. Еще когда встретил его простым рожанином, еще когда понял, что тот носит знак проклятого телохранителя, да и когда узнал, что это брат Армана… лучшего друга и верного соратника. Так что же, ради богов, изменилось?

При дворе его больше любят? Так глупости же. То, что Рэми, высший маг, созданный исцелять, а не убивать, не подходит для Кассии? Так это сразу было понятно. А для Виссавии? Мир вздохнул и перевернулся на спину, и опять под ним что-то хрустнуло. Боги, что у него под головой-то? Но открывать глаз не хотелось,… да и куда спешить?

Что Рэми не будет вечно телохранителем Мираниса, было, наверное, понятно всем, кроме самого Рэми. И придется ему идти под защиту Виссавии, потому что в Кассии ему не выжить… Но и бил его Мир зря… ой зря… и теперь многое придется исправлять, ради богов…

И все же… что же у него под головой-то? Что-то твердое, прикрытое выпачканной липким тканью. И пахнет… чем-то неуловимо знакомым пахнет. И оборотень внутри притаился, сложил уши и как-то странно порыкивает… И где эти проклятые телохранители, когда они так нужны?

Обычно после попоек Мираниса находили быстро. Еще бы: в распоряжении телохранителей был весь дозор, а в распоряжении дозора – обширная сеть шпионов. От таких даже принцу не спрячешься, как не старайся. И после была несущаяся по улицам столицы карета со знаками повелителя, мятный запах зелий Тисмена, смешанный с пряным ароматом магии, ласковые прикосновения простыней и крепкий, здоровый сон.

Теперь ничего этого не было.

Зато потягивало тяжестью левый бок, страшно болела шея, и то и дело накатывала усталость, сопровождаемая наплывами тошноты.

Когда тошнота стала невыносимой, Мир, все так же не открывая глаз, поднялся на четвереньки и опорожнил желудок, почувствовав облегчение. И лишь тогда разлепил отекшие веки.

Убедившись, что уже пасмурный а все же день и он все еще в собственном кабинете, принц сначала удивился, потом разозлился. Разгром был знатный, а замок молчал, будто не спешил ничего убирать. Хороши телохранители – он тут валяется неизвестно сколько, а они ни сном, ни духом?

Последним, что он помнил, было утро, распахнутое окно, запах мокрой после дождя листвы и цветущих лип. Помнил мягкость свежевыпеченного хлеба и дающую силу уверенность: с его отношением к Рэми надо было что-то делать.

Потом? Осторожная поступь хариба, преданный взгляд лежавшего у кровати волкодава и… неожиданно вошедший в покои виссавиец, принесший послание… А дальше – пустота.

– Странно все это, – прошептал принц, потирая виски.

Да и кабинет выглядел странно. Разбросанные вокруг книги, какие-то листы, на которых Миранис с удивлением и с возрастающим гневом разглядел посольские вензеля, запах чего-то знакомого, чего-то, что принц почему-то отказывался узнавать.

"Будьте осторожны, принц, – прочитал он на поднятой с пола странице. – Алкадий вновь вернулся в Кассию, и вы знаете, чем вам это грозит…"

Мир вздрогнул, до крови прикусив губу. Еще бы не знать. Но слушать, как кто-то из соседней страны поучает его, наследного принца?

– Проклятые выскочки! – прошипел он, комкая лист и швыряя его об стену.

Он ненавидел Виссавию! Ненавидел ее тайны, ненавидел скрывающих лица виссавийцев-целителей. Но больше всего он ненавидел навязанного ему щенка-виссавийца, который вечно мозолил глаза и давил на совесть своей верностью. Боги… опять эта ненависть, опять же?

Да, виссавийцы правы, как и Рэми частенько прав, но кому легче от этой правоты?

– Проклятый Рэми! – прошептал Миранис.

Узы богов тянули принца к мальчишке, как тянули к любому телохранителю. Друзья, соратники, советчики, избранники богов, верные и преданные, они всегда будут рядом… все, кроме Рэми. И это ярило так, что в дыхание перехватывало!

Да, именно это и раздражало, что Рэми придется отпустить, а отпускать жеж так не хочется!

Покачнувшись от неожиданно накатившей слабости, Мир пытался опереться о пол и вздрогнул, когда коснулся чего-то липкого. Неосознанно отшатнувшись, растер между пальцами что-то красное и ошеломленно прошептал:

– Кровь?

Это ее запах… Крови… Ее капли на книгах, ее пятна на рассыпанных вокруг листах и лужа за спиной, откуда? Нехотя обернувшись, Мир нервно сглотнул.

Замерло на мгновение сердце, вновь забилось, бешено, пытаясь выскочить из груди, когда Мир вдруг понял, на чем он лежал недавно. И его вновь вырвало, на послание виссавийцев, но что с того? Страдать теперь не время. Его телохранитель лежал рядом, с ножом в спине, и Мир боялся, видят боги, боялся…

– Рэми, Рэми! – позвал он, подползая к телохранителю.

Стянул с запястья Рэми серебряный браслет, провел пальцами по покрытой синей татуировкой запястью и отдернул руку… Знаки рода не отзывались, Рэми мертв.

– Боги, почему я ничего не помню? – шептал Миранис, выдергивая кинжал из телохранителя и с трудом переворачивая его на спину.

Глаза закрыты. Кожа, обычно темная, как от загара, теперь бледна и цвет ее не отличается от цвета приоткрытых пухлых губ.

Правую щеку испачкала запекшаяся кровь, и Миранис осторожно отлепил от кровавого пятна длинную черную прядь, отчаянно боясь прикоснуться к рваной ране.

– Почему я ничего не помню? – повторил он.

И сразу же, будто прорвавшись сквозь вязкую преграду, навалились разом боль и отчаяние. Боги… что он натворил, а? И больше всего в мире хотелось, чтобы мальчишка разлепил наконец-то свои тухловатые губы, выпалил очередную глупость, посмотрел печально и непонимающе… пусть! Пусть только бы жил! Только не было бы поздно!

– Далеко не уходи, слышишь, боги, не уходи… я сейчас, дружок, сейчас! – прошептал он, нервно пытаясь собраться.

Мысли путались, как после попойки, и пока Мир лихорадочно думал, что ему делать, скрипнула за спиной дверь.

– Мой принц, прости… – услышал Миранис и сразу же пожалел, что разрешил лучшему другу входить без доклада.

Медленно обернувшись, он увидел то, что ожидал увидеть: безумное удивление в обычно холодном взгляде, мертвенно посиневшее лицо друга. Увидел и аккуратно уложил Рэми на полу, сделав то, что должен был сделать давно: «Кадм!»

Телохранитель явился мгновенно, за миг до того, как Арман бросился к принцу. Легко перехватил дозорного за пояс, швырнул к стене и холодно сказал:

– Успокойся немедленно или я тебя успокою. Что у нас тут…

И вздрогнул, увидел разгром и Рэми.

– Ты! – удержал он вновь рванувшегося из его рук Армана. – Тис, Лерин, вы нужны тут. Сейчас!

Все телохранители будут здесь. Хорошо. Миранису сейчас так нужны были его телохранители, даже Лерин с его занудством.

А потом? Миранис плохо помнил, что было потом. Чопорный и спокойный, как всегда, Лерин помог ему встать, усадил в кресло и прошептал какое-то заклинание, от которого слегка развеялась странная одурь. Миранис не верил, что это правда. И Тис, склонившийся над Рэми, правда, и вошедший в кабинет и побледневший Майк – правда. И посеревший Арман, которого все так же удерживал Кадм – правда.

– Будь добр, осмотри все вокруг, – приказал Кадм дознавателю. – Только быстро, время не терпит. Мы должны забрать тело и приготовиться к ритуалу.

– Но, телохранитель…

– И я сам тебя убью, если скажешь о том, что тут видел.

– Но это не удастся скрыть… скоро все будут…

– Никто ничего не узнает, если вы сами не проболтаетесь. А теперь ты, дружок, – сказал он Арману. – Пока твой дознаватель работает, мы поговорим. Ой поговорим.

– Мир, что с моим братом? – проигнорировав телохранителя, спросил вдруг Арман. И его голос неожиданно задрожал. – Что. Ты. Сделал. С моим. Братом?

Дернулся у тела Рэми Майк, замерли телохранители, но Миранис не спешил отвечать. Что он мог сказать? Руки дрожали, в мыслях продолжало путаться, и Миранис никак не мог вспомнить, как погиб Рэми!

– Задерни шторы… – попросил он Лерина. – Свет… слишком яркий…

Бьет по глазам. Все это… похоже на лихорадочный бред. Если убили Рэми, почему оставили в живых Мираниса? Если здесь столько крови, то почему только телохранителя, не Мираниса?

– Арман, очнись! – вновь вмешался Кадм. – Мы не будем заставлять тебя забыть увиденное, потому что это не в наших интересах, но ты возьмешь себя в руки, выйдешь из кабинета и сделаешь вид, что ничего не случилось.

– Боги… – ответил Арман, не спуская ошеломленного взгляда с Рэми. – Мой брат… мой брат…

– Арман! – настаивал Кадм. – Арман, что б тебя! На меня смотри!

– Мир, что ты наделал! – все так же полушептал, полуплакал Арман, уже не пытаясь вырваться из рук телохранителя. – Ты убил моего брата…

– Бредишь, Арман, – похолодел принц, и его второй раз чуть не вырвало – а ведь дозорный может быть прав, что если это он? И тут же возразил, сам не знал кому – себе, Арману ли:

– Я бы никогда, ты знаешь.

– Тогда скажи, кто? – выпрямился Арман, внезапно приходя в себя. Зато ослабел Мир, выпустил из обессиливших рук чашу, и понял, что ему нечего ответить на этот вопрос. – Скажи, кому мне мстить?

Телохранители и Майк молчали, не вмешиваясь в этот дикий разговор. Может, не стоило их звать. Может, надо было разобраться с другом наедине. Только сил ведь совсем не было… ни на что.

– Дай мне время.

– Сколько?

– До полуночи, – почти попросил Мир, собираясь с силами, специально повторяя слова, чтобы до ошеломленного Армана дошел смысл… – Только до полуночи. Прошу, Арман. Ты будешь молчать до полуночи…

– Больше не выдержу. И в полночь ты отдашь мне тело брата и назовешь имя убийцы. Дай слово!

– Даю, – быстро согласился Мир, радуясь возможности хотя бы на время отделаться от Армана и от его страдания. – Тис, притупи его боль.

– Сам справлюсь! – ответил Арман, только Кадм и не думал с ним церемониться: дернул за плечо, поставил перед Тисменом, и Арману, хотел он или нет, пришлось подчиниться силе телохранителя. Только глаза его сверкали стальным блеском, а с губ, наверняка, были готовы сорваться проклятия. И Рэми… Арман вдруг посмотрел на тело брата и отвел взгляд, в котором внезапно блеснули слезы.

– Дай мне хоть к нему подойти, – выдохнул он. – Дай мне попрощаться.

– Нет необходимости, – холодно ответил Кадм. – После полуночи ты сделаешь все, что захочешь. Майк, ты закончил?

– Да, телохранитель, – ответил Майк, поднимаясь. – Ты можешь забрать… – бросил на Армана испуганный взгляд и добавил: – Рэми. Только, если можно, оставь мне его одежду.

Кадм молча сорвал с плеч плащ и прикрыл им мертвое тело, сорвалось в губ Лерина короткое заклинание, и раньше чем Рэми коснулась тонкая ткань, его одежда оказалась в руках у Майка.

– Твой дознаватель останется здесь, вместе с магами, а ты выйдешь, – приказал Кадм Арману. – Не поможешь, только помешаешь, ведь это касается твоего брата. К полуночи тебя позовут. Ответов на вопросы ты еще, наверное, не получишь, но брата увидишь точно. И с ним останешься.

– Да, телохранитель, – сквозь зубы выдавил Арман и вышел. И сразу дышаться стало легче.

– Куда вы его? – осмелился спросил Майк.

– В ритуальный зал, – изволил ответить Кадм, – пока ты осматривал Рэми, жрецы наскоро приготавливались к ритуалу. И моли всех богов, чтобы не было поздно. Прикажи магам присмотреть за харибом Рэми, если надо, обездвижьте его, чтобы не натворил глупостей. Когда закончишь осматривать кабинет, прикажи духу замка тут прибраться, ничто не должно напоминать о покушении. Когда закончится ритуал, я найду тебя.

Майк поклонился, и Кадм исчез из кабинета вместе с Рэми.

– Ты готов, мой принц? – мягко спросил Лерин.

Миранис не был готов, но все же встал. Телохранители позаботятся о ритуале… а Миранис мог сейчас думать только об одном… только бы Рэми не ушел далеко! Только бы…

Замок выполнил приказ и прибрал беспорядок. Только не тронул лежавшую под стулом статуэтку из горного хрусталя…

***

Котенок заглянул в полуоткрытую дверь. Никого. Прокрался по ковру, притаился за ножкой стула и тщательно вылизал переднюю лапку. Он уже собирался прыгнуть на кресло, устроиться на мягких подушках, как заметил: у спящего камина лежало и искрилось в отблесках огня маленькое. Круглое…

Интересно… Он подкрался к вещице, осторожно, медленно, каждый миг готовый отпрыгнуть, убежать обратно в полуоткрытую дверь… и не спускал взгляда с игры искорок на круглом, интересном. А когда это круглое уже близко – подпрыгнул от неожиданного звука. Зашипел… и все же не убежал…

Это всего далеко. Кошка-мать мурлыкала, что далеко это неопасно.

Котенок вновь прокрался к блестящей вещичке. Застыл совсем рядом, принюхался. Не пахнет. Совсем. Потрогал лапкой. Шевелится. Толкнул, легонечко. Катится! Котенок зашипел грозно, прыгнул, и бросился догонять сверкающую вещичку. И еще толкнуть, догнать, толкнуть, еще!

***

Ведь день она не могла успокоиться. Душили дурные предчувствия, а встретиться с Рэми хотелось даже сильнее, чем обычно. Она не спала почти всю ночь… стоило ей забыться коротким сном, как начинали мучить кошмары. Она видела то Рэми, мертвого, бледного, то зовущего брата Армана, то опасную синеву грани…

Не выдержав, она даже попробовала пойти в покои жениха, но Рэми там не было, а его "тень" вежливо заметил:

– Мой архан на дежурстве. А вам я хотел бы напомнить о запрете принца.

"Почему Миранис запретил встречаться с Рэми? По какому праву?" – чуть не заплакала Аланна. До этого она терпеливо ждала, ведь помолка закончится, уже совсем скоро, и тогда она станет женой Рэми, а Миранис ничего не сможет запретить… совсем немного…

Но в замке ходили дивные слухи, Рэми перестал отвечать на письма, а теперь еще и этот сон.

– Что-то передать? – голос хариба убивал сочувствием.

Аланна ненавидела, когда ей сочувствовали. Боги, привычная с детства "держать лицо", она опозорилась перед харибом жениха из-за какого-то сна? Предчувствий? Узнают при дворе, стыда не оберешься.

– Когда он вернется, скажешь об этом моей харибе, – сказала Аланна, ловя удивление в глазах "тени архана". И только потому не добавила: "…и что с ним все в порядке".

– Как прикажете, моя архана, – поклонился хариб. Аланна чуть ли не выбежала из покоев Рэми и понеслась по запутанным коридорам замка. Лишь когда зашуршал под ногами мягкий ковер, приглушая шаги, она со страхом поняла, что забрела в личные апартаменты принца.

И как только дошла сюда, минуя стражу? Хотя да, стража в последнее время ее не трогает. Может, как невесту телохранителя принца, или как невесту любимого брата главы северного рода, Аланна не знала, да, по сути, ей было все равно. Как и «не замечала» она назойливой охраны, что наблюдала за каждым ее шагом вне замка. Если Рэми и Арману так спокойнее, пусть будет эта охрана.

Дверь в кабинет принца была, как ни странно, приоткрыта. И как же потянуло шагнуть к этой открытой двери, заглянуть внутрь, хотя бы на миг увидеть Рэми… убедиться, что он живой, рядом с принцем, и наконец, успокоиться. Глупо и смешно. Совсем недостойно арханы, тем более, недостойно невесты высшего мага. И Аланна чуть было не прошла мимо, как услышала доносившийся из коридора странный шум.

Что-то покатилось по полу, что-то серебристое полетело к лестнице, потом показалось пушистое тельце, и Аланна поймала полосатого шалунишку за шкирку, прошептав:

– Боги, в покоях принца!

Котенок извивался, сопротивляюще верещал, вырываясь. Но Аланна уже проносилась по коридорам, поглаживая бархатную ушки котенка. Отворялись перед ней двери, сгибались в низких поклонах дозорные, мягко покачивались тронутые сквозняком портьеры, и Аланна не уставала ругать себя за глупость. Рэми жив и здоров, какая беда может настигнуть его в замке? Дух замка не допустит, магия, охраняющая повелителя и его семью, телохранителей – не допустит. А дурное предчувствие в груди… дурь, и ничего более.

Котенок постепенно успокоился, замурлыкал, его мордочка потерлась о ладони Аланны, потыкалась в подушечки пальцев в поисках молока, и, не получив желаемого, звереныш просительно мяукнул.

– Вот ты где! – девочка в коротеньком платьице вынырнула из бокового коридора так неожиданно, что Аланна чуть было не выпустила из рук несчастного котенка.

Веснушчатая девчонка спохватилась, неуклюже поклонилась. Ее личико потемнело в полумраке коридора от залившей его краски, а голос заметно задрожал:

– Прошу прощения, архана.

– Береги его, – ласково ответила Аланна, отдавая котенка хозяйке. – Больше не отпускай.

***

Зина почти бежала по коридору, стараясь быстрее пробежать по этим коридорам. Она бы никогда сюда и не заглянула, только вот советник повелителя Ферин был на диво старомоден. Он не любил исполнительного и невидимого духа замка, зато любил молоденьких служанок и требовал от них большего, чем подача фруктов или смена постели.

В первый раз Зина попалась на глаза Ферину полгода назад. Тогда она была другой: «пышкой», за ней бегал ученик повара и все поговаривали о свадьбе. И тогда, ранней весной, увидела она во дворе замка стройного, разодетого в пышные одежды Ферина.

Говорили Зине умудренные опытом служанки – не показывайся на глаза арханам. Но девушка аж расцвела, когда ее заметил приятно пахнущий советник повелителя. А потом была долгая и страстная ночь: Ферин умел быть нежным. Когда хотел. И тогда он почему-то хотел.

Но минуло несколько лун. Ферин, позабавившись с пышкой, более не брал ее в постель, а глуповатая Зина мигом поумнела, когда сообразила, что ест за двоих.

Ученик повара все еще бредил о свадьбе, а его невеста дурнела от ужаса… Даже она поняла, куда пропадали некоторые "любимицы" Ферина. Зина знала, что домов забвения в городе много, девки в них умирают быстро, потому молодой и симпатичной Зине там будут только рады.

Признаваться, что беременна – нельзя, погубит ее советник. И дитё за муженого не выдашь: ее подруга попыталась. Малыша отнесли в храм, положили на алтарь и под унылое завывание жрецов проступили на тоненьких запястьях ребенка знаки рода отца, да вот только не мужа.

Зина помнит, как вместе со всеми негодовала, когда неверную жену тащили по двору храма. За волосы. Что с ней было потом, Зина не знала… А теперь боялась узнавать, потому и собрала последние денежки, чтобы пойти к колдунье.

На всю жизнь запомнит Зина и беззубый рот женщины, и дикую боль, когда выходил из нее ребенок. Тогда, наверное, и прилип к ней проклятый кашель.

Зина остановилась у ступенек и согнулась, пытаясь всеми силами не кашлять. Нельзя, не здесь. Не возле покоев принца. «Служанка должна быть незаметной» – учила ее мать. Умирать Зина тоже должна незаметно?

Почему боги с ней так жестоки? Ученик повара был заботливым… Стоило любимой пышеньке начать кашлять, как жених привел к ней виссавийца-целителя.

Не забыть ей пронзительных черных глаз поверх тонкой, уложенной аккуратными складками повязки. Не забыть холодных слов, произнесенных с легким, едва ощутимым акцентом:

– Ты не пожалела своего ребенка, так почему я должен пожалеть тебя?

Боги, как могут быть целители столь жестокими? Почему?

Вот и здесь коридор обит зеленым, как цвет плаща виссавийца, мелькнувший тогда в дверях каморки:

«Почему зеленый? – подумалось Зине. – Такой красивый цвет, а приносит несчастье…»

В тот день она потеряла все: жениха, родню, друзей. Если целитель отвернулся от Зины, то и другим она была не нужна. А кашель все больше выедал внутренности, все чаще горело в груди по ночам, и все дольше сотрясали тело припадки, пока пышка не иссохла подобно соломе на худой крыше.

Боги, за что?

И угораздило же советника о ней вспомнить. И Зина уже дошла до его покоев, когда из-за украшенных резьбой и позолотой створок до нее донесся чужой, издевающийся голос:

– Вижу, что у тебя не совсем получилось, брат. Опять же. А мне убирать следы?

– Не ной, а убирай, иначе ты первый со своего места полетишь.

– Ну это мы еще посмотрим.

Зина отпрянула от двери, пока ее не заметили: что некоторые разговоры лучше не слышать, она поняла еще с детства. Подождала немного, вновь скользнула к двери и осторожно постучала.

– Войди.

Как ни странно, Ферин был один, а неведомый гость куда-то исчез. Увидев Зину, архан нахмурился, окинул ее презрительным взглядом и прошептал:

– Красота иссякает быстро. Особенно у быдла. Но у меня нет времени искать другую.

На этот раз он не был ласков: вжал ее в стену, грубо задрал юбки, взял быстро, больно, не церемонясь, и выставил за дверь:

– Больше не приходи.

Зина была только рада, стрелой полетев по коридорам, и, добежав до узкой винтовой лестницы, согнулась пополам, стараясь не кашлять. Впрочем, боги на этот раз смилостивились и кашель быстро отпустил. Она осторожно, боясь сновь закашляться, выпрямилась, и тут-то и заметила у ступеньки маленькую статуэтку Анэйлы на шелковом шнурке…

Ей бы жениха. Любящего. Ей бы вернуться в деревню, пойти к знахарке и упасть на колени, моля о помощи… Ей бы прощения…

"Анэйла, дай мне суженного. Пожалуйста. Такого, как ученик повара… я уж больше не отпущу, не предам, никому кроме него не дамся. Жизнью своей клянусь… никогда. Пожалуйста!" – молила она, прижимая к груди статуэтку.

Дрожащими пальцами Зина связала концы разорванной нити. И амулет, мелькнув в блеске свечей, скрылся в складках грубой холщовой рубахи.

***

После обеда вокруг все будто взбесилось и небо прорвалось, испуская тугие струи дождя. За окном капало, но стеклу змеились капли, множа на полу стены, и во всем замке слегка горели, разгоняли полумрак, светильники.

Сегодня Арман ненавидел свою работу. Он замечал изумленно-настороженные взгляды собственного отряда и старался держаться как можно спокойнее, но удавалось плохо. Хариб, не отходивший от архана ни на шаг, то и дело подавал тайком успокаивающие зелья. Некоторое время они помогали, оглушая, но чуть позднее вновь поднималась к горлу горькая волна, и Арману казалось, что он задыхался. И с трудом срывался с места, чтобы закрыться в своих покоях.

Боги, что он тут делает! У него брат умер! А он стоит на этом балконе, вслушивается в плеск дождя и не в силах даже двинуться от скрутившей его боли.

Нар вновь коснулся руки архана, посмотрел сочувственно и шепнул на ухо:

– Еще немного.

Арман вдохнул через сжатые зубы холодный, влажный воздух. Нар прав – уже темнеет, с заходом солнца истекут и последние мгновения дежурства, наконец-то. Арман чувствовал, что смертельно устал притворяться, устал тушить в себе горечь и боль.

Его брат умер, а он должен ходить по замку, выслушивать доклады, вникать во что-то… а Рэми… больше нет.

– Старшой! – позвал кто-то.

Арман резко обернулся. Судя по встревоженному лицу Дэйла, чуют в отряде неладное. И лезть к Арману лишний раз боятся. Но лезут, значит, что-то серьезное.

– Там… – начал коренастый, крепко сбитый дозорный. – Там служанка. Странное с ней что-то. Всегда тихой была, спокойной, а тут как взбеленилась. На людей бросается. И глаза у нее… шальные! Ее повара скрутили и в кладовке заперли. Кляп в рот вставили, а то орала по-страшному. Посмотрел бы ты… Майк говорит, что занят, что по приказу телохранителей…

– Посмотрю, – бесцветно согласился Арман. – Майка сегодня трогать не смей.

Если тебе жизнь, конечно, дорога. Но можешь и тронуть… зверь внутри Армана выл от боли и требовал выхода. Так что перегрызть бы кому горло-а? Может, легче станет?

Да не станет, увы. И Арман принял из рук Нара очередное зелье и поплелся за дозорным.

Смотреть было не на что. Когда кладовку открыли, оказалось, что служанка лежит в луже крови, посреди метел, уставившись широко открытыми глазами в деревянный, потемневший от времени потолок.