Текст книги "Телохранитель (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

"Этим" было изуродованное тело теперь уже бывшей фаворитки Мираниса, которую, сказать по правде, Кадм никогда не любил. А кто любил? Помимо принца, что совсем не умел выбирать женщин, наверное, никто.

То, что деваха была некрасива, глупа и тщеславна, было не так и страшно. Лера отличалась еще воистину зверской ненасытностью: частых ласк Мира ей оказывалось недостаточно и, выползая из постели принца, она с удовольствием делила ложе с не очень разборчивыми придворными.

Ставить на место зарвавшихся арханов приходилось Кадму. А кому еще? К другим телохранителям с подобными просьбами не пойдешь… Рэми – упрямый неженка. Лерин белых ручек о такое пачкать не станет, а нелюдимый Тисмен и вовсе решит проблему проще некуда: яда в чашу ослушнику и дело с концом.

Зеленый телохранитель шуток не понимал и к репутации принца относился серьезно. По мнению Кадма – слишком, ведь для молодых и глупых арханов (а кто еще в постель фаворитки принца полезет?) хватало лишь угрозы провинцией, а провинции придворные боялись пуще смерти.

Кадм их не понимал. Он частенько мечтал о лесах Алирии, где прошло его детство, о шептавших дубравах, о кристально чистой родниковой воде и, что главное, о покое. Временном, большего телохранитель бы не выдержал, но с непредсказуемым принцем покоя не было никогда.

Вот и сейчас… опять этот запах спекшейся крови. Застаревшая смерть, успевшая впитаться в стены таверны, едва ощутимый запах который не могла перебить даже свежая влажность, влетающая через открытые окна. Впервые такую смерть Кадм встретил ее еще мальчиком, когда нашел «заснувшую» мать.

«Она красива», – шептал молодой ученик жреца Айдэ, которому поручили забрать тело.

«Смерть не бывает красивой, – отвечал Золанд, опекун Кадма. – А это еще и глупа».

Теперь Кадм соглашался с опекуном. Смерть бывает какой угодно, только не красивой. Самоубийство матери было глупым, конец Леры – уродливым. Да и место, сказать по правде, выбрано ой как неудачно: дыра, старые, ободранные стены, скрип половиц под ногами, низкая кровать с не совсем свежим тюфяком, на которую было накинуто истертое одеяло. Мало места, не протолкнуться, воняет трухой и не совсем понятно, что тут забыла изнеженная архана.

Жрец смерти, высохший и уже старый, склонился над фавориткой. Молодой, еще неопытный дозорный не выдержал, тайком закрыл нос шарфом и отвернулся. Думал, небось, что тайком: но Кадм его не разочаровывал: его и самого, привычного к смерти, мутило. Обычно Кадм убивал и шел себе дальше, а о телах заботились другие. Однако мимо тела дуры, что чуть было не угробила Мираниса, Кадм пройти не мог.

Но хуже всего оказалась жалость. Он почему-то жалел глупую фаворитку: даже она не заслужила умереть с задранной юбкой, с распоротым животом и выпущенными наружу кишками. На ее счастье, хоть шею ей свернули раньше. Только измываться после смерти было зачем?

«Что ты об этом думаешь?» – мысленно, чтобы не слышали остальные дозорные, спросил Кадм Майка, сидевшего перед трупом на корточках.

«Думаю, что это все же Лера преподнесла принцу тот роковой подарок, – даже не вздрогнув и не прервав осмотра, ответил Майк, – и от Леры решили избавиться раньше, чем мы ее нашли».

С улицы ветер принес запах речной сырости. Проскакал под окнами всадник, золотом отражался от окна свет фонаря.

«В шкатулке был тот проклятый амулет, – скорее сам для себя, чем для Майка, добавил Кадм. – А я-то думал, к чему стараться ради простой рожанки? Ради Рэми я бы еще поверил, но и к Рэми амулет попал случайно. Это Мираниса хотели достать, вопрос только как это оказалось у служанки?»

«Думаю, досадная случайность, телохранитель, – ответил Майк, поднимаясь. – Мне интереснее тот, кто убил Леру. Это явно придворный, он хорошо знает Мираниса и умеет играть на его слабостях. Все было продумано до мелочей, помешала лишь досадная случайность и упрямство архана Эррэмиэля. Наш незнакомец даже Леру соблазнил, а фаворитка принца выбирала в любовники исключительно арханов. Только говорят, в последнее время она стала… спокойнее или осторожнее. Поговаривала, что собирается замуж…»

«Уж не за Мира ли?» – усмехнулся Кадм, даже слегка порадовавшись, когда Майк разрешил дозорным убрать тело и позвать служанок, чтобы те начали убирать комнатушку.

«Нет, она не была аж настолько глупа, мой телохранитель. Думаю, наша Лера… влюбилась…»

Вот уж эти бабы со своей любовью! Сами выдумают, сами рвут себе сердце. Кадм никогда не любил, да и жениться не думал, зачем? Его жизнь принадлежит служению трону, а семья обременяет ненужными слабостями. А Кадм не любил быть слабым.

Он оставил Майка и вернулся в замок, в его ночную тишину. Едва успел войти в свои покои, как в сердцах сорвал плащ, бросив его харибу: везде чудился этот сладковатый аромат мертвечины. А запах все равно никуда не делся, он, казалось, пропитал всю кожу, волосы, дорогую ткань одеяния, а смывать с себя все это и переодеваться было некогда. Плохой сегодня день. Утомительный. Кадм не любил утомительных дней.

В напоминавших цветущий сад покоях зеленого телохранителя было темно и тихо. Шевельнулся у ручья новый любимец: лысое, уродливое существо, названия которого Кадм не мог и не хотел запомнить. Однако этот уродец опасен, поэтому, подходя к Тису, Кадм легким всплеском магии усыпил и этого любимца друга, и других, что притаились в ветвях деревьев.

Тис был бы недоволен, Тис вообще не любил гостей в своих покоях, поставил на них защиту, которую вряд ли кто бы обошел… помимо Кадма и других телохранителей, которым Тис, как и всем, до конца не доверял, зато доверяла его сила, льющаяся вокруг ровным потоком.

Тис спал неожиданно крепко: именно он, любитель травок, зверюшек и ненавистник людей, осторожно вел душу Рэми из-за грани. И вывел… и устал больше, чем любой из них, но никогда бы в этом не признался.

– Если ему станет хуже, позовешь, – кинул Кадм харибу Тисмена.

– Да, мой архан, – ответил столь же обычно неразговорчивый, как и Тисмен, молодой человек, низко поклонившись телохранителю.

Выходя из покоев друга, Кадм не забыл разбудить зверюшек: любимец из уродца не ахти, зато охранник верный. А в этом замке никогда не знаешь, когда понадобится дополнительная охрана.

В покоях принца Рэми все еще спал, спихнув одеяло в ноги и раскинувшись на кровати. И Кадм вдруг вспомнил, как пронзила его боль, когда он увидел мальчишку мертвым. Сильная и острая, и давно забытая. И как задрожал голос, когда Кадм спросил на ритуале:

– Отпускаешь его?

Тогда Кадм твердо знал, что ответит Миранис, теперь же удивлялся, что принц ответил: «Да». Даже опутанный узами сильного заклинания, наследник без колебаний выдохнул это проклятое слово и позвал Рэми из-за грани. Значит, все не так просто, как думает Рэми. Все совсем не просто.

– Почему тебя так часто ранят, а, мелкий? – тихо спросил Кадм.

Рэми, будто услышав, зашевелился во сне, устраиваясь на подушках поудобнее. Кадм вздохнул, накрыл вспотевшего мальчишку одеялом и, приказав своему харибу присматривать за Рэми, отошел от кровати.

«Почему встреча с Рэми всех меняет?» – подумал Кадм и, пожав плечами, направился к полуоткрытой двери, за которой ждал принц.

В соседних покоях было темно и спокойно. Мир, сидевший возле окна во всю стену и что-то читавший в неясном свете светильника, и не думал отдыхать, хотя устал не менее других. Принц при необходимости мог не спать несколько дней, даже седмицу, но и силы он тогда брал у телохранителей. Сегодня же Лерин и Тисмен уже на грани, о Рэми и говорить нечего, а от Кадма Миранис не взял ни капли. Неужто совесть замучила?

«Я заменю тебя», – мысленно, чтобы не потревожить Мираниса, сказал Кадм Лерину. Тот кивнул и исчез, а Кадм застыл у двери, любуясь на россыпь звезд за окном. Разговаривать с наследником не хотелось, как и жалеть Рэми. Виноваты оба: один, что не позволил проверить подозрительного подарка, другой – что не воспротивился приказу принца и не позвал других телохранителей. Судя по просмотренным воспоминаниям, одного прикосновения к шкатулке Рэми хватило, чтобы понять – что-то не так. Но это прикосновение было слишком поздним…

И каким чудом Рэми не разглядел "лжехариба" принца? Маг с такой силой? Старательный и аккуратный?

В итоге Рэми слетал за грань, телохранители едва живы, зато Мир полон сил… только это подобно азарту перед битвой – нервное то, а то, что нервное, до добра не доводит. Так и смотри, опять чего-нибудь выкинет.

Но пока принц был спокоен. Даже не взглянув на Кадма, он сидел прямо на полу с раскрытой книгой на коленях, смотрел в окно и пальцы его вертели теперь уже безопасную статуэтку. Поняв, что принц давно уже не читает, Кадм счел нужным все же вмешаться:

– Мы закончили подготовку в приему хранительницы Виссавии, мой принц, – сказал Кадм.

Миранис будто не услышал. Он все так же продолжал смотреть в окно, а амулет играл в его пальцах, отражая неясный свет светильника. Спал у его ног верный волкодав, мялись под тонкими пальцами страницы книги. Все же раздражен. Закрылся от щитами и неизвестно когда, все же вспыхнет гневом.

– Ты думаешь, это Алкадий?

– Если Алкадий вернулся, то в этом нет сомнений, мой принц. Но, думаю, что ему помогает кто-то в замке.

– Забавно, я принц, – сказал вдруг Миранис, и слова его укололи горечью. – Я – наследник Кассии, я избранник богов, а должен сидеть и опасаться воли чужой богини. И какого-то мага, бывшего целителя… бывшего виссавийца, который смог меня достать в моем же замке!

– Алкадий был хранителем смерти, – поправил его Кадм. – Не целителем.

– Какая разница! – зашипел Мир, дернувшись так резко, что книга упала с его колен. – Почему эти виссавийцы так много о нас знают?

– Но обычно не используют знаний, – ответил Кадм.

Обычно они исцеляют и не берут ничего за исцеление. Всего лишь просят молиться их таинственной и тихой богине. Всегда спокойные, знавшие, чего хотят, виссавийцы были Кадму все же приятнее, чем вечно меняющий настроение принц.

Но вслух телохранитель этого не сказал. Он вздохнул, медленно подошел к Миру, и, подняв с ковра книгу, положил ее на стол.

– Они не должны жить, не понимаешь? – выдохнул вдруг Мир, отшвыривая статуэтку. – Они опасны! Слишком сильны, как маги, но всего лишь люди, потому уязвимы, а когда огромная сила соединяется с безумием, получается ураган. Алкадий – ураган, сметающий все в порыве боли. Умный и беспощадный, который знает нас так хорошо, умеет использовать наши слабости. Мои, Рэми, Лары…

– Лара мертва, – быстро вставил Кадм.

Мир прав, но его правота никому не поможет. И завтра ему придется улыбаться хранительнице, придется прятаться за спинами телохранителей от Алкадия, и, что важнее, платить за свои слабости и свои ошибки. И потому Мир должен прямо сейчас спуститься на землю, а не тратить силы и летать в облаках на крыльях бессильного гнева.

И два роковых слова помогли: Мир вздрогнул, выдохнул сквозь зубы и вновь отвернулся к окну. А щиты его стали только крепче: наверняка не хочет, чтобы Кадм увидел и почувствовал его боль. Хуже – тяжесть его вины.

Впрочем, в смерти Леры Миранис как раз не виноват, но пока Кадм принца разубеждать не будет, пусть слегка помучается.

– Если бы Рэми не сдернул с меня амулета, был бы мертв и я, – грустно засмеялся Миранис. – Перегрыз бы себе вены, как та несчастная служанка. Как зверь, загнанный в угол? Я наследный принц Кассии, умер бы так жалко?

Ноет… ой ноет… Кадм хотел что-то ответить, но в этот миг зашел в покои его хариб, и тихо сказал:

– Архан Эррэмиэль исчез.

– Как исчез? – первым спросил Миранис. – Оглушенный зельем Тисмена? Кадм… иди. И не зови никого, я знаю, как вымотались Тис и Лер. Я не выйду из покоев, останусь с твоим харибом. За дверью дозор, если тебе спокойнее, можешь оставить со мной пару наемников Рэми. Иди, если что, я тебя позову.

– Да, мой принц.

И Кадм, молча поклонившись, вышел. Его хариб чуть слабее его самого… и, на счастье, вовсе не глуп. Справится. А когда Мир так смотрит… ему можно доверять. Принц идиот, местами, но в миг опасности ведет себя, обычно, как следует. И не мешает телохранителям работать.

***

Лия нашла мать в библиотеке, остановилась, тяжело дыша, спросила:

– Мама, ты слышала, слышала?

– О чем? – стройная, гораздо стройнее большей части архан, темноволосая и гибкая, она казалась дочери молодой и прекрасной. И… какой-то гордой, наверное. Не оборачиваясь, Астрид поставила книгу на полку, и на миг свет отразился от ее распущенных, черных волос.

Истинная архана… а вот у Лии так не получалось. Ей вообще было неловко при дворе, во всей этой роскоши, среди предусмотрительных слуг, заботы замка и красот магического парка. А так же вечного внимания и зависти… сестра старшого дозора и телохранителя наследника…

– Весь замок гудит, мама! Рэми ранен, Арман под домашним арестом, матушка… что… что это?

На миг рука матери застыла, потом медленно, будто растягивая мгновения, погладила корешок книги, и Астрид тихо спросила:

– Он жив?

– Не знаю, мама!

– А виссавийцы, ты видела их?

– Ну видела, пока сюда бежала, но что мне виссавийцы?

Астрид выдохнула и вмиг будто расслабилась. А потом сказала:

– Не шуми так, Лия. Возвращайся в свои покои. Я зайду к Арману.

– Но к нему не пускают! Я пробовала! Мама, я уже все пробовала! И просила, и умоляла, но все равно не пускают!

– Меня пустят, – тихо ответила Астрид, поворачиваясь к дочери. – Не бойся, если виссавийцы молчат, значит, все поправимо.

Лия так и не поняла, причем тут виссавийцы, но почему-то все равно успокоилась.

10. Арман. Битва

Он ждал, как всегда, в тени. Смотрел бесцветным взглядом, когда ему отдавали приказы, спокойно позволил себе подчистить память и даже не шелохнулся, когда его оставили одного.

Нет, все же идиоты в слугах это опасно. Если бы этого дурака поймали раньше, это могло бы закончится плохо. Для всех.

А теперь, может, послужит хоть чему-то.

Ночь кутала все вокруг в тишину, свет светильников золотил белоснежные стены, горы родового герба над дверьми, а внутри Армана, не находившего себе места в душных покоях, билась тьма. Его заперли! Как нашкодившего ребенка! «Чтобы успокоился и не наделал глупостей», сказал стоявший у дверей дозорный.

Даже через окно не уйдешь? Расцвела едва заметной сеткой по стеклу паутина магических рун, и Арман понял: не пропустят. Трупом на дороге лягут, а не пропустят! Не дадут ни вытянуть из этой ловушки брата, ни высказать принцу все, что о нем думает!

Миранис как разбалованный ребенок! Ребенок, которому всегда и все было можно. Это Миранис чуть не угробил Эрра, это Миранис со своим эгоизмом! Эрр… Эрр же как всегда… позволил себя ранить! Идиот блажной!

Арман ударил кулаком в стену и вздрогнул, услышав тихий голос Нара:

– Думаю, тебе и в самом деле лучше успокоиться. Ни принц, ни телохранители не хотят тебе зла. И… брату твоему не хотят. Не верю, боги, искренне не верю, что этому позволят повториться.

– Ты видел, в каком он был состоянии, – зарычал Арман. – Видел. И осмеливаешься меня успокаивать!

Зверь просился наружу, но превращаться нельзя. Иначе барс сиганет в окно, не обращая внимания на сеть сигнальных рун, и тогда за погоню возьмутся высшие маги. Убить, может, и не убьют, а вот стыда на всю Кассию не оберешься.

– Это все чужое воздействие, мой архан.

– Чужое воздействие? – усмехнулся Арман, глядя на парк за окном, увитый гирляндами огней. – Это всего лишь страхи Мираниса, увеличенные магией. Его ревность. Его нежелание видеть рядом кого-то, кто лучше. Как будто я не знаю собственного принца. Эгоистичная, не думающая о других сволочь!

Хуже – друг, который должен был знать, что делает. Должен был знать, что Арман не позволит тронуть брата, а все равно… Боги…

– И твой принц, – аккуратно поправил Нар. – Тот, в руки которого твой брат отдал свою жизнь.

Нет, в которому Арман глупо отдал брата. Но это скоро изменится…

– И это я исправлю. Видят боги… – выдохнул Арман и замер, услышав стук в дверь.

Тюремщики стучат, прежде чем войти в камеру? Смешно. Но раньше, чем стих ненавязчивый стук, Арман выпрямился, жестом подозвал Нара, чтобы тот поправил его одежду, и проверил окружающие его щиты: хватит уже другим видеть его слабости! Приглушив светильники, он опустился в кресло и вздрогнул, когда на пороге убранной в белое покои появилась хрупкая фигурка…

Ночью? В его покоях? Внезапно…

Арман медленно поднялся, сразу забыв о своей гордости. Он не видел ее так давно. Он предпочел забыть о ее существовании. Он навещал ее крайне редко, крайне неохотно и только по делу. Он окружил ее через слуг заботой, потому что она… именно она осветила последние дни его отца. Но Арман ее ненавидел, ведь она на много лет отобрала у него семью и брата…

Его мачеха. Сестра виссавийского вождя. Гордая, прекрасная в свои тридцать четыре, Астрид. Он слышал, что много кто и теперь добивался ее благосклонности. Много кто слал ей подарки, обманувшись ее яркой, необычной красотой. И все остались ни с чем…

Астрид не хотела второй раз выходить замуж. Астрид заперлась в своих покоях, среди книг и рукоделий. Астрид, казалось, довольствовалась лишь обществом дочери и часто навещающего ее сына. Астрид в первый раз пришла к Арману сама.

А еще Арман слышал, что Астрид часто навещала гроб отца. Долго стояла перед хрустальным саркофагом на коленях и что-то шептала… и Арман убил бы первого, кто бы осмелился подслушать ее шепот… Первого, кто осмелился бы ее оскорбить или обидеть.

Он ненавидел ее, да, но Астрид была женой его отца. Женщиной под защитой Армана. И даже самому себе Арман не позволял ее ранить.

Гибкая, стройная и высокая, с распущенными, а не собранными по последней моде под сетку темными волосами, она была ярким цветком среди изящных и таких ненастоящих придворных архан. Двигалась мягко, бесшумно, будто плыла по воздуху, смотрела с несвойственными женщинам гордостью и уверенностью, и чуть пухловатые, как и у ее сына, губы ее частенько складывались в ироничную улыбку.

Астрид боялась служба, повиновалась ей беспрекословно. Астрид когда-то боготворил, чуть ли не на руках носил, отец. И Арман… когда-то… боготворил… в давнем, полном солнца детстве, где мачеха была его единственной опорой. Где в ее объятиях Арман выплакивал смерть отца. Где ей взахлеб рассказывал об успехах в школе и на тренировочном дворе, и видел в ее глазах столь сладостный огонек гордости.

Да, она гордилась им! Она наняла ему лучших, невыносимо строгих учителей. Она была рядом всякий раз, когда Арману казалось, что он не выдержит. Она была его звездой, к которой Арман так тянулся… и так боялся ее потерять.

И она же с такой легкостью все разрушила…

– Рад вас видеть, матушка, – поклонился Арман и сделал Нару знак выйти.

Арман осторожно провел Астрид к удобному креслу, в котором сидел так недавно, и сел напротив, радуясь преграде меж ними в виде невысокого, изящного столика с витыми ножками. Подав Астрид вазу с только собранными, еще мокрыми от росы, персиками, Арман спросил, стараясь убрать ледяные нотки из голоса:

– Чем обязан вашему приходу?

Астрид взяла один из персиков, повертела его в тонких пальцах, и ответила:

– Слышала я, что ты воспротивился воле повелителя… и захотел отказаться от должности старшого дозора.

Значит, вот зачем она пришла? Побоялась за свое тепленькое местечко в замке.

Сразу стало легче и понятнее. И в то же время кольнуло душу разочарование, впрочем, чего Арман ожидал? Любви? От мачехи… среди архан немногие любили даже своих детей, а уж пасынка…

– Я не думаю, что вас это должно беспокоить, матушка, – мягко ответил Арман. – Наш род достаточно богат и достаточно силен, чтобы не бояться гнева повелителя.

– Наш род, мой мальчик, – тихо поправила Астрид, – это я, твой брат, твоя сестра и ты. И никто из нас не боится гнева Деммида, тебе хорошо бы это уяснить, мой мальчик. Но все тебе ли не знать, что богатство и власть мы получили за верность нашему повелителю.

Арман вздрогнул. Мачеха права и неправа одновременно. Да, Арман всю жизни верно служил повелителю и его наследнику, но… никогда не прислуживал. И не был их рабом. Все, что он делал, он делал согласно своему выбору, согласно своему понятию о правильном, мог пожертвовать всем… но не братом.

– Эта верность слишком дорого нам стоила, – сквозь зубы ответил Арман, и сразу же пожалел о своих словах: Астрид побледнела вдруг, встала и подошла к окну, все так же перебирая в пальцах желтый шарик персика. И в полумраке покоев она показалась вдруг такой молодой, такой беспомощной…

– Ты не понимаешь, – сказала она. – Мне так хотелось, чтобы все было бы иначе, видит богиня, так бы хотелось! Но и у тебя, и у меня, и у Рэми… на самом деле никогда не было выбора. Мой сын… родился наследником Виссавии, ее благословенным и любимым сыном. И с самого его рождения отец видел в Рэми наследника… хотя у меня и было двое старших братьев.

Было? Как же! И Арман не преминул чуть язвительно напомнить:

– У вас все еще есть старший брат.

И в глазах Астрид сразу же поселилась та самая печаль, которая частенько омрачала взгляд ее сына. Эрра. Но если печаль Эрра Армана сразу разоружала, но Астрид…

– Эл… Элизар… – тихо прошептала она. – Несчастное, запутавшееся дитя…

Он уж эти женщины… почему они всегда и во всех видят детей! Почему они всех и всегда жалеют! В особенности эти виссавийки! Лия, наверное, тоже пожалела бы… Эрр… брат тоже мог бы пожалеть, если бы перестал обижаться на свою богиню.

Виссавия, великая и мудрая, почему-то остановила Рэми и не дала ему убить Алкадия. Их врага. Врага, который теперь чуть было Рэми и не уничтожил! Арман вздохнул и, откинувшись на спинку стула, сказал:

– Он старше меня и давно мужчина. Мужчина, который достоин не уважения, а жалости… не совсем мужчина.

Персик выпал из пальцев Астрид, покатился по белоснежному ковру, и Арман нагнулся, чтобы поймать золотистый шарик, когда она тихо сказала… совсем не то сказала, что Арман ожидал услышать:

– Когда я тебя увидела в первый раз… ты был очень болен. Маленький котенок на руках твоего отца, который только что потерял мать… ты обернулся тогда и не хотел вновь становиться человеком, только боль в золотых глазах, непонимание было человеческими… и ты мяукал, хрипло, бесконечно, так, что сердце разрывалось… а когда я взяла тебя… вдруг успокоился и заснул на моих руках. А твой отец… посмотрел на меня с такой благодарностью… наверное, тогда я и влюбилась. В вас обоих.

Месяц за окном скрылся за тучей, колыхнулась вуаль туч, мягким уютом светились светильники, а Арман вздрогнул, не понимая. Но мачехи не прервал. Слушал… все еще не веря в услышанное.

– Женой твоего отца должна была стать моя сестра… но сбежала от него перед самой свадьбой. Отец рвал и метал, я – была счастлива, ведь я должна была занять ее место. Место о котором давно и страстно мечтала! И… твой отец, кажется, тоже… до сих пор помню, как нежен и внимателен он был. До сих пор не могу поверить, что его рядом нет и уже никогда не будет. До сих пор помню, как ты бегал за мной хвостом и не мог оторвать от меня ревнивого взгляда… ты ревновал даже к Алану. Ты называл меня «Рид», и рычал на каждого, кто пытался ко мне подойти. А потом ты вырос… и, наверное, перерос свою любовь к матери. У тебя появились друзья и твой… обожающий тебя братишка…

– Только не говорите, что вы меня любили, Астрид, – усмехнулся Арман. Не могла она любить, эти виссавийцы вообще никого не любят, кроме своего ненаглядного вождя и своей богини… никого…

– Любила? – с полузабытой ласковой улыбкой переспросила мачеха, и в глазах ее промелькнула… нежность? – Я и теперь люблю. Как я могу не любить сына Алана? Моего белокурого котенка с золотистыми глазами?

Бред какой! Арман смял в пальцах несчастный персик и медленно поднялся. Он не верил. Не хотел верить. Он не понимал, о чем она говорит, и почему именно сейчас? На самом деле боится, что он пойдет против повелителя? Настолько боится, что решила притвориться любящей мачехой?

Увы, Арман уже давно не дитя, которое способно в это поверить. Которому нужна материнская любовь. Он верил в нежную привязанность Лии, верил в твердую, братскую любовь Рэми, а вот в то, что мачеха его любила…

Ради богов, вот зачем эти игры? Это притворство?

– Вы меня бросили, Астрид, – без былой улыбки сказал Арман, мечтая скорее закончить этот ненужный им обоим разговор. Опасный разговор.

– Нет, мой мальчик, – ответила Астрид, заглядывая ему в глаза. Смело и открыто. И во взгляде ее Арман прочитал то же опасное упрямство, что частенько читал в взгляде Рэми. Ту же искренность… Боги… – Я не бросила тебя, а оставила одного. Но ты должен понять, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять. Рэми надо было спрятать, среди рожан, в темном лесу… и ему было там хорошо. Спокойно. Но ты… ты рожден гордым арханом. Ты рожден, чтобы править. Чтобы вести за собой людей. Ты бы зачах в этом покое… помнишь, как тебе нравилось учиться в магической школе, быть там лучшим? Помнишь, как ты возненавидел меня, когда пришлось вас, сыновей, забрать в затерявшееся в лесу поместье!

– Ты могла бы объяснить… – выдохнул Арман.

– Объяснить что? Что тебе, у которого было все, придется вдруг жить в тесном деревенском домике? Подчиняться какому-то не сильно умному архану или лишенному дара старейшине? Рэми смог, потому что не помнил, кто он на самом деле. Лия смогла, потому что она девушка и была слишком мала, чтобы что-то понять… ей хорошо там, где ее близкие. Я смогла ради Рэми и Лии. А ты… ты, уже тогда познавший власть, ты бы смог? Или бы ты хотел забыть все, чего тогда уже добился, чтобы последовать за братом? Простил бы ты нам такую жертву? Да и нужна ли была эта жертва?

И Арман отвел взгляд, поняв вдруг, что в ее словах много проклятой правды. Ему всегда нравилось быть арханом. Всегда нравилось ощущать бремя власти, ответственности в его руках, которая помогала и карать, и спасать. Всегда нравилось служить повелителю… боги, всегда!

А в лесу, где столько лет прожил Рэми… что он бы делал? Гонял бы волков по кустам с местными рожанами? Или работал бы в поле? Или служил бы в поместье или замке? Он и служил? Немыслимо!

– Да, я знала, что ты выжил, – продолжала Астрид, заглядывая ему в глаза. – Слышала от деревенских. Знала, что тебе было тяжело и прости меня за это. Знала, как опустошило твою душу одиночество, знала, мой мальчик, и все равно оставила тебя под присмотром повелителя. Потому что ты рожден быть главой рода, арханом, старшим дозора. Ты доказал, что способен на многое. Несмотря на молодость, несмотря на ларийскую кровь, ты стал кем стал… и я горжусь тобой. Всегда гордилась. И когда слышала о твоих успехах в школе, и когда ты… не понимая что делаешь, прибегал ко мне ночами… мой белый котенок. Одинокий и мяукающий, ты находил тогда в моем доме успокоение и силы, чтобы бороться дальше. Жить. Расти. Крепчать.

Арман пошатнулся, все еще не осмеливаясь поверить… он рос и крепчал под присмотром опекуна в забытом всеми богами поместье. Он превращался по ночам в зверя и бегал где-то… бегал до самого рассвета. Он возвращался домой едва живым от усталости и не знал, где он был… даже не помнил, что превращался в зверя… это все прекратилось лишь когда он вернулся в столицу, когда возглавил дозор. Когда научился превращаться осознанно…

– Значит, вот куда я убегал…

– Да… ко мне… так жалобно мяукал и успокаивался в моих руках… и все прошло, когда ты приехал в столицу, когда занял принадлежащее тебе место рядом с наследным принцем и повелителем. Ты успокоился… чтобы теперь вновь самому посадить себя в клетку? Вновь бегать зверем по лесам, чтобы хоть на миг забыть о своей клетке? Арман, ради богов, ты создан для этой жизни! Ты великолепен на том месте, которое занимаешь! Ты вырос таким же сильным, как и твой отец, и твои люди так же нуждаются в тебе, как когда-то нуждались в нем!

– Но Рэми…

– Не прикрывайся Рэми! – оборвала его Астрид. – Он целитель судеб. Он телохранитель принца. Он никогда не оставит добровольно Мираниса. Потому если хочешь быть рядом с Рэми, хочешь помочь брату, тебе придется остаться рядом с принцем. И даже не надо будет выбирать… ведь твой брат, как и ты, всегда будет верен правящему роду Кассии…

– Даже после того… – начал Арман, все еще сомневаясь.

– Он моего брата не смог возненавидеть за большее, – тихо ответила Астрид. – А ты… ты, мой мальчик… не отказывайся от жизни, в которой ты так счастлив… Миранис поймет… ты же знаешь, помоги ему понять… помоги ему пройти путь, который пройти в одиночку почти невозможно. Помоги ему спасти моего брата и… Рэми…

– Вот как, – вновь усмехнулся Арман. – Ты пришла, потому что беспокоишься за Рэми.

– Нет! – ответила Астрид. – Рэми вырос, окреп, и он, увы, принадлежит Виссавии, только сам этого еще не знает. А я… я больше не последую на ним, в клан. Теперь я останусь со своим вторым сыном, ему буду опорой. И Рэми сейчас ничего не грозит, а вот тебе… я пришла сюда, потому что беспокоюсь о тебе, не о нем! Мой милый мальчик… я знаю, что мы, твоя семья, самая большая твоя слабость. Так позволь же нам стать не слабостью, а силой…

– Матушка… – прошептал Арман, и вдруг понял, что сказал это не так, как раньше… искренне… Он не знал, что ему сказать, что сделать, и почти обрадовался, когда в дверь снова постучали.

Этой ночью ему не познать покоя. Этой ночью у него один гость за другим… и грызет душу невесть откуда взявшееся беспокойство, а зверь внутри рычит, сложив уши. Не на Астрид же… на вошедшего в покои хариба принца?

Арман поклонился гостю, едва удержавшись, чтобы не обернуться зверем. Хариб Мираниса бы понял, Астрид бы тоже поняла, но откуда это жгучее желание? И ощущение опасности, столь сильное, что дыбится на шее невидимая шерсть да рвется из горла глухое рычание.

– Миранис хочет поговорить? – глухо спросил Арман, наступив на горло своему ужасу. И волна тревоги будто отхлынула, оставив лишь привычное холодное спокойствие. Чего опасаться? Под охраной духа замка и дозорных?

Только странно, что принц позвал так поздно. Странно, что не раньше, будто ожидал прихода мачехи. Еще более странно, что хариб будто не заметил Армана и двинулся к Астрид. Плавно так двинулся, будто не был собой…

И больше Арман не сдерживал зверя внутри. Он еще не успел подумать, а уже прыгнул. Он не знал, как оказался между Астрид и харибом, как выставил вперед руку, и покачнулся, когда в наскоро поставленный щит ударила волна магии. Сильная, слишком сильная! Долго не выдержать!

– Да что… – выдохнул Арман.

Зажегся на груди белым амулет, увеличил силу, полыхнуло алым перед глазами, и Арман, продолжая удерживать щит, толкнул Астрид за свою спину. Но знал, что все напрасно, видят боги, напрасно! И следующий удар снесет щит… и этот удар будет совсем скоро.