Текст книги "Лоза Шерена. Братья. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Ярость. 7. Рэми. Замена

Человек бесконечно добрый

может надеяться, что в

конце концов его распнут.

Фил Босманс

На его счастье, он никогда не был в доме призрения. В старшей школе его сверстники частенько шептались по углам, что некоторые девушки там очень даже ничего… пока свежие и клиентура не замучают. И что дом призрения надо выбирать особый, с хорошей репутацией, потому что иначе можно и заразу подцепить, а после выложиться неплохо на цех целителей: виссавийцы хоть и помогали, да сливали «неудачника» дирекции, а потом, будь ты даже сынишкой главы рода или советника, все равно получишь и родители вмешаются вряд ли. В домах призрения ведь не только заразу можно подцепить, но и жизнь потерять, а какому архану захочется смерти одного из отпрысков? Какой школе захочется затирать скандал? Да еще и столь шокирующий? Ведь дом призрения считался местом грязным и недостойным.

Осмелился бы Лиин пойти туда в школе, и его друг и покровитель явился бы к нему сам, чтобы лично выпороть «идиота».

Туда ходили лишь отбросы и любители особых развлечений. Здесь позволялось все, только плати. И потому попавшие сюда жили обычно недолго… пока были в состоянии, отрабатывали свое пребывание телом, когда не были – долго дохли в подвалах от голода. Не можешь отрабатывать содержание, содержать тебя и не будут.

Попадали сюда чаще всего рецидивисты, воры, разбойники, убийцы, насильники. И… неверные жены и их незаконнорожденные дети. Последних покупали, пока они были маленькие, для сложных магических ритуалов, либо, если были побольше, продавали клиентам с особыми вкусами. Татуировка в виде паука на щеке, под ней пара магических рун, и уже не убежишь… везде найдут. И помочь никто даже не попытается – за помощь неприкасаемому сам таким можешь стать. Единственное, что сделают – сольют первому же дозорному и опять пошлют в родной дом призрения. На цепь, чтобы больше не сбежал.

Проклятое место. Жуткое, тем более для чувствующего этот мир мага. Сам бы Лиин сюда никогда бы не пошел, но учитель его мнения не спрашивал. Он, ни на миг не сомневаясь, свернул с узкой улицы и направился к дому, выкрашенному в черный, по стенам которого чуть поблескивала в полумраке зимнего вечера нарисованная магией паутина. Паук, как и ожидалось, оказался на входной двери. Огромный, раскинувший лохматые лапы, он, казалось, следил за клиентами многоглазым взглядом и чуть шевелил огромными хелицерами.

Мысленно помолившись всем богам, которых знал, Лиин вошел по ступенькам за Алкадием, скользнул в заботливо придерживаемую учителем дверь и застыл от охватившего его ужаса.

Боль была везде. Тяжелая, давившаяся к земле, она набивала легкие черной ватой, и дышать стало совсем невозможно…

– Просто отключись от них, – посоветовал учитель. – Тебе надо различать, где твоя боль, а где чужая. С чужой и разбираться не тебе. Ты ведь не целитель, в конце концов.

Алкадий ошибался, но Лиин не стал его поправлять. Он был целителем, даже, говорили, неплохим, только его учитель магии, как и узнавший об этом покровитель, приказали о даре помалкивать. Узнай в школе, и цех целителей наложил бы на него лапу, а этого не хотелось никому. Потому обучали врачевательству Лиина тайно, на редких частных уроках у угрюмого целителя, за стенами школы.

Лиин любил эти уроки, любил помогать людям, не любил лишь отчаяние в их глазах и золото, переходящее в руки целителя. Ведь этот дар был в Кассии крайне редким, и пользовались им только те, кто не мог пойти к виссавийцам. А виссавийцы лечили бесплатно и почти всех… почти… Заслужить отторжение виссавийцев удавалось немногим. И одна весть об этом делала человека изгоем.

Лиин вздохнул глубже, но все же отделил себя от чужой боли невидимыми щитами. Этому его тоже научили. Алкадию незачем это знать… как и то, что учитель Лиину давно ни к чему. Но Арман приказал подчиняться Зиру, а Зир приказал прийти к Алкадию. И Лиин подчинился, хоть и не понимал зачем.

Сначала думал, что ему надо шпионить. И что люди Зира, которые временами появлялись немыми тенями, будут просить отчетов, но ничего этого не происходило. И Лиина, и Алкадия будто оставили в покое, наблюдая снаружи, а Лиин просто гнал из груди тревогу, открываясь как можно более новому учителю. Ведь почуй Алкадий притворство… и его ученику не жить. А архан приказал Лиину жить… и ждать. Лиин ждал, боги, долгих одиннадцать лет ждал! Сколько еще?

Стоило войти, и из тени появился прислужник. Худой и неприятный, будто съедаемый изнутри какой-то грязью. Судя по пауку на щеке, тоже неприкасаемый, но из тех, кому повезло: понравился хозяину, выслужился, теперь был скорее надсмотрщиком, чем жертвой. Алкадий что-то шепнул прислужнику, сунул в костлявые пальцы мешок с золотом, тяжелый, и прислужник посмотрел на клиента слегка удивленно, потом растянул губы в беззубой улыбке и кивнул. Еще бы не радоваться. Столько золота и хозяина этого заведения сдобрит, глядишь, и любимцу-неприкасаемому чего перепадет.

Их повели по запутанным коридорам. Там, за одинаковыми стенами, хлестал бич, кто-то стонал, кто-то тихо плакал, било по ушам влажными шлепками. Дом жил, дышал и исходил болью. Пах мочой и спермой, кровью и рвотой, застаревшим потом и давно немытым телом, пропитался насквозь этими запахами. Но чуть дальше стало лучше. Стены раздались, потолок взмыл вверх, украсился арками, по обе стороны коридора появились изящные колонны, и Лиин понял, что их не совсем коротким путем привели в апартаменты для лучших клиентов.

В хорошо натопленной комнате пахло совсем иначе: тонкими благовониями и дорогой едой. Но это не помогало… тот, недавний, запах въелся в кожу, в одежду, в волосы и, что хуже, в память. И смыть его оттуда…

– Я специально провел тебя этими коридорами, – сказал Алкадий, усаживаясь на диван и показывая на скамеечку у своих ног. – Ты слишком любишь комфорт, мой ученик. И не знаешь, как живут другие люди. Может, и не хочешь знать.

Лиин вздрогнул, на самом деле не понимая. Уселся на скамеечку, уставился на огонь, бушующий за веером каминной решетки, сложил на коленях дрожащие руки. Его душа целителя истекала болью… и все вокруг, казалось, расплывалось в волнах слабости.

– Ты слишком избалован жизнью, хотя и простой рожанин. Очень странно, кстати. Но повезло не всем. Не все родились такими миленькими, не всем жилось так просто, как тебе…

Просто? Лиин прикусил губу. Его еще мучили ночами слова родной матери… как она его назвала? Чудовищем? Звала соседей, чтобы помогли ей с этим чудовищем справиться, и в визг бушующих вокруг ветра и снега вплетались ее истерические крики…

Лиину было шесть. И тот день стал для него самым горьким… и самым счастливым. Ведь тогда он единственный раз видел своего архана…

Ему приказали ждать. Он ждет. Такова его судьба. Таков его выбор.

– Учитель… – сказал он, поднимая голову. – Чего мы ждем?

Будто отвечая на вопрос, дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Кто-то явно пытался ее наскоро привести в порядок, даже втиснул ее худое, высохшее, тело в красивое ярко-алое платье, но это не скрыло ни ее серости, ни грязных волос, ни потухшего взгляда.

За женщиной шел мальчик, лет шести, Лиин даром своим сразу же понял, без слов – сын. Светловолосый и невинный, настолько же худой, как и его мать, так же наскоро причесанный и одетый в тонкую тунику, он смотрел на Алкадия и Лиина с ужасом, держался за юбку матери и теребил полу туники, нервно перебирая худыми ногами…

– Чем могу помочь, архан? – прохрипела женщина и взялась было за ворот платья, явно намереваясь его стянуть.

Лиин передернулся – при сыне? И тотчас почувствовал на плече тяжелую, успокаивающую ладонь Алкадия.

– Уж не думаешь ли ты, что нам нужны твои старые прелести? Тебе уже тридцать три, моя хорошая? И жизнь тебя явно не пощадила.

– Так что тебе нужно, архан? – тихо усмехнулась она, будто не обидевшись на ироничные слова. – Моего сына? Дай слегка полежать у этого огня, отведать твоей оленины и можешь брать.

Как будто кому-то тут нужно ее позволение!

Мальчик задрожал еще больше, Лиин стиснул зубы, и ладонь учителя, казалось, стала еще тяжелее, удерживая ученика на скамье.

– Хотя бы поиграла в хорошую мать, ради приличия?

– Ты пришел не в тот дом, где живут хорошие люди, – усмехнулась женщина, впервые кинув из-под растрепанных волос яростный взгляд. – Мои дети сломали мне жизнь.

Дети? Значит, этот мальчик не один? Стало тоскливо и жутко. Может, Алкадий прав. Может, Лиину до этого везло? Могло же быть и так… и он мог бы стоять перед разряженным арханом в тонкой тунике. И он мог бы слышать от собственной матери эти слова.

– А ты никому ее не сломала? – тихо спросил Алкадий, поднимаясь с дивана. – Почему-то я тебе не совсем верю… но таких тварей, как ты, не совсем ведь интересуют другие, правда?

Женщина вздрогнула, но промолчала. Ума не дразнить клиента у нее хватило. Хотя Лиину уже почти хотелось, чтобы Алкадий ее ударил. Да не раз. Но вместо этого учитель тихо спросил:

– Хочешь отсюда выйти?

– Хочу! – сразу же оживилась женщина. – Но просто так ведь ничего не бывает, правда?

Алкадий подошел к ней, окинул слегка брезгливым взглядом, но ей, видимо, этот взгляд не помешал. Она выпрямилась вдруг, улыбнулась, почти мило, поправила растрепанные, когда-то белокурые, волосы, и Лиин вдруг увидел остатки ее былой красоты… опасной красоты. Притягательной. И безумной.

– Не бывает, – сказал Алкадий, подходя к рабыне. Он провел пальцами по татуировке на ее щеке, потом схватил ее вдруг за волосы и прошептал в лицо:

– Будешь слушаться меня как собака, тварь. Одна ошибка, и ты вернешься сюда. И уж я позабочусь, чтобы тут тебе было еще хуже, чем до сих пор.

– Почему спасаешь…

– Потому что ты можешь быть полезна. Но ты глупа и не видишь собственной выгоды. И потому тебя придется держать на коротком поводке.

Он толкнул ее на землю и хлопнул в ладоши, вызывая прислужника. Последний явился мгновенно. Посмотрел на испуганную рабыню, потом на клиента и скривил губы в услужливой улыбке.

– Я забираю ее, – сказал Алкадий, вытирая руки платком. Он выхвалил из-за пояса мешочек с золотом и кинул его прислужнику.

– А мальчика?

– Щенок мне не нужен, – холодно ответил Алкадий. – Делай с ним, что хочешь…

И направился к двери.

Лиин же оглянулся на перепуганного мальчишку, и решение пришло мгновенно. Он пожалел о своей глупости еще в тот момент, когда магический сгусток упал в ладонь прислужника, а губы едва слышно прошептали всего три слова:

– Главе темного цеха.

Он бежал по коридорам за Алкадием и молился всем богам, чтобы прислужник его не выдал. И чтобы Зир сделал то, о чем он просил.

Ведь в глазах оставленного за спиной мальчика горело такое отчаяние… и стыд… каких у детей быть не должно.

Но уже когда они доехали, его догнало едва слышное, на грани сна и яви: "Сделаю. Но больше так рисковать не смей. Иначе я попрошу Армана с тобой поговорить. Как следует..."

Холодно! Этот сад обманывал душу и зрение. Манил ароматом роз и разбивал все надежды о зимний холод. Бездарная трата магии. Место, которое Арман ненавидел. И теперь, когда смотрел на этого мальчишку, еще больше. Он глазам не поверил. Он искал Рэми по всей столице, а тот пришел к нему сам. Мало того, что пришел, еще и за нос водил проклятой магией! Его, главу северного рода! И Арман ничего не почувствовал…

От собственной глупости стало стыдно. А потом пришел холодный гнев. И понимание, что если ничего не сделать, Мир вновь пожалеет этого щенка! Не пожалеет! Кое в чем у Армана больше власти, чем у принца.

Мир вновь разъярится. Вновь прикажет Арману исчезнуть. Но будет жить.

На глазах у опешившего Мира и холодно наблюдающих телохранителей, Арман схватил только начинавшего очухиваться мальчишку за шкирку и столкнул со ступенек беседки. Рэми упал под заснеженную елку, перевернулся на карачки, закашлялся, на снег капнуло красным, что-то гневно выкрикнул Мир, но Арман уже не слушал. По его приказу замок опустил над ним и Рэми щит, и Мир выругался, наткнувшись на невидимую преграду.

Кажется, хотел приказать убрать щит. Кажется, даже приказал. Кого интересуют его приказы?

Одним движением Арман выхватил из-за пояса тонкий клинок ларийской стали, подарок опекуна, схватил заходившегося в кашле мальчишку за волосы, заставляя его выгнуться, и тихо спросил:

– Готов к смерти, щенок?

Рэми распахнул широко глаза, и на миг стало душно. Сомнения… ненавистные сомнения! Арман знал этот взгляд напуганного до смерти высшего мага. Хорошо знал. Но и слишком хорошо знал Рэми, чтобы вновь позволить обмануться.

Кинжал мягко коснулся худой шеи, лизнул кожу кровавым языком, оставляя ширившуюся дорожку. И все бы закончилось быстро и легко, если б мальчишка не выдохнул глупое:

– За что? Ты же сам отпустил…

Арман опешил. Этот щенок еще осмеливается спрашивать за что? Ну что же, времени хватает, можно и ответить:

– Не притворяйся, тварь! Ты прекрасно знаешь за что.

– Не знаю… – прошипел Рэми и получил коленом в лицо.

Упал лицом в снежную грязь, тихо застонал, сомкнул ладони, собирая в кулак смешанные со снегом гниющие листья. Какой же он дурак! Молчал бы, и все бы закончилось быстро, а теперь пусть помучается… всего слегка… капельку. Насладиться его болью и страхом за все те ночи, что Арман не спал, прочесывал столицу, пытаясь его выловить.

Он вновь схватил Рэми за волосы, заставил поднять окровавленное лицо и посмотреть на Мира, а потом прошептал ему на ухо:

– За дураков нас держишь? Ты же маг и должен понимать, что обмануть нас невозможно. Что я больше тебе никогда не поверю. Ты всего лишь тварь, что тянула из Мираниса силы.

Мальчишка мигнул, словно пытаясь что-то разглядеть через пелену заливающей глаза крови, и упрямо прошептал разбитыми губами:

– Это не я… я…

Арман лишь горько засмеялся. Пачкаться об эту мерзость внезапно расхотелось. Но и выбора не было.

Мир, Мир, своей добротой ты лишишь меня покровительства виссавийцев. Но оно того стоит!

– Не ты? – спокойно объяснил Арман. В последний раз. Потому что объясняться надоело. – Точно не ты? А кто же еще? Или ты думаешь, что к нему так просто подобраться? Только потому, что ты, урод, добрался? Так ты же, сука, избранный, помнишь? Избранный, мать твою…

И ударил еще раз, на этот раз по ребрам. Щелкнули, ломаясь, кости. Мир сжал зубы, но на этот раз промолчал, более не пытаясь продраться через щит, телохранители смотрели молча и холодно. А мальчишка задрожал весь, будто от рыданий, потом поднял взгляд, такой неожиданно пустой и сказал вдруг…

– Ты так легко поверил…

И вновь прожгли душу сомнения. Что в этом щенке такого, что заставляет сомневаться? А, казалось, Эдлай еще в детстве выбил из Армана остатки жалости… казалось. Арман сел рядом с мальчишкой на корточки, скользнул ему ладонью под подбородок, заставляя поднять окровавленное лицо, поймал этот странно-пустой взгляд и холодно сказал:

– Это ты. Кто же еще? Маленький выродок. Покупаешь жизнь и свободу ценой жизни других. Сначала своего сына, теперь вот Мира. Кто будет следующим, а?

– Ты… ты не смеешь меня винить… – выдохнул Рэми. – Не смеешь… за моего сына… ты!

И Арман ударил еще раз. На этот раз сильнее, от души. А когда вновь схватил Рэми за волосы, чтобы посмотреть ему в лицо, сам вздрогнул. Мальчишка весь дрожал, а из глаз его впервые за долгое время катились… слезы?

– Что, испугался, наконец, сученыш?

– Нет, – прошептал Рэми. – Я давно этого ждал… может, так и должно было быть…

И вновь чуть было не получил…

Арман застыл. Еще одна слезинка скатилась по щеке мальчишки, и он улыбнулся, как-то странно улыбнулся, безумно. И небо перевернулось, рухнуло в его широко раскрытых глазах. Будто что-то в нем сломалось, осыпалось мелкими искрами, упало бездушной куклой в снег, стоило лишь разжать пальцы.

И на миг подумалось, что Рэми просто потерял сознание, но когда Арман очнулся от ступора и вновь поднял его за волосы, вдруг понял, что щенок будто ушел в себя…и взгляд его, миг назад такой глубокий, опустел, подернувшись темной дымкой.

– Какой же он слабый-то, – сказал вдруг Кадм. – Теперь точно придется убить. Сорвался мальчик-то… вот так просто… от обычных слов.

Мир сжал кулаки и шагнул вперед, но вновь наткнулся на стену щита. И Арман уже сейчас знал, что принц не простит, но встал и вновь дернул кулак с зажатыми в нем волосами назад, заставляя Рэми обнажить беззащитное горло. Не сопротивляется, щенок.

Смотрит все так же равнодушно, будто уже и в самом деле умер. Легко лег в руку кинжал, и Арману вдруг подумалось, что он никогда еще не убивал. Вот так холодно, хладнокровно, и думал, что и не придется… но рука не дрогнула, и тонкое лезвие уже почти коснулось шеи, как запястье Армана охватили жесткие пальцы.

Только один человек мог пройти через щиты, поставленные замком по приказу Армана. И не верилось, что этот человек осмелился…

– Я тебе сам кости переломаю, если ты не отойдешь, Нар, – не оборачиваясь, сказал Арман.

Но хариб даже не пошевелился. Ослушался. Впервые в жизни. И Арман уже не знал, что в нем сильнее: удивление или гнев? А Нар сжал пальцы на запястье архана еще сильнее и сказал вдруг тихо, едва слышно:

– Ты пожалеешь о каждом горьком слове, сказанном этому мальчику. Не убивай его, мой архан, это убьет и тебя.

И в глазах внимательно слушающего Кадма вдруг появился живой интерес. Да… этого телохранитель Арману долго не забудет… Проклятый Нар! Теперь еще и насмешки выслушивай!

– Бредишь, – выдохнул Арман. – Он все равно слишком слаб, чтобы жить.

– Всего лишь говорю правду. И то, что ты являешься его слабостью, не значит, что он на самом деле слаб. Подумай, почему Аши тебе помогал, Арман? Почему тебя спасал? Почему не спасает его сейчас? Из-за него. Он скорее позволит убить себя… Подумай, мой архан, ты же не привык убивать вот так, в пылу гнева.

– Отойди, Нар. Приказываю. Отойди.

Нар лишь шумно выдохнул за спиной, но запястья Армана не отпустил. Арман знал, что нити связи работают сейчас в полную силу, что непослушного воле архана хариба ломает от боли, но участи Нару не облегчил. Хариб сам себе это выбрал. И смахнув с себя полуоглушенного Нара, он вновь хотел вернуться к Рэми, как с удивлением понял, что окружавший их щит… исчез. И убрать щит опять же мог только…

– Нар! – выдохнул в гневе Арман. Но хариб лишь отер бегущую из носа кровь и прошептал что-то вроде:

– Прости!

И в следующий миг Арман почувствовал, что что-то ударило ему в лицо, отбрасывая к цветущим посреди снега розам. Не отдал удар принцу, телохранители бы не позволили, а разъяренный Мир встал между ним и все еще лежащим на снегу Рэми и тихо спросил:

– Ты что себе позволяешь, ничтожество?

– Он чуть тебя не убил, а ты еще его защищаешь, – отер кровь Арман. – И кто из нас после этого ничтожество, а, Мир?

Принц гневно сверкнул глазами, но бить второй раз не стал. Лишь усмехнулся едва заметно и изволил ответить:

– Я сам с ним разберусь. Тебе придется отойти.

– Я уже раз отошел…

– И он спас жизнь, – неожиданно мягко ответил Мир. – Мне и тебе. И не раз. Забыл? Так вспомни. И не показывайся на глаза, пока не позову. Иначе мои телохранители тебе кости переломают.

– Ты знаешь, что я прав, – прошипел Арман.

– Знаю, что ты думаешь, что прав, – ответил Мир. – И потому сейчас с тобой разговариваю.

– Какой интересный малыш, приятно познакомиться, – сказал вдруг за спиной Мира Кадм, опускаясь перед все еще лежащим Рэми на корточки. – Недоучка с огромным даром. И как же ты, такой слабенький, от зова бегал… может… это тебе помогло?

И он аккуратным жестом скользнул Рэми под ворот рубахи, безошибочно нашел тонкую шелковую нить и вытянул наружу сплетенный из ажурных нитей амулет. Пахнуло силой так, что даже Арман почувствовал. И в тот же миг Тисмен оттолкнул Мира, закрывая его и Армана щитом, а Кадм нахмурился, обнажая оружие.

– Отойди от него, не видишь? – закричал Лерин.

Кадм явно видел, но далеко отходить не спешил. Медленно кружил вокруг Рэми, подкидывая в ладонях тонкий кинжал. Улыбался так, что зверь внутри Армана сложил уши. Присматривался. А мальчишка, все так же тонувший в плену беспамятства, закричал, аж в ушах зазвенело, взлетел, да и повис, распятый на невидимых нитях, как сломанная кукла. А на груди его, подобно змеям, начал разрастаться зеленый клубок…

– Что за… – выдохнул Арман.

– Уводи принца! – отрезал Тисмен, оборачиваясь к Рэми. Клубок на груди мальчишки все рос, оплетая зелеными нитями пояс, грудь, руки, бедра, а нити все крепчали на глазах, покрывались шипами, врезались в одежду, добираясь к коже… Лоза? Откуда у Рэми лоза Шерена?

– Принца уводи! – заорал Тисмен, и Арман на этот раз послушался.

Вскочил на ноги, схватил ошалевшего принца за запястье и потянул с собой вглубь сада, слыша, как за спиной один за другим опускаются, шуршат щиты: сад охранял наследника. Оглянувшись, он увидел, как Лерин бросил в сторону мальчишки боевое заклинание, слышал, как Тисмен закричал:

– Не смей, она жрет магию! – и как Кадм медленно начал обходить Рэми по кругу, будто присматриваясь, куда бить сначала.

«Как хорошо, что он без сознания», – подумал Арман, и уже хотел тянуть ошарашенного Мира дальше, как Рэми поднял голову, нашел Армана безумным взглядом, и в глазах его заплескалась какая-то странная наивность, медленно переходящая в изумление, а потом узнавание. Он улыбнулся, радостно, по-детски, как Арману давно не улыбались, и посмотрел с такой любовью, что сердце на миг дрогнуло. Но Арман лишь усмехнулся, отвернулся и дернул за собой Мира, как вдруг…

– Ар?

И Рэми захлебнулся собственным криком.

Как громом пораженный, Арман остановился, выпуская руку Мира. Только один человек в этом мире называл его Аром… И сразу же нахлынули воспоминания… Другой мальчишка, светлый и невинный, малыш, что так же кричал ночами, задыхаясь от кошмара. Вспомнил, как срывался с кровати, влетал в соседнюю спальню, как сжимал Эрра в объятиях, и залитый слезами братишка успокаивался, засыпал… и утром уже ничего не помнил.

Вспомнил и понял, что плевать ему на Мира. Плевать на телохранителей, на все плевать! Что он выныривает из ставшей ненужной одежды снежным барсом, несется на безумный зов, впивается зубами в лозу, рвет зубами проклятые ветви, чувствует, как получает упругими плетями на плечам, груди, как шипы раздирают его шкуру, как белое мешается с красным, но он все равно рвет когтями, вгрызается в проклятое чудовище, только бы… он не кричал, не звал больше, не заливался слезами боли… только бы этот крик не грыз душу:

– А-а-а-а-р! А-а-а-а-ар!

Рэми бился, рыдал в голос, мешал. Заливало жаром разум, струилась по разодранной шкуре кровь. Ее запах бодрил. Зажигал внутри огонь ярости. Заставлял забыть о собственной боли… только рвать, кусать, убивать!

И он же не один! Кричит что-то Тис, и рядом уже другой зверь, лев, и золото шкуры, и запах чужой крови. И что-то внутри простит Мира прекратить, но другое что-то радо. Друг рядом. И не один.

– Значит, только магию она жрет, а когти не любит? – прошептал Кадм, и его шепот как-то пробился через шум крови в ушах. – Так отведай стали, детка!

И мелькает рядом клинок, и жаждет зеленой крови, и не трогает красную… и Рэми упрямой куклой падает на снег, окрашивая его алым, вокруг подобно зеленым змеям извиваются и шипят оборванные ветви, а Кадм не церемонясь хватает Армана за шкирку и оттаскивает подальше, туда, где лозе до него не добраться.

– Спасибо, оборотень, – усмехается телохранитель. – Можешь перевоплащаться обратно.

Арман попытался встать, но не смог и упал в снег. Запах… свежескошенной травы и какого-то странного дерева. Запах, от которого мутит, и лапы не держат… От всего мутит… в первую очередь от непонимания. Он же сам хотел, чтобы Рэми умер, так почему полез? Только потому что этот мальчишка назвал его так, как когда-то называл брат? Боги, глупость-то какая…

– Хорошо же тебе досталось, – сказал Кадм, поднимая Рэми на руки и укладывая на скамье. Арман уже и не возразил. Пусть… пусть живет… ведь… О «ведь» он подумает позднее. И Арман вздрогнул, когда Нар выдернул из его шкуры очередной шип.

– Прости! – прошептал хариб, по щеке которого расползался синяк. – Сейчас, мой архан, сейчас я закончу.

И новый шип, казалось, выходящий из плоти с мясом, и запах свежей крови, будящий зверя внутри, и безумно-радостный взгляд ставшего человеком Мира. Что за? Арман действительно спас этого мальчишку? Но зачем?

– А хорошо подрались, – довольно потянулся обнаженный Мир.

– Но лучше не повторяй, – отрезал Лерин, кутая его в собственный плащ. – Это опасно. И, прежде чем относить Рэми в твои покои, я бы очень хотел знать, откуда наш юный друг взял эту гадость. И нет ли у него еще таких сюрпризов?

Тисмен, осматривающий Рэми, тихо вздохнул:

– Не думаю. Этот амулет не такая простая штука, за создание даже одного, боюсь, заказчику пришлось заплатить очень дорого. И не золота, а собственных сил. Я бы на такое не решился. Но я проверю еще раз более тщательно. И, думаю, мы попросили бы тебя, Арман, одолжить своего дознавателя. Говорят, паренек на диво умен и доверять ему можно. Вот и пригодится.

– Ар… – выдохнул вдруг мальчишка, и Арману захотелось его задушить. Голыми руками.

Но Миранис кинул в сторону друга острый взгляд, и Арман понял: второго шанса подойти к Рэми ему не дадут.

Ему не дадут, другому дадут. И хотя еще недавно Арман сам спас мальчишку, исчезнувший вместе с Тисменом Рэми все равно долго не проживет.

Но Майка к Миру прислать надо. Тис прав, как ни силен был мальчишка, амулет создал явно не он. И как он попал к Рэми неплохо было бы выяснить. Рэми сам пошел к Алкадию? Настолько хотел отвязаться от Мираниса? Может и так…

А пока…

Арман перекинулся человеком, укутался в плащ, морщась от многочисленных ран, и посмотрел на стоявшего перед ним на коленях Нара. Нар никогда не противился воле своего архана, не мог. Не мог и подумать об измене, значит, почему-то считал, что он все сделал правильно, правильно для Армана. Только его «правильно» было очевидной ошибкой. Или же влиянием целителя судеб. Как бы там не было, но допустить повторения непослушания Арман не мог, ведь если Нар не будет подчиняться своему архану... второй ошибки они оба могут не пережить.

Мир мог себе позволить обольститься этим проклятым мальчишкой, Нар, увы, нет.

Потому Арман начал с:

– Еще раз ослушаешься, я разорву нашу привязку.

Нар дернулся, будто получил кнутом по плечам. Арман знал, что был для Нара целой жизнью. Как любой архан для своего хариба. Знал, что Нар больше никогда…

Но и наказание должно быть.

– Ты не обратишься к целителям до рассвета, – сказал Арман. – Вытерпишь все сам. И если ослушаешься на этот раз… я разорву нашу привязку уже завтра.

– Да, мой архан.

Телохранители исчезли из сада, забирая с собой принца. Смотреть на наказание хариба им было неинтересно. Тишина… упала где-то рядом снежная шапка, запах талого снега тревожил ноздри, и Арману, пожалуй, не совсем хотелось наносить удар. Ни первый, ни последующие.

Нар молчал. Даже когда хрустнули, ломаясь ребра, молчал. И когда Арман сломал ему руку, и когда выбил несколько зубов. Молчал. А попробовал бы хоть пискнуть! Тяжело дыша, он лежал на окровавленном снегу и смотрел глазами побитой собаки, но и это ему не помогло. В Армане не было ни капли жалости.

То, что сделал сегодня Нар, непростительно. И пусть скажет спасибо, что Арман не прогнал его уже сейчас.

Осмотрев хариба и убедившись, что тот доживет до рассвета, Арман приказал замку перенести Нара в свои покои и наблюдать за ним… а сам позвал виссавийцев, вывел синяк от удара Мира и, с неожиданным трудом переодевшись без помощи хариба, отправился в город. Надо было приказать привести Майка. И осмотреть посты. И убедиться, что все готово для завтрашней казни. Зир выполнил свою часть договора, пора и Арману выполнить свою.

Дверь… он сидел за этой дверью так долго… уткнувшись лицом в колени слушал, как там за тяжелой, увитой рунами створкой, шуршала и перетекала жизнь. И не хотел туда. Там страшно. А темнота вокруг такая нежная… и Ви… Ви часто приходит. Садится рядом, прижимает к себе, что-то шепчет в волосы. Ви хорошая. Ви никогда не обманывает. Ви говорит, что скоро ему придется выйти, что там уже все изменилось, и там хорошо, и что он там нужен… но он не хотел. Он не помнил толком почему, просто не хотел.

А потом дверь отворилась… и за дверью встал он… весь в крови, в глазах плещется боль… он не вошел, вполз внутрь, упал рядом и свернулся клубком. Он не плакал, взрослые не плачут. Он просто спал, будто знал, что тут можно.

Тут на самом деле можно, тут хорошо прятаться. Ото всех. Только дверь-то так и осталась открытой. А из-за двери льется белый свет. И Ви снова рядом, обнимает за плечи, говорит, что надо идти, что там что-то важное, что надо сделать, что пора становиться сильным… взрослеть.

Он не хотел взрослеть.

Но Ви прошептала, что человеку, спящему рядом, больно. И что ему можно помочь… но там, за дверью. И Рэми, вздохнув, пошел.

И вмиг пожалел, что пошел. Там было страшно. Кружится голова. Болью вспыхивают внутри искры, давит к кровати слабость и так не хочется отпускать неясный сон. Где мама? И брат… почему его нет рядом… Дядя…

Он не хотел думать о дяде… и о брате почему-то не хотел… холодный яростный взгляд. Удар в лицо, Приговор… что он сделал, почему на него так злятся! Почему его бьют… Голова как болит…

Тягостно. Вспыхивает в груди при каждом вздохе, и поддаться бы, утонуть в ласковом тумане, да кто-то не дает… Учитель? Ви? Тянет упрямо вверх, ведет сквозь пелену сна к свету, заставляет дышать глубже, ровнее. Ощутить болезненность кожи, жадно глотнуть воздух, задыхаясь, содрогнуться от кашля.

– Ир! – выдохнул он. – Помоги мне, Ир! Ви? Пожалуйста!

– Тише, тише, – мягко уговаривает тихий голос.

Чужие руки прижимают ко рту платок, смоченный в едкой жидкости. Ненадолго резкий запах обжигает внутри болью, зато проходит кашель, и чьи-то заботливые руки помогают опуститься на подушки.

– Спокойнее. Не двигайтесь... дайте себе время...

Осторожно, еще не веря, что боль прошла, он открыл глаза и удивленно заморгал. Он не знал этой комнаты. Никогда такого не видел и не хотел видеть. Просторная, много зеленого… будто лес какой-то. Стены увиты густыми ветвями, и кажется, что этих стен и нет вовсе, в углу так оглушительно громко журчит вода. Странный лес, чужой, и в ветвях что-то шевелится.

– Я боюсь! – выдохнул он. – Боюсь, не хочу! Там что-то есть!

Крикнул и показал в зеленые ветви над головой. Человек с зелеными глазами удивленно вздрогнул, потом посмотрел внимательно и прошептал:

– Ты же заклинатель, тебя же слушаются животные, не говори мне…