Текст книги "Лоза Шерена. Братья. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

И хочется вернуться в зал и лупить наглую девку, пока кровью не изойдет, пока не взмолится о пощаде и не скажет, что соврала. Лупить, как последнему рожанину... Будто это что-то изменит. Будто вернет жизнь Эрру.

– Мой архан, – осторожно протянул Нар.

– Выкупишь рабыню, – медленно приказал архан. – Сейчас! Запрешь в моем доме и проследишь, чтобы она дожила до полнолуния. А в полнолуние шкуру с нее сдерешь! Собственноручно!

– А если?

– Никаких «если»! – зарычал Арман, вскакивая на Искру. Но уйти ему так и не дали. Зир, уже не улыбчивый и серьезный, появился вдруг в дверях и сказал то, чего Арман не ожидал услышать:

– Прости, что все испортил.

– Это не твоя вина, – вздохнул Арман.

И сказал ведь правду, увы, не его. И не Нара же, и не той девчонки-рабыни, которая, может, даром и обладала, а вот здравым смыслом вряд ли. И в следующий праздник первого снега Арман, пожалуй, останется дома, с Лиином и Наром. Те уж точно поймут… А заткнуться им можно и приказать.

– Зачем ты меня искал? – настаивал Зир. – Я бы не лез к тебе, честно, но почувствовал, что это срочно. Арман… я знаю, что ты сам не свой этой ночью. И отпущу тебя, когда скажешь, чем я могу помочь.

Боги, глава темного цеха над ним сжалился? Насмешка судьбы… Но Зир прав: Мир не может ждать, пока Арман переболеет своей тоской.

«Выдай мне целителя судеб», – мысленно, чтобы их не услышали, сказал Арман.

Зир усмехнулся, будто ждал эту просьбу. Но усмехнулся как-то странно, задумчиво и даже слегка грустно… А Арман успокоил заволновавшего вдруг под ним Искру, посмотрел на искрившийся в свете фонаря снег и сказал: «Ты же понимаешь, я не просил бы без необходимости».

«Ты сам его мне отдал».

«Знаю».

«Ты сам решил о нем забыть».

«Знаю».

«Так что же изменилось?»

Искра затанцевал на только что выпавшем снегу, порыв ветра сыпанул с крыши белой пылью, и Арман скривился про себя – всего главе не скажешь. А без объяснений Зир мальчишку, увы, не отдаст… Холодная ночь. И спокойная такая… а тоска все жрет и жрет, мешает думать, сейчас, когда разум так необходим.

«Он тянет силы из Мираниса, – решил все же не юлить Арман. – И ты понимаешь, что это значит. Мальчишку надо найти и…»

«… убить».

Арман вздрогнул, до боли в костяшках пальцев сжав поводья. Ну да, убить. И, хвала богам, что убивать Рэми будут телохранители – единственные в Кассии, кому не нужна была милость Виссавии… какое облегчение, что Арману не придется самому. И трусость в то же время… а трусливым старшому быть не нравилось.

«Ты же понимаешь, если я выдам тебе целителя судеб на смерть, боги на меня разгневаются. А мой цех только и держится на их милости и удаче…»

«Потому я возьму ответственность на себя», – прервал его Арман.

«Хорошо. Но у меня два условия. Первое – завтра тебе принесут бумагу. Ты ее подпишешь. И взамен – получишь своего мальчишку. Только смотри, Арман, не ошибись. Эта ошибка нам всем будет стоить дорого».

«Что эта за бумага?»

«Смертный приговор, – Арман замер, сжав в гневе зубы. – Спокойно! Или ты мне не доверяешь?»

Арман не доверял, но другого выхода у него не было. Еще немного крови на руках? У кого ее нет? Боги заставят заплатить, так Арман заплатит, ничего не поделаешь.

«Как я его найду...»

«Он сам к тебе придет, Арман, и тогда сомнений у тебя не останется. Но не убивай его слишком быстро, это не в твоих интересах».

«Второе условие?»

«Мне нужен Лиин, – Арман похолодел, надеясь, что ослышался. – Мне нужен маг-рожанин, не помеченный печатью темного цеха. И при этом умеющий обращаться со своей силой, а несостоявшийся хариб твоего брата так подходит для этой цели. Отдай мне его. На время».

«Он вернется?»

«Ты же знаешь, наш мир неласков и случиться может всякое. Вернется, если будет осторожным и разумным. Даю слово, что сделаю все, чтобы все это случилось. Даю слово, что не буду его связывать магическими клятвами. А уж ты-то, знаешь, если я что-то пообещал...»

Арман знал. Сдерживая клубившийся внутри гнев, он кивнул главе и развернул коня к воротам. А улицы столицы все так же упрямо покрывались снегом. Первым в этом году. И неожиданно ранним. Скоро рассвет. И конец ночи скорби. Эрр… почему ты ушел так рано? Мир, скольким еще придется для тебя пожертвовать? Тошно-то как! Платить за ошибки всегда тошно. За то, что отпустил Рэми, за то, что отдал его главе темного цеха, за то, что дал ему жить спокойно. Подонку, который теперь убивает Мира!

Ночь золотила улицы светом фонарей. Аши упруго оттолкнулся ногами от крыши, расправил крылья и взлетел в звездное небо.

Он знал: недолго ему осталось летать. И, наверное, изменил бы чужие судьбы вновь...

Но... это должно было закончится.

И Армана трогать было нельзя. Он бы никогда не простил.

Ярость. 3. Рэми. Арест

Как можно иметь дело с человеком,

которому нельзя доверять?

Если в повозке нет оси, как можно в ней ездить?

Конфуций

Ночь была на удивление ласковой. Морозной и тихой. Заглядывали в окно звезды, покачивались ветви яблонь, покрытые белым пухом. Поскрипывал снег под лапами пса. И от души натопленная каморка дышала уютом и казалась прибежищем в прекрасном зимнем царстве.

Рис все проказничал и отказывался спать, пока Варина, ругаясь, не попросила заглянувшего гостя посидеть с непоседливым мальчонкой. Мол, Рэми каждого уболтать может, а уж «детенка» – тем более.

Рэми, может, и мог… И даже не только детенка. Убедившись, что Варина ушла, он зажег на столике лампаду, сел на кровати рядом с Рисом и позвал махонького мышонка, позволив ему устроиться на ладони. Хоть тут дар заклинателя пригодился, вольные звери Рэми любили и слушались. Можно было бы принести с улицы кого покрупнее, но Варина будет недовольна.

– Лэми, ласскажи сказку! – просил Рис, забирая мышонка. Он устроил мягкий комочек на краешке кровати и подвинулся ближе к Рэми, положив ему грудь на колени, обняв за пояс и заглянув просительно в глаза.

– Не знаю я сказок, – неуверенно улыбнулся Рэми.

Он вообще-то любил Риса, но при шустром мальчишке терялся, боялся сказать что-то не то, неуклюже повернуться. Ведь Рис, которому недавно минуло пять зим, казался таким хрупким, болезненным. Только глазищи – огромные, цвета грозового неба – были у него живыми. Любознательными. И цепкими.

– Ну ласскажи! – продолжал канючить мальчик. Мышонок вдруг проснулся и тоже залез заклинателю на колени. Взял в так похожие на ручки лапки предложенный Рэми кусочек хлеба и начал его грызть, поглядывая на Риса глазками-бусинками.

А Рэми не знал сказок. Он слишком рано стал взрослым, да и мать, серьезная, неулыбчивая, его с сестрой сказками не баловала.

Потому Рэми хотел было уже отказать мальчишке, да вспомнил так некстати, как когда-то давно, будучи маленьким, он так же сидел зимним вечером в небольшом лесном поместье. Как смотрел таким же внимательным взглядом на дозорного, Жерла, что заменил ему отца, как вслушивался тревожно в который раз рассказываемую сказку… а, может, это была и не сказка вовсе? Рэми усмехнулся.

– Ну так слушай.

Рис опустил голову на колени заклинателя и глубоко вздохнул. А Рэми, гладя мальчика по волосам, начал рассказывать. И слова лились сами, будто их кто-то нашептывал на ухо. Может и нашептывал… Аши… вторая душа, в последнее время почти неощутимая. Дающая покой, уверенность и силу. Спавший внутри целитель судеб. Рэми уже и не верил, что он существует.

Раскинулся в далеком краю волшебный лес. Много деревьев было в том лесу, но одно выросло особенно высоким. Возвышалось оно над другими собратьями, и весь лес ему завидовал. Завидовал пышной кроне, тянувшимся к солнцу ветвям, ручейку, что поил его корни... И дерево радовалось чужой зависти. Возгордилось.

– Глупое делево, – сонно буркнул Рис.

– Глупое, – задумчиво подтвердил Рэми.

Да и не сказка это вовсе, может, не стоило бередить ребенку душу? Но слова продолжали литься, а Рис продолжал внимательно слушать.

Однажды дерево услышало голос. Слабый, почти неразличимый в шуме ветра, доносился он из-под самых корней... и был таким жалобным, что дерево на миг смилостивилось.

«Кто ты? – спросило оно. – И чего хочешь?»

«Милое деревце, помоги, я умираю, – запищал отчаянно голосок. – Ты такое сильное, такое высокое... а мне не хватает света. Не хватает солнышка... помоги!»

«Что за дело мне до какого-то ростка?» – усмехнулось дерево.

«Но ведь у каждого должен быть друг?»

И дерево замолчало. Друг? Зачем ему друг? Зачем ему кто-то? Разве мало солнца? Ветра? Птиц, что клюют его ягоды, вьют в ветвях гнезда, защищают от букашек? Разве они не друзья?

Но слова ростка запали в душу. Вспомнило дерево времена, когда было маленьким и слабеньким. Вспомнило, как тяжело было дотянуться до солнечных лучей, как было холодно и страшно внизу, одиноко... вспомнило и старую, покрытую мхом березу, что росла рядом. Береза все время шелестела успокаивающе ветвями, уговаривала не сдаваться, расти ввысь, мол, еще чуть-чуть и будет то самое солнышко, и дерево слушало. Не сдавалось.

А когда дерево догнало березу, разыгралась страшная буря. Гнула она, рвала листья и ветви, ломала и корежила, и дерево скрипело, но с упрямым стоном распрямляло ствол в каждом перерыве в завываниях бури.

На рассвете все утихло, опустилась на лес тишина, и дерево поняло – чего-то ему не хватает. Не было рядом березы. Были острые щепки пня и покрытый мхом сломанный ствол у корней...

Друг, подумало дерево. Была ли та береза его другом?

– Была, – мурлыкнул Рис. – Плодолжай, Лэми... прошу...

От воспоминаний стало больно и тревожно. А еще – одиноко. И дереву захотелось вдруг ощутить давнее тепло, поговорить с кем-то... наполнить чувством бездну одиночества.

«Живой ли ты еще, росток?» – спросило оно.

«Живой... но уже недолго...»

«Как я могу тебе помочь?»

«Разреши взобраться по тебе к солнцу... прошу...»

И дерево разрешило. Почти радовалось оно, когда что-то нежно касалось его корней, обвивало ствол, стремилось по ветвям, щекоча кору мягкими усиками, рассказывая сказки. И дерево засыпало под тихий голос ростка, и просыпалось только с одним желанием: услышать его вновь. Порадоваться тому, что растенице за ночь подросло еще немного... совсем чуть-чуть. Еще чуть-чуть...

Когда нежные, светло-зеленые стебли достигли самой вершины, дерево было счастливо. И не заметило, как облетели листья на лозе, как мягкие, зеленые стебли стали быстро крепчать, становясь коричневыми, жесткими. Как выросли на них шипы... и лишь когда врезались они в кору, выпивая соки, иссушая, дерево взмолилось:

«За что?»

«Я тоже хочу жить!» – ответила лоза.

И когда сменилась луна с ущербной на полную, пролетал над лесом демон. Увидел огромное, иссохшее дерево, увидел увитые колючей лозой ветви и засмеялся...

Вот так пришла в мир лоза Шерена.

– Рис?

Рис посапывал во сне и, наверное, так и не услышал печальный конец сказки. Может, оно и к лучшему. Рэми уложил мальчика на кровати, укутал в одеяло, погасил лампаду и вышел… Но растревоженное воспоминаниями сердце почему-то не успокаивалось.

***

Снег сыпал всю ночь и прекратился как-то внезапно. Очистилось небо, выглянуло солнце, углубило синие тени, и покрытый белым одеялом город расцвел золотыми искрами.

С самого утра столицу радостно будоражило. Скрежетали о мостовую лопаты: подгоняемый морозом народ суетился и спешил разгрести у домов сугробы. Бросались снежками мальчишки, мяли еще нерасчищенный снег лошадиные копыта. Колол щеки, украшал деревья пухом, а окна – ледяными цветами, мороз. Наконец-то пришла настоящая зима.

Радоваться бы. Вздохнуть с облегчением. Сбросить с плеч серость осени, но почему-то в этот день не радовало ничего, даже приезд матери и сестры, хоть и ждал его Рэми с нетерпением. Он и сам не знал, откуда взялось это тягостное предчувствие. И почему опять мучили ночью кошмары, и тянул душу, изматывал проклятый зов.

Казалось, та встреча с Миром была так давно. И узы, соединившие их, опутавшие, лишившие воли – тоже были давно. И он давно все решил, сбежал, сумел противостоять проклятому зову… Мир звал каждую ночь. Упрямо. Безумно. Душу рвал тоской. И Рэми, наверное, сошел бы с ума, если бы учитель не подарил ему амулет… паутина медных проволочек на простом шерстяном шнурке... И только после этого заклинатель стал спать спокойно…

До вчерашней ночи.

Вчера Мир вновь приснился. Бледный, исхудавший до прозрачности, он уже не звал, лишь смотрел с немым укором. А Рэми упрямо сжимал зубы и отворачивался. Пусть себе корит, вины все равно не было. Мир требовал слишком многого. Полного подчинения. Самоотдачи. А за Рэми стоят его близкие, те, кому он так нужен. И вторая душа… Аши. Полубог, сильный и слабый одновременно. Целитель судеб. Подарок богов и проклятие.

Я с тобой, Рэми. Мы вместе выбрали, мы вместе ушли… не мучай себя этим выбором.

Да, Аши был всегда рядом. Укрывал крыльями, поддерживал, шептал что-то, исчезал, когда становилось душно и хотелось одиночества, послушно растворялся в душе, когда нужна была его мудрость и сила. Аши был почти всемогущ. Но подчинялся Рэми безропотно, берег своего носителя так, как никто и никогда не берег… и доверял настолько, что было страшно. Да, Аши мудр, но и одинок. И беспомощен в своем одиночестве. А еще… Рэми это чувствовал – Аши боялся, что носитель его прогонит.

И никогда не пытался взять вверх над носителем.

И никогда не жаловался… никогда не укорял. Принимал решения безропотно, и от этой безропотности становилось еще более стыдно и горько. Тяжелая это ноша – чужая судьба. Судьба всемогущего полубога тяжела особенно. Аши создан богами, чтобы служить Миру. Но служить не хотел. Как его носитель.

Мир – архан.

Мир может прожить сам.

Мать, Лия, Аши – нет. Да и каждый сам решает, кому служить, а кому не служить. Рэми выбрал – прислуживать он не будет. Ни Миру, ни кому-то еще.

Так почему сердце так болит, будто на кусочки режут? Хотя он уже давно решил забыть о Мире и его зове. И о воле богов. О предназначении свободного теперь, счастливого в своей свободе Аши.

И ведь не просто так снятся Рэми эти сны. Этот безумный, до рези в мышцах, полет, этот ласкающий крылья ветер, и радость, бесшабашная, искрящаяся, от которой охота смеяться в голос. И лежать до самого рассвета в влажной от росы траве, глядя в усыпанное звездами небо…

Это Аши. Это его полет. Это его счастье. Его взгляд в далекие звезды. И свободу крылатого друга Рэми никому не отдаст. Тем более разбалованному и излишне уверенному в себе Миру. Тем более кому-то, кто принимает такой дар как нечто должное и у кого уже есть трое телохранителей. Трое! А ему все мало! Тем более тому, кто считает Аши слишком опасным… чтобы тот жил.

Кто-то на улице задорно засмеялся, потом закричал:

– Держись! – и вновь осыпал все вокруг смехом.

Рэми выругался и упустил на пол нож, которым только что резал яблоко. Скатилась по пальцу, капнула на деревянные половицы кровь, всколыхнулся огонь в камине, и стало вдруг на диво тихо. А в этой тишине ударами сердца встревожил стук в ворота.

Со стуком вернулись и звуки: скрежет лопат, счастливый смех, приветственный лай Дины – щенка Рэми, – да треск огня в камине.

Рэми положил яблоко на стол, поднял с пола нож, схватил со стола льняную салфетку и обернул порезанный палец. Неловко набросил на плечи здоровой рукой плащ и выбежал во двор. Крикнула ему приветственно сорока, опустилась на плечо, затрещала на ухо новости, но Рэми стряхнул ее одним движением, не слушая – увидят соседи, как он ладит с диким зверьем, сплетни пойдут.

Пахнуло в лицо морозом, защипало щеки, запершило в носу. Дина, обросшая к зиме серой шерстью, счастливо заверещала. Она все прыгала вокруг, тявкала и била по снегу хвостом, потешно напрашиваясь на ласку. Все так же промокая салфеткой кровоточащий палец, Рэми здоровой рукой погладил собаку меж ушей и быстро направился к воротам по протопанной в сугробах тропинке.

Холодно сегодня. Что хуже – на душе холодно. И тянет в груди дурное предчувствие… только бы с мамой и с Лией в пути ничего не стало… знал же, что самому стоит поехать, привезти их, но Бранше отговаривал. Рэми изгнанник. Дозорные его ищут… дозорные его не так давно ранили, и если бы не Мир и его телохранители…

Впрочем, тот долг Рэми уже отдал.

Сугробов нанесло по самый забор. Расчистить бы, да некогда – завтра родных встречать, а сегодня и прибраться надо, и приготовить, чем с дороги угостить. Хорошо, хоть Варина обещала помочь, сам Рэми обязательно что-нибудь бы забыл. А снег… худющий соседский мальчонка ведь не просто так за забором пляшет и в сторону соседа странно посматривает. Дать ему пару монет, так и снега скоро не будет. И маленькой сестре мальчика будет что вечером пожевать: мать-то их давно Айдэ забрал, отец не просыхает, а просто так брать еду мальчик не хочет, гордый… и Рэми его понимал. Сам ведь таким был.

Вот приедет мама, она быстро мальчонку и словами успокоит, и помощь принять убедит… А пока… Рэми кивнул мальчонке, а тот сразу же помчался к крыльцу, за лопатой.

– Поздновато ты! – улыбнулся Рэми, открывая калитку в воротах.

И осекся: вне обыкновения бледная как снег Варина не ответила, не улыбнулась, а согнувшись, как под тяжестью какой-то ноши, проскользнула в двор и, даже не посмотрев на горячо любимую Дину, чуть ли не побежала к крыльцу.

Рэми прикрикнул на озадаченного щенка, пропустил во двор соседского мальчишку и поспешно вошел в дом. За спиной радостно завизжала Дина, обрадовалась товарищу по играм, и ее визг разбился о глухо закрывшуюся за спиной дверь.

А дома было так неожиданно тихо… Даже мыши по погребу бегать забыли, да сорока, все так же осыпавшая все трескотней, вдруг заткнулась.

Тревожно.

Рэми вдохнул ставший густым воздух и шагнул в общую залу. Варину он увидел сразу. Зим тридцати, моложавая, всегда непоседливая, круглая и пахнущая свежей выпечкой, она будто постарела за одну ночь. Так и не сняв плаща и заляпанных снегом сапог, сидела на скамье, бледная и бесцветная, сжавшись в комок и прижимая к груди корзину. И пахло от нее все тем же холодом, что растекался по груди Рэми. Вот оно… вот откуда дурное предчувствие.

– Я тут... принесла немного... для семьи... твоей, – едва слышно сказала она.

Что же так? Варина была все так же бледна и невесела. А ведь даже веснушки на щеках исчезли… да и сама она будто увяла, лишилась сил и жизни, а силы ей так нужны. Хотя бы для ее сынишки, непоседы Риса.

И Рэми вздохнул горестно, кинул плащ на скамью и опустился рядом на корточки, мягко забирая прикрытые льняным полотенцем гостинцы.

– Спасибо, – улыбнулся он как можно более ласково, всматриваясь в посеревшее от горя лицо. – Но что же ты так печальна, сердечко мое. Скажи, прошу… ну же, давай, родная. Может, помочь чем смогу…

Варина лишь молчала и сидела все так же, сжавшись в комочек, будто пытаясь от всего спрятаться.

Дышать тяжело.

Дар подводил: руки дрожали, по позвоночнику сбежала капля пота. Но заслоняться щитами от Варины и ее боли Рэми не стал, не считал правильным. Магией бы ее успокоить, выгнать печаль из карих глаз, ставших почти родными. Укутать в теплый кокон силы, заставить раскрыть душу, говорить…

Но Варина не знала, что Рэми – маг. Такое знание опасно. И заставлять ее потом забыть опасно, Рэми еще слишком неопытен. И потому Рэми попросил Аши уйти, и остался с болью Варины сам…

Аши тут тоже не помощник. Наказывать провинившихся целитель судеб умел и любил, а вот там, где надо было посочувствовать и помочь, оставлял решать носителю. А сам просто был рядом, мягкой и ласковой тенью, подбадривал. И был готов вмешаться, когда будет совсем тяжело.

Рэми вздохнул украдкой, чувствуя, как сгущает кровь, тянет в болото чужое горе. Встал, потянувшись к кувшину с водой. Но, посмотрев на Варину еще раз, передумал, полез на верхнюю полку за припрятанной для матери вишневой наливкой. Налил немного в чашу и подал Варине, вновь опускаясь перед ней на корточки.

Ее руки дрожали так сильно, что отпить глоток пришлось помочь. Потом еще, и еще. Лишь когда глаза ее покрылись дымкой безразличия, а исходящие от гостьи волны боли стали мягче и менее мучительными, Рэми еще раз спросил:

– Скажи, мне, что тебя так гложет?

– Гаарса арестовали, – дрожащим голосом ответила Варина.

И будто очнулась, схватила Рэми за рукав и заговорила быстро-быстро, горячо, надеясь услышать правильный ответ:

– Рэми, родненький... Они говорят, мой брат – убийца! Ты ведь не веришь, правда? Скажи, что не веришь?

Рэми никогда не умел врать. И раньше, чем он успел ответить, Варина обмякла вдруг, выпустила на пол чашу, и остатки наливки пролились красной лужей по недавно чистым половицам. Будто почуяв, завыл за окном щенок. Вновь застрекотала, на этот раз тревожно, сорока. Каркнул где-то на яблоне ворон и зашевелилась на чердаке сова.

Все почувствовали смятение заклинателя. И Варина, увы, тоже. Она всхлипнула едва слышно, закрыла лицо руками, горько заплакала. И помочь же нечем. Этому нельзя помочь…

Щиты все же пришлось поставить, отгородить себя от ее ужаса. А ее от своей горечи. Убить для доброй и нежной Варины было чем-то немыслимым.

Как и для Рэми…

Но легко осудить кого-то чужого, а как кого-то, кто стал почти родным? Гаарс – их глава рода. Рэми поверил ему, видел его насквозь, и не понимал… сегодня он вообще мало что понимал…

Он поднял с пола чашу, наполнил ее до краев наливкой и выпил под тихое рыдание Варины. Но легче не стало. И не станет.

Он уже вчера знал, что так будет, но ничего не сделал. Потому что трусливо боялся до конца поверить, что это правда.

***

Вчера вечером выл за окном ветер, кидался в закрытые ставнями окно, нес на крыльях колючий холод. А в маленькой коморке, куда вмещались стол да пара полок, было тепло и уютно. Свеча расплескивала по столу непоседливый свет, поблескивали в полумраке разбросанные на столе амулеты, сочилась сквозь пальцы магия, начиняя бездушный металл капелькой силы.

Аши исчез, наверное, заскучал и решил полетать в своих облаках. А сидеть тут и в самом деле было скучно, зато думалось хорошо.

Крысенку тоже было хорошо. Сначала он поглядывал на заклинателя из угла, а потом, осмелев, забрался на стол и уселся рядом с рукой Рэми, шевеля усами так потешно, быстро-быстро, напрашиваясь на ласку.

Рэми улыбнулся, достал из кармана всегда припасенный на такие случаи кусочек хлеба и подал его крысенышу. Зверек ел хлеб жадно, фыркая и поскрипывая от удовольствия.

А Рэми со вздохом вернулся к амулетам. Его просили вплести в метал удачу, а он вплетал волю судьбы. Сначала случайно, потом, поняв свою «ошибку» – специально. Возьми этот амулет, и хорошему человеку станет житься лучше, а вот плохому…

Он горько усмехнулся. Удачу могут получить, пожалуй, все, а вот как они ее используют...

Скрипнула за спиной дверь, всполохнулся крысеныш, вбежал по руке Рэми и скрылся в его кармане, но сам Рэми даже не шелохнулся, узнав и ауру, и тихие, вкрадчивые шаги. Учитель. Вошел, как всегда, молча, сел напротив, отбросив на стену уродливую тень. Да красавцем Урий не был: маленького роста, почти карлик, с тонкими, кривыми ногами и вечно спутанной копной черных волос, что почти закрывали грубое, будто высеченное из камня лицо. А еще и горб, к которому так и норовили прикоснуться глупые прохожие. На удачу.

Но стоило Урию оглянуться на наглеца, как все мечты об удаче улетучивались: больно взгляд у Урия был тяжелый. Недобрый. И люди убирались с его дороги, молясь только об одном – чтобы не пришла к ним беда. И дом его стороной обходили, ведь там жил «кривой колдун».

Но Урий был не только крив, он и богат. И опасен. Маг, служивший темному цеху, он творил в своем небольшом доме заклинания и магические побрякушки, о которых Рэми даже знать хотел.

Он и быть тут не хотел, но Гаарс, глава рода, не оставил выбора. Рэми – сильный маг и должен уметь справляться со своим даром. Как не справлялись высшие маги даже под присмотром лучших учителей – знали все. Рэми и сам видел: выжженные, годами неспособные оправиться леса, пожары, что могли успокоить только такие же высшие, чуть светившийся синий туман по ночам, в который входить было опасно…

Рэми не имел права срываться. Значит, должен быть послушен учителю, способному его сдерживать. Урию. И главе рода не откажешь – магия связи не позволит.

И потому пару дней в седмицу Рэми проводил здесь, исполняя поручения Урия. Благо, что поручения тягостными не были да и учителем Урий оказался неплохим – внимательным и вдумчивым. Вкрадчивым. Которому так сложно было доверять, хоть и знал Урий о Рэми больше, чем, пожалуй, даже глава его рода.

– Хорошо работаешь, мальчик, – сказал колдун, повертев один из законченных амулетов. – Такие амулеты, пожалуй, у меня с руками оторвут…

Рэми посмотрел на учителя искоса, гадая, вправду тот доволен или просто издевается? Или же не понял?

– Некоторым может не понравиться.

– Мы продадим тем, кому точно понравится.. – многозначительно ответил он.

Значит, все же заметил. Впрочем, дураком Урий точно никогда не был. Дурак в столице, пожалуй, долго не проживет.

– Рэми, пойми – это не для тебя.

Слова были так неожиданны, что Рэми не сразу в них поверил. А когда осмелился поверить, понял вдруг, что учитель смотрит испытывающее, с легкой грустью. Значит, будет тяжелый разговор. Но уж что-то, а разговаривать Рэми умел: Аши со своей силой целителя судеб научил.

– А что для меня? – спокойно спросил ученик, мысленно холодея и стараясь, чтобы не дрожали руки, а голос не выдал бы волнения.

Прятаться ото всех, даже от учителя, мороком магии Рэми научился уже давно. И учитель просил раскрываться крайне редко. Даже напротив, настаивал, чтобы морок стал для ученика как второй кожей, чем-то, что окружает везде и всегда, мол, так от ушлых дозорных и их вездесущих шпионов спрятаться легче.

Прятаться приходилось. Мало того, что Рэми – маг, что для низкорожденного, рожанина, – преступление, так еще и Арману, старшому столичного дозора, на глаза попадаться не хотелось. Хоть и отпустил Арман, да как-то во все это не верилось.

– Тебе нельзя быть среди убийц, – ответил учитель на полузабытый вопрос, резким движением смахивая в шкатулку начиненные магией амулеты.

Шкатулка нашла свое место среди многих на полке, а Рэми взял из стоящей рядом берестяной коробочки еще один амулетик.

Обычная статуэтка змеи – хоть и сделана с любовью, но пустышка. Но стоило пальцам пройтись по вылитым кольцам, как метал ожил, на мгновение вспыхнул синим, и готовый амулет с глухим стуком упал на стол. А Рэми потянулся за следующим.

– А вам?

– Я? – учитель тяжело сел напротив.

Положил локти на стол и посмотрел прямо в глаза, будто душу взглядом пронзил. Нехорошо от этого взгляда, от этого разговора нехорошо. И Аши почувствовал тревогу носителя, тенью встал за спиной, подбадривая и прислушиваясь. А Урий продолжал:

– Я... боги создали меня для темного цеха. И мне тут хорошо. А вот ты, приехал в столицу недавно. Вошел в род Гаарса – недавно. А так и не понял, что твой новый глава рода принадлежит к цеху наемников.

Наемников? Убийц? Статуэтка змеи вспыхнула в руках красным, металл расплавился и начал капать на стол, но Рэми все так же не поднимал взгляда на учителя. Лишь взял другой амулет, чувствуя, как поднимается к горлу, клубится в груди синим огнем гнев. Нельзя это выпускать наружу: снесет все. И эти стены, и этот дом.

Т-с-с-с… я рядом… я помогу сдерживать нашу силу…

Пусть будет «нашу». Аши здесь, и это хорошо. И теперь ближе, стоит просто за спиной, обнимает крыльями, выжидает.

– Ошибаешься, – так же спокойно сказал Рэми. – Гаарс – хороший человек. Он не может быть убийцей.

Урий лишь улыбнулся, обидно улыбнулся, как неразумному ребенку, и сказал:

– Одно другому не мешает. У каждого из нас имеется свое место и своя цель. Пусть даже это цель – чистка. Дележку на плохие-хорошие давай-ка оставим на совести богов, с нас, смертных, хватит и собственного выбора. Перед которым тебя вскорости поставят.

– Не понимаю, – прошипел Рэми, оставляя работу и в упор посмотрев на Урия. – Вы о чем, учитель?

Дивно, но Урий взгляда не выдержал. Посмотрел вдруг в исчерченный мелкими царапинами стол, взял из берестяной коробки «пустышку» и так же легко, как и ученик, наполнил ее магией.

– Мы думали, что договорились… – уже гораздо спокойнее заметил он, – и цех наемников тебя не тронет. Но что-то изменилось, говорят, им слишком много заплатили за какую-то не очень хорошую работу, глава заказ взял, а вот исполнять – некому. И потому вчера был у меня кое-кто из цеха наемников. Хотел узнать о твоих способностях. И я его понимаю. Еще бы – такое сокровище, маг, не подвластный Кодексу. Высший, который может убивать. Сильный, подчиняющийся Гаарсу, наемнику. Ты хоть понимаешь, какая это редкость?

– О каком Кодексе ты говоришь?

– Сила, дарованная богами, даже для высокорожденных, арханов, это проклятие, Рэми, – пояснил Урий. – И потому любого высшего мага-архана связывают магической клятвой. Пунктов там много, часть скрыта от простых смертных, но о части из них могу тебе рассказать. Клятва не убивать без веской причины. Не вредить. Не трогать тех, кто слабее.

– … без причины, – прошипел Рэми. – Только вот причины могут быть разными…

– Спасение жизни, – перебил его Урий. – Пусть даже и своей собственной. Если ты угрожаешь этому миру, высший маг может тебя убить…

– И угроза может быть всякой… может, кому-то только кажется, что ты угрожаешь…

Аши, например… они думают, что Аши им угрожает. Значит, могут убить и его, и Рэми, наплевав на все Кодексы!

Но мы ведь так просто не дадимся…

– Ты все понимаешь, мой мальчик, – усмехнулся Урий. – Не даром носишь в себе целителя судеб, видишь больше, чем дано кому-то другому, чувствуешь сильнее и глубже. Да, причины могут быть разными, но никогда высший маг не станет подчиняться цеху наемников. Над ним стоит лишь повелитель и его наследник и больше никто. Верь мне, это цепи, которые многие бы посчитали за свободу.

– Хорошо, понимаю, – прервал его Рэми и почувствовал, как легла на плечо, успокаивая, ладонь Аши, – клятвы я не давал, Кодекс соблюдать не должен. Дальше?

– А что дальше? В скором времени тебе предложат выбор, мой мальчик. И я бы очень хотел... когда это произойдет... чтобы ты не спешил с ответом, а пришел ко мне. За помощью.

– А какая мне разница? – холодно ответил Рэми, бросая амулет на стол. – Вы меня используете или они?

Урий опять замолчал. Прикусил губу, потом сделал еще один амулетик и вдруг прошептал:

– Мы знаем больше, чем цех наемников, – осторожничает в словах, ох осторожничает, Рэми это чувствовал. – Мы никогда не станем тебя ни к чему принуждать.

– Почему? – спросил Рэми, пытаясь поймать взгляд учителя.

И поймал. На свою голову. Бесшумно рассмеялся за спиной Аши, прошептав что-то вроде: «Ох уж эти люди», а Рэми шумно выдохнул, расплавил еще один амулет и, уже не обращая внимания на стекающий по пальцам металл, отрезал: