Текст книги "Я Береза, как слышите меня"

Автор книги: Анна Тимофеева-Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Здравствуйте! Я вот привез вам с фронта привет от мужа и гостинец.

– Почему не по форме одеты? Как вы разговариваете со старшим по званию? услышал он писклявый голос, переходящий на визг.

Старшина опешил, резко повернулся, положил на стол гостинцы, надел пилотку и молча вышел из здания госпиталя.

Вернувшись в полк, он не стал расстраивать доктора, а только передал привет от жены и добавил: "Посылочку передал из рук в руки, не сомневайтесь!" В полку долго злословили и подсмеивались над старшиной, но все это происходило без нашего доктора. Мы его уважали.

"А ля малина"

На заводском аэродроме в столовой всегда длинная очередь. Когда она подходит, отдаешь свою шапку-ушанку и получаешь алюминиевую ложку. Обед у нас состоял из трех блюд: суп "погоняй", каша "шрапнель" да кисель "а ля малина", размазанный по большой алюминиевой тарелке. Ребята шутят: "Жив-то будешь, а к девочкам не пойдешь".

Целыми днями мы летаем и штурмуем – теоретически. Читаем все, что находим о воздушных и наземных боях, изучаем тактику свою и противника. Нам уже выдали полетные карты. Мы их подбираем, склеиваем – получаются целые простыни: далековат наш маршрут до фронта...

По настоянию доктора Козловского меня из общежития с трехярусными кроватями на девяносто человек перевели в финский домик. Там освободилась комната и командование предложило ее мне – все-таки единственная женщина. А я в этом милом домике чуть было богу душу не отдала.

Пришла под вечер с аэродрома замерзшая, смотрю: печка истоплена и еще угольки не потухли – так красиво переливаются то синими огоньками, то красными, то золотыми. Засмотрелась я на них, согрелась. Затем выпила какую-то таблетку, прописанную нашим доктором для успокоения, и прилегла на кровать, не раздеваясь заснула. Как будто наяву вижу Виктора в белой рубашке с галстуком, на голове у него расписная тюбетейка, а я в каком-то тумане вижу и себя в плиссовой черной юбке, голубой футболке с белым воротничком и со шнуровкой. На мне белый берет и белые с голубой окантовочкой прорезиненные тапочки с белыми носками. Берет держится буквально на макушке и правом ухе – шик.

Все это великолепие приобретено мною в торгсине на подаренную мамой старинную золотую монету. И вот теперь во сне, как наяву, вижу себя в этом торгсиновском великолепии, а Виктора при галстуке, который он никогда не носил. Мы с ним в Сокольниках среди ромашек, на какой-то громадной поляне. Виктор сорвал мне одну ромашку и говорит: "На, погадай, кто тебе больше из нас нравится. Я или "князь" Тугуши?.."

Мне легко и весело и вдруг, как сквозь сон, слышу: кто-то стучится. Хочу встать, а не могу.

А в дверь барабанят все громче и громче и кричат, повторяя мое имя. Кое-как поднялась, пошла по стеночке. Упала, приподнялась, опять упала. Решила ползти – ничего не получается. Наконец дотянулась до двери и, повернув ключ, сползла на пол.

Оказалось, угорела: истопник рано закрыл в печи задвижку. К счастью, поздно вечером мимо моего домика проходили наши летчики. Увидели в окне свет и решили заглянуть на огонек. Стали стучать, а дверь им не открывают. Тогда ребята поняли – случилось что-то неладное. Ну, а потом понесли меня отхаживать на свежий воздух. Именно отхаживать – всю ночь водили по улице. Я, уже плача, просила отпустить меня, дать отдохнуть, но пилоты были неумолимы: у них была своя "метода лечения" после угара – авиационная.

Утром я явилась на занятия. Их вел сам командир полка. Долго смотрел на меня, потом коротко сказал:

– Немедленно в санчасть!..

Доктор Козловский опять запричитал надо мной:

– Милая моя девочка, да что же это за напасти такие сыплются на тебя, как из рога изобилия... Где это тебя так угораздило лоб разбить?

– Упала на ключ дверной, – и я рассказала доктору о своем сне, и добавила: – Хорошо бы мне не просыпаться...

Козловский замахал на меня руками и стал отчитывать:

– Там все будем, а вот достойно на этом свете прожить не всем удается. По своему желанию умирают только слабые, безвольные люди, со слабой психикой... Запомни это, дочка!..

На второй день я пришла на занятия, как ни в чем ни бывало запудрив ссадины...

В те дни настроение у всех было преотличное. Радио сообщило радостную весть – полностью окружены и разгромлены гитлеровские войска под Сталинградом. Завершилась победой величайшая битва второй мировой войны. Красная Армия нанесла удар врагу такой силы, который потряс фашистскую Германию, начался коренной перелом хода войны в нашу пользу.

После Сталинградской победы Красная Армия развернула наступление на всех участках фронта от Ленинграда до Кавказа. И опять главное усилие сосредоточилось на южном крыле фронта.

После разгрома котельниковской группировки противника войска Южного фронта развернули наступление на ростовском направлении. Во взаимодействии с войсками Закавказского фронта они должны были окружить и уничтожить группировку противника на Северном Кавказе. Немецко-фашистское командование, стремясь избежать окружения своих войск, с 1 января 1943 года стало отводить их из района Моздока в северно-западном направлении. Войска Закавказского фронта перешли к преследованию отходившего противника. Отступая, гитлеровцы бросали технику, награбленное имущество, даже раненых, и к началу февраля отвели к Ростову только часть северокавказской группировки. Основные же ее силы, избегая флангового удара Южного фронта, были вынуждены отойти на Таманский полуостров.

Крылом к крылу

Тем временем мы получали новенькие, серебристой окраски, самолеты с кабиной для стрелка, в которой устанавливалась полутурель с крупнокалиберным пулеметом. Эта новинка радовала нас. Теперь штурмовик будет надежно прикрыт с хвоста от истребителей противника.

Мы торопились поскорее вылететь на фронт, но задерживала погода. Шел март, а зима словно взбесилась и никак не хотела уступить весне. Но вот ударили морозцы, небо расчистилось, показалось солнце. Мы взлетели и взяли курс на Саратов.

Ничто не предвещало беды, скорее наоборот, было как-то по-праздничному радостно – и ясное голубое небо, и боевые друзья крылом к крылу.

Вот показался и Саратов. Мы должны сесть на аэродроме "Разбойщина". Горючее из-за дальности полета на пределе, на второй круг уходить опасно, а потому нужно было, как только сел, быстрее отрулить, освободить посадочную полосу. Вдруг кто-то замешкался и идущий следом за ним летчик пошел на второй круг. Мотор обрезал, машина зависла и с креном рухнула на землю... Погиб младший лейтенант Пивоваров. Мы все были потрясены гибелью товарища. Сажали свои самолеты, кто где попало. Я много видела смертей на войне, но здесь, в глубоком тылу, когда забылась, хотя и на короткое время, война, видеть гибель товарища было тяжко...

Только что, сегодня утром, в столовой за завтраком мы сидели с ним за одним столом и он, приглаживая светлые волосы, падавшие на высокий лоб, и скосив синий-синий глаз в мою сторону, говорил, обращаясь к летчику Соколову:

– Володя, ты не знаешь, кому Егорова будет отдавать свои сто граммов водки за боевой вылет?

– Я буду ставить свою стопку на аэродроме у "Т", чтобы ты и другие любители Бахуса на запах возвращались домой, на свой аэродром, а не блудили и не садились, где кому вздумается.

Ну, зачем я так грубо с ним разговаривала, ругала я себя, зачем? Какое-то сидит во мне второе "я". Это второе "я" совсем меня не слушается. Первое зачастую молчит, а второе– так и лезет на рожон. Когда-то брат мне говорил, что у меня "партизанский" характер. Может быть и партизанский, но я его стараюсь утихомирить, хотя не всегда мне это удается. Вот и сегодня сорвалась и казню себя ужасно...

Второй отрезок нашего пути – Саратов-Борисоглебск – короче первого, пролетели быстро. Однако, что это? Вижу– на моей машине не выпускается левое колесо... Весь полк приземлился, а я кружу над аэродромом, на разных режимах полета стараюсь выпустить заевшую стойку, но не удается. С опаской поглядываю на бензометр: горючее скоро кончится. Последний раз пытаюсь энергичным пилотированием заставить открыться створку шасси. Все напрасно. С земли по радио мне уже приказывают садиться на "брюхо". Жалко новенький самолет. И я принимаю решение совершить посадку на одно правое колесо.

Захожу на посадку. Перед самым приземлением осторожно накреняю машину в сторону выпущенного колеса. Самолет мягко касается земли и с правым кренчиком бежит по полосе аэродрома. Стараюсь удержать штурмовик в этом положении, как можно дольше. Но скорость уменьшается, машина уже не слушается рулей, крен постепенно гаснет, и вот, описав полукруг, очертя землю левым крылом и винтом, "ил" замирает – кончилось горючее...

Народу собралось вокруг машины видимо-невидимо, а я сижу в кабине с закрытым колпаком в каком-то оцепенении. Пот льет по лицу, спине, руки мокрые... На крыло самолета вспрыгнул капитан Карев.

– Вылезай, что сидишь? Хотел тебя с цветами встретить, да в Борисоглебске даже цветочных магазинов нет. Считай, букет за мной!

Я спустилась на землю и первым увидела перед собой преподавателя аэродинамики Херсонской авиашколы. Оказывается, мою "альма-матер" эвакуировали в Борисоглебск и объединили со здешним истребительным училищем, где до войны учились: Виктор Кутов, Лука Муравицкий и другие метростроевцы.

В этот день механики заменили винт, выправили и закрасили крыло, и мой ИЛ-2 стоял в ряду со всеми самолетами полка, ничем от других не отличаясь.

Наутро мы летели дальше, к фронту. Дозаправились бензином в Тихорецкой и взяли курс на конечный пункт нашего маршрута – Тимашевскую в распоряжение 230-й штурмовой авиационной дивизии, 4-ой воздушной армии. В ту самую Тимашевскую на Кубани, где жила мать, проводившая на фронт девять своих сыновей. Не одного, не двух и не трех, а девять! – Александра, Николая, Василия, Филиппа, Федора, Ивана, Илью, Павла и самого младшенького – Сашу, родившегося в 1923 году и ставшего в 1943 Героем Советского Союза посмертно. Никто из сыновей не вернулся домой...

Штаб нашего полка был уже на месте и загодя приготовил нам жилье в школе. Всем остальным нас обеспечивало БАО – батальон аэродромного обслуживания.

Меня поселили в домике, недалеко от школы, где жили летчики у славной молодой женщины – хозяйки дома, муж которой был на фронте.

Доктор Козловский постарался, как всегда, организовать баню. Теперь баня была не в развалюхе какой-то. Приехал большой автофургон, встал около речки, набрал воды, нагрел и пошли туда желающие париться, строго соблюдая очередность, установленную начальником штаба полка и доктором.

Тамань

В строй нас вводили недолго. Изучили пилоты район боевых действий, познакомились с разведанными и, как любил говорить замкомэск второй эскадрильи Паша Усов, "поехали".

И вот новый начальник штаба полка капитан Яшкин, назначенный к нам вместо убывшего капитана Белова, собрал в штабной землянке весь летный состав для доклада боевой обстановки на нашем участке фронта.

Вначале он доложил нам, что прибыл из академии, не закончив ее, а до этого был заместителем начальника штаба 366-го скоростного бомбардировочного полка. До войны Яшкин служил младшим командиром, а вообще-то он был из потомственных питерских рабочих. Отец его работал на заводе "Красный гвоздильщик" и погиб в блокаду. При этих словах Яшкин одной рукой, пальцами начал причесывать светлые непокорные волосы, а другой вытер на щеке слезу из ясных голубых глаз...

Бывает так в природе, подумала я, день ясный, солнечный и вдруг, откуда ни возьмись, темная тучка...

– Я тоже на "Красном гвоздильщике" начинал свою трудовую деятельность. Сестра Анастасия на фронте – медсестрой, – доверительно закончил Леонид Алексеевич. Затем он встал из-за стола, одернул гимнастерку, как бы стряхивая тяжелые воспоминания, поправил ремень, на нем кобуру с пистолетом, принял строевой вид и начал свой доклад. Приведу его.

Весна сорок третьего года принесла на Кубань дыхание победы. Вместе с первой капелью, с первым теплом в Краснодар пришло освобождение. Над столицей края вновь реет алый стяг. Развивая наступление на юге, наши войска очистили от фашистской нечисти советскую землю. Они продвинулись вперед на сотни километров и освободили многие районы Северного Кавказа, Ростовской области, часть Украины и вышли к Азовскому морю. Чтобы как-то выровнять положение, для поддержки своих войск с воздуха гитлеровское командование сосредоточило на аэродромах Крыма и Тамани около тысячи самолетов 4-го воздушного флота и около двухсот бомбардировщиков, базировавшихся в Донбассе. Наше командование не осталось в долгу и также перебросило на Кубань из своего резерва три авиационных корпуса. Вместе с находившимися здесь 4-й воздушной армией и 5-й, авиация Черноморского флота и две дивизии авиации дальнего действия. Такого еще не знала военная история. На относительно небольшом участке сконцентрировались небывало крупные авиационные силы обеих сторон. В воздухе развернулось одно из крупнейших сражений второй мировой войны...

Немцы еще носят траур по погибшим у стен Сталинграда, а наша армия, воодушевленная этой победой, продолжает гнать фашистские орды на всех участках фронтов от Ленинграда до Кавказа. Планы захвата кавказской нефти, овладения побережьем Черного моря и его портами окончились для гитлеровцев их полным разгромом и бегством с Северного Кавказа в сторону Ростова и Таманского полуострова. Теперь, опасаясь прорыва советских войск, противник построил от Новороссийска до Темрюка мощный оборонительный рубеж.

Там железобетонные доты, дзоты, противотанковые и противопехотные укрепления, траншеи с ходами сообщения, густые минные поля, большое количество полевой, зенитной артиллерии. За обилие водных преград эту сильно укрепленную позицию гитлеровцы назвали Голубой линией. Она, по их замыслу, должна прикрыть отход войск в Крым.

Тамань... Невольно припомнилась мне лермонтовская "Тамань". Я люблю Лермонтова. Еще до войны Виктор Кутов подарил мне томик его стихов, и теперь он шагает со мной по военным дорогам...

–... Что создать угрозу с флангов, – доносится откуда-то со стороны голос начальника штаба, возвращая в действительность, – и помешать немецкому флоту использовать Цемесскую бухту, в ночь на четвертое февраля из Геленджика был высажен десант морской пехоты. Отряд под командованием майора Цезаря Куникова бесшумно подплыл к окраине Новороссийска в районе рыбацкого поселка Станичка и занял плацдарм, названный Малой землей.

Гитлеровцы всячески стараются ликвидировать плацдарм. Они бросают в атаки большие силы пехоты, танков, артиллерии. Так что сейчас на плацдарме бои не затихают ни днем ни ночью. Там не осталось ни кусочка земли, куда бы не попали снаряд или бомба. Вот мы и будем помогать десантникам, уничтожать фашистскую нечисть на Таманском полуострове...

"Анюта, давай ростом меняться!"

Напрягая память, я вспоминаю, как на рабфаке историчка рассказывала нам, что Тамань основана греками полторы тысячи лет назад, что потом здесь побывали хазары, монголо-татары, генуэзцы, турки... Суворов построил там крепость...

– Получена задача. Прошу командиров эскадрилий задержаться для уточнения, – с этими словами в землянку вошел командир полка Козин и развернул на столе карту.

Мы оставили тесное помещение, но не разошлись– ждали решения: а вдруг кто полетит на боевое задание? "Может быть, и меня включат в боевой расчет?"робко думала я.

Все возбуждены – и новички, и "старички", но стараются это скрыть. Ржевский рассказывает анекдот о том, как дочь попросила отца рассказать все, что он знает о паровозе, которые только-только появились. Отец долго рассказывал, показывал на рисунке, а потом спросил дочку:– "Ну, все поняла?" "Все, папочка! Только покажи, пожалуйста, а куда лошади впрягаются..." Летчики смеются. Небольшого роста, крепыш из Рыбинска, Володя Соколов подбежал ко мне вприпрыжку и, с трудом придав лицу строгость, сказал:

– Анюта, давай ростом меняться!

– Давай, Вовочка. Я так люблю туфельки на высоких каблучках, а из-за высокого роста стесняюсь их носить. Только как мы это сделаем? И что я буду иметь за разницу, ведь у меня рост сто семьдесят сантиметров, а у тебя только сто шестьдесят?

– Соколов, Егорова, Вахрамов, Тасец, Ржевский, к командиру! – это приказ начальника штаба.

Враз забыли все анекдоты – и бегом в землянку...

Маршрут полета нам предложили не по прямой, а какими-то зигзагами.

– Обойдем зенитки противника стороной. Так будет лучше. От строя не отставать, делать все так, как я, – сказал штурман Карев, наш ведущий, и показал на схеме, кто где летит. Мое место – ведомой справа от Петра Карева.

О чем я думала перед первым своим боевым вылетом на штурмовике – трудно сказать. Страха не было. Было какое-то удовлетворение: вот включили в первую группу вылета, теперь мне надо не ударить лицом в грязь, ведь я – единственная женщина среди стольких мужчин, да еще каких – летчиков-штурмовиков!

Прикрывать нас с воздуха предстоит четверке ЛаГГ-3 из братского полка истребителей, что стоит с нами на одном аэродроме. В нашей 23О-й штурмовой авиадивизии было пять полков – четыре штурмовых и один истребительный; командовал тогда дивизией Герой Советского Союза полковник Семен Григорьевич Гетьман.

И вот мы сидим в кабинах боевых машин и ждем сигнала – зеленой ракеты. Взгляд скользит по приборам, пальцы пробегают, будто нащупывают, по многочисленным переключателям, рычажкам– проверяю правильность их положения. Механик моего самолета сержант Римский тут же, рядом с самолетом. Он давно подготовил его к боевому вылету, но теперь то чистой тряпкой протрет уже давно прочищенное и сверкающее бронестекло фонаря, то поправит парашютную лямку на моем плече и посмотрит, как бы спрашивая: "Ну, чем тебе еще помочь?.."

– Спасибо, друг. Мне надо немножко побыть одной и сосредоточиться, собраться с мыслями, – благодарю я механика и вижу впереди себя слева штурмовик Карева.

Ведущий группы спокоен. Он положил руки на борта кабины и, кажется, поет. "Неужели его нисколечко не волнует предстоящее задание?" – думаю я. Но мысли мои обрываются вместе с зеленой ракетой над командным пунктом. Противно шипя, она взлетала над полем и стала медленно-медленно падать и догорать. Нам взлет! Курс – на Малую землю.

В полете я стараюсь держаться ближе к Кареву, боюсь, как бы не отстать. Ведущий раскачивает самолет в маневре – и я тоже, он пикирует до самой земли и я пикирую, он стреляет– и я стреляю. Бомбы сбросила тоже вслед за ведущим.

После четвертого захода на цель при выходе из атаки все-таки отстала. Да не просто отстала, а потеряла всю группу. Что тут делать?.. Лечу одна в сплошных разрывах от снарядов. Маневрирую отчаянно, ищу группу – и не вижу...

Около Мысхако развернулась на свою территорию. Над Цемесской бухтой дрались десятки наших и вражеских самолетов. В море падали боевые машины, летчики на парашютах, от берегов враждующих сторон к ним спешили катера. Такую картину боя я видела впервые...

Трудно было разобраться новичку в той кутерьме, которая творилась над Таманским полуостровом. Два истребителя, как коршуны, бросились в мою сторону. Я почему-то приняла их за наши "яки", но, когда впереди справа прошла пулеметная трасса и они стали разворачиваться для повторной атаки, я отчетливо увидела на фюзеляжах белые кресты. Вели себя немцы предельно нагло, ничуть не заботясь о защите, атаковали с разных сторон, однако безрезультатно. Скорость штурмовика меньше, чем "мессершмитта", и вот в одной из атак они проскочили вперед и оказались в моем прицеле. Нажала я одновременно на все гашетки, да жаль, выстрела не последовало: весь боезапас был израсходован над целью.

Спасли меня в тот раз наши истребители. Они отогнали фашистских стервятников от моего самолета, даже сбили одного, и я благополучно вернулась на свой аэродром.

На разборе боевого вылета капитан Карев строго укорял меня за отставание от группы. Не согласиться с ним было нельзя, и я покорно призналась в своем недосмотре. В этом вылете в районе цели были сбиты зенитками летчики Вахрамов и Соколов. А через несколько дней они вернулись в полк. Вахрамов с воздушным стрелком были подобраны в море нашим катером, Соколов же, дотянув до своей территории на подбитом штурмовике, сел в плавнях у реки Кубань.

Няньки штурмовиков

Нас, штурмовиков, надежно прикрывали с воздуха истребители. Позывные братьев Глинок – Бориса Борисовича и Дмитрия Борисовича – "ББ" и "ДБ" наводили страх на фашистских летчиков, а когда в воздухе был Покрышкин, то нам казалось, небо над Таманью становилось чище.

"Внимание! Внимание! В воздухе Покрышкин!" – открытым текстом радировали немецкие посты наблюдения, и фашистские асы без промедления покидали жаркое кубанское небо. Я и сейчас помню имена многих прославленных на Кубани воздушных бойцов: Г.А. Речкалов, В.И. Фадеев, Н.Ф. Смирнов, Г.Г. Голубев, В.Г. Семенишин, В.И. Истрашкин.

Лихим истребителям, мне кажется, не очень-то нравилось летать на прикрытие нас, штурмовиков, быть нянькой. Другое дело – получить задание на свободную охоту! Отыскал цель, завязал воздушный бой, не оглядываясь на штурмовиков, сбил фашиста и вернулся на аэродром победителем. А летая на прикрытие, когда-то еще там удастся сбить противника – жди...

Воздушные бои с гитлеровскими самолетами вели и мы помню, прогремел на всю Кубань бой летчики Рыхлина. В полк Рыхлин пришел без воинского звания – в осоавиахимовской гимнастерке с "птичками" на петлицах и с шикарным нарукавным знаком – эмблемой ВВС. Работал он летчиком – инструктором в аэроклубе. Налет у Рыхлина был большой, и в строй его ввели быстро. Уже во втором боевом вылете вчерашний инструктор шел в составе шестерки штурмовиков под командованием капитана Мкртумова – Героя Совецкого Союза.

... Промелькнула сероватая полоска реки Кубань. Слева сквозь пелену низких облаков изредка виднелись горы. К цели мы должны были подойти незаметно, с моря, и ведущий начал понемногу снижаться, увлекая нас за собой к земле. Теперь мы неслись на бреющем. Мне отчетливо виден в открытую форточку фонаря кабины сосредоточенный профиль Мкртумова. Шлемофон туго обтянул его красивую голову с восточным профилем, на длинной шее виднеются ларингофоны, застегнутые на последнюю кнопку, а из-под шлемофона выглядывает белая полоска подшлемника, отчего лицо кажется еще более темным, загорелым.

Вот станица Крымская осталась под крылом справа, и тогда ведущий опять изменяет курс, набирает высоту. Чтобы не отстать, я энергично двинула вперед сектор газа – скорость заметно прибавилась. Пересекли линию фронта. Сквозь поднявшийся туман показалась морская синева. Далеко внизу орудийные вспышки это стреляют зенитки. Запрыгали, запрыгали вокруг самолета маленькие серенькие облачка разрывов. В правую плоскость штурмовика Мкртумова угодил крупный осколок снаряда, но машина продолжала быть послушной воле летчика.

В последние секунды перед атакой возникает особенно сильное напряжение. Кажется, ничего в мире больше не существует для тебя – все внимание приковывается к ведущему и на цель. В том полете целью были танки с крестами на броне. Наши танкисты и артиллеристы из последних сил сдерживали натиск врага. Помощь им с воздуха оказалась кстати. Бомбы точно накрыли цель, затем последовала страшная для немцев штурмовка – не случайно они дали нашим "илам" такое суровое название : "черная смерть".

Штурмовка танков – дело сложное, связанное с большим риском. Танковое орудие обладает завидной точностью попадания, и не раз опрометчивые летчики платили за просчет жизнью. Тут надо очень внимательно следить за высотой. Чуточку увлекся Золотой ( так мы звали между собой Рыхлина за его огненно рыжую шевелюру ), забыл в горячке боя о высоте – один из гитлеровских танков мгновенно задрал вверх хобот своей пушки и открыл стрельбу по самолету! Машина Рыхлина, с трудом выйдя из атаки, отвернула в сторону Геленджика. Но на нее, как снег на голову, свалились четыре "мессершмитта". Ничего не оставалось делать летчику пришлось вступить с ними в бой.

Зная силу лобового огня нашего штурмовика, немецкие истребители с передней полусферы атаковать боялись. И высокая скорость "мессершмитта" в сложившейся обстановке была для них помехой, этим Рыхлин и решил воспользоваться. В то время, когда два стервятника, выпустив шасси для уменьшения скорости, подкрались к штурмовику сзади и в упор расстреливали его, Рыхлин резко развернул самолет в сторону противника, и сам пошел в атаку. Прямо в прицеле "ила", подставив свое желтое брюхо, оказался один "мессершмитт". Летчик нажал на все гашетки – желтобрюхий задымил, свалился на крыло и упал в бухту.

Такая же участь постигла второго гитлеровца. Третьего подбил воздушный стрелок Ваня Ефременко, будучи уже раненным в руку; задымил и четвертый "мессер", повернув в свою сторону.

Один, израненный, вышел наш штурмовик против четверки фашистских истребителей и одолел врага! Это была внушительная победа летчика, совершавшего всего лишь второй боевой вылет.

У Рыхлина хватило сил дотянуть на изрешеченном самолете до узкой полоски земли у Черного моря. Он приземлился на Тонком мысе, под Геленджиком. Многие наши воины наблюдали с земли за столь редкой картиной воздушного боя, и, когда летчик посадил машину, моряки, оказавшиеся рядом, готовы были на руках нести бесстрашного героя.

Военный свет 4-й воздушной армии высоко оценил подвиг отважных воинов. Н.В. Рыхлина назначели командиром звена и повысели в воинском звании до старшего лейтенанта. Сержант И. С. Ефременко стал младшим лейтенантом. Указом Президиума Верхнего Совета Союза ССР от 24 мая 1943 года Н.В. Рыхлин и И.С. Ефременко были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

А ну-ка, девушки!

Великой русской литературе обязаны мы величием славянки, которая "коня на скаку остановит, в горячую избу войдет". Но, пожалуй, война так убедительно доказала всему миру, какие "есть женщины в русских селеньях", на какой взлет души способны они во имя Родины!

Тогда, в скорбную годину войны, героизм стал не уделом одиночек – судьбой поколения. А уж вынести то столько, сколько вынесла русская женщина, вряд ли еще кто сможет. Да и не приведи Господь такое никому на земле! Не надо...

"Девчата, вы сами не знаете, какие вы люди! Цены вам нет, девчата!" взволнованно говорил генерал-лейтенант И.Д. Долгов на слете женщин фронтовичек в Калинине. И вот захотелось рассказать о них, дочерях земли русской.

В войну Герой Советского Союза Марина Михайловна Раскова сформировала три женских полка: на пикирующих бомбардировщиках Пе-2, на истребителях Як-3 и ночной легкобомбардировочный на По-2, На нашем участке фронта в 1943 году пример мужества и высокого боевого мастерства проявляли мои подруги, летчицы на пикирующих бомбардировщиках Пе-2.

Девятка "петляковых" во главе с командиром эскадрильи Женей Тимофеевой полетела на боевое задание в составе колонны из двадцати семи самолетов. Их сопровождали истребители прикрытия. Девятка Тимофеевой замыкала колонну. Из-за сильной облачности на маршруте от "петляковых" оторвалась шестерка истребителей прикрытия. Этим воспользовался противник, и в момент нанесения удара по цели девятку капитана Тимофеевой атаковали восемь "мессершмиттов". Летчицы не растерялись, отражая атаки врага. Всей группой они набрали высоту, прижались к самой кромке облаков, и гитлеровцы, потеряв возможность нападать с верху, рассыпались, стали действовать в одиночку, с разных направлений.

Девушки с "петляковых", сохраняя боевой порядок, встретили "мессершмитты" сильным сосредоточенным огнем. Первый вражеский истребитель сбила Маша Долина, второй – А. Скобликова, третий уничтожили совместно Е. Тимофеева, К. Фомичева и М. Кириллова, а четвертый сгорел от огня В. Матюхиной и М. Федотовой. Экипажи Язовской и Шолоховой тоже успешно отразили несколько атак истребителей. Боевое задание девятка девушек на пикирующих бомбардировщиках выполнила успешно. И мне было приятно узнать об этой фронтовой новости: все-таки молодец не только брат, но и наша сестра!..

В женском полку на По-2 служила Маша Смирнова, моя подружка по калининскому аэроклубу. 940 раз в небо, ночью с бомбовым грузом на тихоходном из фанеры и перкаля самолетике поднималась миловидная, небольшого росточка Машенька. Это о ней писала армейская газета:

Фриц обезумел от страданья,

Он ходит нынче сам не свой:

Одно небесное созданье

Его нарушило покой.

Лишает фрица сна ночного

Неуловимая Смирнова.

Настанет ночь – летит опять

И не дает фашистам спать,

Поднимет их, задаст им встряску,

Разбудит фрицев, а тогда

Своей увесистой фугаской

Уснуть заставит навсегда.

В том же полку у Бершанской воевала замечательная летчица Катя Пискарева, бывший инструктор – летчик нашего Калининского аэроклуба, где, как и мы с Машей Смирновой работали, и где все вместе встретили в сосновом бору у "Пролетарки" известие о начале войны. Мы с Катей окончили Херсонское авиационное училище. Только она – инструкторский курс, а я – штурманский. Летала Пискарева мастерски и, как педагог, была на лучшем счету. Все ее учлеты сдавали экзамены государственной комиссии только на отлично. Ее хвалили, вручали грамоты, благодарили в приказах. Потомственная тверячка с голубыми глазами и льняными волосами, крепко сбитая по-деревенски, веселая певунья и плясунья нравилась всем. И вот, как снег на голову, начальник аэроклуба Трофимов издал приказ, в котором Е.И.Пискаревой объявлялся строгий выговор за непедагогическое поведение в быту...

Все удивлялись – за что? Позже узнали: Катя вечерами ходила в городской сад на танцы. Туда ходили и учлеты аэроклуба спецнабора. Кто-то "засек" Пискареву, танцующую со своими учениками. "Ведь они почти ровесники и что особенного в том?" – шушукались инструкторы. В войну Пискарева попала к Расковой по направлению ЦК ВЛКСМ одной из первых. Совершила более 800 успешных боевых вылетов на бомбометание вражеских объектов и позиций.

Однажды на Тамани она ночью полетела без штурмана, чтобы побольше взять груза, на своем легоньком По-2 – продукты и боеприпасы десантникам на Эльтиген. Ночью точно найти цель очень трудно, и тогда летчица подошла к Эльтигену на высоте 700 метров, выключила мотор и стала бесшумно планировать на берег. Сбросила осветительную ракету. На мгновение увидела цель и тут же сбросила груз, да как закричит в ночи: "Полундра, забирай подарки!" Это она для морской пехоты старалась... Вообще Пискарева не терялась даже в самых тяжелых ситуациях. Веселый характер и доброжелательность были с ней всегда.

В полку Бершанской двадцати двум летчицам было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, но вот Катю Пискареву обошли. Успешных, эффективных боевых вылетов у нее насчитывалось предостаточно и по статусу ей положено звание Героя!