Текст книги "Возвращение: Стихотворения"

Автор книги: Анна Баркова

Он не мог быть не услышан – метельно-мятежный голос Анны Барковой.

От составителей

Предлагаемая читателю книга состоит из двух разделов. В первый вошли стихи из единственного сборника А. Барковой – «Женщина». Композиция этого сборника сохранена. Второй раздел составили стихотворения 1920–1976 гг., в небольшой своей части опубликованные в различных периодических изданиях, а в большей части публикуемые впервые.

Даты в скобках обозначают время первой публикации. Недатированные стихотворения помещены в конце второго раздела.

Стихотворения из книги «Женщина». 1922

Предисловие

Трудно поверить, что автору этой книги 20 лет.

Трудно допустить, что кроме краткого жизненного опыта и нескольких классов гимназии ничего не лежит в ее основе. Ведь в конце концов это значит, что в основе книги лежит только богато одаренная натура.

Посмотрите: А. А. Баркова уже выработала свою своеобразную форму, – она почти никогда не прибегает к метру, она любит ассонансы вместо рифм, у нее совсем личная музыка в стихах – терпкая, сознательно грубоватая, непосредственная до впечатления стихийности.

Посмотрите: у нее свое содержание. И какое! От порывов чисто пролетарского космизма, от революционной буйственности и сосредоточенного трагизма, от острого до боли прозрения в будущее до задушевнейшей лирики благородной и отвергнутой любви.

Пожалуй, эта интимная лирика слабее остальных мотивов Анны Александровны. Не нарочно похоже на Ахматову, но какая совсем иная и какая богатая связь у этой дочери пролетариата между амазонкой в ней и скорбной влюбленной.

Совсем свое лицо у этого юного человека.

Я нисколько не рискую, говоря, что у товарища Барковой большое будущее, ибо она оригинальна без кривлянья, имеет манеру без убийственной даже у крупных футуристов и имажинистов манерности.

Растите с низов, дорогие молодые дарования!

А. Луначарский

Петроград Дом Ученых

29/X

Две поэтессы

 
Я в предзорней слышу темноте
Топ коня звонко-золотой,
В безумно пророческой мечте
Я вижу пришествие той.
 
 
Моя песня – обрывочна, невнятна,
Она не радужный мотылёк.
Говорю я о чем-то непонятном,
Я коня её слышу скок.
 
 
Серебряную пыль взметая,
Пламеннокрылый конь летит,
Я радуюсь, о встрече мечтая,
Золотой музыке копыт.
 
 
Поэтесса великой эры,
Топчи, топчи мои песни-цветы!
Утоли жажду моей веры
Из чаши новой красоты!
 
 
Вспрянул к ней благоговейный дух мой,
Следы копыт я хочу целовать.
Освежительным ветром слух мой
Овеяли дивные слова:
 
 
«Песню женщины, мир, испей,
Пейте мудрость из сердца у меня!»
И бросаюсь я грудью своей
Под копыта её коня.
 

(1921)

Ропот

 
Куда ты меня увлекаешь
От моей тесной семьи?
Посмотри: я слабая такая,
Шаги неверны мои.
 
 
Я бегу, задыхаясь, исступленно,
Я бегу за твоим конем.
Куда влечешь ты меня непреклонно?
Подожди, пощади, отдохнем!
 
 
Погаси, погаси сиянье
Властительной улыбки твоей!
Всё истлело мое одеянье,
Ноги в ранах от острых камней.
 
 
Неистов наш бег бесконечный,
В неведомых далях цель.
Вспоминаю я с печалью сердечной
О моем обручальном кольце.
 
 
Я – маленькая, робкая и гибкая,
На тебя я боюсь взглянуть.
И чары бесстрашной улыбки
Не могу я с души стряхнуть.
 
 
Пожалей меня, могучая,
Возврати меня в рабство нег!..
Брызжет кровь на кустарники колючие:
Неистов исступленный бег.
 

(1921)

Товарищ-возлюбленный

 
Ты ласков и кроток со мной,
Союзники мы и друзья,
Как дружны твой конь вороной
И белая лошадь моя.
 
 
Мы вместе стреляем в цель,
На врагов вместе идем,
Отразился мой смех на лице,
На лице строгом твоем.
 
 
Когда на трибуну войдешь,
Безумствую, сердце кричит.
А на ухо слово шепнешь. —
Сердце сладко проколют лучи.
 
 
Товарищи мы, новобрачные,
В час отдыха после битв
В сердце примем небо прозрачное
И сиянье земных молитв.
 
 
Пойдут вперед наши души,
Ласкаясь, как прежде шли…
Но если в борьбе я струшу,
Пожалей меня, – пристрели.
 

(1921)

Красноармейка

 
С красной звездой на рукаве
В освободительный бой я иду.
Сохранилась из всех моих вер
Вера в красную звезду.
 
 
Я играю легко винтовкой,
Накинув шинель на плечо.
В руке моей крепкой – сноровка,
А в жилах отвага течет.
 
 
Лишь редко в боевом напряженье
У горизонта далеко от земли
Я вижу, словно в сновиденье,
Нежный трогательный лик.
 
 
Не печаль меня взором укоряющим,
Изменившую невесту прости!
В райском саду нерасцветающем
Не суждено мне расцвести.
 
 
Я стала задорной и бравой.
Рвутся с уст буйнокрылые протесты.
Голове ли дерзко-кудрявой
Пойдет венец небесной невесты.
 

(1921)

Преступница

 
Я – преступница; я церкви взрываю
И у пламени, буйствуя, пляшу.
По дороге к светлому раю
Я все травы, цветы иссушу.
 
 
Престол Господень я возносила.
Но пробил преступный час,
И гнетущую небесную силу
Я сбросила на камни с плеча.
 
 
Как сладок миг преступленья,
Освободительный сладок миг!
Я восстала среди моленья
На проклятия священных книг.
 
 
Я – преступница; я церкви взрываю,
А проклятий церковных цепь
Я ловлю и бросаю, я играю
С удалой насмешкой на лице.
 
 
Вольный ветер веселья, крылами
На небо души моей
Толпы туч пригони с дарами
Ослепительных острых дождей.
 
 
Расцветает мой сад чудноцветный,
Зашумят мои дерева…
Тороплюсь я церковные наветы
И монастырские стены взорвать.
 

(1922)

Ветер

 
Я пойду в глубокое поле,
На свиданье с ветром пойду.
Поцелуют ветер и воля
Кудри моих юных дум.
 
 
Давно с ветром в дружество
Любовное я вошла.
Давно в сердце мужество
И доблесть я разожгла.
 
 
Ветер меня на свидании
Целовал упоенно в уста,
И о поющих станах восстания
Таинственно мне шептал.
 
 
И меня так долго и нежно он
В восставшие страны звал.
«Отдай свое сердце мятежное
Голубым моим глазам.
 
 
Я знаю, ты любишь пожары, —
Пожары я разожгу!»
С возлюбленным мудрым и старым,
С моим ветром я убегу.
 

8 мая 1921

Полюбите меня!

 
Полюбите меня, люди!
Я стану горда и сильна!
Напьюсь из бесчисленных грудей,
Вашей нежностью стану пьяна.
 
 
Полюбите меня, покоренную,
Обратите в жрицу свою.
Вселюдской любовью озаренная,
Ответной нежностью вас напою.
 
 
Полюбите меня с преклонением,
Вознесите, как птицы летят.
Люди, я – ваше порождение,
Дерзновенное ваше дитя.
 
 
Как возлюбленные, станьте нежны вы:
А если с отдельным изменю,
Предайте меня ревниво
Беспощадного гнева огню.
 
 
В объятия мой дух заключите!
К вам на грудь мои песни взлетят.
Покорите меня, полюбите,
Вознесите ваше дитя!
 

(1922)

Христос

I.

 
Он ко мне приходил,
Когда мой взор был ясен и чист.
По волосам моим рукой проводил
И был так нежен, легок, лучист.
 
 
А я мученицей кроткой была,
Касаясь божественных риз,
Я мечтала, что пантер тела
С моим телом гибко сплелись.
 
 
А он так нежно в мое сердце смотрел,
Так тихим светом был осиян,
Что мне легка была тяжесть гибких тел
И сладка боль кровавых ран.
 
 
А теперь в темноте моих глаз
Безнадежность нити безверья прядет,
И дух любви исступленной угас,
И лучистый Христос не придет.
 

II.

 
Когда-то мой путь земной
Был ровен и тих,
И шел неотступно за мной
Небесный жених.
 
 
Он сиянием тихих глаз
Меня кропил,
Но средь светлых темный час
За мною следил.
 
 
Однажды в день грозовой
Взглянула назад.
А где жених неземной,
Где Его глаза?
 
 
Он оставил меня одну
В грозе на пути.
Грядущих дней глубину
Кому осветить?
 
 
Кому мой путь охранять?
Жених не за мной.
И не могу принять
Я страсти земной.
 

III.

 
Христос лучистый и нежный ушел,
Христос покорных печали людей.
Отснял Его хитона шелк,
Христа печали не найти нигде.
 
 
И те, кто предан Ему, тайком
Заходят в храмы вечерней порой;
А в победном шуме городском
Проходит в славе Христос другой.
 
 
Он пришел с судами и казнью,
В Его руках пречистых – гроза.
Я взглянула на Него с боязнью
И ослепленно опустила глаза.
 

IV.

 
Забрела я в вечерний храм
Посмотреть, как люди молились.
В закатном свете по моим плечам
Седые волосы дыма заструились.
 
 
Заходящего солнца печаль
У святых светилась во взорах,
И закатной печалью звучал
Надтреснутый голос на хорах.
 
 
И было грустью закатной увенчано
Чело Христа на «вечери тайной».
А сколько было Христом замечено,
Как и я, пришедших случайно?
 
 
Священник седенький тихо и кротко
Из царских врат выходил на амвон
И смотрел неуверенно, робко…
Я усмехнулась и вышла вон.
 

V.

 
Мимо белой церкви я прошла.
Нищая мне руку протянула.
Тосковали наверху колокола.
Я тихонько в церковь заглянула.
 
 
Странное виденье предо мной:
Бледный Иисус идет к притвору.
В алтаре отворенном темно,
И темны, темны Христовы взоры.
 
 
Шелк одежд Христовых потускнел,
Благостные руки опустились.
Я стояла смутно, как во сне…
Покидала храм любовь и милость.
 
 
Словно проструился Он легко
Близ меня в пугающем притворе,
И в закатный скрылся Он покой
С темнотою скорбною во взоре.
 

(1921)

«Не жалей колоколов вечерних…»

 
Не жалей колоколов вечерних,
Мой неверящий грустный дух.
Побледневший огонек задерни,
Чтобы он навсегда потух.
 
 
На плиты храма поздно клониться,
На победные башни посмотри.
Ведь прекрасные девы-черницы
Не прекраснее расцветшей зари.
 
 
Отрекись от ночной печали,
Мой неверящий грустный дух.
Слышишь: трижды давно прокричал
Золотистый вещун-петух.
 
 
Не жалей колоколов вечерних,
Ты иную найдешь красу
В руках загрубелых и верных,
Что, сгорая, солнце несут.
 

(1921)

«Мои волосы с зелеными листьями сплетаются…»

 
Мои волосы с зелеными листьями сплетаются.
Я люблю тебя, юная трава.
Слышишь, сердце, прильнув к тебе,
   страстно обещается:
«Не дерзну тебя, радостная, рвать!»
 
 
Бесконечную нежность и ласку в ком нашла я?
Вот в этом робком дрожащем листке.
Как покорно приник он, с боязнью замирая,
К человеческой бледной щеке.
 
 
Мои волосы с зелеными листьями сплетаются.
Скоро с пышной травой я срастусь.
Стебли-волосы яркими цветами распускаются,
Обращаюсь я в душистый куст.
 

(1922)

«Я упала в таинственный сон…»

 
Я упала в таинственный сон.
Беспокойные думы, усните!
Мне приснился цветок. Испещрен
Он был золотистыми нитями.
 
 
Я увидела небо иное,
Не виденное мной наяву.
Пронизало сиянье неземное
Мою голову, руки и траву.
 
 
Я была холодной и чистой,
Познавшей величавый покой.
Я ласкала цветок золотистый,
Как цветок прозрачной рукой.
 
 
И с тех пор средь шума земного
О неземном я грущу цветке
И ожидаю неба иного:
Не засияет ли оно вдалеке.
 

(1922)

«Я жизнь свою подняла…»

 
Я жизнь свою подняла
И грянула оземь, смеясь.
Глаза я не сберегла,
И кровь из них полилась.
 
 
Осколки упруго прянули,
Изранили очи и тело.
Я жизнь оземь грянула
И о твердом величье запела.
 
 
Вырвав сердце, покорное мукам,
Поиграла им, как жонглер,
И разбросала по крошке щукам
На дно глубоких озер.
 
 
Я свободна! Долой грустящее!
Без ума я хохочу,
И осколки жизни хрустящие
Я с отчаяньем сладким топчу.
 
 
А когда смеяться устану,
Грянусь оземь, как хрупкий сосуд,
Пусть глазам равнодушным рану
Осколки, брызнув вверх, нанесут.
 

(1921)

Кладбище

 
Это кладбище очень милое,
Я люблю здесь танцевать.
Вот в этом углу зарыла я…
Но ведь всё нельзя открывать.
 
 
Здесь мечта моя покоится.
Она еще малюткой была;
Но, видно, и грезы от простуды не скроются,
И вот она умерла.
 
 
Вот в этой могилке не очень крупной
Беспокойно величие спит.
Увы! И величие смерти доступно…
А здесь почивает стыд.
 
 
Этот холмик еще свежий,
На него весело смотреть;
Я теперь краснею реже,
А ведь очень неприятно краснеть.
 
 
Под этим камнем нежность бьется.
Не умирает до смерти, и конец!
По ночам стонет, из-под камня рвется…
Неугомонный, буйный мертвец.
 
 
Опять, опять та же могила!
Я над ней никогда не пляшу;
В нее легла напряженная страстная сила,
Я её пропущу, пропущу!
 
 
Это кладбище очень милое,
Я люблю над могилами плясать,
Но что бы со мною было,
Если б мертвые вздумали встать.
 

(1922)

Первая Голгофа

 
Ведь это памятник отчаянья —
Стиха надтреснутого крик.
Давно я жду каких-то чаяний
И верю многому на миг.
 
 
И все, что мною воспеваемо,
Твердит, томясь, душе моей:
«Ты знаешь, я неосязаемо,
О, дай мне тело поскорей!»
 
 
Да, жажду грозную людскую
Не утолит моя роса.
Каких ты песен, мир, взыскуешь,
Каким внимаешь голосам?
 
 
В мироголосом тонут гуде
Мои бессильные слова.
Не принесла я в песнях, люди,
Причастий будущего вам.
 
 
К земле с моленьем припадаю, —
Меня отринула земля;
Я зовы слышу, но не знаю,
Зачем и что они велят.
 
 
И не вернусь я в хладноснежные,
Бесстрастно замкнутые дни.
Теперь любовь с улыбкой нежной
Меня безжалостно казнит.
 
 
Пишу страдальческие строфы
В страданьях первых, в первой мгле;
Всхожу на первую Голгофу,
Голгофу юношеских лет.
 
 
Ума и сердца странны чаянья
И змеи лжи язвят язык.
Ведь это памятник отчаянья —
Стиха надтреснутого крик.
 

(1921)

Душа течет

 
Каждый день по улице пыльной устало,
Каждый день прохожу.
Но себя, какую вчера оставила,
Не нахожу.
И встают, встают двойники-привиденья
Многоразного Я.
Отчаянно кричу в удушливый день я:
«Где душа моя?»
Но не слышит криков ни один прохожий,
Сердце ни одно.
И неотступно то, что меня тревожит,
Идет за мной.
Не смотрите же, дивясь, в лицо напряженное:
Тоните в пыли!
Ах, эти волны пыли, солнцем зажженные,
Озабоченность лиц!
Двойники, двойники мои неисчислимые
За мной скользят,
За мной, и рядом, и проходят мимо…
А воскресить нельзя.
Я каждый миг зарождаюсь, каждый миг умираю,
Вечно не та.
Каждый миг навсегда я себя теряю…
Остановиться бы, встать!
Я впадаю в неведомые тихие реки,
Куда-то теку.
И, быть может, себя не узнаю вовеки,
Не убью тоску.
Я воды в течении своем изменяю,
Куда-то льюсь.
Неужели никогда я себя не узнаю,
Не остановлюсь?
 

(1921)

«Куда из этого города скроюсь я…»

 
Куда из этого города скроюсь я,
Певец кротости звездной?
Туда, где зори раскинулись поясом
У края земли, над бездной.
 
 
Меня страшат пожаров прибои,
Омывающие нервные здания.
Здесь сверлят небо голубое
Фабричных труб завывания.
 
 
А ночью вчера на площади
Мне встретился тот, другой.
Он скакал на пламенной лошади,
Она задела меня ногой.
 
 
И прижался к какой-то стене я,
Боязнью странной томимый,
И смотрел не дыша я, цепенея.
Он проскакал величаво мимо.
 
 
В его глазах – отражения взрывов
И звезды царства земного.
Белым огнем пламенела грива
Его коня боевого.
 

1921

Зеркало

 
Разбейте холодное зеркало,
Растопчите в земле кровавой!
Я померкло, померкло, померкло
В эти дни человеческой славы.
 
 
Я прелестные лица любило
И сдержанность гордой улыбки,
Я тоску в себе затаило
По кружевам ласкающе-зыбким.
 
 
Тайны ласк я отражало
И сады в лунных туманах.
За это меня целовало
Так много губок румяных.
 
 
Знамена, толпы и пушки…
Отражу ль я это величье?
Я люблю шелка и игрушки,
Беззаботной жизни обычай.
 
 
Опечалено я и померкло,
Вспоминая, я потемнело…
Молотком ударьте по зеркалу,
Чтобы предсмертно оно зазвенело.
 

(1921)

Побежденная

 
Длинных волос мне так жалко, так жалко!
Ранивший душу обман, возвратись!
Сердце дрожит у суровой весталки;
Тяжек покров окровавленных риз.
 
 
Часто я в битве мечтаю склониться
К сильной груди молодого врага.
Можно меня, как бессильную птицу,
Лаской словить, обольстя испугать.
 
 
Я – героиня. Померкшие очи
Не отдаю я глазам дорогим…
Дни моей славы, о, станьте короче!
Робкому сердцу враги – не враги.
 
 
Падает меч из руки онемелой, —
Вот он, последний великий искус!
К сердцу врага приникаю несмело,
И – с героиней в себе расстаюсь.
 

(1921)

«Я – зерно гниющее, с страданьем…»

 
Я – зерно гниющее, с страданьем
На закланье я иду.
Кровь души я отдам с роптаньем
За грядущую звезду.
 
 
Я была березкою пугливой,
Трепетавшей на ветру.
И цветком, вплетенным прихотливо
В сладострастную игру.
 
 
Тяжело израненной рукою
Путь скалистый прорезать…
Я хочу с рыдающей тоскою
К неизвестному воззвать:
 
 
Боже, Боже, сильными убитый,
О, воскресни для меня!
Я слаба, я ранами покрыта!..
Голос дрогнет, зазвеня…
 
 
Обреки бессильную, как прежде,
В ласках милого стихать,
Иль предай монашеской надежде
На иного жениха.
 
 
И враги мне вкрадчиво зашепчут:
«Ты бессилием сильна,
Слышишь, птицы яркие лепечут?
Ты из них одна.
 
 
Береги бледнеющие лилии,
Руки нежные свои.
Их законы мира сотворили
Для одной любви».
 
 
Но до сердца стыд меня пронзает:
Пусть я горестно ропщу, —
Созревает женщина иная,
Я в себе её ращу.
 
 
Я – зерно гниющее. Страдая,
На закланье я иду.
Я ропщу, но всё же умираю
За грядущую звезду.
 

(1921)

«Неродившихся прекрасных тени…»

 
Неродившихся прекрасных тени
Витают над душой моей.
Я стремлюсь к роковой смене,
К огням смертоносных очей.
 
 
Вы убьете меня, убьете!
В объятиях ваших – неведомый пыл.
Не выдержать мне духом и плотью
Дуновения ваших сил.
 
 
Бросаю я скромные дани
В пламенность ваших колесниц.
Примите свиток моих страданий,
Музыку моих страниц.
 
 
В мое сердце два удара пошлите
Ослепительных глаз-мечей,
И хоть изредка потом вспомяните
Поэтессу ваших очей!
 

5 мая 1921

Амазонка

 
На подушечку нежную теплого счастья
Иногда я мечтаю склониться,
И мечтаю украсть я,
Что щебечущим женщинам снится.
 
 
Но нельзя в боевой запыленной одежде
Забраться в садик наивных мечтаний,
И тоскую я: где же,
Где мои серебристые ткани!
 
 
Привлекает, манит лукаво подушечка
Амазонку с оружием грозным;
Я не буду игрушечкой:
Невозможно, и скучно, и поздно!
 
 
Те глаза, что меня когда-то ласкали,
Во вражеском стане заснули.
И приветствую дали
Я коварно-целующей пулей.
 

(1921)

Милый враг

 
У врагов на той стороне
Мой давний друг.
О, смерть, прилети ко мне
Из милых рук!
 
 
Сижу, грустя, на холме,
А у них – огни.
Тоскующую во тьме,
Мой друг, вспомяни!
 
 
Не травы ли то шелестят,
Не его ли шаги?
Нет, он не вернется назад.
Мы с ним – враги.
 
 
Сегодня я не засну…
А завтра, дружок,
На тебя я нежно взгляну
И взведу курок.
 
 
Пора тебе отдохнуть,
О, как ты устал!
Поцелует пуля в грудь,
А я в уста.
 

(1921)

Сафо

 
В необозримых полях столетий
Ты цветок – звезда сладострастная.
Опасны твои сети,
И вся ты сладко опасная.
 
 
Взором томно-таинственным
Ты зачем меня обняла?
Ведь я тверда и воинственна
И не знаю любовного зла.
 
 
Из кубка ласканий бессилие
Я поклялась никогда не впивать.
Чуткие голубиные крылья
Я хочу от сердца оторвать.
 
 
Улыбаясь на мои песни,
На меня ты смотришь с грустью.
Неужели ты не исчезнешь,
Из сетей меня не пустишь?
 
 
Звеняще-острые стоны
Песен вкрадчивых твоих
Души моей будят затоны,
Падают глубоко в них.
 
 
Сафо, вызов бросаю
В благоуханные царства твои!
Сети твои разрываю,
Страстнокудрая жрица любви.
 

1922

Две женщины

 
Предвечерний городской бульвар,
Предвечерняя душа моя,
На вершинах у берез пожар.
И скрипит старая скамья.
 
 
Кто идет в конце аллеи, там?
Волосы печально развились.
Узнаю ее по волосам
И глазам, опущенным вниз.
 
 
Из страны неведомой и дальной
Ты, глаза предавши тишине,
Распустивши волосы печальные,
В предвечерний час идешь ко мне.
 
 
Я боюсь бессильем заразиться,
Не касайся слабою рукой.
Берегись и ты испепелиться,
Заболеть грозною тоской.
 
 
Песенку последнюю послушай
О твоих угаснувших днях.
Опечаль в последний раз мне душу,
А потом уйди, оставь меня!
 
 
Предвечерний городской бульвар…
Ласка грустная ее волос, —
И закатный, медленный пожар
На вершинах тихих у берез.
 

3 мая 1921

Предтеча

 
Я – с печальным взором предтеча.
Мне суждено о другой вещать
Косноязычной суровой речью
И дорогу ей освещать.
Я в одеждах темных страдания
Ей готовлю светлый приём.
Выношу я гнет призвания
На усталом плече моем.
Отвергаю цветы и забавы я,
Могилу нежности рою в тени.
О, приди, приди, величавая!
Утомленного предтечу смени.
Не могу я сумрачным духом
Земные недра и грудь расцветить.
Ко всему мое сердце глухо,
Я лишь тебе готовлю пути.
Я – неделя труда жестокого,
Ты – торжественный день седьмой.
Предтечу смени грустноокого,
Победительный праздник земной!
Я должна, скорбный предтеча,
Для другой свой дух потерять,
И вперед, ожидая встречи,
Обезумевший взор вперять.
 

(1921)

Грядущая

 
Я чую, чую – дышат миллионы
На миллионах трепетных планет
И шлют земле, творящей и смятенной
Своей сестре, торжественный привет.
 
 
Сольемся со вселенной беззаветно
В один любовный вечный поцелуй!
В пространствах человечество несметно
И разделилось на мильоны струй.
 
 
Бросаюсь я в вселенские объятья
Из-за оград наскучивших земных.
Мильоном рук стремлюсь миры обнять я,
Мильонами сердец проникнуть в них.
 
 
Мне тесно за стеной любви отдельных,
Я в ласках нежных космос утоплю.
Страдающих земных и запредельных
Единою любовью я люблю.
 
 
Я, мать, я, мать несметных человечеств,
Впиваю в сердце солнц вселенских свет,
И возлагаю радостно на плечи
Я бремена страдающих планет.
 

1921

Мать

 
Придите ко мне, страдающие:
Я – ваша ласковая мать.
Веков величавых чающие,
Вам – любви моей печать.
 
 
Бойцы, колени склоните,
Опояшу я вас мечом.
Скорбные, ко мне прильните,
Отдохните, не помня ни о чем.
 
 
Века мое сердце билось
В объятиях железных сетей
А теперь оно раскрылось
Миллионам земных детей.
 
 
Мой сын – и старик согбенный,
Умудренный и зрелый – мой сын.
Я ласкаю юность умиленно
И голубиную мягкость седин.
 
 
Утомлённые лица детей
Я одной рукой осеняю;
А другой оттачиваю меч острей
И молнией стальной взвиваю.
 

(1921)

Женщина

I.

 
Мои волосы слишком коротки,
Не расплетать их милой руке.
От ручейков прозрачных и робких
Я спешу к вселенской реке.
 
 
Не на лоне любви нежно-ревнивой
Я предаюсь голубиному сну,
На земной расцветающей ниве
Я к груди человечества льну.
 
 
Человечество – это мой возлюбленный,
Сужденный ныне мне на века.
Тобой не буду я приголублена,
Одного из отдельных рука.
 
 
Все мои речи суровы и резки,
Мне чужда прелестная немота.
Со мной идет вместо грации детской
Величавая твердая красота.
 

II.

 
Смотрят звезды на меня по-иному,
Чем на прежних женщин смотрели,
С неба к сердцу тянутся струны
И поют о космической цели.
 
 
И входит мое сердце планетой
В систему любви вселенской.
Оледеневшим мирам расцветы
Приношу я нежностью женской.
 
 
Меня прокляло злое жречество,
Но заклятый круг прорвался.
Отдаю я любовь человечеству
Свободной Земли и Марса.
 

(1921)