Текст книги "Ведьмина дорога (СИ)"

Автор книги: Анита Феверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 11. Старый знакомый

Спалось плохо.

В маленькой комнатке, давящей пропахшими дрянным табаком стенами, где помещался только матрас да пара колченогих стульев, царила духота. Она заставляла дышать глубже и навевала дурные сны. Эти видения не были похожи на мои туманные кошмары, и я легко вырвалась из их липких лап. Какое-то время неподвижно лежала, скользя взглядом по закопченному потолку и успокаивая колотящееся сердце. Шум корчмы стих, но с первого этажа доносились чьи-то недовольные голоса. Я все же встала с матраса и открыла окно. Дыхание перехватило от ворвавшегося порыва холодного ветра, но тяжелая муть из головы постепенно стала уходить.

Все-таки зря я решила ночевать на постоялом дворе, лучше бы попросилась на ночлег к кому-нибудь из селян, чьи домишки снаружи подпирали городскую стену. Там и воздух чище, и соседство какой-нибудь животины вместо напившихся вдрызг батраков было бы куда приятней. Но решение уже было принято, деньги заплачены, и все, что мне оставалось – дотерпеть до утра и сбежать на ярмарку, а оттуда – в Приречье, без всяких задержек.

Я опустила взгляд на двор, изрешеченный длинными тенями забора – их рисовал свет полной луны. Нахмурилась, уловив какое-то движение, а через минуту услышала и тихое знакомое ржание – Пирожок, пока еще вежливо, предупреждал кого-то, чтобы не подходили. Была у моего коня такая глупая черта. Я бы на его месте сразу била копытом в лоб.

  – Эй! – я наполовину высунулась в окно, плюнув, что на мне только расхристанная из-за жары рубашка, никак не спасающая от укусов легкого морозца. – А ну, убери руки от моего коня!

  Шум возни стал громче: конокрад не внял предупреждению и попытался все же довершить темное дельце. Послышался злобный голос, помянувший "дурную скотину", свист плети и визг Пирожка, теперь уже гневный. Я возмущенно вскрикнула и быстро огляделась. Корчма была сделана из толстых бревен, круглые перекаты которых прекрасно могли заменить лестницу. Я спала, не разуваясь, и сейчас это сыграло мне на руку. Подхватив куртку, я вылезла в окно и белкой слетела вниз. Ударившись пятками в подмерзшую землю, побежала к конюшне, напевая заговор, призванный спутать зрение недруга. Как и все мои песенки, простая, но очень полезная в хозяйстве вещь, когда надо увести от себя чей-то взгляд или запутать след, по которому идет чересчур настойчивый преследователь. Тонкие нитки тумана протянулись из ниоткуда и мгновенно опали на землю влажными полосами. Вымерзнут через пару минут, никто и не заметит. Иногда, очень редко, мою ворожбу сопровождали такие странные явления, но никто объяснить мне их не мог, и я просто привыкла.

Дверь в конюшню была открыта, и я застыла в проходе, прожигая взглядом того, кто покусился на моего коня. Злодей повернулся на шум, и лунный луч предательски высветил знакомое лицо.

– Анжей? – выдохнула я недоверчиво. Удивление было так велико, что я растеряла всю сосредоточенность и боевой пыл, чем парень и воспользовался. Все же он был далеко не увальнем – я не успела даже вскрикнуть, как парень оказался возле меня, одной рукой зажав мне рот, а другой стиснув оба запястья разом.

Его запах, в отличие от Совия, вызывал только отвращение.

– Я так и знал, что это твой конь, – шепнул Анжей мне на ухо, едва не задевая кожу. Я попыталась отклониться, но он грубо стиснул мое лицо, впившись пальцами в щеку. – Ты такая доверчивая... Выскочила в одном исподнем ради своей лошадки. Ну и что ты мне сделаешь? Ты в моей власти, ведьма. Нет у тебя при себе никаких ядов, и слова молвить тоже не сможешь, уж я о том позабочусь.

Я примерилась и цапнула Анжея за ладонь, но он лишь скривился.

– Я уберу руку, если пообещаешь не кричать. Хотя... ты ведь все равно будешь, правда? Так что сделаем по-другому.

Парень и правда опустил ладонь, но лишь затем, чтобы, коротко размахнувшись, ударить меня прямиком в солнечное сплетение. Перед глазами вспыхнули огненные пятна. Я ослепла и оглохла, пытаясь справиться с разлившейся по телу болью. Хотела вдохнуть, но на короткий страшный миг словно забыла, как это делается. Анжей бил в полную силу, даже не стараясь сдержаться, и уже за одно только это моя неприязнь к нему мигом обернулась черной ненавистью.

Пока я приходила в себя, Анжей скрутил мне руки, на сей раз спереди, толкнул, заставляя сделать несколько шагов, и захлестнул веревкой одну из балок. Дернул ее край, вынуждая меня до боли в перекрученных жилах вытянуть руки над головой. Я с трудом сморгнула последние пятна и начала беззвучно выпевать заговор...

Хлесткий удар обжег губы. Голова мотнулась в сторону. Облизнувшись, я почувствовала солоноватый привкус крови и порадовалась, что это только лопнувшая кожа, а не выбитый зуб. Анжей взял меня за подбородок, вынуждая смотреть на него. Он стоял в тени, зато я была как на ладони, высвеченная лунным серебром. Я скорее почувствовала, нежели увидела, как он улыбается – довольно, словно хищник, наконец поймавший добычу.

– Вести себя поласковее ты со мной не захотела, что ж, будь по твоему. И не таких кобылиц укрощал. Все вы кнута и кулака боитесь, сразу на все готовые становитесь. Дура ты, Ясмена. Могла бы в шелках ходить. Стали бы с тобой Приречьем управлять, а там и в город покрупнее перебрались. Но ты предпочла мне какого-то вонючего охотника. Что такого в Совии, что вы, бабы, липнете к нему, словно вам медом намазано?

Несмотря на боль в задранных руках и разбитой губе, я рассмеялась.

– До чего же ты слабый, Анжей. Даже не можешь в глаза недругу свои мысли высказать. На девках злость срываешь. Боишься, что Совий сильнее тебя окажется? Так и есть – и ты прекрасно это знаешь, потому и поджимаешь хвост, как щенок, тявкающий на матерых псов. Так только слабаки поступают, которые боятся в открытую на равного себе пойти.

– Заткнись! – зарычал молодой мужчина, стискивая кулаки. – Ты сама виновата! Прогнала, шрам оставила и ходишь по деревне, дразнишься, всем видом своим не такая, как настоящие девки! Словно не человек ты, и глаз оторвать невозможно! Сама зачаровала и снова сбежать думаешь? Я тебе покажу, какой я трус!

Я слишком поздно поняла, что за тени живут в этом молодом мужчине, и прикусила бы язык, лишь бы не дразнить его – не так, не когда руки у меня связаны, а я сама в чужом городе без надежды хоть на какую-нибудь поддержку. Но слова уже были сказаны, и они будто сорвали цепи, которые он сам на себя налагал, чтобы хоть как-то уживаться среди людей.

Анжей стиснул мою косу в кулаке, оттянув голову так сильно, что я не удержалась и тихонько застонала от боли. Начал покрывать шею быстрыми, жадными поцелуями, перемежая их с болезненными укусами. За его спиной неистовствовал, вышибая копытами дверь стойла, Пирожок. Анжей взялся за ворот моей рубашки и одним резким движением разорвал ее до живота. Стиснул грудь и на мгновение поднял голову – только чтобы взглянуть на мое искаженное мукой лицо. Улыбнулся – мрачно, безумно – перенес руку на мою спину и прижался всем телом, давая прочувствовать, как сильно он хочет утвердить надо мной свою власть. Голова кружилась. К горлу подкатывала тошнота. Ноги, превратившиеся в кисель от страха, не удержали бы меня сейчас, даже обрежь он веревку.

"Вот и прокатилась за сказочками", – тоскливо подумала я, пытаясь хоть как-то отодвинуться, оттолкнуть его, разорвать соприкосновение, от которого мутило до потери сознания. Я ненавидела его – даже не за то, какой он, а за то, какой слабой я сейчас была по его прихоти. Конь бесновался все сильнее, злобно визжа. Послышался треск дерева, но Анжей не обернулся, чтобы проверить, что там происходит.

За все то время, что прошло с момента, как я проснулась, ни одна живая душа не явилась на шум. Помощи ждать было неоткуда.

Анжей продолжал елозить руками и телом по моей коже. Его движения стали рваными, быстрыми, словно он боялся чего-то не успеть. Он снова рванул мою рубаху, и ткань распахнулась, открывая его липкому взгляду все тело. Мужчина отстранился на мгновение, осматривая меня с ног до головы. Даже чуть отошел, чтобы не пропустить ни единой черточки беспомощного облика…

Короткий глухой удар прозвучал божественной музыкой для моих ушей. Анжей ссыпался бескостным мешком на землю, и я поняла, что не огорчилась бы, если б оказалось, что он мертв. Мой нежданный спаситель наклонился, коснувшись шеи поверженного насильника двумя пальцами, хмыкнул и бросил холодным глубоким голосом:

– Живучий.

Мужчина быстро подошел ко мне, взмахнул рукой, и я чуть не упала от неожиданно нахлынувшего ощущения свободы. Едва удержавшись на ногах, я застонала, растирая руки и чувствуя, как разбегается по телу кровь, прокалывая каждую жилку острой иглой. Несмотря на боль, я все же нашла в себе силы стянуть остатки рубахи, прикрываясь от внимательного взгляда незнакомца. Он ни о чем не спрашивал – молча снял черный плащ и набросил мне на плечи тяжелую ткань, хранящую его тепло. Меня начала бить запоздалая дрожь. Говорить было трудно, казалось, все слова разом вылетели из головы. Болели ребра в месте, куда ударил Анжей, болела разбитая губа, болела душа от страха, вопреки ожиданиям не слабеющего, а, наоборот, словно вцепляющегося сильнее.

– Идите в зал, пани, – по-прежнему холодно, но негрубо бросил незнакомец. – Я позабочусь об этом…человеке, а после займусь вами.

Я дернула головой в попытке кивнуть, обошла мужчину и бросилась в корчму. Судьба Анжея меня не волновала. После того, что он пытался сделать со мной, я хотела лишь оказаться от него как можно дальше, желательно на другом конце света. И если спасший меня мужчина собирался перерезать ему глотку и оставить умирать, все, что я сделала бы – попросила его провернуть это тихо. Впрочем, я вообще не хотела ничего никому говорить. Собиралась забрать вещи, заседлать Пирожка и убраться из этого города как можно быстрее. А еще я поклялась себе, что никогда, никогда больше не буду ходить безоружная.

Я быстро переоделась, стянула волосы в тугой пучок, не потрудившись расчесыванием, и подошла к лестнице, намереваясь покинуть постоялый двор. Мне думалось, я не задержалась ни на секунду, но незнакомец все же оказался быстрее, что бы он ни сделал с Анжеем. Темноволосый мужчина уже сидел внизу, и сонный корчмарь подобострастно кланялся, выслушивая пожелания ночного гостя.

Я замерла на верхней ступеньке, разглядывая своего нежданного спасителя. Он почувствовал мой взгляд и поднял голову. Даже с этого расстояния было видно, что его глаза такого же ярко-зеленого цвета, как мои. Толстая, отчаянно коптящая свеча бросала алые блики на черные волосы, стянутые в хвост. Красивые губы были брезгливо поджаты. На фоне черной, расстегнутой на две пуговицы рубашки тонкой работы его кожа казалась белее моих волос. Мужчина оказался молодым – похоже, ровесник Совия – но пляшущие тени и темная одежда делали его старше, подчеркивали резкие черты лица. Мужчина шевельнулся, и блик свечи скользнул по знаку – черный круг, объятый языками пламени – приколотому к рубашке. Я почувствовала, как все внутри меня обрывается, и голова становится легкой и звеняще-пустой.

Даже в страшном сне мне не могло присниться, что от насильника меня спасет дейвас.

Огненосец повел рукой, призывая меня присоединиться к его позднему ужину. Надо ли говорить, что даже умирай я с голоду, не сделала бы и шагу? Положение спас корчмарь: он резко обернулся, чтобы посмотреть, с кем любезничает чернокафтанник, увидел меня, побледнел и затрясся еще сильнее. Уж не этот ли неопрятный тип поделился с Анжеем сведениями о моем появлении? Не удивлюсь, если так. Они точно нашли бы общий язык.

Между тем корчмарь, то и дело вытирая заливающий глаза пот, тихо что-то объяснял или рассказывал, и судя по его болезненному виду, зеленоглазый явно не меню у него спрашивал. Я на секунду задержала дыхание. Потом перехватила сумку покрепче, вскинула подбородок и спустилась в зал. С решительностью, которой и в помине не было, прошагала к столу дейваса и остановилась, глядя на изучающего меня мужчину сверху вниз:

– Я благодарна вам за спасение, пан, но не хочу оставаться и минуты в таком ужасном месте. Пусть боги будут благосклонны к вам, – выпалив все это, я неуклюже поклонилась и уже повернулась было к двери, как меня снова нагнал его красивый глубокий голос, дернув за невидимые ниточки под кожей, словно марионетку. Я прикусила губу, но послушно остановилась.

– Быть может, вам не стоит торопиться, пани? На улицах может быть еще опаснее, чем здесь. Тем более что пан Злотек уже понял свою ошибку и клятвенно заверил меня, что впредь будет гораздо тщательнее относиться к выбору, кого пускать в свое заведение, а кому давать от ворот поворот. Не так ли, пан?

Злотек закивал так яростно, что я испугалась, не сломает ли он себе шею.

– После всего пережитого вам не помешает стакан горячего сбитня. Прошу, составьте мне компанию. Мне не хочется отпускать вас одну в ночь.

Я неслышно скрипнула зубами, но все же опустилась на услужливо пододвинутый корчмарем стул. Не успела моргнуть, как Злотек исчез, видим, кинувшись исполнять заказ. Я сидела с прямой спиной, не зная, что говорить, и с трудом преодолевая желание сорваться с места и дернуть прочь испуганным зайцем. Дейвас был от меня слишком близко, ближе, чем все его товарищи за всю мою двадцатилетнюю жизнь. Между нами была лишь засаленная поверхность стола. Ничтожно мало.

Дейвас выглядел уставшим. Он не стремился расспрашивать меня, откинулся на спинку стула и потер виски, чуть морщась. Я втянула носом воздух, маскируя жест под глубокий вдох. Навьями от него не пахло. Возможно, он просто устал после долгой дороги. Поколебавшись, я все же сунула руку в сумку, заслужив удивленный взгляд мужчины, и поставила на стол флакончик темного стекла.

– Это малая толика моей благодарности, пан. Настойка от головной боли.

– Меня зовут Марий Болотник, пани. Вы знахарка?

Захотелось произнести его имя вслух, покатать на языке, пробуя на вкус. Но я лишь нервно провела рукой по волосам и потупила взгляд.

– Травница. С детства вожусь с растениями. Впрочем, я не настаиваю. Я была утром на ярмарке. Если боль не пройдет, обратитесь к торговцу с лотком, украшенным рунами дождя – его травы самые свежие.

– Надо же, я давно знаю хозяина этого лотка. И у него действительно вызывают доверие. Что ж, сегодняшняя ночь и без того слишком странная, так что это будет достойное завершение, вне зависимости от результата, – дейвас взял бутылочку, плеснул ее содержимое в кружку – нюх сообщил, что вопреки моим ожиданиям там была всего лишь вода – взболтал смесь и выпил на едином духу. Мы помолчали: я – нервно елозя по отполированной задами посетителей лавке, он – прислушиваясь к ощущениям. Постепенно хмурая морщинка между его бровей разгладилась, и мужчина прикрыл глаза, задышав глубже.

Я мысленно уговаривала себя перестать жалеть, что вместо лекарства не подсунула ему яд. Этот дейвас меня спас. И чувствовать благодарность – правильно.

– Вижу, вы и впрямь знаете свое дело. Пожалуй, я был слишком мягок с вашим обидчиком – поднимать руку на хороших знахарей это тяжелейшее преступление.

– Я… – я сглотнула ставшую вдруг горькой слюну. Воспоминания нахлынули, еще слишком яркие, чтобы страх перестал сковывать тело, – Я очень рада, что вы не прошли мимо, пан. Но я на самом деле хотела бы покинуть это место. Я не привыкла к большим городам.

– Позвольте, я хотя бы провожу вас, – дейвас начал подниматься, но я отчаянно замотала головой, соображая, как же мне от него отделаться. Не придумав ничего умнее, сказала:

– Вы явно устали, а я сегодня не усну. Любое мое решение будет слишком жестоко для нас обоих. Я очень испугалась. Но ведь вы ночуете сегодня здесь?

– Полагаю, другого места я в такое время не найду, – усмехнулся дейвас, и улыбка эта преобразила его лицо, сделав его менее надменным.

– Тогда я тоже останусь. Под вашей защитой и впрямь будет спокойней.

Чернокафтанник кивнул, принимая мое решение. Подоспел Злотек с ароматно пахнущими горшочками и принялся накрывать стол перед огненосцем, а я, воспользовавшись передышкой, поспешила откланяться. Дейвас собирался спросить меня еще о чем-то, но я скорчила несчастное лицо, и он нехотя смолчал. Я чувствовала его цепкий взгляд все время, что поднималась по опостылевшей лестнице. Вернувшись в свою комнату, прождала не меньше часа, но все же услышала, как Злотек ведет дейваса в его комнату. С того момента пришлось прождать еще немало времени, но в конце концов все звуки стихли. Я бесшумно распахнула окно и выбралась тем же путем, каким уже сегодня ходила. Восток начал розоветь, но все еще спали, и я без труда отвязала успевшего задремать, поджав под себя все четыре ноги, Пирожка. Когда я открывала ворота, ведя коня в поводу, не сдержалась и обернулась.

Он стоял у открытого окна, неотрывно глядя на меня. Дейвас скинул рубашку, и рассвет вызолотил его сухощавое жилистое тело. Похоже, холод его совершенно не беспокоил. С такого расстояния я не могла понять, что выражают его глаза. Он не окликнул меня и вообще не издал ни звука, только смотрел. Я прикусила губу, поправила капюшон и дернула Пирожка за поводья. Каждую секунду я ожидала, что дейвас поднимет тревогу, закричит: «Хватай лаумово отродье!», но предрассветная тишина так и осталась непотревоженной. Я все же завернула на ярмарку, где торговцы еще только раскладывали товар, быстро купила самое необходимое, чтобы эта ужасная поездка не оказалась совсем уж провальной, вскочила в седло и была такова. За спиной оседали клочья тумана, мешаясь с обычным, вполне естественным. Стражники зевнули, не обратив на меня ни малейшего внимания. Копыта Пирожка выбивали снежные вихри из дороги, и в такт его движениям я умоляла всех богов скопом сделать так, чтобы все произошедшее скорее позабылось.

Но, как обычно, боги меня не услышали.

* * *

Я никому не рассказала о том, что произошло в городе. Анжей пропал. Его родители хоть и беспокоились, что от сына давно не было вестей, но выглядели не слишком-то печально. Может, он успел состряпать какую-нибудь лживую историю, уезжая из дома. Я наблюдала за стариками со стороны и не могла понять, почему они не разглядели тени, живущие в их сыне. Но чужая душа – потемки. И я постаралась забыть как можно быстрее о боли и липком ужасе беспомощности, которые испытала по вине черноволосого парня.

Природа медленно просыпалась от зимнего сна, и вместе с нею пробуждались навьи твари. Пока еще они были вялыми и ленивыми, словно змеи, греющиеся на солнце, и я по-прежнему чаще лечила обычные человеческие болезни да пораненные носы.

В тот день, когда все изменилось, я как раз уходила от очередного мальчишки, слегшего с горячкой. Весенний лед коварен, но слушать предостережения в юном возрасте мало кто умеет. Вот и он не удержался, сунулся на реку, а подтаявшая корка возьми да проломись. Хорошо, приятели помогли, вытянули на берег.

Я неспешно шла домой, когда меня догнала Калина, местная портниха. Пряча глаза, сунула в руки корзину с маленькими горшочками, глухо звякнувшими глиняными боками. Шепнула на ухо: «Это тебе к чаю, побаловаться», обняла быстро, но крепко, и убежала прочь. Тихая улыбка упрямо не желала покидать мое лицо, и даже напоминание, что я сейчас выгляжу глуповато, не помогло ей погаснуть. Дочь Калины была подругой Аники и не любила меня ровно в те моменты, когда у старшей дочери головы случалось плохое настроение. Тогда Аника начинала перегавкиваться со мной и припоминать все мои грехи, истинные и вымышленные, а подружка ей подпевала. Сама Калина относилась ко мне неплохо, а когда ее дочка слегла с краснухой, сразу прибежала с просьбой помочь. Оплату работы едой я не брала, но многие прознали про мою страсть к сладостям и подсовывали то пряник, то свежую булочку, то, как вот Калина, вкуснейшее варенье, пахнущее летом и лугом.

Покрепче сжав гостинец, я продолжила путь. Предвкушая, как сейчас приду, заварю чаю и отрежу ломоть свежего хлеба, расплылась в совсем уж блаженной улыбке. Мимо с гиканьем пронеслись ребятишки, расплескав жидкую весеннюю грязь. Сады неспешно окутывались зеленой пеной набухающих почек. Птицы в лесу пели и днем, и ночью, соскучившись по благодарным слушателям за время своего отсутствия. Я вдохнула полной грудью и прикрыла глаза, чувствуя, как веселое солнце щиплет отвыкшие за зиму белые щеки. По утрам я уходила в лес и бродила там между просыпающихся деревьев, приветливо опускающих ко мне свои ветки. Река должна была вскрыться на днях, и лед стремительно таял, выпуская встряхивающую темными волнами-волосами красавицу на свободу.

Мир оживал, и только Серая Чаща по ту сторону Черницы все так же молчаливо стерегла свои тайны, сверкая белыми курганами снега промеж сизых стволов.

Моей любимой порой была осень. Но весна обладала своим, неоспоримым, очарованием и из года в год брала в плен мое сердце, на три месяца вытесняя из него рыжую сестру.

Казалось, этот прекрасный день ничего не могло испортить. На полпути меня нагнала Марьяна и взяла под локоток, распевая на разные лады о новых нарядах, лентах и субботней поездке в город на ярмарку. Она звала и меня, но после злосчастных зимних вечорок и столкновения с Анжеем я наотрез отказывалась от каких бы то ни было вылазок в люди. Поэтому подруге был вручен длинный список необходимых мелочей и баночка калининого варенья в качестве небольшого подкупа. Так мы и шли, болтая ни о чем, когда вдруг сильные пальцы схватили меня выше локтя. Я дернулась возмущенно и уже собралась было послать наглеца куда подальше, но поперхнулась и замолчала, увидев ореховые глаза Совия. Его губы были сжаты в полоску, под кожей ходили желваки. Парень выглядел недовольным.

– Ну-ка, девицы, давайте ускорим шаг, – он потянул меня за собой, но я тут же уперла каблуки сапог в грязь артачась.

– Руку отпусти! Я тебе не коза на веревочке, чтоб ты меня водил куда вздумается.

– Пойдем, говорю. Это в твоих интересах, ведьмочка.

– Ясмена, может, стоит его послушать? – протянула Марьяна, удивленно разглядывая Совия. Я тоже впервые видела обычно спокойного парня таким взбудораженным, но подчиняться командирским замашкам, не получив объяснения, не собиралась.

Лис раздраженно вздохнул и взлохматил рыжую гриву. Только сейчас я разглядела его толком. Парень был одет для ночевки в лесу, к поясу были пристегнуты два охотничьих ножа, на плече висел композитный лук. Одежда была помята, в следах земли и каких-то бурых пятнах. Пахло от Совия дымом костра и едва уловимо – потом. Весь его вид говорил, что Лис недавно вернулся с охоты.

– Послушай, Ясмена, – его голос звучал тихо и низко, и я невольно вздрогнула. – Пожалуйста, давай поспешим. Я доведу тебя до дома, ты посидишь там пару дней, не высовывая носа дальше двора, а потом, когда я скажу, что все в порядке, ты сможешь спросить меня обо всем, о чем захочешь.

У ворот раздались крики, свистнула плеть. Я не успела ответить Совию и повернулась, приложив руку козырьком к глазам. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как в Приречье въезжает угольно-черный конь, сверкающий вычесанной волосок к волоску шкурой. В нем не было ни единого светлого пятнышка, а каждый шаг тонких ног плел изящный танец. За такого скакуна и сам князь не поскупился дать золота по весу, а то и приплатил. Но верхом сидел не князь. А кое-кто гораздо хуже.

– Дейвас, – едва слышно шевельнула я побелевшими губами.

Тот самый огненосец, что спас меня от Анжея, склонил голову, приветствуя вышедшего ему навстречу Артемия. Молодой мужчина сидел в седле как влитой, удерживая поводья одной рукой. Я настолько опешила, что не сразу увидела второго черного коня – более приземистого и крепкого, чем изящный скакун зеленоглазого служителя. Краснолицый человек вцепился в луку седла обеими руками и шептал что-то себе под нос. Ругался? Молился? Как бы там ни было, верхом он явственно чувствовал себя не в своей тарелке. Страх, написанный на круглом добродушном лице, выглядел так забавно, что я рассмеялась бы, не сверкай у него на груди такой же значок, что и у первого всадника.

Я не знала, что привело в маленькую деревню, о которой толком и не слыхал никто, сразу двух огненных колдунов. Но внутри крепла убежденность, что они явились за мной.

Совий наконец отпустил мою руку и хмуро выпрямился. Мой старый знакомый спрыгнул в грязь и бросил поводья Артемию. Осмотрелся по-хозяйски, и его взгляд задержался на мне. Я стояла не в силах опустить глаза, ругая себя, что сняла капюшон – надо же, солнцу радовалась, дура! – и мои белые волосы теперь сверкали под солнечными лучами, притягивая взгляды даже тех, кому, в общем-то, было все равно. Я жалко заморгала, стравливая выступившие от напряжения и холодного ветра слезы, но готова была поклясться, что дейвас улыбнулся.

И в улыбке этой было голодное предвкушение охотника.

– Навья отрыжка… – выругался Совий.

Я была с ним полностью согласна.