Текст книги "Мормилай. Грёзы проклятых (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

Самые низменные человеческие поступки свершаются от безнаказанности.

Я лежал в траве, наслаждаясь палящим зноем. Никогда не любил холод и всегда обожал жару. Тёплый ветер играл волосами. Я специально дышал медленно, смакуя ароматы трав клевера и василька, зверобоя и колокольчика.

– Па-а-ап, ну поиграй со мной, – канючил тоненький голосок.

А я притворялся, что сплю.

– Ну, па-а-а-а-ап, давай поиграем! – вторил другой детский голос.

Дочери дёргали меня за штанины, разжимали пальчиками закрытые веки.

– Хрррр, пфффф! – изображал я храп, еле сдерживая улыбку.

– Папа, а ты улыбаешься! Я видела, – пропищала девочка.

– Я первая! Я первая видела! – возразила ей другая.

– Нет, я первая!

– Нет, я!

– Я!

– Я!!!

– Всё, всё, всё, не ссорьтесь! – ласково сказал я, садясь. – Вы обе были первыми!

Злата вкрутилась мне подмышку, обхватив торс руками, и прижавшись, начала щекотать носом. Леська не отставала. Опустив ладони на щеки, она поцеловала меня в нос.

– Папочка, ты у меня самый любимый!

– Нет, у меня!

– Так, тихо вы! – вновь рассмеялся я. – Вы мои любимые, самые славные на свете девочки!

– Тогда поиграем? – лукаво заглядывая в глаза, пропела Злата.

– Вставай!

– Вставай, папочка!

– Встань, падаль!

В глазах потемнело. Запах луговых трав исчез. Я слепо шарил руками вокруг себя, силясь понять, что происходит. Но тело уже выполняло приказ. Руки оттолкнулись от пола, ноги распрямились. Я открыл глаза. На стенах висели масляные лампады, поигрывая пляской частичек огня и едва заметно чадя чёрным дымком. В комнате не было мебели, зато множество стоек с оружием. Рапиры, сабли, короткие мечи, длинные, гизарма, протазан, клевец, утренняя звезда, бердыш, аркебузы и пистолеты разной тяжести и модификаций.

«Приличная коллекция», – отметил я про себя, тотчас ощутив боль в затылке.

– На колени! – вскричал Антони.

Я безропотно повиновался. Он залепил мне хлёсткую пощёчину обратной стороной ладони, тотчас зашипев от боли. Хотел было ударить снова, но поймав мой взгляд, остановился.

«Сдрейфил молодой господин, – подумал я, рассматривая его раскрасневшееся от ярости лицо. – Зачем так пыжиться, я и так сделаю, всё, что придёт в твою маленькую и злобную голову».

– Маман отвалила некроманту такую сумму, что дешевле было бы нанять отряд ландскнехтов! – прошипел юноша, отворачиваясь. – Хочется верить, что ты и правда так хорош, как тебя расписывал этот фокусник Арджинтарий.

«Ты ещё заплачь, избалованная девочка. Мамочка купила подарок, а подарок не блестит бриллиантами. Если бы мне не было плевать, я бы расплакался».

Я вдруг понял, что способен хоть как-то ему противостоять. Пока юнец расхаживал вокруг, осыпая меня совершенно бессмысленными и ненужными угрозами и обвинениями, я думал о нём всё, что мне заблагорассудится. Если бы я мог смеяться или хотя бы улыбнуться, то клянусь, мой хохот услышали бы соседи. Однако, мой новоиспеченный господин распалялся, а следом за его яростью неотлучно следовала боль. Сперва появилась мигрень, сменившаяся такой мукой, что я иногда терял зрение. Наконец, он успокоился, всласть наигравшись в командира.

«Такому говну, как ты, я бы не то, что командовать десятком, даже нужник бы чистить не доверил», – мстительно подумал я.

– Так, надо тебя проверить, – почёсывая мальчишескую не особо презентабельную бородку, проговорил юноша. – Возьми рапиру.

Я повиновался. Едва ладонь легла на рукоять, у меня внутри, будто распустился бутон пламенного цветка. Я попытался шагнуть ему навстречу, но ноги даже не шевельнулись. Поднять руки тоже не удалось.

«Жаль, – подумал я. – Остаётся надеяться, что ты напортачишь с командами. Тогда я тебя заколю».

– Не эту рапиру, болван ты русавый, – раздражённо бросил Антони. – Бери учебную с пунтой на конце.

Я повиновался. Вернув на стойку боевую рапиру, я взял другую с петлей вместо острия. Такие использовались для тренировочных спаррингов.

– Так. Слушай внимательно, мормилай. Твоя задача меня атаковать и защищаться. Сильно не бить, за каждый синяк, будешь платить пальцем.

«Подумаешь, напугал».

Антони набросил стёганную куртку, надел фехтовальную маску и, встав в стойку, замер, метя в меня острием рапиры.

– Начали, – крикнул он, тотчас прыгнув на меня, стараясь уколоть в лицо.

«А мне, значит, маска не нужна? Ну, давай коли, лиши меня зрения. Посмотрим, что твоя маман скажет на это».

Не знаю уж, то выучка или гордость, но я не позволил ему ударить себя. В последний момент взяв защиту глубоким шагом назад, я отвел его клинок в сторону, и толкнувшись вперёд, выиграл соединение. Пунта моей рапиры упёрлась ему в горло. Мне очень хотелось нажать. До одури и зуда в затылке, но я попросту не смог. Тело не слушалось. Я знал, что способен убить его даже петлёй вместо острия, но рука сдержала укол.

– Я поскользнулся! – взвизгнул юнец и саданул меня по лицу гардой.

Я даже не покачнулся.

«Мои дочери бьют сильнее».

– Ещё раз! – прокричал Антони, вставая в стойку. – Нападай!

Я сделал два коротких шага вперёд, выбросил руку и тотчас шагнул назад. Юноша купился, попытавшись контратаковать. Я хладнокровно отвёл его клинок свободной рукой в сторону, и шагнул вперёд, приставив сильную часть лезвия к его горлу. Я смотрел прямо в его наглые и столь же глупые глаза. В них пылала ярость. В затылке вновь начал пульсировать пучок боли.

– Ещё раз! – взвизгнул Антони, отшагивая назад.

Я сделал шаг вперёд. Ещё шаг. А затем сразу два, медленно толкнув правую руку, метя ему в грудь. Я делал это нарочито топорно и открыто, чтобы господин мог взять защиту. Тот радостно сбил в сторону мой клинок и уколол в живот, пружинисто опустившись в низкую стойку. Его рапира изогнулась, встретившись с моей плотью, свидетельствуя о том, что хозяин провёл успешную атаку.

– Что и требовалось доказать, – победно заявил Антони. – Русы неспособны учиться, вас легко обмануть, а затем покарать. Неудивительно, что ты сдох, – добавил он, чуть запыхавшись.

«Уже трясётся. И это мы трижды сошлись, и я поддался. Ох, парень, желаю тебе почаще бросать вызовы на дуэли».

– Ладно, кое-что ты можешь, и это главное, – напыщенно сообщил Антони. – В настоящем бою, успеешь принять на себя несколько ударов, а уж я прикончу тех, кто останется.

«Какой же ты жалкий, – подумал я. – Неужели в твоей жизни нет ничего важного и значимого, что ты самоутверждаешься за счёт послушного зомби».

Антони подошёл к окну, сбросив тренировочный колет и маску, плеснул себе воды из хрустального графина в пузатый бокал и жадно его опустошил, проливая на белоснежную сорочку. Приоткрыв ставни, он посмотрел куда-то вниз, некоторое время всматриваясь.

– Ладно, на сегодня хватит, – бросил он, ни то мне, ни то сам себе, оставив оружие на глубоком подоконнике. – Иди за мной, мертвяк.

Я послушно зашагал следом.

– Господи, какой же ты тупой, – рявкнул Антони. – Рапиру поставь на стойку! Идиот…

«Эх, что ж… Попытаться всё равно стоило».

Особняк был построен в форме кольца. Мы прошли по длинному коридору, минуя проходные залы, затем спустились на этаж ниже, миновали ещё несколько коридоров, сворачивая, а затем спустились ещё этажом ниже. Антони толкнул ногой дверь, входя на кухню. Здесь хлопотали две кухарки, одна постарше, лет пятидесяти, другая помоложе. Я бы не дал ей не больше двадцати. Тугие каштановые локоны свивались в спирали, спадая на её хрупкие плечи. Аппетитная, явно незнавшая кормления грудь, натягивала запачканный мукой передник. Заметив господина, обе опустили головы, застыв, как статуи.

– Майя, ты на сегодня свободна, – ледяным тоном обронил Антони. – Ступай.

– Благодарю, господин, но у нас ещё много работы, – тихо прошептала та, что постарше.

– Я сказал, – процедил сквозь зубы юноша. – Ты. На сегодня. Свободна.

– Благодарю, господин, – дрогнувшим голосом ответила женщина, и отпустив неумелый реверанс, вышла.

Антони прошёл вдоль длинного стола, и подцепив носком стул, выдвинул его и сел. Он молчал, плотоядно разглядывая оставшуюся кухарку.

– Мой новый слуга, – самодовольно бросил он, кивнув на меня. – Он мертвец. Слышала о таких?

– Нет, господин, – ответила Анна, боязливо косясь на юношу. – Страх то какой.

– Не бойся, – рассмеялся он, натягивая мерзотнейшую улыбку. – Со мной тебе нечего бояться. Я только что, задал ему такую трёпку, что в пору нового заказывать.

– Вы храбры, как лев, мой господин, – прошептала кухарка.

– Да, что ты там стоишь, – продолжил Антони, закидывая ноги на стол. – Присядь, отдохни… А, впрочем, налейка мне вина!

Кухарка молча отправилась в кладовую, вскоре вернувшись с закупоренной и пыльной бутылкой из тёмного стекла. Достав из буфета хрустальный бокал, она срезала пробку и наполнила его.

– Плесни и себе, – улыбаясь проговорил Антони.

– Это вино слишком дорогое… господин, – прошептала Анна.

– Плесни, я сказал, – велел юноша и в его голосе зазвенело подкатывающее раздражение.

Она повиновалась. Достала из буфета ещё один бокал и наполнила его.

– За моего мормилая, – провозгласил тост Антони. – Пусть его посмертие будет ещё ужаснее, чем жизнь!

Он захохотал, и кухарка вежливо присоединилась, бросив на меня несчастный взгляд. Антони залпом выпил вино, затем встал и сам наполнил свой бокал вновь. Отпив половину, он смахнул алые капли манжетом белоснежной сорочки. Глянув на пятно, он деланно скривил губы.

– Какой же я неряха… Придётся выбросить… Впрочем, ладно. Может отстирают. Надо отдать прачке…

Он медленно расстегнул манжеты, затем пуговицы от шеи к животу. Сняв сорочку, Антони бросил её на стол, рядом с открытой бутылкой вина. Анна была бледна, как мел. Она старательно отводила глаза, но юноша от этого лишь раззадоривался.

– Раздевайся, – скомандовал он.

– Господин, прошу… Не надо.

– Раздевайся, Анна, раздевайся. Чего ты боишься? Я же не стесняюсь тебя, – заявил он, шутливо бросив взгляд на свой голый торс.

Кухарка обречённо сняла передник, а затем начала медленно распутывать завязки на платье. Вдруг Антони налетел на неё, как сумасшедший, схватив за воротник, он рывком порвал платье. Оголённая грудь девушки качнулась прямо перед его лицом, и он тотчас принялся её целовать, покусывая соски.

«Какая же ты тварь».

Анна тихо шептала, что-то вроде «пожалуйста, не надо».

«Молчи, дура! – думал я, бессильно наблюдая за изнасилованием. – Ему этого только и надо. Чтобы ты была маленькая, слабая, чтобы ты плакала».

Антони спустил штаны и принялся совершать известные поступательные движения. Однако, что-то у него не клеилось. Он то и дело останавливался, что-то делал рукой. Затем снова пытался свершить задуманное и, наконец, распсиховался.

– Что ты за баба такая?! – вскричал он. – Не баба, а бревно! А ты ещё! Чего уставился? – вскинулся он уже на меня. – Отвернись, падаль!

Я повиновался, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Мне хотелось кричать и бесноваться. Схватить его за груди и швырнуть о стену. Ледяное спокойствие мертвеца разрывало желание убить. Убить эту чёртову гниду, придушить, раздавить, разорвать на части. Но я не мог сделать ничего.

«Как жаль, что мать не видит, какое чудовище воспитала».

– Аннушка, ты же не хочешь, чтобы я рассердился? – прохрипел Антони, судя по голосу, окончательно рассвирепев.

– Нет, господин, – плача, ответила девушка.

– Тогда поработай губами, а то у нас с тобой не любовь, а непонятно что.

Она повиновалась. Встав на колени и примкнув к его паху. Вскоре Антони созрел, и швырнув кухарку на стол, овладел ею. Ритмично двигая бёдрами, он хрипел от вожделения, а Анна плакала, уже не сдерживаясь и не пытаясь изображать подобострастие.

– Даже не думай забеременеть, – охая на каждый такт, шептал ей Антони. – Если узнаю, что брюхатая, буду пинать твой проклятый живот, пока не выколочу ублюдка! Поняла?!

– Да, господин, – ответила Анна уже совсем тихо, то и дело сотрясаясь от его ударов.

«Я не знаю, как и когда… Но однажды я вырву твоё поганое сердце, – думал я, глядя в отражении окна, как он истязает кухарку. – Не потому, то ты гадкая тварь. Не потому, что позорный насильник. Я сделаю это ради одной лишь цели. Чтобы небо не видело такого гада. Берегись, Антони. Ведь ты глуп, и однажды совершишь ошибку».

Когда он закончил, Анна так и осталась лежать распростёртая на столе. Её глаза незряче смотрели в потолок, а по щекам стекали слёзы. Антони грубо толкнул девушку ногой.

– Вина, – тяжело дыша, велел он.

Она медленно поднялась, даже не пытаясь прикрыть поруганную наготу, наполнила бокал, который опустила перед ним, застыв прямо как я. Антони жадно глотал, а затем смачно рыгнув, рассмеялся.

– Будешь хорошей девочкой, быть может, однажды, я дам тебе выходной.

Анна не ответила, хотя и стоило. Впрочем, юнец пребывал в слишком хорошем настроении. Я осторожно согнул и разогнул пальцы. Рука слушалась.

«Интересно, как это работает, – думал я. – Каковы границы, за которые мне удастся выходить без приказа?».

Я шевельнул плечом, стараясь двигаться так, чтобы он ничего не заметил. Рука снова послушалась.

– Ладно, у тебя тут ещё работы на полночи, – сонно пробормотал Антони. – Сегодня закончишь одна.

Сказав это, он встал и накинул брошенную сорочку на плечо. Я понял, сейчас или будет поздно, пока Антони не сказал ещё что-то.

«Я не смог её защитить. Не смогу никогда, пока он мною владеет. Значит надо гадить. Исподтишка. Так, чтобы он ничего не понял… Ну же! Действуй».

Коротко шагнув к Анне, я с размаху ударил её кулаком в скулу. Девушка, не ожидавшая ничего подобного, рухнула на пол, ударившись плечом об стену. Антони аж подскочил от неожиданности. Я же снова замер, словно ничего не произошло.

– Это что ещё было?! – прошипел он, испуганно глядя на меня. – Замри! – крикнул юноша, для верности схватив амулет некроманта, висящий у него на шее.

Я действительно замер, стараясь изобразить абсолютный ступор, даже не двигая зрачками. Поняв, что мормилай полностью ему подчиняется, Антони выдохнул.

– Видишь, Анна, как мой слуга чувствует настроение хозяина, – протянул он, старательно скрывая дрожь в голосе. – Надо быть послушнее.

Лежащая на полу кухарка что-то тихо всхлипнула. Антони явно растерял уверенность, а потому поспешно ретировался.

– За мной, – бросил он, для верности глянув на меня через плечо.

Я послушно шагал следом. Он привёл меня в оружейную, где я очнулся ранее.

– Ложись, – скомандовал юноша. – Пока не приду, лежать!

Погасив масляные лампады, Антони ушёл. Остался только я, глядя в каменный потолок. У меня внутри зияла пустота, которую теперь робко заполняли мыслеобразы прошедшего вечера. Шли минуты и часы, за окном темень сменялась рассветом. А я думал. Думал о том, как его обмануть.

«Надо быть хитрее, покорнее. Притупить его бдительность».

Несмотря на ужас и подлость увиденного сегодня, я обрёл надежду. Осознал, что надо каждый день прощупывать границы дозволенного, и тогда однажды мне выпадет шанс.

«Надо действовать так, чтобы он был во мне уверен. Возможно, следует иногда подыгрывать, чтобы ему понравиться, настолько насколько можно понравиться, прожжённому негодяю. Тогда он расслабится и не будет формулировать приказы правильно, чётко и однажды ошибётся».

Наутро Антони явился по мою душу. Распахнув дверь привычным пинком, он остановился подле меня, с отвращением разглядывая.

– Надо тебя переодеть. Эта дырявая русарийская форма меня бесит. А то не ровен час, голову снесу!

«Снеси, снеси. Матушка тебе самому потом снесёт».

– Войцех! – крикнул он. – Войцех!

Спустя пару мгновений в оружейную зашёл пожилой мужчина. Седая шевелюра спадала до плеч. Многочисленные морщины тяжёлыми пластами будто давили на его лоб, отчего глаз почти не было видно.

– Войцех, когда ты уже наймёшь мне камердинера? – скрестив руки на груди вопросил юноша.

– Когда ваша матушка, о том распорядится, – ответил дворецкий. – И вы об этом прекрасно знаете.

Мальчишку явно разозлил укол со сторону слуги, но он не решился нагрубить ему, пробурчав:

– Войцех, сними мерки с этой падали, а затем закажи что-то… Подешевле, но не такое мерзкое. Чтоб не хотелось его убить!

– Как будет угодно моему господину, – поклонившись, ответил слуга.

Антони уже было собирался уйти, но Войцех заговорил.

– Мой господин… Матушка… Она просила вас привести на завтрак мормилая.

– Это ещё зачем? – опешил юноша.

– Мне велено лишь передать, господин, – чинно ответил лакей.

– Чёрт, он уже начинает мне надоедать, – с явной досадой обронил Антони. – Ладно, раз просит… Вставай, пугало!

Я поднялся.

– За мной.

Я повиновался. Мы пришли в тот самый зал, где хозяйка дома принимала некроманта в день сделки. Было накрыто на две персоны. Два отварных яйца в пашотницах, две тарелки овсяной каши, свежий хлеб и графин с морсом и чай.

– Госпожа Сабина… сын, – с поклоном доложил Войцех и удалился.

– Доброе утро, маман, – елейно улыбаясь, протянул Антони.

– Ты её трахнул? – вместо приветствия, язвительно процедила пожилая леди.

– Что, прости? – невинно изумился юноша.

– Ты её трахнул, – утвердительно заявила хозяйка дома.

– Да, кого? Матушка? В чём собственно дело?

Отложив только взятую в руки ложку, леди Сабина подняла испепеляющий взгляд на сына.

– Ты трахнул кухарку! Бастардов захотел?! – взревела она. – Я ищу ему невесту, он только морду воротит! А ему оказывается ничего не надо! Он и тут хорошо развлекается!

– Мама, что за тон… – тихо проговорил Антони.

– Решил обрюхатить кухарку? Наш род и так угасает! Тебе надо жениться и строгать наследников! А ты пьёшь и трахаешься с прислугой! – окончательно теряя лицо, прокричала хозяйка. – Не хочешь выбирать из того, что есть, значит, выберу я!

– Да в чём дело? – топнув ножкой, взвизгнул Антони. – Никого я не трахал!

– А кто разбил Анне лицо?

– Это он! – крикнул юноша, указав на меня, чем тотчас себя выдал.

– Вот за этим я и велела его привести. Ты всегда сваливаешь вину на других! С детства такой… Ты меня разочаровал, Антони… Ох, моё бедное сердце… Как мне вынести эту боль?

– Послушай, там не так всё было…

– Закрой свой рот, – прервала его пожилая леди, в голосе которой вибрировала сталь. – Ещё одна такая выходка, и твоей невестой станет самая жирная и прыщавая девка, какую я только найду.

– Маман…

– И слышать не хочу. Ещё хоть раз притронешься к прислуге, я лишу тебя наследства!

«Прости, Анна, но оно того стоило, – подумал я, чувствуя затылком ненависть моего повелителя. – Хотя бы так… Гематома пройдёт, но теперь эта мразь не тронет тебя… Какое-то время».

Глава 3

Одиночество – это когда ты живёшь в доме, полном людей, а тебе некому пожелать спокойной ночи.

Шли дни. Антони куражился от души. Видимо, некромант оставил ему некую инструкцию, как со мною обращаться, а мать заставляла привыкать к телохранителю и тренироваться. Что он и делал в свойственной обалдуйской манере. Антони мог среди ночи позвать меня, чтобы я вынес ночной горшок, заодно велев хорошенько его отмыть. Ему не требовалось даже вставать, чтобы позвать меня. Лишь мысленный приказ, и я повиновался, поднимаясь в его покои. Юноше нравилось меня донимать. Я же нашёл, как извлекать из этого пользу.

Дело в том, что не всегда перебравший с вином или попросту рассеянный господин формулировал свои приказы четко. Как-то раз, вызвав меня посреди ночи, для того чтобы я открыл окно, он лениво бросил:

– Проваливай, падаль!

Я развернулся и ушёл, внутренне ликуя. В его приказе не было конкретики, поэтому, едва я вышел за дверь, зуд в затылке унялся. На всякий случай, я вернулся обратно в оружейную и ждал часа два. Особняк был погружён во мрак и забытье. Никогда бы не подумал, что научусь разбираться в градациях тишины. Смогу постигать её глубину и использовать, как паук паутину. Хозяева и слуги спали. Я слышал их дыхания, слышал, как под полом скребётся мышь, как садится на крышу ночная птица, как по дымоходу карабкается муравей. Первой моей идеей было снять со стойки алебарду, а затем вернувшись в покои хозяина подбросить оружие над его постелью.

«Это же не попытка убийства в чистом виде? – подумал я, но всё же оставил эту затею. – Слишком грубо и мелко. Так поступил бы сам Антони. В случае провала, я навсегда потеряю доверие, и он уж точно не даст второго шанса».

Когда Антони вновь совершал подобную промашку, я выжидал, пока все заснут, и изучал особняк. Моё ночное зрение позволяло прекрасно обходиться без света. И я научился ждать, как никто другой. У меня была целая вселенная времени и полное отсутствие усталости. Уже скоро я узнал многое. Например, в каких комнатах спят слуги, какие двери можно заблокировать снаружи, где ещё помимо оружейной хранится оружие, в котором часу привозят свежее молоко и яйца фермеры, оставляя продукты рядом с крошечным окошком у калитки чёрного входа. Я наведывался в винный погреб, узнав где хранит ключи от него дворецкий, и был прекрасно осведомлён о вкусах моего господина, даже мог подгадать, какую из бутылок первой подадут ему на следующий день. Конечно же, мне в голову пришла мысль об отравлении. Но и её я отмёл, как через чур простую.

«Моя душа томится в амулете на его шее. Что, если, увидев, как он наливает себе отравленное вино, я против воли попытаюсь спасти хозяина, выбив бокал из его руки?».

К моему вящему облегчению Антони больше не обижал Анну. Он был груб и несносен, но инцидент с ночным посещением более не повторялся. Конечно, дело было в матери. Сабина Веленская не питала никаких иллюзий относительно будущего сына, а потому держала его в ежовых рукавицах. Она действительно искала для него подходящую партию, и основным критерием выбора была сильная семья.

«Мать боится, что её полудурок сынок будет немилостив к супруге, которую запугает и подавит, в результате чего им самим некому будет управлять. А ему нужна такая жена, которая не даст промотать всё состояние».

Поэтому Сабина искала сильную семью, чтобы у невесты была пара-тройка братьев, которых Антони будет бояться. Хозяйка часто принимала гостей, иногда мне удавалось подслушивать их разговоры.

– О-о-о, Вера, если бы ты знала, как я намучалась! – сетовала Сабина. – Иногда я предлагаю ему девиц, с родителями которых даже не говорила. Просто потому, что знаю, он откажется. На самом деле отказывает не он, а ему. Но как я могу об этом сказать? Какой ни есть, он мой единственный сын!

– Твоей вины тут нет, моя дорогая, – отвечала подруга хозяйки. – Он весь в отца. Дурная кровь, уж прости, если…

– Да, полно, кому, как не мне…

– Твоя правда. Эту кровь надо разбавить, быть может даже не раз. Глядишь в следующем поколении, выйдет что-то путное.

Антони, конечно знал, что мать от него не в восторге. Возможно, лишь заблуждался в истинных масштабах её разочарования. Так или иначе отношения сына с матерью были мягко говоря натянутыми. Антони был её единственным сыном. Его отец Арон Веленский умер пятнадцать лет назад. От первого брака Арон имел сына и дочь, сын погиб во младенчестве. Что сталось с дочерью узнать не удалось, о ней не упоминали в разговорах. Прочие же сведения я почерпнул из генеалогического древа, написанного на стене в кабинете покойного Арона.

Когда Антони ошибался, давая мне нечёткий приказ, я бродил ночами и искал малейшие ниточки и зацепки, что угодно, что помогло бы мне вырваться из плена. Приходилось осторожничать, порой, выжидать по несколько дней. Но я упорно шёл к цели, все лучше и лучше узнавая своего врага.

Вопреки чаяниям матери, Антони даже и не думал взяться за ум. Его не интересовала ни карьера военного, ни при дворе. О женитьбе парень «думал» лишь за разговорами, которые навязывала Сабина. И как только мать отступала, продолжал заниматься тем, что у него лучше всего получалось – проматывал фамильное состояние.

Антони любил играть. Он часто посещал заведения, в которых оставлял все взятые с собой деньги. Порой, он играл в долг, плодя позорные расписки. Я не видел, что это были за места. Хозяин брал меня с собой для охраны, но всегда оставлял дожидаться в кабине дилижанса. По началу меня это удивляло.

«На кой чёрт ему телохранитель, если я не могу быть рядом, когда он вне маменькиного «замка?»

И всё-таки кое о чём я догадывался. Меня привезли в их дом в телеге с сеном, то есть тайно. Ознакомиться с законами Поларнии я по понятным причинам не мог, но отчего-то думал, что деятельность некромантов здесь не под запретом. Вырисовывалось одно и весьма простое заключение о природе подобной скрытности:

«Однажды меня используют для убийства».

Это объясняло многое. Никто не должен был в быту увидеть ни лица мормилая, ни даже знать о том, что таковой куплен семьёй. Тогда в случае необходимости, можно использовать безвольного зомби для любой даже самой безрассудной миссии, пустить в расход, приказать самоустраниться после выполнения задачи. И комар носа не подточит. Кто этот мормилай, чей он? Да, кто ж его знает! Они же не могут разговаривать! А сам некромант, продавший кадавра, не выдаст, он заключил нерушимый контракт.

Как-то раз Антони сильно проигрался. Я ждал его несколько часов, изучая потолок дилижанса, рассматривая уже давно известные мне элементы рисунка внутренней обшивки. Вдруг в дилижанс буквально влетел растрёпанный, словно куст терновника Антони.

– Трогай! – крикнул он, едва его задница коснулась сидения.

Я привычно замер, дабы не смущать моего господина излишними проявлениями собственного существования.

– Бубновый туз на последней раздаче! – горячно бросил Антони, украдкой глянув за оконце в двери. – Не было у него туза! Он вышел!

«Мне то какая разница, – подумал я, – Им говори, не мне».

– И ещё эта ухмылочка! – не унимался Антони. – Долг платежом красен! Да что бы я был должен тебе?! – выкрикнул он, ткнув пальцем по направлению к заведению, кое мы уже оставили позади. – Держи карман шире, ловкач! Тебе тут ничего не светит! Я – Веленский! Это тебе что-то говорит?!

Мне это, конечно, ничего не говорило, кроме того, что данный род скоро пресечётся противоестественным образом. Я понял, что Антони попал меж молота и наковальни. Парень без сомнений встрял… был должен. И, похоже, на этот раз значительно больше, чем обычно. Однако, сообщить правду своей «маман» юнец не мог, и даже не в силу природной трусости.

«Похоже, вокруг него собралась компания шулеров, которые давно взяли дуралея в оборот. Но на этот раз, решили прищучить, как следует, – догадался я. – Шутки кончились, Антони. Пора тебе во взрослую жизнь. В твои шестнадцать я уже не просто разучил строевой шаг, а командовал отделением. Но тебе этот навык навряд ли пригодится… Ведь ты не умрёшь на поле боя. Тебя зарежут молодчики кредитора».

Видимо, юноша пришёл к такому же выводу. Когда мы вернулись в особняк, Антони прихватил из погреба две бутылки вина, после чего заперся в своей спальне, велев мне дожидаться указаний в оружейной. Я повиновался. За окнами загорались масляные фонари. Мне не было их видно, лишь размытые световые сферы, что расцветали над стеной. Особняк Веленских стоял на окраине города на очень короткой улице. Здесь было пять поместий по одну сторону дороги, с другой теснились здания частных мануфактур. Оружейная комната, в которой мне приходилось коротать долгие дни и часы, располагалась на втором этаже. Дожидаясь очередного зова, я подолгу стоял у окна, ни о чём не думая, а просто созерцая небо и звёзды.

Я понимал, что не просто изменился, а стоял по ту сторону бытия смертного, но лишь одной ногой, прицепившись к старому миру другой. Я чувствовал запахи, видел, слышал, правда не мог говорить. Мне не требовалось есть или пить. Мысли почти лишились эмоциональной окраски, и многое из того, что волновало меня, как человека при жизни, перестало быть важным. Я вспоминал семью, но это не вызывало трепета, на поверхности сознания отпечатался лишь сухой факт – она у меня когда-то была. Когда-то. При желании можно было подсчитать, сколько времени прошло. Но мне не хотелось этого делать. Зачем? Что это изменит? Точно так же меня совершенно перестала волновать обстановка на фронте. Я слышал отдельные обрывки разговоров и фраз, о том, что стороны склоняются к миру. Мне то от этого что? Сознание заполняла холодная, всепоглощающая тоска. Всё вокруг казалось блёклым и серым. Я просто замирал у окна и смотрел в даль невидящим взглядом, теряя счёт времени.

– В мою спальню, – в голове раздался мысленный приказ Антони. – Быстро!

«Ну, наконец-то. Я уже успел соскучиться, – мрачно подумал я и повиновался. – Что сегодня? Горшок, окно или комара убить?».

Однако, Антони удалось меня удивить. В спальне был ещё один человек – дворецкий Войцех. Тот сидел у окна за небольшим откидным столом секретера. Перед ним лежало ни что иное, как карта города. Когда я переступил порог спальни, Антони поспешно закрыл за мной дверь.

– Подойди к Войцеху. Слушай и запоминай всё, что он скажет.

Я повиновался.

– Это карта нашего славного Крампо́ра, – проскрипел старик. – Сейчас продаются и поновее, но мне нравится эта. Она составлена очень точно. – Он ласково погладил истёртую бумагу трясущейся, жилистой кистью. – Её просто читать. Посмотри, мормилай, мы здесь.

Он указал пальцем на схематическое изображение поместья, которое действительно внешне походило на оригинал.

– А вот здесь проживает один пренеприятный тип. Он обманул нашего господина, украл его деньги, и требует ещё. С ним надо разобраться.

– И забрать расписку! – добавил Антони.

– Да, и забрать расписку, – согласился дворецкий.

Повисла тишина. Антони хотел что-то ещё сказать и даже открыл рот, но поймав мой взгляд на себе, сделал вид, что зевает.

– Для того, чтобы попасть в эту часть города, тебе сначала необходимо добраться, вот сюда. – Он снова указал пальцем точку на карте. – Это Бронзовая площадь. Ты её легко узнаешь, там много скульптур вдоль канала… Если быть точным девятнадцать. Охотник и сокол, Мать… Впрочем, не важно. Тебе не нужно этого всего знать… Так вот, добраться до Бронзовой площади лучше всего через парк, там множество тропинок, пышная растительность, и если кто тебя и увидет, то ни за что не поймёт, откуда ты пришёл.

Я кивнул.

– На Бронзовой площади всегда дежурят извозчики. Найми двуколку до верхнего порта. Я напишу тебе записку, покажешь её извозчику. От порта до конечной точки, твоего пути надо миновать по прямой четыре переулка: Аптечный, Тупиковый, Кошачий и последний Угловой. На угловом повернёшь направо, а затем отсчитаешь одиннадцать домов. Двенадцатый, тот, где живёт нехороший человек.

Дворецкий замолчал, растирая виски и громко дыша.

– Я не знаю, как ты физически оснащён и что умеешь. Заходить в дом с фасада, полное безумие… Антони, – обратился он к хозяину, подняв на него усталый взгляд.

Юноша, всё это время, нервно вышагивающий по спальне из конца в конец, остановился подле дворецкого.