Текст книги "Мормилай. Грёзы проклятых (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Мы непрестанно носим маски. Счастья, благополучия, порядочности. Свободен лишь тот, навсегда сорвал хотя бы одну.

В обеденной зале раздавалось тихое позвякивание столовых приборов. Приблизившись к двери, я натянул на лицо карнавальную маску и вошёл. Сабина Веленская была бледна, как никогда прежде. К тому же она так высохла, что у нее даже немного разгладились морщины. Заметив меня, старуха вздрогнула и едва заметно кивнула головой.

«Сколько же тебе лет, – думал я, разглядывая водянистые измождённые глаза. – Ведь по всему выходит, что нет и пятидесяти? И ведь даже теперь я не знаю о тебе всё».

– Доброе утро, мамам, – проговорил я, садясь за стол.

Майя шагнула было ко мне, чтобы положить кашу, но я жестом остановил её.

– Спасибо, я не голоден.

Я тотчас себя одёрнул.

«Антони бы никогда не сказал спасибо прислуге».

– А я вот решила поесть… – едва слышно прошептала Сабина, рассеянно перебирая кашу ложкой, но так и не отправляя её в рот. – Хотя тоже совершенно не голодна.

Помолчав, она подняла на меня усталый взгляд и заговорила снова:

– Открой мне своё лицо, сынок… Я – мать… Я должна…

Я отчётливо понимал, что чем дольше уклоняюсь от этой темы, тем быстрее у Сабины начнут крепнуть обоснованные подозрения. Убивать же несчастную старуху совершенно не входило в мои планы. Нужно было как-то выбить почву у неё из-под ног, сказав такое, что напрочь переменит тему разговора.

– Почему ты сделала отца мормилаем? – спросил я наугад, не думая, что она ответит.

Звякнула упавшая ложка, но Сабина мгновенно совладала с собой.

– Твой несчастный папочка хотел заботиться о нас даже после своей кончины. Таково было его желание на смертном одре.

«Надо отдать тебе должное, Сабина, – думал я, выметая из души последние капли сочувствия. – Даже умирая сама ты продолжаешь лгать. Бессмысленно и неуклюже. Хотя… Войцех уже мёртв, как знать, жив ли ещё хоть кто-то, кто знает правду?».

– А что было после?

– После чего, сынок?

– После того, как отец стал им, – продолжил допрос я. – Как долго он «защищал» нас? Я очень смутно помню его, а порой кажется, что не помню вовсе.

– Ты не можешь его помнить, – неожиданно резко отрезала Сабина. – Он погиб, когда тебе стукнуло лишь два года. О, мой бедный Арон… Он утонул. Но ты ведь и сам об этом прекрасно знаешь, я много раз тебе рассказывала ту печальную историю.

– Я думал, что помню, – быстро сказал я, увиливая с опасного поворота. – Но теперь мне кажется, всё было не так. Он приснился мне нынче. Представляешь?

Мне показалось, что старуха вздрогнула. Это могла быть и слабость, от которой Сабина страдала уже не первую неделю, но её выдал взгляд. Взгляд затравленного зверька, который смотрит в пасть хищника.

– И что же тебе приснилось, сын мой?

– Турнир, на котором вы познакомились.

На миг Сабина застыла, будто копаясь в памяти. Её глаза подёрнулись пеленой, веки опустились. И готов биться об заклад, она на миг улыбнулась. Но момент слабости прошёл быстро, губы снова обмерли.

– Я всегда говорила, что ты очень проницательный мальчик. Ты даже себе не представляешь на сколько.

– Что происходит после второй, конечной смерти мормилая? – резко спросил я, чуть меняя тему.

– Откуда же мне знать, – рассеянно протянула Сабина. – Я не некромант, мой мальчик.

– Но ты как минимум дважды к ним обращалась. Неужто ты не поинтересовалась, что потом… После гибели тела. Что некромант сказал, сделать с амулетом, в котором запечатана его душа?

– Это было так давно, мой милый Антони. Я давно забыла, что там советовал этот жуткий человек…

Сабина замотала головой, словно отмахиваясь от призраков прошлого, но я понял, что она темнит.

– Некроманта, который привёз мормилая руса ты видела совсем недавно. Прошло… сколько? Пять месяцев?

– Почему ты спрашиваешь, Антони? – старуха не собиралась так быстро сдаваться и продолжала юлить. – Что-то случилось с твоим мормилаем? Он был убит во время нападения? Я должна была догадаться… Эта новая охрана… И ты давно его не приводил.

– Да, он геройски погиб, защищая господина, – хмыкнув, ответил я. – Однако ты так и не ответила, маман. Что некромант велел сделать с амулетом, в котором томится душа мормилая, после его конечной смерти?

– Я же сказала, что запамятовала, сынок… Да и какое это теперь имеет значение? Сгинул и поделом ему… Не уберёг моего любимого… Мое нежного и ласкового Антони.

Я понял, что её не пронять. Давить дальше было бессмысленно, она всё равно не скажет, пока мы играем.

– Знаешь, что мать? Я думаю, ничего ты не забыла. Ты намерено мне не говоришь. И чем дальше я думаю о том, в чем твой мотив скрывать от меня правду, тем яснее мне становится – ты боишься. Боишься, что я сделаю что-то, что не должен.

Её усталые глаза вдруг остекленели. Взгляд стал жёстким и злым.

– Ты забываешься, мой дорогой сын… – проговорила она тоном, в котором задребезжал металл. – С какой стати ты допрашиваешь меня – твою мать в родном доме? Может, ты забыл, что пока я жива, ты здесь не главный? Тогда я напомню. – Старуха сжала ложку так, что и без того бледная старческая кожа натянулась, рискуя надорваться. – И сними эту чёртову маску, когда говоришь со мной!

Её дыхание участилось, кровь прилила к лицу, окрашивая румянцем.

– Я сниму маску, как только ты ответишь на простой вопрос.

– Если ты опять…

– На другой вопрос, – перебил я. – Кто-то ещё знает, что ты застрелила моего дядю?

– Кто… что? – пробубнила она, дрожащими губами.

– Кто-то ещё знает, что ты застрелила своего мужа Арона, а понесла от его младшего брата Ярослава?

Сабина опёрлась обеими руками о стол и попыталась встать, но силы покинули её. Дыхание со свистом выталкивало из её лёгких воздух, но каждый новый вдох не приносил облегчения. Она задыхалась, быть может от возмущения, страха, потери самообладания. Старость в одночасье сразила её, забирая остатки сил. Майя метнулась к хозяйке, но я остановил её, рявкнув:

– Стоять!

Поднявшись, я отшвырнул прочь стул, и подошёл к задыхающейся Сабине Веленской.

– Не важно, каким чудовищем он был при жизни. Не важно, что он тебя мучил и сам сгноил собственного брата в тюрьме. Вы все хороши! Ты расквиталась с ним, прикончила! Но тебе показалось этого мало. Ты заставила его себя убить вновь, так? Или нет? А затем сохранила амулет, не сделав что-то, что было должно, верно? Ты годами хранишь проклятый камень здесь, наслаждаясь страданиями Арона! Я ничего не забыл, мама?!

– Воды… – шептала Сабина, запрокинув голову. – Воды…

– Боюсь, если я дам тебе воды, мамочка, ты захлебнёшься, – прорычал я. – Отвечай. Что тебе велел сделать некромант, когда мормилай погибнет?

– Его надо отпустить…

– Как?! Как отпустить, мама?!

– Нужно… нужно…

– Нужно, что?! Говори же!

– Нужно окропить его кровью из пальца… хозяина… А затем сказать…

– Что сказать, Сабина, чёрт тебя побери?!

– Сказать… Покойся с миром и назвать его по имени…

– Не давай ей ничего, – рявкнул я, ткнув пальцем в сторону Майи. – Я мигом!

Я бросился бежать, на ходу вышибая двери, едва не сбив с ног Каспера. Передо мной мелькали комнаты и коридоры, лестница, наконец, дверь спальни. Влетев туда, я выхватил из кармана заветный ключ, отпер секретер и заветный крошечный ящик, ставший тюрьмой для такого же как я. Схватив амулет, тотчас бросился назад. Камень был горяч настолько, что едва не дымился. Арон словно чувствовал и слышал, всё, что происходило. Он бессильно звал меня и умолял, поторопиться. Но я и без того мчался назад, как умалишённый, перепрыгивая через три ступеньки, скачками словно дикий зверь. Вернувшись в обеденную, я бросился к Сабине, но едва увидев её, замер. Поза старухи была слишком красноречива. Голова запрокинулась назад, руки повисли плетью, рот раскрыт, глаза застыли.

«Опоздал. Забери меня тьма. Всего на какой-то миг. Я был так близко и опоздал».

Мне почудилось, что амулет в моей руке вздрогнул, а затем стих, так же, как и его хозяйка. Словно, приняв страшный рок, Арон, давно лишённый тела и вообще всего, что делало его человеком безмолвно взирал в бездну бесконечности, которая теперь стала его будущим и настоящим. Вечная тюрьма.

«Такая участь ждёт и меня, – подумал я, убирая амулет с душой Арона за пазуху. – Если я не нащупаю другой путь, а он теперь лишь один… Надо искать некроманта. Но если раньше я мечтал о мести, теперь мне придётся молить его о спасении. Вряд ли он внемлет. И всё-таки, как глупо получилось! Ведь я мог спасти хотя бы его. Что бы Арон не сотворил при жизни, никто не заслуживает подобной участи».

– Майя, я обо всём позабочусь. Ступай, да и позови Каспера.

Стянув маску, я дождался, когда явится дворецкий и распорядился относительно похорон. Устраивать церемонию и приглашать кого-то, было бы опасно. Беспокоиться же о внезапно нагрянувших родственниках я даже не собирался.

«Если слуги будут держать рот на замке, смерть Сабины только облегчит мою задачу».

Похоронить Сабину я решил во внутреннем дворе за домом. Чтобы рассеять всеобщие сомнения и страхи, мне пришлось самолично вырыть для неё могилу и даже произнести речь. Только кухарки и Агата знали правду о том, что я ненастоящий сын покойной. Конюх Роберт никогда не видел нас вместе, как и наёмный истопник Иаков. Единственным человеком, который теперь был для меня опасен оставался Каспер. Каспер не раз видел моё лицо и знал, что никакой оспой я не болен. Он не задавал вопросов, получая солидное жалование.

«Но такая верность недолговечна, – думал я. – Однажды кто-то, кто будет копать под меня предложит ему больше, и тогда он меня сдаст».

Майя настаивала на том, чтобы вызвать священника, но я запретил ей, разрешив прочитать молитву самой, если того велит её сердце.

– Ты всё слышала, Майя, – сказал я ей после того, как закопал тело покойной. – И теперь знаешь, каким человеком была Сабина Веленская. Не стоит беспокоиться о душе старухи. Её хотя бы никто не пленял.

Кухарка пожала плечами, но ничего не ответила.

«Всю ночь будет молиться».

– Господин, письмо.

Каспер стремительно подошёл ко мне, как только и без того ужатая церемония подошла к концу.

– Кто доставил?

– Неизвестно.

– Что даже Милош с ребятами не видели?

– Точно так, господин, – ответил Каспер, чуть более нервозно, чем обычно. – Я слышал, как Милош обругал двух других, – добавил он совсем тихо. – Мол, куда смотрели, и всё такое в этом духе.

– Понятно, – кивнул я, принимая послание.

У меня в руках оказался конверт. Первое, что бросилось в глаза это дорогая бумага. Тот, кто написал это письмо не пользовался второсортным сырьём. Сургучная клякса не была скреплена печатью.

«Интересно, – подумал я, разламывая её. – Опять тайны».

Моя догадка подтвердилась. Письмо было очень коротким, всего пара фраз:

«С вами поступили бесчестно, а вы безрассудно. Нужно встретиться. Приходите завтра к полудню на кладбище за монастырём Святой Эвт Перерождённой». И подпись «друг».

После подписи была начертана странная эмблема, раньше я её нигде в документах Веленских не встречал – перекрещенные перо и месяц.

– Каспер, у кого в городе такой герб? – спросил я, показывая ему письмо, но закрыв ладонью часть с текстом.

– Кхм. – Дворецкий задумался. – Да, пожалуй, ни у кого. Прошу простить бестактность, отправитель не известен, я полагаю?

– Нет.

– Может, отправитель из другого города?

– Возможно… Возможно… – протянул я, не желая посвящать его в детали.

С приходом ночи погода испортилась. Затянул несильный, но непрекращающийся дождь. Капли барабанили в стекло, а я лежал во тьме, ожидая прихода Агаты. Дом скрипел и стенал, словно старый пёс, который жаловался на непогоду. Хотя, быть может, он провожал последнюю живую наследницу? Конечно же, это был вздор, но обостряющееся к ночи чутьё и воображение было не удержать. Я лежал и думал о них, о том, какая тяжёлая судьба обрушилась на этот род. В моих размышлениях относительно Веленских не находилось и толики жалости, для меня они были виновны, хотя бы и в том, что дважды Сабина платила деньги за создание мормилая.

Агата явилась много позднее обычного, когда мне уже начало мерещиться, что её никогда не существовало. Тьма растекалась по потолку, лоснясь и мерцая, маня и затягивая. Я глядел в омут, вращающейся над головой воротки и размышлял над тем, что будет если я подчинюсь. За стенами чудились голоса, они шептали и уговаривали принять себя и великую участь. Какую? Тени не говорили об этом, но я сам знал, что там, где обугленные души находят последний приют, ждёт Он. И будет ждать всегда, сколько бы лет не прошло.

«Однажды я явлюсь на зов, и мы станем едины».

Эта мысль не давала мне покоя, она требовательно вкручивалась в память, замещая любой образ, который в ней возникал. Но, наконец, скрипнула дверь, и мрак рассеялся. Я услышал осторожную поступь босых ног. Скрипнула кровать. Тело обожгло жаром, что исходил от её горячего и страстного тела. В лицо пахнул терпкий аромат вина, и в ту же секунду её губы коснулись моих. Пальцы Агаты скользили по моему телу. Она щипала меня, впивалась ногтями и покусывала, распаляясь с каждым движением. Вскоре я ощутил жар внутри неё. Агата раскачивалась вперёд и назад, касаясь грудью моего лица. Она чуть слышно смеялась, дразня меня, то отстраняясь, то прижимаясь с жадностью и страстью. Я вдруг ощутил, что нахожусь на грани, что возможно, впервые за долгие месяцы почувствую то, чего был лишён, казалось навсегда. Как вдруг Агата развернулась, ложась спиной мне на грудь. Её бёдра обхватывали мои, а ягодицы продолжали ритмично ласкать. У меня закружилась голова. Я сжал её грудь и выгнулся дугой, а Агата билась об меня, находясь на грани истерики, тяжело дыша и постанывая. Живительное тепло пронзило моё тело от паха, поднимаясь всё выше и выше, до самой макушки. Со стоном я рухнул на подушки. Кажется, я улыбался.

«Это просто невероятно. Кто ты, Агата? Неужели всё это взаправду? Меня оживляет прачка? Каждую ночь, ты заставляешь меня пробуждаться. Кто ты такая?».

– Это не жизнь, Алёша. Но и не смерть. Мы где-то посередине. Взаправду ли? Разве ты не чувствуешь?

– Чувствую, – согласился я. – Я не понял, что говорю вслух.

– Ты и не говорил. Это и так понятно. Я вижу в твоих глазах намного больше, чем ты говоришь. А ещё счастье, которые ты сегодня испытал. Тебе было хорошо?

Агата всё ещё лежала на спине, а я продолжал сжимать её грудь. Она говорила, глядя на меня в пол-оборота, лукаво и заговорщически стреляя глазами. Я снова улыбнулся.

«Нет такого слова, чтобы описать, насколько это было хорошо. Язык не поворачивается оскорбить то наслаждение терминами».

Она поцеловала меня, и перевернувшись, устроилась рядом, как всегда оплетая ногами и руками.

– Я давно не жалею себя, – сообщила Агата, словно продолжая внутренний монолог. – Не завидую никому. Сегодня, когда мы хоронили Сабину, я провожала её жизнь и думала. Они не были бедны, хоть и не купались в роскоши. У них было всё для счастья. Но что стало с этой семьёй? Сгинули все, друг друга в могилу и созвав. Я сегодня вспомнила одну сказку, её рассказывала мне моя мать. Очень давно. Теперь кажется, что в другой жизни, будто сотни лет назад. Это была печальная история об одном рыцаре, который настолько верно служил своему народу и родной земле, что, погибнув на поле боя, вернулся из мёртвых. Иноземные захватчики топтали сёла и веси, а рыцарь шёл по следу, каждую ночь забирая их жизни и выпивая их кровь. Но когда он почти победил, пришёл священник, который укорил рыцаря. Ты жил сообразно вере и умер ради неё. Но что стало с твоей душой после? – спросил священник. – Ты опозорил собственное посмертие, решив, что выше смерти и воли великой Эвт. И ты предал своё прошлое, заявив, что не хочешь умереть, как задумал про тебя великий Лот. И тогда разверзлась земная твердь, и открылся тёмный портал, куда ушёл рыцарь. Из истории было стёрто даже имя его, лишь тень его памяти витала над миром, вселяя ужас и страх в падших, довлея над ними. Душа рыцаря померкла во власти тьмы, что поглотила его, лишь тусклые тени разлетелись на все стороны света. И видели эти тени лишь самые чёрные души и злые умы. Они и стали первыми некромантами, что насилуют плоть, и сжигают чужие судьбы.

– Хорошенькие сказки на ночь рассказывала твоя мать, – буркнул я.

– Я смотрела, как ты закапываешь тело Сабины и думала. Узнай, моя бедная мать, какая судьба ждала её дочь, кому я дарю своё тепло по ночам… Она бы спятила от горя и сострадания ко мне. Ты отдаёшься про́клятому! – сказала бы она. А я глядела сегодня как ты хоронишь последнюю Веленскую и думала: это он-то проклятый? А может всё наоборот?

Глава 18

Ничего не боится лишь тот, кто не знает лишнего про других, а главное про себя.

Монастырь Святой Эвт Перерождённой стоял на отшибе. Полоса леса осталась далеко позади, а мы ехали через бескрайнее чёрное поле. То и дело попадались послушницы, урожай уже собрали и теперь землю готовили для засевания озимыми. Завидев дилижанс, они поднимали головы, а затем кланялись и продолжали работу.

«Наверное, тут редко кто-то проезжает, – подумал я. – Целый день так прыгать, никакую работу не закончишь».

Ландскнехты тоже с интересом поглядывали наружу, через запылённое дверное окно. Сепп остался охранять особняк, а двое других поехали со мной. Мало-помалу я начал привыкать к их компании. Гемранские наёмники оказались разговорчивы в меру, что без сомнений выгодно сказывалось на нашем соседстве. Я не перегружал их обязанностями, редко покидая особняк, а они при мне вели себя сдержанно, не приставали к горожанам, не задирали стражу и никогда не напивались на службе. Учитывая, какая слава ходила за ландскнехтами, это поведение без лукавства можно было бы назвать образцовым.

С самого утра светило солнце, отчего ранняя осень очень походила на позднюю весну. Особенно ярко это наблюдалось теперь, когда до ближайших деревьев было очень далеко. По мере того, как дилижанс приближался к обители служения Эвт, стены монастыря вырастали, грозя достать сами небеса. Монастырь напоминал добротную крепость, со всеми причитающимися атрибутами. Высокие зубчатые стены, подвесной мост, опущенный по случаю тихих времён, и, конечно же, донжон, над которым развевалось огромное знамя: две ладони сведены вместе и смотрят вверх, словно лепестки цветка, над ними парит сердце, рассечённое молнией.

– Милош, откуда ты родом? – спросил я.

– Из ди-еревни под Ханденбергом.

– Как она называется?

– Никак. – Весело оскалился наёмник. – Она очи-ень мали-енькая.

– Кому у вас поклоняются?

– Вседержителю небесному, – пожав плечами ответил Милош.

– Это понятно, – устало протянул я, вглядываясь в тёмные провалы бойниц монастыря. – В Поларнии застольную молитву возносят именно ему, но всё больше храмов и монастырей чтят его сестру Эвт.

– Эвт была ему не сестрой, а женой, – вдруг подал голос до этого молчавший Мартин.

– Вот как? А кем же тогда была Атраша? – осведомился я, с интересом изучая младшего из ландскнехтов.

– Предательницей, что вонзила нож в спину мёртвому богу.

– Мёртвому богу? Это как?

– Ну, у нас говорят, что Лот – вседержитель, но он мёртв, потому мир такое дерьмо, – пожав плечами, как на духу выдал Мартин.

– Ты не си-ердись, господин, еже ли чи-его, – примирительно улыбаясь, ответил за подчинённого Милош. – У нас на родине Атрашу называют пи-ервой женой Лот, а Эвт второй, что ути-ешила его после того, как первая при-едала.

– Очень удобная система, – хмыкнул я. – Для бога заранее существует запасная жена, которая после того, как предаст первая, утешит. Наверное, потому она и зовётся здесь Богиней утешения.

– Ну, дык, так и есть, – лукаво улыбаясь обронил Милош.

Я понял, что вызвал у него весёлость неспроста. Дворянин Поларнии, едва научившись ходить, должен был время от времени посещать храмы, и как следствие, на зубок знать ту часть истории древнего мира, которая касалась богини, ставшей титульной для его народа. Проблема заключалась в том, что я не был полянцем. Родившийся в Псковской губернии Алексей Яровицын обучался в иной системе координат. Бог вседержитель для меня был всё тот же Лот, но его женой у нас значилась Атраша, а предательницей, затеявшей войну древних – Эвт, сестра.

– В Русарии считают иначе, – сказал я, понимая, что делаю это зря, но уже решив, что не промолчу из принципа. – Лот – вседержитель не мёртв, а спит. Эвт его младшая сестра, и она сумела отравить его, спутав в грёзах дорогу обратно. А Атраша – единственная жена, которая после помутнения разума мужа, парит в астрале разыскивая его проекцию. Однажды, она найдёт его, и тогда Лот очнётся и убьёт Эвт.

– Признаюсь чи-естно, судя по гравюрам, обе дамочки – горячие штучки! Я бы пи-ереспал и с той, и с другой, – проговорил Милош, положа руку на сердце. – А потому мни-е всё равно, кто победит.

Мы дружно расхохотались. У ворот монастыря дорога расходилась в стороны, направо она шла под уклон в сторону залива. С ветром доносился запах тины и гниющего тростника, а вдалеке мерещились крики чаек. Но наш дилижанс повернул налево, по дороге, огибающей монастырские стены, все дальше и дальше в сторону ивовой рощи.

– Приехали, господин, – крикнул снаружи Роберт.

– Готовы? – Я окинул взглядом ландскнехтов, которые взялись за оружие, едва услыхав голос мальчишки.

Милош кивнул. Мы вышли из дилижанса, тотчас увидав ещё два экипажа карету и ландо. Возничий одного из них, заметив нас, склонил голову в приветствии. Рядом на козлах коляски ландо сидел кучер в столь вычурной ливрее, что я даже не удивился, когда тот не поздоровался. На нём был кафтан из фиолетового батиста, отороченный сливочного цвета кружевами, и чёрная треуголка с золотой каймой. Оставив их позади, мы вошли под сень ивовых крон. Роща явно была высажена искусственно, деревья росли идеальными рядами, геометрически образуя равные квадраты, внутри которых находились многочисленные надгробия. Дорожки были отсыпаны песком, отчего после недавних дождей повсюду стояла сырость, а бесчисленные лужи заставляли то и дело прыгать, преодолевая водные препятствия. Дважды нам повстречались послушницы монастыря в неизменных серых робах. Завидев мужчин, они склоняли головы, провожая процессию, замерев, словно статуи. В дальнем конце кладбища располагались богатые захоронения. Нам начали встречаться склепы с немалой территорией, ограждённой кованными заборчиками. Вдруг послышались голоса. Говорили двое мужчин, но прежде, чем я попытался прислушаться к их разговору, они смолкли. Вскоре я их увидел.

Мужчины сидели на скамье подле памятника, который, как оказалось, не принадлежал ни к одной из могил. Это была скульптура, без сомнения богини. Женщина простирала руки, будто маня к себе в объятия. При этом несмотря на то, что памятник располагался на кладбище при монастыре, она была нага. Пленительные округлые формы груди и ягодиц, подчёркнуто узкая линия талии, длинные и прямые ноги, струящиеся по плечам локоны, словом, само совершенство. Из деталей одежды на женщине была лишь узкая полоска ткани, спадавшей на бёдра и едва прикрывавшей наиболее пикантные части тела.

Заметив нашу процессию, мужчины встали, коротко поклонившись. Я ответил тем же, но прежде чем успел что-то сказать, один из них заговорил. На вид я дал бы ему лет пятьдесят, может быть пятьдесят пять. На нём был плотный бардовый плащ до земли, но от меня не укрылось, ткань чуть топорщилась на боку слева, вероятно от какого-то длинного клинка, скорее всего рапиры. Широкополая шляпа венчалась целым букетом из разноцветных перьев. Седые кудрявые локоны, спадали на плечи мужчины. Острый нос с горбинкой, смотрелся на его лице, как клюв ястреба, который отлично дополняла узкая полоска бледных губ и хищнический взгляд светло-голубых глаз. Его спутник был помладше, скорее всего мой ровесник, лет тридцати. На нём был одет поношенный офицерский мундир с золотым аксельбантом и шапка мегерка. Веснушчатое лицо вкупе с курносым носом казалось немного детским, если бы не глаза. Как и у спутника, глаза были недобрыми, а взгляд донельзя серьёзным. Он был вооружен фальшионом и пистолетом.

– Прежде, чем мы начнём разговор, я прошу вас отослать наёмников, – медленно проговорил тот, что постарше.

– Вас двое, а я один, будет разумным, если я отошлю только одного наёмника, – парировал я.

– Мы позвали вас для того, чтобы поговорить о будущем, а не для дуэли, – спокойно продолжил седой мужчина. – Я настоятельно прошу удалить отсюда охрану, нам не нужны лишние уши, особенно уши наёмников.

– Милош, – буркнул я.

– Слушаю.

– Возвращайтесь к дилижансу и ждите меня там. Если услышите, что я зову, то явитесь, предварительно убив их кучеров и тех, кто может скрываться в карете.

Милош натянул одну из своих фирменных ухмылок и был таков, прихватив с собой молчаливого Мартина.

– Итак, с кем имею честь? – осведомился я.

– Меня зовут Адам Костиль. А это мой спутник, Станислав Обнорский.

Поочерёдно они подали мне руки, и я их пожал.

– Антони Веленский, – проговорил я. – Впрочем, это вы и так знаете.

– Увы, я не имею удовольствия лицезреть вашего лица, – заметил седовласый.

– Оно обезображено, как и некоторые места моего тела, – сказал я, приотодвигая ворот, демонстрируя белёсый шрам. – Один подлец ударил меня в самое сердце, а затем и в спину.

– Об этом в том числе мы и хотели побеседовать, – медленно проговорил седовласый. – Хотя, после вашего приказа этим головорезам ландскнехтам, этого разговора могло бы и не быть.

– За последние полгода меня пытались убить трижды. На меня напали в переулке за игорным домом Воговской, меня атаковали в собственном доме и перерезали горло, затем мне в постель подослали шлюху, заражённую чёрной оспой. Я трижды разминулся с верной гибелью и имею намерение продолжать.

– Справедливости ради, я должен заметить, что в ваших словах есть правота. Не каждому из нас доводилось попадать в такой водоворот покушений. Однако, я смею заметить так же и то, что кровавая длань, застывшая над ваши, во многом ваши же и навлечена.

– Не без этого, – кивнув, согласился я. – Но с этим покончено. Юность прошла, а я совсем другой человек.

– И чего же хочет новый Антони Веленский? – поинтересовался Адам.

– Выжить.

– Достойная цель. Вы не находите, Станислав?

– Достойная и ясная, – криво улыбнувшись, заметил Обнорский.

– Вы хотите мне что-то предложить? – пошёл ва-банк я.

– Возможно. Возможно, – всё так же медленно протянул Адам. – Как вы находите эту даму? – спросил он вдруг.

Я обернулся, вновь обратив взор на статую.

– Хорошая работа. Богиня Эвт получилась весьма удачно и уместно для монастырского кладбища.

Мои спутники негромко рассмеялись.

– Да, многим кажется, что данная работа через чур фривольна, – согласился Адам. – Но, представьте себе, это вовсе не Эвт.

– А кто же? – деланно изумился я.

– Это Атраша, собственной персоной. Скульптуру изготовили не для этого кладбища. Бездарности и фанатики, водрузившие её сюда, даже не подозревали, какую шутку подстроили.

– Как этот факт соотносится с истинной темой нашего разговора? – спросил я, переводя взгляд со статуи на Адама.

– В нашем мире многое не является тем, чем кажется, – холодно улыбнувшись, заметил он. – Мы представляем организацию, силу которой, вы и представить себе не можете. Но став её частью, вы будете ограждёны от посягательств всякого сброда.

– Хшанский весьма богат и влиятелен. Для вашего круга он – сброд?

Адам скривился так, словно раскусил гнилую ягоду.

– Хшанский – торгаш, который сколотил состояние, но его кровь жидка. Один щелчок пальцев, и он в грязи.

– А чем я лучше?

– Старая фамилия, хорошие семейные узы, древняя кровь. До недавнего времени единственным твоим изъяном было отсутствие мозгов. Но мы наблюдаем. Твои поступки стали опасны, прозвучали громко, но ты жив и на свободе. У тебя проявился стержень истинного Веленского. А потому, мы готовы дать тебе шанс.

Я нагло рассмеялся ему в лицо.

– Вы говорите о шансе вступить в некое общество. Прекрасно! А кто сказал, что я этого хочу? Что за общество? Как оно называется? Чем занимается? В чём его сила? Я сходу назвал четыре очевидных вопроса, ответ на которые обычно получают до того, как соглашаются воспользоваться, как вы выразились, шансом.

– Ну, что ж, ваши слова отчасти справедливы. Дабы рассеять некоторые сомнения, скажу так. Мы представляем организацию, сила который превышает возможности многих правителей. Так сказать, официальной власти.

– Докажите.

– Вы зарезали Яцека Элиаш-Радзиковского в его собственной постели, подкупив батлера. Его подельников, которые собирались вас шантажировать, вы при помощи телохранителя заманили в ловушку за игорным домом мадам Воговской, где с ними разделались. Ну, и, наконец, старый дурак Хшанский. Вы совратили его дочь, а после того, как папаша поквитался за поруганную честь, вы вернули должок, убив его людей и изувечив его самого.

Меня впечатлила осведомлённость Адама, однако столь же порадовало и то, что он знал лишь полуправду. Решив, однако это использовать в своих целях, я постарался изобразить изумление, смешанное со страхом.

– У вас нет доказательств, – прохрипел я, старательно коверкая голос, словно он дрожал от волнения.

– Вообще-то есть, но это не имеет значения, – сообщил Адам. – Я привёл эти факты в подтверждение слов о могуществе нашего ордена.

– Перо и нарождающаяся луна.

– Верно, – кивнул Адам, улыбнувшись. – И именно молодая луна, а не убывающая. Вы видите истину, а может и просто угадали.

– Что же значит этот герб?

– Мы пишем историю в новом мире, который возрождается прямо сейчас.

– Оставаясь в тени? – спросил я, наугад и попал.

Они переглянулись.

– Оставаясь в тени, – согласился Адам.

– Мне интересно, – сказал я твёрдо.

– Думаю, что нам теперь тоже. Мы свяжемся с ваши в ближайшее время.

Мы вместе ввернулись к экипажам, уже не разговаривая, и коротко распрощались. Пока я ехал домой, мои мысли не покидали слова Адама: «Хшанский – торгаш, который сколотил состояние, но его кровь жидка».

«Что он имел ввиду, сказав «жидка»? Не для красного же словца была эта фраза. Жидка… Он недостаточно родовит? Расцвет ремесленных мануфактур многих возвысил. Деньги, вот, что сейчас правит в Крампоре».

Вызывало вопросы и другое. Говоря о религии, а точнее о статуе на кладбище, Адам делал намёки на некую теневую составляющую их общества.

«Даром, что ли они переглянулись, когда я употребил словосочетание «оставаться в тени» применительно к ним? Так знают они про мормилая или нет? По всему выходит, что нет, что странно, учитывая, как эта организация осведомлена об остальном…».

Я гадал, строил гипотезы, но по всему выходило, что сведений слишком мало. Моей главной целью было найти некроманта, но с чего начинать этот поиск, я не знал. Вступление в некий могущественный орден сулило возможности. «Став её частью, ты будешь ограждён от посягательств всякого сброда», – сказал Адам, и это было немаловажно. Спектакль с нападением на Михаила, преследовал ровно одну цель, заявить о себе. В городе узнали, что Антони жив, и что он может огрызаться.